Текст книги "Практика по фольклору (СИ)"

Автор книги: Елена Саринова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Глава 3

«…Вблизи королевского замка раскинулся большой дремучий лес. И был в том лесу под старою липой колодец. И вот в жаркие дни младшая королевна выходила в лес, садилась на край студёного колодца, и когда становилось ей скучно, брала золотой мяч, подбрасывала его вверх и ловила – это было её самой любимой игрой…»

отрывок из «Сказки о Короле-лягушонке или о Железном Генрихе».

Все ж, Скользкий путь назвать таковым можно было лишь в «нравственном» контексте (да простит Ивана уважаемая Аннет, наверняка уже прикончившая бабкину стряпню). Потому что с правой стороны от него – весь сплошь Лазурный лес с божественными в нем единорогами. А с левой – Склочные болота, кишащие зубастой нечистью всех форм и размеров. Что же касается географической сути, то картина вокруг студента рождала совсем другие ассоциации: «А, извините, здесь шестилапый мохнорыл не пробегал?», например. Или: «Ой, а то дерево мне дуплом оскалилось». Ну, что-то в этом духе. А вообще…

– Кра-со-та, – протянул студент Вичнюк и направился с поляны прямиком в зеленый густой сумрак. Маг-подбросчик, хмыкнув ему в спину, исчез в противоположном направлении.

А и пусть хмыкает. Видно, он студентом никогда не был. С форс-мажором, магической воронкой и алантским катаклизмом в одном сосуде. Иначе бы руку пожал и изрек что-нибудь ободряюще – душевное. Но, что именно, Иван придумать не успел. Потому как внезапно для себя, обнаружил среди мха узкую тропинку, вынырнувшую откуда-то слева. И дальше пошагал уже с комфортом. И шагал так мили три. Тропинка, то ныряла в низины (один раз даже пришлось перейти широкий ручей по сомнительному мосту из кедрового молодняка), то прыгала через странные продолговатые бугры. В основном же вела себя прилично, не сильно теряясь в зарослях из папоротника. И поначалу парень темп хода не сбавлял. Только рубаху расстегнул и два раза доставал из сумки заветную фляжку. А еще мили через две его разморило уже по-настоящему – даже птицы стали петь как-то тягуче сонно, а запах смолы вкупе с нагретым влажным маревом… Словно дедова баня с новыми кедровыми шайками. И как она вообще здесь живет, эта… как ее…

– Мать же твою. Мираж… Хотя…

Прямо по курсу, на небольшой песочной «лысине» стоял, выложенный камнем, круглый колодец. Иван обошел бесхозное чудо по кругу. Сдвинув тяжелую крышку, заглянул вовнутрь и… воскрес для жизни. Потому как оттуда на студента дохнуло такой оживляющей свежестью, что прямо сейчас занырнуть и блаженно замереть. Прямо в ботинках. Но, это так, фантазия. К тому ж, место его в круглом створе было явно занято. Покачивающимся на воде широким липовым листиком.

– Странно, – вслух подумал Иван, окинув придирчивым взглядом суровые дубы и кедры вокруг. – Тогда откуда? – и изогнулся под ворот уже для повторного освидетельствования. – Нет, точно – липа… У-у!. У-у! У-у!

– Р-р-гаф! Гаф!

– Мать же твою, альма матер… – колодец был отнюдь не бесхозным. По крайней мере, темно-русое неопределенного пола существо, стоящее сейчас с другой его стороны, в руке сжимало дужку ведра. Но, издало звук, тьфу, лай, не оно, а замершая рядом лохматая черная собака в металлическом ошейнике. – Привет.

– Ее тут нет, – открыло существо рот, водружая свое ведро на борт колодца.

– Кого… нет? – растерянно повторил студент.

– Колодезной Пэг [6]6
  Водяной дух женского пола с длинными руками. Очень коммуникабельна, поэтому постоянно ищет себе «собеседников». Даже помимо их воли (на то и руки).


[Закрыть]. Ее Примула обратно на Склочные болота неделю назад пендельнула.

– А-а, – многознающе протянул Иван. – А я вообще то, не к ней.

– А-а. А к кому?

– К Примуле Брэмс. Ты ведь ее знаешь?

– Как не знать? – хмыкнуло существо не то с обреченностью, не то с досадой. – Она – моя бабушка.

Однако на нашего студента данная информация произвела совершенно иной эффект:

– Да что ты?! Тогда давай знакомиться, – шеркнув об штанину, протянул он существу ладонь. – Иван Вичнюк. Студент-практикант из Куполградского университета.

– Фрош, – шмыгнув носом, пожало ее существо.

– Фрош… Значит, ты – Примулы Брэмс… внук?

Существо замерло. Собака с интересом склонила на бок голову.

– Ага-а, – ну, хоть с полом определились. – А это – мой пес. Зовут Геша, – на всякий случай уточнил внук ученой. Собака почему то вздохнула. Студент – просиял:

– Ясно. А давай, Фрош, я тебе помогу?

Потому что помогать таким тщедушным подросткам – прямой долг уважающего себя мужчины (ведь бреется уже, хоть и раз в неделю). Однако сам благородный процесс затянулся ненадолго. И уже из-за второго поворота новые знакомцы вывернули прямо пред отшельничье жилище… Да. А ведь домом назвать «ЭТО» язык точно б не повернулся. Хотя, и стены и крыша и даже окна в наличии имелись. Вот с фундаментом был напряг – его вообще не было. Потому что жилище Примулы Брэмс висело между дубов. На досчатой платформе, с которой к земле спускалась полноценная деревянная лестница высотой в ярда четыре.

– А это…

– Для безопасности, – в ответ на разинутый студенческий рот, пояснил подросток. – Или «в большом мире» считают, что Примула совсем без мозгов, раз в таком месте поселилась?

Честно говоря, Иван вообще не был в курсе, что именно «в большом мире» думают об этой выдающейся ученой. Он и про нее-то саму узнал всего несколько часов назад. Поэтому рот свой закрыл и ведро с земли вновь поднял:

– Ух, ты. А листик то теперь здесь плавает. Я его видно прямо из колодца… того, – буркнул, пытаясь придать лицу «столичное» скучающее выражение.

Фрош с прищуром оценил результат:

– Ага-а, – и словил «ведерного диверсанта» пальцами. – Готов или еще рожи примеришь? Примулу больше всего «заумные» раздражают. Она таких сразу посылает.

– Да что ты? Хотя, тут есть куда послать… Буквально рядом, – озадаченно протянул Иван. – А почему ты свою бабушку Примулой зовешь?

– А ты свою как?

– Я? «Ба».

– Ба?.. Ха-а. Уж лучше б по имени. Ба-а, – басом протянул малец.

– Фрош, кляйне флигэ! Что это за дылда рядом с тобой?! Если, очередной корреспондент или дипломник, пусть валит, направление ты знаешь! Мне некогда! – и ведь что обидно – «рожа» у нашего героя была в тот момент совсем не заумной.

Да видно седовласой даме, секунду назад пропавшей в поднебесном окне, на такие нюансы внимание обращать тоже было некогда. И Иван вопросительно воззрился на ее внука:

– Это и есть твоя Примула?

– Она, – не по-доброму скривился тот и направился в сторону лестницы. – Постой ко еще. Недолго.

– Ну-ну…

Родственное общение было слышно хорошо и студенту, прохаживающемуся вокруг ведра, и псу Геше, бдительно разлегшемуся у нижней ступеньки. Первый – хмыкал и чесал затылок. Второй – вслушивался и периодически прятал нос в лапы. Хотя, что он там понимал? Да их даже Иван понять был не в силах с его-то знанием языков (латынь – не в счет). И уж точно орали не на эллинском, не на арабском, не на древнем кенво. Без эльфийских длинных слогов и даже не на заморском чидалийском. Но, хоб побери, с какой душой! И наш герой уже стал сомневаться: его ли скромная персона вызвала такой бурный межродственный разбор, когда внезапно все стихло. Иван настороженно замер. Геша высунул нос из-под лап. Из окна наверху с достоинством прочистили горло:

– Молодой человек, поднимитесь… И ведро с водой не забудьте.

– Хо-рошо, – сглотнув слюну, в третий раз взялся Иван за ведерную дужку…

Глава 4

«…Но вот однажды, подбросив свой золотой мяч, королевна поймать его не успела – он упал наземь и покатился прямо в колодец. Заплакала тогда она, и стала плакать все сильней и сильней, и никак не могла утешиться. И вдруг слышит – кто-то ей говорит:

– Что с тобой, королевна? Ты так плачешь, что и камень разжалобить можешь.

Она оглянулась, чтоб узнать, откуда этот голос. Вдруг видит – лягушонок высунул из воды свою толстую, уродливую голову:

– Успокойся, – говорит лягушонок. – Я тебе помогу. А что ты мне дашь, если я найду твою игрушку?

– Всё, что захочешь, милый лягушонок, – ответила королевна.

– А вот если ты меня полюбишь и со мной подружишься?

– Да, да, обещаю тебе всё, что хочешь, только достань мне мой мяч!..» —

отрывок из «Сказки о Короле-лягушонке или о Железном Генрихе».

– Та-ак. Поправьте меня, если я вас неверно понял, – студент Вичнюк, как можно спокойнее поставил кружку с чаем на стол и звучно потянул носом. – Значит, за то что вы, уважаемая госпожа Брэмс, предоставляете мне до утра все свои материалы по прошлой научной работе…

– А-а, – открыв рот, вскинула дама пальчик.

– Все свои материалы, – надавил Иван.

– Примула?

– Гут. То есть, подавитесь.

– Угу… И черновик самой работы тоже… – на всякий случай сделал он паузу. – За всё это я беру с собой в обратную дорогу вашего внука, Фроша?

– До Куполграда, – хмуро уточнила дама. – Может, письменный договор составим?

– На крови? – зыркнув по сторонам, отозвался Иван. А что, в окружающем то антураже, вполне…

– Примула, ты мне тоже обещала, – а вот у подростка, в отличие от закаленного студенческими буднями Ивана, терпение явно заканчивалось. И как бы второго разбора не дождаться.

– Так заключаем? – на всякий случай встрял студент.

– Обойдусь, – по-змеиному улыбнулась дама сразу обоим своим оппонентам. – Но, имейте в виду, господин Вичнюк – Фрош будет на полном вашем попечении. Так как я в данный момент средствами совершенно не располагаю.

– Зато ими теперь располагает один очень шустрый эльф.

– Фрош! Я бы попросила относиться к чужим слабостям, как к своим собственным! Подумаешь… – напыжилась ученая. – пропорции в том рецепте неверными оказались. Зато составлял его сам…

– Какие пропорции? – ошарашено произнес студент. – Какие… То есть как это, «на полном вашем попечении»? Да у меня у самого денег лишь…

– Примула?!

– Меркантильная молодежь!.. Ладно!

– Ладно?! – хором отозвались представители молодежи.

– Ладно, – подтвердила бессеребренница, поднимаясь из-за стола. – Будет вам, господин Вичнюк, компенсация за труды, – и удалилась за занавеску в дверном проеме.

В течение следующих нескольких минут заинтригованные слушатели развлекали себя отдаленным пыхтением, чихом и парой сдавленных ругательств – ученая дама усердно рылась в своих закромах. А еще через минуту появилась и она сама, в доказательство выводам – с толстой коричневой книгой в руках.

– Это что? – вопросил Иван, уже успевший в уме прикинуть: сколько ж она, проклятая, весит?

– Примула?

– Да. Это она и есть – бесценный сборник сказок еще на исходном языке шедевральных авторов, братьев Гримм.

– Угу-у, – сколько ж она, бесценная, стоит? – А можно глянуть по ближе? Пролистать до… определенной страницы? – вдруг, знакомый штамп встретится.

– Можно. Только, на ней – знак сохранности, – понятливо оскалилась дама. – Книге то – больше пятисот лет. Так что лезть вовнутрь, пока не снимете, искренне не советую. А вот фасад оценить…

«Фасад» Иван оценил – красивый. И сразу видно, «исторический артефакт». Со следами позолоты на витиеватой тесненной рамке и такими же полустертыми словами в центре. Естественно, тоже – на исходном языке:

– А что за язык то? – зачем то понюхал он книгу.

– О, генерацион де изель [7]7
  «Поколение ослов», на том же великом.


[Закрыть], – закатила к потолку глаза госпожа Брэмс. Язык – немецкий. Великий язык ее авторов. У меня эту книгу лет семь назад слезно просила одна ваша преподавательница, истовая поклонница немецкой словесности. Но, я ей отказала.

– Сдается мне, Бонна Мефель, – покачал головой студент.

– Точно, – всплеснула рукой дама. – Та еще… курва [8]8
  В переводе с латыни на общеладменский: «Кривая линия».


[Закрыть].

А вот после такой «ласкающей душу» характеристики сама Примула Брэмс показалась нашему герою роднее всех родных и краше всех… крашенных. И он даже представил себе на миг, как возвратившись в Куполград, извлекает бесценный фолиант из сумки на свет божий. И как к нему тут же устремляются и хозяин антикварного магазина на Мраморной, господин Понский, и знакомый коллекционер, Дуда Гидорьян. И, конечно, госпожа профессор. Она заламывает свои худые руки, и молит Ивана вручить именно ей сей артефакт. За что угодно: хоть, под седло и галопом по всей столице, хоть публично отречься от всех своих убогих принципов, хоть…

– … господин студент! Вы с нами?

– Что?.. – и придет же такое на ум.

– Я спрашиваю, Бонна курирует вашу практику?

– Да, она самая.

– Да что вы говорите? – сверкнула глазами дарительница, а потом, опустив их на книгу, нежно провела ладонью по потрепанной корочке. – И как же она меня тогда просила… – и как же она это сказала…

Избитое литературное выражение «ночная тишь» в этом странном лесу никогда бы актуальным не стало. Если только уши заткнуть. Потому что за распахнутыми настежь окнами сейчас постоянно что-то ухало, крякало и уныло подвывало. Иногда, правда к местному «хору» присоединялись и более приличные звуки, к коим в этом месте можно было отнести ученый храп за тонкой комнатной стенкой. Но, Ивану Вичнюку на такие мелочи отвлекаться было некогда. Потому как он был чрезвычайно занят. Иван Вичнюк, под светом из двух магических шаров, любезно запущенных хозяйкой, переписывал сказки про отягощенных хтонизмом лягушек. «Лягушка и три бога», «Лягушачье счастье» и «Царевна-лягушка» уже подсыхали чернилами на другом краю стола. Оставались еще две, также выбранные с профессиональной скрупулезностью (по наименьшему количеству текста). А потом бы еще почитать и сам достойный труд и, возможно, даже проникнуться сутью… Очень бы хотелось… Если только время… Время…

– Да что там за канитель такая? – к уже привычному лесному разноголосью теперь отчетливо прибавился и тихий металлический скрежет. Иван встал из-за стола, потянулся и вышел на узкое подобие балкона. – Мать же твою… альма матер, – призрачный рыцарь в полном облачении, замер и отвесил студенту полновесный поклон. – А-а…

– Рот закрой.

– Что?

Стоящий рядом Фрош смачно зевнул:

– Рот, говорю, закрой. И не вздумай вступить с ним в беседу – потом до утра не отстанет.

– А-а, – скосился парень вниз, на торчащего в выжидательной позе призрака. – А кто это?

– Это? Герберт Лазурный, – скривился туда же малец. – Слышал про такого? – и еще бы он про такого не слышал?! Да он про такого не только слышал – он такого изучал! И он за такого получал! И он бы сейчас этого такого… – Примула его надрессировала без разрешения помалкивать. А раньше вообще житья не было: придет и ноет.

– Что, и даже после смерти? – не хорошо прищурился на писателя студент-словесник. Тот в ответ недоуменно скривился. – Таких, видно… Кстати, а он чего здесь то делает?

– Так, Лазурный же. Назвал сам себя в честь соседнего леса. Видно, поэтому здесь и болтается, – уселся подросток на доски, свесив между перильных балясин босые ноги. – Говорит, что охраняет. Миссия у него. А еще к Примуле приставал со своими незавершенными произведениями.

– Да что ты? – шлепнулся рядом Иван. – Вот это… новости. Вот это тема для диплома, – сам себе удивился он. А что?.. А ничего – попробуй потом докажи подлинность первоисточника. Да эта же Бонна Мефель его вместе с призраком… – Жаль.

– Чего жаль? – не поворачиваясь, уточнил Фрош.

– Abiens, abi. Уходя, уходи… А где конь то его по кличке Призрак? Вот была бы компания: призрак Герберта Лазурного и его конь, дважды Призрак.

– Ага. Коня нам тут еще не хватало, – угрюмо хмыкнул подросток.

– Вам? – глянул на него студент. – Так ты ж, вроде, в столицу решил отсюда мотануть? У тебя там кто?

– В Куполграде? Родственники. Пора выходить в «большой мир», – произнес он совсем как взрослый. После чего Иван пригляделся к мальцу еще внимательнее. – Ты чего? – прищурил тот на парня свои голубые глазищи.

– Да так, ничего… Пора мне – скоро рассвет и выдвигаемся.

А потом встал и, бросив взгляд на тоскливо застывшую внизу фигуру, пошел назад к своим хтоническим лягушкам…

Глава 5

«…Получив с королевны обещанье, лягушонок нырнул в воду, опустился на самое дно, быстро выплыл наверх, держа во рту мяч, и бросил его на траву. Увидав опять свою красивую игрушку, королевна очень обрадовалась, подняла её с земли и убежала.

– Постой, постой! – крикнул лягушонок. – Возьми и меня с собой, ведь мне за тобой не угнаться!

Но что с того, что он громко кричал ей вслед своё „ква-ква“? Она и слушать его не хотела, поспешая домой…»

отрывок из «Сказки о Короле-лягушонке или о Железном Генрихе».

– Можно подумать, ты – первый столичный видарь, – Фрош поддернул на плече широкую сумочную лямку и с вызовом уставился на Ивана. Тот лишь вздохнул.

А и правда – какая ему разница, как это лесное недоразумение выглядит со стороны? Подумаешь, штаны по колено обрезаны (ведь подшиты же и чистые), и рубаха, завязанная на бедрах узлом, по всему остальному организму полощется корабельным парусом? Главное:

– Идти будем быстро. До ближайшей отсюда деревни – двадцать миль. Считай, наша сегодняшняя норма, – и вот теперь точно с пристрастием глянул на загорелые подростковые ноги. Точнее на то, во что они обуты. Фрош в ответ потер одной об другую:

– Ботинки – почти новые. Я их всего два раза надевал. Так мы идем или нет?

– Идем. Только…

Ну, вот странные все ж, отношения у этих родственных душ, с какой точки зрения не оцени. Если вспомнить, как его собственная ба… бабушка, вчера на рассвете Ванюшу дорогого провожала и сравнить с госпожой Брэмс… Она вообще, проснулась там, у себя наверху?

– Так мы идем или нет?

– Идем. Можно подумать, я – ее внук, – буркнул студент и направился в сторону вчерашней своей тропки.

– Эй, нам туда, – тут же внесли коррективы в маршрут.

– То есть? – опешил Иван.

– То есть, правее и уже нормальной дорогой. А той, что ты вчера причапал, сто лет уже никто не пользуется.

– Ну, надо же.

– Так ты идешь?

– Меня Иван зовут. И я в этом походе – главный. Так что, соблюдай субординацию. И… показывай дорогу, – расставил нужные акценты студент, а потом не выдержал и в последний раз задрал голову кверху. – Всего доброго, госпожа Брэмс.

Женщина в окне сконфуженно дернулась. Потом вздохнула:

– Осторожнее там… дети, – ну и на этом спасибо. А теперь, действительно, в путь.

Сам для себя Иван Вичнюк план обратного пути видел жирной прямой линией. На одном ее конце – торчащая в окне ученая дама, на другом – его родная студенческая койка. Но, дороги, как известно, прямыми не бывают. И вообще, имеют свойство устанавливать собственные правила. Поэтому человек, вышедший из дома, немедля превращается в «путника». Это – первое правило дороги. А потом уже следуют всевозможные «отклонения от прямой». Особенно обидно, если отклонения эти возникают, когда путник пребывает в полной уверенности: главное он, герой, уже совершил. Но, это так, мысли вслух (и как бы чего на самом деле не накаркать). В общем, путники наши двинули по дороге.

И часа через полтора уже пересекли знакомую студенту, солнечную полянку. А потом опять занырнули в лес. Подросток вел себя тихо, старательно вышагивая рядом. Лишь озирался иногда по сторонам. Видно, все ждал: когда же «большой мир» начнется. А может, мысленно прощался со старым. Кто ж его разберет? Иван вообще не умел с детьми разговаривать. Пусть и с подростками. В семье всегда был самый «младшенький». А когда у братьев начали наперегонки рожаться племянники, смотался грызть камень наук. Да и в родном своем городе появлялся реже, чем в Круторечке. Тоже, видно, давно мысленно с ним простился, собственным «старым миром». Так что, собеседник для Фроша из нашего героя был никудышный.

– Тебе сколько лет то? – спросил лишь после очередных его озираний и вздохов.

– Четырнадцать, – будто вспоминая, протянул малец. – А что?

– Да так, ничего, – вот и пообщались.

Вскоре лес, помалу теряющий свой загадочный антураж, вовсе начал давать впереди просветы. А мили через две, путники вышли уже на настоящую широкую дорогу. Выворачивала она на поле из жидкого подлеска и, судя по обилию свежих стружек и сучков, вела к действующей вырубке. Однако характерных звуков с той стороны что-то не слышно… так время то – обеденное… И Иван вновь прибавил шаг. А что обедать им будет нечем, мало его заботило – студенческий желудок и не к такому привык. Вечером наверстает и с радостью переварит. А вот Фрош… Фрош продолжал вышагивать рядом, озираться и молча вздыхать.

– Семечек хочешь? У меня есть немножко в кармане. Еще столичные.

– Неа.

– Ну, как хочешь, – вот и снова пообщались…

Деревня Пойкоп была не большой и не маленькой. Не молодой и не древней. Не языческой, это точно. Хотя паства здешняя делилась на две конфессии. Что еще можно о ней сказать? Да, пожалуй, ничего. Потому как все предшествующие выводы наш студент сделал исключительно по частоколу и тому, что над ним виднеется – деревню Пойкоп со всех сторон окружал высокий, подвявший до серости, бревенчатый забор. Стратегически заостренный сверху. И даже ворота были из частокола. Правда, с широкой щелью внизу, в одной из сторон еще и изрядно углубленной. И в этом углублении сейчас возлежал огромный пятнистый хряк.

– Да-а, – глубокомысленно изрек Иван и почесал пятерней затылок. – До следующего цикла – три года. Народ расслабился. [9]9
  Здесь имеется в виду срок до новой смены власти на Склочных болотах (раз в двенадцать лет). Которая неизменно приводит к расползанию нечисти по округе. И хоть Прокурат вместе с вассальными отрядами также неизменно ее ловит, местные жители предпочитают принимать свои оборонительные меры.


[Закрыть]

– Это местный символ, – глядя туда же, скривился Фрош.

– Что?

– Примула говорит, на самом деле деревню назвали «Подкоп», но, у первого ее старосты, который поехал в столицу оформлять документы, был дефект речи.

– Ясно. Интересная метафора получается, – хмыкнул словесник и с усилием потянул на себя створку. Хряк, колыхая пыльным брюхом, маневр откомментировал, но, с места не сдвинулся. Точно, символ.

Внутри, с обеих сторон узкой улицы, тянулись обычные бревенчатые дома. Разве что, без огородных просторов на задниках. Вот впереди, да – сирень с черемухой и бабки на лавках в созерцательных позах. Бабки, кстати, тоже, своеобразный деревенский символ: если внимание особое на чужаков не обращают, значит, есть большая вероятность, что вечером за это же дело бить не будут. Не они, конечно. Здесь местные полномочия разнятся…