Текст книги "Аурика (СИ)"

Автор книги: Елена Мазанко-Подуст

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

   Роман

   Аурика

   1 часть

   Ты небо, которым – живу,

   Ты воздух, которым – дышу,

   Если нет тебя рядом, грущу; -

   Как травы по утрам купаются в росе,

   Так велика моя любовь к тебе...

   .

   Эти события развивались в глухой Российской деревушке под названием Неверово. Почему именно Неверово, никто из местных жителей деревни не знал. Деревню окружали леса и поля. Красота местной природы восхищала и захватывала. В лесах было много хвойных пород и других деревьев, не исключением были и березовые рощи. Луга изобиловали многотравием и полевыми цветами. Лес щедро одаривал местных жителей грибами и ягодами. В лесах также водилась и всякая дичь.

   Для того чтобы любить местную природу, не обязательно быть местным жителем. Достаточно зайти летом в лес или заглянуть в берёзовую рощу, где поёт, не умолкая, свои чарующие трели соловей. В поле, нарвать охапку луговых, душистых цветов и вдыхать их божественный аромат. В лесу горстями можно собирать ягоды и отправлять их в рот, корзинами собирать грибы. Зайдя однажды в лес, он уже не отпустит от себя, уходя, захочется вернуться снова. Здешние места обладали особой притягательной силой. Река в тех местах была, хоть и мелководная, но сильна течением и настолько чистая и прозрачная, что можно видеть, каждый камешек и мимо проплывающих рыбок.

   Деревушка стоявшая среди всей этой красоты, была небольшая. И, несмотря на всю эту красоту, которой были окружены люди, они не отличались особой приветливостью и с особой подозрительностью относились к чужакам. Жили они как-то каждый, сам по себе. Возможно из-за отдаленности к цивилизации, у жителей деревни был такой обособленный даже жестковатый нрав.

   Деревенские жители не особенно утруждали себя садоводством и огородничеством, им вполне, хватало того, что давал им лес. Сильная половина – мужчины, охотились и занимались рыбной ловлей, а женщины, собирали грибы и ягоды в здешних лесах. Не многие могли похвалиться яблоневыми садами и кустами душистой смородины. Жители вели в основном домашние хозяйство, разводя овец, коров и кур, благо полей и лугов было в достатке.

   Деревня в основном состояла из рубленых домов, это дома сложенные из брёвен, но были и обшитые избы. Рубленая изба, – только обшитая тонкой доской. Но в основном все дома походили друг на друга, в них жила основная масса населения. В обшитых же избах, жили те, что побогаче.

   В одном из рубленых домов, состоящих из двух маленьких комнат, на краю деревни, жила пожилая женщина,– звали её – Марфа, она была молчаливой, угрюмой, вечно озабоченной. Местная знахарка или «колдовка»,– как называли её за глаза местные жители. Её в деревне не любили. Более того, боялись. Люди обходили её стороной, а при неминуемых встречах проходили мимо, уперев глаза под ноги, вроде и не женщина с ними разминулась вовсе, а её тень. Однако это не мешало деревенским жителям прибегать к её услугам лекарши, так как в деревне не было даже фельдшера. Она свыклась с людской неприязнью – любить себя не заставишь. Марфа не так уж была и стара и не безобразна лицом, чтобы снискать себе славу «лиходейки», с дурным газом женщины. Совсем наоборот, она всегда была готова, прийти на помощь. Во всём её худом, униженно-гордом теле, чувствовалась крепость духа. Жила она со своей внучкой Аурикой,– худенькой, испуганной девочкой, она росла тихим, неразговорчивым ребенком.

   Жили они очень скромно. Из всего хозяйства, у них было пяток кур, да коза Нюрка. Бабка Марфа лечила людей, собирала лекарственные травы, грибы и ягоды. Приторговывая ими на колхозном рынке, в городе.

Иногда, Марфа брала с собой в город внучку, но девочке не нравился шумный, пыльный город со своей суетливостью. Аурика старалась избегать этих поездок, ссылаясь на своё плохое самочувствия. Так они и жили, тем, что выручит бабка с рынка, или дадут в благодарность за лечение, жители деревни.

   Никто из местных жителей уже и не помнили, когда и откуда они появились в их деревни. Одним словом, – «чужаки», как называли их сельчане.

   А недалеко в обшитой избе жила зажиточная семья. Хозяин дома Фёдор: он работал бригадиром в местной механизированной бригаде трактористов: в деревне его считали человеком грубым, несговорчивым, с неуравновешенным, взрывным характером. Его грубость порой граничила с жестокостью. На работе он был властным и нетерпимым, требующий от рабочих, беспрекословного подчинения, впрочем, как и дома. Его жена Мария, была напротив, сдержанной, мягкой, покладистой женщиной. Она сильно отличалась от деревенских женщин, как внешне, так и своими взглядами на жизнь. Работала она на местной ферме дояркой и управлялась дома по хозяйству.

   У них было два сына, разница в возрасте между ними была в два года. Младшего звали – Николай, старшего,– Василий.

   Когда Мария пришла с роддома со старшим сыном, родители мужа, сразу приняли внука; увидев ребёнка чуть ли не в голос, не без гордости сказали:

   – Наша порода!..

   Когда же Мария принесла младшего, взглянув на внука мать Фёдора с недовольным лицом, произнесла:

   -Не пойму, на кого похож? Ни в мать, ни в отца, ни в деда... чьей породы не понятно... Машка! Часом не подменили тебе сына в роддоме?!

   – Да, что Вы такое говорите? Как родила, так со мной и находился! А то, что не похож на вашу породу, так может на моих кого похож?– с обидой оправдывалась женщина.

   -Это какой такой вашей? Буржуйской что ли? – передразнила та её.

   – Зачем Вы так Зоя Петровна?

   – Вот! Даже мамой не назовёт! – злилась на невестку свекровь.

   – У нас не принято!

   – Нет, вы слышали?! Уних, не принято! Не привыкну никогда к твоим выходкам буржуйским...

   – Мать угомонись! – заступался за жену Фёдор.

   – А ты нет, чтобы на мать кричать, уму, разуму поучил жёнку бы...

   -Хватит! И так в угоду вам ушла из конторы, совсем деревенской стала и коров доить научилась и хозяйство вести, уймитесь уже! Не хуже наших баб управляется, всё вам не так! Не угодишь, дайте уже своим умом пожить!

   – Вот оно как, вывернулось то, а ты чего, как пень сидишь, слово не скажешь?! – напустилась она на мужа,– вон как за жёнку то свою глотку дерёт.

   – Дак оно, может и прав Федька, сколько клевать то Маньку можно?

   – Тьфу ты, пёс тебя поймёшь, и по что за тебя только пошла? За дурня такого!

   И лишь когда Степан пропускал рюмочку, другую... обычно молчаливый и уровновешанный, мог пошуметь на жену, заступаясь за невестку, в отсутствии сына:

   – Ну, чего ты цепляешься, как репьях к ней постоянно? Разве не видно, старается девка. Хоть и городская, а глядь приладилась как, к нашей то деревенской жизни. Ни каждая деревенская баба так сможет.

   – Ишь ты заступник выискался! Небось, тоже приглянулась чужачка? Не больно то стал сына отговаривать! – с ноткой ревности отчитывала женщина мужа, – всем вам, как мёдом мазано, лишь бы под чужую юбку залезть!

   – Это Федька не слышит...Дура баба! И чего только в той голове бестолковой не надумается!– пригрозив крепким кулаком, продолжал, – Ох, договоришься ты у меня Зойка! Я из твоей башки когда – ни будь дурь то твою вышибу! Чего привязалась к девке? Вон кака усердна, на вид хлипкая, а жилистая...везде управляется сама, всюду успевает. От тебя разве помощи дождёшься? И кто из вас двоих барыня? Так и бычишься, чтобы Федька лишний раз повод имел шумнуть на жёнку!

   – С неё не убудет! Мало на них спины гнули?

   – Да ты что ль, гнула?! Сроду не работала! На моей шеяке просидела, ни в поле, ни на ферму не выгонишь, а в невестку клещами вцепилась! Ох, договоришься ты у меня!..

   На некоторое время свекровь притихала, давая Марии передохнуть от её нападок.

   Фёдору не нравилось, когда родители называли его жену Манькой, он частенько напускался на них:

   – Сколько можно говорить вам. Маньки на лугах пасутся. Супругу мою Марией зовут, можно Машей.

   Однажды брошенное слово, не заставило ждать... Маленький Николка стал изгоем в собственной семье. Если родители мужа баловали старшего внука, он был любимчиком, то младшего старались не замечать и наказывать за любую провинность и шалость. Мария жалела скромного, тихого сына, но на любовь у неё времени не оставалось, в вечных хлопотах и заботах.

   Николай рос застенчивым и робким ребёнком. Было видно, отец не любил младшего сына, вечно тот путался у него под ногами, и он отвешивал ему увесистые подзатыльники. Со стороны могло показаться, что своим видом мальчик как бы давал понять, что он не виноват в том, что он есть, как бы извиняясь за своё появление на свет. Василий же был полной противоположностью своего брата. Маленьким, ему говорили вслед:

   – Надо же, какой милый, славный малыш. В детстве мать даже побаивалась, как бы кто, не сглазил её Василька. Он рос подвижным, любознательным, общительным ребенком.

   Все они; и Аурика и братья учились в местной школе. Школа стояла в центре деревни. Деревянная школа была просторной, с большими окнами, резными ставнями и красивыми, узорными коньками на крыше. Во дворе школы, у самого входа, росли белоствольные красавицы березки, красивой аллеей. Аурике нравилось учиться, но если б ни назойливые, заносчивые мальчишки, которые постоянно донимали её, задираясь и дразнясь. Девочку сокращено все звали, просто Рикой, а то и вовсе не называя по имени, обращались:– Эй ты!..

   Если мальчишки гоняли мяч, и он оказывался рядом с Аурикой, они кричали ей:

   -Эй ты, юродивая, мяч подай!.

   Девочка старалась не слушать их. Тогда в её адрес сыпались обидные слова, её дразнили, рифмуя их:

   -Ты лешачихина дочка, кикиморе сестра, без рода и без племени и вовсе без ума!

   И когда вредные, надоедливые мальчишки видели, что она на них не обращает внимание, затрагивали бедную девочку дергая её за косу, а то и вырывая портфель, играли им в футбол. Бывало, что забрасывали камнями, тихую и безответную девочку – сиротку.. Когда камешек попадал в неё, она страдала ни столько от физической, сколько от моральной боли. Обидные слова больно жалили и без того ранимое девичье сердце. И только соседский мальчишка,– Никола, заступался за неразговорчивую, замкнутую чужачку. Ему по сердцу была безобидая, застенчивая девочка, он видел в ней родственную душу.

   Аурика всегда ходила в платке, пряча под ним черную как смоль, богатую, густую косу и носила с длинным рукавом, монашеские одежды; даже в жаркую летнюю пору. Она не только внешне отличалась от своих одноклассников. Девушка походила на испуганного, затравленного зверька, все сторонились её, считая, что она как бы не в себе, хотя в учёбе она была прилежна и училась хорошо. Николе всегда было жаль эту забитую девочку с огромными, как ложки, черными глазами, на худеньком, маленьком лице. Иногда подрастающий мальчишка незаметно от всех, клал ей в кармашек конфетку, в ответ же, она благодарно улыбалась ему уголками рта. Этой улыбки было достаточно, чтобы поднять ему настроение на весь оставшейся день.

   В школе Николу никто не замечал, словно его не было вовсе. Учителя порой забывали неделями приглашать его к доске. Он всегда очень неброско одевался. Николай был неприметной, невзрачной наружности. С непослушными соломенного цвета волосами, серыми глазами, и невысокой мешковатой фигурой. Но с исключительно чутким, отзывчивым нравом. Если кто-то нуждался в его помощи, он никому не мог отказать, никого не мог обидеть. Он не мог пройти мимо, если видел, как деревенская ребятня, пинает бездомную собачонку. Никола обязательно вступался за бедное животное, хоть и частенько получал изрядную трепку.

   Василь же напротив был у всех на виду. Учителя ставили его в пример. В старших классах он был неоспоримым лидером, как среди местных парней, так и в отношениях с деревенскими девчатами. Ему нравились яркие цвета, и он предпочитал красные, шёлковые рубахи. Они только подчеркивали его привлекательность и неотразимость. С возрастом у него становился вспыльчивый, взрывной характер.

   – В батьку пошёл! – шептались за его спиной.

   Он никому не давал спуску. Если где-то случалась потасовка, первым зачинщиком всегда был Василь. Из драк он всегда выходил победителем. И не смотря на все его недостатки, он был всеобщим любимцем, он был широкоплечим, высокого роста, все девчата заглядывались на его статную фигуру. У него были темно– каштановые волосы и синие как озера глаза. Любая девица, заглянув однажды в эти озера, тонула в них, даже не пытаясь выплыть обратно. Василь, видя такой интерес со стороны противоположного пола к своей персоне, менял своих подружек чаще, чем рубашки. И как только они надоедали ему, хладнокровно бросал их. И те, в слезах искали утешение с другими парнями менее разборчивыми.

   После школы Василь собирался пойти на курсы механизаторов, к технике у него была особая страсть. Братья никогда не находили общего языка, у них были совершенно противоположные интересы, впрочем как и они сами.

   У Аурики не было подруг как – то не сложились у нее отношения с ровесниками. Единственно близким и дорогим человеком для неё, была бабка Марфа. Аурика прятала свои слезы от посторонних взглядов, стараясь, держатся достойно, даже когда было сложно сдерживать обиду.

   Иногда прибегая со школы, она падала перед бабушкой на колени, роняя голову ей на колени, и безудержно плакала навзрыд.

   -Бабушка милая, за что они нас так не любят, что мы им сделали плохого? Почему они нас просто не оставят нас в покое. Бабуля милая сделай, что – ни будь, пусть они замолчат. Ты же всё можешь, я знаю, – захлебываясь от слез, умоляла бабушку повзрослевшая девушка.

   -Терпи милая, терпи родная, среди них ведь не только плохие, но и добрые люди есть, их только разглядеть надо,– говорила старая Марфа, гладя по голове внучку.

   -Ну, уйдем мы в другую деревню, думаешь, там лучше будет, от судьбы разве уйдешь? Погляди, какая ты у меня ладная, может, возьмет кто за себя, а там глядишь, и детки пойдут, и наладится жизнь:– утешала внучку Марфа, – а хоть бы, завела бы подружку себе, всё ж веселее, чем одной.

   – Я ведь хотела, правда хотела бабушка подружиться с Валей Поповой, что возле фермы живёт. Думала она добрая, а она как все...

   – Это почему же?

   – Пирожок, что ты мне в школу дала, вкусный пирожок был... угостила её на переменке, сама не ела,.. а она...кинула его на землю при всех и сказала кривляясь: – Думаешь не знаю?! Отравить меня с бабкой своей решили...– так стыдно было, так стыдно, ну, вот за что нам такое?..

   – Всё наладиться милая, всё наладится, – Марфа поцеловала в макушку девочку.

   Когда девушка осторожно пыталась расспросить у бабушки о родителях, та делала вид, что не слышит, переводя разговор на другую тему, а то и срочно находила повод, чтобы отправить внучку в лес за грибами или ягодами. Дабы избежать неприятных, отзывающихся болью в сердце воспоминаний. Аурика не помнила своих родителей, да и были ли, они вообще? Мать ей заменяла природа, отца лес.

   Аурика любила любое время года, лес манил её в любую погоду. Весной, когда только пробивается травка, она собирала в лесу подснежники, помогая им, освободится от снега. Она согревала их в своих теплых ладошках, и те приветливо смотрели на неё нежно– голубыми глазками, радуя первым весенним цветом.

   Осень была волшебна своим разнообразием цвета и запахом опавшей листвы. Опавшая листва шуршала под ногами и успокаивала душу. Девушке нравилось валяться в опавшей листве и грустить с листочками, которые неохотно покидали деревья. Когда порывы ветра срывали листья, они кружились, словно бабочки, она ловила их, и когда ей удавалось поймать лист, искренне, по – детски, радовалась.

   Зима была просто сказочно – великолепна, в своем проявлении. Когда снег, белым воздушным одеялом покрывал леса и поля, он искрился на солнце, переливаясь радужным блеском и серебром, от такой красоты невозможно было отвести восторженного взгляда. Аурике нравилось ронять свое тело в глубокие пушистые сугробы, раскинув руки, и смотреть, как проплывают мимо свинцово – серые облака, предвещающие снег. Находила уединённое место вдали от людей, где любила кататься с высокой горки, когда несешься в низ, с горки, захватывает дух: ах, как приятно это ощущение лёгкого полёта. Зимой можно слепить себе снежную подругу, которой можно излить свою душу и которая молча будет тебя слушать.

   И все же лето, Аурика любила больше, потому как в летнем лесу можно было больше проводить времени. Ей нравилось ходить летом в лес, собирать грибы, ягоды и даже просто гулять по лесу. В лесу она была как у себя дома, она могла заходить далеко в лес и безошибочно находить дорогу обратно. Здесь её никто не мог обидеть, здесь она была своя. Когда она собирала грибы, казалось, что они приветственно кивают ей шляпками. Она знала лучшие грибные места. Ей нравилось прогуливаться в березовую рощу, Аурика опускалась на цветочную лужайку, раскинув руки, слушала соловья и смотрела на облака, которые быстро меняли свои причудливые формы. В лесу она чувствовала себя легко и свободно, здесь она предавалась своим мечтам. Она часами могла ходить от одной березе к другой, разговаривая с ними и жалуясь на свою нелегкую жизнь. Берёзы возмущённо шумели ветвями, а иногда шелестели листочками, как бы шушукаясь между собой. На березовой поляне, спелая земляника выглядывала из – под маленьких, пушистых кустиков, хитро подмигивая девушке.

   По– утрам девушка, бегала босая по летним лугам, влажным от росы. Аурика подставляла своё юное гибкое тело ветру, или под струи тёплого, летнего дождя, и те ласкали её, словно возлюбленную. А ещё у неё была подруга,– ива, растущая на обрывистом берегу реки, которой она доверяла свои самые сокровенные желания и мечты.

   Девушка росла здоровой, но уж больно худовата, как считала Марфа. И была у неё одна странная болезнь, называлась она,– лунатизм. Болезнь эта была не опасна для здоровья, и потому не очень огорчала старую Марфу. Выражалась она в том, что девушка вставала ночью и могла сонной прогуливаться по улицам и возвращаться под утро в постель, как не в чём небывало. Утром Аурика смотрела на свой неопрятный внешний вид и недоумевала, от чего у неё сырая ночная рубашка и пыльные ноги. Бабушка как могла, успокаивала внучку.

   Как-то Марфа зашла в лес после сбора травы в поле, куда частенько хаживала, навстречу ей вышел цыган Михай, испугав её:

   – Тьфу, чертяка, выпугал то как! – приложив руку к сердцу, сказала женщина.

   – Прости старая, не хотел! Что сама то ходишь?

   – Сколь дома сидеть то. Знала бы, что тебя встречу, не пошла бы.

   – Что вечно бычишься на меня? Дорогу где перешёл что ли? Дак, в деревню, раз в месяц за хлебом хожу.

   – Ни на тебя, на племя твоё иродское. Сам то, что, смотрю, как бобыль один, к своим чего не прибьёшься.

   – Нет у меня своих, давно нет. Я сам по себе, не по пути нам, взгляды на жизнь разные, не таборный я. Среди русских рос, хотя есть вопросы к народу своему.

   – Воно что... но коль так, вижу не плохой ты человек – прямой, правильный.

   – Так, а что за обиду имеешь к цыганам?

   – Знаю, никому ни скажешь, а мне душу облегчить надо. Внучка Аурика, вашей породы.

   – То и смотрю, что-то такое в ней есть.

   – Пришлось на фронт уйти, муж и два сына на войне были, думала, можа встрену где, хоть ещё разочек. Никто не вернулся. Санитаркой пошла, от пуль не пряталась, сколь на себе солдатиков вынесла. Дочку в деревне оставила, шестнадцать годков было. А как вернулась: сказали с табором ушла. Дорой звали, из молдаван мы: красивая была, доверчивая только. Кинулась искать её, два месяца шла за табором по пятам. Сманила молодуху, на золото позарилась, кольцо своё, да серьги ей пообещала. Так всё выложила мне: родила дочь цыгану девочку, да что-то не заладилось у них, хотела с дитём уйти, поймал, засёк до смерти. Да же могилка где, не знаю и есть ли она вообще... Сговорились с цыганкой той: под покровом ночи вынесла она мне на дорогу дитя семи месяцев, – внучку Аурику, сама имя ей дала. Вот так вот я здесь оказалась, надо было укрыться где-то.

   – Я то тоже из пришлых. Понимаю, не к чему её знать такое и так натерпелась. Предупредить тебя Марфа хочу, побереги внучку свою. Не раз видел, как ночами гуляет, вроде, как спящая видом, в ночной рубашке. Я то про то никому не скажу, а коль увидит кто, горе будет, народ тут суеверный.

   – Ты Михай, вдруг что со мной, не бросай внучку, всё ж кровники, как не крути.

   Марфа быстро нашла способ, избежать неприятностей. На ночь, у кровати внучки, она клала мокрый коврик, наступив на него, девушка просыпалась и ложилась обратно в постель.

   Из всех жителей деревни, Аурика могла, общаться только с соседским парнишкой-Коляем. Николка был ей как брат. Он же, видел в ней нечто большее. Девушка всегда ходила с опущенным взглядом, не желая ни с кем встречаться глазами, чтобы не видеть в них откровенную неприязнь к себе, и даже брезгливость. И только Коляй мог видеть, глубину этих безумно красивых глаз, от которых, земля уходила из под ног. От этого взгляда дрожь пробегала по телу, разливаясь приятным теплом, а сердце готово было выскочить из груди.

   Весной Аурика с Коляем ходили в березовую рощу, где собирали березовый сок, а то и просто гуляли. Сидя на берегу, возле ивы, они вели доверительные, непринужденные беседы. Девушка рассказывала, как она мечтает выучиться на фельдшера и вернуться в родную деревню. И чтоб никто не посмел назвать её колдуньей или того хуже. – Ведьмой. Как люди изменили бы своё отношение к ней и стали уважать. Коляй же ещё не определился в своём выборе. В этом году они заканчивали восьмилетку и выпускались из школы. Он подумывал пойти учиться на ветврача, но брат с отцом подтрунивали над ним

   – Бабское это дело, скотину лечить.

   На дворе уже стояла осень. В этом году, осень донимала дождями, погода была сырая и холодная. Из-за постоянных дождей Аурика не имела возможности ходить в лес и собирать грибы, погода не давала просушить и заготовить грибы на зиму. Этой осенью она собиралась ехать на учебу в город, но неожиданно слегла бабка Марфа. Отъезд пришлось отложить до лучших времен.

   Как-то быстро прошла зима.

   Наступила пора весенних призывов. Многие парни этой весной должны были идти на службу в армию. В их числе был и Николкин брат,– красавец Василь. Он выучился на тракториста, и его призвали в танковые войска. Его батька Федор, всегда заносчивый, гордился своим старшим сыном и всем хвалился, какой у него сын молодец. Словно тот шёл служить не рядовым солдатом, а генералом. На проводы Василя он пригласил, чуть ли не пол деревни.

   На это событие, Никола пригласил и Аурику. Та по началу наотрез отказывалась, но бабка Марфа уговорила,-

   -Когда-то надо в люди выходить, а то вовсе одичаешь, – говорила она.

   Аурика может и не пошла бы, но ей давно нравился Николкин брат, да и не только ей, а и все деревенские девчата сохли по нему. Ей хотелось перед долгим расставанием хоть ещё разочек взглянуть на Василя. По этому поводу, она надела светлое платьице с длинным рукавом и повязала праздничную косынку. Ну, уж так приучила её бабка Марфа. До женитьбы, прятать косу и прикрывать открытые части тела.

   У калитки, переминаясь с ноги на ногу, топтался нарядный Никола.

   -Иди уже, он Миколка, поди, заждался,– подгоняла внучку Марфа.

   Когда они пришли. Гости уже собрались. Им достались места друг против друга. Николе нравилось сидеть напротив Аурики и смотреть на неё. Он наблюдал за вдруг погрустневшей подругой.

   В центре стола, красовался стриженный Василь, это не мешало ему быть менее привлекательным. Рядом с ним на правах невесты, сидела весёлая, пышногрудая – Варька. Всем своим видом она как бы давала понять, – смотрите и завидуйте, он выбрал меня, а не вас.

   И Аурика откровенно завидовала, розовощекой, белолицей, никогда не унывающей Варьке. Она сидела вызывающе, с гордым видом победительницы и многообещающе улыбалась Василю. Ах, как бы Аурике хотелось оказаться на Варькином месте и вот так вот, близко, сидеть рядом с призывником. Но он даже ни разу так и не взглянул за все время, в её сторону. Она с грустью смотрела на них и думала, – разве ей тягаться в красоте с голубоглазой, русокосой полной женского обаяния -Варькой.

   Она даже не заметила, как наблюдал за её взглядом, сидевший напротив Никола. И от того, что он читал в этом взгляде, в его сердце закралась печаль. Аурика успела так глубоко проникнуть в его сердце, войдя в его душу и заполнив собой всю её без остатка. Тоска нестерпимой болью сдавливала грудь влюблённого юноши, его возлюбленная была так близко от него и так далеко.... И здесь, думал Никола, обскакал его, удачливый старший брат. Никола безнадежно был влюблён в Аурику, но красавцу Василю он не соперник.

   Отшумели проводы. Деревня жила своей привычной жизнью.

   Аурика всегда живо интересовалась у Николы о его старшем брате. Когда от Василя приходили письма, она с любопытством слушала всё, что рассказывал Никола о брате.

   Отец Николы, проводивший старшего сына, вовсе стал донимать бедного парня. Всё ему было ни так всё, ни этак, Никола не понимал, за что его так невзлюбил собственный отец. Вечно он, как говорил отец, путался у него под ногами. И будучи в нетрезвом виде, что случалось нередко, завидев сына, кричал:

   – Пошёл прочь с глаз,-позор мой!

   Никола старался не попадать под горячую руку отца. А мать в постоянных хлопотах и заботах по дому и хозяйству утешала сына:

   -Батька только с виду такой грозный, а в душе он добрый...

   Только от этого Николе не становилось легче. Отец иногда, будучи в плохом расположении духа, поколачивал терпеливую, сдержанную Марию. А когда Никола заступался за мать, ему изрядно доставалось тоже.

   Никола никогда не давал сдачи, не потому, что он был слабее своих обидчиков, а потому, что не мог никому причинить боль.

   Каждую неделю, по средам, из города завозили продукты в сельмаг. В этот день жители деревни стекались к магазину. Они стояли кучками, обсуждая новости. Мужчины спорили, а том, кто из трактористов, нынче выйдет в лидеры по уборке хлебов. Женщины же, как всегда сплетничали по любому поводу на разные темы.

   Аурика стояла в сторонке, стараясь быть незамеченной. Недалеко, сбившись в кучку, стояли парни, которых она помнила ещё по школе. Возле них топталась шустрая, местная ребятня, они о чём-то заговорщицки шушукались. Затем детвора куда-то исчезла. Через время, они неожиданно вдруг появились, увешанные зелёными ветками. Они набросились на нечего неожидающую девушку, как коршуны. Дерзкие, злые мальчишки дёргая её за полы платья, кривляясь и выкрикивая старую дразнилку.

   -Лешачихина дочка, кикиморе сестра, без рода и без племени и вовсе без ума!

   Девушка отбивалась от них руками, а со стороны доносился дикий хохот парней.

   -Это что ж вы негодники удумали,– отделившись от толпы, кричала полная женщина, ломая на ходу ветку с рядом растущего дерева.

   -Вот я вас сейчас лозиной то угощу, я вам покажу, как сироту обижать!!

   Она надвигалась на задиристых ребят, а те с визгом разбегались в разные стороны. В женщине Аурика узнала соседку, покупающую у них козье молоко. Звали её, – Дарьей, она была бойкой, напористой, но справедливой женщиной.

   -Я вам покажу, как озорничать! От поди поймаю кого, не выпущу из рук – угрожая лозиной, пригрозила тётка Дарья.

   Убегая, один из мальчишек успел сорвать с головы девушки платок. И она растрепанная с растерянным видом пыталась догнать зарвавшегося мальчишку. Но тот размахивал им, словно флагом прятался за спины взрослых парней. И те, хватаясь за животы, показывая в сторону девушки, безудержно хохотали.

   Аурика закрыв лицо руками, бросилась бежать по пыльной дороге.

   -Что зубы скалите, стервецы, словно жеребцы застоялые? Такую дивчину обидели, стыдно должно быть, что плохого та сделала вам? У самих половина отцов на фронте сгинули, не для того, чтобы над сиратами потешались...– приструнила их Дарья, – Вот скажу Марфе пусть на вас нашлёт немоту, чтобы рта открыть не могли...

   Другие же молча стояли, равнодушно наблюдая за происходящем.

   Через время, на гнедом, подъехал Никола. Он спрыгнул с коня, привязав его у изгороди. Деревенские что-то шумно обсуждали, из разговора Никола понял, что-то случилось с Аурикой.

   -Вот и дружок пожаловал, а подружка то на метле улетела,– услышал он неприятный, сиплый голос у себя за спиной. Он обернулся и увидел нагло улыбающегося заносчивого Ивана. Виновник случившегося ехидно хихикал. Если б обидели Николу он и пальцем не пошевелил. Но речь шла о беззащитной, безответной, хрупкой подруги. Это единственно светлое, существо, душевной кристальной чистоты, которое знал Никола.

   – Да как же вы посмели, сволочи!...– взволнованно говорил Никола, -На кого замахнулись? Легко обидеть слабую девушку, героями, небось, себя чувствуете, – урезонивал Ивана Никола.

   – Тоже мне заступник выискался! Урод и юродивая, вот так парочка! Скачи, может недалеко улетела, догонишь!– скаля зубы и выпячивая грудь, не унимался Иван.

   Не помня себя от злости, Никола накинулся на обидчика. Иван не ожидал такой прыти от безобидного Николы, не успел опомнится, как оказался на земле подмятым под ним. Парень остервенело, что есть силы, наносил тому беспорядочные удары, приговаривая,-

   – Вот тебе сволочь,– вот! Не смей, слышишь, никогда не смей, даже смотреть в её сторону, убью гада!

   Они катались по пыльной земле, пока дружки не оттянули от Ивана, разъяренного Николу. Парни держали Николу, Иван наносил ему предательские удары из– под тешка.

   – Хватит,– перехватив руку Ивана, сказал худощавый, высокий парень,– сам нарвался. И компания молча удалилась.

   Никола отряхнулся, вскочил на коня, пришпорил его, гнедой встал на дыбы и с места рванул в галоп. Никола знал, где ему искать Аурику.

   Деревенские жители, недоумевающее смотрели ему в след, таким его ещё никто никогда не видел.

   На краю деревни, он остановился, спрыгнул с коня, пустил его в поле и пошёл вдоль реки. Дойдя до обрыва, он увидел любимую. Она обнимала иву и что-то тихо, умоляюще шептала ей. Он спрятался за рядом растущими кустами, не желая себя обнаруживать. Он знал, что ей бы не хотелось, что бы кто-то видел ее слабость.

   – Подружка милая, только ты меня понимаешь. Что во мне не так? В чём моя вина? В том, что я дышу одним воздухом, что хожу по одной земле, с этими жестокими, злыми людьми. В них нет ни капли милосердия. Ну почему они отравляют мне жизнь? Я ведь никому из них не желаю зла.