Текст книги "Вампиры замка Карди"

Автор книги: Елена Прокофьева

Соавторы: Татьяна Енина (Умнова)
сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 25 страниц)

Который сумел доказать, что за время проведенное в концлагере, его идейные позиции не пошатнулись, и вступил-таки в комсомол, хотя препятствий тому было неожиданно много.

Который строил завод и учился в школе рабочей молодежи.

Который стал инженером и женился на своей однокурснице, когда-то произнесшей пламенную речь о том, что тринадцатилетний ребенок не может отвечать за то, что позволил взять себя в плен, и что работал вместе с другими заключенными на заводе "Опель". Действительно работал, а не вредил, как по мнению других комсомольцев должен был. Которая поручилась за него. С ней он прожил долгие годы и вырастил двоих сыновей и дочку. Его жизнь никогда не была легкой, но он этого от нее и не ждал, и никогда не жалел, что не послушался Гарри Карди, и не уехал с ним.

Димка так и не нашел маму и сестру, хотя искал их очень долго, наверное до самой своей смерти искал. Все надеялся... Надеялся, что маленькая Лилька осталась жива, что не попала под пули, что подобрал ее кто-нибудь из оставшихся в живых пассажиров того злополучного эшелона, что живет где-нибудь женщина, похожая на их маму... Женщина с другой фамилией, с другим именем, с другой жизнью, не знающая и не догадывающаяся, что у нее есть брат.

Постоянная борьба со старыми страхами не прошла для него бесследно и к старости Димка стал почти философом, очень молчаливым, удивительно спокойным и рассудительным человеком, которого уже ничто не смогло унизить и пошатнуть – ни перестройка с ее разоблачениями старого режима, ни внезапный и болезненный переход от социализма к капитализму, с пламенными речами новоявленных демократов, повторяющих слова господина Карди, только уже на чистом русском языке, ни длинные очереди в магазин "Ветеран", в которой ему с внучками приходилось выстаивать долгими часами, ни долгие хождения по инстанциям для оформления льгот, установленным для бывших узников концлагерей... Жизнь была такой и обижаться на нее было глупо и бессмысленно. Глупо – после разбитого эшелона, после стекленеющих глаз раненой осколком в живот связистки Галки, после удивленного лица лейтенанта Горелика, у которого взрывом оторвало обе ноги, и который истек кровью, так до конца и не осознав, что же такое с ним случилось. Бессмысленно – после лагерного барака, после краснорожего охранника с сальными поросячьими глазками, после тех снов о Лизе, оставшейся в Бухенвальде, после смерти маленькой Мари-Луиз, страшной гибели Тани... После смерти всех...

Только один раз, пожилой и мудрый Димка вышел из себя и накричал на младшую внучку, свою любимицу. Это случилось, когда та притащила в дом черную книжку с большим серебряным словом на переплете: "ВАМПИРЫ".

Внучка плакала и кричала: "Почему?!"

Наверное она решила, что у дедушки маразм, но дедушку ни мало не обеспокоило это – он собственноручно выбросил книжку в мусоропровод, и никак своего странного поступка не объяснил.

"Ну что ты, Лиля, – сказала мама, утешая надувшуюся девочку, – Дедушка старенький... не сердись на него."

3. Утешение Гарри Карди.

Гарри Карди ушел от дел, занимался семейным бизнесом.

Женился на Гели.

Гели родила сына – от Курта.

Потом еще одного сына – от Гарри.

Правда, как она позже призналась старшему сыну, Кеннету, в очень откровенной беседе, – она бы с радостью ограничилась одним ребенком: призвания к материнству Гели не чувствовала. Но Гарри, согласившийся признать своим – чужого сына, заслуживал, чтобы ему подарили и его собственного ребенка. Со стороны Гели факт рождения второго сына, Николаса, был именно подарком. И значительной жертвой. Как-то сложилось, что ближе она всегда была со старшим сыном и ему уделяла больше внимания... Чуть больше, потому что у нее вообще не было времени на детей: она жила слишком богатой духовной жизнью для того, чтобы стать хорошей матерью своим мальчишкам. Гарри приходилось изливать на сыновей двойную порцию любви сразу за папу и за маму. И в воспитании он ухитрялся проявлять одновременно отцовскую твердость и материнскую снисходительность. А Гели зато вела богатую духовную жизнь и увлекалась поочередно: мотогонками, дельтапланеризмом, подводным плаваньем, стрельбой по тарелкам, защитой животных от жестокого обращения, археологией, эсперанто... И многим, многим другим. А еще она выступала против гонки вооружений, участвовала в пикетировании Белого Дома, носила значок с перечеркнутой бомбой и из чувства протеста против всего на свете вступила в коммунистическую партию.

Отношения Гели с родственниками Гарри как-то не сложились.

После бегства из замка, Гели с Гарри, Джеймсом и двумя мальчишками Мойше и Димой – благополучно добрались до Швейцарии. Где и прожили два года – вплоть до падения Германии. В Швейцарии Гели родила своего старшего сына, там же обвенчалась с Гарри. Сразу после войны они поехали в Англию, погостить у лорда Годальминга.

Из Англии Гели писала в Германию, пытаясь разыскать Хельмута – и узнала, что Хельмут погиб осенью сорок четвертого, во время бомбежки. Таким образом, из всех близких людей на земле у нее остались только Гарри – и малыш Кеннет.

А Гарри наконец-то смог сообщить отцу, что жив... И скоро вернется – с женой и сыном.

Гарри не стал посвящать родителей в то, что ребенка Гели родила не от него.

И правильно сделал, потому что родители и сестры сразу же настроились против "распутной немки" – хотя и пребывали в уверенности, что ребенок у нее все-таки от Гарри.

Гарри так и не понял, в чем была причина их неприязни.

В том, что Гели была немкой?

Или в том, что она была лютеранкой?

Или в том, что они не знали ее родных и по южным понятиям их с Гарри брак был непристойно-скоропалительным?

Или в том, что ребенок родился не через десять-одиннадцать месяцев после свадьбы, а через семь?

Или в том, что все его родные очень хотели видеть невесткой Салли О' Рейли, которая верно прождала Гарри всю войну, да так и осталась старой девой?

Гарри, конечно, испытывал мучительнейшие угрызения совести, когда вспоминал о Салли. И еще большие муки – когда виделся с ней. Она часто бывала в гостях у его матери и сестер. И что все четверо – Кристэлл, Энн, Сьюзен и Луиза – относились к Салли так, словно именно она и есть законная жена Гарри. А та, другая, – его Гели! – что-то вроде содержанки.

До возвращения в Америку, Гарри очень надеялся, что родители полюбят Гели, когда увидят, какая она скромная и милая. Однако этого не произошло. Только отец как-то смирился с выбором Гарри. Мать и сестры на протяжении многих лет игнорировали не только Гели, но и обоих ее сыновей. Салли О' Рейли по-прежнему ходила к ним в гости, они пили чай и обсуждали прекрасные былые времена. У них было полное взаимопонимание: ведь Энн так и осталась старой девой, а Луиза – скорбящей вдовой, ежедневно навещающей могилу Ната... И только Сьюзен умудрилась "уронить честь семьи", забеременев во время поездки в Нью-Йорк. Имя соблазнителя так и осталось неизвестным, а тридцатишестилетняя Сьюзен родила прелестную девочку! Впрочем, содружество женщин – мать, сестры и Салли О' Рейли – простило грехопадение Сьюзен и они все вместе принялись растить из маленькой Даниэллы "настоящую леди". Гарри всегда было так жалко девочку...

Гарри купил для Гели старинный плантаторский дом неподалеку от родного дома.

Именно в этом – собственном! – доме появился на свет их с Гели сын Николас.

В этом доме Гарри иногда принимал в гостях своего отца Карди-старшего. Мать и сестры так и не приняли ни одного приглашения. Хотя Гарри, конечно, иногда навещал их, потому что все равно не переставал их любить.

Когда Гарри приезжал в гости, Кристэлл неизменно приглашала Салли О' Рейли. Словно надеялась, что Гарри все-таки одумается.

Гарри всегда удивляла кротость и незлобливость Гели. Она смирилась с неприязнью свекрови и золовок так, словно это было чем-то очень естественным – или словно она сама чувствовала вину перед ними... Гарри не слышал от Гели ни одного осуждающего слова в адрес матери и сестер. И очень был ей за это благодарен. И потому, несмотря на неприязнь семьи к его молодой жене, Гарри всегда был очень счастлив с Гели и детьми. И никогда не жалел о том, что решился увезти ее из Германии. Не жалел, что решился признать своим – ее ребенка.

Правда, счастье его было не полным. Потому что в душе Гарри поселился страх. По сути дела, он потерял способность быть по-настоящему счастливым в тот миг, когда прервался его полет сквозь черное ничто к яркому свету вдали, когда он очнулся на берегу океана, у костра, после трагедии в Перл-Харбор. Он никак не мог забыть все увиденное в тот день: пылающий костер, черные тела, изгибающиеся в бешеной пляске, и страшные зеленые глаза с вертикальным змеиным зрачком! А еще он не мог забыть слова вампира Марии, сказанные в подземелье замка Карди, над телом Джеймса Годальминга: "Я знаю, тебе подобные не пьют кровь... Вам нужно мясо, горячее свежее мясо, и сердце, еще не переставшее биться, а главное – мозг! Я права? Тебе хочется высосать его мозг?"

Хотя Гарри никогда не испытывал ни малейшего желания высосать чей-либо мозг, его ужасало, что кто-то мог заподозрить его в этом! Что вампир увидел в нем себе подобного... Не пьющего кровь – но пожирающего мясо и сосущего мозг! Еще много лет после, Гарри не переставал тревожиться о том, что подобные противоестественные желания могут пробудиться в нем, что он может нанести вред своим близким. Кто знает? Возможно, "инкубационный период" у тех, кто пожирает мясо и сосет мозг, гораздо длиннее, чем у тех, кто пьет кровь?! И, возможно, наступит миг, когда он переродится в чудовище...

Хорошо, если он успеет почувствовать это перерождение. Тогда он сможет убить себя. Легкой смертью было бы застрелиться, но Гарри не верил в силу пуль – против нечисти. А потому наметил для себя весьма мучительный способ самоубийства, но зато – действующий наверняка: самосожжение. Запереться в гараже, облиться бензином и поджечь себя. Будет больно. Но лучше пережить боль здесь, чем вечно гореть в адском пламени!

Гарри часто вспоминал Лизе-Лотту. Получив доказательство существования сверхъестественного мир, она уверовала в Бога настолько, что предпочла мучительную смерть от солнечных лучей – грешной жизни за счет чужой крови! Во всяком случае, так Гарри понимал произошедшее с нею.

Покой снизошел в его душу июльским днем 1962 года.

Они были в Новом Орлеане – всей семьей: Гарри, Гели, восемнадцатилетний Кеннет, который скоро должен был уехать из дома, чтобы поступить в Калифорнийский университет на кафедру английской литературы, и четырнадцатилетний Николас, разделявший интерес Гели к мото и автогонкам, а более ни к чему на свете интереса не питавший. Они весь день бродили по улицам, любовались восхитительной архитектурой старинных особняков, потом пообедали в ресторане, потом снова гуляли... Ели мороженое. Кеннет рассказывал что-то интересное – как всегда. Гели, как всегда, была рассеяна. Николас, безразличный к рассказу брата, поминутно перебивал его, обращая внимание на марки проезжающих машин и комментируя звук двигателей он в этом действительно хорошо разбирался. Гарри просто наслаждался теплым вечером, бездельем, обществом своих любимых и вкусом фисташкового мороженого с шоколадным сиропом... Как вдруг – словно чья-то рука властно сжала его сердце. Он замер, прислушиваясь к себе. Нет, плохо ему не было, он явно не заболел, это не сердечный приступ, это что-то другое... Из всех знакомых ему ощущений это было похоже на одно: шок узнавания при встрече с другом, с которым расстался давно и не чаял свидеться. Только – еще сильнее. Словно его окликнули... Позвали... Но голоса он не слышал. Никакого голоса. Это не был зов вампира: Джеймс ему подробно объяснил, как это происходит, когда вампир зовет тебя! Но, вместе с тем, это было что-то очень похожее...

Видимо, Гарри довольно долго простоял, тупо глядя перед собой и не реагируя на встревоженные оклики Гели и мальчишек. Наконец, он почувствовал, что раскисшее от солнца мороженое вытекает из вафельного фунтика ему на руку. И Гарри словно очнулся. Робко улыбнулся своим, пытаясь показать, что ничего страшного с ним не случилось... И, вместе с тем, продолжал прислушиваться в этому странному чувству. Оно словно бы возрастало, оно становилось все сильнее! И его неумолимо потянуло свернуть с центральной улицы – на боковую, тенистую... Им всем, вроде бы, незачем было идти туда, они не планировали – но Гарри вдруг рванулся и побежал, а Гели и мальчики, естественно, поспешили следом.

Гарри остановился у маленького магазинчика африканских сувениров. Источник зова был ЗДЕСЬ. В витрине были выставлены черные уродливые маски и маленькие деревянные фигурки с гигантскими фаллосами, и кинжалы с резными рукоятями, и "дикарские" ожерелья, и несколько запылившихся змеиных чучел. Возможно, все это действительно привезли из Африки, а может быть сотворили местные умельцы. Гарри никогда не питал интереса к африканскому искусству. Ему вообще противно было все африканское, потому что неизменно ассоциировалось с пробуждением на морском берегу, после Перл-Харбор. И сейчас ему ужасно не хотелось заходить в этот магазинчик. Но противостоять зову он был не в силах, его тянули и тянули – прямо за сердце, за сердце... И Гарри вошел.

Звякнул колокольчик над дверью.

Гарри сразу узнал человека, сидящего за прилавком.

Это был Джонни.

Он постарел и похудел.

Он был одет в какую-то длинную рубаху, разукрашенную яркими геометрическими узорами – наверное, что-то очень африканское, что полагается носить продавцу африканских сувениров.

На запястьях у него были надеты странные браслеты из ракушек, бусинок, камешком, перышек и мелких косточек.

Он смотрел на Гарри спокойно и доброжелательно.

Он даже улыбался!

Гарри застонал от ужаса. А потом спросил – без лишних приветствий, без предисловий, потому что для них с Джонни все это было совершенно не важно... Гарри спросил:

– Кто ты?

– Хунгон.

– Это твое настоящее имя?

– Нет. Хунгон – это колдун вуду, поклоняющийся светлым богам Рады. Не бойся меня. Я не причиню тебе зла.

– Уже причинил!

– Нет. Я хотел тебе только добра. И то, что я сделал, принесло бы только добро... Если бы ты был другим человеком. Простым. Без особого воображения. Не склонным к рефлексии и самокопанию.

Гарри опешил: он не ожидал от Джонни-морячка, от Джонни – продавца сувениров, таких сложных слов!

А Джонни продолжал:

– Я вернул тебя уходящую жизнь. Это было правильно и справедливо: боги Рады одобрили меня. Твоя жизнь не должна была прерваться так рано. И, поскольку уходящую душу еще можно было вернуть... Я вернул ее. Конечно, после возвращения ты переживал неприятные ощущения. Это естественно. Душа успела отвыкнуть от тела. И пришлось заново к нему привыкать. Это – как клинок в неподогнанных ножнах... Вроде, и помещается, а сидит неловко. Если бы ты был простым человеком, ты бы перенес это легче. Ты бы радовался, что выжил. Наслаждался бы воздухом, солнцем, едой, алкоголем, сексом... И быстро забыл бы обо всем тягостном.

Звякнул колокольчик и в дверь заглянула встревоженная Гели.

– Уйди! Жди на улице! – рявкнул на нее Гарри.

Гели секунду поколебалась – она не привыкла, чтобы муж так с ней разговаривал – но все-таки послушалась: вышла.

Сквозь стекло витрины Гарри видел их всех, топчущихся на тротуаре: белокурую худенькую Гели в нарядном платье и шляпке с огромным бантом, рядом с ней – высокого, стройного, светловолосого Кеннета, так мучительно похожего на своего настоящего отца, и Николаса – мускулистого, широкоплечего, загорелого Николаса... Гарри не хотел, чтобы они заходили сюда. Здесь так странно пахло экзотическими благовониями и так размеренно, мучительно-ровно звучал голос Джонни. Гарри не хотел, чтобы они все это слышали.

– Ты сам виноват в том, что утратил радость. Ты взращивал в себе свою боль. Конечно, имело значение и то, что ранен ты был в голову... Все восстановилось, вплоть до тончайших нейронных связей. Но память о событиях – это память тела. Она не сразу вернулась к тебе. Она всегда утрачивается на какое-то время... Хотя обычно возвращается полностью. Память души – это память о чувствах. Чувства ты помнил. Только почему-то больше всего внимания обратил на воспоминания о тягостных чувствах. Но здесь я помочь тебе не мог.

– Кто был тот, со змеиными глазами?

– Бокор. Черный колдун. Поклоняется злым богам Конго. Я знал его – все чернокожие его знали... Он служил на другом корабле. Он был тогда уже очень силен. Его сила превышала мою. И я рискнул – испросив совета у богов Рады и получив на то разрешение. Я использовал его злую силу, чтобы поднять тебя. А потом не дал ему тебя поработить.

– И сделал это сам? Поработил меня?

– Нет. Ты был свободен все время... Свободен от всего – кроме самого себя. Кроме собственных чувств. Собственного страха, вины и скорби. Они поработили тебя. Но ты сам это им позволил.

– Но ты же позвал меня! Как за сердце схватил... Ты заставил меня придти сюда! – упорствовал Гарри.

– Я был связан с тобой с того самого дня... Я связан со всеми, кому помог вернуться. И я чувствовал, что тебе плохо. Сегодня ты оказался в моем городе – и я решил пригласить тебя... Чтобы все объяснить. Спрашивай – я отвечу на все твои вопросы. Я хочу, чтобы ты успокоился. Чтобы ты перестал бояться. И не думал больше о том, чтобы убить себя... Эти твои мысли причиняют боль мне. Потому что огорчают богов Рады. Они помогли тебе вернуться – а ты швыряешь им в лицо их великий дар!

– Я не хочу стать чудовищем... – прошептал Гарри.

– Ты не станешь чудовищем. Ты – хороший человек. У тебя светлая душа. Боги Рады любили тебя прежде и еще сильнее любят теперь. Ты совершил много прекрасных поступков. Ты спас женщину и ее дитя. Ты дал им счастье. Ты никогда не станешь чудовищем!

– Но вампирша... Она сказала, что я захочу жрать мясо и высасывать мозги! Ведь я же... Я... Зомби!

– По своему неведению ты называешь себя так. И вампирша твоя была невежественна. Впрочем – откуда ей знать? Она почувствовала, что ты возвращенный. Твоя кровь для нее была – как яд. Ее чары не имели силы над тобой. Но она не знала разницы между теми, кого Хунгон вернул силой богов Рады – и теми, кого Бокор превратил в зомби силой богов Конго. Вернув твою душу, я опустил ее в твое растерзанное тело... И постепенно она снова приросла к нему. Ты ведь многое вспомнил, ты мог бы нормально жить – если бы захотел... Но не будь меня, будь на моем месте Бокор, желающий поработить тебя... Он поймал бы твою душу и заточил бы ее в тыквенный сосуд. Потом отделил бы от души жизненную энергию и вдохнул ее в твое тело. Вернулось бы подобие жизни – но не сама жизнь. Способность мыслить, чувствовать, помнить – всего этого тело было бы лишено. Оно могло бы исполнять приказы Бокора... И получало бы жизненную энергию из мяса и мозгов пожираемых людей. Это гадко. Это страшно. А как страдают души, заточенные в тыквенные сосуды! И я до сих пор не знаю: простят ли боги Рады души этих несчастных – или покарают за преступления, совершенные их телами? Наверное, простят. Ведь за все преступления их ответственен только Бокор.

– А ты... Ты ответственен за меня?

– В общечеловеческом смысле – наверное, да. Ведь я считаю тебя своим другом, а мы всегда ответственны за друзей, – улыбнулся Джонни. – Но перед богами Рады – нет. Ведь я не командую тобой. Ты сам принимаешь решения. И, если бы ты совершил преступление, наказание за него понес бы только ты сам. Ровно как и за добрые твои дела воздастся только тебе.

– Значит, я никогда... Не захочу высосать чей-нибудь мозг?

– Если ты много будешь думать об этом, Гарри, ты свихнешься. А свихнувшийся человек способен вытворять тако-о-ое! Куда там зомби, вампиру или оборотню...

– Ты смеешься, – буркнул Гарри. – А мне не до смеха! Было... Все это время...

– Я знаю, – кивнул Джонни. – Но теперь ты все понял? Если хочешь спросить еще что-нибудь – спроси.

– Как я умру?

– Я не провидец, – пожал плечами Джонни. – Я всего лишь Хунгон!

– Я хочу знать, как это будет происходить. Я буду умирать так же, как любой другой человек – или как-то иначе? Мне понадобятся вспомогательные средства? Кол в сердце?

– Нет, Гарри, ты ведь не нежить! Ты будешь умирать так же, как любой другой хороший человек. Ты уже умирал. Ты не должен бояться. Ты ведь знаешь, как это происходит. Только для грешников это – иначе.

Гарри постоял еще немного, судорожно пытаясь вспомнить что-нибудь еще, что ему следовало бы спросить у Джонни. Но больше ничего на ум не приходило. Поэтому он решил, что пора бы откланяться.

– Спасибо тебе. Ты избавил меня от такого кошмара...

– Но прежде всего – я вернул тебе жизнь, – скромно заметил Джонни.

– И за это тоже – спасибо.

– За это не благодари. Ничто не происходит просто так – и не проходит бесследно. Зло порождает другое зло, а из добра иногда вырастает добро... Иногда. К сожалению, если от зла всегда рождается зло, то от добра – не всегда добро... Там было много жертв – а боги Рады позволили вернуть только тебя... Почему? Я до сих пор не знаю. Но догадываюсь. Возможно, дело в том, что ты должен был помочь одолеть другое зло – то, с которым ты столкнулся в том замке. Возможно – дело в том, что ты должен был спасти эту женщину и ее необыкновенного ребенка!

– Необыкновенного? А чего в нем такого необыкновенного? – удивился Гарри. – Ну, рассказики пишет... Ужасы всякие... Да я этого не люблю. И вряд ли это когда-нибудь издадут. А в остальном – он совсем обыкновенный.

– Ты заблуждаешься, Гарри. Но я хочу, чтобы ты знал. Жене твоей знать не обязательно. Ей это будет тяжело. А ты способен вынести и не такую тяжесть... Этот мальчик – не совсем человек. Он – дампир.

– Дампир? Как-то связано с вампирами?

– Его отец... Видимо, он родился не от человека, а от вампира. От вампира, находящегося в процессе перерождения. Когда тело его еще имеет в себе много человеческого и может породить новую жизнь. От переродившегося, состоявшегося вампира уже не может ничего родиться: мертвое не родит жизни. Но его отец не был еще мертв. Но не был и жив. И он успел укусить женщину, с которой совокупился. Успел укусить – но не успел убить. Или напоить своей гнилой кровью.

– О, Господи! – Гарри почувствовал, как волосы у него на голове весьма явственно зашевелились.

Гели зачала от живого мертвеца! Она никогда не рассказывала, как это произошло... Но он помнил ужас на ее лице. Кровь, текущую из прокушенной шеи. Кажется, она любила того парня... Бедная девочка! Что же она пережила!

– Такое случается – но редко. Цыгане, румыны и болгары называют таких людей дампирами. Дампир – прирожденный охотник на вампиров. Он видит нежить. Он чувствует ее. Если вампир один раз попадется ему на глаза – он не сможет скрыться от дампира нигде и никогда. Дампир найдет его. И уничтожит. Ненависть к вампирам – у него в крови. Он никогда не встрянет на их сторону. И он не может стать вампиром. Для дампира кровь вампира – яд. Для вампира кровь дампира – источник великой силы. Так что он не только самый страшный их преследователь, но и самая лакомая жертва.

– Господи, Боже! – застонал Гарри.

– Ты огорчен? – удивился Джонни. – Но ведь это великая честь: вырастить человека, в самой природе которого заложено – стать борцом с таким мерзким проявлением зла, как вампиры! Возможно, для этого боги Рады и помогли мне вернуть тебя... Но ты должен будешь помочь ему. Поддержать. Объяснить, если он еще не понял...

– Так ты для этого меня позвал? Чтобы рассказать про Кеннета?

– Нет. Я позвал тебя, потому что ты страдал, а твои мысли о смерти заставляли страдать меня. Я впервые вижу этого мальчика... Но когда я понял, кто он, я понял многое и о себе, и о тебе. Впрочем, возможно, мне только кажется, что я понял? Ведь воля богов неисповедима...

– А он знает? Кеннет знает, что он... Дампир?

– Полагаю, что он должен знать что-то. Не знаю, когда он начал ЧУВСТВОВАТЬ. Оборотни обретают способность превращаться в зверей в период полового созревания. Возможно, так же дело обстоит и с дампирами. А может быть, дампир начинает осознавать присутствие зла вокруг с того времени, как начинает осознавать себя. Я мало знаю о дампирах. Я не могу тебе помочь. Но ты – ты должен помочь ему, Гарри.

– Я помогу. Я сделаю для него все, что возможно, – твердо сказал Гарри и, немного помедлив, спросил. – А Николас... Мой собственный сын... С ним все в порядке?

– Да. Вроде бы – да, – удивился Джонни. – А что ты имеешь в виду? Что может быть не в порядке?

– Ну... Если Гели зачала Кеннета от вампира – и он родился дампиром... То Николоса-то она зачала от меня! А я – зомби...

– Гарри, я ведь уже объяснил тебе. Ты – не зомби. Ты просто человек, которого вернули.

– Ну, да! Обыкновенный, совсем обыкновенный человек, которого вернули из мира мертвых?!

– Из мира мертвых вернуть нельзя. Тебя развернули на дороге в мир мертвых.

Колокольчик на двери звякнул. Теперь уже в лавку заглядывал Кеннет.

– Пап, у вас тут все в порядке? – спросил он, с подозрением глядя на Джонни. – Помощь не нужна?

– Нет, Кенни, уйди!

– Хорошо. Только, пап... Мы там уже испеклись. И мама волнуется. Ты бы побыстрей, а?

– Кеннет!!!

– Испаря-а-а-аюсь! – дурашливо провыл Кеннет и захлопнул дверь.

– Иди, Гарри, иди. Мы обо всем уже поговорили, – сказал Джонни. – Иди к своей семье. Иди в свою жизнь. И попробуй, наконец, жить без тревог.

– Как мне теперь жить без тревог? Ведь я же теперь знаю, что Кеннет... Что все вампиры мира хотят его сожрать! – насупился Гарри.

– Но ты знаешь и другое, Гарри. Ты знаешь, что сам никогда не станешь никого жрать. И мозги высасывать тебе не захочется.

– Да. Спасибо тебе. Я как-нибудь навещу тебя... Если вдруг что... Можно?

– Если вдруг что – я сам тебя навещу.

– Хочешь, я что-нибудь у тебя куплю?

– Не вздумай. И никогда не покупай эту дрянь. В ней слишком много силы. И, если не уметь этой силой пользоваться... Этот магазинчик только для черных. Для них это не так опасно. Потому что все они... Все мы... Впрочем, этого тебе лучше не знать.

– Пока, Джон! Спасибо еще раз, – с наигранной беспечностью помахал рукой Гарри, отступая к двери.

– Живи, Гарри. И постарайся получать от этого удовольствие, – сурово напутствовал его Джонни.

Звякнул колокольчик. Гарри вышел из лавки, шагнул в теплый вечер, в красный свет заката, в уличные запахи – выхлопных газов, нагретого асфальта и воздушной кукурузы... После запаха пыли и благовоний, царившего в лавке, эти живые запахи показались ему райским ароматом.

Гели встретила его испуганным взглядом. Он обнял ее и поцеловал бант на ее шляпке. С наслаждением вдохнул аромат ее волос и тонкий, свежий запах духов.

– Радость моя, – прошептал Гарри.

– Что случилось? – спросила Гели, пристально вглядываясь в лицо Гарри.

– Ничего. Просто друг... Которого я считал погибшим. Я потом тебе расскажу. Сейчас – не хочется.

Гели понимающе кивнула. Она вообще была удивительно покладистой женой. И Гарри в который раз подумал: как же ему повезло!

Через голову Гели он посмотрел на своих мальчиков. Кеннет... Надо будет серьезно поговорить с ним. Объяснить все... Не сегодня, конечно. Позже, когда они приедут домой. Когда Гарри сможет подобрать необходимые слова. И, может, не пускать его в этот университет? В студенческом кампусе, среди чужих людей, к нему легче будет подобраться... Впрочем, Кеннет так рвется учиться, что, наверное, не согласится даже с самыми разумными доводами Гарри. Надо будет что-нибудь придумать для защиты от этих тварей. У него же есть опыт... Семейный опыт! Надо посоветоваться с отцом по этому вопросу. Вдвоем они смогут решить эту проблему.

И все-таки Джонни был прав! Возникшая тревога за Кеннета была ничем по сравнению с тем ужасом, который терзал Гарри все эти годы: по сравнению с возможностью превратиться в чудовище, пожирающее человеческие мозги. Несмотря на все свои родительские страхи, сейчас Гарри был счастлив. Абсолютно счастлив. Как только может быть счастлив обыкновенный человек...

Великая мудрость и великое благо в том, что человек – обыкновенный человек – не может предвидеть своего будущего.

Кеннет Карди окончил университет, преподавал английскую литературу в школе, не оставлял и собственных литературных экспериментов и, в конце концов, стал писателем, автором популярных романов ужасов, очень состоятельным человеком... И дампиром, разумеется, уйти от своего страшного и светлого дара он уже не мог. Кеннет Карди был обречен бороться со злом.

И Николас Карди тоже был обречен.

Он погиб во Вьетнаме в августе 1969 года. Заживо сгорел в вертолете во время ослепительно-быстрого, мучительно-долгого падения в джунгли. Он оставил сиротой годовалого сына, названного – в честь деда и прадеда Гарри.

Еще один Гарри Карди... Наследник древнего замка.

Замка, о котором нынче и не вспоминали, потому что замок находился на территории социалистического государства, а каких-либо геополитических изменений на планете не предвиделось... Пока не предвиделось!