355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Елена Ткач » Царевна Волхова » Текст книги (страница 9)
Царевна Волхова
  • Текст добавлен: 22 сентября 2016, 04:18

Текст книги "Царевна Волхова"


Автор книги: Елена Ткач



сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 9 страниц)

И бегом, бегом по тернистой дороге к дому, что стоит на зеленом родном берегу. Этот берег родной, – лихорадкой стучало в висках, и Тася бежала, бежала...

Она примчалась на Ярославский вокзал на такси за десять минут до отхода электрички. И вдруг, – Тася глазам своим не поверила, – увидала Василия, выходившего из дверей круглосуточного ресторана. Яростно жестикулируя, он говорил что-то своему спутнику, коренастому белобрысому человеку, а тот внимательно слушал его, хмуро глядя прямо перед собой.

– Тася! – крикнул Василий, увидев её. – Тася, слава Богу! – он что-то быстро сказал товарищу, тот повернулся, поглядел на нее... пристально так. А Василий в три прыжка был уж возле Таси. Ему хотелось её в охапку схватить, стиснуть, сжать от радости, что живая, что тут она... рядом. Но он удержался. И только мускулы под кожей на руках заходили. И тогда она сама кинулась ему на грудь как маленькая. А потом отстранилась, глянула в глаза... и поцеловала. В губы.

– Тася, милая... – он какое-то время не мог говорить, только смотрел на нее, потом овладел собой. – Я ночью приехал, вот, приятель мой Дмитрий меня на вокзале встречал, а потом мы с ним в ресторан забурились. Ну, давай, что ли, назад, домой, мне в Москве теперь делать нечего. Я ведь за тобой – вызволять! На квартиру к тебе сейчас вот собрался. Ты что, дуреха, затеяла? Мстить собралась? И кому? Это ж нелюдь – те, от которых дети твои пострадали. Разве затем жизнь дана, чтоб на таких её тратить?! Разве мало у нас хорошего? – тут он не выдержал и обнял её.

– Ой, Васенька, не надо, не бей ты меня! Сама уж все поняла.

Все это время Дмитрий стоял в сторонке, внимательно изучая газету. Однако, пристальные его глаза все видели, все замечали. Он от души радовался за друга: тот встретил свою любовь. И как полюбил-то её – Тасю эту – с первого взгляда!

А Тася с Василием вскочили в вагон, двери хлопнули... Электричка дернулась, тронулась и пошла, набирая ход. Вслед за ней по перрону, улыбаясь, шел Дмитрий и махал им рукой.

– Это товарищ мой, – пояснил Василий, когда они чуть успокоились. – Я тут позвонил ему ещё из Рыбинска, попросил кое о чем. Он в одной очень хитрой органиции работает. Я ведь учился в Москве, в Строгановке... выгнали – пил сильно. Но это к делу не относится. Тогда-то студентом с ним я и познакомился. С тех пор перезваниваемся иногда. Приезжал он как-то ко мне. С семьей. А теперь вот нарыл тут кое-что. Это тебя касается, но, уж вижу, сама догадалась. Догадливая ты, как я погляжу! И ты, и дочка твоя. Славная она. Ладненько! Ну вот, сейчас я тебе расскажу все, да покажу. Все теперь у нас разложилось как по полочкам!

Он вынул из дорожной сумки папку, в ней были ксерокопии документов. Досье. Петр Николаевич Суров. Дело за номером... Родился... Умер... Причина смерти... Имя доносчика. Статья. И ещё одно досье: на имя Антонины Петровны Суровой, в замужестве Мельниковой. В Москве – с сорок шестого, прописана по адресу: Сивцев вражек, 26, квартира 3, у Коноваловых Алексея Георгиевича и Елены Сергеевны. Дарственная на собственный дом в деревне Антоново на Юршинском острове в Ярославской области на имя Коноваловой Елены Сергеевны. Прочие сведения...

– Вот, – Василий взглянул на неё – она сидела, прямая как статуя, просмотрев документы и прижав их к груди. И глядела прямо перед собой. Видишь... это твой дом. А ты боялась!

– А я уже знаю, Вася... Васенька, милый ты мой! – Тася всхлипнула, но удержалась. – Я другу бабушкиного мужа сейчас дозвонилась. Он мне все рассказал. Нет, не все, конечно... Но самое главное. Но почему, скажи ты мне, почему именно я... мне все узнать доверено. И такой ценой! Детей измучала, сама чуть голову не свернула... Эля – эта катастрофа, Сенечка его рука, это ведь все неслучайно, Васенька! Ведь с самого начала, как бабушка мне явилась и я действовать начала, знала, чувствовала, что путь этот – по самому краю пропасти. Что ещё миг один, шаг неверный – и пропадешь. Ну, я-то ладно... Но за что дети страдали?

– Э, милая, говорят ведь: познание умножает скорбь. Не мучайся ты над этим, не ломай голову. Я ответа на твои вопросы не знаю. Только, помнишь, говорил я, что искупление это? Искупили вы то зло, что предки ваши сделали вольно или невольно.

– Но ты не знаешь всего, ведь бабушка по сути стала причиной смерти отца, потому что связалась... ох, даже язык не поворачивается! С оборотнем, Вася, понимаешь?! Понимаешь ты это? И как теперь? Ведь он является мне!

– Не только тебе, – мрачно сказал Василий. – И Эле.

– Ох, Боже мой! – Тася вскочила, но он её удержал и чуть не силком усадил на место. – Как же там они? И я-то, дура... он ведь меня заморочил, Васенька, он меня все время с пути сбивал!

– Да, знаю, догадываюсь. Но ты, Таська, не дрейфь, с этим мы поборемся. А этого волчину драного я своими руками придушу! Ну, без отца Василия тут, конечно, не обойдется. Ты в церковь-то пойдешь исповедаться? Или опять за рюмку станешь хвататься?

– Пойду, а куда ж мне теперь? Мне теперь дорожка одна, в храм, чтоб отмолить их всех. А рюмка... не напоминай мне! Ну, что ты меня все терзаешь?! Мне об этой рюмке теперь даже подумать тошно. Это ведь он зверь мне вином глаза застилал. От жизни живой отталкивал. А теперь я глаза открыла.

– Вот и славно! – Василий крепко обнял её и с шумом выдохнул, будто тяжесть какая с него свалилась.

И качались они, обнявшись, в такт движению шумной дерганой электрички, обоих слегка знобило... Они не дремали, глядели в окно, и видели как в туманной дымке, поднимавшейся над полями, просыпается солнце. И в этих первых лучах зари чудилась благая весть. Что-то поджидало их там, дома, на острове, что-то хорошее, доброе. Предвестником радости стал для них этот рассвет, первый для этих двоих, нашедших друг друга.

Глава 7

БЛАГОСЛОВЕНИЕ

Убедившись в том, что Вовка готов к любым испытаниям, Эля повеселела. Она помогла ему убрать со стола, помыла посуду, подмела в доме, пока он натаскал воды из колодца, полную бочку, чтоб перед сном истопить баньку и помыться. Было около семи вечера. Сеня проснулся, его опять покормили, достали ему старые Вовкины книжки, игрушки и заперли в доме, велев поиграть и спокойно их дожидаться. Он протопал за ними к двери, маленький строгий мужчина, и помахал рукой. Эля за него не боялась – знала, что Сеня в доме Василия как за каменной стеной. Крест, что хозяин сам вырезал и освятил, охранит его от любой нечисти.

Они вышли за околицу и пошли вдоль берега Волги в сторону пристани. На опушке соснового бора Вовка свернул направо – вглубь острова. И пройдя минут десять по кромке леса, вдоль поля, засеянного клевером, они остановились возле небольшого холмика, поросшего травкой и земляникой.

Эля вопросительно взглянула на Вову, тот кивнул: мол, да, здесь. Они, кажется, начинали понимать друг друга без слов. Девочка опустилась на колени в траву перед холмиком и приникла к нему, легла, раскинув руки, точно обнимая землю, хранящую свою тайну... Парень отошел в сторону и отвернулся, чтоб не мешать. Так пролежала Эля какое-то время, потом поднялась, поклонилась, и они пошли дальше. Дорога повела их вдоль берега, мимо пристани и чуть наискосок, в сторону деревни Антоново. И скоро они оказались на кладбище.

Эля вдруг свернула с тропинки влево и запетляла между могилами, меж стволами высоких берез, склоненных над этим приютом покоя. Вовка за ней. Она бродила долго, будто искала что-то. И, наконец, остановилась как вкопанная возле заброшенной безымянной могилы, поросшей травой. Здесь не было оградки, только покосившийся железный крест с прикрепленной к нему табличкой. Краска на кресте давно облупилась и букв на табличке было не разобрать... Эля присела на корточки и принялась легкими пальцами касаться земли, креста, точно слепая, как будто пыталась почувствовать что-то на ощупь. И убедившись в правильности своей догадки по каким-то только ей одной явным признакам, стала гладить землю, будто та живая! Вовка едва увел её – она бы тут, кажется, до ночи просидела...

Они возвращались в деревню, молчаливые, как солдаты, которые готовятся к бою. Эля отперла замок на двери, вошла... Вовка за ней. Пустой огромный замерший дом показался им целой страной – неведомой, тайной... Он напоминал лабиринт, из которого можно не выбраться, где прячется Минотавр – чудовище, от которого нет спасенья. Косые лучи заходящего солнца прочерчивали пространство, проникая сквозь прозрачные занавески, и в этом напряженном насыщенном свете тоже таилась угроза. Все, все говорило им, что на пути их поджидает опасность.

Но Эля, кажется, ничего не боялась. Она шла к цели, известной лишь ей одной. Словно в руках у неё была нить Ариадны – спасительная нить, которая непременно укажет обоим путь к выходу. Путь на свободу... Эля обернулась, кивком указала Вовке на лестницу, ведущую на второй этаж. Он в ответ тоже молча кивнул, придержал её за руку, опередил и первым начал взбираться по лестнице. На втором этаже было душно. Стало темнеть. Сквозь щели в забитом фанерой окне сквозило закатное солнце. Эля, не мешкая, пробралась по толстенному бревну туда, где ранним утром увидала квадратное углубление под застрехой. Вернее, на него указал ей призрак. Где же он, отчего не показывается? Может, Вовкино присутствие мешает? Вовка, посапывая, тотчас оказался рядом.

– Ну? Чего тут? – отчего-то шепотом спросил он. – Чего ищешь-то?

– Попробуй дотянуться вон до той дырки в стене! – показала она.

Он привстал на цыпочки, потянулся рукой. Нет, росту и у него не хватало! Тогда он расставил ноги пошире, и наклонился, подставляя спину подруге.

– Лезь!

Эля забралась ему на спину, дотянулась до отверстия, которое прикрывали два ласточкиных гнезда. Она осторожно просунула руку меж гнездами. Рука шарила в пустоте. Наконец она ойкнула, пальцы нащупали что-то и, крепко ухватив неизвестный предмет, Эля вытащила его из тайника. Это была небольшая круглая жестяная коробочка. Она была вся проржавевшая, цветочный узор на крышке наполовину стерся от времени, ветров и дождей...

– Ну, чего там? Нашла? – выворачивая шею, чтобы увидеть Элину добычу, спросил Вовка.

Она спрыгнула у него со спины и чуть не упала с бревна, потеряв равновесие, но он её удержал.

– Что это? – он хотел взять у неё коробочку, но она не дала.

– Скорее отсюда. Темнеет, – шепнула она, и оба чуть ли не кубарем скатились с крутой лестницы вниз и кинулись к выходу... и остановились как вкопанные. Перед дверью, загораживая её, стоял человек. Только взгляд у него был страшный, звериный. В налитых кровью глазах не видно зрачков...

Вовка шагнул вперед, загораживая Элю собой. Колени его дрожали. А она крикнула отчаянно, во весь голос: "Вовка, молитву читай! Против нечистой силы молитву, ты ведь знаешь! Скорее читай!"

– Да воскреснет Бог, и расточатся врази его, и да бегут от лица Его ненавидящие Его... – севшим голосом начал Вовка и тут же голос его окреп. Яко исчезает дым – да исчезнут, яко тает воск от лица огня, тако до погибнут бесы от лица любящих Бога и знаменующихся честным крестным знамением, и в веселии глаголящих...

Страшное существо, преграждавшее им путь, зарычало, и дети с ужасом заметили, что с ним происходит что-то страшное – человек стал превращаться в зверя! Его лицо вытянулось, рот раскрылся, выпуская утробное сдавленное рычание, и острые клыки с лязгом клацнули друг о друга, открывая глубокую пасть.

– Не действует! Молитва не действует! – в отчаянии прошептала Эля. А Вовка продолжал читать.

И все-таки она подействовала, эта молитва. Зверь воздел руки, растопырив скрюченные пальцы, из которых росли длинные острые когти. Он приготовился прыгнуть... но не смог. Он остался на месте. И только глухо рычал, продолжая меняться на глазах. И вдруг дверь у него за спиной стала медленно отворяться, а потом сорвалась с петель и всею своей массой обрушилась на отвратительное чудовище. Оборотень рухнул на пол, придавленный тяжеленной дверью, а детей словно вихрь подхватил и вынес на крыльцо мимо упавшего чудища. Они кинулись бежать со всех ног, спотыкаясь и чуть не падая. Эля на бегу обернулась и успела заметить в дверном проеме прозрачный силуэт человека. Призрак пришел к ним на помощь!

Они выбежали за калитку, и Эля бегом бросилась к домику бабы Шуры. Вовка за ней. Они постучались, и опешившая старушка услыхала странную просьбу: эти запыхавшиеся подростки, на которых лица не было, просили немедленно дать им на время икону, они потом отдадут. Старушка без лишних слов вынесла им небольшую иконочку Нерукотворного Спаса, перекрестила обоих и сказала, чтоб отдавать не спешили, им, видно, сейчас нужней...

Вовка принял икону, Эля крикнула ему: "Бежим!" – и, прижимая к груди коробочку, побежала на берег Юги. Понятно, что Вовка – за ней. Там они сели на травку, отдышались, не отводя глаз друг от друга, а взгляд у обоих был затравленный, дикий... И когда дыхание немного выровнялось, Эля с замиранием сердца открыла коробочку. В ней лежало несколько фотографий и сложенный вчетверо пожелтелый лист бумаги. Письмо.

"Тому, кто это найдет, открываю я, грешница, жить недостойная, страшную тайну мою. Знаю, что послание мое попадет в руки тому, кто с молитвой и верой живет, а другому – Бог не позволит. Мой отец, Суров Петр Николаевич, в своей могиле не похоронен. Мы с матерью без отпевания похоронили его на опушке соснового бора, что близ деревни Быково. Это место папа очень любил. Пошли мы на это, исполняя волю его. Он говорил: "Берегите её пуще всего на свете, если со мной что случится." Эти слова о святыне великой, чудотворной иконе Югской Божьей Матери, что явилась на древе основателю Югской обители. Из-за этой иконы на отца донесли, прознали, что спас он её сразу после затопления и что она у него. А грех тот на мне, это я полюбовнику об иконе, словно в бреду, сказала. Он и донес. Отца в застенке убили, пытали его – как тело на лодке нам привезли, я его обряжала, и все раны, и все ожоги страшные видела. Но он им не сказал, где она – чудотворная. Только мы с матушкой об этом знали. И спрятали её закопали в могиле его, в пустом гробу, чтоб ни одна душа не догадалась. А он, батюшка мой, без гроба в земле лежит. Но верю я, что сам бы он так поступил, благословил бы нас на такое ради спасения святыни. После того как ночью мы с мамой сделали страшное дело свое и отца закопали, на утро, перед рассветом мама моя умерла – сердце не выдержало. А я потом шла за гробом пустым, пустой гроб хоронила. И вина за все только на мне, грешнице. Помолитесь за отца моего, а за меня и молиться не надо. Бегу из этих мест далеко, чтоб никто не нашел. Чтоб тайну мою сохранить, чтоб и меня, как отца, в подвале НКВД не замучили. Верю, что Матерь Божья спасет душу отца моего, даже и не отпетую. Ведь он и смертью свой послужил ей, спасая образ её. И, если будет на то Божья воля, захоронят отца моего по обычаю православному, а икона явится на свет Божий, пусть и спустя много лет. Простите меня, люди добрые! Антонина Сурова."

– Бабушка Тоня, – шепнула Эля, поцеловала письмо и кинулась лицом в траву. И долго лежала так, а Вовка тихонько, чтоб не потревожить её, взял письмо и прочел. И стал глядеть как солнце в воду садится, превращая её в жидкое золото...

Эля наконец поднялась, и он не узнал её. Она словно выросла, повзрослела, а на переносице, ещё едва заметная, пролегла поперечная складка.

– Нам лопата нужна, – она тоже взглянула на солнце и отвернулась. – А лучше две.

– Тогда надо домой вернуться, – Вовка даже растерялся немного. – И потом... Сеня там. Один он. Еще забоится...

– Да, правда. – Эля задумалась. – Надо нам его к бабе Шуре на ночь поместить. Она не откажет.

– Зачем?

– А ты, что, сам не догадываешься? Ночью мы одно дело сделать должны.

– Почему ночью? Днем нельзя?

– Нельзя, люди увидят. А мы должны тайно... Ты письмо прочитал?

– Ага.

– И, что, ничего не понял?

– Понял, – Вовка удивленно взглянул на нее, – так ты собираешься ночью... на кладбище?!

– Ну, наконец-то! – Эля сердилась. – И не притворяйся, что сам не знаешь, что мы сделать должны.

– Эль, так выходит... – его вдруг осенило. – Это ведь твоя бабушка?

– Прабабушка.

– Значит, дом этот твой... он ваш?

– Получается так. Это наш родной дом. О котором я тайно мечтала. Только, прежде чем он станет таким, придется прогнать этого... ну, понимаешь. Но самое главное – освободить чудотворную. На свет Божий чтоб вышла она, как хотела прабабушка. Тогда все ужасное сгинет и мама вернется.

– Тогда давай ночью. Только как же этот... оборотень? Он ведь придет!

– Да, наверное. Только она защитит нас.

– Она? Ты говоришь про икону?

– Не только. Она с нами, она видит нас. И приходила ко мне... ещё там, в Москве.

– Как приходила? Сама... Богородица? Она являлась тебе?

– Вова, не говори об этом. Нельзя. И, считай, я тебе ничего не говорила.

Он кивнул, глядя на неё со смесью недоверия и восторга. Они опять постучались к бабе Шуре, договорились о том, чтобы Сеня у неё переночевал, мол, им нужно срочно в город отъехать, и поспешили в Быково. Покормили малыша, отвели его к бабе Шуре. И вернулись опять в Быково ждать наступления ночи.

И ночь пришла. Свежая, ветренная. Вовка, стоя перед крестом, вслух прочитал все молитвы, какие знал наизусть. Оказалось, знал он немало: отец научил. И Эля тихонько повторяла вслед за ним святые слова. Потом они взяли лопаты и двинулись в ночь, вглубь острова, замершего словно в испуге.

Березы над кладбищенскими оградами с шумом клонились к земле. То ли склонялись перед решимостью этих двоих, не побоявшихся прийти ночью на кладбище и затеять то, что затеяли... То ли остерегали их: уж больно глухая и темная выдалась ночь – в такую силы зла гуляют на воле... Но Эля с Вовкой старались ни о чем, кроме дела, не думать и по сторонам не глядеть,. иначе ужас прокрадется в самое сердце, молнией полыхнет там и захочется только бежать, бежать...

– Слушай, а ты уверена, что это здесь? – шепотом спросил Вовка, когда они остановились возле безымянной могилы с крестом. – А вдруг мы чью-то могилу разроем? Мертвеца потревожим, а, Эль?

– Никого мы не потревожим, здесь это, чувствую я. Знаешь, после той аварии... в общем, знаю и все! Давай-ка лучше копай.

– Слышь, а, может быть, надо сначала прапрадеда твоего похоронить?

Вовка продолжал беспокоиться, но послушно приступил к делу, и лопата его легко, по самый черенок в землю вошла.

– Это без взрослых нельзя. И без священника... Да, что ты, Вовка, сам должен знать! – Эля начала рыть землю с другой стороны холмика. – Ты в таких вещах больше меня разбираешься, отец у тебя вон сколько знает! И в церкви прислуживает, и вообще... А ты только голову мне морочишь! Надо, чтоб на свободу вышла она, чудотворная, чтоб к людям вернулась. Ты думаешь, этот... оборотень, он не чует, что мы уже знаем про все?! Он же рвет и мечет, лишь бы мы её не освободили. Лишь бы волю прапрадедушки моего не выполнили... Он ведь тогда развеется, кончится его власть.

– А откуда ты знаешь?

– Ну, что заладил: откуда, откуда... Знаю я. Я ведь из этого рода. И мне завершить этот круг предназначено – теперь-то я поняла. Мне и маме.

– А какой круг? – не унимался Вовка.

– Ты лучше копай, – спокойно велела Эля.

Да, это была совсем другая девочка, её было не узнать: уверенная, решительная. Она больше не глядела на мир затравленным зверьком, знала откуда она и куда пришла, знала, что все муки их с матерью не напрасны...

Они вырыли довольно глубокую яму, когда из-за куста шиповника, росшего у соседней могилы, послышался глухой утробный рык... и в темноте загорелись глаза. Две красные точки, как угли, горевшие яростью. Оборотень снова явился из потустороннего мрака, чтобы не дать им исполнить волю того, которого погубил...

– Эля, что делать? – Вовка в ужасе уронил лопату, потом трясущимися руками поднял её, руки не слушались.

– Копай! Быстрее копай, нам немножко осталось!

И оба принялись за дело с удвоенной быстротой, Вовка дрожащим голосом начал читать молитву... зверь прыгнул и упал парню на плечи. Тот рухнул под тяжестью громадного оборотня... и челюсти его медленно вытягивались вперед, превращаясь в звериную пасть. Еще немного – и превращение завершится, и тогда волк разорвет!

Эля, задыхаясь, продолжала копать, лопата её наткнулась на что-то твердое... она упала на колени и вырвала из земли продолговатый плоский предмет, обернутый в потрескавшуюся клеенку, под нею была ещё какая-то плотная ткань, похожая на брезент. Она, торопясь, сорвала клеенку, стала развертывать ткань... под нею была икона. Эля поднялась по весь рост, распрямилась и подняла над собою на вытянутых руках икону, так высоко, как могла. И вдруг... Кладбище осветилось точно разрядом молнии, и этот свет не был похож ни на какой другой, прежде виденный. Точно солнце, растворенное в радуге, засияло в ночи над землей! По телу зверя прошла судорога, он оторвался от Вовки, распростертого на земле, и дикий вой, казалось, сотряс весь остров. Зверь вздыбился, поднялся на задние лапы, в миг стал человеком, и страшным было лицо его. А потом был огонь... Ни Эля, ни Вовка его не видели, глаза их на миг словно застило пеленой. Но зверь полыхнул, точно факел, полыхнул и исчез. Испарился! Словно его и не было. И только запах паленой шерсти ещё долго стоял над могилами.

Очнувшись, Эля с благоговением положила икону на вырытый холмик земли и кинулась к Вовке.

– Ты жив? Ну, как ты?

– Я... ничего. Только плечо болит. Кажется, он порвал мне плечо.

– Где, где, покажи! – она принялась осматривать его и ощупывать... но на теле Вовки не было ни царапинки!

– Ничего нет, совсем ничего, ты цел! Пойдем-ка отсюда скорей!

Они по очереди поцеловали икону – лик Богородицы слабо светился во тьме. Вовка снял рубашку, обернул ею икону и передал Эле. А сам заровнял яму, подхватил вторую лопату, и они заспешили к дому. Деревня спала, спал остров. Спали все его жители, трезвые и пьяные. Они не знали, что заклятье, павшее на землю их, снято, и отныне её хранит вновь обретенная благодать...

И придя домой, Вовка поставил стул под крестом, что был в красном углу, и с молитвой поместил на него икону. Оба встали перед ней, замерли... им казалось, что Божья Матерь им улыбается. И Эля узнала её. Это была она Светлая гостья, которая привела её в родные края. И избрала их род, чтоб сохранили они Ее образ святой. Спасли, ценой мученической смерти, мытарств и лишений...

А потом внезапно сон одолел их, сладкий и крепкий, как церковное вино. А когда проснулись, было уже начало второго дня. Первое июля!

– Ой, мы же все на свете проспали! – Вовка схватился за голову. – Сеня там... тут он увидел икону и осекся. – Эль... значит, это не сон?

– Нет, – она поднялась. – А мне приснилась прабабушка. Она сидела на камне у берега, молчала... и улыбалась. Пойдем.

– Куда?

– К пристани. Мама к нам возвращается. И твой папа с ней. Мы их встретим... но не одни! – она взглянула на икону.

Вовка больше не спрашивал, откуда Эля знает, что их родители на пароходике к ним плывут, уж убедился – предчувствия её не подводят. Они быстренько умылись, выпили молока, осторожно обернули икону в кусок чистого полотна, извлеченного Вовкой из шкафчика, и тронулись в путь. На пристань.

Когда они подошли к ней, речной трамвайчик, белея на синей воде, уж подходил к берегу. Оба встали на большой черный камень, лежавший на берегу прямо напротив причала и, подавшись вперед, волнуясь, смотрели как пристает "Мошка". Вот показались первые пассажиры, сходившие по трапу на пристань. Один человек, второй, старушка с сумой на колесиках...

– Мама! – крикнула Эля, завидев мать, и сорвалась с камня, ласточкой кинулась... но удержалась, вернулась. С нею была чудотворная, и ей нельзя суетиться!

Вслед за Тасей показался Василий. Увидел сына, Элю, помахал им рукой. Тася спешила на берег, спешила к дочери, смеялась и плакала... И Эля не выдержала – развернула белый холст полотна и как тогда, на кладбище, высоко подняла над собою икону. Люди замерли... все, кто был на берегу – и прибывшие, и те, кто собирался в город. Все головы повернулись к девочке, стоявшей на черном камне и держащей икону на вытянутых руках. И никому не надо было объяснять, что это за икона – все как-то разом поняли это. Люди кинулись к ним, к двум подросткам, которые стояли рядом, гордые и счастливые. Что тут началось! Крики, возгласы, слезы... Многие падали ниц на землю перед иконой, пароходик не стал отчаливать – остался у пристани, а вся команда – и капитан, и чальщицы, все спустились на берег, чтобы встретить хранительницу своей земли...

И скоро целая флотилия отплыла от берега острова – лодки плыли на материк, к храму Успения Божьей Матери, что стоял неподалеку от судоверфи. А настоятель отец Василий уж знал о благой долгожданной вести. Он стоял в алтаре, на коленях стоял и молился, благодаря Бога за это чудо. А на лодке, шедшей к берегу первой, где на веслах сидел Василий, были Тася, Эля, Вовка и Сенечка. Его забрали у бабы Шуры, и сама она, не удержавшись, шла на лодке Михалыча, – в город шла, чтобы вместе со всеми увидеть, как чудотворная возвращается в храм.

Тася обняла Элю за плечи крепко-крепко, а Сеня прижался к матери и маленькая его ручонка тянулась к образу, к лику Той, что сама любовь. И солнце играло в воде, отражалось в глазах у всех... и глаза сияли. Люди как будто отбросили всю суету земных своих дел и приобщились к свету небесному. Это было как причащение... И радость, казалось, затопила всю землю окрест и Юршинский остров, сберегший тайну, и берег большой земли... Весть вскоре достигла до Ярославля, до Москвы... и понеслась дальше, дальше по городам и селам, по всему православному миру. Ведь обретение чудотворной – благодать, явленная не только одному городу, одной стране, это радость для всей земли. Это как благословение...

А Эля сидела в лодке, счастливая, и радовалась, глядя на все вокруг: на сверкавшую под солнцем прозрачную воду, на берег, который постепенно все приближался, а с него слышался благовест – в Рыбинске звонили все колокола! Эля глядела на маму, на Василия... они будут вместе! И это было так хорошо! А тайная её мечта о доме, в котором всегда найдется место чудесному, выходит, и не мечта это вовсе... а правда! Реальность ответила ей ответила этим днем, в котором сбылись все мечты. И чудо – вот оно, рядом, и родной дом их ждет, который они освятят... и семья её – вот она, большая и дружная! А прапрадедушку они похоронят на освященной земле и в церкви будут отпевать как положено. И слава о нем, спасшем Югскую икону от гибели, пойдет по всей русской земле... И теперь есть у неё отец... и старший брат. Только, похоже, он испытывает к ней совсем не братские чувства...

Эля обернулась – Вовка ей улыбался. Затылком она все время чувствовала его взгляд. Какой он... хороший. И она не удержалась, рассмеялась звонко от радости. И окунула ладонь в прохладную воду, и след от этой ладони заструился по чистой воде. Будут ли они вместе – она и Вовка? Ведь он тоже нравится ей. Нравится... совсем не как брат. А как это? Как бывает, что двое могут... стать совсем взрослыми? Нет, сейчас рано думать об этом. Надо ещё подрасти. А потом... как Бог даст. Главное, они все вместе! И в дом их вошла любовь. Вошла, чтоб остаться в нем навсегда ...

И ещё одно думалось ей. Вспоминала она свой сон, в котором была не собой, а легким неземным существом – духом воды. Царевною Волховой, которая человека спасала. Теперь Эля знала, что во сне том спасала прапрадеда Петра Николаевича. Но неужели когда-то была она духом стихийным? Неужели тот сон был про явь? Нет, не нужно задавать себе эти вопросы: все равно ответа она на земле не узнает.

Она знает одно: любовь маму подвигла пуститься на поиски безвестного деда. Любовь к Тонечке. И сначала мама платила – платила дорого: счастьем своим и детей... Вступив на путь, мама с него не свернула. И достигла желанного берега! Она, как Царевна Волхова, всем пожертвовала ради любви. Жертва её все искупила – и бабушкин грех, и все зло, которое род их совершил на земле. И ответом на все жертвы и все страдания стало чудо. Великое как река!

А над рекою, над судоверфью, над островом раскинулась радуга. И никто не видел как шла по ней Божья Матерь. Шла из небесной своей обители. К людям.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю