Текст книги "Тлен и пепел (СИ)"
Автор книги: Елена Шелинс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 24 страниц)
Елена Шелинс
ТЛЕН И ПЕПЕЛ
Первым восставшим мертвецом в моей жизни стала родная тетка, Айседора Орул, в девичестве Извич.
Я запомнила ее как улыбчивую круглощекую толстушку, которая вечно совала мне то румяное яблочко, то пирожные с кремом, приговаривая, что негоже знатной молодой госпоже походить на чахоточную. Попытки тетушки поправить мою фигуру, правда, проваливались с треском, – я всегда оставалась худой, как бы много ни ела.
Айседора все жалостливо вздыхала, сетуя на тонкую юношескую кость, да и подъедала втихаря все оставшиеся сладости со стола. Больше десертов она любила только хорошую шутку, и раскатистый хохот пышной женщины сотрясал стены фамильного поместья каждый раз, когда она наведывалась к нам в гости.
За всем этим фасадом жизнелюбия, улыбками и смехом, увы, скрывалось нечто иное. Похоронив в один год всех троих своих детей, унесенных тяжелой болезнью, тетушка стала все чаще прикладываться к горячительному. И однажды она хорошенько набралась для храбрости, ускользнула от слуг и повесилась в собственном саду, прервав тем самым терзающие ее душевные муки.
Господин Сэм Орул, муж Айседоры, едва не умер от горя на том же месте, где его застала дурная весть. Сердце пожилого мужчины выдержало лишь благодаря усердным стараниям лекарей. Он смог прийти в себя к похоронам возлюбленной жены, но основные хлопоты по их подготовке успели почти полностью лечь на плечи моих родителей.
Благородный род Извечей, к которому я принадлежала, славился древними корнями, уходящими едва ли не в те времена, когда на месте Рулевии существовали лишь небольшие разрозненные поселения. Тетушка Айседора и после замужества упорно причисляла себя к нам, а не к Орулам, и не единожды выражала самое горячее желание когда-нибудь быть похороненной в обширном семейном склепе Извичей, ближе к предкам.
Сэм Орул, которого всегда это возмущало, в итоге не стал оспаривать решение моего отца выполнить волю покойной: то ли из-за искреннего намерения исполнить желание Айседоры, то ли из-за неспособности спорить в час столь глубокого горя.
Мне было двенадцать.
На церемонии прощания я стояла так близко к гробу, что различала рельеф толстого слоя пудры выбеленных щек покойницы и чувствовала неприятный запах лака, покрывающего жесткие завитки темных кудрей вдоль округлого лица.
Совсем рядом сгорбился успевший всего за несколько дней превратиться в дряхлого старика Сэм Орул. В почерневшем взгляде господина Орула плескалась глухая невыносимая тоска, перемешанная с уже застарелой, но от того не менее мучительной болью, вызванной многократной потерей близких.
На похоронах двоюродных братьев я, по настоянию матери, не присутствовала, и до этого момента никогда так близко, лицом к лицу, не сталкивалась со смертью.
В народе говорят, что у всех урожденных некромантов есть дефект, этакая душевная патология: никто из них по природе своей не способен оплакивать мертвых и испытывать к ним даже малейшего сострадания.
Но в тот день, вопреки всем глупым сельским поверьям, я с трудом сдерживала прорывающиеся рыдания, и дело было явно не в том, что тогда я просто не знала, какими способностями одарила меня природа. Я искренне и всей душой жалела так рано ушедшую от нас тетушку, ее поседевшего мужа, с трудом дышащего от горя отца, потерявшего в лице Айседоры сестру, и, отчего-то, очень остро, саму себя.
Я не обращала никакого внимания на то, чем именно были заняты что-то бормочущие себе под нос жрецы. Их худобу, вызванную многочисленными постами, не смогли скрыть даже просторные темно-зеленые одеяния с черной окантовкой. С застывшим выражением скорби на вытянутых лицах, жрецы богини с торжественной медлительностью проводили ритуал освобождения души, обязательный для всех самоубийц.
Я заметила, как в плоской темной чаше у изголовья покойной зажгли подсохшую ветвь, только когда в нос ударил горький едкий дым, заставивший всех стоявших рядом с гробом неприлично раскашляться.
Уже сложно сказать, где именно в тот день ошиблись служители Брианны. То ли ветку многолистника сорвали с умирающего дерева, то ли само наложенное заклинание освобождения не сработало из-за слабых способностей жрецов, – да и сотворенные не некромантами подобные чары по определению не могли быть сильны. Но, так или иначе, душа тетушки, вопреки всем прогнозам и ожиданиям, не спешила покидать тело и отправляться к сыновьям в мир Иной.
По стечению обстоятельств, на третий день после тягостных похорон я засиделась на улице допоздна.
Стоял теплый, но душный вечер середины лета. Воздух наполнял сладкий медовый запах солнечника, и стоило случайно коснуться огромных желтых цветов, как пышная пыльца щедро сыпалась на одежду.
Мать и отец надолго уехали по делам из поместья, а моя гувернантка, всегда отличавшаяся рассеянностью и ветреностью, отлучилась на кухню, где заболталась с поварихой.
Я лежала на покрывале в саду под вишневыми деревьями, отложив в сторону закрытую книгу. После похорон тетушки я не могла заставить себя прочесть и строчки, словно все вокруг разом выцвело, поблекло и лишилось какого-либо смысла.
Двери нашего семейного склепа никогда не закрывались. Все наши предки спали самым благочестивым из мертвых снов, как и положено всем благородным. Я сидела в сумерках совсем одна, погруженная в свои мысли, и не могла даже предположить, что надо мной нависла смертельная угроза.
Из оцепенения вывел странный шорох. Шелест задетых ветвей, легкое шуршание листьев.
Я даже не обратила бы на это внимания, если бы не совершенно новое пронзительное чувство, волной прокатившееся от груди к самым кончикам пальцев. Повеяло холодом, надвигающейся угрозой и чей-то едкой, пронзительной злостью.
Мертвые могут перемещаться невероятно быстро, даже если при жизни были неуклюжи. Особенно только что восставшие, движимые еще трепещущим и обостренным чувством несправедливости. Мучимые никогда не стихающим внутренним огнем, они находят себе кратковременное и единственное утешение в том, чтобы заставить других разделить их незавидную участь.
Я успела лишь привстать и повернуть голову к источнику звука, как нечто с силой повалило меня на спину, едва не проламывая ребра.
Глухой вибрирующий рык. Отвратительная вонь.
Челюсть чудища, нависшего надо мной, была широко разинута, пудра с щек сползла, обнажая трупные пятна. Словно не видя, вперед уставились выпученные мутные глаза без единого намека на радужку.
Секунда потрясенного онемения, и я пронзительно завизжала.
Пальцы с силой уперлись в ледяной лоб мертвеца с целью как можно дальше оттолкнуть жуткую образину, в которой я никак не могла признать свою тетку, и это ледяное прикосновение окончательно затуманило рассудок.
Единственное, чего я желала, чтобы все происходящее немедленно закончилось. Чтобы это существо испарилось, исчезло с лица земли.
И голубоватая вязь заклинания сложилась сама собой, стягиваясь в одну ослепляющую точку. Пальцы пронзило колкое тепло. Вспышка, – и меня осыпала тяжелая груда мелкого тлена с остатками костей, а над головой чуть слышно прошелестел ветер, играя листьями вишневых деревьев.
Так и ушла в мир Иной душа тетушки Айседоры, отпущенная на тот свет моей рукой.
Я с трудом выбралась из навалившейся на меня кучи. Ноги, ватные и дрожащие, не слушались.
Прах осел на волосы, тонким серым слоем лег на лицо. Тело трясло в лихорадке. Я кое-как отползла и, ничего не соображая, забилась в угол близстоящей беседки.
Там меня, рыдающую от беспомощности и ужаса, и нашла гувернантка. Когда она увидела останки нежити на разложенном покрывале, то завизжала так громко, будто сама только что не стала жертвой восставшего мертвеца.
Слово «некромантия» прозвучало на следующий день как гром среди ясного неба.
Родители стояли у серой груды тлена, бывшей когда-то моей теткой, чье исчезновение из склепа уже успели обнаружить, и, онемевшие, выслушивали хмурого жреца Брианны, худого старика в выцветшей рясе.
– Может, это ваш ритуал по упокоению не сразу набрал силу? – вежливо проговорила мать.
Ее голос оставался спокоен, но глаза выдавали животный страх. Я стояла рядом чуть поодаль ни жива ни мертва.
Даже в двенадцать лет я прекрасно понимала, что иметь врожденные способности к некромантии означало подписать себе смертный приговор.
Никакой более вид магии так сильно не порицался в Рулевии. Для борьбы с носителями темного дара когда-то создали Инквизицию, и она до сих пор проводила публичные казни на главной площади столицы, сжигая пойманных ею некромантов.
Служитель Брианны беззвучно пожевал высохшими от старости губами и посмотрел на меня, оценивая.
Я производила впечатление хрупкого и чувствительного ребенка, в действительности и являясь им в свои двенадцать. Еще не девушка, а очень худенькая девочка с огромными глазами в темную зелень и пышной шапкой кудрявых волос, я совсем не походила на отвратительного монстра, коим простые обыватели в воображении обычно рисуют некроманта.
– Это ошибка, – отрезал отец. – Вероятно, сработало какое-то старинное защитное заклинание семейного склепа. Наши предки чтили покой мертвых.
Прежде чем старик ответил, отец быстро достал увесистый кошель и решительно сунул его в ладони служителя:
– Древняя магия непредсказуема. Примите эту скромную плату за этот… бестолковый вызов.
Служитель тяжело вздохнул. Словно нехотя убрал кошель в ветхую поясную сумку.
– Конечно, господин Извич, вы абсолютно правы, древняя магия непредсказуема. В таком случае, думаю, мне придется раз в месяц за скромную плату проверять, как на склепе ведут себя… эти старинные заклинанья.
Мать с облегчением кивнула, а в глазах отца на краткий миг зажглась ярость.
Думаю, это был первый действенный шантаж в его жизни. Но он слишком меня любил, мой папа. Я была таким долгожданным и выстраданным ребенком, единственным, кого смогла выносить моя болезненная мать…
Тетушку вернули в склеп, который вскорости запечатали, а Сэм Орул едва не получил второй инфаркт, узнав, что за участь посмертно досталась его обожаемой жене. Моя семья постаралась как можно скорее забыть о случившемся, словно негласное табу на упоминание о восстании тетушки Айседоры могло что-то изменить…
Да, к счастью, никому бы и в голову не пришло всерьез подозревать во мне носителя темного дара. Но нельзя сказать, что я совсем не выделялась среди прочих отпрысков нашего круга.
Для маменьки оказалось непросто признать, что в большинстве занятий, которые должны выходить у благородной девушки сами собой, я потерпела фиаско. Рукоделие раздражало, пальцы деревенели, едва я брала иголку и нитку, игра на пианино не давалась, и разве что танцевать я выучилась сносно.
Точные и естественные науки, напротив, шли легко. Я часами решала математические уравнения, сидела над алхимическими зельями или читала очередные исследования о животных. Отец имел привычку при близких нам гостях удрученно качать головой и говорить, что боги даровали ему девчонку с умом мальчишки, но сам в глубине души искренне ликовал, и часто подбрасывал мне задачку-другую.
Наше состояние позволяло мне обучаться на дому. Поэтому круг моего общения в детстве складывался из чад приятелей матери и отца, а также отпрысков прислуги.
И мне, как единственному, и что уж тут, избалованному ребенку, позволялось слишком многое для дочери из высокородной семьи. Я могла, не накликав большого наказания, залезть на высокую старую яблоню и изорвать к немилостивому Вернису все платье, или же без спроса умчаться с мальчишками на заре ловить рыбу. Все это – нонсенс для воспитания девочки, единственной наследницы знатного рода.
И пусть у меня не было никаких видимых наклонностей, которые могли бы повлечь за собой интерес к магии смерти, однако мой характер выделялся дотошностью и любопытством, отчасти поощряемые образом воспитания, которого придерживались родители.
После происшествия с тетушкой и слов служителя Брианны, я очень хотела убедиться, что жрец в корне ошибался, заподозрив у меня и крупицу темного дара.
Как у любого уважающего себя семейства, у нас имелась огромная библиотека, занимающая целый этаж северного крыла особняка. Я была ее завсегдатаем, и никто не обратил внимание, что через несколько дней после случившегося я засела за книги.
Но и без этих книг я кое-что знала.
Некромантов в Рулевии ненавидели и боялись. Их считали отбросами, недолюдьми, оскверненными по природе своей. Некромантия в глазах общества – некая патология, воплощение самого зла как оно есть. Носители темного дара представлялись обществу в образе полубезумных моральных и физических уродов. Ими пугали детей, истории про них рассказывали шепотом за закрытыми дверьми.
Притом, мертвецы восставали регулярно. Такова реальность нашего мира – магия, насквозь пропитавшая землю и воды, стала как великим благом, пробуждающим природу, так и великим злом, вливающую жизнь в то, что должно остаться мертвым. Если что-то бередило несчастную душу и не давало спокойно уйти, она скреплялась с телом и мучила поначалу себя, а затем и тех, кто попался ей под руку.
Жрецы богини жизни Брианны проводили специальные обряды над телами несчастно убиенных и самоубийц, которые предотвращали превращение умершего в нежить.
Оживших мертвецов ловили и сжигали. Этим занималась Инквизиция, которая считала себя обязанной очистить мир от любого проявления скверны, будь то некромант или восставший труп.
Отчего-то среди простонародья и некоторых аристократов ходило заблуждение, что только некроманты способны использовать магию смерти. Но я, будучи действительно хорошо образованным ребенком, с детской непосредственной не понимала, почему. Некромантия, каким бы мрачным ореолом ее не окружали, была лишь одним из видов магии, пусть и строжайше запрещенным. А значит любой человек с магическими способностями мог обратиться к ней, использовав самые элементарные заклинания некромантов.
Я умела делать небольшие светящиеся шарики-огоньки, так называемые светочи, которые освещали комнату лучше свечей, что было самой примитивной, но, как не крути, настоящей магией стихий. Но я никогда не смогла бы создать молнии или призвать грозу, ведь для этого требовалась особая одаренность.
И мне оставалось лишь разобраться, где в некромантии проходит та грань, за которую может пройти только природный некромант, истинный носитель темного дара, которого все так бояться.
Естественно, особого раздела по некромантии в семейной библиотеке не существовало. Но книги по противодействию некромантам не были вне закона. А как известно, если хочешь сам получить взрывчатое вещество, купи руководство на тему того, чего ни в коем случае не стоит делать в алхимии.
Большая часть из найденного о магии смерти зачем-то демонизировалось и преувеличивалось, ведь оно никак не соотносилось с существующими магическими законами. Некромантов наделяли сверхъестественными способностями, с которыми они могли давным-давно поработить весь мир и основать свою империю зла. Найти что-то толковое оказалось сложной задачей.
Но я нашла.
Подробное описание некромантского обряда с оживлением неживого я обнаружила, к своему искреннему изумлению, в старинном фолианте «Убиение нечестивцев», описывающем самые известные судебные процессы над повелителями мертвецов и гнили.
Во времена первых чисток, когда Инквизиция только начала зарождаться, некромантом могли объявить практически любого, доверяясь самому невнятному свидетельству со стороны. Так как имущество несчастных переходило доносчику, в некромантии легко обвиняли и старенького пекаря, и юную цветочницу, которые имели, возможно, чего-то чуть больше, чем их завистливые соседи. Это не самая приятная страница рулевской истории, которую не принято широко обсуждать, но у всенародного помешательства тех лет были свои причины.
Жесткие гонения начались к концу самой кровопролитной войны в истории человечества. Так называемой тысячелетней войны с вампирами, когда-то решившими, что свобода простых разумных рас изжила себя как явление. И что пища должна стать более покорной.
Простой народ Рулевии к тому времени и так сильно недолюбливал некромантов. К магам смерти относились даже хуже, чем к палачам, которым запрещалось жить в черте города.
Рулевия вместе со странами-союзниками боролась против вампиров. Те когда-то были обычными людьми, но после смерти обрели новую жизнь совершенно иного порядка, и малограмотные простолюдины часто ошибочно принимали их за восставших мертвецов. Свою ненависть народ легко переносил на тех, кто был связан с настоящей нежитью. И небеспочвенно, ведь множество некромантов действительно якшались с вампирами, благосклонно относившимися к магии смерти. Кровопийцы, желая внести раскол, обещали носителям темного дара особые привилегии в их новом мире, если повелители мертвых присягнут им на верность.
К переломному моменту войны количество убитых перешло все мыслимые и немыслимые границы. На землях, разоренных войной, сам воздух пропитался смертью. Большая часть воинов погибла, не успев закончить свои земные дела, и просто не могла избежать участи стать восставшей нежитью.
Войско мертвецов, образовавшееся в ходе битв само собой, привлекло внимание группы некромантов, жаждущих власти. Известно, что брать под контроль уже восставших мертвых намного легче, чем их поднимать. И воистину огромная армия мертвецов вероломно ударила в спину защитникам страны, которые из последних сил бились за права смертных.
Разобрались с предателями жестоко и не церемонясь. Стерли с лица земли, развеяв пепел их сожженных тел вместе с пеплом, оставшимся от армии нежити. А после, подгоняемые гневом населения, измученного и озлобленного в бесконечной войне, принялись за глобальные чистки, объявляя, что мы никогда не выиграем, если не изгоним скверну из собственного дома. Эта была месть за предательство, которое окончательно подтвердило для общества гнилую природу некромантии.
На ряду со множеством явно сфабрикованных дел, содержащихся в фолианте, были дела и настоящих носителей темного дара. Где-то между красочными на детали пытками прачки и свидетельствами о некрофилии, будто бы учиненной едва стоящим на ногах старичком, имелись весьма интересные записи о причастности к запретной магии некоего Антуана Джорини с подробным описанием ритуала, за которым подглядела его служанка. Знатных судили значительно реже простолюдин, и только имея на руках подобные железные доказательства, а этот ритуал, как писал автор трактата, был хорошо известен Инквизиции.
Он-то мне и был нужен. И я начала свои первые тайные приготовления, в результате которых планировала лишь убедиться в том, что у меня ничего не выйдет.
Конечно, я была еще ребенком с незамутненным представлением о дозволенном. В более сознательном возрасте я вряд ли бы потащила в свой укромный закуток под крышей дома запылившийся скелет гиеноподобной собаки. Требовалось что-то относительно крупное, Антуан использовал в свое время скелет волка, благо, эти жуткие коллекционные вещицы отчего-то очень долго были популярны у знати. Тащила я этот раритет ночью, обливаясь потом от страха, что меня заметят и решат невесть что (хотя в случае моей поимки были бы верны именно самые нехорошие предположения).
В результате транспортировки у бедной почтенной собаки отвалилась задняя лапа, что стало самым настоящим неуважением к памяти несчастного животного. Этот момент настолько меня зацепил, что я уже хотела отказаться от безумной затеи.
Но скелет, пропажу которого так и не заметили, покорно стоял и ждал своего часа в моем укрытии, как и слегка подсушенная охапка утренней нечай-травы с парой горстей земли, накопанной прямо на пороге семейного склепа.
И я поняла, что мне достаточно просто попытаться провести ритуал, провалить его и окончательно убедить себя в том, что нет во мне никакого проклятого дара. Что я невиновна и вполне нормальна, без затаившейся гнильцы, которая рано или поздно может превратить меня в нечто ужасное.
Я так сильно волновалась, что даже светочи вышли с третьего раза.
Нечай-траву я сожгла в глиняной миске. Густой дым тут же поплыл под потолком и заполнил небольшое помещение.
Ритуал был ученическим и простым для выполнения, но, если верить комментариям процесса над Антуаном, требовал наличие настоящего некромантского дара, – слишком уж крупный использовался скелет.
Земля, накопанная у склепа, несла в себе свежую энергетику смерти, которой было уже так мало в иссыхающих костях реликвии. Дым нечай-травы служил превосходным проводником, несколько упрощая задачу. От меня требовалось лишь обратиться к своей внутренней силе.
Я не пыталась создать себе особой настрой. Просто, поправив длинную юбку платья, неловко присела прямо на дощатый пол напротив пожелтевшего от времени скелета, уставилась на него и, привычно направив силу, как когда-то учил преподаватель по общей магии, пожелала.
Скелет гиеноподобной собаки чуть слышно скрипнул, ускорив ритм моего сердца. А затем, с задором задирая лапы, живо прогарцевал вправо бочком на трех оставшихся конечностях, со звонким треском ударился об стену и тут же рассыпался в мелкую крошку.
Еще с полминуты я, ошеломленная, недвижно рассматривала результат своих трудов.
Потом поднялась, медленно прошла мимо лежащей на полу кучки к небольшому окошку. Встала на цыпочки и распахнула его, чтобы развеять стоящий в тесной комнате запах.
Свежий воздух привел в чувство. Не было слез или громких истерик.
Я педантично вымела остатки скелета вместе с землей, втихаря выбросила, не забыв избавиться и от оставшейся целой конечности скелета. Самым тщательнейшим образом отмыла миску и еще раз проветрила комнату.
И только после всего этого почувствовала первое в жизни стойкое отвращение. Отвращение к самой себе.
Смотрясь в зеркало, я видела монстра. Маньяка, который только что замел следы своего чудовищного преступления.
Но ярче всего было чувство вины. Чем мои родители заслужили все это? За что боги назначили им столь жестокое наказание?
Всем известно, что не развивать свой природный магический дар чревато. Это было еще одной причиной, по которой избавлялись и от тех, кто ничего толком не умел. Подобные способности – они выше любых наших устремлений. С момента их обнаружения, именно они определяют твою судьбу, а не ты.
Но я твердо решила – пусть лучше меня в молодости сожрет изнутри недуг, не поддающийся лечению, чем я буду хоть как-то причастна к магии смерти.
Следующие пять лет я запрещала себе даже вспоминать о случившемся с теткой и проведенном обряде. Это оказалось куда легче, чем можно подумать. Заботы молодости вновь захлестнули меня и позволили выкинуть из головы тяжелые мысли.
Темный дар меж тем спал, ожидая своего часа…
