Текст книги "Сага о Хелоте из Лангедока"

Автор книги: Елена Хаецкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 30 страниц)

Морган Мэган задумался. И поскольку он вовсе не был злым колдуном, как его многие пытались представить, то согласился.

– Хорошо. Встань, Лаймерик. Я снимаю часть своего проклятия. Дакини не наложат на тебя руку. Ты будешь слугой великана. Самого великодушного и беспечного из всех великанов Арроя.

И Демиург поднял военного вождя на ноги и помог ему выпрямиться. И все увидели, как лицо проклятого вождя озарила улыбка.

Вечером, на пиру в честь Демиурга, Морган Мэган напился до белых чертиков в глазах. Ему все подливали и подливали доброго меда, а он все пил да пил и заплетающимся языком рассказывал о том мире, где побывал.

– Хорошо вам сидеть тут, в тишине и довольстве, – разглагольствовал пьяный создатель, – А вот тачку с рудой покатать – это каково? Это кому под силу? Да никому из вас не под силу, да! Я почему гномов создал? Они вредные, пусть руду добывают. Вредных не жалко. А вас – жалко, потому что я добрый и жалостливый, я свой Народ люблю...

Он упал головой на стол и полежал немного в неподвижности. Потом, приоткрыв глаз, заметил рядом со щекой кусок жареной свинины и впился в нее зубами. Пожевав немного, выплюнул на пол и заговорил снова:

– Теперь о деле. Я теперь мудрый и великодушный, я теперь кровавых врат не открываю. Я нашел вам богиню, дети мои. Пусть за вами настоящая богиня присматривает, коль скоро меня вы не признаете, а от ваших идолищ, прямо скажу, толку мало. Скоро Река принесет ее вам. Она кристально чиста, ибо я не сотворял ее. На всех вас, своих творениях, я оставил, хотя и не нарочно, пятна своих пороков. К ней же я не прикасался... И она станет для Народа Солнечной Женщиной. Она будет слышать голоса богов... Хоре милосердный, как я напился...

Две молодые девушки приподняли Демиурга. Третья вылила ему за шиворот ковшик холодной воды. Морган Мэган дико заорал, вытаращив глаза.

– Прокляну! – вопил он. – Ведьмы! Чертовки! Так отвратительно обращаться с творцом! Ничего святого! А-а...

– Тебе лучше, Морган? – безукоризненно вежливым тоном осведомился Лаймерик. Он вновь обрел самообладание и возглавлял пиршественный стол, установленный прямо под деревьями. – Сии нарочито деликатные девицы получили приказание освежить тебя. Освежен ли ты?

– Несомненно, – буркнул Морган Мэган. – Известие об этом наполняет наши сердца отрадой, – с невыразимым ядом в голосе провозгласил Лаймерик и поднял чашу. – Здоровье Демиурга!

– Виват! – гаркнул хор голосов, и чаши были осушены.

– Так вот, эта богиня будет... Боги, как мне плохо... – Морган Мэган мутно посмотрел на Лаймерика.

– Эй ты, носящий демиургово проклятье! Есть у вас сказители или предсказатели?

– Разумеется, о Демиург.

– Пусть сочинят легенду. Не мне вас учить, о погрязшие в суевериях варвары. Богиня вам будет. Дайте ей какое-нибудь красивое имя. Если узнаю, что обижаете ее, я вернусь. Я... ах, боги, как я напился...

Они нашли ее на берегу Реки, спящей. Долго стояли, разглядывали: ростом она была немного повыше, чем любая женщина в Народе, волосом потемнее, порыжее. Она улыбалась во сне, а над ней тихо мерцала Радуга, время от времени заволакивая пеленой образ женщины. Семицветные блики пробегали по ее лицу, волосам, загорелым рукам.

Потом она проснулась. У нее были зеленые, как крыжовник, глаза.

Вперед выступил один из беловолосых воинов, вооруженный длинным мечом, и склонил голову.

– Кто ты? – спросила женщина. – Что это за место? Я не помню такой реки...

– Я Отон по прозванию Осенняя Мгла, – сказал воин. – Я – военный вождь Народа, что первым пришел в мир Аррой.

– Аррой? – Женщина казалась удивленной. Она провела рукой по лбу и вдруг испугалась. – А я? – спросила она. – Кто я такая? Боже, я ничего не помню...

– Ты дар Реки, – сказал Осенняя Мгла. – Адунн принесла тебя на своих волнах. Мы будем называть тебя Фейдельм, если тебе нравится это имя.

– Мне нравится, – сказала она. – Но почему я ничего не помню?

– Ты чистый лист, – сказал Осенняя Мгла. – Ты богиня. Нам предсказано, что некогда Река принесет на своих водах Солнечную Женщину по имени Фейдельм, которая будет знать музыку сна, музыку смеха и музыку плача; сможет читать на камне, дереве и бычьей коже; сумеет вызвать Силы, остановить великана или гнома, предсказать завтрашний день и изменить по своей воле будущее. Это ты?

– Не знаю... – повторила она. – Здесь все так странно... Я молода?

– Ты была всегда и будешь очень долго, – торжественно провозгласил Отон Осенняя Мгла.

Глядя, как Дианора встает и медленно идет следом за беловолосыми лесными жителями, озаренная сиянием Радуги, Морган Мэган хмурился. Пожалуй, перестарался он. Пьян он был тогда. Поручил придумывать легенду варварским сказителям. Ну они и напридумывали, суеверы и мракобесы! Не навредило ' бы все это Дианоре... Но потом махнул рукой: что сделано, то сделано. Даже забавно будет посмотреть, 1 что из всего этого получится.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Повозка грохотала по дороге, подскакивая на каждом ухабе. Мохноногая лошадка тянула ее все дальше и дальше от селения, по лесу, к баронскому замку. На повозке, на груде соломы, под плащом, лежал Тэм Гили, и голова его моталась по соломе. Белобрысый воин по имени Танор вез его к колдунье Имлах в надежде, что та сумеет спасти Тэма.

Ничего этого Тэм не знал. Не знал он, как в дом, привлеченный шумом и криком, ворвался Отон, как Фейдельм сказала ему:

– Мальчик чужой в этом мире, Отон. Ты должен отпустить его.

Он не мог видеть, как Сила, точно разрядами тока, сотрясала тело Фейдельм, как она медленно прошла сквозь стену и исчезла, растворившись в раскаленном добела воздухе.

И никто не знал, что нарушение баланса Силы могло означать только одно: безответственный Демиург Морган Мэган снова открыл врата и сейчас находится где-то неподалеку.

А повозка скрипела, тряслась и катилась, и в бреду Тэму казалось, что это будет длиться вечно. Однако вдруг все замерло. Повозка остановилась.

Танор подобрал на дороге камешек и запустил им в стражника, уныло ковырявшего мох на стене своей алебардой.

Со стен замка донесся крик:

– Ты что, сдурел?

– Открой мне ворота! – закричал Танор совсем близко от Тэма.

Стражник свесился со стены, вглядываясь пристальнее в просителя:

– Что нужно воину Народа от Теленна Гвада?

– Помощи и милосердия! – был ответ.

– И как не покривятся уста, произносящие эти слова! – насмешничал голос со стены. – Неужто Народу ведомо, что такое милосердие?

– Не время шутить! – снова над ухом Тэма завопил Танор.

– Со мной детеныш дакини, он умирает. Я прошу помощи у госпожи Имлах из Серебряного Леса, если она меня слышит.

– Только и дел госпоже Имлах, что слушать всякий вздор, – рявкнул стражник. – Какой еще детеныш дакини?

– Здесь, на повозке! – надрывался Танор. – Открой мне, иначе он умрет, а от Фейдельм мне не будет прощения. «Несправедливо, – сказала она, – умертвить живое существо только потому, что оно презренной расы».

– А кто мне поручится, что на повозке не оружие? – Стражник недоверчиво вытянул шею.

Вместо ответа Танор снял плащ и показал ему Тэма.

– Не знаю, – пробурчал стражник, – я спрошу у хозяйки... И исчез.

Время шло, а никто не появлялся. Тэм завозился на соломе, несколько раз начинал хватать воздух ртом, как будто задыхался, потом затих, покрывшись испариной. Танор терпеливо ждал. Наконец кто-то начал возить ключом по замочной скважине, ругаясь и призывая на помощь всех богов. Ворота медленно раскрылись. Стражник махнул рукой: «Заводи свою повозку!» Танор взял поводья и повел лошадку за собой. Колеса снова загрохотали.

У ворот стояла Имлах – на щеке пятно от чернил, на плече белый горностай, которого она рассеянно гладила.

– Здравствуйте, госпожа баронесса, – произнес Танор, останавливаясь в пяти шагах от нее. – Благодарю за то, что снизошли к моей просьбе.

– Мы с вами сейчас не воюем, – ответила баронесса. – Помогать же соседям – наш долг.

– Взгляните на этого маленького дакини, – сказал Танор.

– Ради него я посмел нарушить ваше уединение. Мы считаем, что он умирает. Имлах склонилась над повозкой.

– Но я не вижу никакого дакини, – растерянно произнесла она. – По-моему, он из Народа...

– Мы тоже так считали, но Фейдельм разговаривала с ним, и Фейдельм нашла, что он чужой в нашем мире. Она велела Отону отпустить его. Мальчик был вместе с тем, кто сейчас гостит в вашем замке.

Имлах выпрямилась, поковыряла пальцем в ухе, потом обтерла руку о подол юбки и задумалась не на шутку. Не смея вторгаться в ее молчание, Танор стоял неподвижно и безмолвствовал. Наконец Имлах спросила:

– Разве Фейдельм, наделенная Силой, не может исцелить его?

– Сила Фейдельм оказалась для него губительной. – Странно... – пробормотала Имлах. – Ты уверен, что никакие целительные чары еще не касались его?

– Откуда мне знать, госпожа? Отон велел просить помощи у вас. Он, наверное, знает.

– Отону-то как раз и неоткуда знать такие вещи. Он просто военный вождь, к тому же не слишком опытный.

– Есть и более опытный воин, – совсем тихо проговорил Танор. – В Народе болтают, будто Лаймерик – произнося запретное имя, он понизил голос еще больше, – еще жив и полон сил, а из своей мудрости не утратил ничего, напротив, еще и прибавил. Если это так, то он неоценимый помощник.

– Это так, – сказала Имлах. -Но я не стану спрашивать у него совета. Нет смысла беспокоить его по пустякам. Я перенесу детеныша на кровать и подумаю, что можно сделать для него. Ты можешь отправляться домой. Скажи Отону, что выполнил свое поручение.

Танор еще раз поклонился и вывел лошадь из замка.

Морган Мэган шел по Лесу, среди высоких деревьев, которые сам сотворил, и душа его была полна печали. Только деревья не обманули его надежд и ожиданий; только они одни и остались верны своему создателю. Все так же шумели их кроны, все тем же покоем веяло от их вековечных стволов. Зачем он только создал этот Народ? Неблагодарные, заносчивые, упрямые существа! Они похожи на самого Моргана в дни его отрочества. И не надо было пытаться исправить ошибку и создавать гномов, чтобы потом загонять их в горы. И совершенно напрасно он создавал великанов. А зачем ему вздумалось добавить ко всему этому сброду еще и драконов – уму непостижимо. Просто взял в одно прекрасное утро и создал. И поселил их за рекой, которую назвал по имени своей матери – богини Боанн. Зачем он, спрашивается, дал ни в чем не повинному потоку такое имя? Когда опомнился, было поздно: название уже закрепилось. Морган вздохнул. Так хорошо все начиналось. Такие славные пещеры он придумал, такие чудесные логова для драконов – черных, стремительных, гордых созданий, наделенных разумом и даром речи.

И вот все опять недовольны. Великаны благодушествуют и, по сути дела, предаются обыкновенному ничегонеделанию; гномы вредничают, скаредничают и накапливают богатства; драконы проявляют кровожадность и требуют себе ежегодно молодую девицу для поругания с последующим пожиранием; Народ же, естественно, ропщет и негодует на своего создателя...

Морган Мэган вздохнул и остановился. За валуном между корней огромной сосны он увидел источник, показавшийся ему странно знакомым. Мэган нахмурился. Кажется, он создавал этот участок леса с какой-то определенной целью, но не мог уже сообразить – с какой именно. Сосновая кора светилась здесь призрачным серебряным светом. Деревья казались колоннами огромного храма из полупрозрачного стекла. Серебряный Лес, вспомнил Морган Мэган. Источник Силы, вспомнил Морган Мэган. Но зачем? Этого он вспомнить не мог.

Он огляделся по сторонам. Печально и светло было У него на душе, должно быть, в тот день, когда он – еще молодой, еще не битый разочарованиями творец, – сказал себе: «А создам-ка я Серебряный Лес и помещу-ка я посреди него Источник Силы!» И создал. И вернулся сюда спустя много лет, уже потрепанный жизненным опытом, перед которым тюремное прошлое кажется всего лишь репетицией генерального сражения с Жизнью.

Тяжело вздохнул Демиург и опустился на мягкий мох у самого источника. Послушал журчание воды, наклонился, вгляделся в серебристые глубины. И вздрогнул.

Вода била ключом из земли, ледяная и синяя, унося под валун опавшую хвою и крошечные веточки. А на дне источника лежал и неподвижно смотрел на создателя нечеловеческий глаз. В том, что глаз был живой, сомневаться не приходилось. Он был круглый, большой, желтый, с расширенным зрачком.

Когда Морган склонился над глазом, глаз моргнул и зрачок сузился.

– Привет, – сказал Морган Мэган. – я Демиург.

Тут до него дошло, что глаз при всем желании не может ему ответить, и поэтому он лишь улыбнулся и по-собачьи прильнул к воде. Глаз наполнился светом. Прохлада пробежала по всему телу создателя, и вдруг он ощутил себя могущественным и великодушным – таким, каким и положено быть Демиургу. И ему снова захотелось улучшить свой мир, и только усилием воли он удержал себя от немедленного акта творения.

Растянувшись под сосной, Морган заложил руки за голову и, улыбаясь, уставился в высокое небо. Вот так он пролежал несколько месяцев еще до сотворения Народа, сразу же после побега с каторги. Только сейчас Мэган осознал, что это были лучшие дни его жизни. И он своими руками положил им предел, когда занялся усовершенствованием совершенного.

В воздухе настойчиво потянуло дымком. Морган насторожился. Где-то неподалеку жгли костер. И это было странно. В Серебряном Лесу никто не жил, это было место уединения и медитации Демиурга. Сейчас он вспомнил об этом. Морган поднялся и медленно пошел на запах.

Вскоре он вышел в черную сырую низину, где изредка мелькали среди обнаженной земли ядовито-зеленые кочки болотной травы. На самом краю низины горел костерок, бледный в дневном свете, а возле него сидел какой-то человек. Он был очень высок – выше двух метров. Крупный, но не толстый, он не поражал и обилием мускулатуры. Однако же великаном его тоже не назовешь. Морган Мэган покачал головой. Он не помнил, чтобы творил подобную породу существ. Похоже, космогонический процесс совершенно вышел из-под контроля Демиурга.

Великан-невеликан помахал Моргану рукой и что-то крикнул громким веселым голосом, показывая на свой костер. Создатель осторожно прошел по краю низинки, ломая сухие ветки.

– Привет, – сказал незнакомец. – Мое имя Иллуги.

У него было круглое лицо и круглые светлые глаза, и казался он существом спокойным и добрым.

– Я Демиург, – мрачно отозвался Морган Мэган. – Откуда ты взялся, Иллуги? Я тебя не творил. Иллуги улыбнулся:

– Я слышал о тебе, Морган Мэган. Добро пожаловать.

– Если ты слышал обо мне, то какого черта ты поселился в моем Серебряном Лесу? Тебе разве не говорили, что здесь заповедная зона?

– Что значит «заповедная зона»? Я поселился здесь потому, что в Серебряном Лесу никто не живет.

– Потому и не живет, что я запретил. Здесь я предаюсь размышлениям без помех, в тишине и уединении.

– Я не шумный сосед, – сказал Иллуги. – И тоже люблю уединение. Лес большой, Морган, вряд ли мы помешаем друг другу.

– Да как ты разговариваешь с создателем, ничтожное насекомое! – загремел Морган Мэган, который головы на две был меньше Иллуги ростом. Иллуги ухмыльнулся.

– Я вежливо с тобой разговариваю, – заметил он. – Если прогневал тебя, извини. Я так редко вижу живую душу, что уже отвык от манер. Говорю то, что думаю. Сейчас так не принято?

– Откуда я знаю? – буркнул Демиург. – Я тоже редко общаюсь с людьми. Впрочем, ты же не человек... А кто ты, собственно, такой?

– Я тролль, – сказал Иллуги и покраснел. – Ты, должно быть, знаком с моей дочерью, Имлах. Той, которую взял в жены Теленн Гвад.

– Имлах – тролльша? В первый раз слышу! – Морган Мэган уставился на Иллуги, полуоткрыв рот. – А откуда вы взялись, тролли? Хоре милосердный, я же вас не создавал!

– Мы сами создались, – пояснил Иллуги, – от союза великанов и гномов. Не смейся, – добавил он, видя, как Демиург побагровел и начал давиться, – такой союз оказался возможным и породил уродов и чудовищ, которых и Народ, и великаны, и гномы одинаково презирают. Мы презреннее, чем дакини.

– Но ты же не урод, Иллуги, – машинально пробормотал Морган Мэган, не удержавшись от того, чтобы скользнуть вороватым взглядом по лицу и фигуре своего собеседника. – По крайней мере, я ничего в тебе не замечаю.

– У меня был третий глаз, – сказал Иллуги.

– Ну и где же он? Почему на лице не носишь?

– Берегу, – пояснил Иллуги. – Это глаз провидческий. Мало ли что может случиться. Подерусь с кем-нибудь или зверь вышибет, а то и на ветку напорешься. Жалко... Я храню его в источнике, который бьет между корней большой сосны... Этим глазом я видел, как ты вошел в лес, как пил воду, как отдыхал возле ключа...

– Поселился в моем лесу, – горестно произнес Морган Мэган, – захламил мой источник своим барахлом...

– Скажи, создатель, правду ли говорят, будто бы ты раскаиваешься в том, что создал драконов?

По серьезности тона, которым Иллуги задал вопрос, Морган догадался, что речь зашла о том, что волнует всех обитателей мира Аррой. Поскольку Морган еще не успел посмотреть, как поживают драконы (он сотворил их в прошлое свое посещение и пока что не удосужился навестить), то ответа на этот вопрос у него не имелось. Тем не менее он сказал:

– В общем... Наверное, да. Главное – благо Народа. Если Народ недоволен драконами, Демиург обязан выяснить, в чем причины недовольства и принять меры.

– Разве ты уже не принял мер, создатель? – Иллуги казался удивленным.

Теперь Морган насторожился. Он привык, чтобы ему приписывали различные намерения, как правило греховные, но в данном случае ему пытались навязать чье-то безответственное деяние.

– Какие меры я принял? – очень осторожно спросил Морган.

– Разве ты не призвал в мир Аррой свою мать, царственную Боанн, речную богиню, которая взялась навести порядок и извести супостатов, сиречь драконов?

– ЧТО? – Морган Мэган подскочил, побледнев. Сердце у него упало. – КОГО я призвал?

– Боанн, речную богиню. Ты же создал реку и дал ей имя своей царственной матери!

– Да, я сделал это – сдуру или по пьяни, сейчас уже не помню. Кажется. – Морган призадумался, силясь извлечь из глубин памяти этот свой необдуманный поступок (а сколько их еще было! Ой-ой...) – Ну да, я посетил гномов в их подземных пещерах, полюбовался, как они катают тачки, обогащают руду... Охота пуще неволи – вкалывают так, что мои надсмотрщики на каторге рыдали бы от восторга, хоть они и бесчувственные монстры, лишенные человеческих чувств,,. Даже их бы проняло! Какое трудолюбие! Какая изумительная алчность! Потом гномы пригласили своего творца на пир. Они всегда меня кормят и поят до отвала, заискивают. И как я напьюсь до бесчувствия, так пристают – то им золотоносную жилу сотвори, то алмазоносные кимберлитовые трубки. Я из-за них прочитал все геологические пособия, какие только откопал в Александрийской библиотеке. В тот раз они здорово перестарались, накачивая меня вересковым медом. Я впал в слезливую сентиментальность и с тоски по материнской ласке создал реку Боанн... Протрезвел, ужаснулся, но было уже поздно. А теперь, говоришь, эта стерва прослышала и пробралась в мой мир?

Лицо Иллуги выражало ужас. – Не говори так о правительнице! Она услышит, она придет, страшен будет гнев ее!

– Да прекрати ты! Не мракобесничай. Я – Демиург, так что ж ты боишься какой-то правительницы? Кто она предо мной? Да знаешь ли ты, что твоя любимая Боанн как только выродила меня, так сразу выбросила на берег и больше своим сыночком не интересовалась? Я рос как сорная трава. Беспризорно. И когда меня осудили на эти проклятые рудники, она и пальцем не шевельнула, чтобы меня вызволить.

– И все же Боанн – великая правительница. Она пришла в Аррой, встав из вод потока. Прекрасной была она, как утренняя заря. Одетая во все алое, с волосами цвета зимнего заката...

– Розовыми, что ли? – перебил Морган Мэган. Иллуги укоризненно взглянул на него.

– Золотыми, – поправил он Демиурга. – Она стояла на спине белой лошади и, подняв руки с обращенными вперед ладонями, так заговорила: «Ведомо мне, что создатель земель ваших, о тролли, гномы и великаны, Морган Мэган, называющий себя магом, необдуманно, в порыве гнева или же под влиянием горячительных напитков сотворил злобное племя драконов и поселил их за рекой...»

– Перед кем это она так распиналась? – снова встрял Морган Мэган.

– Перед народом холмов, – пояснил Иллуги. – Так рассказывают. Мне продолжать, или я вызвал твой гнев, и мне лучше не искушать судьбу?

– Продолжай, – мрачно разрешил Морган. – Ты же не виноват в том, что моя мамаша – набитая дура.

Иллуги покосился на Моргана с нескрываемым ужасом и пробормотал:

– Не говори так. Ты Демиург, тебе ничего не будет, а меня она покарает страшными карами за то, что я слушаю подобные речи.

– Ладно, не буду. Что она еще сказала? – Она сказала, что всякий, кому дорог мир Аррой и Лес, где высокие деревья, не должен ни есть, ни пить спокойно, покуда жив хотя бы один дракон. И многие отправились в поход на супостатов, но мало кто вернулся – драконы уничтожили много гномов и троллей бессчетно. Тогда гномы объявили, что не могут больше рисковать, ибо малым числом не смогут добывать драгоценные камни в потребных количествах, и ушли в свои горы. Но все же немало гномов осталось. А тролли никак не могли угомониться, но и второй поход не принес удачи... 'Тогда и пошла молва о девушках, отдаваемых драконам на растерзание. Я, правда, не видел ни одной такой девушки, но дыма без огня не бывает. Потому и отдал свою дочь Имлах за великана, лишь бы она ушла из этих краев.

– Так, так. Продолжай. – Морган был мрачнее тучи.

– Словом, ныне у Городищенской Лавы на реке Боанн стоит кордон. Следят, чтобы никто за реку не ходил под страхом смерти.

– Это еще чье дурацкое распоряжение? Тоже матушкино?

– Разумеется. И оно не дурацкое, а очень предусмотрительное. «Одно дело доблесть, другое – удача» – так сказала царственная Боанн, когда призвала отказаться от священной войны, жалея свой народ.

– ЧЕЙ народ? – поразился Морган. – Это МОЙ народ! Ай да маменька! Всплыла из пучины водной спустя столько лет! Конечно, кому не охота прийти на все готовенькое и начать наводить свои порядки! Лучше попробовала бы сотворить что-нибудь свое! Трудиться-то никто не любит, всем дай попользоваться! Я ей покажу!

Он встал. Иллуги тоже поднялся на ноги. Непостижимым образом тролль вдруг стал ниже ростом, чем Демиург. Морган Мэган грозно заявил:

– Здорово ты ее, Робин. свободен делать все, что ему вздумается. Хочет воевать – пусть воюет. Хочет лгать, красть, прелюбодействовать – пусть лжет, крадет и прелюбодействует, хоть это и не похвально. Это ЕГО дело, и незачем всяким земноводным дурищам вмешиваться со своими указаниями!

– Создатель! – отчаянно вскричал Иллуги. – Мне не следует слушать твои речи!

Но Морган уже рассвирепел, и его было не остановить.

– Молчи, презренный! – загремел он. – Не смей называть меня «создатель»! Я создавал несовершенных, но свободных и бесстрашных людей. Я не создавал трусов и лизоблюдов!

И оттолкнув от себя Иллуги, Морган Мэган бросился бежать в чащу Серебряного Леса.

Лаймерик сунулся в комнату, где Хелот был занят делом: изучал карту мира Аррой, взятую у баронессы.

– Хелот из Лангедока, – торжественно провозгласил маленький человечек, останавливаясь на пороге. – Имлах по прозванию Кукушкин Лен из Серебряного Леса приглашает тебя на приватную беседу в круглой гостиной замка Аррой, принадлежащего Теленну Гваду, величайшему из баронов Леса, где высокие деревья.

Эту тираду он выпалил единым духом, ни разу не споткнувшись.

Хелот улыбнулся и отнял карту у горностая, который вцепился в угол зубами и норовил утащить ее. – Хорошо, Лаймерик, я иду. – Я передам госпоже Имлах из Серебряного Леса, что Хелот из Лангедока оповещен о приглашении и направляется в круглую гостиную замка Аррой...

– Да, конечно, – перебил его Хелот, но Лаймерик лишь удостоил его взгляда исподлобья и непоколебимо завершил:

– ... замка Аррой, принадлежащего Теленну Гваду, величайшему из баронов Леса, где высокие деревья.

И, повернувшись к Хелоту спиной, величаво удалился.

Хелот свернул карту трубкой и последовал за забавным глашатаем баронессы. Имлах уже ждала его. Быстро кивнув Хелоту, она обернулась к Лаймерику, который застыл в торжественной позе, не обращая внимания на двух горностаев, атакующих кисточки с его парчовых туфель. Распушив хвосты и прижав круглые ушки, звери с кудахтающим звуком предпринимали атаку за атакой, пока Лаймерик не схватил одного из них (второй тут же умчался прочь).

– Благодарю тебя, Лаймерик Окраина. Твои услуги замку Аррой неоценимы.

– Я рад, если это так, госпожа Имлах. Я могу идти?

– Разумеется.

Поклонившись, Лаймерик с достоинством отбыл, унося на руках притихшего горностая.

Хелот проводил его удивленно-смешливым взором, но Имлах опять не поддержала веселости своего гостя. Она подняла брови и сжала рот, всем своим видом давая Хелоту понять: любая, самая невинная насмешка над Лаймериком не вызовет у нее одобрения.

– Скажи, Хелот, что ты намерен делать дальше? – заговорила Имлах.

– Не знаю. Я хотел бы отправиться в селение к Народу и потребовать, чтобы мне отдали назад моего оруженосца, но ты запретила мне это делать.

– Идти в селение не требуется. Сегодня прибыл посыльный и привез твоего мальчика. Его признали за дакини и возвращают тебе.

Выражение лица Имлах насторожило Хелота.

– С ним что-то случилось? – спросил Хелот, чувствуя, что сердце у него падает.

– Они убили его?

– Нет. Они не хотели его убивать. С какой стати? Он не причинил им зла. Напротив, они думали принять его в свою семью. Ведь это великая честь – 1 принадлежать к Народу.

Ответ Имлах понравился Хелоту еще меньше, чем тон, которым она говорила.

– Твои слова уклончивы, Имлах, – сказал он. – Что с ним? Он жив?

– Пока жив. Идем, я хочу показать тебе его. Она поднялась и повела Хелота вверх по узенькой винтовой лесенке на верхний этаж башни, где возле узкого окна на большой кровати лежал очень маленький Тэм Гили.

Хелот осторожно подсел к нему. Он заметил, что на ушной раковине мальчика запеклась кровь, и прикусил губу.

– Тэм, – позвал Хелот. – Это я, Хелот.

Мальчик открыл глаза и очень тихо сказал:

– Я рад, что это вы, сэр. Она больше не вернется?

– Кто?

– Фейдельм.

– Кто это?

– Она красивая и страшная, – прошептал Тэм. – Она как в тумане, как из-под воды... Я думаю, она ведьма, сэр.

– Это она тебя покалечила?

– Я не знаю. Она коснулась меня, и ударила молния. Мне показалось, что она не хотела этого. Я боюсь.

– Чего ты боишься, Тэм?

– Здесь была еще одна женщина. Кто она?

– Это госпожа Имлах, хозяйка замка Аррой. Она тебе поможет. Ты будешь слушаться ее, хорошо?

– Конечно, – сказал Тэм, – раз вы так приказываете. Я могу попросить одну вещь, сэр?

– Попробуй.

Тэм закрыл глаза.

– Я очень голоден, – сказал он. – Не могли бы вы принести мне немного хлеба?

Имлах, внимательно слушавшая этот диалог, подпрыгнула и захлопала в ладоши.

– Получилось! – крикнула она. – «Голод – первый признак жизнеспособности умирающего» – так говорит отец медицины Шумукан. Ай да Имлах! Ай да Кукушкин Лен! Получилось!

– И, повернувшись к Хелоту, зачастила: – Это было совсем новое заклинание, довольно рискованное. Я призывала Силы Радуги оставить его. Ведь Сила Фейдельм – в той Радуге, которая окружает ее, понимаешь, Хелот-дакини? Ах, как я рада! Сам Морган Мэган признал бы, что я права, если бы мог видеть мою работу. И вдруг зевнула.

– Устала. Работа кропотливая. Да и кроме того, нервная: был страшный риск напороться на чужое заклинание, которое по какой-либо причине не сработало и застряло в... – Она щелкнула пальцами. – Не могу объяснить. В том поле, которое есть у каждого существа. Это было опасно. Но теперь все позади и...

Хелот прервал ее восторженные излияния:

– Я вынужден напомнить тебе, Имлах, что мальчик попросил хлеба. Нельзя ли позвать кого-нибудь из слуг,..

Через несколько секунд в сопровождении пяти прыгающих горностаев в комнату церемониальным шагом вступил Лаймерик. На вытянутых руках он нес большую краюху хлеба с углублением в середине. Углубление было заполнено сметаной.

Склонившись, он поставил каравай на одеяло и отступил на два шага.

– Вкушай, отпрыск дакини, – проговорил Лаймерик.

Тэм принялся за еду, поблагодарив величавого слугу светлым взглядом. Хелот с удивлением заметил, что надменный мастер горностаев слегка улыбнулся.

По случаю очередного блистательного успеха баронессы Имлах в области магии и чародейства барон Теленн Гвад устроил грандиозное пиршество. Были приглашены также и соседи: военный вождь Народа Отон Осенняя Мгла, великий друид Народа Агафирс Медвежья Шкура, младшие вожди Онха и Харьян с женами и подругами.

Из Серебряного Леса прибыл Иллуги с четырьмя Друзьями. Появление Иллуги вызвало всеобщий восторг. Имлах прыгала и целовала отца, барон от души жал ему руку и представлял по очереди всех своих гостей, путая имена жен и подруг приглашенных вождей. Когда они заносчиво поправляли его, Теленн Гвад пропускал их замечания мимо ушей.

– Добро пожаловать, Иллуги, – гудел барон. – Я благословляю день и час, когда ты предложил мне в жены свою дочь. Кукушкин Лен – умница. А теперь вдобавок из нее получилась настоящая колдунья. Мало кто из великанов может похвалиться такой супругой.

Имлах стояла рядом, пунцовая от радости, и теребила белый фартук, накрахмаленный по случаю празднества. Фартук она надела не потому, что своими искусными реками готовила огромного кабана, запеченного целиком и нашпигованного пряностями и яблоками. Вовсе нет! С тушей-то она как раз возилась без всяких фартуков. Но барон настаивал на том, чтобы во время торжества супруга владельца замка Аррой была облачена в национальный костюм. Имлах повязала белый кружевной фартучек поверх заляпанной жирными пятнами полосатой юбки, и туалет баронессы сочли вполне законченным.

– А это наши гости, – продолжал барон, выталкивая вперед Хелота. Лангедокский рыцарь чувствовал себя немного не в своей тарелке среди этого сборища великанов. По случаю праздника Иллуги надел свой третий глаз, и это также смущало Хелота, к подобным вещам мало привычного. – Познакомься, Иллуги: Хелот из... Как там он называется, твой город?

– Лангедок, – ответил Хелот. – Это не город, это целая страна.

– Словом, оттуда. Хелот его имя. Он дакини. И с ним мальчонка... Как тебя зовут, ребенок?

– Тэм Гили, сэр. – Тэм таращился на диковинных гостей баронского замка с нескрываемым любопытством. Хелот заметил с долей зависти, что мальчик совершенно не испытывает страха перед этими существами, которые были, мягко говоря, не вполне похожи на людей. После болезни Тэм еще был довольно слаб однако это не могло умерить его восторгов: ему нравились великаны.