Текст книги "Зеркало Пиковой дамы"
Автор книги: Елена Ткач
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)
– Ну... я об этом не думала.
– Вот! – Далецкий снова устремился вперед, он двигался быстро, бесшумно, как будто парил над землей. – Мы не привыкли думать! Мы не готовы к откровенности с самими собой! И если прожить в этой душевной спячке ещё пару-тройку лет – все! – душа размагнитится, она перестанет мучить вас настойчивыми вопросами, с которыми неудобно, с которыми больно жить! Жизнь – это боль! Но её не надо бояться, через эту боль нужно пройти, как сквозь огонь! И тогда жизнь откликнется, она не устоит перед вашим мужеством и подарит вам настоящую радость. Радость любить ее! И нет ничего, поверьте мне, что было бы слаще этого!
Он вдруг резко остановился, точно напоролся на незримую стену, потом медленно повернул голову и замер, глядя в зеркало в раме напротив зеркальной стены. Аля как раз сидела против этого зеркала и тоже взглянула туда. Она увидела в нем Таин затылок, себя, Далецкого, который возвышался над ней... и чью-то тень. Да, там был неясный силуэт человека – женщины. Она мелькнула в зеркале и пропала. И, похоже, Марк Николаевич тоже видел её – его губы дернулись и, едва сдержав восклицание, он побледнел. Спрятал лицо в ладонях, потом отнял их и улыбнулся какой-то вымученной принужденной улыбкой...
– Холодает... Минус десять, наверное. А утром было выше нуля!
Он быстро нагнулся, подхватил с полу сверкающий шар и с криком: "Лови!" – швырнул его над столом... это произошло так стремительно, что никто не успел среагировать и поймать шар – тот пролетел над головами и угодил прямо в окно. Послышался звон стекла, в разбитое окно влетел снег и ветер, пахнуло холодом... а шар отскочил в сторону и преспокойно вернулся к хозяину.
– Да-а-а, бывает! – ошарашенно брякнул Пашка. Тая молниеносно ущипнула его, и тот сразу примолк.
Ворвавшийся ветер разметал бумаги на столе, все вскочили... Далецкий стоял неподвижно. Никто не решался произнести это вслух, но все чувствовали, что случившееся – недобрый знак. Очень недобрый! И тут нет виноватых: ни Марк Николаевич, который рассчитывал на быструю реакцию учеников, ни ребята, которые не успели среагировать, по сути здесь не при чем. Просто к ним ворвалось что-то... оно было здесь, рядом, но никто этого видеть не мог. Что это: весть из прошлого, дух Пушкина, который они потревожили? Неумелые дилетанты, замахнувшиеся в своих детских играх в театр на сценическое воплощение одной из самых загадочных повестей... Или что-то еще, что-то иное, не менее грозное и мстительное? Никто не знал.
– Репетиция отменяется, – глухо обронил Марк Николаевич. – Витя с Пашей, обмерьте проем окна и завтра с утра закажите и вставьте стекло. Вот деньги, – он достал бумажник и отсчитал нужную сумму. – Пожалуйста, здесь больше не оставайтесь – холодно. Завтра попрошу прийти за час до спектакля: разведем мизансцены с Аленой – она заменит Наташу.
– А что с Наташей? – робко спросила Тая.
Марк Николаевич поглядел на нее, на других... и ничего не ответил. Повернулся и, не попрощавшись, вышел из зала.
Глава 4
ЗАПИСНАЯ КНИЖКА
– Мам, а можно у нас одна девочка пару дней поживет?
Прошла неделя с того дня, как Аля впервые переступила порог студии "Лик" и стала полноправным членом театрального братства – решилась, не раздумывая, в первый же день! А кто б сомневался...
Она нырнула в жизнь студии с головой и не представляла, как могла раньше жить без нее. Без этих бесконечных разговоров о жизни, этюдов, когда становишься всем, чем угодно, и все покатываются со смеху, когда, например, представляешь шипящую на сковородке котлету или вагонетку, которая сходит с рельсов... А бесконечные актерские байки, а розыгрышы, а взрывы хохота... и та поддержка, которую ощущаешь, когда что-то не получается, и каждый старается помочь, подсказать... А репетиции, когда исчезает время, и перестаешь быть собой, и оказываешься другим человеком, и понимаешь, что можно думать и чувствовать совсем по-другому...
Теперь она вела беседу с мамой, сидя на кухне: набила полный рот орехами и при этом старалась, чтобы фразы звучали четко и ясно – это было одно из упражнений, которые задавала им педагог по сценической речи, Ирина Викторовна.
– Ты сначала прожуй, а потом говори! – сообщила ей мама. – Что за девочка?
– Ну, из студии... – Она торопливо проглотила орехи, чуть не подавившись, – как видно, до настоящего мастерства в искусстве беседы с набитым ртом было ещё далеко! – Она, понимаешь, живет прямо там, ей жить негде... так получилось. И ни помыться, ни выспаться – у нас же работа кипит с утра до ночи: молотки стучат, пилы всякие... ну, опять же, репетируют допоздна.
– Да, это я уже поняла – ты вчера явилась в начале первого! И надолго она у нас собирается поселиться?
– Мам, это не она собирается, это я её пригласила. Вернее, ещё не пригласила – как ты скажешь... Она очень хорошая.
– Ох, что с тобой поделаешь... пускай поживет.
– Мам, ты – чудо! – Аля кинулась к ней на шею.
– Ой, отпусти, сейчас задушишь! Как её зовут-то?
– Маша. Так я скажу ей? А когда можно?
– Да, хоть сегодня. Я лимонник испеку. Только чур без воплей, сидите тихо, как мышки, чтобы маленького не беспокоить.
– Мамочка, милая, ты не бойся, мы роли будем учить. Вернее, учить буду я, а Маня мне помогать будет. Мы с ней на пару совершим глубокое погружение в систему Станиславского! Ой, знаешь, мне же столько всего знать нужно: наши-то уже больше года в студии, они уже так много всего умеют, а я ещё полный ноль! И несмотря на это... прямо с места в карьер!
– В каком смысле?
– Мам... я вообще-то говорить не хотела, думала сделать сюрприз... Но не могу удержаться, меня прямо-таки распирает от радости! Марк Николаевич дал мне главную роль!
– Батюшки! И кто ж ты у нас теперь?
– Лиза в "Пиковой даме"! Ты представляешь?
Мама вздрогнула и отшатнулась. Чай в её чашке выплеснулся на блюдце. Но Аля, поглощенная своей радостью, этого не заметила.
– Знаешь, мам, мне такого и во сне не снилось... Вот стану знаменитой актрисой, буду играть во взрослом театре, в кино сниматься, а все твои знакомые будут тебе завидовать! Это кто, неужели дочка Анны Андреевны?! Она, она!!! И как на мать похожа – такая же красавица!
– Дурочка! – Анна Андреевна уже овладела собой и сидела прямая, грустная. – Размечталась...
– А что, мам, ты думаешь, у меня не получится? Еще как получится – вот увидишь! И наш руководитель Марк Николаевич говорит, что у меня все данные, чтобы стать актрисой. А он известный режиссер.
– Погорелого театра? – прищурилась мать.
– Почему, он и в ТЮЗе работал, и в Станиславского, и в театре Ермоловой долго был штатным режиссером...
– И в Большом, и в Малом... – усмехнулась мама. – А почему же ушел?
– Ну, не знаю... Наверное, потому, что захотел свой театр создать. Сейчас, знаешь, сколько новых театров образовалось? Жуть!
– Ну вот, все к тому шло... Ты с пеленок горела идеей стать актрисой... Бабушкины гены... ох! Как же я этого боялась, Господи!
– Мам, ну что ты, это так здорово! Я даже не представляла! А сцена... знаешь – это просто сдохнуть можно, когда на сцене стоишь, а вокруг декорации, свет такой... а перед тобой темнота, и ты говоришь людям такие слова удивительные, и все тебя слушают, тишина... а потом вдруг музыка... нет, я не смогу объяснить, но ты ведь понимаешь?
– Понимаю... – задумалась мама. – И когда же твой первый спектакль?
– Числа десятого февраля. Я буду в "Синей птице" Фею играть. А знаешь в чем концепция нашего спектакля? – Анна Андреевна едва не фыркнула, когда дочь с самым серьезным видом произнесла слово "концепция", но сдержалась. Мам, не смейся, это правда серьезно! Так вот, он про то, что чудо – оно внутри нас. Все думают, что чудеса – это всякие там знамения на небесах, явления и все такое... А чудо – в самом простом, в каждодневном, как бы в самой жизни растворено. А жизнь – это как бы такая ткань, понимаешь, а на ней узоры, знаки всякие вытканы... И надо научиться понимать эти знаки. Нам все время как бы что-то подсказывают, предупреждают... ну, так Марк Николаевич говорит. В общем, надо быть очень внимательным и учиться читать, понимаешь?
– Хм, интересно! А можно спектакль поглядеть?
– Ну конечно, мам! – Аля даже запрыгала, так обрадовалась. Она думала, что мама будет категорически против её решения стать актрисой.
– Ладно, – Анна Андреевна скорчила смешную рожицу, – предупредишь меня за день до спектакля – я хоть голову в порядок приведу. Где-то, кажется, краска для волос завалялась...
Аля ликовала: мама разрешила Мане пожить у них, сейчас она помчится в студию сообщить радостную весть, вечером будет любимый "лимонник", и они с Маней вдоволь наговорятся! Хотя разговорить Маню не так-то просто – человек та довольно замкнутый. Но она попробует. Ведь согласилась же Маня помочь разобраться в системе Станиславского! Але казалось, что эта девчонка, которая едва ли не полгода жила среди цыган, знает о жизни много такого, чего ей и не снилось!
– Слушай... – посерьезнела мама, – ты все о себе, да о себе... Я знаю, тебе пора убегать, но расскажи, что за люди там, в твоей студии. Чем заняты, чем интересуются и вообще...Хоть два слова.
– Ну, чем заняты? В школе учатся. Старшеклассники все. Один, правда, уже студент ГИТИСа, Гарик Лучников. Он у нас помреж. Ну, помощник режиссера... Очень смешная парочка: Пашка Дементьев и Витя Миронов по прозванью Мирон. Он всех уверяет, что его папа – Андрей Миронов, но все понимают, что это он просто хохмит... Смешной такой, нелепый, но добрый ужасно! Во-о-от. А ещё Илья Старосельский. Погоди, погоди-ка...
Аля вскочила со стула и вид у неё был такой, точно перед её внутренним взором вдруг замаячила тень отца Гамлета. Она схватилась за голову и принялась, как помешанная, бормотать вслух имена и фамилии.
– Воронин Максим... Дементьев Павел, Дементьев Павел... Так! Да, Миловзорова Маруся! Ну, конечно, конечно, почему же я сразу не догадалась? О, Господи!
– Алька, что ты бормочешь? Да, что с тобой, девочка, милая?! переполошилась Анна Андреевна.
– Мам... нет, это просто невероятно! Значит она из нашей студии! То-то мне все мерещилось что-то, но никак мысль ухватить не могла. Слушай, а тебе случайно не попадалась записная книжка в таком переплете кожаном: на нем ещё Пушкин сидит?
– Случайно Пушкин мне попадался, – сообщила Анна Андреевна, вышла из кухни и скоро вернулась. – Эта? – она протянула Але ту самую записную книжку.
– Ой! – Аля схватила её, лихорадочно перелистала. – Все точно! Мам, а где она была?
– Ты заболела, я стала в твоей комнате прибираться, заметила её на полу под креслом, подняла, поглядела... поняла, что вещь не твоя почерк-то не твой. Ну, и подумала, что кто-то из наших гостей на Новый год потерял. Убрала к себе, а потом это у меня из головы вылетело, потому как ты, моя дорогая, со своим жутким гриппом устроила всем веселую жизнь! А что случилось-то?
– Ой, мам! Знаешь, я тебе потом расскажу, когда со всем разберусь, но история – умереть! Кому расскажи, не поверят! Ну все, лечу в студию, сейчас там будет такое... такое! – Аля закатила глаза, чмокнула мать и умчалась.
Глава 5
ЛЕГЕНДА О ЛЕДИ ШЕЛЛОТ
Аля неслась в студию, как на крыльях, и достигнув земли обетованной, поняла, что явилась рано – никого ещё нет. Не считая Мирона, конечно, тот, как всегда, был на месте в своем закутке и отпер ей дверь. Маруся подозревала, что Мирон просто-напросто школу прогуливает, а родителям лапшу на уши вешает, потому что иначе объяснить его "перманентное" пребывание в студии с утра до ночи было попросту невозможно...
Как ни странно, Мани в её гнезде тоже не оказалось, хотя кто-кто, а она-то должна быть на месте...
– Странненько... – пожала плечами Аля и направилась в зрительный зал ей не терпелось лишнюю минутку побыть на сцене.
В зале было темно, за кулисами горел дежурный свет, и сцена тонула в полумраке слабых отсветов. Алины шаги гулко раздавались в тишине. По сцене бродили тени, скользящие, зыбкие... и картина эта казалась такой колдовской и загадочной, что от этого шли мурашки по коже. Аля, закусив губу, поднялась по приставной лесенке и спряталась за правой кулисой, возле пульта помрежа. Ей до смерти хотелось выйти на сцену и сделать что-нибудь: пройтись в вальсе, прочитать стихотворение, воздеть руку в царственном жесте, изобразив королеву... или прокукарекать. Но она никак не осмеливалась. Сцена пугала её.
И все-таки Аля осмелилась! Легонько, на полупальчиках она прокралась на сцену и тут заметила слева, у задника какое-то сооружение. Ширмы! Интересно... Она заглянула внутрь... На невысоком постаменте, занавешенном черной тканью, слегка наклоненное под углом к залу, стояло её зеркало! По сторонам от него – два других, поменьше. Все три казались висящими в воздухе из-за эффекта, которое создавала черная ткань. Слабые блики света играли в центральном стекле, казалось, оно само светится...
– Здравствуй! – шепнула Аля и приблизилась к зеркалу.
Чудо какое – лицо её осветилось! Оно словно окружено было еле заметным светящимся ореолом. Но все-таки он был виден воочию – этот круглый, сияющий нимб... И как же она теперь была хороша!
Она глядела на себя и не узнавала. У неё было совсем другое лицо, одухотворенное, вдохновенное! Щеки пылали, глаза горели, кажется, они стали ещё выразительнее, ещё темней. А за спиной, отраженные в зеркалах, по залу скользили тени, расплывчатые, призрачные, точно из потустороннего мира! Реальным казалось только её отражение. Девчонка стояла, не в силах от него оторваться. Она впервые себе так понравилась! Обычно всегда что-то в себе раздражало: то худоба, то слишком крупный рот, то млечная бледность... Но теперь весь её облик казался хрупким и трепетным, а черты выразительными и утонченными. У неё какая-то особая, несовременная красота! И совсем не жаль, что совсем непохожа на раскрашенных модных дев на обложках журналов... А глаза-то, глаза! Того и гляди обожжешься! И овал лица, оказывается, как на старинном портрете. А во всем облике – тайна какая-то...
Аля ахнула и провела ладонями по щекам.
И как раньше внимания не обращала: ведь она почти точная копия бабушки Лизы в юности! Дома у них есть портрет тех времен, когда бабушку только-только в театр приняли! Странно, почему родители этого не заметили, или просто не хотели ей говорить?
Надо же, вот она, оказывается, какая! Будто крылья за спиной выросли, Аля была готова взлететь! Обычная неуверенность в себе исчезла, верилось, что все в жизни сбудется, что она станет большой, настоящей актрисой и сумеет сказать людям что-то важное... скажет им о красоте, о том, что радость и красота рядом, повсюду... Они живут в душе каждого, несмотря на все тяготы жизни, и важно только их разглядеть...
Дверь заскрипела. Кто-то в зале – шаги... Аля быстро юркнула за кулисы.
– Где ты, моя светлая королева? – послышался жаркий шепот.
Гарик! Он, что, заметил, как она сюда проскользнула? Она выглянула из-за кулис.
– Я здесь! – Аля хотела, чтобы голос её, в тон ему, прозвучал интимно и проникновенно, но получился какой-то жалкий писк.
В зале зажегся свет.
– Ты? – ей показалось, что он смешался. – Ты, ты, ты!!! – патетически воздев правую руку, продекламировал Гарик. – Ты – свет души моей, моя Аллея! Ну что, Алька, порепетируем? Как тебе имечко, которое я родил, а? Аллея! По-моему, самое то! – он резко, без перехода взял игриво-насмешливый тон.
– А что ты хочешь репетировать? – ей было ясно, как дважды два, что Гарик ждал здесь другую, но отчего-то актерствовал, чтоб это скрыть. Но зачем? Это было и обидно, и непонятно...
– Этюд. Наверстывай упущенное, ты же у нас теперь прима! Ермолова! Книппер-Чехова! Та-аа-к, сейчас придумаем предлагаемые обстоятельства. Ага, давай, становись вот сюда, у портала. Представь, что тут – дерево. На нем запретный плод. И я хочу его сорвать. А ты – страж, пес, который охраняет дерево. Ну, действуй!
– А что мне делать?
– Представь! Ты пес, значит...
– Значит, лаю и бегаю на четвереньках! – Аля послушно опустилась на четвереньки и принялась громко лаять на Гарика, который болтался вокруг портала и тянул вверх руку...
– Нет, нет, не то! Ты просто изображаешь собаку, а ты должна охранять, понимаешь? Не подпускать меня!
Аля зарычала и вцепилась зубами в его штанину. Гарик принялся дергать ногой, отскакивать, подпрыгивая на одной ножке... их прервали громкие аплодисменты.
– Браво! – прозвучал томный насмешливый голос.
В зале стояла Алена.
Аля поспешно поднялась и одернула юбку. Легко представить, как эта сцена выглядела со стороны! Ей показалось, что Гарик специально придумал такие предлагаемые обстоятельства, в которых Але отводилась весьма нелепая роль. Он знал, что вот-вот появится та, которую ждал. Светлая королева! Этот гад специально выставил её в смешном свете! Аля неожиданно почувствовала такую злобу и ярость, что готова была, кажется, растерзать их обоих... Но Алена, поняв её состояние, подошла к Але, обняла и расцеловала.
– Ты была так убедительна! Я бы никогда так не смогла! – проговорила она с искренним восхищением. – Я когда только-только сюда пришла, Маркуша заставил меня показать, как действует отбойный молоток!
– Ого, круто! – поразилась Аля. – И как же ты выкрутилась? – гнев её мгновенно истаял.
– Ну как? Тряслась вся, издавая кошмарные звуки... Он все говорил: "Не то! Не верю!" – прямо Константин Сергеевич Станиславский!
– Ага, – подхватил Гарик. – Наш Маркуша во всем косит под Станиславского. Просто живая цитата из книжицы "Моя жизнь в искусстве"!
– Он мучил меня дня три, пока не добился, чего хотел. Я так билась в конвульсиях, что у всех волосы встали дыбом! Наверное, дырку в полу проделала...
– Ага, Алена тогда выдала класс! – хрюкнул Гарик. – Но это ж нормально, девоньки, это ж театр! Здесь не может быть ничего такого, что было бы стремно... ну, стыдно, что ли. Главное – достоверность, правда жизни, а остальное – суета сует и всяческая суета!
– Ребят, я... – начала было Аля, которую так и распирало рассказать об истории с записной книжкой.
– Почему вы не готовы к репетиции? – вдруг прогремел гневный голос Далецкого. Он возник так внезапно у самой рампы, что все трое вздрогнули. Почему не установлен свет на сцене, где мой рабочий столик... что вообще здесь происходит?! Как можно опаздывать на репетицию?! Где остальные?!
Остальные горохом посыпались из дверей в зал, как из гнилого мешка, в котором этот громовой рык проделал прореху. Кто-то, действительно, опоздал, кто-то заболтался в репзале... Студийцы сгрудились возле своего художественного руководителя, вытянув руки по швам, и тряслись в ожидании приговора.
Далецкий оглядел их, выдержал паузу... сунул руки в карманы и поднялся на сцену.
– Садитесь. Мне придется начать репетицию с того, чем я думал её закончить – вы сейчас к ней попросту не готовы... – он немного походил взад-вперед, опустив голову и с мрачным видом изучая планшет. – Я расскажу вам одну легенду. Пожалуйста, соберитесь, настройте внимание... и если ещё раз повторится подобное, студия будет распущена. Это не пустые слова! При таком отношении к искусству ничего живого родиться не может. Дисциплина первое, чего требует театр от всех нас.
Ребята с облегчением выдохнули и принялись рассаживаться по местам. Через полминуты в зале установилась напряженная чуткая тишина.
– Это очень древняя история, – начал Далецкий, его голос ожил, стал мягок, глубок, черты разгладились, а сам он опустился прямо на доски планшета, поджав ноги по-турецки. – Это было в Старой Англии времен короля Артура... На острове, неподалеку от Камелота стоял мрачный замок с башней из серого камня. В нем жила леди Шеллот. Она не могла бродить по зеленой траве, глядеть на воды реки, не могла даже смотреть в окно. На это был наложен строжайший запрет. Ни кто его наложил, ни зачем, она не знала, не понимала, что это за проклятье и какое наказание её ждет, если она нарушит запрет... Знала одно: на мир за окном ей нельзя смотреть. В её комнате напротив окна висело большое зеркало. Перед ним – ткацкий станок. Глядя в зеркало, она видела неясное отражение жизни, что текла за окном, и ткала ковер. И узоры нитей на нем изображали картины, отраженные в зеркале. Леди должна была выткать на этом ковре картину мира, который был ей недоступен и которого она никогда не видела...
Далецкий помедлил, поднялся и в задумчивости спустился со сцены. Потом двинулся меж рядами кресел, а глаза его слушателей неотрывно следили за ним.
– Ей это даже стало нравиться. Она к этому начала привыкать. И не хотела нарушить табу. Но однажды утром в зеркале появилось отражение рыцаря. Он ехал неспешно на красавце-коне, солнце играло в его блестящих доспехах, медленно и торжественно колыхались пышные перья на шлеме в такт шагу коня, а длинные черные кудри вились за спиной. Это был сэр Ланселот. Леди не выдержала, она подбежала к окну! Заклятье было нарушено. Потому что юная дева увидела живое воплощение своей потаенной мечты, она узнала свою красоту! И тотчас зеркало треснуло. И ковер разорвало в куски. С криком ужаса леди отпрянула от окна, но было поздно. Беда уж настигла ее... Тогда, как потерянная, она вышла из башни и стала бродить вдоль берега. А потом под стенами замка в Камелоте увидели лодку, медленно плывущую по течению. В ней лежала мертвая леди Шеллот.
Марк Николаевич снова выдержал долгую паузу. Его питомцы притихли, не смея нарушить молчание. Он вдруг быстро, легко взбежал на сцену, и Аля заметила, что он прикрыл черной тканью два боковых зеркала.
– Паша, включи софит, – велел Далецкий, и мощный свет вспыхнул, высветив одинокое зеркало.
– Ой, это оно! – послышалось сдавленное восклицание Таи.
– Я рассказал вам эту легенду, чтобы... нет, сначала пусть каждый скажет, о чем она. Витя, начинай, – он жестом пригласил всех подняться на сцену.
– Ну... – Витька пожал плечами. – Может, про одиночество. Про то, что каждый сидит вот так в своей клетке и ждет чего-то... но не дождется. Скорее помрет!
– Хорошо. Теперь Гарик.
– Она про то, что запретный плод сладок.
– Алена?
– Но человек хочет его сорвать и всегда рвет... всегда делает, что хочет, несмотря на запреты... – она вдруг как-то жалобно хихикнула и бросила быстрый взгляд на Далецкого: как он оценивает её слова...
– Хорош-шо-о... – он вдруг резко обернулся к Мане. – А ты?
– Я? – она глубоко вздохнула. – Я думаю, эта легенда о том, что наш мир – только отражение настоящего... И мы того, другого не видим и никогда не увидим... здесь, пока живы. И даже пытаться заглядывать туда нельзя.
– Так. Очень хорошо! А ты, Аля?
– А я... я не знаю, может быть, это про жизнь художника. Про человека, который делает что-то такое особенное... ну, создает свою красоту.
– То есть, это о творчестве? – подсказал Марк Николаевич.
– Да. – Аля взглянула в зеркало. – Она же – леди Шеллот – должна ткать свой ковер. И рисунок на нем – только слабое отражение той реальности, про которую сказала Маша. То есть, мы живем... и ничего не видим, не знаем. Но художник что-то чувствует... он видит тени в зеркале.
– А что это за зеркало?
– Я не знаю, – она почему-то чуть не заплакала.
– У кого-нибудь есть мысль?
– Ну... – вступил Илья. – Может, это то, что соединяет разные миры, ну, вроде канала, что ли... Только зеркало у каждого свое. Ну, там, сознание, интуиция, воображение... я не знаю.
– Что ж, спасибо! – Далецкий сцепил руки перед собой и скорым упругим шагом закружил по сцене. – Порадовали, молодцы! Прежде всего тем, что были искренни, а это главное. Вы все для себя приоткрыли завесу тайны. Все попытались заглянуть ПО ТУ СТОРОНУ, – он указал на освещенное зеркало. – Но рассказал я вам эту легенду, чтобы вы точнее поняли мой замысел. ПРО ЧТО наш спектакль. Пушкин пишет: "Неведомая сила, казалось, привлекала его к нему." Он имеет в виду Германна и дом графини. Вся повесть – об этой неведомой силе, которая вмешивается в дела людей. И зеркало – загадочный, окутанный суевериями предмет, станет в нашем спектакле символом этой силы. Да, два мира! По ту и по эту сторону. И пока человек – ПО ЭТУ, его жизнь течет по законам обыденности. Но горе тому, – Далецкий воздел указательный палец, – кто захочет заглянуть ПО ТУ сторону... Его жизнь может быть сметена, как колода карт со стола!
– Так вот, – продолжал он, после недолгой паузы. – Германн в сцене у графини не увидит старухи. Нет! Он видит только её отражение в зеркале. Она-то видит его... а он нет! Переступив черту, нарушив границы дозволенного, он вступает в иное пространство. Хотя старуха и умирает, она смеется над ним. Это видно в конце повести. И еще... все, что творит Германн – плод безумия. У него больное, расстроенное сознание. Он одержим жаждою денег. И ещё более он болен идеей разгадать тайну трех карт. А там, где человек все, я повторяю ВСЕ ставит на карту, он летит в тартатары. Его как бы выдергивают, – да-да, вот точное слово! – выдергивают из реальности, цепляют на крюк и подвешивают... за ушко, да на солнышко! Те самые силы, которые велели графине открыть ему тайну, когда она является ему во сне мертвая. Силы, которым продалась и она!
Ребята ощущали в эти минуты какое-то лихорадочное, болезненное волнение. Они попеременно глядели то на своего режиссера, то на сиявшее на полутемной сцене зеркало. Им казалось, что в этот миг они сами прикасаются к запретному и вот-вот что-то может случиться... что-то произойдет.
Между тем, вышагивая и произнося свой монолог, Далецкий внимательно следил за их реакцией. И видя, что они не в шутку взволнованы, воодушевлялся все больше. Наконец, внезапно остановился, присел на корточки и хлопнул ладонями по коленям. И резкий этот хлопок разорвал нараставшее напряжение. Все сразу расслабились, ожили, зашевелились...
– Ну, что я вам скажу... – Далецкий сиял. – Пойдет дело! Вы вошли в это, поняли... Я увидел сейчас, как все были наполнены, как изменились лица, даже дыхание! Запомните это состояние, зафиксируйте его, это наш первый пробный шар... и первая репетиция! Застольный период кончился, – он расхохотался вдруг с видимым облегчением. – Пора на сцену!
Глава 6
ПУГАЮЩИЕ ИЗВЕСТИЯ
– Слушай, он гений! Придумать такое... – Аля никак не могла прийти в себя от волнения.
Они с Маней спешили домой по затихающей к ночи Москве, и каждый предмет на пути, каждый встречный казался им вестником из иного мира.
Машка не скрывала своей радости – наконец-то она поживет в семье, в нормальной квартире! Пускай всего несколько дней... Сначала страшно смутилась, сказала, что всех будет стеснять, тем более в доме ребенок маленький, но Аля её успокоила.
– У меня, знаешь, какие родители! У нас как-то целый месяц родственники из Самары жили, а мама была беременная, и ничего! Она все шутила, пироги пекла... И потом, никому ты не помешаешь, у нас с тобой отдельная комната.
Собрали нехитрые Машкины пожитки и побежали домой. Увиденное и услышанное на репетиции так накалило нервы, что никто из ребят, похоже, ни о чем другом думать не мог. Аля попыталась было поговорить с Ильей, рассказать об истории с записной книжкой, но он только отмахнулся:
– Аленький, давай завтра, а? Я сейчас совершенно стукнутый, ничего не соображаю.
"Ладно, – решила она, – дома Мане все расскажу!"
Маме Маня, похоже, понравилась. Она тут же усадила девчонок ужинать, а за чаем с лимонником Аля принялась пересказывать замысел их режиссера.
– Мам, представляешь, что будет?! В сцене, когда Германн приходит ночью к графине, он её видит в зеркале. То есть, зрители будут видеть актрису, которая играет графиню, а Германн – только её отражение. И знаешь, что это за зеркало? Наше, представляешь? Здорово, да!
– Наше? – переспросила мама и побледнела. – О, Господи! Нарочно не придумаешь... – она сразу потеряла интерес к разговору, как будто её мысли витали теперь далеко.
– А что тут такого? – удивилась Аля. – А главное, мам, концепция! тут она принялась играть роль театрального критика. – Переступив черту, обманув девушку, – он ведь использовал Лизу ради корыстной цели... в общем, он подпадает под действие темных сил и становится их игрушкой, вот! Ну как тебе? Классно, да? А ещё мир как бы двоится, Германн теряет ощущение реальности. Помнишь, когда он узнает тайну трех карт, он даже на словах путается. Его спрашивают: "который час", а он говорит: "без пяти минут семерка" и так далее...
– Он как кораблик... – сказала Маня, задумчиво рисуя пальцем на скатерти невидимые узоры. – Вот он жил-жил... как все. Верней, не как все он себя душил.
– Как это? – не поняла Аля.
– Ну, он же дико хотел играть, каждый день до пяти утра просиживал с игроками, но карт не брал... только смотрел. Я, говорит, не в состоянии жертвовать необходимым в надежде приобрести излишнее... Он разумом жил, все просчитывал. А потом, когда узнал, что графиня знает тайну трех карт, которая позволяет выиграть целое состояние, как с цепи сорвался! Вот я и говорю, что он стал как бумажный кораблик – его понесло. Безумие какое-то... и все ради богатства! И жизнь проиграл.
– А только ли ради денег? – задумалась Анна Андреевна. – Мне кажется, его повлекла сама тайна. Ведь он живет по правилам, и жизнь ясна для него, только очень уж тяжела... но он готов был терпеть и трудиться, а тут такое: загадка, которая опровергает все, чем жил. И если это действительно правда, мир-то другой получается! Им тайные силы правят! Вот он и хочет это проверить, ведь по мысли волевого и разумного Германна такое попросту невозможно! А игра, безумный азарт – территория темных сил. И он вступил на неё ...
– Ой, мам, а мы об этом не думали! – завелась Аля.
– Да, – подхватила Маня, – расчет, умеренность и трудолюбие: вот мои три верные карты, – говорит Германн. Сначала он хочет бежать от искушения, но его стало тянуть, тянуть... он ведь в душе азартный игрок, и не смог устоять – утащили...
– Кто? – не поняла Аля.
– Ну, кто-кто... те, кто велели мертвой графине открыть ему тайну. Те, в чьей власти её душа!
– Девчонки, все, хватит! – не выдержала Анна Андреевна. – От ваших разговоров, да на ночь глядя мороз по коже... Ложитесь спать, двенадцать уже!
Когда Маня, вдоволь наплескавшись в ванной, свежая и сияющая, забралась к Але в постель, чтобы пошушукаться перед сном, та протянула ей записную книжку.
– Вот, погляди. Тебе ничего это не говорит?
– Ой, тут все наши! – Маня листала страницы, меняясь в лице. – Откуда это? И почерк, вроде, знакомый...
И Аля, наконец, рассказала подруге свою историю.
– Ужас какой! – Маня в себя прийти не могла. – Когда, говоришь, это произошло?
– На Рождество, седьмого вечером... Ты знаешь, кто это?
– Это Наташа! Точно она! И почерк её, и твое описание... она и пропала как раз в это время.
