355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Елена Яковлева » Блефовать, так с музыкой » Текст книги (страница 11)
Блефовать, так с музыкой
  • Текст добавлен: 21 сентября 2016, 20:04

Текст книги "Блефовать, так с музыкой"


Автор книги: Елена Яковлева



сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 11 страниц)

Глава 21
КРУГОМ ОДНИ ПРЕДАТЕЛИ

В электричке я заснула и, наверное, еще долго бы путешествовала туда-обратно, не разбуди меня на подъезде к Москве сердобольная старушка:

– Проснись, милая, приехали…

– Что, как?.. – Я протерла глаза и ошалело огляделась по сторонам. Я так крепко спала, что, проснувшись, с трудом сообразила, на каком свете нахожусь. А потом, когда сообразила, почувствовала зверский голод и поняла, что сдохну в первой же подворотне, если срочно чего-нибудь не съем. При этом я была согласна на самый паршивый вокзальный хот-дог без кетчупа и горчицы. На большее у меня просто-напросто не хватило бы финансов.

Способность размышлять вернулась ко мне минут через пять после того, как я дожевала хот-дог, и ноги самопроизвольно понесли меня в сторону метро, чтобы доехать до своей станции, а там пересесть на троллейбус… Стоп, сказала я себе, а вот домой мне нельзя. Потому что там меня могут поджидать самые неприятные неожиданности, а их на мою долю и без того выпало в два раза больше столетней нормы. Ну и куда мне теперь? Не к Борьке же, в конце концов. А, черт, как я могла забыть, ведь его надо предупредить насчет Люсеньки.

Я бросилась к телефону и набрала Борькин номер. Трубку подняла эта змея подколодная, сладко проворковавшая: «Слушаю вас…» Я дала отбой и отпустила крепкое словцо в Борькин адрес. Я бы еще поняла, если бы ему подложили какую-нибудь красотку-блондинку. А то нашел на что польститься. На худые коленки с пупырышками. Да ладно, плевать на эти коленки, мне-то что делать? Не ночевать же на вокзале.

Может, к Алке податься? Ведь ближе ее у меня никого нет. Вот именно, идиотка ты такая, отругала я себя, именно поэтому за ней могут следить. И все-таки я решила попробовать в надежде, что уже по одному только Алкиному голосу пойму, стоит ли у нее кто-нибудь над душой.

– Это кто? Кто? – сразу переполошилась Алка. – Галка ты, что ли? – и давай причитать:

– Ты куда пропала? Мало того что две репетиции сорвала, так еще… Этот твой майор меня совсем замучил, звонит по тридцать раз на дню, про тебя спрашивает. Что ты там натворила, в конце концов?

Если бы Алка была под дулом пистолета, то о Сомове распространяться не стала бы, рассудила я и пренебрегла конспирацией:

– Слушай и запоминай. Я на Курском вокзале, возле камер хранения, и у меня ни копейки денег. Ты можешь мне привезти ну… ну хоть рублей пятьдесят?..

– Куда? На вокзал? Это еще почему? – запаниковала Алка.

– Потому что так нужно, – пробубнила я в трубку.

– Слушай, Генералова, ты во что меня втравляешь? – она так завопила, что мне пришлось трубку подальше от уха отодвинуть, чтобы поберечь барабанные перепонки. – Учти, майор велел ему сообщить, если ты объявишься, а я не собираюсь входить в противоречие с законом. Зачем мне это нужно?

– Ни в какое противоречие ты не входишь, – заверила я ее, – во-первых, я не сделала ничего противозаконного, во-вторых, я сама позвоню Сомову.

Алка немного помолчала и снова засомневалась:

– А чего ж ты домой не идешь?

– Так надо, – процедила я. – Тебе что, полтинник жалко? Я же его тебе потом отдам.

Ну и зануда все-таки эта Алка! Я попала в ее болевую точку. Поскольку она и впрямь была скуповата, упреки в прижимистости выводили ее из себя.

– Да привезу я тебе твои пятьдесят рублей, через полчаса привезу! – Алка брякнула трубку.

Как говорится, что и требовалось доказать.

Теперь нужно было позвонить Сомову. Если я этого не сделаю, Алка меня заложит, и тогда я, по ее же выражению, войду в противоречие с законом. А выйти из него будет сложнее, чем войти.

Я вздохнула и опять стала накручивать диск телефона. Отозвался мне, как и накануне, бравый басок. Я спросила майора Сомова и приготовилась услышать, что он будет завтра или, на худой конец, через час. Но вместо этого бравый басок сказал: «Минуточку». А за сим последовало «Слушаю» в исполнении глуховатого баритона.

– Это Сомов? – уточнила я на всякий случай.

– Да, это Сомов, – нетерпеливо отозвался баритон. – Я вас слушаю.

– Вам звонит Генералова. – Честно говоря, эти три слова дались мне нелегко.

– Ну наконец-то. Что с вами случилось? Откуда вы звоните? Вы что-нибудь знаете о Парамонове? – обрушил он на меня шквал вопросов.

– Только то, что он жив. – Мне было жарко, и я расстегнула верхнюю пуговицу пальто.

– Ну… хорошо… – Сомов тянул слова, – говорите, где вы, я за вами приеду.

– На Курском вокзале, возле камер хранения, – сообщила я.

– Никуда не уходите, я скоро, – пообещал Сомов и повесил трубку.

Не могу сказать, чтобы после моего разговора с Сомовым у меня гора с плеч свалилась – не такая я наивная, но, с другой стороны, что мне еще оставалось? Вот именно: ни-че-го. Кое-как утешившись этим многомудрым заключением, я отправилась к условленному месту возле камер хранения. Народу там поменьше, а кроме того, оттуда удобно наблюдать за происходящим на вокзале, оставаясь в стороне. А при желании можно спрятаться за перегородкой, отделяющей камеры хранения от зала ожидания. Что, собственно, я и сделала.

Мне по-прежнему хотелось есть. Вокзальный хот-дог хоть и спас меня от голодного обморока, долгожданного ощущения сытости не принес. Поэтому, созерцая вокзальную суету, я особенно болезненно реагировала на жующих индивидуумов и поспешно отводила взгляд. Исключительно для того, чтобы не давиться слюной, я сосредоточилась на влюбленной парочке, умильно воркующей у эскалатора.

Парочка была как парочка, если не считать того, что барышня возвышалась над кавалером на целую голову, а потому, когда ему вздумалось ее облобызать, он встал на цыпочки и смешно повис у нее на шее. Кажется, эта уморительная сцена никого не оставила равнодушным. А в первую очередь тех, кто спускался на эскалаторе. Граждане откровенно хихикали, оглядывались, а некоторые даже крутили пальцем у виска.

Поэтому отрешенное лицо высокого человека в суконном бушлате явно с чужого плеча бросилось мне в глаза. Было в этом бледном лице, в этих худых руках, торчащих из коротких рукавов бушлата, в этих печальных глазах за стеклами очков что-то потерянно-сиротское. Дыхание мое перехватило, я инстинктивно взялась за горло и на короткое мгновение выпустила из виду этого странного человека. Потом его заслонила от меня чья-то спина, и я высунулась из своего убежища за стеной, чтобы еще раз взглянуть и окончательно убедиться: отрешенный человек на эскалаторе – это Парамонов.

Но неизвестно чья спина по-прежнему мешала мне его увидеть. Что самое удивительное, я не могла ее обойти, как ни старалась. Признаться, это все, что я запомнила: влюбленная парочка, Парамонов, чья-то спина… А дальше провал, несколько безнадежно засвеченных кадров – и картина потеряла четкость.

– Ты не переборщил? Что-то она долго не очухивается? – голос был нервный и с заметным акцентом. По-моему, азиатским.

– Все будет нормально, – ответил другой, спокойный и вальяжный. – Минут пять-десять, и она будет в порядке.

Я уловила чье-то дыхание возле своего лица. Оно было такое смрадное, что меня чуть не вырвало.

– Вон, у нее уже ресницы дрожат, сейчас глаза откроет, – прокомментировал вальяжный голос.

– Может, подъедем к ее квартире? Вдруг он туда придет? – вмешался третий голос, тоже с акцентом, но не таким откровенным, как у первого.

– Подождем, пока очухается, – это был первый. – Без нее мы все равно его не узнаем.

Хоть я их и не видела, и не знала, кто они такие и откуда взялись, я сразу поняла, что он и я говорят о Парамонове. Они надеются, что он придет ко мне, и, если на Курском вокзале он мне не померещился, пожалуй, у них есть для этого основания.

– Э-эй, подруга, кончай ночевать, – невидимый вальяжный потрепал меня по щеке. Рука у него была холодная, как рукоятка пистолета. – Ну-ну, открывай глазки, мы хотим посмотреть, какого они цвета, – он хлопнул меня посильнее.

Притворяться дальше было бессмысленно, и я открыла глаза, но ничего, вернее, почти ничего, не увидела. Потом, чуть-чуть привыкнув к темноте, я разглядела, что нахожусь на заднем сиденье автомобиля. Рядом со мной сидел мужик с широким лицом и бычьей шеей. Брови у него были рыжие, а глаза желтые, как у кота.

– Ну привет, красавица, – сказал он ласково, – поспала и будя. Пора и побалакать. Самочувствие-то как, ничего?

– Сухо… Во рту сухо, – пожаловалась я, лихорадочно пытаясь припомнить, как я могла очутиться в этой машине. Безнадежное занятие – ничего у меня не получилось. Зато перед глазами у меня стоял Парамонов, спускающийся на эскалаторе.

– Ну, сушняк и с перепоя бывает, – хохотнул желтоглазый, – это у тебя пройдет скоро. Ляжешь баиньки, поспишь, а утром будешь как огурчик. Малосольный.

Смотри, какой остряк!

– Хватит трепаться, – оборвал его обладатель сильного акцента. Он сидел на переднем сиденье, такой маленький, щуплый, с крючковатым носом, который он прятал за поднятым воротником пальто, из-за чего здорово напоминал нахохлившуюся птицу. – Где Парамонов?

– Это вы мне? – Я тянула время, не имея ни малейшего понятия, что мне может дать подобная тактика.

– Тебе, тебе, – подтвердил крючконосый, – кому же еще?

– А почему вы думаете, что я это знаю? – Я немного отодвинулась от желтоглазого говоруна, который все еще обдавал меня крепким запахом перегара.

– Магомед, объясни ей, почему я так думаю. – Крючконосый кивнул тому, что сидел за рулем.

– Сейчас, – пообещал тот и полез за пазуху. Когда он вытащил оттуда руку, я увидела в ней пистолет, направленный прямо мне в лицо. – Нравится? – спросил он тихо.

Я уставилась на пистолет как загипнотизированная – Вижу, что нравится, – удовлетворенно хмыкнул он и для пущего эффекта чем-то щелкнул.

Похоже, мои приключения достигли апогея.

– Ну так где сейчас Парамонов? – снова спросил крючконосый.

– В морге на тридцать седьмом километре, – выдала я скороговоркой.

– Не правда, он живой, – отрезал крючконосый, – а вот ты можешь умереть.

В подтверждение его слов Магомед приставил мне дуло к переносице и немного им поворочал, словно собирался дырку просверлить.

Я молчала, потому что мне казалось, стоит открыть рот, как пуля из пистолета вылетит самопроизвольно. Я даже дыхание затаила, только в висках пульсировало: Алка, это Алка меня продала. Но могла ли я ее осуждать, когда у них такие методы убеждения. По сравнению с ними мистер Икс и его ребята – просто Тимур и его команда. Кстати, уж не этих ли типов он имел в виду, когда рассуждал об одиозных личностях? Поди теперь, узнай…

– Так что, будем говорить или нет? – снова возник крючконосый. – Учти, Парамонова мы найдем, с тобой или без тебя, но тебе же лучше будет, если нам поможешь.

– Пусть он уберет пистолет, мне больно, – взмолилась я.

– Убери, – распорядился крючконосый и прибавил зловещим тоном специально для меня:

– Только это еще не больно.

Магомед беспрекословно подчинился и сунул пистолет за пазуху.

– Вы напрасно думаете, что я вас обманываю, он действительно умер… Его в милиции избили, и он умер, – переносица моя все еще горела, можно подумать, что дуло было из раскаленного железа. – Вы можете поехать на тридцать седьмой километр, там есть свалка…

– Не держи нас за дураков, – оборвал меня крючконосый. – Парамонов жив, и тебе это хорошо известно. Вот. – И он потряс перед моим носом листом бумаги, который я сразу узнала. Это было парамоновское письмо. Сволочи, они шарили у меня по карманам!

– Письмо написано десять лет назад, – пробормотала я. – И если вы его читали, то должны это понять.

– И все равно он жив, – заупрямился крючконосый, – потому что его недавно видели.

– Где? – испугалась я. Неужели он имел в виду Курский вокзал?

– В Новохатске, – лязгнул зубами крючконосый.

Услышав про Новохатск, я сразу приуныла, потому что поняла: сценарий, который я удачно разыграла с мистером Икс, здесь не пройдет. И что же мне теперь делать? А что я могу? Ничего! Парамонов наверняка уже на подходе к моему дому, а потому все безнадежно. Что бы я им ни плела, они легко его разыщут. Правда, есть еще один вариант, позволяющий оттянуть эту минуту. Хотя еще неизвестно, что я этим выиграю… А, была не была, попробую, а там видно будет. Только нужно вести себя как можно естественней, чтобы они мне поверили.

– Ну так что, и дальше будешь сказки рассказывать? – поинтересовался крючконосый. – Только учти, мы люди серьезные.

– А… А зачем он вам, можно узнать?

– Магомед! – Крючконосый снова повернулся к тому, что сидел за рулем.

Как только дуло уперлось в мою переносицу, я поняла, что подходящий момент наступил.

– Мы… Мы должны с ним встретиться. – Мои зубы выбивали непритворную и вполне убедительную дробь.

– Где?

– Возле Пушкина, на площади…

– Когда?

– Сегодня, в девять… – ляпнула я и ужаснулась, поскольку абсолютно не ориентировалась во времени. Бог знает, сколько я находилась в бессознательном состоянии, вдруг сейчас много позже девяти?

– Осталось двадцать минут, – тихо сказал Магомед.

– Гони! – отрывисто приказал крючконосый.

Автомобиль взревел и сорвался с места.

Клюнули, они клюнули! Я могла собой гордиться. Да и место встречи – лучше не придумаешь, хоть я и сказала первое, что пришло в голову. На Пушкинской до глубокой ночи сшиваются толпы народа, и милиции там полно. Может, мне даже удастся удрать от этих типов, впрочем, судя по тем навыкам, что они продемонстрировали на Курском вокзале…

Мы уже неслись по Тверской, когда в кармане у крючконосого звякнул мобильник. Я сразу поняла, что ничего хорошего этот звонок не сулит. Так оно и оказалось.

Крючконосый приложил мобильник к уху, немного послушал и усмехнулся, глядя мне в лицо:

– Возле Пушкина, говоришь? А твой муж докладывает, что Парамонов сидит у него на кухне и пьет чай.

– Муж? Какой муж? У меня нет мужа! – возмутилась я и быстро осеклась. Да ведь он говорит о Борьке! О Борьке, который заложил Парамонова.

Глава 22
КАК ОСЧАСТЛИВИТЬ ЧЕЛОВЕЧЕСТВО

– Галчонок, прости меня, но у меня не было другого выхода. Они угрожали расправиться с Люськой, а она тут совершенно ни при чем, – шепнул мне Борька в прихожей.

В ответ я только презрительно усмехнулась и поискала взглядом эту самую Люсеньку – что-то ее не видно. Зато я увидела Парамонова, он и впрямь сидел за кухонным столом и пил чай из большой кружки с петухами. Когда-то я привезла эту кружку из Суздаля и подарила ее Борьке. Куцый парамоновский бушлат, придававший ему сиротский вид, лежал рядом, на табурете.

На ввалившихся в квартиру крючконосого и желтоглазого Парамонов не обратил ни малейшего внимания, зато, заметив меня, сначала застыл с кружкой в руке, а потом стал медленно подниматься с табурета.

Я предприняла последнюю попытку спасти его, заведомо обреченную на провал, и заявила:

– Да это не он… Какой же это Парамонов? Я не знаю этого человека!

Говоря это, я незаметно подмигивала Парамонову левым глазом, но он ничего не понял.

По его лицу пробежала то ли робкая улыбка, то ли судорога, а в глазах блеснули слезы.

– Галка, это ты, что ли? – спросил он растерянно.

Не могла же я ему сказать, что я – это не я. Поэтому я наплевала на окрики и бросилась к Парамонову, а он ко мне. Наверное, со стороны этот наш взаимный порыв выглядел трогательно, но вряд ли присутствовавшие при нашей встрече бандюги его оценили.

– Сиди, сиди. – Я присела рядом с Парамоновым и заглянула ему в лицо. На скулах у него были грязно-желтые пятна, такие остаются после синяков, а руки в ссадинах, притом что в общем и целом он очень мало изменился за прошедшие десять лет. Такая же худая мальчишеская шея, чуть впалые щеки и тонкий породистый нос с едва заметной горбинкой. Кажется, даже очки у него те же, только одно из стекол с трещиной посредине.

– Что с тобой случилось? – спросила я, изучая его лицо. Вид у него был более чем нездоровый.

– Я приехал, видишь, я приехал. – Парамонов схватил меня за руку. Ладонь у него была влажная и слабая.

– Я вижу, вижу, – кивнула я и вздрогнула, потому что рассмотрела у него на затылке, под коротко стриженными белокурыми волосами, корку запекшейся крови. – Скажи мне лучше, что у тебя болит?

– Душа. – Парамонов беззащитно улыбнулся, и я разглядела еще кое-что, от чего сердце мое болезненно сжалось. Свежую щербинку в ряду безукоризненных прежде зубов. Ну и сволочи же эти омоновцы!

– Ну все, голубки, поворковали – и будя, – в кухню просунулся гоготун-говорун и, подхватив Парамонова под мышки, поволок его в прихожую.

– Куда вы его тащите?! – отчаянно завопила я. – Разве вы не видите, он же болен!

– Не боись, – хрюкнул хохотун, – плохо ему не будет. Его в такой санаторий поместят, как падишаха.

– Отпусти, скотина! – Я повисла у него на спине и вцепилась ногтями в его бычью шею.

– Сучка! – взревел он и просто-напросто припечатал меня к стене своей широкой спиной.

Я рухнула на пол и заскулила. Не столько от боли, сколько от осознания того, что все мои жертвы были напрасными: мне не удалось помочь Парамонову, который, похоже, ничего не понимал в происходящем. Стоял посреди прихожей и озирался по сторонам, как ребенок, потерявшийся в универмаге. Крючконосый маячил за его спиной, у двери, укрывшись в поднятом воротнике по самую макушку, Борька с совершенно идиотским выражением лица подпирал стенку.

– Ну помоги же, что стоишь! – крикнула я ему.

Борька только беспомощно развел руками. Еще бы, он ведь Люсеньку свою спасал. Знал бы он, какая она беззащитная.

А желтоглазый говорун-хохотун уже подхватил Парамонова под мышки, а тот даже не сопротивлялся. По-моему, он ничего не понимал.

– Стоять! – рявкнула я. – Стоять, сволочи!

Мой крик заставил толстомордого вздрогнуть. Он даже Парамонова отпустил, обернулся и толкнул меня своей потной пятерней прямо в лицо:

– Ну когда ты уже успокоишься?

– Зачем он вам? Он же ничего не соображает, разве вы не видите? – Я поднялась с полу. – (Вы от него ничего не добьетесь, ничего… Оставьте его в покое, а я отдам вам его бумаги.

Стоило мне заговорить о парамоновских черновиках, как крючконосый высунулся из воротника и сверкнул маленькими алчными глазенками.

А я поспешила заручиться Борькиной поддержкой:

– Ты же помнишь, как мы ремонт делали? Нам газет тогда не хватило, зато на антресолях были бумаги, ну, вспомнил? И мы эти бумаги поклеили вместо газет, а на них обои.

Растерянная Борькина физиономия выражала не больше парамоновской, он только хлопал глазами и шумно дышал.

Тогда я повторила еще раз, специально для крючконосого:

– Бумаги в комнате, под обоями, я поклеила их вместо газет.

Этим своим сообщением я рассчитывала внести смятение в стан противника, и мне это удалось. А помогла мне, как ни странно, Борькина Люсенька, выкинувшая неожиданный финт. Эта коза выскочила в прихожую, как какая-нибудь Никита, и наставила на толстомордого маленький, но очень убедительный пистолетик.

– Все, козлы, приехали! – объявила она.

Самое интересное, что худосочная ручонка, в которой она сжимала пушку, и не думала дрожать. Лихая девка, жаль, связалась с придурками. Я даже немного ее зауважала.

Вот Борьку надо было видеть. Глаза у него стали как чайные блюдца. Кажется, до него стало что-то доходить. Что до крючконосого, то он скрылся в воротнике с макушкой. Ни дать ни взять, всадник без головы. Один только толстомордый говорун еще хорохорился:

– Ты что, девочка, это не игрушка!

– Вот именно, – процедила сквозь зубы Борькина зазноба, – а поэтому без глупостей. – И бросила сердитый взгляд в мою сторону:

– Что стоишь, варежку раззявила, хватай своего физика и жми отсюда. Быстро.!

Ей не пришлось меня долго уговаривать, я схватила Парамонова за рукав и потащила к выходу, а он еле ноги переставлял. Не знаю, что происходило в квартире, но мы успели спуститься только на этаж, как вслед за нами толстомордый и крючконосый вывалились на лестничную площадку. А еще я увидела в подъезде того, что приставлял мне пистолет к переносице. Он издевательски улыбался и манил нас пальчиком:

– Давайте сюда, голубчики! Но тут за его спиной громко хлопнула дверь. Он обернулся, и физиономия его перекосилась.

– Менты! – отчаянно выкрикнул он и галопом побежал вверх по лестнице, мимо нас с Парамоновым.

Остальное нас уже не касалось. Пока наверху орали, топотали, пыхтели и ругались матом, мы с Парамоновым сидели на том самом подоконнике, на котором когда-то целовались. Он положил голову ко мне на плечо, а я его качала, как маленького, и приговаривала:

– Ну вот теперь все будет хорошо, все будет хорошо…

Врачиха была молодая и заносчивая, то и дело сыпала медицинскими терминами, вместо того чтобы объяснить все простым человеческим языком. Сомов слушал ее вполуха, только под конец поинтересовался:

– А когда память к нему вернется полностью?

– Когда пациент преодолеет последствия стресса, – докторша строго сверкнула на него очками.

– А когда он их преодолеет? – подхватила я эстафету у Сомова.

– Это будет зависеть в том числе и от вас, – она перевела на меня свои сердитые очки. – Пациенту показан полный покой, а его мучают вопросами. – Это уже в сомовский огород булыжник, как я поняла.

Окончательно задурив нам головы медицинскими терминами, докторша гордо уплыла в ординаторскую, предупредив меня напоследок:

– Никаких расспросов.

– Да я рта не открою, – торжественно поклялась я, – просто посижу и посмотрю на него. Как-никак я его десять лет не видела.

Если у меня и были вопросы, то не к Парамонову, а к Сомову, и я воспользовалась представившейся оказией.

– Почему бы вам не приставить к Парамонову охрану? – набросилась я на него. – Мало ли кому еще вздумается его похищать!

– Думаю, это ни к чему, – на удивление легкомысленно отозвался он, – никто на него теперь не покусится.

– Но ведь… – растерянно пробормотала я.

Сомов махнул рукой:

– Это все старый авантюрист Палтус. Он запустил этот слух, и в Америку он звонил. И, в конце концов, сам себя переиграл…

– Как звонил?.. Вы хотите сказать, что он задумал похищение?..

– Да какое там похищение, он всего лишь воспользовался ситуацией. Запустил утку, потом предложил кое-кому свои услуги по поиску Парамонова. Естественно, деньги слупил за это дело. На это клюнул небезызвестный вам галантный господин, а также самодеятельные нефтяники из одной кавказской республики. Но не все оказались такими наивными, кое-кто на него рассердился и…

– Кто его взорвал, первые или вторые? – не утерпела я.

– Скорее уж третьи, – усмехнулся Сомов.

– Ничего не понимаю, – замотала я головой.

– Ладно, идите к Парамонову, – напомнил Сомов, – он вас ждет.

Парамонов лежал на кровати спокойный и благостный, будто спал с открытыми глазами. И свою реакцию на мое появление в палате он обозначил только улыбкой. «Наверное, его лекарствами накачали», – подумала я.

– Привет, – шепнула я и положила на тумбочку пакет с яблоками и апельсинами.

– А чего ты шепчешь? – спросил он.

– Потому что мне запрещено с тобой разговаривать. – Я покосилась на дверь. Вдруг заносчивая докторша подслушивает?

– А ты и не говори, ты слушай, а я буду рассказывать…

– Тебе нельзя, – испугалась я, – у тебя память не до конца восстановилась.

– Нет, ты слушай, слушай. – Я начинала понемногу узнавать Парамонова, которого когда-то любила. Тому упрямства было не занимать. – Слушай, я буду рассказывать кратко, но по порядку… Не знаю, когда это началось… Наверное, тогда, когда я окончательно понял, что наши расчеты не оправдались. Я тебе не рассказывал, но в одной из экспедиций мы с Аликом… Черт, у меня до сих в голове все перепутано. Вообще-то Нас было трое, еще Игорь Бражников. Короче, это была наша совместная идея, если можно так сказать. В той же экспедиции, в Новохатске, Игорь трагически погиб, сорвался с нефтяной вышки. – Парамонов перестал бесконечно сбиваться и заговорил быстро, даже очень быстро, словно опасаясь, что самая главная мысль все-таки ускользнет от него. – Мы с Аликом поклялись довести все до конца, но у нас не получалось. А потом он взял и женился, ну и начались у него семейные радости, короче, не до работы. Я назло укатил в Ульяновск, что было там, ты знаешь, я же тебе писал…

Когда речь зашла о письмах, я заволновалась, но перебивать его не стала, пусть выскажется, для него это очень важно, может, даже важнее, чем для меня.

– Ну вот, – продолжал Парамонов, – а потом вышла оказия перебраться в Штаты. Короче говоря, утек я туда вместе с мозгами. И хорошо устроился, условия для работы зашибенные, фундаментальные науки у них отлично финансируются, опять же в душу никто не лезет со всякой дурью. Я там много чего наворочал, но при этом и нашу идейку не забывал. Провел много экспериментов, расчетов… Ты знаешь, оказалось, что это все-таки утопия, а так, черт возьми, хотелось осчастливить все человечество… Ну и когда я это понял, меня такая тоска обуяла, ты не можешь себе представить. Надо же, думаю, десять лет жизни коту под хвост. И ты только не смейся, – он зыркнул на меня смущенными, почти детскими глазами, – так захотелось тебя увидеть. Потому что никто меня так не любил, только ты. – Он уставился в окно, за которым кружила декабрьская метель. – Что, скажешь, мелодрама, дешевые штучки?

Я только покачала головой. А Парамонов с размаху хлопнул кулаком по подушке:

– Не поверишь, но я так отчетливо увидел, как ты стоишь под окнами физического корпуса ищешь меня. Стоишь и ждешь, а я в это время воровато выглядываю из окошка: ушла или нет? И мне так захотелось тебя увидеть. Впрочем, это еще в Ульяновске началось, там я стал эти дурацкие письма писать. Писал, но не отправлял… Мне не хотелось, чтобы это кончилось, как у Алика, – бытом, дрязгами… У меня ведь была идея. Идея! И я не имел права ее загубить на корню.

Теперь уже я не удержалась от вопроса, буквально прикипевшего к языку:

– Те письма, что я в конце концов получила, они…

– Ну да, да, – подхватил Парамонов, – они те самые. Я их писал в Ульяновске, а потом таскал с собой все десять лет и в Россию с собой захватил… Это, конечно, детский сад, но я собирался их тебе продемонстрировать, чтобы доказать, как я в действительности к тебе относился. С этими письмами я притащился на твою старую квартиру, узнал, что ты там больше не живешь… Выяснил твой новый адрес и туда заявился с ними же, но тебя не было дома, и я оставил записку.

– Но не пришел, – отозвалась я эхом.

– Да я собирался прийти и пришел бы, если бы не стал искать Алика… Я ведь когда из Штатов ехал, у меня план был: встретиться с тобой, Аликом и съездить в Новохатск, ну, туда, где Игорь погиб. А тот день был такой суматошный… Сначала ко мне в гостиницу какой-то тип пришел, толстый такой и лысый. И понес такую чушь, про мое якобы открытие. Я ему говорю: чушь все это, блеф. А он в ответ: и плевать, главное, деньги заработать можно, продать технологию каким-то людям. Помню, он все повторял: пятьдесят на пятьдесят…

Боже, так ведь это он про Палтуса! Значит, Сомов был прав, утверждая, что эту кашу заварил старый проходимец.

А Парамонов продолжал:

– Короче, я его прогнал, конечно, а потом пошел к Алику домой. Но ни Алика, ни его жену не застал, а соседи сказали, что он теперь бомжует, а один подсказал, что он на свалке обретается, ну, и где эта свалка. Короче, я туда и отправился, думал, что до вечера вернусь в Москву, уже с Аликом, а там… Алика я не нашел, зато какие-то камуфлированные обезьяны меня там так отдубасили, что…

– Не стоит об этом, – возразила я, – я и так все знаю.

Но Парамонов уже не мог остановиться:

– А потом у меня в голове все переклинило. Так получилось, что весь американский период жизни как бы отошел на второй план, точнее, он вообще перестал существовать. Ну, после того как они, эти милиционеры, меня выбросили, у меня при себе ничего не осталось, кроме писем. Я помнил только одно: мне нужно съездить в Новохатск, а потом вернуться к тебе. Деньги они у меня отняли, про те, что остались в гостинице, я совершенно забыл, добирался до Новохатска на перекладных, кажется, продал что-то из одежды… Я был как в сумерках, когда эти письма отправлял, но там все правда, правда, как и десять лет назад. Ты мне веришь?

– Верю, – кивнула я, прислушалась к себе, и вот что я поняла: его слова были мне приятны, больше того, они мне льстили, но и только. Сердце мое уже не отбивало привычной чечетки, просто исправно качало кровь, как ему и положено.

– Сейчас я скажу одну вещь, сейчас… – заволновался Парамонов, а это ему было совершенно противопоказано. – Только прошу тебя, не смейся. Наверное, это прозвучит банально, но, собираясь осчастливить человечество, начинать нужно с себя. Как ты думаешь, у меня это получится?

– Конечно, получится, – пообещала я. Если я приврала, то самую малость.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю