Текст книги "Героев не убивают"

Автор книги: Елена Топильская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– А сегодня нельзя? – спросила я. Объяснять ему, что у меня нет мобильного телефона, я не стала.

– По-моему, по-русски это называется «выкручивать руки», – заметил Збигнев, отвлекшись от интимной беседы с Мадлен. – А еще я помню такую пословицу: «Тетенька, дайте попить, а то так есть хочется, что переночевать негде».

– Как? – в один голос спросили Йен, Джон и ли Кара.

– Вы очень хорошо знаете русский фольклор, Збигнев, – не удержалась я.

– Но не знаете русских реалий.

– Помилуйте, Мария, – ответил мне Збигнев по-русски, – мы, братья-славяне, слишком долго дружили, чтобы наизусть выучить эти реалии.

Польша – это та же Россия, только еще более ленивая.

– Я не думала, Збигнев, что еще кто-то, кроме русских, любит прилюдно говорить о своем народе гадости.

– Я же говорю, мы многому у вас научились, – подмигнул он, и мы перешли на английский.

– Можно позвонить и сегодня, но может быть, лучше это сделать после того, как мы договоримся? – это Уоткинс робко заметил, дождавшись, пока мы со Збигневом уладим наши славянские трения.

– Видите ли, Йен, надо торопиться, пока на гильзах есть что искать.

Если их отвезут нашим экспертам, все следы сотрутся.

– Как это сотрутся? – не понял англичанин. – Кто сотрет?

– Эксперты. Они же будут проверять гильзы только для того, чтобы сказать, из одного оружия они выстрелены или из разных.

– Мария, я плохо понимаю особенности русского законодательства, но чувствую, что вам нужно помочь. Не волнуйтесь, все будет в порядке. Пойдемте звонить.

Мы с Уоткинсом вышли из пивнушки и отправились в университет, потому что звонить из гостиницы было очень дорого. Когда мы перешли дорогу, нас догнал Пьетро ди Кара.

– Меня очень интересует это исследование. Вы не будете возражать, если я увяжусь за вами? Хочу присутствовать. – Он взял меня за руку. – Тем более что Джон с Олави отправились дегустировать темный эль, а Збигневу явно не терпится обсудить проблемы борьбы с организованной преступностью персонально с Мадлен.

– Конечно, Пьетро. А я давно хочу обсудить кое-какие проблемы с вами.

Он так явно обрадовался, что мне стало смешно. Все-таки мужчины одинаковы во всех концах земного шара. И в этот момент я поняла, чем Пьетро ди Кара так привлекает меня. И светлая масть, и выразительные глаза, и веселый легкий нрав – все это до боли напоминает мне доктора Стеценко. Неужели я никогда не вылечусь от этой болезни? Уже сколько времени мы не вместе, а в душе все еще щемит. Я взяла Пьетро под руку и крепко прижалась к нему под предлогом, что мы обходим лужу. Какая разница – Саша Стеценко или Пьетро ди Кара, раз они так похожи?

По дороге в университет я так тесно прижималась к Пьетро и так явно заигрывала с ним, что он, по-моему, слегка обалдел. Но все это ему нравилось, сомнений не было.

В университете нам открыли какую-то аудиторию, и я через международные коды набрала телефон горчаковского кабинета. Висевшие над столом часы показывали одиннадцать вечера, значит, в Питере восемь, но я была уверена, что застану Горчакова в прокуратуре. Он и раньше засиживался на работе, но с тех пор, как наша контора для него стала еще и местом свиданий, наверняка вообще домой не торопится. И точно, Лешка довольно быстро снял трубку. И сразу завопил:

– Ой, Марья, у нас тут такое происходит!

– Леша, время дорого, скажи мне, ты отправил гильзы из ювелирного магазина на экспертизу? – скороговоркой спросила я.

– Конечно, сегодня утром отвезли.

– Все?

– Все.

– Можешь вернуть хотя бы часть? При условии, что эксперты еще не вскрывали упаковку?

– А при чем тут…

– А при том, что я договорилась, что здесь попробуют получить с гильз отпечатки пальцев.

– Так. Думаю, что на баллистике еще за них не брались. Но ты ж понимаешь, только завтра с утра, а то ты звонишь на ночь глядя…

– Леш, заберешь хотя бы часть гильз, хотя лучше бы все, а завтра я тебе позвоню, скажу, как их сюда в Англию отправить.

– Знаешь, Машка, нас с тобой уволят. Как я отправлю кровные вещдоки в Англию? А если они пропадут?

– Не должны.

– Все равно, это нарушение. Я не могу вещдоки отдать незнакомым людям.

А что за экспертиза? Нельзя мне еще по двум убоям гильзы туда заслать? Слушай, Кораблев звонит каждый день, спрашивает, нет ли от тебя известий, вручила ли ты его посылку.

– Я его убью, можешь так и передать. Все, Леш, целую, позвоню завтра.

Я отключилась, а Пьетро, задумчиво поглаживая меня по руке, сказал:

– Мария, если есть проблемы с тем, как доставить эти гильзы сюда, я могу помочь. Я знаю кое-кого из Интерпола, они могут связаться с московским отделением и найдут способ переслать гильзы, пусть ваш коллега только довезет их до Москвы.

Я, конечно, сразу ухватилась за эту идею, и Пьетро начал созваниваться со своими знакомыми. И несмотря на наличие у него мобильного телефона, предпочел тоже делать это с университетского аппарата. Разговаривал он большей частью по-итальянски, так что я ничего не поняла, кроме одного: гильзы наши доставят, куда следует. Оставались сущие пустяки – уговорить английских экспертов заняться нашими гильзами. Но мне почему-то казалось, что с этой задачей мы справимся.

После окончания деловых переговоров англичанин, извинившись, отправился спать. А мы с Пьетро решили прогуляться по обширному лугу и практически до утра бродили между рекой и кампусом, пугая кроликов. Тем для разговоров нашлось великое множество, помимо борьбы с организованной преступностью. На лугу было много кочек, незаметных в темноте. Понятно, что я то и дело спотыкалась, приходилось опираться на Пьетро. А один раз чуть не упала, и мой спутник просто подхватил меня на руки. Но вел себя как джентльмен и границ приличий не переходил, хотя прерывисто дышал. Было очень интересно.

Глава 10

На следующий день мы получили подтверждение, что англичане возьмутся за исследование гильз; потребовалось еще три-четыре телефонных звонка, и через день вещдоки торжественно прибыли в Колчестер. Я слезно умоляла англичан провести экспертизу до моего отъезда, чтобы я могла забрать гильзы с собой, но оказалось, что это невозможно технически, методика экспертизы предполагает определенный период времени. Уезжала я из-за этого с тяжелым сердцем, но меня успокоил ди Кара, торжественно пообещав, что через своих друзей в Интерполе он получит наши гильзы и найдет способ доставить их прямо в Питер. Молясь про себя, чтобы друзья Пьетро оказались действительно из Интерпола, а не из русской мафии, я помахала на прощание Великобритании, и Пьетро посадил меня в самолет.

Кораблевская посылка была оставлена на хранение в Эссексском университете, нерадивым друзьям оперуполномоченного Кораблева сообщено, где она хранится, чтобы они могли приехать и забрать ее. Поначалу, когда я наконец до них дозвонилась, у меня мелькнула мысль поручить им переслать наши гильзы после экспертизы, но потом я подумала, что эти безответственные люди наверняка гильзы потеряют. На самом-то деле мне хотелось, чтобы проблему доставки гильз взял на себя Пьетро.

Со всеми участниками семинара мы распрощались самым душевным образом, кроме представительниц стран Балтии. Мадлен улетала почти одновременно со мной, и у паспортного контроля лил слезы Збигнев.

В самолете я закрыла глаза и предалась воспоминаниям. Пьетро ди Кара, естественно, не выходил у меня из головы, заслоняя собой даже проблемы раскрытия преступлений и соблюдения процессуальных сроков. Во время нашей прогулки под вековыми дубами мы коснулись его и моей личной жизни. Оказалось, что мы ровесники. Он, правда, на некоторое время впал в ступор, узнав, что я младший советник юстиции, в переводе на армейские звания – майор; у них в итальянской полиции это все равно что генералиссимус. Он-то, бедный, всего лишь сержант, но по возвращении на Сицилию будет сдавать экзамены на капитана. Надо выдержать экзамены по двенадцати дисциплинам, чтобы получить капитанский чин.

Что же касается его личной жизни, – кто его знает, так это или нет, но он сказал, что не женат, что в их семье все мужчины (а у него четыре брата) вообще поздно женятся.

Кроме того, он совершенно неприлично обрадовался, узнав, что я тоже свободна. Но вот у меня, например, известие о том, что он не женат, вызвало больше подозрений, чем радости. Это в юности можно безоговорочно доверяться понравившемуся мужчине, а в моем возрасте, если встречаешь свободного мужчину, не горбатого и не состоящего на учете в ПНД, то в первую очередь думаешь, а что ж это он никому не нужен?

Когда мы расставались, он заявил, что через месяц у него отпуск, и он обязательно прилетит в Россию, чтобы повидаться со мной. А потом, размечтался он, мы с ним поедем или снова в Англию, или в Швецию, у него там друзья. Я спросила его, неужели он может в отпуске проехаться по Европе только на свою полицейскую зарплату? Он смутился и залепетал, что у них, в принципе, и сержанты полиции получают достаточно; конечно, к высшему классу общества они не принадлежат, но средний уровень жизни их зарплата может обеспечить. Я выяснила, что поездка по Европе на арендованной машине, с проживанием в четырехзвездочных отелях, без необходимости экономить на выпивке, – это и есть в понимании итальянского полицейского средний уровень жизни. Дом на побережье он купить не может, но снять квартиру в хорошем районе, ездить на приличной машине и содержать неработающую жену его доходы позволяют. Я понимаю, Мария, лепетал он дальше, что ты зарабатываешь гораздо больше, но вот я стану капитаном…

Пришлось признаться Пьетро, что зарплата старшего следователя прокуратуры в России не позволяет вести такую жизнь, как он описал. И даже для того, чтобы купить в Великобритании сувениры для близких, мне пришлось занять денег.

По-моему, он мне не поверил…

Почувствовав, что воспоминания о Пьетро меня слишком увлекли, я решила отвлечься. В кармашке сиденья передо мной торчала какая-то газетка на русском языке, и я вытащила ее и перелистала. Мое внимание привлекла статья, подписанная старым знакомым Антоном Старосельцевым, Там говорилось о том, что раньше он рассказывал читателям о намерениях Кремля обустроить под Петербургом морскую резиденцию президента, а сейчас он делится последней новостью – на одной из питерских верфей начато строительство президентской яхты. Информация об этом заказе особо не афишируется, но корреспонденту удалось выяснить, что штабной катер, предназначенный для ведения переговоров и охраны президента, будет иметь на борту все, что необходимо для комфортного плавания, и комплект вооружения, включая зенитный комплекс; быстроходность катера составит до пятидесяти пяти узлов, а стоимость этого заказа около миллиона долларов. Я порадовалась за президента, а заодно и за Старосельцева, который по этому информационному поводу наверняка получил хоть какой-то гонорар, и тут мой взгляд упал на соседнюю статью. Она называлась «Ничего не вижу, ничего не слышу». Статью сопровождал шарж – три обезьяны, закрывающие себе лапами уши, рот и глаза. Мои глаза сразу выхватили из текста слова «прокуратура Архитектурного района», «прокурор Ковин» и «следователь Швецова». И еще – фамилию Масловского.

Я перевела дух и стала читать.

Статья была написана очень хорошим языком. И очень зло. Если бы я не была одной из героинь статьи, я бы решила, что такие люди не могут работать в прокуратуре; недостойны. Они заслуживают гражданской казни. Да, надо было мне слушать Лешку, когда он пытался по телефону предупредить меня. Публикация была напечатана под рубрикой «Журналистское расследование». В ней шла речь о том, что за последние годы наша прокуратура не была замечена в каких-либо общественно-полезных деяниях или профессионально выполненных обязанностях, напротив, все, что исходило от прокуратуры, либо носило откровенно конъюнктурный, политический характер, либо имело коммерческий душок и было весьма грубо сляпано. Но то, что произошло в последние дни, просто ставит под сомнение целесообразность существования этого института в нашем государстве.

Тем более что Совет Европы уже высказывался о необходимости реорганизации этой тоталитарной машины. Но это все прелюдия. А существо, собственно, в том, что на этот раз прокуратура обкакалась настолько, что прокурор города должен был бы уже пустить себе пулю в лоб. Началось с того, что прокуратура нагло отрицала то, что стало достоянием общественности благодаря профессиональной работе журналистов, а именно: похищение жены топливного магната Масловского. Средства массовой информации просто на блюдечке с голубой каемочкой поднесли это похищение правоохранительным органам, но работники прокуратуры района (вот тут появились имена прокурора Ковина и следователя Швецовой) совершили должностное преступление, умышленно скрыв факт похищения. Ладно, когда этим занимается милиция; они традиционно скрывают от учета преступления. Но когда на тот же путь ступает прокуратура, призванная надзирать за законностью, – тогда уже рушатся основы государства. И главное, что сокрыто и как: не какая-нибудь мелкая кража, по которой и пожаловаться-то некому, а громкое и тяжкое преступление, в котором замешаны сильные мира сего. Под давлением общественности прокуратура была вынуждена симулировать проверку и завершила ее вынесением незаконного. постановления – якобы об отсутствии события преступления. Вот так. И возникает закономерный вопрос: сколько заплатили упомянутым сотрудникам заинтересованные лица, чтобы было вынесено именно такое постановление? И если бы на этом все кончилось, то было бы еще полбеды. Но преступное бездействие прокуратуры приводит к совершению еще одного тягчайшего преступления, повлекшего смерть четырех человек. Речь идет о нападении на ювелирный магазин. У редакции есть серьезные основания полагать, что это нападение напрямую связано с похищением жены Масловского. Что за основания? Уж если прокуратура не в состоянии сама добывать доказательства средствами, прописанными в законе, – милости просим в редакцию, где журналисты попытаются научить «профессионалов» в кавычках, как надо расследовать преступления, и передадут им эти доказательства. Кстати, как стало известно редакции, одна из участниц должностного преступления, так называемый следователь Швецова, как наиболее преуспевшая в борьбе с организованной преступностью, командирована на международный семинар. Можно себе представить, каким опытом поделится эта специалистка! И можно себе представить, каковы же остальные «профессионалы» в нашей прокуратуре, если наиболее преуспевшей считается мадам Швецова…

Я могла бы даже не смотреть на фамилию журналиста под статьей. Я знала ее и так: это Трубецкой.

Сложив газету, я некоторое время пыталась унять сердцебиение. Ну что ж, как ни обидно сие признавать – эта прилюдная оплеуха есть результат моего конформизма. Я, мол, приняла решение, а если вы, ; господин прокурор, хотите его изменить, пожалуйста, я бороться не буду. И если мой коллега собирается вынести постановление от моего имени, но противоречащее моему мнению, – что ж, пожалуйста, делайте, что хотите. И правильно, вы, Мария Сергеевна, получили; нечего подставляться. Хотя все равно обидно. У меня даже слезы на глаза навернулись. И ближайшее будущее в связи с этим представилось мне мрачным, изобилующим разнообразными взысканиями и общественным остракизмом.

В аэропорту меня встречали Кораблев и Горчаков, конечно, под ручку с Зоей. Рожи у них были постными, даже радость встречи их не просветлила.

Я сказала Лешке, что все уже знаю, и показала газетку со статьей Трубецкого.

– Нет, Маша, это не все, – мрачно сказал Лешка и потряс целой кипой разнообразных изданий.

– Что, это все про меня?! – ужаснулась я.

– Я же сказал, это еще не все.

– Машка, ты не обижайся на Лешу, – вступила Зоя, тревожно на меня глядя. – Он же не нарочно…

– Ты про постановление?

– Ну да.

После чего я узнала, что в городской прокуратуре проводится проверка по факту незаконного отказа в возбуждении уголовного дела в связи с похищением супруги Масловского. Ждут меня, чтобы получить объяснение и объявить взыскание.

Что ж, этого следовало ожидать. Если меня сейчас накажут, я лишаюсь премии за третий квартал и по итогам года – наказанные у нас пролетают мимо денег. А это существенно бьет по моему карману одинокой матери.

– Ладно, – я тряхнула головой. – Ничего уже не поделаешь. Меня вот больше волнует, каким образом похищение жены Масловского связано с разбоем в ювелирном…

Лешка и Кораблев переглянулись.

– Может, мы уже поедем наконец? – недовольно спросил Кораблев. – Или вы так и будете проводить в аэропорту производственное совещание?

– Хорошо, – пожала я плечами. – Может, ко мне заедем? Чая попьем, заодно ты, Горчаков, мне все гадости расскажешь.

– Вот, конечно, только чаем кишки полоскать, – забурчал Кораблев, открывая машину. – Обеда у вас, естественно, нету?

– Леня, побойся Бога. Я только что прилетела после недельного отсутствия, откуда обед?

– У хорошей хозяйки обед всегда есть, – возразил Кораблев, но как-то вяло, лишь бы что-то сказать.

– Между прочим, Машка, пока мы тебя ждали, они два раза ели в буфете, – наябедничала Зоя. – Съели четыре антрекота и две котлеты по-киевски. И по пирожному…

Но тем не менее, когда мы доехали до моего дома, мужики нечеловеческими усилиями впихнули в себя сковородку жареной картошки и яичницу из десяти яиц, при этом Кораблев ворчал, что яйца несвежие, недельной давности, а у него гастрит. После чего начали рассказывать.

Дело по нападению на ювелирный магазин Лешка принял к своему производству. В первые дни ничего не вырисовывалось, и больше всего смахивало на дилетантский разбой. Оставшиеся после отправки в Англию гильзы эксперты проверили по пулегильзотеке, проверка ничего не дала. Поставили украденные из магазина украшения в картотеку похищенных вещей, разослали ориентировки.

Агентура молчала. И на третий день Горчакову, сидевшему в кабинете и лениво разбиравшему всякие вещички, извлеченные из карманов одежды убитого Асатуряна и из «бардачка» его машины, пришла в голову неординарная, прямо скажем, мысль.

Он вытащил из кучи вещей таксофонную карту, подивился, зачем она человеку, в распоряжении которого было четыре мобильных телефона, но все же послал опера в телефонную компанию с запросом, звонил ли куда-нибудь покойный в последнюю неделю перед смертью. И на следующий день опер привез ему справку о звонках господина Асатуряна с помощью таксофонной карты.

Первый звонок имел место за два дня до прошедшей субботы, длился три минуты, потом было еще шесть звонков по тому же номеру, достаточно длительных, а начиная с воскресенья господин Асатурян пять раз набирал тот же номер, но, судя по всему, разговора не происходило, а на карте эти разговоры отложились, поскольку там стоял определитель номера, а когда он включается, срабатывает соединение. Лешка подумал, что разговора все-таки не происходило, потому что продолжительность всех этих звонков была практически одинакова и невелика. Я бы тоже, как и Лешка, решила, что пять звонков в одно и то же место за довольно короткий отрезок времени могут, скорее всего, означать, что Асатурян не разговаривал ни с кем, а просто настойчиво пытался дозвониться. Данных о том, что он страдал старческим маразмом или болезнью Альцгеймера, у нас не было; ну и с чего бы ему тогда по пять раз названивать по одному номеру? Естественно, опера нашего убойного отдела тут же установили адрес, куда звонил Осетрина, и рванули туда. А там…

– А там, Машка, съемная хата. И хозяин, который сообщил, что неделю назад в его квартире сняли комнату двое молодых мужиков, баб не водили, водку не пьянствовали, уходили на весь день, возвращались поздно, трезвые, говорили мало. Сам он в квартире постоянно не жил, эти подробности ему соседи докладывали. Хозяина я допросил, соседей тоже, комнату осмотрел сам. И нашел там газетку, на которой, по всей вероятности, что-то записывали. Вернее, не так: писали на бумаге, подложив газетку. И отдал я эту газетку – просто от безысходности – криминалистам нашим.

Лешка сделал драматическую паузу.

– И что же там записывали? – потеребила я его за плечо.

– Номер машины одной.

– Установили? Горчаков помолчал.

– А чего там устанавливать? – промычал он, отводя глаза. – Я его сам хорошо помнил.

Ты же справочку в материал положила, какие машины за семьей Масловских.

– Неужели серебристая «ауди»? Лешка кивнул.

– Леш, а куда делись двое, которые комнату снимали?

– В воскресенье вечером соседи слышали шум в той квартире, но боялись нос высовывать. А с воскресного вечера никто больше тех мужиков не видел. В комнате мебели не особо много, но она вся перевернута. На полу я нашел два мазочка бурых, изъял на всякий случай. Кровь. За батареей – помада и «чек» героина.

– Понятно. А выводы?

– Машка, ну как будто ты сама не знаешь. Эти двое похитили жену Масловского.

– Подожди, но жену Масловского похищали трое.

– Ну да, двое из машины ее выводили, а третий потом отвлек гаишника, чтобы «ауди» увести с набережной. Соседи их видели втроем на белой «шестерке», довольно ободранной. Кстати, «шестерка» стояла в двух кварталах от этой хаты, брошенная.

– В угоне?

– В угоне, – подтвердил Лешка.

– Двое, значит, иногородние, а третий – местный, раз с ними вместе не жил?

– Или хату снимал в другом месте, – вмешался Кораблев.

– А Осетрина, получается, при делах, – продолжал Лешка. – С учетом его криминальной специализации. Да, еще знаешь, что интересно? Меня шеф на месте происшествия заставил обработать на пальцы салон машины Асатуряна. Я еще покривился – что это даст? А знаешь, что это дало?

– Догадываюсь, Леша. На рулевом колесе нет пальцев Асатуряна.

– Блин, Машка, все еще круче. В комнате, которую снимали загадочные мужики, я тоже все на пальцы обработал. И еще микрочастицы кое-где поснимал.

Так вот, на рулевом колесе в осетриновской машине – пальцы из тех, что я в комнате собрал. И на водительском сиденье две шерстинки совпали.

– Ты уверен? – я заволновалась. – Леша, но тогда…

– Подожди, Машка, это еще не все. А из-под водительского сиденья я забрал тряпочку грязную. Так, на всякий случай. Знаешь, что на ней эксперты нашли?

– Ничего, кроме оружейной смазки, в голову не приходит, – пробормотала я. И попала в точку. – Леша, напрашивается такое объяснение: Осетрина замышляет похищение жены Масловского, привозит исполнителей, те осуществляют похищение…

– Не воображайте, Мария Сергеевна, что вы одна тут умная, – прервал меня Кораблев, как толвко дожевал конфеты, найденные им в серванте. – Я тоже могу рассказать, что было дальше. У Масловского, знаете, какая служба безопасности? Куда там нашему РУБОПу… Когда ему выставили требование денег, его бойцы нашли как-то исполнителей, вытащили их с бабой вместе…

– Мы уже проверили, Масловский и жена его в понедельник улетели в Испанию, – вставил Лешка.

– Попрошу меня не перебивать, – поморщился Кораблев и продолжил:

– И помочили исполнителей. А трупы закопали где-то.

– Да? – я прищурилась. – Всех троих помочили?

Кораблев кивнул и развернул фантик на очередной конфетке.

– Ленечка, а как же пальцы на руле асатуряновской машины? Они там могли остаться при единственном условии – этот человек сидел за рулем, когда машина приехала в ювелирный магазин. Но это, стесняюсь сказать, случилось через два дня после похищения.

– Вечно вы, Мария Сергеевна, все опошлите, – проворчал Кораблев. – Все так хорошо сходилось…

– Ладно, это детали. Скажите мне, что с делами?

Лешка понял, что я хотела сказать.

– Маш, – он покаянно склонил голову, – из-за меня тебя накажут. Ты ведь хотела дело возбудить, а я поддался на провокацию и постановление об отказе вынес от твоего имени. И шеф тоже – последние волосенки на себе рвет. Хочешь, я тебе буду отдавать свои премии?

– Хочу, – вздохнула я. – Ты мне расскажи, как сейчас дела обстоят?

– Городская возбудила дело по факту похищения жены Масловского…

– Без их заявления?

Лешка кивнул.

– И нам скинула. И в порядке наказания велела тебе им заниматься. А у меня разбой по ювелирному, создана бригада.

– А кто в бригаде?

– Ты и я.

– А оперативное сопровождение?

– Неофициальное – вон Леня…

– Что значит «неофициальное»?

– Ну, – Лешка помялся, – официально с нами ФСБ работает. А Ленька так, подсвечивает…

– А кто из ФСБ? Я их знаю?

– Царицына ты видела на месте происшествия. А еще Серега Крушенков. Он говорит, что тебя знает.

С Крушенковым я действительно сталкивалась несколько лет назад, когда расследовала дело в отношении лидеров «Русского братства» – натуральных фашистов, у которых даже символика напоминала недоделанную свастику. Они организовали тир, в котором отстреливали бомжей, отрезали у них уши в качестве трофея, мариновали эти уши в банках и очень собой гордились.

Совместную работу с Крушенковым я вспоминала с удовольствием, несмотря на то что в сотрудничестве с ФСБ были свои особенности. Правда, Крушенков был несколько нетипичным комитетчиком, позволял себе больше, чем его коллеги, затянутые в мундиры и лопающиеся от сознания собственной значительности. Был, например, один случай, когда другие сотрудники дома на Литейном косо на Сергея смотрели из-за его нехарактерного для Большого дома поведения. Мы тогда безуспешно пытались допросить в качестве свидетеля бывшего гражданина Советского Союза, а ныне – жителя Финляндии, который из вредности отказывался пользоваться своим родным русским языком и косил под иностранца, ломано доказывая, что ему требуется переводчик. В том же РУБОПе с этой проблемой справились бы в шесть секунд; сказали бы – ах, тебе переводчик нужен? Будет тебе переводчик, и тут же пришел бы собровец в маске и, поигрывая резиновой дубинкой, спросил бы – ну, кто здесь по-русски не понимает? А?! Сразу же все начинали понимать по-русски. Рафинированные чекисты же на такое пойти не могли и пребывали в растерянности, пока Крушенков не отвел «иностранца» к окошечку и, кивнув на занесенный снегом внутренний двор главка, тихо спросил: «А слово „расстрелять» ты понимаешь?..»

Сожрав подчистую все мои небогатые продовольственные запасы, встречающие удалились с сознанием выполненного долга. А мне предстояло позвонить маме и Хрюндику, прибраться после нашествия коллег, вымыть посуду, принять душ, выгладить юбку, которую я хотела надеть завтра, и собраться с мыслями. Вот это и оказалось самым трудным. Стоя под душем, я уже не верила в то, что еще сегодня утром дышала английским воздухом и наслаждалась общением с приятным мужчиной, которому безусловно нравилась. Все это уже в прошлом, в какой-то другой жизни. А в этой жизни – выговоры, пасквили в прессе, работа на износ, долги и отсутствие денег. И еще – Италия очень далеко.

Поставив будильник на полвосьмого утра, я долго ворочалась в постели и вспоминала про Пьетро. И чем ближе было утро, тем дальше казался мне мой итальянский кавалер; да, мне было очень хорошо с ним, но это отношения без будущего: где он, а где я… Зато здесь Сашка. Может быть, стоит попробовать возобновить наши отношения? Пожалуй, я позвоню ему завтра… Хотя завтра я не смогу. Закопаюсь в бумажки, будут неприятные разговоры, испортится настроение… Интересно, угнанную «шестерку» отдали владельцу или она стоит где-нибудь на штрафной стоянке? Пальцы оттуда хоть взяли? И микрочастицы оттуда не помешают. А если Асатуряна и девушку привез в магазин водитель, то куда, интересно, он делся? Не он ли, часом, расстрелял хозяина? На тряпочке-то из-под сиденья – оружейная смазка. Если это так, то мы имеем хотя бы приблизительные, но все же приметы, со слов человека, сдававшего похитителям комнату, и соседей.

Значит, в целом не так уж мало у нас: приметы, отпечатки пальцев… Тут я остановилась. Нет, приметы сработают в случае с похищением. Пальцы – вообще ни на что не сработают. В ювелирном магазине он следов пальцев не оставил. Кроме того, вопрос: если он принимал участие в похищении, почему его не забрали вместе с остальными? А если он просто отсутствовал, когда служба безопасности Масловского нашла похитителей, то почему Асатурян его не спрятал, а наоборот, разъезжал с ним по городу? Асатурян-то нам ничего уже не расскажет.

Ладно, начнем собирать дело по крупицам, по зернышку. В конце концов, я расследую похищение человека, а не разбой, в ювелирном. Вот похищение я и отработаю как следует. А на личную жизнь, как всегда, времени уже не останется.