355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Елена Топильская » Жизнь честных и нечестных » Текст книги (страница 6)
Жизнь честных и нечестных
  • Текст добавлен: 10 сентября 2016, 19:34

Текст книги "Жизнь честных и нечестных"


Автор книги: Елена Топильская



сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

– Андрей, ты меня пугаешь! Еще немного, и я соглашусь ночевать с тобой вместе.

– Чем весьма меня обрадуешь, в абсолютно платоническом смысле. А вообще-то нет, Маша. Это еще опаснее. Не надо нам оставаться на ночь в одном номере, даже платонически. Иди в мой номер, только тихо. Завтра утром у меня встреча, а ты выспись, спокойно собирайся и жди меня. Расчетный час в двенадцать, я зайду за тобой в полдвенадцатого, мы возьмем вещи, погуляем по Москве – и на вокзал. Давай отправляйся.

Ничего не понимая, я все же решила не спорить.

Взяв косметичку, расческу и журнал, приготовленный для чтения на ночь, я осторожно приоткрыла дверь и оглядела коридор. Никого, Я тихонько, стараясь не скрипеть и не хлопать дверью, проскользнула в номер напротив, приняла душ и легла в постель. Заснула я тут же, несмотря на беспокойство, посеянное в моей душе Синцовым. Сквозь сон я слышала какое-то царапанье, легкие стуки, недовольные мужские голоса, шаги, но к утру не могла разобраться, что относилось ко сну, а что к реальности. И спала я так крепко, что проснулась только от деликатного стука в дверь, сопровождавшегося напоминанием горничной о том, что скоро расчетный час.

Когда мы сели в поезд – я у окна, Андрей напротив, – я заметила разбитые костяшки на его правой руке, неосмотрительно положенной на столик.

– Что это? – спросила я, осторожно дотронувшись до запекшейся кровавой корочки. – Вчера этого не было.

– Трос были невежливы с дамой, – ответил этот конспиратор, даже не улыбнувшись, и стал смотреть в окно.

«Ну и черт с тобой, – зло подумала я. – Приеду в Питер, отдам дело Горчакову, и горите вы оба синим пламенем вместе с вашими секретами».

На Московском вокзале Андрей уговорил меня доехать до работы и положить вещественное доказательство в сейф. За это он обещал проводить меня не только до дому, но и довести до квартиры, поскольку я смертельно боюсь заходить в парадные даже днем. Столько трупов видела я в парадных и на столько изнасилований выезжала, что не могу преодолеть страх. Да и вообще я трусиха. По вечерам, когда темно, боюсь ходить через скверик у прокуратуры, всегда жду попутчиков и по вечерам брожу по кабинетам с вопросом: «Кто идет домой?»

Горчаков из-за этого издевается надо мной во всю мощь своего остроумия. Как-то у меня болело ухо и в придачу под носом выскочила гигантская простуда. Про «Зовиракс» в те дремучие времена еще не слышали, и я отсиживалась дома, боясь глянуть на себя в зеркало. И тут, как на грех, позвонил Горчаков с сообщением, что опера из РУВД едут в Москву и могут срочно отвезти в пулегильзотеку объекты с последнего убийства, а они у меня в сейфе, и ключи только одни, мои. Пришлось подниматься и ехать на работу. Свое безобразие я замаскировала как могла: надела темные очки, забинтовала распухшую щеку до самого носа, чтобы по возможности скрыть простуду, и нахлобучила меховую шапку. Дело было уже под вечер; я приехала в контору, открыла сейф, отдала Горчакову пули и собралась уходить. Он, сидя за столом у себя в кабинете, поднял на меня глаза, долго рассматривал мой камуфляж, потом невинным тоном спросил: «Маша, а ты домой через скверик пойдешь?» – «Естественно, а как же иначе?» – ответила я. Этот змей бросил на меня непередаваемый взгляд, после чего елейным голоском сказал: «Бедные хулиганы!»

Синцов наверняка знает от Лешки об этой моей особенности, поэтому и проявил благородство. По дороге он цедил пиво из баночки, купленной на вокзале. Допив пиво, банку продолжал тащить в руке. На мое предложение выкинуть ее в ближайшую урну он только покачал головой. Вообще он в этой поездке был страшно разговорчив.

Когда мы добрались до моего дома, уже смеркалось. Синцов неожиданно остановился и прошептал:

– Хочешь, покажу тебе кое-что интересное?

Не дожидаясь моего согласия, он ухватил меня за рукав и прямо-таки потащил в громадный расселенный дом, уже лет десять рассыпающийся в прах напротив места моего жительства. Пройдя по кучам хлама, он остановился перед окном без стекол и рам и тщательно закопал под мусором пустую банку из-под пива. После этой загадочной операции мы, не обменявшись ни словом, вышли из развалин, перешли дорогу и зашли в мой подъезд.

Поднявшись на третий этаж, Синцов остановился и предложил подождать. Из кармана он вытащил вторую банку пива и устроился на лестничном подоконнике. Глядя в окно на расселенный дом, я увидела, что темнота в дырах оконных проемов то тут, то там прорезается тусклыми лучами света: кто-то, причем не один, шарил по стройке с помощью фонариков, причем именно в том месте, где Синцов закопал пустую банку.

– Наглядно, правда? И не стесняются, – процедил Синцов. – Пошли, уже поздно.

Он довел меня до квартиры, попрощался и ушел, забросив на плечо свою сумку, засунув руки в карманы и непривычно сутулясь.

Проанализировать как следует сложившуюся по делу ситуацию я не успела по причинам личного свойства, затмившим все остальное. На пороге родного дома меня ждал разъяренный муж с вопросом: «Ну что, нагулялась?! В командировке не дотрахалась, на стройку полезла обжиматься?! Так невтерпеж было?!» Дальше имел место длинный монолог на тему о женской натуре, о таком явлении, как блядство, и о его совместимости с супружеской жизнью. Я не оправдывалась, все равно Игорь мне не поверил бы. Я только смертельно испугалась, что он действительно изобьет меня, – так он был возбужден; а потом на меня накатило тоскливое безразличие. Слушая его вопли, как сквозь вату, я отчетливо поняла, что больше не могу жить с ним, как бы мне ни было его жалко. А как ни странно, мне было отчаянно жалко его. Мы так и стояли в прихожей, пока совершенно озверевший Игорь не вырвал у меня сумку, швырнул ее на пол и, схватив меня за правую руку, стал сдирать с пальца обручальное кольцо, крича, что я недостойна его носить. Выкрутив мне палец, муж размахнулся и бросил кольцо в глубину коридора; я услышала, как оно звякнуло о стену, и этот звук вернул меня к действительности. Я подхватила сумку и бросилась бежать из дома.

Через полчаса я звонила в Машкину дверь. Поскольку я не плакала, мне казалось, что я полностью владею собой. Но, очевидно, это было не так. Увидев меня на пороге, Машка забормотала: «Сейчас-сейчас, Мышоночек, пойдем, моя маленькая, пойдем, осторожненько, вот так, сюда ступай, сейчас тебе водички дам с валерьяночкой, садись, маленькая, успокойся…», и оказалось, что она, бережно поддерживая, ведет меня, как ребенка, еще не умеющего ходить, усаживает на диван, подкладывает под голову подушку, снимает с меня туфли…

Спасибо Машке: она ни о чем не расспрашивала меня. Валерьянкой дала запить какой-то сильный транквилизатор – две таблетки, так что через пять минут я была не в силах противиться дремоте и провалилась в тягучую паутину черного сна.

8

Пробуждение было ужасным.

Я открыла глаза с непереносимой мыслью о том, что вчера оставила ребенка без отца. Самое обидное, мне было до слез жалко Игоря. Я готова была разорваться пополам оттого, что очень жалела своего бедного мужа и что понимала со всей определенностью: вот теперь между нами все кончено.

А еще меня время от времени окатывала волна холодной паники, когда я вспоминала о необходимости объясняться с мамой.

Маша накормила меня плотным горячим завтраком, наверное, вкусным, но я с таким же успехом могла жевать бумагу: то ли транквилизаторы отбили у меня вкусовые ощущения, то ли вкус пропал на нервной почве.

За едой я монотонно рассказала ей все, что произошло. Маша сообщила, что через час после того, как я уснула, приходил Игорь. Она не впустила его в квартиру, разговаривала через дверную цепочку, он грохотал кулаком по двери, грязно ругался, плакал, говорил ей, что любит меня больше жизни, требовал, чтобы она меня привела. Потом ушел. Надо же, а я так отключилась, что ничего не слышала.

Маша предложила пожить пока у нее. Конечно, это был для меня идеальный вариант.

– Спасибо, Маша, – сказала я, глядя в одну точку, – хотя я не заслуживаю того, чтобы ты так со мной возилась.

– Почему это? – испугалась Машка.

– Потому что Игорь прав. Я вела себя как последняя скотина. И даже если вчера он придрался ко мне на пустом месте, я все равно виновата перед ним. Я же ему изменяла, значит, получила по заслугам.

– Машенька, – заговорила моя подруга, испуганно глядя на меня, – а может, я позвоню Диме, как его – Сергиенко? Пусть он тебя жене покажет. Тебе надо успокоиться, возможно, даже полечиться. Давай? Скажи мне телефон…

– Нет, спасибо. Не надо меня лечить. Я пойду на работу; мне сейчас только и остается, что работать круглые сутки и про все забыть.

– А ты сможешь работать? – с сомнением спросила Машка. – Ты на себя посмотри в зеркало. А если Игорь к тебе на работу придет, что ты будешь делать?

– Этого еще не хватало, – испугалась я.

– Может, тебе у меня полежать денечек? – с надеждой спросила Маша.

– Нет, Маш. Представляешь, что со мной будет, если я останусь одна и буду обо всем этом думать? Нет уж, лучше я пойду на работу. Там народ, некогда будет скулить.

– Ну ладно, уговорила, но вечером ко мне. Встретить тебя?

– Я тебе позвоню.

– А этому своему Синцову скажи, что теперь он как честный человек должен на тебе жениться.

«Да уж, Синцову надо сообщить о случившемся в первую очередь, – подумала я. – Учитывая его жгучий интерес к моему семейному положению, ему это будет очень интересно».

По дороге на работу я рассмотрела ситуацию под другим углом и, стыдно сказать, испытала заметное облегчение. Ведь Игорь сам сорвал с меня обручальное кольцо, которое самолично надел мне

На палец восемь лет назад под звуки марша Мендельсона. Я его с тех пор не снимала ни днем ни ночью. А он сорвал его и выбросил, и кричал при этом, что я недостойна его носить. (Я осмотрела безымянный палец на правой руке: он посинел и распух.) Значит, он сам хотел развода, и это не моя инициатива, я-то как раз старалась сохранить семью.

Оправдание получилось кривое, потому что факт адюльтера с опером Горюновым имел место. Это плохо вписывалось в концепцию моих стараний по сохранению семьи.

В этом месте рассуждений меня объял ужас: странно, что до моего мужа не дошли еще разговоры о моем романе с Горюновым; страшно подумать, что будет, если ему кто-то хотя бы намекнет на это. И тут же я опомнилась: все, хватит, больше мне не надо ничего бояться.

Несмотря на то, что я потратила все содержимое своей косметички, чтобы заретушировать следы страстей, и чувствовала себя безразлично-спокойной, в прокуратуре не было человека, который не задал бы мне вопроса: а что случилось? Горчаков же и Стас вели себя как близкие члены семьи у постели умирающего. Они увели меня в кабинет к Лешке, заварили чай, стали меня отпаивать и осторожненько расспрашивать. Получив исчерпывающую информацию, Горчаков позвонил Андрею, сказал ему, что тот – чудовище и что из-за него я развожусь с мужем, в общем, напугал бедного Синцова до полусмерти, и тот пообещал срочно приехать.

К тому моменту, когда Синцов явился в прокуратуру, новость о моем уходе от мужа обсуждали уже повсеместно. Все были предупреждены: если мой муж появится в конторе, сведения о моем местонахождении ему не сдавать и вообще постараться меня эвакуировать незаметно для него. Это, конечно, была идея Горчакова; это в его духе, он любитель разрабатывать и проводить войсковые операции.

Войдя в кабинет Горчакова, Андрей остановился у порога, виновато глядя на меня, и проникновенно сказал:

– Маша, прости меня, пожалуйста! Я полный идиот, я ведь знал твоего мужа, но не подумал, что у тебя могут быть такие неприятности! Ну прости!

– Ладно, Андрюша, это все мои проблемы, ты-то тут ни при чем.

– Но это же все из-за меня?

– Да нет, не из-за тебя, не это, так другое бы случилось.

– Чем я могу тебе помочь? Хочешь, я пойду к твоему мужу и все ему объясню?

– Нет уж, вот этого не надо. Он все равно тебе не поверит, только подеретесь еще. И вообще, давайте сменим тему. Как сказала моя одноклассница Шнайдер, когда обсуждали контрольную по физике: «Хватит говорить о противном, давайте поговорим о чем-нибудь приятном: у кого есть глисты?»

Все вежливо посмеялись, но лица оставались напряженными.

– Ну что, ребята, за время вашего отсутствия тут произошли эпохальные события, – сказал Летка. – В пятницу у меня аттестация на должность начальника отдела по надзору за милицией.

Как говорится, немая сцена.

– Ну, Леша, поздравляю! – наконец сказала я. – Я за тебя очень рада, хотя, скажу откровенно, мне будет тебя не хватать.

– Да ладно, я же не на Камчатку уезжаю, а всего лишь в аппарат перехожу. А знаете, почему я согласился? Потому что буду теперь на равных с этой гнидой Недвораевой; представляете, она идет по коридору в городской и здоровается со мной, а я отворачиваюсь и мимо прохожу!

– Боже, ну и детский сад! – поразилась я. – А кстати, что за пожар такой с твоим назначением? Еще в пятницу все было тихо, а должность начальника милицейского отдела пустует уже полгода, и никому это глаза не мозолило.

– Не знаю, в пятницу действительно ничто не предвещало. А в понедельник в три часа меня вызвали к Асташину, сказали, что мне надо расти, пообещали звезду еще одну на погоны и велели к утру среды представить аттестацию. Шеф, рыдая, написал, вчера отвезли. Ну, если подходить объективно, расти мне действительно надо, что ж я, так и сдохну в следственном ярме?

– Ну что ты, пусть лучше мы тут сдохнем. Тем более что твои дела, судя по всему, приму именно я.

– Да, кстати, насчет дел, – присоединился ко мне Синцов. – Я надеюсь, Леша, ты помнишь, что у тебя есть определенные обязательства?

– Помню, помню. Думаешь, мне самому не жалко эти дела отдавать, выстраданные? Давайте тогда сразу и обсудим, кто будет работать. Андрей, сразу предупреждаю: Машке я верю, как себе. Но ей одной будет туговато, поэтому пусть с ней вместе работает Стас. Преступными связями он пока еще не оброс, надеюсь, что информацию ему сливать некому. Так что вводи их в курс дела. Говорить можно все.

– Маша, ты можешь воспринимать информацию? – участливо обратился ко мне Синцов.

– Могу, Андрюша. Не надо обращаться со мной как с тяжелобольной, на умственных способностях моя личная драма не отразилась, я тебя уверяю.

– Ну, если так, пошли вниз, в кафе, посидим, там я вам все и расскажу. В прокуратуре говорить нельзя.

Стас, Андрей и я спустились на первый этаж нашего здания в жуткую грязную забегаловку, хорошую только тем, что там было темно и никому ни до кого не было дела. Насколько я знала, там опера встречались с агентами; единственное, что никому не приходило в голову, – ходить туда обедать.

– Маша, ты не думай, что я нарочно тебя тер-; зал вес это время, тихарился, ничего тебе не рассказывал, – начал Андрей, когда мы устроились в самом углу и убедились, что в кафе мы одни. – Мне нужно было понять, можно с тобой работать или нет… Ну, экзамен ты сдала на пять с плюсом. Честно признаюсь, не знаю ни одной женщины, которая бы столько вытерпела: не замучила бы меня и не сдохла от любопытства сама. Аплодирую, – без улыбки сказал Синцов. И продолжал:

– В феврале, если помните, был убит директор городской похоронной конторы Мантуев. Он был застрелен неизвестными или неизвестным в парадной своего дома, когда возвращался домой с работы; пуля 9 миллиметров, выпущена в голову с близкого расстояния. Никто ничего не видел и не знает. Жена выбежала из квартиры на выстрел, Мантуев уже лежал с простреленной головой, в парадной никого не было. Дело у Горчакова; то, что возможно было проверить следственным путем, он отработал, естественно, без результата. Я не поленился просмотреть два тома объяснений в ; вашем районном розыске: ни одного заслуживающего внимания сигнала, ну просто голо… В марте был убит президент банка «Геро» Хохлов. Он был застрелен неизвестным или неизвестными, как вы ; уже догадываетесь, в парадной своего дома, когда возвращался с работы. Пуля калибра 9 миллиметров, выпущена в голову с близкого расстояния. Маша, ты уже рот открыла, чтобы задать вопрос, – нет, по заключению экспертизы, пули выпущены не из одного оружия. Так вот, никто ничего не видел и не знает. Жена выбежала в парадную на выстрел, никого не видела.

– Подожди, но убийство Хохлова раскрыто; дело в городской, я слышала, что люди сидят уже месяца три, – перебила я Андрея.

– Да, сидит левый человек, доказательств – ноль.

– Но санкцию на него дали? Да и срок продлили до трех месяцев? Значит, что-то было, на чем его можно было арестовать?

– В том-то и дело, что ни на чем.

– Слушай, но так не бывает; у нас не тридцать седьмой год. Можно ведь и в суде обжаловать меру пресечения.

– Ты потом дело посмотришь и скажешь, бывает или не бывает. А я как раз тогда перешел из третьего отдела в отдел собственной безопасности главка и сразу получил в разработку сигнал по службе наружного наблюдения. Оказалось, что с ноября по февраль за Хохловым ходила «наружка».

– Очень интересно. А кто ее поставил?

– То есть, кто задание дал? А никто!

– То есть?

– Они его «пасли» без всякого задания.

– А откуда это стало известно?

– Эту гоп-компанию, которая ходила за Хохловым, долгое время разрабатывала их собственная служба безопасности. Они их слушали вдоль и поперек, и дома и на работе, и, видимо, хотели прихватить с поличным; вот и прихватили на наблюдении за Хохловым. Как я понимаю, просто спасли его тогда, оттянули убийство на месяц. По этому поводу есть материальчик у них в службе СБ, в четырех томах. Вернее, он сейчас у меня, я его забрал по распоряжению руководства, совершенно официально. Все тома набиты сводками по их телефонным переговорам; они там, не стесняясь, обсуждают проблемы зарабатывания денег путем использования профессиональных навыков в частном порядке. Они и телефон хохловский слушали некоторое время – прямо в коробку влезали. Я самолично съездил, посмотрел – точно, проводочки в коробке на лестнице заголены, туда и подключались.

– Но тогда в деле должны быть сведения, по чьему заказу это делалось?

– Вот то-то и оно, но я дело получил, подозреваю, в сильно усеченном, почищенном виде, концы не стыкуются. Дело кончается заключением о направлении материалов в инспекцию по кадрам. Я пошел другим путем: используя благосклонность старых знакомых, я влез в личные дела тех, кто засветился на слежке за Хохловым, и обнаружил там их собственноручные объяснения, где они каялись, что в эту историю их втравил некий Фролов, уволенный из управления за дискредитацию звания работника милиции, ныне сотрудник охранной фирмы.

– А что Фролов говорит?

– А Фролова никто не спрашивал. Его объяснений в личных делах нет. А негодяи, которые в рабочее время выполняли личные просьбы Фролова, примерно наказаны: каждому – неполное служебное соответствие. Думаю, что Фролов им моральный ущерб компенсировал, – во всяком случае, за работу он платил жирно: они по телефону долго мусолили размер оплаты и сошлись на двадцати долларах за час слежки. Связь между убийствами Мантуева и Хохлова всем понятна? Дело Мантуева – у Горчакова в производстве. Сейчас наша задача – сделать так, чтобы тебе, Маша, передали дело Хохлова из следственной части и еще одно дело, из другого района: об убийстве дочери заместителя начальника того самого управления, Боценко. Подозреваю, что именно его фамилию тщательно вымарали из матерьяльчика по «наружникам».

Стас не удержался и свистнул. Глаза его горели.

– Только сразу предупреждаю, друзья: ни с кем ничего не обсуждать, упаси Боже, и ничего лишнего по телефону. Мальчик, тебя особенно предупреждаю: ни жене, ни маме… А теперь напишите мне свои полные данные, с датой и местом рождения.

– Зачем? – спросил Стас.

– С того момента, как я в это дело вписался и начал кое-что понимать, за мной ходят, думаю, что и слушают. Ты, Маша, видела, это не шизофрения: и в поезде нас оставить не могли, и в гостинице в Москве очень хотели попасть в твой номер, уж не знаю зачем, ксива им нужна была шермушенковская или ты сама, пришлось даже принимать непопулярные меры, – он продемонстрировал сбитые костяшки пальцев, – и с вокзала нас проводили, ты это видела. Прости, Маша, – спохватился он, но я отмахнулась от его извинений. – Я лично свои данные в ЦАБе просто уничтожил.

– Как это?! – поразился Стас. – Как же можно в ЦАБе что-то уничтожить?!

– Очень просто: принес знакомым девочкам по шоколадке, и они меня из компьютера вымарали, вообще нет меня в природе. А карточку из картотеки я сам спер. Думаю, что как только станет ясно, что вы со мной работаете по теме «разведки», вы оба тоже попадете под колпак; поэтому лучше, чтобы случайностей было меньше.

– А мне в jтделе кадров говорили, что сотрудникоd прокуратуры по ЦАБу «закрывают», сведения о нас не выдают, – не сдавался Стас.

– Правильно, если ты по телефону позвонишь, тебе и не дадут. А если ты с девочками из ЦАБа когда-то в песочек играл или сто лет уже за такими справками ходишь, и они тебя знают как облупленного, они тебе без проблем разрешат в картотеке покопаться, им же проще, если ты на самообслуживании… Маша, Лешка говорит, что тебе надо с матерью увидеться: давай я сегодня машину возьму, отвезу тебя на дачу?

Это был бы подарок судьбы. Я так и сказала Андрею, потому что трястись час в электричке у меня сегодня не было сил. Мы договорились, что вечером он заедет за мной на работу, Стас и я отдали ему листочек с нашими данными, и он ушел.

– Значит, Хохлов и Боценко? – повторила я, сидя за столом в кабинете у Стаса (в надежде, что к его телефону еще не успели подключиться) и набирая номер канцелярии вице-губернатора.

Когда мне ответил вежливый женский голос, я представилась и попросила соединить меня с Николаем Ивановичем.

– К сожалению, Николай Иванович сейчас в Законодательном собрании. Что ему передать?

– Передайте, пожалуйста, что я жду его звонка.

– Обязательно передам, – заверила меня сотрудница канцелярии вице-губернатора.

Через десять минут Стас, которого я попросила посидеть «на телефоне» в моем кабинете, прибежал за мной и, явно волнуясь, сказал:

– Мария Сергеевна, там вице-губернатор звонит!

Я взяла трубку, и тот же приятный женский голос зажурчал:

– Мария Сергеевна? Соединяю с Николаем Ивановичем Заболоцким.

– Алло! – в динамике раздался не менее приятный мужской голос. – Мария Сергеевна? Рад тебя слышать, когда мы увидимся?

– Чем скорее, тем лучше, Коля, у меня беда, мне нужно с тобой поговорить.

– Я могу сейчас приехать на полчасика, ты будешь на месте?

– Ну конечно, ради такого высокого гостя я все отложу!

– Договорились.

Положив трубку, я попросила Стаса сходить в магазин за приличным кофе. Но даже самый дорогой кофе не мог скрасить убогого впечатления от наших битых чашек. Не могу понять почему, но в прокуратуре хорошая посуда долго не живет. Сколько мельхиоровых ложек растворилось в безднах нашей конторы, сколько приличных стаканов и чашек, принесенных из дома, бесследно исчезло, путешествуя из кабинета в кабинет! Я, со своим гуманитарным образованием, разобраться в этом феномене так и не смогла. Остается уповать на закон сохранения материи, сформулированный когда-то батюшкой Ломоносовым, и утешаться тем, что раз здесь убавилось, то в другом месте обязательно прибавится. Знать бы только, где это другое место… Вот и пришлось купить дешевенькие чашечки из пластмассы. Коллеги одобрили, а вот люди пришлые, особенно из тех, кто ведет возвышенный образ жизни, содрогаются.

Когда одну мою профессиональную удачу широко растиражировали по всем программам телевидения, мне неожиданно позвонил человек, который учился со мной вместе до третьего класса. Сказал, что увидел меня по телевизору, испытал тоску по детским годам и решил со мной встретиться. Я предложила ему приехать ко мне на работу и соответственно подготовилась: кофе, вкусное печенье и пластмассовые чашечки, тогда еще новые. С моей точки зрения, все выглядело очень авантажно. Когда бывший одноклассник вошел в кабинет, я поняла, что теперь он из другого социального слоя. Дорогой костюм, дорогая стрижка, дорогой парфюм, безумно дорогой букет, который он мне преподнес… Я ему предложила выпить кофе, он сел к столу, осторожно взял чашечку, оглядел со всех сторон и жалостливо сказал: «Это вы все время так? Какой кошмар…»

Так что придется вице-губернатору тоже в очередной раз пережить кошмар соприкосновения с суровой действительностью, но ничего, ему полезно будет на полчасика окунуться в простую жизнь.

Стас вернулся с самым дорогим кофе, который только нашел в окрестных магазинах, я попросила у него разрешения принять гостя в его кабинете, и гость не замедлил явиться. Два интеллигентного вида телохранителя остались в коридоре, а вице-губернатор вошел и самым душевным образом меня поприветствовал.

– Маша, я смотрю на тебя и поражаюсь: как ты в этом сумасшедшем доме умудряешься так прекрасно выглядеть? Все-таки ты очень красивый человек! – сказал он, целуя меня в щечку.

– Спасибо, Коля. Кофе будешь?

– Не откажусь! Что у тебя стряслось?

– Я развожусь с Игорем.

Мы подробно обсудили случившееся, но я, естественно, рассказала ситуацию, повлекшую разрыв, только в двух словах, упомянув лишь о беспочвенной ревности.

– Жалко мне Игоря, ему плохо придется, он небось уже раскаивается. – Сказав это, Коля испытующе посмотрел на меня.

– Мне тоже его жалко, поверь, и намного больше, чем тебе.

– Да, расстроила ты меня. Но я надеюсь, на наших с тобой взаимоотношениях это не отразится?

– Да нет, конечно.

– Ну ладно, не буду больше бередить твои душевные раны. Я ведь тоже хотел с тобой увидеться, по делу. Можно?

– Можно, можно, я еще вполне адекватна.

– Маша, – посерьезнел вице-губернатор, – я хочу тебя попросить об одном одолжении: не примешь ли ты к производству дело об убийстве Хапланда?

Я усмехнулась.

– Нет, Коля, спасибо за доверие, но я предпочитаю держаться подальше от высокой политики. Там, как я слышала, уже комитет работает?

– Да, создана межведомственная бригада – МВД, прокуратура, ФСБ, но возглавляет ее, неофициально, конечно, полковник Арсенов. Он, кстати, спрашивал у меня твои координаты, что-то ему было нужно от тебя.

«Очень интересно, – подумала я, – полковник Арсенов отвлекается от расследования убийства века на второй день после его совершения и озабочен каким-то изъятым удостоверением?»

– Вы виделись?

– Да, он передал от тебя привет, очень приятный мужчина.

– Маша, а почему ты не хочешь принять участие в расследовании?

– Ты забываешь, что я рядовой следователь районной прокуратуры.

– Ну, не надо прибедняться! Твою фамилию весь город знает. Опыт у тебя огромный, соответствующий…

– Коля, я могу только повторить – спасибо за доверие, но я убеждена, что в бригаде специалисты не хуже меня, и я им ничем полезной быть не смогу. К тому же там ведь уже выработано основное направление расследования?

– Да, основная версия – убийство на почве

Личных отношений. Конечно, его деловые контакты проверяются, но оперативным путем, силами ФСБ.

– Ну вот видишь; так что это фарс, а не расследование. Более того, осмелюсь предположить, что убийство Хапланда будет раскрыто через пять-шесть месяцев, чтобы общественность еще не успела забыть об этом страшном преступлении и чтобы был выдержан приличествующий срок для демонстрации профессиональных возможностей ФСБ. Думаю, что убийцей окажется шизофреник со стажем, которому Хапланд в прошлом году в трамвае наступил на ногу, и тот затаил на него злобу.

По тому, как Заболоцкий насупился, я поняла, что меня занесло не туда.

– Извини, Коля, я так неуклюже пошутила. Мне все сейчас кажется в черном свете. Ты ведь понимаешь…

Коля оттаял.

– Конечно, Машенька, я понимаю. Значит, отказываешься?

– Не сердись, но там и без меня прекрасно справятся. Да и район как я брошу? У нас же Горчаков уходит на повышение, мне просто шефа жалко: я же одна дееспособная остаюсь. Коленька, если ты не смертельно на меня обиделся за мои неудачные шутки, могу я у тебя попросить содействия в одном служебном вопросе? Ты же с Асташиным, прокурором города, общаешься? Не мог бы ты намекнуть ему, чтобы он передал в наш район два дельца? Одно из другого района, а второе из следственной части. На их плечах теперь и Хапланд, они будут только рады отдать. А у меня кое-что вырисовывается по этим делам, было бы любопытно. А, Коля, поможешь?

– Ну что ж, жаль, что ты не хочешь помочь в расследовании актуального преступления. Но, несмотря на то, что ты мне в моей просьбе отказала, я не буду брать реванш. Я тебе позвоню, напиши, какие дела тебя интересуют.

Вышколенные мальчики в коридоре молча вскочили и двинулись – один впереди шефа, другой замыкая шествие. Вице-губернатор, не оборачиваясь, прошел по коридору и скрылся за дверью, ведущей на лестницу. Как и не бывало его, только немытая чашка из-под кофе напоминала о визите небожителя на землю.

На душе было так худо, что хотелось броситься на пол, кататься, выть и стучать кулаками. Вместо этого я набрала номер телефона и сразу услышала веселый голос Горюнова:

– Я весь ухо, говорите!

– Здравствуй, Толик! – неоригинально ответила я на такое оригинальное приветствие.

Голос тут же поскучнел:

– Привет. Слушай, я занят немного, я тебе перезвоню. – и тут же отбой.

До конца дня он так и не перезвонил. Без пяти шесть я позвонила Машке, предупредить, что еду на дачу и не знаю, когда вернусь.

– Представляешь, Маха, Горюнов-то прячется от меня.

– А ты что думала? До него небось слух дошел, что ты теперь женщина свободная, он и испугался, что ты на него права предъявишь. А у него жена и двое детей.

– Если честно, то мне даже думать о нем противно.

– А зачем звонила?

– Сама не знаю. Все-таки любовник…

– Бывший, Маша, бывший, – жестко сказала подруга.

В дверь просунулась голова Синцова:

– Карета подана!

Каретой оказалась светло-зеленая «ауди», дверцу которой Синцов галантно распахнул передо мной.

– Откуда такая роскошь? – поинтересовалась я.

– Приятель одолжил. Говори, куда.

Я объяснила Андрею, как ехать ко мне на дачу, и мы лихо понеслись за город, обгоняя всех остальных, едущих в этом направлении. Когда скорость выбилась за пределы моих представлений о безопасности, я робко пискнула, но Синцов, не глядя на меня, только пробормотал: «Держись, Маша!» и вырулил на тротуар, по которому поехал, не снижая скорости, чтобы обойти пробку из вереницы машин. Прохожие рассыпались в стороны. Наконец мы выскочили на пригородное шоссе, и мой пульс потихоньку пришел в норму.

Я доложила Андрею, что о передаче дел в наш район позаботилась, и туту меня мелькнула мысль, которая не давала мне покоя весь день.

– Послушай, – медленно начала я, – дело Шермушенко мы тоже в общую кучу?..


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю