Текст книги "Ниже бездны, выше облаков"

Автор книги: Елена Шолохова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

  В общем, из школы меня погнали и с треском. Не то чтобы исключили, но сумели убедить, что лучше нам забрать документы и перевестись в другое заведение.

  Была мысль: может, и правда взорвать эту чертову школу. Решил, ладно, пусть себе стоит. Зло я выместил на Петюне и еще двух ботанах, которые подписались под тем враньем. Петюня сперва ныл:

  – Димон, я не хотел. Честно. Меня Грин припер. Выбора не было.

  Тоже мне аргумент! Все так говорят, когда желают оправдать какую-нибудь гнусность. И я без малейших колебаний отметелил его в сливу.

  – Ты – урод, – чуть позже орал Петюня, утирая кровь из разбитой сопатки. – Завтра же Грин всё узнает.

  – И что он мне сделает? Второй раз выгонит из школы?

  Оле и Ветровой мстить не стал. Курицы – что с них взять.

  Вот и Костя сказал:

  – Ты на них забей. Дуры они. Особенно эта, твоя одноклассница, которая к тебе липла. Оля – та хотя бы прикольная. Нет, правда, я бы с ней замутил.

  Костя просто не знал, как она на него фыркнула. Хотя и знал бы, злиться на нее не стал – не такой он, да и толку? Их, это я уже о девчонках в целом, вообще не стоит принимать всерьез. По крайней мере, пока не повзрослеют. Уж я-то знаю, о чем говорю.

  Нет, с ними, вернее, с некоторыми из них, конечно, приятно иной раз время провести, оттянуться, расслабиться, но не более. Вообще, исходя из наблюдений и кое-какого личного опыта, я делю всех девчонок на две группы. Первая еще может представлять интерес в известном смысле. Сюда я причисляю более или менее привлекательных внешне и при этом раскованных.

  Вторая группа куда как обширнее. Расписывать ее долго, но общее впечатление такое: бледно, занудно, тоскливо. С Костиной подачи мы их зовем "салатницами". Они, эти девочки из группы Б, даже бывают порой вполне симпатичны на мордашку, но от них несет такой скукой, что смотреть не хочется. Их, фальшиво-правильных, что с макушкой потонули в собственных комплексах и в четырнадцать-пятнадцать лет продолжают жить (и даже думать!) по родительско-учительской указке, часто вообще не замечаешь, как всё серое и безликое. И такие скромняшки тоже, представьте, влюбляются. Они пишут записки без подписи, шлют смски с левых номеров, названивают и молчат. Вот что им надо? Думаете, интригуют, чтобы потом внезапно удивить? Ни черта подобного. Так и будут доставать анонимно. А если вдруг их перекроет, и они решат осчастливить тебя признанием, то... слов нет, какое это жалкое и смешное зрелище. И если с анонимами (или анонимками?) все просто и понятно – они хоть и бесят, но умеренно. То эти отважившиеся тихони загоняют тебя буквально в угол. Охота встряхнуть такую, чтобы вся дурь вышла, и послать куда подальше. А потому что зачем они это делают? Что им надо от меня? И что они сами могут предложить? Максимум – унылый петтинг, что меня лет в тринадцать, может, и волновало, но не теперь. И вообще если меня какая-то девчонка заинтересует, я сам к ней подойду. А раз не подхожу, то мне этого и не надо.

  С другой стороны, понимаешь, что в таких вещах лучше обходиться без резких слов. Не знаешь ведь, как там у нее с психикой. Вдруг ты ее пошлешь, а она из окна выпадет или еще что-нибудь подобное отчебучит. Помню, классе в седьмом одна девчонка обращала на меня внимание, причем довольно назойливо. Над ней все смеялись и дразнили бегемотихой. Главным образом, из-за фамилии – звали ее Гугенотова Лиза – которую по созвучию преобразовали в Бегемотову, а там уж просто – в бегемотиху. Ну и малость полновата эта Лиза была. Сидеть бы ей тихо и на глаза лишний раз не попадаться, но нет. Она буквально по пятам за мной ходила.

  Мало того, что достала до предела, так еще и пацаны принялись меня подкалывать – мол, вон твоя поклонница, л"амур тужур и всё в таком духе. Так вот, в какой-то момент меня это накалило, и я обсмеял ее так, чтобы она не то что преследования свои прекратила, а вообще шарахалась при моем появлении. А на другой день Лиза Гугенотова умерла. И хотя это никакое не самоубийство, а чистой воды несчастный случай – ее машина сбила, я о-очень долго себя казнил. Да и сейчас, как вспомню, так чувствую себя препогано. Потому, чуть только заподозришь известные симптомы, надо сразу стараться развеять иллюзии, чтобы не доводить ситуацию до критического момента.

  Другое дело – первая группа. На этих девочек волей-неволей обращаешь внимание. Замутить с такими – одно удовольствие. И легко, и приятно. Соображения, опять-таки, у большинства хватает не грузить тебя лишними откровениями. Но и они не стоят серьезного отношения. Пусть красивые, пусть веселые, но, по большому счету, такие же дуры, только с капризами и раздутым самомнением. А лет через пять из них вырастают либо грелки, либо стервы.

  Есть еще особи, пардон, особы, которые ни туда, ни сюда. Раскрепощены на грани фола, а на внешность – лучше вообще не смотреть. Но это уже неформат. Инкубы в женском обличии. Но и такими некоторые не брезгуют.

  Далеко не ходить – мой друг, Костя Бахметьев, тот к любой приветлив, если в данный момент свободен. И, в целом, он к девушкам более снисходителен и терпим. В прошлом году он целых три четверти проходил с одной. Ладно, была бы звезда, а то так себе, ниже среднего по всем параметрам. Еще и огорчался потом, когда разбежались. Сгоряча и мне столько всего наговорил... в общем, упрекнул в циничности. К счастью, эта дурь быстро прошла. Но как бы снова ни напала. Костян какой-то зацикленный. Вот проникся к этой Оле теперь и меня пытает, как ее склеить поудачнее. Пикапера нашел. Я понятия не имею – как, потому что вообще над такими вопросами никогда не заморачиваюсь.

  – Димон, ну как с ней познакомиться-то? Может, ее после уроков подкараулить и пригласить куда-нибудь? Это нормально будет?

  Вот она – зацикленность.

  – А тебе это зачем?

  – Ну, как? Она же прикольная.

  – И что с того? Много таких.

  Здесь у нас взаимное непонимание. Косте, конечно, невдомек, что эта дура Оля считает его шреком, но даже если бы и не считала, к чему столько суеты и болтовни вокруг одной из.... хрен знает скольких тысяч. Но этого ему не объяснишь. Захожу с другой стороны:

  – А ничего, что из-за этой Оли твоего друга из школы выпилили?

  Костя смутился, поддакнул, что понимает, как мало приятного в таких переменах.

  – А тебя в какую школу переведут?

  – Не знаю. Бабка там с кем-то договаривается. Мне, если честно, теперь без разницы.

  – Так переводись в нашу!

  – Бабка ни за что не согласится.

  – Почему?

  – Потому что как с тобой свяжешься, так вечно встрянешь куда-нибудь.

  Костян, конечно, понял, что я просто бабкины слова повторил, но все равно насупил физиономию.

  – Ладно, порулил я. Лови.

  Скинул ему Олины контакты, хоть изначально не собирался. Думал, обрадуется, а он пристал:

  – Откуда у тебя Олин номер?

  – Она сама дала.

  И пошло-поехало: когда, где, при каких обстоятельствах. Еле отвязался.

  А дома, вечером, бабка сообщила, что договорилась со школой и уже документы отнесла.

   Глава 4

   Таня

   Перемены

  Бывает, что дни, недели, а то и месяцы проходят, и ровным счетом ничего не случается. Даже скучно становится. А бывает, что события накручиваются, прямо как снежный ком. Вот так вышло и у нас. До самых зимних каникул были сплошные потрясения.

  Случай с Кристиной Волковой был лишь началом целой череды событий. После того, как мы над ней поиздевались, она и правда перестала ходить в школу. Только через неделю или даже больше Майя вдруг о ней вспомнила, и то, наверное, потому что первая четверть заканчивалась и надо было оценки выставлять. Спросила, знает ли кто, почему она опять занятия пропускает. Мы пожали плечами. Я сразу напряглась – ну, как всплывет истинная причина ее прогулов.

  Спустя несколько дней все и выяснилось. Майя ворвалась к нам в класс прямо во время физики.

  – Вы... вы..., – только и повторяла она.

  Физик даже спросил Майю, все ли с ней в порядке. Она еще с полминуты постояла, испепеляя нас взглядом, а потом вполне спокойно кивнула ему, мол, всё в норме, ну а нам сообщила, что после уроков состоится внеплановый классный час, где надо обсудить кое-какой важный вопрос. У меня сразу душа в пятки упала.

  После урока допросили Элю Смирнову, и мои худшие опасения подтвердились: Майя неоднократно бегала к Волковой, пока, наконец, не застала их семейку дома. Видимо, принялась ее отчитывать, а та взяла и выдала всё на-гора. У Майи самой, по Элиным словам, чуть удар не приключился. Стала дочь допытывать, но та держалась молодцом и класс не сдала. Запевалова похвалила Смирнову и преспокойно продолжила:

  – Значит, так. Мы ни сном, ни духом, что там Волкова наплела Пчеле. Свято верим, что Зверек болеет. А если Майя вдруг начнет нам что-то предъявлять, прикидываемся оскорбленными, недоумеваем, возмущаемся. Всем ясно? Ее слово – против нашего, так что никто ничего не докажет. И еще. Бойкот Зверьку никто не отменял, но при Майе мы ее не игнорируем. А ты, Зубков, кривляться любишь, вот и изобрази заботу о больной однокласснице. Спроси ее, как здоровье. Только не перестарайся.

  Зубков сразу же состроил такую благочестивую мину, что мы все покатились со смеху.

  Тут к нам снова подлетела Майя:

  – Что? Веселитесь? Ну-ну...

  И умчалась.

  Зубков передразнил ее, но больше уже никто не смеялся. Как бы Запевалова нас ни убеждала, что бояться нечего, многие, и я в том числе, заметно нервничали.

  ***

  На классный час Кристина Волкова пришла со своей матерью. Мать что-то нашептывала, а Кристина отворачивалась и вообще, как будто сторонилась ее. Понять можно – с первого взгляда видно, что Волкова-старшая давно спилась.

  Майя пересадила Элю Смирнову к Зубкову, а за освободившуюся парту пригласила сесть Волковых. Эдик Лопырев, как только они уселись, зажал нос и повернулся к нам – мол, завоняло, дышать невозможно.

  Все были на месте, но Майя не начинала. Как оказалось, она приготовила нам сюрприз – позвала на классный час директрису. Та задержалась минут на десять, зато появилась очень эффектно. Во-первых, неожиданно – такого поворота, как присутствие на разбирательстве Анны Карловны, никто из нас и предположить не мог. Во вторых, умеет ведь она держаться и производить на всех впечатление одним своим видом! Хоть и старая уже. И здесь вошла важно, по-царски, оглядела нас сверху вниз. Мы тут же смолкли и вытянулись в струнку. Я так вообще окаменела от ужаса. Я ее и без всяких грешков всегда боялась панически, а теперь, чувствуя свою вину, и вовсе едва в обморок не падала.

  Прошлым летом, помню, смотрела старый русский фильм, "Бронзовая птица" называется. Там показывали старуху – графиню – точь-в-точь наша Анна Карловна, только та хоть жабо носила для красоты и прическу делала понаряднее. Но все равно похожи – просто жуть, я даже вздрогнула, когда впервые увидела ее в кадре.

  Появление директрисы ничего хорошего не сулило. Вообще-то Майя прежде сама избегала директрису и то, что на этот раз она ее позвала, означало одно – дела наши очень плохи. Видать, не только мне пришла такая мысль, потому что все заметно упали духом. Бородин опустил голову низко-низко. Айрамов стал крутить ручку, сломал, взялся за карандаш. Корчагина убрала руки под парту – спрятала гелевый маникюр. Зубков почти сполз под стол, Лопырев тоже как-то вжался. Оля Лукьянчикова уставилась на Женьку – мол, что делать? Но и Запевалова, похоже, подрастратила былую уверенность. Она сжала пальцы в кулаки так, что костяшки побелели, значит, тоже была напряжена, хотя и изобразила на лице полную бесстрастность. Даже в глаза смотреть не побоялась.

  Классный час вела директриса, а Майя сидела в сторонке, наблюдала и явно злорадствовала, глядя, как мы затрепетали.

  – Случилось ЧП. Чудовищное по своей мерзости происшествие. Ваша одноклассница рассказала нам, каким издевательствам вы ее подвергли. Имейте в виду, дело это очень серьезное и, боюсь, для многих из вас будет иметь весьма плачевные последствия. Да-да, а вы как думали? То, что вы совершили – это самое настоящее преступление. Жестокое, циничное и, между прочим, уголовно-наказуемое преступление. Вы у нас уже не маленькие дети, так что за свой омерзительный поступок вам придется отвечать. И я уж позабочусь об этом. А сейчас каждый возьмет бумагу и ручку и напишет объяснительную. Затем будем разбираться дальше.

  – Какую такую объяснительную? – пролепетал Зубков. – Что писать?

  – В объяснительной вы изложите, что вы сделали, почему, кто был инициатором этой низости, и кто конкретно принимал участие.

  – Извините, Анна Карловна, – поднялась Запевалова, – но мы как-то не совсем понимаем, о чем вообще речь?

  – О том, как вы измывались над Волковой, как били и унижали ее, – с горячностью ответила Майя.

  – Кто Вам такое сказал? – Запевалова сыграла настоящее изумление. – Никто ее и пальцем не трогал!

  – Ну, да, ну, да, – с ехидцей начала было Майя, но Запевалова ее перебила.

  – Да! Мы, конечно, не воспылали к ней любовью. Но она сама виновата. Мы ее и видели-то полтора раза. Она же почти все время отсутствовала. Я вот, например, вообще забыла, что такая у нас учится. Где тут справедливость? Она прогуливает школу, придумывает какие-то нелепые отговорки, то она болела, то ее били, а мы теперь должны объяснительную писать, отвечать за какое-то выдуманное преступление. Говорю вам, никто ее не бил, не унижал, вообще не трогал.

  – Не трогали мы ее! – наши тут же воспряли.

  – Точно, – подал голос осмелевший Лопырев, – пусть теперь и врач тоже пишет объяснительную, чего это она болела, а справку не принесла. Так, что ли?

  Лопырев хихикнул собственной шутке, но тотчас заткнулся и опять сник, потому что директриса буквально пригвоздила его своим фирменным взглядом. Но Запевалову, раз уж она пошла в разнос, так просто с пути не собьешь.

  – Это она вам сказала, что мы ей что-то делали? – с самым что ни на есть искренним негодованием спросила Женька. – Майя Вячеславовна, а почему вы ей безоговорочно верите?

  – Что ты этим хочешь сказать, Запевалова?

  – Только то, что, не проверив ее слова, вы обвиняете целый класс в каких-то диких злодеяниях. Если бы над ней действительно кто-то из нас или даже все мы, как она говорит, издевались, почему она сразу об этом не рассказала? Не сняла побои? Эти побои вообще кто-нибудь видел? Почему только сейчас, когда всплыло, что она прогуливала, Волкова вдруг вспомнила, что ее, оказывается, били. Может, потому что отмазка с болезнью больше не прокатит? А в уголовном кодексе, между прочим, есть еще и другая статья – сто двадцать девятая, за клевету.

  – Да, – осмелел Зубков и обратился к матери Волковой, – Вы бы лучше у своей дочери спросили, где она шаталась все это время.

  – Да что они такое говорят? – ахнула ее мать, озираясь то на директрису, то на Майю.

  Но Зубков уже и сам понял, что сболтнул лишнего, испуганно потупился и почти до подбородка уполз под парту. Директриса так на него посмотрела, что я бы не удивилась, если бы он вдруг начал заикаться от ее взгляда.

  – Встань, – скомандовала она.

  Зубков тяжело и нехотя вылез из-за парты.

  – Иди в мой кабинет. Секретарю скажешь, что я тебя отправила. Подождешь там, а я потом лично с тобой побеседую.

  Когда он вышел, директриса переключилась на Женьку:

  – Так, значит, ты, Запевалова, утверждаешь, что вы здесь абсолютно ни при чем?

  – Абсолютно, – невозмутимо ответила Женька.

  – И новую одноклассницу никто из вас ни разу не обижал?

  – Ни разу!

  Вот у нее выдержка!

  – А ты что на это скажешь? – Анна Карловна внезапно повернулась к Волковой.

  Та, вместо ответа, неожиданно разревелась.

  – Выведите дочь и успокойте, – сухо, без тени сочувствия обратилась она к матери Кристины.

  – Я выслушала тебя, Запевалова, и буду разбираться дальше. А сейчас вы тем не менее напишите объяснительную во всех подробностях. У вас двадцать минут.

  Я написала, что Волкову никто не бил и что она выдумала эту историю как отговорку. Примерно такие же объяснительные были у всех остальных. Мы сверились после классного часа. Кто-то посетовал насчет Зубкова, мол, как бы ни прокололся. Но Запевалова отмахнулась:

  – Зубков – свой человек и прекрасно знает, что бывает у нас с предателями. Так что, я уверена, никого он не сдаст.

  – Как ты думаешь, Женька, Карга нам поверила? – спросила Лукьянчикова, которая, как и я, весь классный час тряслась от страха.

  – А то! Есть правило: сначала человек работает на авторитет, потом авторитет – на человека. Сама подумай, кому доверия больше: мне, примерной ученице из хорошей семьи, отличнице, активистке и тэ дэ, и тэ пэ? Или этой лохудре, которая уже раньше на прогулах и вранье попадалась и у которой вдобавок мать – алкашка?

  И ведь Запевалова оказалась права! Зубков не раскололся. Ну а директриса решила, что эту историю целиком и полностью сочинила Волкова. По крайней мере, больше нас ни о чем не спрашивали, а матери Волковой предложили перевести дочь в другую школу.

  ***

  Директриса-то поверила нам, а вот Майя – нет. То ли Эля все-таки проговорилась, то ли интуиция подсказала, но чувствовалось, как неприязненно она относится именно к Запеваловой. Да и на остальных классная теперь взирала с прохладцей. Но Женьку особенно "выделяла". Даже по русскому и литературе за первую четверть снизила оценку на балл – ей, круглой отличнице. Ну и Женька, конечно, тоже в долгу не осталась. Расправившись с Волковой, приступила к осуществлению плана "Б" – избавлению от Майи.

  И здесь ей тоже подфартило. Началось всё с ноябрьских каникул, а, точнее, с экскурсии в Тальцы, куда нас сопровождали Майя и Пал Палыч – наш физрук, попросту – Свисток.

  Тальцы – это музей деревянного зодчества. Не в привычном смысле музей, где залы с экспонатами. Нет. Здесь целая деревня, старинная, конечно. Улицы, дворы, избы, бани, стайки, конюшни, какие – победнее, какие – побогаче. Даже крохотная церквушка и школа есть. Причем, всё-всё настоящее, не муляж и не декорации. Не то чтобы на этом самом месте действительно некогда стояла деревенька. Просто со всего края привезли сюда уцелевшие избы и прочие постройки. Ну и воссоздали облик настоящей русской деревни позапрошлого столетия. Сохранилась утварь, всякие причиндалы, скатерти, подушки, занавесочки. И все так расставили, будто и сейчас в домах кто-то живет. Например, на столе в одной избе оставили огромную бутыль – даже не знаю, насколько литров, пузатую, с узким горлышком, таких сейчас не бывает, и жестяную кружку. В другой – на скамеечке лежала вышивка, будто хозяйка дома ненадолго вышла, скоро вернется и продолжит свое занятие. В общем, очень интересно и необычно! Честное слово, как будто в другое время попадаешь.

  В церковь заглянуть не удалось – ее как раз на ремонт закрыли. Могу только сказать, что снаружи она даже отдаленно на церковь не походила. Низенькая, темная, бревенчатая, без куполов, одно только – деревянный крест, почерневший от времени, возвышался на остроугольной крыше.

  Зато в школе обнаружилось много интересного. Вообще, это была пристройка к церкви, причем совсем крохотная, всего две комнатки и сени – по-нашему холл. В сенях стояла бочка с ковшиком. В одной комнате, что поменьше, жил учитель. Во второй, тоже, в общем-то, не слишком просторной, шли занятия. На стене висела изрядно потрепанная карта. Парты были черные, массивные и соединены с такими же скамейками. На партах стояли склянки с высохшими чернилами. Ну а на столе учителя красовался старый-престарый глобус. Экскурсоводша сразу сказала, что на экспонаты можно только смотреть, а трогать категорически нельзя. Ее мы прозвали ключницей, потому что у нее на поясе на огромном металлическом кольце болталась гигантская связка ключей – в этом музее каждый, даже самый маленький домик запирался на замок. Экскурсоводша буквально по пятам ходила за нами, как надзирательница, но потом, как раз когда мы были в школе, у нее зазвонил мобильник, и она вышла на улицу, оставив нас одних. Ну и конечно, мы всё перелапали и даже поиграли немного. Расселись за парты, как на уроке. А Зубков изображал учителя, а, точнее, Майю, потому что потрясающе похоже копировал ее мимику и интонацию. Мы хохотали как безумные, только Эле Смирновой было не до смеха. Она не любила, когда передразнивали ее мать, хотя ни разу не возмутилась. Эля ведь – тихоня.

  Вернулась экскурсоводша и выгнала нас из школы. Тогда мы и хватились классной, но ни ее, ни Свистка нигде не было. Всей гурьбой отправились на их розыски. По новой заглядывали в каждый двор. Ключница едва за нами поспевала, нервничала, ругалась.

  В конце концов, нашли мы их в рощице, сразу за деревней. Майя сидела на бревне, подстелив, между прочим, куртку физрука. Свисток крутился рядом, потом вообще учудил – нарвал ветки рябины и преподнес их так, будто это букет роз, не меньше. Она улыбалась вся такая довольная, и тут мы... Майя смутилась, но Свисток, молодец, даже виду не подал. Усадил нас рядом с Майей, постелил на высохшую траву клеенку, из заплечной сумки выгрузил свертки с пирожками и бутербродами, помидоры, вареные яйца, термос с чаем. Сам вместе с мальчишками пристроился на корточках напротив нас. Мы ели с таким аппетитом, словно нас трое суток голодом морили, и всё казалось невероятно вкусным. Только Запевалова не притронулась к еде. И вид у нее был очень странный, не то довольный, не то зловещий, сложно сказать. Но мне сразу подумалось, уж не замышляет ли она опять какую-нибудь каверзу. Эта мимолетная мысль немного подпортила впечатления, потому что сама экскурсия оказалась бесподобной! Да и погода порадовала, для ноября было на удивление тепло и солнечно. Ну и неожиданный пикничок, что для нас организовал Пал Палыч, добавил приятных эмоций. И почему эта Запевалова никогда не может просто получать удовольствие от того, что всё вокруг хорошо?

  ***

  И ведь недаром я тогда почувствовала неладное с Запеваловой. Только началась вторая четверть, Женька снова собрала нас всех в актовом зале.

  – Надеюсь, никто не забыл, как нас Пчела подставила? Как натравила Каргу? И вообще...

  Разумеется, забыли, но тут же ее стараниями вспомнили. Сразу начали обсуждать наперебой Майю и ее предательство.

  Смирнова вспыхнула, но, как обычно, смолчала. На нее не обращали внимания. Никто и не заметил, как Смирнова тихо скрылась.

  – Мы не должны Майю прощать! Нафиг нам вообще нужна такая классная. Предлагаю наказать ее, – разошлась Запевалова.

  – Как это? – все озадачились.

  Прежде учителям уроки правосудия мы не устраивали.

  – Мы откажемся от нее.

  – А это можно?

  – А почему нет? У нас в стране – демократия. Мы напишем заявление с просьбой убрать от нас Пчелу, так как она: первое – плохой учитель. Ее уроки бездарны, бесполезны и скучны. Объясняет непонятно. Да и сама плохо свой предмет знает. Спросишь не по учебнику – ответить не может. Второе – у нее явные проблемы с психикой. Вечно нервная и дерганная. Чуть что может наорать, оскорбить, а то и ударить ученика. Помнишь, Зубков, она тебя учебником стукнула? Вот! Третье – это ее разгильдяйство уже достало. Она всегда опаздывает и постоянно все забывает. До нас ей нет никакого дела. Привезла класс на экскурсию, за пятьдесят километров от города, между прочим, а сама нет чтобы следить за учениками, уперлась куда-то.

  Женька говорила настолько складно и без запинки, будто заранее все продумала и отрепетировала. Забыла сказать только о главной причине – о четверке по русскому, которую ей посмела влепить Майя. Ну и те доводы, что назвала, были не совсем честны. Наша классная, может, и забывчивая, и опаздывает частенько, и нервы пошаливают, но уж назвать ее плохим учителем никак нельзя. Эля Смирнова рассказывала, что у Майи диплом с отличием, аспирантура, кандидатская. В общем, для нее был открыт путь в науку, но она решила посвятить себя школе. Да дело даже не в том. На ее уроках, наоборот, всегда интересно. Она много всего знает. И не била она никого. А если и хлопнула Зубкова слегка, то, говоря откровенно, он заслужил и большего. Ну и битьем это точно не назовешь. А Запеваловой плевать на факты, ей лишь бы было за что уцепиться, а там извернет так, что до правды не докопаешься.

  Я посмотрела на Бородина: что он скажет? У них ведь с Майей полное взаимопонимание и любовь, в том смысле, что она – его любимая учительница, а он – ее любимый ученик. Но тот мялся, хмурился, но даже слова в защиту классной не сказал.

  – Здорово! – загалдели все хором.

  – Женька, ты у нас – мегамозг прямо.

  – Пусть убирается от нас.

  – Всё. Пишем. Прямо сейчас!

  – И подписаться под этим заявлением должен каждый! – решительно сказала Запевалова. – А где Смирнова?

  – Свалила по-тихому! – кто-то ахнул.

  – А вдруг мамашке побежала стучать?

  – Нет, – сказала я, – она давно ушла, еще до того, как мы начали про заявление говорить. Почти сразу же, как сюда пришли.

  – Ты видела? – резко спросила Запевалова.

  Я кивнула.

  – А почему ты ее не задержала?

  – А что, должна была?

  – Всё с тобой ясно.

  Это "ясно" прозвучало, как укор или даже обвинение. Все смолкли, стали пялиться на меня под стать Запеваловой – осуждающе. Даже Лукьянчикова. А сама Женька уставилась выжидательно. Интересно, чего она ждала? Что я, как Волкова, бухнусь на колени и буду просить прощения. Поэтому я ответила ей хоть и без наезда, но немного резко:

  – А ты ее почему не задержала?

  – Я?! – Запевалова, честное слово, аж опешила. – Вообще-то я не видела, как она уходила.

  – А я думала, что ты видела. Видела и молчала. А раз ты молчишь, я-то что буду лезть?

  – Девчонки, – подскочил к нам Бородин, – ну, что мы сейчас будем из-за какой-то Смирновой собачиться? У нас ведь общее дело, надо его решать и не тратить время на какие-то пустяковые разборки между собой.

  – Может, ты и прав, Бородин. Может, это и пустяковые разборки, – процедила Запевалова. – Поживем – увидим. Но ты верно говоришь, дело у нас общее, важное и срочное!

  И мы принялись за пасквиль. Переписывали несколько раз, чтобы доводы звучали убийственнее. За этим делом прогуляли физкультуру, но, наконец, состряпали... Подписались, конечно, все без возражений, кроме Смирновой, которая пряталась от нас неизвестно где.

  – А Смирновой будем предлагать подписывать? – спросил Айрамов.

  – Ну, естественно. Она должна подписаться, как и все, иначе станет предателем. И потом, подпись доченьки на этой бумажке станет главным сюрпризом для Пчелы. Так что, Айрамов, ступай найди ее и приведи сюда, – велела Запевалова.

  Айрамов рванул выполнять поручение.

  – Нас Пчела еще и за физру взгреет, – простонала Шошина.

  – Не паникуй. У Пчелы скоро будет других забот полон рот, – успокоила Запевалова и потрясла заявлением.

  – Вот она, – не прошло и пяти минут в дверях появился Айрамов, подталкивая вперед Смирнову.

  – У бедной Эли было зареванное лицо и взгляд такой страдальческий, что хотелось крикнуть: "Да оставьте вы ее в покое!". Но на такие подвиги я способна только в мечтах.

  – Где ты ее нашел? – спросила Запевалова.

  – В женском туалете, – ничуть не смущаясь, признался Айрамов.

  Все захохотали. Эля всхлипнула.

  – Да ты маньяк, Айрамов!

  – А что она там делала?

  Новый взрыв хохота.

  Запевалова прекратила смеяться и всем велела умолкнуть.

  – Ну, что, Смирнова, от кого ты пряталась в туалете? От нас? Запомни, если тебя не отпускали, сама уходить ты не должна. Поняла?

  Смирнова слегка дернула подбородком вниз – видимо, да, поняла.

  – Вот и ладненько. Теперь перейдем к главному. Мы все посовещались и решили, что Майя Вячеславовна больше не должна быть нашей классной. Причин много. Учит она плохо, с классом вообще не справляется, ведет себя неадекватно. Короче, вот заявление, в котором мы требуем, чтоб твою мать от нас убрали. Все подписали, и ты тоже должна его подписать. Ты же тоже – ученица нашего класса.

  – Я... я не могу, – пролепетала Смирнова.

  – Брось ныть. Мы понимаем, что она – твоя мать, но почему из-за этого должен страдать весь класс? И потом, она ведь все равно твоей матерью так и останется, а классную нам поставят другую. Тебе же проще будет.

  Смирнова покачала головой, и Запевалова сразу же вскипела:

  – Да что я тебя еще уговаривать буду? Подписывай давай или ты предашь класс и тогда... Ну, ты сама знаешь, что будет тогда. Суд над Волковой детской сказкой покажется по сравнению с тем, что устроим тебе.

  Смирнова рыдала во всю, но все равно не подписывала и ручку, которую ей упорно совали, не брала.

  – Так не хочется делать тебе больно, – и Запевалова многозначительно посмотрела на Айрамова, который держал Смирнову за локоть.

  Он понимающе ухмыльнулся и стал выворачивать Эле руку. Смирнова закричала, но Айрамов даже не ослабил хватку.

  – Подписывай, крыса! – и ей опять сунули ручку.

  Но она не взяла. Я от нее такого геройства, честно скажу, не ожидала, даже восхитилась про себя, потому что сама бы наверное уже сто раз подписала.

  – Отпусти ее, Марат, – сказала Запевалова, – пусть валит. Себе же хуже сделает, а, главное, совсем плохо будет Пчеле. Поняла, Смирнова? Не хочешь подписывать это заявление, где мы всего лишь просим перевести ее в другой класс, мы напишем другое, в котором подробненько изложим, как твоя мамаша крутит роман со Свистком. И до того они обнаглели, что даже нас, своих учеников, не постеснялись! Вывезли нас на экскурсию за город и бросили одних. А сами уединились в лесочке. Мы, бедненькие, потерянные детки, бегали искали нашу классную руководительницу, а ее нигде не было. Потом заглянули в рощицу – та-дам – а там наша уважаемая Майя Вячеславовна с Пал Палычем трали-вали, шпили-вили. Могу себе представить, что с ней Карга за это сделает. Твоя мать потом вообще нигде работы не найдет. И вот еще интересно, что на это скажет твой отец?

  – Это неправда!

  – Это-то как раз и правда, идиотка. Мы все прекрасно видели, как Свисток целовался с твоей матерью. Можно представить, что они вытворяют, когда рядом никого нет.

  – Не было этого!

  – Ну-ну.

  Запевалова достала новый лист и принялась выводить слово "заявление". Смирнова не уходила, хотя никто ее больше не держал. И вдруг сказала:

  – Я подпишу.

  – Зачем? Обойдемся и без твоей подписи, – Запевалова, не поднимая головы, продолжала писать.

  – Пожалуйста...

  Ну, Запевалова – ну, интриганка! Подумать только – Смирнова умоляла подписать заявление на свою мать!

  – Ага, а потом ты скажешь, что тебя силой заставили его подписывать. Ну уж нет.

  – Я так никогда не скажу! Клянусь.

  – Ну, хорошо, смотри, никто тебя за язык не тянул, – и Запевалова с видом благодетельницы протянула злосчастное заявление, на котором Смирнова быстро нацарапала свою фамилию. – Ну, все, иди.