Текст книги "Блефовать, так с музыкой"

Автор книги: Елена Яковлева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

А дальше было вот что. На мою голову посыпались новые вопросы, я только успевала отбиваться. Голубоглазого майора интересовало буквально все: привычки Парамонова, друзья, круг его интересов и тэ дэ и тэ пэ. Как будто я обязана все это помнить целых десять лет!

– Друзья? – я потерла лоб. – Какие могут быть друзья у человека, повернутого на геофизике? Если только Алик, с ним они жили в общежитии в одной комнате. Алик, м-м-м, нет, фамилии я не помню. – Вообще-то я сомневаюсь, знала ли я ее когда-нибудь. Ведь Алик был для меня всего лишь соседом Парамонова по общежитию, неосязаемым, как тень отца Гамлета. – Увлечения? – призадумалась я. – Спросите о чем-нибудь попроще.

На уме у него всегда была одна лишь геофизика, геофизика и еще раз геофизика.

– Вы нарисовали такого сухаря! – усмехнулся голубоглазый.

– «Сухарь» – это еще мягко сказано, – фыркнула я и тут же спохватилась, что сболтнула лишнее. Чего я не должна делать ни при каких условиях, так это показывать свое истинное отношение к Парамонову.

– Ну что ж… – Майор Сомов поднялся с кресла, хотел было потянуться, но вовремя сообразил, что он не у себя в кабинете. – Вы нам очень помогли. Если вспомните еще что-нибудь существенное, позвоните.

Он вырвал из блокнота, в который записывал скудные сведения о Парамонове, листочек, что-то черкнул и оставил на краю журнального столика.

– Непременно, – пообещала я и проводила его до двери.

Захлопнув дверь за крепкой спиной майора Сомова, я немного поторчала в прихожей в некоторой растерянности, а потом вернулась в неубранную комнату, чтобы полюбоваться на пылесос и скучающую в углу швабру. Настроение продолжить уборку окончательно пропало, так же как желание полежать на диване с книжкой или, устроившись напротив телевизора, скуки ради поглазеть на перипетии мыльного сериала. Суббота была безнадежно загублена. А все Парамонов! Впрочем, что такое испорченная суббота по сравнению с лучшими годами юности, которые я потратила на этого негодяя?

Вздохнув, я включила пылесос и дочистила ковер, попутно размышляя о том, что поведал мне майор Сомов. Новости были хоть куда. Парамонов – новоиспеченный американец, к тому же богатый, в голове не укладывается! Я полчаса водила щеткой по одному месту, пытаясь представить своего геофизика в неведомой заокеанской жизни. Ничего у меня не вышло, притом что натура у меня и в самом деле творческая, а воображение богатое. Как я ни напрягала фантазию, красочных картинок типа «Парамонов на Канарах» или «Парамонов на Багамах» перед моим мысленным взором не возникало, хуже того, перед ним возникала только поношенная, изъеденная молью безрукавка в дикую желто-коричневую полоску.

Может, этот майор что-нибудь перепутал и пропавший Парамонов совсем не тот, из-за любви к которому я едва не свихнулась? Мало ли на белом свете людей с такой фамилией, даже в Америке их наверняка хватает. Вот только записка в почтовом ящике, а также мои письма и фотографии, найденные в номере фешенебельной гостиницы «Марриот», – с ними-то как? Слишком много совпадений, прямо как в киношной мелодраме. С одной поправкой: мыльные сериалы четко следуют канонам жанра, а потому все их перипетии легко предсказуемы и просчитываются наперед, чего не скажешь о Парамонове.

Глава 3
ЕЩЕ ОДНА РЫБЬЯ ФАМИЛИЯ

Кстати, очень скоро я лишний раз убедилась в том, что мыльным сериалом здесь и не пахнет. Это когда в дверь мою снова позвонили.

Признаться, поначалу я грешным делом подумала, что это добрый молодец майор Сомов вернулся. Может, вспомнил чего или все-таки решил обыскать мою квартиру на предмет обнаружения следов недавнего пребывания Парамонова. Скоренько слетал за ордером и теперь шумно дышит за дверью в предвкушении важных открытий.

Пока я размышляла, тот, кто стоял за дверью, вновь напомнил о себе. Звонок был какой-то вкрадчивый и неуверенный, я бы даже сказала – подхалимский, если только подобные сравнения применимы к сухому назойливому дребезжанию. А Сомов звонил по-другому: настойчиво и требовательно, уж можете мне поверить, потому что у меня стопроцентный музыкальный слух. Притом что в музыкальной школе я тоже недоучилась, как и на режиссерском, уж такая я недоучка.

Когда звонок звякнул в третий раз, так же просительно и протяжно, я окончательно и бесповоротно уверилась в том, что за дверью не Сомов. Тогда кто? На душе у меня стало как-то тревожно, я даже подумала: может, не открывать, сделать вид, будто меня нет, я ведь совсем не обязана сидеть дома и дожидаться, когда кому-нибудь вздумается позвонить в мою дверь. Потом я осторожно, на цыпочках, подошла к двери, глянула в «глазок» и невольно отпрянула: оттуда на меня подобострастно смотрела пухлая, розовая физиономия, смотрела и смешно дергала носом, похожим на поросячий пятачок.

– Кто там? – спросила я с опаской. Вдруг он хрюкнет?

Однако за дверью вежливо откашлялись:

– Галина Антоновна Генералова здесь живет?

– Допустим, – брякнула я, – а что вы хотели?

– Прошу вас, впустите меня, – взмолился незнакомец и издал-таки звук, напоминающий хрюканье, – уверяю вас, я совершенно неопасен.

Немного подумав, я все-таки открыла дверь и увидела невысокого полного типчика в модном синем плаще и клетчатом кепи в тон. Ни копыт, ни веселого поросячьего хвостика крендельком я не разглядела.

– Что вам нужно? – сухо поинтересовалась я.

Типчик в кепи поежился и пожаловался мне:

– Холодный у вас подъезд. Такой то-онкий намек на толстое обстоятельство, мол, не пригласите ли войти? Ни за что!

– Эти претензии не ко мне, а в домоуправление. Соседний дом, третий подъезд…

– Это я так, к слову, насчет подъезда, – поспешно оправдался незваный гость, – а вообще я к вам, к вам…

– Ко мне? По какому вопросу? – приняла я непроницаемый вид.

– Вы прямо как большой начальник.

Незнакомец снова смешно дернул носом, впечатление было такое, будто он пытается что-то рассмотреть на его кончике, например, прыщ или бородавку.

– У меня к вам очень важный разговор… Об одном близком вам человеке.

Боюсь, я сразу догадалась, о ком идет речь, – о Парамонове, только кем ему приходится этот престарелый модник в кепи? Деверем? Двоюродным кузеном? Ладно, сейчас узнаем.

– А вы кто? – спросила я в упор.

– Простите, не представился, – толстячок поправил кашне, – меня зовут Самуил Аркадьевич Палтус.

– И что из этого? – Я не собиралась с ним церемониться. Если он считает, что его рыбья фамилия достаточное основание для того, чтобы вваливаться ко мне без приглашения, то здорово ошибается. Хватит мне уже одного Сомова, прямо аквариум какой-то.

Тип в клетчатом кепи нисколько не растерялся, и вообще, забегая вперед, сообщу вам, что смутить Самуила Аркадьевича Палтуса потруднее, чем штаны через голову надеть, но тогда я этого еще не знала.

– Галина Антоновна, если вам небезразлична судьба Александра Леонидовича Парамонова – а она вам, конечно же, небезразлична, вы меня выслушаете, потому что только я, только я могу его найти.

Комсомольский напор обладателя рыбьей фамилии привел меня в некоторое замешательство, чем он и воспользовался, в мгновение ока переместившись с лестничной площадки в мою прихожую.

– Я сниму плащ, а то он у меня сыроватый, на улице дождь… – заявил он преспокойно.

Я не то что ответить, глазом моргнуть не успела, а он уже стоял перед зеркалом и скреб расческой обширную розовую лысину, обрамленную мелкими рыжими кудряшками. Потом, сунув расческу в верхний кармашек добротного пиджака расцветки «куриная лапка», Самуил Аркадьевич осмотрелся и уверенно взял курс на мою все еще неубранную «гостиную». Я поковыляла за ним, совершенно ошеломленная его вежливой беспардонностью.

– Можно присесть? – спросил он разрешения, уже зависнув над креслом.

– А ноги у вас не промокли? – желчно поинтересовалась я, ругая себя за то, что опрометчиво впустила в квартиру этого шустрого типчика. – Может, вам тапочки принести?

Видно, он слишком серьезно относился к собственной персоне, если не уловил иронии в моих словах, покосился на носы своих ботинок и бросил рассеянно:

– Да нет, не стоит, у меня подошвы толстые.

Я почувствовала себя полной идиоткой.

– Послушайте, э-э-э, Самуил Аркадьевич, не кажется ли вам… То есть по какому праву вы вмешиваетесь в мою личную жизнь? Ах да, вам нужен Парамонов! Все его ищут, прямо с ног сбились, просто жить без него не могут, а мне на него плевать, плевать, ясно вам?! Найдется он или нет, меня это не касается.

Самое странное, что Самуил Аркадьевич посмотрел на меня с сочувствием:

– Я вас понимаю, Галина Антоновна, очень даже понимаю. Уж простите, я ведь посвящен в вашу историю, но как бы вы ни относились к Парамонову, без вашей помощи мне его не разыскать.

Как вам это понравится, а? Да есть ли на белом свете хоть один человек, который ничего не знает о нашем с Парамоновым романе десятилетней давности? Если есть, то покажите его мне, я просто жажду его лицезреть.

– Ну все, – взорвалась, – одно из двух: либо вы показываете мне свое удостоверение, либо катитесь ко всем чертям! – Я врубила пылесос и принялась с остервенением елозить щеткой по ковру. В конце концов, я у себя дома и имею право делать все, что мне заблагорассудится.

Этот самозванец что-то мне отвечал, но гудение пылесоса заглушало его сладкие речи. Что, впрочем, неудивительно, ведь мой агрегат произвели на Тульском патронном заводе по конверсии, вследствие чего по количеству децибел он может смело конкурировать со станковым пулеметом.

Пройдясь щеткой по ковру раз двадцать, я умерила свой хозяйственный пыл и выключила пылесос. К этому моменту порядком охрипший Самуил уже потрясал какой-то бумагой, приговаривая:

– Пожалуйста, вот мой документ… Можете ознакомиться…

Запаянный в пластик лист бумаги формата А-4 мало напоминал удостоверение, и я уставилась в него в ожидании какого-то подвоха. Так оно и оказалось.

– Это моя лицензия, – самодовольно объявил этот пухлый господин.

– Какая еще лицензия? – переспросила я недоверчиво.

– На частную сыскную деятельность, – гордо отозвался самозванец.

– Что-что? – у меня глаза на лоб полезли.

Про частных сыщиков я только в детективах читала, и один из них – Ниро Вульф – был мне даже симпатичен. Невозмутимый такой толстяк, страстный любитель орхидей. Еще у него был помощник – Арчи Гудвин, очень остроумный молодой человек. Против этой парочки я ничего не имела, в отличие от Самуила Аркадьевича, который не вызывал у меня никаких эмоций, кроме раздражения.

– Ну так, – подвела я итог своим размышлениям, – насколько я понимаю в этих делах, я не обязана отвечать на ваши вопросы.

– Да разве я вас заставляю! – увертливый Самуил Аркадьевич навел на меня преданный взгляд. – Просто я думаю, вы не меньше меня заинтересованы в том, чтобы Парамонов нашелся.

– Заинтересована? – хмыкнула я. – Может, подскажете почему?

– Да хотя бы потому, что, пока он не найдется, покоя вам не будет, – беззаботно сообщил он.

– Это что, шантаж? – разъярилась я. Самуил Аркадьевич опечалился:

– Да что вы, какой шантаж… Просто Парамонов не такой человек, чтобы его исчезновение зафиксировали в милицейской сводке, а потом благополучно забыли.

– Ну да, – подхватила я со злостью, – Парамонов ведь не какой-нибудь среднестатистический россиянин, он америкен мен, за его спиной звездно-полосатый флаг, эти, как их, «томагавки» и ядерный зонтик…

– Все-таки я простудился, – пожаловался Самуил Аркадьевич, извлек из брючного кармана носовой платок и шумно высморкался, затем аккуратно расправил его и вернул на место. У меня сложилось впечатление, что он специально тянет время. – «Томагавки», ядерный зонтик… – изрек он наконец задумчиво. – Конечно, Америка за своих горой, но дело не только в этом. Ваш, ну простите, наш Парамонов слишком лакомый кусок для многих. Поэтому-то я уверен, что он жив-здоров. Его мозги слишком дорого стоят. А кроме того, я имею серьезные основания полагать, что он все еще в России. Похитители ждут удобного момента, чтобы вывезти его, и мы обязаны воспользоваться этим моментом.

– Вот и воспользуйтесь, – разрешила я широким жестом, – а мне нет никакого дела до того, что произошло с Парамоновым: похитили его, не похитили… То есть зла я ему, конечно, не желаю, но и палец о палец ради него не ударю. И потом, даже если бы я захотела помочь вам в его поисках, здесь я пас. Я ничего не знала о Парамонове больше десяти лет, о том, что он теперь, оказывается, американец, я услышала полчаса назад, а насчет его замечательных мозгов только от вас. Судите сами, сколько от меня пользы. Да первый встречный-поперечный поможет вам больше, чем я.

И пока я выдавала на-гора эту тираду, мозги мои, разумеется, не такие дорогостоящие, как у Парамонова, были заняты осмыслением новых, совершенно неожиданных для меня реалий. Это и в самом деле непросто: ничего не знать о человеке десять лет, а потом наслушаться о нем такого! До сих пор связанные с Парамоновым воспоминания не отличались особенной красочностью и в них присутствовали согбенная его спина в небезызвестной безрукавке, застывшая над пишущей машинкой, подворотня возле физического факультета, в которой мы выясняли отношения, да еще длинный и темный коридор университетского общежития. А тут вдруг сразу столько новостей: Парамонов – состоятельный американец, Парамонов – видный ученый, он же обладатель светлой головы, а также предмет всеобщего вожделения. Одни его похищают, другие готовы землю носом рыть, чтобы разыскать. Не знаю, как вы, а я еще долго буду все это переваривать, иначе изжоги мне не миновать.

Мне бы остаться один на один с этим новым знанием о Парамонове и пошевелить на досуге извилинами, но прилепившийся как банный лист, Самуил Аркадьевич не выказывал ни малейшего желания освободить меня от своего общества. Больше того, он продолжал доказывать, будто я ему чем-то обязана, не впрямую, конечно, а в мягкой, завуалированной форме.

– Только не подумайте, уважаемая Галина Антоновна, будто я вас к чему-то принуждаю, – завздыхал этот фарисей, – я просто призываю вас к сотрудничеству, и только. Я ведь не располагаю полномочиями официального следствия, все, что я могу, – так это убеждать вас и взывать к вашим чувствам. Все-таки Парамонов не чужой вам человек, иначе он не пришел бы к вам буквально на второй день после приезда из Штатов…

Я открыла рот: так этот пройдоха даже в историю несостоявшегося визита моего экс-любовника посвящен. Однако! Я вдруг поняла, чего он от меня добивается, – чтобы я устроила вечер добрых воспоминаний о Парамонове, с соплями, слезами и всем, что полагается в подобных случаях. Черта с два я доставлю ему такое удовольствие. И ему, и майору Сомову.

– Знаете что, – я выбрала самый что ни на есть смиренный тон, – зря вы стараетесь. Какие бы отношения ни связывали меня с Парамоновым, я не собираюсь обсуждать их с вами. Ищите его, если хотите, но на меня не рассчитывайте. Здесь вам нечего вынюхивать!

Если мой отказ в плодотворном сотрудничестве и опечалил вездесущего Самуила Аркадьевича, вида он не показал, больше того, сохранил умильное выражение лица:

– Галина Антоновна, по-моему, вы не совсем правильно меня поняли, я ничего не вынюхиваю, я…

Жирная точка в этом порядком затянувшемся бессмысленном разговоре просто сама собой напрашивалась, и я ее наконец поставила:

– Сожалею, но у меня нет времени на приятные беседы. Видите – у меня уборка, которую я никак не могу закончить по вашей милости, а еще есть планы на вечер, которые я не собираюсь менять. Буду откровенна, исчезновение Парамонова, или его похищение, как вам больше нравится, меня совершенно не волнует, и я преспокойно отправлюсь в гости к подруге. Мы поболтаем, выпьем немного вина, посмотрим телевизор, посплетничаем, ну знаете эти женские посиделки…

Судя по тому, с какой покорностью Самуил отклеился от кресла, ему крайне невыгодно было портить со мной отношения.

– Понимаю, понимаю, не смею вас задерживать… Но вы не торопитесь мне отказывать, лучше подумайте на досуге, а я оставлю вам карточку со своим телефоном, и когда вы примете решение…

Надо же, сколько волнения – можно подумать, он предлагал мне руку и сердце.

– Конечно-конечно… – Я бросила карточку на журнальный столик, не потрудившись на нее взглянуть.

В прихожей Самуил Аркадьевич так долго прихорашивался, повязывая кашне и разглаживая морщинки на модном плаще, что у меня возникло острое и труднопреодолимое желание дать ему пинка под зад, дабы ускорить этот процесс. И когда он наконец выкатился, я была просто счастлива.

Захлопнув за ним дверь, я бросилась к телефону и набрала номер Алки.

– Шлушаю, – прошамкала она после второго гудка, видно, что-то жевала.

– Ал, это Галка. Что ты делаешь? – тоскливо спросила я.

– Да нишего, телик шмотрю, а што?

– Можно, я к тебе приеду? – потерянно заскулила я в трубку.

– А што шлушилось? – Алка продолжала жевать.

– Да ничего! – Я так сжала трубку, что пальцы побелели. – Всего лишь хочу знать, могу я к тебе приехать или нет?

– Приезжай, конешно, – растерянно протянула Алка.

Глава 4
ДОНЖУАН ПАРАМОНОВ

Строго говоря, Алка никогда не была моей закадычной подружкой, скорее – хорошей приятельницей. Алка работала в том же ДК, что и я, только я вела театральную студию, а она хоровую. Ходили к ней одни пенсионеры, точнее, пенсионерки, с которыми Алка никак не могла найти общий язык, потому что они хотели петь частушки и романсы, а она подсовывала им молодежный репертуар. Пенсионерки то и дело жаловались на, Алку заведующей Зинаиде Терентьевне и просили, чтобы она назначила им новую руководительницу. Может, та и пошла бы им навстречу, только кого поставить на Алкино место? Не потому что она такая незаменимая, а потому что сколько-нибудь квалифицированные хормейстеры не пойдут на ту мизерную зарплату, которой довольствуется Алка. Хотя и ругается при этом, как последний сапожник.

Алка встретила меня в розовом шелковом халате, в каких щеголяют героини бразильских сериалов. На этот халат Алка ухлопала кучу денег, даже в долги залезла, а зачем? Кто его увидит? Ведь у нее на сегодняшний день даже любовника нет. Зато есть запросы. Как говорится, много амбиции и мало амуниции.

– Проходи скорее, – Алка зябко повела своим шелковым плечом, – сквозняк.

Я послушно нырнула в сумрачную прихожую и, прислонившись к дверному косяку, стала сосредоточенно разматывать шарф.

– Продрогла? Пошли пить чай, а то еще заболеешь. – Алка сразу поволокла меня на кухню. – А хочешь коньяку?

– С чего это ты шикуешь? – удивилась я.

– Один раз живем, – отозвалось это ходячее легкомыслие.

Наверняка на недавний аванс гуляет, а до зарплаты еще две недели. Что она себе думает, интересно?

Пока Алка накрывала на стол, я лицемерно восхищалась новшествами в кухонном интерьере, в которых она не знала удержу, с маниакальным упрямством украшая свой одинокий быт разнообразными причиндалами, не всегда сочетающимися по стилю. Вот и сегодня в глазах у меня зарябило от обилия керамических урыльничков, плетеных кашпо и лоскутных прихваток. А вот и нечто новенькое: с тех пор как я была у нее в последний раз, неугомонная Алка успела пополнить свою коллекцию художественных несуразностей связками репчатого лука, развешанными по стенам.

– Нравится? – самодовольно спросила она, ревниво оглядывая свою пеструю «икебану».

– Ага, – подтвердила я без энтузиазма, притом что язык у меня чесался от желания сказать: «Угомонись ты наконец. Твоя квартира похожа на склад забытых вещей, за которыми никто никогда не придет».

– У тебя что-то случилось? – осведомилась Алка, разливая коньяк в крошечные хрустальные рюмочки.

Чайник в это время миролюбиво посапывал на плите, настраивая меня на нужный лад, а именно – лирический. Ведь я всего лишь женщина, а потому время от времени испытываю острую потребность в жилетке, в которую можно было бы выплакаться с мало-мальским комфортом.

– Какой букет! – Алка сунула в рюмку с коньяком свой довольно длинный нос и шумно втянула воздух. – Ну так что там у тебя случилось? – снова пробормотала она.

– Это длинная история, – выдала я обтекаемую фразу, попутно соображая, с чего бы мне начать. Зря я так переживала, ведь Алка относится к довольно распространенному типу людей, которые спрашивают у вас «как здоровье?» только для того, чтобы немедленно обрушить на вашу голову подробный перечень собственных болезней. В Америке, например, она нипочем не прижилась бы, так и осталась бы инородным телом. Потому что там на вопрос: «Как поживаете?» – принято отвечать: «Спасибо, хорошо». Даже с намыленной веревкой на шее. Гм-м, а Парамонов, выходит, прижился?

– У меня тоже ничего хорошего, – немедленно проиллюстрировала мою мысль Алка. – Бабки заели напрочь, скоро отчетный концерт, а мы все репертуар утвердить не можем. Им бы только про валенки горланить, а у меня, между прочим, консерваторское образование. Хоть и незаконченное.

Вот именно. Очень даже немаловажное уточнение, потому что Алка, как и я, недоучка. Ушла в академический отпуск со второго курса консерватории, да так и не вернулась. Если спросить почему, Алка придумает тысячу причин, причем довольно убедительных. Прискорбно, но в этом мы с ней похожи. Однажды в припадке меланхолии мне даже пришло на ум, что смысл моей жизни только в том и состоит, чтобы искать оправдания собственным неудачам.

– А Зинка, Зинка-то какова! – Алка обрушилась с критикой на нашу заведующую Зинаиду Терентьевну. – Бабки бегут к ней жаловаться, а она, вместо того чтобы промыть им мозги, на меня собак спускает. «Вы должны прислушиваться к их мнению», – передразнила Алка. – А если они в глубоком маразме? – Итэдэ, и тэ пэ. От меня она не требовала ни слова, ни вздоха. Достаточно было одного моего присутствия.

Какое-то время я прилежно исполняла роль ее жилетки (притом что по моему первоначальному замыслу эта роль отводилась как раз таки Алке), отхлебывала из чашки горячий чай и терпеливо поджидала, когда поток Алкиных жалоб на жизнь иссякнет и я наконец поменяюсь с ней местами. Но, убедившись, что ее несчастьям несть числа, я приуныла. Ради чего, спрашивается, я тащилась через всю слякотную Москву? Выходит, только для того, чтобы выслушать Алкино нытье. И когда я это поняла, у меня начисто пропало настроение посвящать ее в перипетии нашей с Парамоновым «лав стори».

В конце концов я отключилась и ушла в себя. Не знаю, сколько я отсутствовала, зато когда «вернулась», Алка уже не плакалась, а молча помешивала остывший чай. Грустная-грустная и ужасно нелепая в своем розовом халате, предназначенном для бразильских миллионерш.

– А у тебя-то что стряслось? – вспомнила наконец она, а ведь могла и не вспомнить.

– Да так, ничего особенного, – пожала я плечами.

Желание выговориться покинуло меня навсегда. Да и что бы я рассказала Алке? Про то, как десять лет назад меня бросил любимый мужчина? Подумаешь, сенсация. Да с той же Алкой такое случается едва ли не с сезонной регулярностью. И каждый раз она обращает к небу свое зареванное лицо, исступленно повторяя: «Ну что, что я сделала не так?» Ее беда в том, что она, так же как и я, отказывается принять за данность незамысловатую истину: если тебя разлюбили, глупо спрашивать почему.

Поскольку откровенностей с моей стороны не последовало, мы с ней еще немного посудачили о всяких пустяках, после чего я стала собираться домой. Алка, выплеснувшая из себя отрицательные эмоции, выглядела умиротворенной, чего нельзя было сказать обо мне. Червь беспокойства копошился в моей душе, а в висках пульсировало: «Парамонов, Парамонов, Парамонов…» И еще меня не покидало предчувствие чего-то… Страшного? Скорее уж значительного, может, даже способного перевернуть мою жизнь, перетряхнуть ее', взбить, как слежавшуюся подушку. И я не знала, печалиться мне по этому поводу или, наоборот, радоваться.

На прощание Алка еще немного поныла:

– Зинка сказала, что завтра начнем репетировать новогоднее представление. Это будет шоу, я тебе доложу, сценарий еще при царе Горохе состряпан, костюмы пора на свалку выбрасывать. До чего мне это осточертело! Все, пора сматывать удочки из этой богадельни.

Эти самые удочки она сматывает сколько ее знаю, что свидетельствует об одном: никогда и никуда Алка не уйдет. Так и будет собачиться со своими пенсионерками. Уходить нужно сразу и без китайских предупреждений. Что, кстати говоря, я и собираюсь сделать в новом, двухтысячном году. Куда податься, я еще не решила, просто знаю, что свой ресурс в ДК уже выработала.

У моего подъезда стоял новенький черный «Мерседес» с тонированными стеклами. Не могу сказать, чтобы он выглядел такой уж экзотикой, – у нас тут время от времени паркуется белый «Линкольн», а также кое-что покруче – всамделишный натовский «Хаммер», камуфлированный и с турелью для пулемета. Что самое интересное, из этого танка на колесах вываливается вовсе не Шварценеггер с монолитной челюстью, а хлипкий «белый воротничок» в модных очочках, с мобильничком и «ноутбуком» под мышкой.

Словом, факт появления «Мерседеса» возле моего подъезда не должен был меня смутить, но я вдруг запнулась на ходу, замедлила шаг и с трудом подавила в себе желание повернуть назад. Словно предчувствие, о котором я распространялась чуть выше, начало сбываться. Потому-то я с опаской обогнула лакированный бок «Мерседеса» и на свой четвертый этаж взлетела легко, как перышко. А потом, уже в квартире, первым делом бросилась к окну, чтобы еще раз взглянуть на черный «Мерседес» – тот как раз медленно и величаво Отъезжал от подъезда. Скатертью дорожка, пожелала я ему, хотя никакой угрозы лично мне от него не исходило. И чего я так переполошилась, сама не пойму.

Это все нервы, решила я и отправилась на кухню – приготовить себе что-нибудь на ужин и восстановить подорванные треволнениями силы. Новый звонок застал меня врасплох, я как раз решала, что бы такое сварганить, и выбирала между яичницей и омлетом.

Я на цыпочках подошла к двери, приникла к замочной скважине, но ничего не разглядела. Может, у меня слуховые галлюцинации на нервной почве?

– Кто там? – спросила я и на всякий случай отступила от двери.

– Извините за поздний визит, но мне очень нужно с вами поговорить, – ответил мне высокий детский голос.

«Ребенок?» – удивилась я. Подумала-подумала и слегка приоткрыла дверь.

Хрупкая женщина, стоявшая на лестничной площадке, и впрямь напоминала девочку-подростка, очкастую зубрилку-отличницу. Когда я училась в школе, в нашем классе была одна такая по имени Кира. Кира Званцова. В какой-то момент мне даже показалось, что это она, но, присмотревшись к незнакомке повнимательнее, я все же нашла несколько существенных различий. Первое: та Кира имела дурную привычку обкусывать ногти, а у этой был хороший маникюр, моя незабвенная одноклассница жутко шепелявила, в то время как незваная гостья изъяснялась вполне сносно. И наконец, третье и последнее: бедняжку Киру везде и повсюду сопровождали любящие мама и бабушка, а моя визитерша явилась одна.

– Вы позволите мне войти? – Незнакомка строго посмотрела на меня сквозь очки. Ну точно как Кира Званцова, когда у нее попросишь списать математику!

– А в чем дело?

Честно говоря, идея запустить к себе в квартиру на ночь глядя неизвестную женщину, пусть даже и похожую на незабвенную Киру, мне совершенно не улыбалась.

– Мне очень нужно с вами поговорить. – Высокий голос незнакомки дрогнул, мне даже почудилось, будто она плачет.

Ну что тут будешь делать! Я вздохнула и приоткрыла дверь пошире, ровно настолько, насколько это позволяла сделать дверная цепочка.

Теперь я могла рассмотреть получше ее бледное вытянутое лицо, а также прийти к неутешительному выводу, что к числу красавиц новоявленную Киру не отнесешь. Как, впрочем, и ту, у которой я некогда мечтала списать математику.

– Так что вы хотите?

– Я… Может, вы меня пустите, потому что разговор очень личный, – робко пискнула псевдо-Кира и прижала руки к впалой груди.

Ясное дело, впускать мне ее не хотелось, но, с другой стороны, выглядела она вполне миролюбиво и была такая тщедушная… Короче говоря, я не нашла формального повода для того, чтобы ее отшить.

– Ладно, входите. – Я сняла цепочку и пригласила ее войти.

– Большое спасибо… – пробормотала женщина и шагнула в прихожую, тут же стушевавшись:

– Ой, кажется, я наследила…

– Пустяки, – поморщилась я. Было в моей гостье нечто такое, что заставляло меня страстно мечтать, чтобы она поскорее выложила, зачем пожаловала, и убралась восвояси.

– Вера, Вера Игнатьевна. – Она протянула мне маленькую сухую ладошку, на ощупь напоминающую куриную лапку. Я механически ее пожала и отдернула руку.

Представляться я не стала, справедливо решив, что Вера Игнатьевна наверняка знает, к кому ввалилась на ночь глядя.

– Минутку, я выключу чайник, – сказала я и отправилась на кухню, а вернувшись, застала незваную гостью в той части комнаты, которая исполняет роль гостиной. Псевдо-Кира рассматривала валявшийся в кресле журнал по вязанию. Можно подумать, она только затем и явилась, чтобы фасончики снимать.

– Вы хотели со мной поговорить? – уточнила я. – Тогда говорите, я слушаю.

– Ну да, конечно-конечно, – она отодвинула журнал, – дело, которое меня к вам привело, очень деликатное, даже не знаю… Впрочем, раз уж я решилась и пришла… Галина Антоновна, Галя, позвольте мне вас так называть, нас с вами связывает один человек. Это Парамонов, – она многозначительно замолчала.

Я так и знала, что без Парамонова здесь не обошлось! Только какое отношение к нему может иметь эта очкастая мышка? Неужто еще одна сыщица?

Слава богу, за язык ее тянуть не пришлось, она сама охотно выкладывала совершенно поразительные вещи:

– Вы спросите, почему я интересуюсь Парамоновым? Что ж, я вам отвечу: дело в том, что у нас с ним были отношения особого рода. Короткий роман, может, даже короче вашего.

– Что? – Я почувствовала, как мой рот растягивается в идиотскую улыбку. Против моей же воли. – Что вы сказали?

– Вы, наверное, думаете, что ослышались? – эта замухрышка оказалась проницательной. – Нет-нет, вы не ослышались. – Она покачала головой. – Да, у нас с Парамоновым была любовная связь. А что вы так на меня смотрите, разве вы… Вы что, исключаете такую возможность?

– Да нет, что вы… – я снова глупо ухмыльнулась и взъерошила волосы на затылке. – Такую возможность я не исключаю.

Я не то чтобы исключала такую возможность, просто я никогда о ней не думала. Ни прежде, десять лет назад, ни тем более сейчас. Конечно, теперь, глядя сквозь призму своего нынешнего опыта – и житейского, и женского, я ясно вижу, что Парамонова трудно причислить к половым гигантам, и все же это не дает мне права утверждать, будто мне выпала сомнительная честь быть первой и последней женщиной в его жизни. Тогда тем более непонятно, почему меня огорошили откровения этой мышки? Скорее всего мне просто нужно к ним привыкнуть. Ладно, сейчас важнее другое: зачем ко мне пожаловала бывшая возлюбленная Парамонова, неужто только для того, чтобы заявить о своем существовании?