Текст книги "Дочь реки (СИ)"
Автор книги: Елена Счастная
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]
В хоромине княжеской оказалась еще и Драгица. И по глазам ее красным, припухшим, явственно можно было понять, что она только что плакала. И до сих пор из горла ее доносилось тихое поскуливание, словно она все пыталась оправдаться перед Владивоем, а никак не могла.
– Иди, – бросил ей князь, и она медленно пошла к двери, едва подняв взгляд на Грозу, что топталась у порога.
Темновато было внутри, как будто Владивой не хотел слишком яркого света, воздуха свежего со двора: волоки закрыты. И оттого в хоромине его ворочался вяло пряный запах лучин, дерева и сбитня, что в кувшине на столе стоял. И особый запах Владивоя – тоже. Его кожи, разогретой гневом, его одежды из дорогого тонкого льна или цатры. Бывало, ходила сюда Гроза, не решаясь воспротивиться велению князя, а после лежала еще долго на его лавке, разглаживая ладонью смятую простынь и вдыхая запах трав, что еще остался на тканине после стирки умелыми руками чепядинок, которые для владыки старались сильно. А по телу гуляло стыдное блаженство, прокатывалось по мышцам, оседая искрами между ног, где еще трепыхался комок пережитого наслаждения. Владивой не отпускал Грозы в такие дни, когда ему хотелось ее рядом, пока не убеждался, что довел до пика – и оттого сам как будто получал свое, хоть Гроза даже боялась к нему притронуться слишком бесстыдно. Только гладила крепкие плечи, будто тугими корнями обвитые. И шею горячую в тонкой влаге испарины. Проходилась кончиками пальцев по спине, напряженной, сильной. А он ласкал ее безоглядно, и что после делал с набухшим в штанах вожделением – о том только догадываться оставалось.
И теперь Гроза чувствовала в душноватой хоромине такое же напряжение. Как зарница, вспыхивающее на краю разума предупреждением: быть буре. Да только вот какой?
– Как ты не углядела за ней, Гроза? – сразу обрушил князь на нее упрек.
Нечасто доводилось таким его голос слышать. Чтобы тяжелее камня бил и в то же время льдом окутывал с ног до головы.
– Я не заметила, как Беляна пропала, – спокойно ответила она. – Чепядинок нынче с нами много пошло. И шумно было. Казалось, все рядом. А там… Может, времени много минуло. Мы все обошли кругом.
Князь подошел медленно. Остановился напротив, заложив руки за спину. Гроза невольно оглядела его крепкую шею в распахнутом вышитом вороте рубахи, его подбородок широкий и остановилась на плотно сжатых губах.
– Я не хочу тебя винить, Гроза. Да ты и не виновата, – Владивой, видно, пытался сдержать еще не утихшую ярость, которой довел наставницу княжны до слез, но не мог. – Но мне казалось, что силы твои помогут… Особенно у реки. Духи подскажут, где искать.
– Я не говорю с духами, – она вперилась в его глаза – и словно в прорубь с острыми краями нырнула, ободравшись едва не до мяса самого.
Закровоточило, засаднило до костей, пронеслась дрожь по спине – до мелкого стука зубов. Словно сквозняк лизнул мокрую кожу. Владивой умел – то жаром опалить, то льдом обдать так, что сердце замирает.
– Разве ты не дочь вилы? – вновь вскипел и плеснул он через край.
Вдохнул рвано и выдохнул медленно, гася злой огонь в груди.
– Может, я и дочь вилы, да не дочь охотничьей собаки, – Гроза отступила, невольно стараясь отгородиться от ярости отца, у которого пропало дитя. Потому что она в том и впрямь не виновата.
Сделала пару шагов прочь, словно от липкого пола ноги отрывая. Князь сейчас не в себе. Вон как глаза сверкают, точно клинки. Того и гляди на куски порежет вот так, взглядом одним. Но и страх в них стоял: что Беляну так и не сыщут. Что бы ни говорили о том, что с дочерью своей он сурово обошелся, отдав в невесты тому, кого она один раз в жизни видела, а все равно тревога страшная сейчас разрывала его сердце. Любил он ее и баловал часто, особенно когда мать родная от своих детей отдалилась, как будто чужими ей все вокруг стали.
Гроза остановилась, кусая губу, а после обратно подошла. Осторожно коснулась ладонью плеча князя, слегка сжимая пальцами. И не хотелось больше ничего говорить. А, кажется, надо было что-то?
– Она найдется. Обязательно. Уж духов недобрых, которых мог бы леший наслать, я бы почуяла… Раз уж дочь вилы.
– Прости, – выдохнул Владивой. – Я не хотел говорить об этом.
– Но сказал.
– Прости, – повторил князь.
Поймал ее руку и себе на шею закинул. Притянул ближе, обнял крепко, не сводя взгляда с лица Грозы. Она назад качнулась, как захотел ее поцеловать. Он удержал. Придавил бедрами к столу тяжелому и все ж поймал ее губы своими. Она отвернулась.
– Не нужно. Оставь меня, князь. Не мучай.
Оттолкнула его и выскользнула из рук.
– Разве ж мучаю? – он улыбнулся плутовато. – Кажется, всегда наоборот.
Поддел умело, заставив задохнуться в волне злости на себя саму. И сразу слова Сении вспомнились: дурит он тебе голову. Дурит… а как иначе? Или все же нет? Разве можно так притворяться?
– Не принесет это все добра ни тебе, ни мне, Владивой, – ровно произнесла Гроза. – Любовницей своей хочешь меня сделать? Так участь такая мне не нужна.
– Хотел бы сделать, сделал бы давно, – вновь начал яриться князь.
И отпустил уже, кажется, а снова дорогу преградил. Схватил за плечи, останавливая, встряхнул, сжимая сухие, белые от гнева губы.
– Так зачем? – пришлось голову запрокинуть, чтобы смотреть в его глаза.
Долго она этот вопрос в голове крутила, да все задать не могла. Потому что ответ боялась услышать. Тот, что бросит их на дорогу, с которой не свернуть. Которая приведет Владивоя к гибели. Долго князь держался. Долго стороной Грозу обходил, да как вернулся зимой в детинец после сбора дани и полюдья, так словно сорвалось в нем что-то – и уже не мог он сдержать своего стремления к ней.
– Нужна ты мне, Гроза, – низко проговорил князь. – Больше воздуха нужна. По– другому и сказать не могу. Объяснить не могу… И забыть тоже.
Он толкнул ее назад, едва не раздирая завязку на вороте. Держа за шею, вдавился в губы вновь. Стянул рубаху с плеча – и прошелся по нему горячим ртом. Сминая пальцами бедра через поневу и рубаху. До боли: чтобы следы оставить. Как метку свою: чтобы помнила каждый день. Хоть и так в мыслях он постоянно, как ни гони – хоть голову под топор. Прижался твердой плотью, что явственно ощущалась сквозь порты. Страшно стало. От того, что захлестывало с головой Грозу то безумие, что было в каждом его движении, в каждом касании губ, в рывках нетерпеливых, которыми он притискивал ее к своему телу.
– Хватит! – Гроза со всей силы толкнула его. Словно птица крыльями ударила – и не почувствовал, верно, ничего.
Толкнула Владивоя снова и вдруг нож для трав, что на поясе висел, выхватила. Сама не поняла, как. Не поняла, зачем и что дальше делать будет. Короткий взмах
– как отец наставлял – блеск стали, не слишком хорошей, да острой: сам кузнец Полян, давний друг отца, точил. Тонкие травяные стебли одним движением срезает и ветки рубит легко, коли надо. Гроза прижала нож к шее князя, взяв лезвием назад
– и он замер, глядя на нее прямо, не отстраняясь далеко и руки тяжелой с талии не убирая. Гроза сжимала дрожащие губы, на которых чувствовала вкус Владивоя, легкие отпечатки его зубов. И боялась, что маленькая рукоять выскользнет из влажной ладони.
– Режь, – хрипло уронил Владивой. – Ну?
– Рехнулся… – выдохнула Гроза.
– Давно уж.
Она надавила лезвием чуть сильнее, прямо под ухом – и выступила кровь. Да князь не шевельнулся даже, не попытался остановить и оружие отобрать – хоть и мог. Гроза руку, затекшую от напряжения, уронила и торопливо бочком протиснулась мимо. А Владивой отступил, низко опустив голову, чтобы не смотреть. Будто сам в себе побороть хотел то, что развернулось уже вовсю ширь, затопило безрассудством. По шее его побежала тонкая алая дорожка, впитываясь в ворот. Он смахнул ее, окрашивая пальцы, слизнул коротко, усмехаясь.
Гроза запахнула рубаху на груди и быстрым шагом, едва удерживаясь, чтобы не побежать, вышла вон. Все тело пылало, кожа хранила запах князя. А перед взором стоял сизый туман его глаз. Только по пути она вспомнила, что нож так и сжимает в руке – тогда убрала в плотный дубленый чехол. Прибежала в горницу и начала бестолково метать вещи в большой заплечный мешок. Знала теперь, что Беляна не заплутала в лесу. Не сгинула по воле духов заблудших или лешего самого. Не утопла в реке, не провалилась в овраг.
Она просто сбежала. От того напора, с которым Владивой делал в своей жизни все: рубился ли за земли, любился ли в постели, стремился ли выдать дочь замуж за того, кто был ему в зятьях удобней. Он задавил дочь своей волей. Невольно заставил Сению лечь под другого, лишь бы только понести ребенка – и быть в покое. И Грозу сжимал в тисках все сильней. Ударял молотом своего желания, раскаляя ее добела, вынимая из глубин тела тяжелое, как туча перед бурей, вожделение. Чтобы выковать из нее то, что было ему нужно. Чтобы сама захотела стать его до конца – и некого винить.
Она остановилась и заставила себя успокоиться – хоть немного. Вытрясла все вещи из мешка и уложила вновь, отбросив ненужные. Дело пошло гораздо быстрее. Даже удалось и ларь с украшениями затолкать на самое дно. И кошель, в котором позвякивало не так уж много кун серебром: да на дорогу хватит.
Нынче вновь тепло стало, но Гроза укуталась посильней, и платком укрыла рыжие свои вихры – совсем тщанием. Пронеслись снаружи шаги чепядинок и их встревоженные голоса: сейчас все в детинце за пропавшую княженку беспокоились. Дождалась, как все снова стихнет, и опрометью понеслась из своей горницы – вниз по всходу и во двор. Не оглянулась. Окольными тропками – к воротам, слушая гомон дружинников в стороне и боясь наткнуться хоть на кого-то из них: не отпустят тогда. Стражники только мельком на нее посмотрели: всех сейчас больше пропажа Беляны занимала.
– На торг, – бросила она ближнему гридю, не уточняя, зачем ей сейчас туда понадобилось.
Не помня себя от страха, Гроза прошла через посад – к дальним кругам, все больше теряясь в толпе, шуме и запахах, что обхватили со всех сторон. Погромыхивали под ногами бревна мостовой. Хрустела ореховая шелуха. Толкались люди, на которых Гроза неосторожно налетала то одним плечом, то другим. И как-то не думалось, как она одна дальше будет. Как этот путь пройдет без подмоги, без родичей, без подруги, которая бросить ее решила вот так: ни слова не сказав. Беляна, Беляна… Но казалось, сейчас хоть волку в пасть – а все равно лучше будет, чем в детинце остаться.
Гроза вышла к пристани и сверху окинула взглядом еще редкие лодьи, что стояли, покачиваясь на мягких волнах реки. Отыскала взглядом струги Рарога, что уже были заполнены людьми и, верно, скоро собирались отплывать – повезло. Гроза скатилась с пригорка, едва успевая перебирать ногами, и, проскочив полосу пахнущего рыбой и тиной берега, почти ткнулась в чью-то грудь. Обдало ее запахом мужским, острым, какой бывает после работы. Широкая ладонь обхватила плечо, удерживая. И завыть так захотелось остро, вдавиться лицом в рубаху эту застиранно-синюю с чуть разошедшейся вышивкой у ворота и по рукавам.
– Куда спешишь, шустрая? – тихо, ласково, словно знакомой хорошей, которую ждал давно.
Да не ждал и не узнал вовсе. Всем он друг, всем он улыбается, вольный сокол– Рарог. И Гроза едва не всхлипнула от звука этого голоса, слегка осипшего от ветра и, видно, только что розданных ватажникам громких приказов. Сама ведь шла, зная, зачем. А сейчас – испугалась вдруг. Она подняла голову. Удивленно вскинутые брови Рарога сошлись к переносице, и улыбка сползла с губ.
– Вы, девицы, сговорились, что ли, меня донять нынче? Коль не хотите, чтобы уезжал, так скажите прямо.
Рассердился – надо же. Обжег пламенем, катящимся, словно коло, по радужке его глаз.
– А кто вторая девица была? – тут же уцепилась за его слова Гроза. – Не княжна ли Беляна Владивоевна?
Находник помолчал маленько, решая, видно, что сказать для него будет выгодней. Верно, не донеслись еще до пристани слухи о том, что княжна пропала рано утром. Но Рарог, похоже, все же знал что-то.
– Положим, она ко мне приходила, – все же рассказал он. – Просила по реке ее довезти до Любшины. Заплатить обещалась много. Сколько попрошу.
– Где она? – Гроза попыталась заглянуть через его плечо на тот струг, что позади стоял. – Мне надо ее увидеть.
– Так нет княжны, – развел руками Рарог. – Домой я ее отправил. Сказал, чтобы глупости оставила. Да я еще жить хочу, чтобы у князя из-под носа дочь увозить.
– Чего-то не вернулась она домой, – прошипела Гроза, наклоняясь к нему ближе.
– Может, ты прячешь ее?
– А ты пойди, проверь, – огрызнулся находник. – Не в мешок же я ее запихнул.
И то верно, чего она на Рарога взъелась? Вряд ли он стал бы против князя идти, дом которого только нынче утром покинул – кажется, другом, а не врагом. Хоть и не без проделок, конечно. Но стоило только посмотреть в его глубокие глаза, как понятно становилось, что скрыть он может многое – и ничего на его лице не дрогнет.
– А куда она отправилась после тебя, ты не видел? – Гроза беспокойно заозиралась. Неровен час и за ней в погоню кого-то отправят, как обнаружит Владивой, что она пропала. Как поймет, что он сам тому причиной стал. Да может, не спохватится, пока остывать будет. Другой раз в горницу к ней не сунется.
– Княжна, конечно, сразу в детинец не побежала. Я ж ей не наперсница, чтобы она меня боялась, – Рарог хмыкнул, но тут же снова серьезным стал, как Гроза на него строго взглянула. – Прошлась еще вдоль пристани. Купцов о чем-то спрашивала, кто отплывать собирался. А после пропала.
– И ты не посмотрел, куда?
Гроза невольно схватила его за ворот свиты, но он отодрал ее руку от себя тут же. Стиснул крепко запястье – и только обручье кожаное, толстое уберегло от будущих синяков.
– Ты, Лисица, на меня не тявкай, – наклонился близко-близко к ее лицу. Пахнуло орехами калеными, пряно так, тепло. – Ты не сестрица мне. И не мать уж точно. За княжной вашей чудной я бегать не стал. Сама подумай, куда она сбежать могла. Ты ж ее подружка.
И отпустил, слегка от себя оттолкнув. Повернулся уходить: ватажники уже давно его дожидались, гомонили тихо и недовольно, поглядывая в их с Грозой сторону. Она обернулась к воротам городским, что вели к пристани. Почудилось даже, что стража из-под заборол смотрит на нее уж больно пристально, хоть и лиц их не видела отсюда, а значит, и они мало что разглядеть могли. Хлопнул громко свисающий угол ветрила на струге Рарога. Тот уж почти на борт поднялся, как Гроза поспешила к сходням.
– Рарог, стой! – крикнула, боясь, что он не захочет ее услышать.
Находник остановился, чуть откинув голову – ватажники захмыкали, глядя на него. И оставалось только гадать, какую гримасу он состроил для них нарочно. Обернулся, не двигаясь с места.
– Я даже спросить боюсь, что ты хочешь мне сказать, Лиса.
– А ты не бойся, – та ступила уже на доски сходен. – Куда ты путь держишь?
– Тебе все скажи, – Рарог снова отвернулся было.
– Отвези меня в Белый Дол. Прошу.
И замолчала, не зная еще, что сказать. Верно, нужно было обратиться к кому другому. Да хоть пешком идти или вплавь в Волань бросаться – все ж лучше, чем рваться в ватагу находников.
– А что мне будет за то?
– Заплачу. И отец мой тебе еще больше даст, как доберемся. Ведь тебе иного пути нет. Все одно мимо того острога проплывать будешь.
Гроза застыла, ожидая ответа Рарога. И время потянулось так медленно: казалось, что в детинце уже целая жизнь прошла за тот миг, что она стояла здесь, глядя в напряженную спину старшого. Она даже вслушивалась в его дыхание, что яростно вздымало сейчас его плечи, раздвигало сильные мышцы между лопаток.
– И чего тебе в детинце не сидится никак? – вздохнул наконец Рарог. – Пряла бы да ткала себе приданое лучше, а не лезла, куда не просят.
– Так отвезешь? – не забыла о своем вопросе Гроза.
Но он ничего не ответил. Просто поднялся на борт и прошел через весь корабль до кормила. А Гроза, решив, что его молчание можно принять за согласие, поспешила вслед за ним. И только ступила на дно ладьи, как проворные ватажники убрали сходни. Покосились на нее, усмехаясь чему-то беззвучно.
Что ж. Теперь и правда только в воду вниз головой, если что вдруг не так повернется.
Глава 5
Весь детинец гудел, почти неслышно, но ощутимо – от вести о том, что Беляна пропала. И гул этот неуловимый отдавался содроганием где-то в груди. Заставлял тревожнее стучать сердце – без конца. Как будто Владивой, едва отдохнув после долгого бега, вновь срывался с места и гнал себя, гнал – неведомо куда.
Чадила чуть сыроватая лучина на столе в трапезной, потрескивала, дрожало ее пламя, гуляя бледными отсветами по лицу княгини, которая смотрела на Владивоя с легким осуждающим непониманием, медленно помешивая ложкой остатки щей в миске, хоть они и остыли давно. От этого мерного стука, от столь снисходительного взгляда просто хотелось ее придушить. Или хотя бы встряхнуть хорошенько.
– Она не первый раз в тот лес ходила, Владивой, – перестав наконец возить ложкой, проговорила Ведара. Задумалась на миг, словно пытаясь осознать свои собственные слова.
И вновь подняла на Владивоя свои безмятежные, пустые глаза. Кому-то она казалась мудрой, знающей многие тайны жриц Макоши, среди которых была старшей. А вот в жизни собственной дочери смыслила не больше курицы, что бегает по двору. Роется в земле в поисках зерна – а что перед носом у нее творится, не видит.
– Не первый раз, так и что? – он склонился ближе к лицу жены, всматриваясь в ее черты, сухие, бесстрастные.
И до того ему мерзко становилось, что хоть водой запивай всю эту горечь. А лучше брагой. Ведара и сама уже как идол, как чур, вырезанный в дереве. Да только до Богини ей далеко. Макошь – колодец бездонный терпения и справедливости. А Ведара все только приблизиться к ней хочет, да разве это возможно?
– То, что не заплутала бы. Сыщется. Может, нарочно решила тебя позлить, – княгиня пожала плечами. – Ведь ей твой указ о замужестве, кажется, дюже не по нраву пришелся.
– Беляна не глупая вовсе. Понимает, что к чему. Что нам союз с ярлом Ярдаром нужен, тогда он русь пускать мимо острова своего к нам не будет. И ему прок, – Владивой помолчал, видя, что все его слова никакого отклика ни в душе, ни на лице жены не находят. – Да и не была никогда Беляна такой… Чтобы назло такие несуразицы удумать.
Ведара тут голову вскинула, прищурилась, впиваясь взглядом в лицо Владивоя. Словно прошибло ее все же что-то. На миг один, в который теперь и не знаешь, чего от нее ждать. Слишком редкими такие проблески стали.
– А то, что она с Грозой этой уж какой год дружбу водит? – ее голос стал больше похож на шипение. – А та всегда несносной была. Едва не с отроками по двору носилась, хоть и в поневу уж влезла. Вечно в голове ее всякие дерзости, слова лишнего не скажи – на все ответ найдется. Вот и нахваталась Беляна. Нашла, где норов, который от товарки переняла, показать.
– Не говори ерунду, Ведара, – Владивой хлопнул ладонью по столу. – Гроза…
– И тебе весь разум отравила, – закончила за него княгиня. – Не стыдно-то самому? Скоро уж борода поседеет, а ты таскаешься за подолом ее, чтобы хоть что-то урвать. Или спишь уже с ней? Спишь, ну?
– Не твое дело! – рявкнул Владивой. – В этом доме уже многие дела не твои. Ты сама себя заживо похоронила. Ни до Беляны тебе дела нет. Ни до Обеслава. Ты хоть знаешь, где он сейчас? Знаешь, сколько у него детей?
– Да ты… – Губы княгини задрожали. – Как ты…
– Так и могу. Имею право говорить тебе это, потому как и сына, и дочь последние годы сам воспитывал. Пока ты мудрость постигаешь, которая никому, кроме тебя ничего не даст, – Владивой вздохнул и сел на лавку рядом с женой. – Мне жаль. До сих пор жаль, что Заслав не выжил. Но надо отпустить. Надо было отпустить, Веда. Тогда и было бы у нас сейчас все по-другому. И ты не спрашивала бы меня о том, с кем я ложе делю. Потому как знала бы, что с тобой.
– И меньшицу ты не брал бы? – княгиня горько усмехнулась, вставая.
– Может быть.
Ведара покачала головой, как будто и не поверила ничуть. Поправила убрус возле щеки, хоть и так он был обернут ровно – и вышла, больше ничего не спросив, не узнав, что муж дальше будет делать и где дочь искать.
Никогда в жизни Владивой так не гневался: на бестолковых баб, что не смогли уследить за Беляной, на Ведару, которой до пропажи княжны будто и дела не было: Сения, как узнала, и то больше всполошилась, испугалась даже. Владивой злился на Грозу, которая отталкивала его так рьяно в тот самый миг, когда он хотел ее тепла. Хотел понимания – а в ответ получал только испуг попавшей в капкан косули. Да и сам от себя он ярился не меньше: от того, насколько большой слабостью она для него становилась. Ее хотелось смять, подчинить. Овладеть ею, чтобы не смела больше сторониться, чтобы поняла наконец, что нет иного пути: все равно рано или поздно они схлестнутся так, что не остановятся. И в то же время он хотел сохранить ее нетронутой как можно дольше. Отчасти, чтобы острее чувствовать это пьяное безумие, что охватывало его рядом с ней, с дочерью воеводы своего и давнего друга. Наваждением, что не отпускало ни днем, ни ночью. Но он пока не знал, что делать дальше и как удержать Грозу рядом с собой. Рано или поздно она пойдет замуж: такая девица просто не может остаться одна. Однажды мужики глотки друг другу порвут, чтобы в жены ее взять. Стало быть, Владивой не имеет права забирать ее невинность, ломать ей жизнь, потому как взамен ничего не может дать. Он, князь и покровитель всех окрестных земель – не может ничего предложить молодой девчонке, кроме неуемной, лишающей разума страсти и ласк. Не слишком-то крепкие путы для своевольной Грозы. Смешно и жутко одновременно.
Почему он пропустил тот миг, когда худощавая нескладуха, которую Ратша однажды привез в детинец – огненноволосая, неугомонная – вдруг превратилась в девушку, на которую обратились взоры многих неженатых кметей в дружине? Как недоглядел? Когда перестал относиться к ней, как к товарке собственной дочери, и вспыхнул – точно сухостой – невыносимым влечением? Страшным, как лихоманка, которая уже не поддается никаким травам знахарей, никаким заговорам и молитвам. И забирает, капля за каплей, жизнь и силы. Он не мог вспомнить. Как будто жил с этим чувством всегда, всю жизнь горел и никак не мог рассыпаться в пепел – и перестать мучиться.
Он давал слово Ратше – позаботиться о Грозе. Обещал, что никто ее не тронет. А сам…
Чтобы немного остыть после ссоры с Ведарой, Владивой сам отправился на поиски Беляны. Может, думал, что отцовское сердце подскажет, где ее искать. Но гриди так истоптали все вдоль берега Волани и на несколько верст вглубь леса, что самый умелый следопыт не разберется. А сердце предательски молчало, будто не чуяло никакого следа Беляны. Вообще ничего, что подсказало бы, где ее искать.
Пропадала помалу, растворялась утренняя прохлада. Оттесняло ее в тень соснового бора тепло, что лило на головы раздухорившееся Дажьбожье око. Владивой остановился на той прогалине, где собрались девушки, когда и обнаружилось, что Беляны среди них нет. Он опустил взгляд в траву, примятую нещадно: еще нескоро поднимется – и заметил вдруг одинокий туесок, который стоял у вывернутой из земли коряги, гладкой, словно обструганной, до того ее вода обласкала, прежде чем на берег выбросить.
Владивой подошел и поднял туес за ремень, покрутил, заглянул внутрь – ив нос душно пахнуло брусничным листом. Даже голову прояснило.
– Это чье? – спросил у ближнего кметя из тех, что стояли неподалеку, тихо переговариваясь и ожидая приказа: искать дальше или в детинец отправляться.
Утро уже почти минуло, и светило поднялось на небоскате так высоко, как могло в конце цветеня. Гриди устали и почти отчаялись хоть что-то сыскать.
Парень пожал плечами, спросил что-то у соратников.
– Говорят, кто-то из девиц тут оставил, – повернулся к Владивою снова.
– Гроза, – добавил кто-то из гурьбы.
Как по сердцу полоснул. Каждый раз это имя заставляло замереть на миг, вслушиваясь в него. Как звучит на устах других мужчин и нет ли в их голосах того, что заставило бы обеспокоиться.
Владивой закинул туесок на плечо: надо бы Грозе вернуть. Никому другому доверять это он не хотел: а девиц кругом уже не осталось, всех отпустили в город, чтобы не суетились тут, не мешали. Он прошел чуть дальше по берегу, собираясь уж в седло садиться и возвращаться в детинец. А после, как кмети хоть немного передохнут, снова за поиски приняться. Теперь уж дальше по дорогам рассыпаться: мало ли какие следы найдутся. Не верил он, что пропала она вот так, бесследно.
Он обратил взор к водам Волани, надеясь смутно, что, может, она хоть какой-то ответ даст. Но вода текла неспешно, спокойно. Разносилось вдоль берега скрипучее покрякивание уже вернувшихся с южной стороны уток. Гомонили кмети, озадаченно и осторожно, чтобы не потревожить из без того злого сегодня правителя.
Показалось, впереди мелькнула светлая фигурка. Замерла, обернувшись – и вновь скрылась среди рябого бело-черного частокола берез и грозных бронзовых столпов сосен. Затерялась за полупрозрачной стеной тонких веток.
– Беляна! – окликнул Владивой и быстрым шагом, поддергивая туесок на плече, поспешил за ней, не обращая внимание на оклики гридей.
Он спешил за ней, уверенный, что успеет нагнать. Все же спрятаться решила, проказница. Всыпать бы ей за то хорошенько, да уж не к лицу девицу на выданье розгами хлестать. Хоть и заслужила. Белая рубаха с яркой, словно кровь, вышивкой по рукавам то и дело показывалась перед взором. И снова пропадала. А то и оказывалась очередным стволом березы, в который Владивой едва не тыкался носом – и только потом понимал. Но она неизменно появлялась вновь, не подпуская к себе слишком близко, не давая разглядеть. Он не знал, сколько бежал так, преследуя девушку, что явно не хотела быть пойманной. Ноги уже исхлестали упругие ветки, сапоги подмокли: пришлось пробежать через небольшое болотце. И вдруг Владивой вывалился на узкую полосу бережка, обрывистого, выше двух саженей, что нависал над водой промытым у подножия яром.
Она ждала впереди. Нет, не Беляна, оказывается. Дажьбожье око бликами неугомонными плясало на рыжих волнах волос, что рассыпались по узким плечам девушки. Она стояла спиной, заплетая в косичку тонкую прядь у виска.
– Гроза? – Владивой придержал шаг, но не остановился, медленно приближаясь к ней.
Откуда бы девчонке тут взяться? Ведь она должна сидеть в своей горнице, как он и приказал. Та слегка повернула лицо – и свет очертил ее гладкий лоб, густые ресницы, вспыхнувшие маленькими огненными всполохами, и тонкий прямой нос. Владивой в два шага настиг ее, развернул, прижимая спиной к белому в черных рубцах стволу. Вцепился в губы ее своими, отбрасывая руки, которыми она хотела его остановить. И поцелуй от самой макушки до ступней обдал холодом утреннего ветра, что, сонный, выбрался из речной низины. Дохнуло в самое горло стужей высоких гор, откуда берут начало реки.
Владивой отшатнулся, тяжко дыша, почти задыхаясь. Женщина, невозможно похожая на Грозу, вперилась в него потемневшими от гнева глазами. Развернулись за спиной ее тонкие, словно из паутины сотканные крылья. Владивой и хотел к ней по имени обратиться – тому, которое знал, как была она женой Ратши. Да не стал. Не та это больше женщина, что жила в доме воеводы, а тогда еще сотника. Не та, кто родила Грозу. Она дух, всего лишь часть бесконечной души реки, и так смотрела теперь, будто Владивоя и не узнавала вовсе. Будто не виделись они никогда. Вила качнулась назад, в тень березы, не говоря ни слова. И только гадай, мерещится или все же нет. Послышались торопливые шаги гридей позади, голоса и оклики зычные, которые все зверье в округе распугать могли. Вила поморщилась от непотребного шума.
– Не там ищешь, – сказала наконец.
Бросила взгляд на туесок, что висел на плече Владивоя – и глаза ее как будто прозрачнее стали, потеплели всего лишь на миг.
– А где искать? – успел только спросить Владивой.
– Куда пойдешь искать, там большая недоля тебя ждет. Подумай. Хочешь ли жизнь свою положить за то, что не твое и твоим не будет никогда.
Владивой нахмурился, пытаясь вникнуть в туманные слова женщины. Не хотелось им верить, да это тебе не бабка-ведунья – а вила. У них правда своя, они видят все по-другому, с иной стороны.
– Так где искать-то? – повторил Владивой громче.
И хотел коснуться ее снова, но не решился, будто сломать, как тонкую ветку, боялся. И ответа так и не получил. Вилы могут предсказывать беды. И даже смерть, если уж на то есть воля Богов, если так сплелись нити судьбы. И Перун не защитит, не станет заступой: все решено. Да можно еще изменить, раз вила решила предупредить. Знать бы только, как.
Вывалились на прогалину кмети, а женщина пропала, мгновенно истаяв. Остались только от нее тонкие обрывки тумана – но и они через миг пропали, развеянные ветром.
– Что-то увидел, княже? – окликнул Владивоя десятник Твердята.
Уж тот одним из первых бросился Беляну искать, как будто до сих пор винился в том, что напали на них русины по дороге в Росич. Да разве ж он в том виноват. Виноват кто-то другой, кто ватаги эти никак не сдерживает, а может, и посылает собственной рукой. Давно Владивоя подозрение брало, что сам же ярл Ярдар их за ручных псов держит. Неведомо чего добивается: может, власти большей на береговых землях, а может, желает Владивоя заставить по его правилам жить и торговлю вести. Кто знает: в том только предстояло разобраться. Потому-то он дочь и отдал за среднего сына ярла – Уннара. Воина справного и уже отмеченного долгим походом через море на запад вместе с конунгом Бьяртмаром. Сын-то, верно, от отца недалеко шагнул, но показался Владивою при встречах мужем хоть и суровым, но не лишенным справедливых и разумных мыслей. А уж то, что именно он станет отцу наследником после, и вовсе сомнений не было. Большая воля в нем к тому виделась. Во всем он Ярдара поддерживал и рядом с ним был. А Беляна – девица умная и помогла бы разобраться, что там и к чему на далеком, но не слишком, острове Стонфанг.
Так казалось ему еще вчера. А сейчас Владивой, глядя в лица гридей, что смотрели на него озадаченно и с легким испугом: не спятил ли княже в одночасье от горя о потерянной дочери? – боялся убедиться в том, что дочь его и впрямь так разумна. Потому что она и правда не потерялась в царстве лешего, не ушла в самую глушь по злой воле духов. И искать ее надо не здесь: права вила. И Ведара была права отчасти – как ни странно это признавать.
– Всем передайте, что в детинец едем, – громко велел Владивой гридям. – Нет здесь Беляны.
