Текст книги "Портрет в сиреневых тонах и другие истории (сборник)"

Автор книги: Елена Ронина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

По-соседски

Жанна раздраженно пыталась открыть вечно заедавший замок. Больше всего на свете ей не хотелось сейчас кого-то видеть, общаться, отвечать на дурацкие вопросы. Скорее всего, опять к ней рвется соседка.

Матильда Ивановна на вид тянула лет на сто, но по темпераменту она могла дать фору любой молодой девчонке. Маленькая юркая старушка была в курсе всего, что происходило в доме. Причем она не просто входила в курс дела и отстаивала свою точку зрения. Матильда должна была жить в состоянии войны. Она все время с кем-то боролась. Достойные противники находились всегда: магазин, который располагался под ними и не соблюдал ни правил социалистического общежития, ни санитарных норм; ЖЭК, который не делал ремонт в подъезде. На худой конец, в противники записывались дворники, которые посыпали улицу солью и тем самым портили Матильдины сапоги «прощай, молодость».

Слышно Матильду было издалека, старушка отличалась голосом громким, с визгливыми интонациями. Может, кричала от того, что уже плоховато слышала, а может, просто, чтобы обратить на себя внимание. Скорее всего, второе, так как стены для ее слуха никогда не были преградой. Вездесущая и всеведущая. Да и квартиры в их хрущевке особой звукоизоляцией похвастаться не могли.

Жили практически коммуной, – все, как на ладони. На лестничной клетке три квартиры: ее, Жаннина, Матильды и Марины с семьей. Невозможно было скрыть то, что происходило за закрытыми дверями: во сколько пришел муж Марины Михаил, какую оценку получил их балбес Ванька (на него, правда, Марина начинала орать прямо в дверях), с кем ведет тяжбу в данный момент времени Матильда. А все почему? Потому, что мы любим выяснять отношения с порога. Открыли дверь и давай выливать на стоящего в дверях все, что думаем, все, что нам кажется. Не задумываясь, а кто там нас слушает?

Жанне было ни к чему слушать, ей Матильда регулярно звонила в дверь и сама пересказывала своими словами последние события. Новости Маринкиной семьи рассказывались в фоновом режиме, как что-то само собой разумеющееся и не очень интересное, поскольку сама Матильда мыслила широко, практически в масштабах государства, и поэтому ей постоянно нужны были свидетели и подписи на бесконечных заявлениях. Писала Матильда всем подряд: в домоуправление, во всякие там городские и районные советы, даже в министерства.

Жанна знала: Маринка с Мишей ничего не подписывали. Со словами: «А нам не мешает!» – они лениво посылали Матильду подальше.

– Что значит, не мешает?! Хорошо, вам нет дела до того, что творится в государстве. Но холодильник! Он же гудит. Я спать не могу! – взвизгивала старушенция.

– Так вы беруши купите!

– А чего это я в собственном доме должна в берушах жить? Это с какой это стати уши свои портить?! – Матильда вставала в боевую позу, упершись сухонькими кулачками в бока.

Матильда могла бы еще много чего рассказать про свое здоровье и недовольство магазинным холодильником, но Миша перед самым ее носом быстро закрывал дверь.

– Безобразие, – с этими словами Матильда трезвонила уже в дверь Жанны.

– Жанн, неужели ты тоже не слышишь, как шумит холодильник? Всю ночь гудит! У-У! Тихо-тихо так! Ну я же не сошла с ума. Мне же все это не кажется…

Жанне неудобно было сказать прямо, что, может, и кажется, она со вздохом подписывала заявление, только чтобы старушка не расстраивалась.

– Вот-вот! Я говорила! А Мишка – злодей! И Ванька у него таким же вырастет! И Маринка ихняя квашня квашней. Достучится, во всем мужу потакает. Спасибочки-то он вряд ли ей скажет. Поплачет еще Маринка, помяни мои слова!

От зоркого взгляда Матильды Ивановны было не скрыться. Стало быть, она знала, что от Жанны ушел Андрей. Жанна не любила выяснений на публику, уж она-то всегда следила, чтобы все высказывалось друг другу после того, как входная дверь была плотно закрыта. Но здесь было не скрыться. При расставании Жанна отрезала:

– Уходишь? Тогда вместе с вещами.

Андрей долго носил коробки и сумки, коих оказалось немало, хлопал дверью, бегал со второго этажа на первый взад-вперед. Жанна только удивлялась тому, сколько же у Андрея всякого барахла и как быстро муж сумел поделить нажитое за пять лет имущество.

– Ну ты же магнитофон все равно не слушаешь? Тебе эта лампа никогда не нравилась!

Жанна только пожимала плечами. Ей было все равно, лишь бы поскорее закрылась за мужем дверь в последний раз, лишь бы уже остаться одной. Хотя ее никто и не спрашивал, Андрей разговаривал сам с собой. Вопрос задал и в ответ открутил от стены полочку. Ну действительно! Магнитофон же должен на чем-то стоять!

Почему ни у кого из них нет дверных глазков? Насколько легче было бы Матильде Ивановне! А то прислушивайся вечно, томи себя догадками. И у Марины не было, и у Жанны. Жанна знала, что Матильда все это время стояла у себя под дверью. Она прямо видела любопытную бабулю в коротком халатике и стоптанных тапках, прижавшуюся ухом к двери. Тем не менее дверь интеллигентная Матильда не приоткрыла и сразу, как стихли шаги, в квартиру Жанны трезвонить не стала. А ведь Жанна тогда ждала звонка Матильды и была бы даже рада ей. Нет, не позвонила. Вероятнее всего, на цыпочках отошла от своей двери и вернулась в кровать, слушать холодильник.

Надо отдать должное тактичности соседки: прошла уже неделя, а напрямую никаких вопросов Матильда не задавала. На лестнице Жанна несколько раз сталкивалась с бодрой старушенцией, которая, перепрыгивая через две ступеньки, неслась куда-то со своими бумажками.

– Здравствуй, Жанночка.

По вкрадчивому «Жанночка» и бегающим глазкам Жанна понимала: Матильда в курсе, и ей Жанну жалко. Жанне и самой себя было жалко. От того же, как на нее смотрели окружающие, и вовсе становилось погано на душе. Господи, и за что ей это все?

Жанна слушала настойчивый звонок в дверь и думала: «Может, и вообще не открывать?» Очередные петиции подписывать Жанна точно не хотела, обсуждать с Матильдой историю ухода Андрея – тем более. И все-таки Жанна слезла с дивана, нашарила ногами тапки и побрела открывать дверь. На удивление, в дверях стояла Маринка. В шелковом халате в пол, с подведенными глазами и с начесом на голове она смотрелась по меньшей мере странно для воскресного вечера.

Матильда была права. Жанна тоже удивлялась Маринке. Ну почему не сходить в парикмахерскую, почему не похудеть, в конце концов. Сколько ей лет-то? Двадцать восемь? На два года моложе Жанны, а выглядит, как ее старшая сестра. Пальто старомодное, ботиночки всепогодные на шнуровке, беретка эта зеленая. Дома – вечный байковый халат. Да нет, Жанна не осуждала, она хорошо относилась к этой паре. Просто удивлялась наплевательскому отношению соседки к себе самой, какой-то ее удивительной несовременности. Мишка был интереснее жены, и внешне, и внутренне.

Маринка была нудной. Заладит что-нибудь про Ваньку, про его очередную болезнь, и нудит, и нудит с подробностями, которые важны только ей одной. Мишка мог жену оборвать:

– Хватит тебе, это никому не интересно, пусть лучше Жанна расскажет, как они с Андреем в кино сходили.

Маринка тяжело вздыхала, даже отворачивалась. Жанне становилось неуютно от этой ее беспочвенной ревности, но Маринка быстро брала себя в руки, и разговор продолжался как ни в чем не бывало. Они общались по-соседски, иногда заходили друг к другу в гости. Нечасто. Вместе смотрели какой-нибудь фильм. Закадычными друзьями не были, но общались регулярно. Маринка встречала соседей в своем вечном байковом халате, подпоясанном веревочкой. Почему веревочкой, где она ее взяла? Если потерялся родной поясок, можно же что-то придумать! Ну, если ты уж совсем с этим халатом расстаться не в состоянии. Раз уж он так тебе дорог! Мишке халат тоже не нравился, во всяком случае, он как-то пошутил, перефразируя известную песню «Кавалеры приглашают дамов, там, где брошка, там – перед»:

– Где пятно от супа – там перед. Две шаги налево, две шаги направо!

Маринка тут же надула губки.

– Так только надела же! Ну, пролила компоту, и что?

– Ни-че-го! – успокоил тогда Мишка жену. – Андрей, а у твоей жены халат есть? Я никогда Жанну в халате не видел!

– Есть! – расхохотался Андрей. – Она его перед сном надевает! – И с гордостью посмотрел на всегда стильную и красивую жену.

В последние дни Жанна постоянно прокручивала в голове и эти взгляды мужа, как ей казалось, брошенные на нее с любовью, и частые высказывания их общих друзей о достойном подражания умении Жанны элегантно выглядеть. Почему? Почему ушел Андрей? Где она допустила ошибку, на каком этапе стала неинтересна собственному мужу?

И вот, пожалте, перед ней стояла Маринка в образе японской гейши.

– Ой, Жанна! – Маринка начала рыдать прямо в дверях. – Чего мне Матильда-то рассказала. Тебя, оказывается, Андрей бросил! И вещи все вынес!

Жанна схватила Маринку за рукав шелковой красоты и решительно втащила в квартиру.

– Ну, ушел. Чего на весь подъезд про это выть? И потом, ты-то чего плачешь? Я же не плачу!

– Ты, Жанна, сильная! – Маринка размазывала по щекам тушь поверх румян.

Жанна со вздохом пошла на кухню:

– Чаю?

– Давай, – всхлипнула Маринка. – А у тебя зефир есть?

– Пастила подойдет?

– Наверное, я видела в телевизоре: от зефира не поправляются и от мармелада. Решила вот на диету сесть.

– А совсем от сладкого отказаться не пробовала?

– Нет, совсем без сладкого я не могу, мне сразу грустно делается.

Маринка деловито села на табуретку, заняв собой половину шестиметровой кухни.

– Жанн, что произошло, объясни толком. Вы ж не ругались! Мы вот с Мишкой как начнем, так на весь дом. Сначала мы покричим, потом Ванька разорется. А у вас все время тихо.

– Просто мы не кричали друг на друга в дверях.

– Поругались, что ли?

Жанна разлила чай, отвернулась к окну. На улице, несмотря на воскресный вечер, сновал народ. Их магазин – единственный в районе – работал по воскресеньям. Права Матильда, как же раздражает эта хлопающая дверь. Хлоп туда, хлоп обратно. Раньше Жанне было все равно. А вот оставшись одна, она тоже услышала это бесконечное хлопанье. А может, и холодильник гудит?

– Не ругались мы, он другую себе нашел.

Марина тихо охнула:

– Не может быть!

– Как видишь, может. – Жанна сама удивилась тому, что так спокойно говорит. Видимо, подействовали Маринкины слезы. Плакать должен кто-то один. Один плачет, другой успокаивает. Маринка сумела перевернуть ситуацию. Вроде как Жанна должна была ее успокаивать.

– Мне доложили доброжелатели, он не отпирался, собрал вещи и ушел.

Маринка, проглотив большой кусок пастилы, разрыдалась вновь.

– Жанн, ну объясни ты мне, как же так? Вот ты такая красивая, и стрижка у тебя модная, и маникюр, и по-французски ты говоришь, еще и на пианино играешь.

– Про французский, ты ж не слышала!

– Хорошо могу себе представить. Не в этом дело. Как можно бросить такую женщину?! И что тогда обо мне говорить?! Андрей на тебя смотрел всю дорогу с восхищением. А мой Мишка вечно: «Не слушайте ее, она ноет, она воет, с ней неинтересно…» Жанн, он от меня тоже уйдет.

«Ну вот, опять ныть начала», – пронеслось у Жанны в голове.

– Мишка не уйдет, – резко осадила она Маринку.

Маринка перестала рыдать.

– Почем ты знаешь?

– Потому. Потому что он тебя любит. А Андрей прикидывался.

Жанна подлила Маринке чаю и наконец спокойно села рядом.

– Понимаешь, Маринка, – ей вдруг захотелось быть откровенной. Чего она сидит и злится? Маринка же не виновата, что она вот такая! Но она же хороший человек! И она пришла. Реакция друзей Жанны на уход мужа была очень разной и чаще обижала, чем поддерживала. Объясняя, что да как, Жанне раз за разом приходилось вновь переживать неприятную для нее и очень болезненную ситуацию. А еще она чувствовала: люди злорадствуют. Многие. Вон-де как: строила из себя невесть что, по-французски она умеет. Не помогло! Все равно муж ушел!

Вот ведь и Маринка вроде бы тоже про французский язык, но как-то получилось у нее по-другому. Не зло, а даже с восхищением. К Жанне впервые за эту проклятую неделю кто-то пришел за советом. Ей не нужно было отбиваться, отстаивать свое «я», ее саму просят помочь, спрашивают, как быть. И ей ужасно захотелось помочь Маринке.

– Понимаешь, Маринка, а не во французском языке дело, – в человеческих отношениях. Искренние они, неискренние. Тебя Мишка любит такую, какая ты есть. В халате с пятном и без французского языка. Если начнешь язык французский учить, еще больше полюбит, вот и все. Любовь, она или есть, или ее нет. Меня Андрей просто не любил. Играл в любовь, всем рассказывал: «Ах, Жанна, она у меня не такая, как все. Практически, богема!» Ну и что? Для семьи это совсем не важно.

– А делать-то мне что?

– Да ничего ты не делай, живи счастливо. Радуйся Мишке, Ваньке.

– А ты как же?

– А я постараюсь радоваться тому, что Андрей ушел от меня, не когда мне сорок стукнуло, а когда всего лишь тридцать исполнилось. Еще есть время для разгона. Он же тоже по-французски не умел. Вот и найду себе кого-нибудь со знанием иностранного языка. Чтобы не просто друг другом издалека восхищаться, а чтобы на этом языке разговаривать.

Маринка ушла успокоенная, с непривычки заплетаясь в полах длинного халата, а Жанна долго не могла уснуть. Вот черт, и что ж так гудит холодильник в магазине? Завтра нужно вместе с Матильдой сходить к заведующему и разобраться, в конце концов, с этим вопросом.

10.12.12

Почему я не хочу быть экскурсоводом?

А почему я, собственно, не хочу быть экскурсоводом? Я очень даже хочу им быть! По-моему это совершенно потрясающая профессия. Интересная, живая, с людьми. Иногда еще и на свежем воздухе. Если ты, конечно, не в музее экскурсовод. Но можно же и не в музее.

Сколько в своей жизни я видела экскурсоводов – миллион! Или больше. Сколько из них были настоящими профессионалами и такими рассказчиками, которых действительно хотелось слушать? Наверное, их было всего пять. Понравились из них мне лично и того меньше – трое. Почему? Причин много. Не знали, о чем говорить, или говорили неинтересно, или противно им было с нами, слушателями, общаться. Много было разного.

По-моему, экскурсовод – это дар. И в первую очередь – дар общения. Легкого, непринужденного. А общаться умеют не все, не у всех это получается, а главное, не всем это доставляет удовольствие. Видимо, это люди, которые пришли к этой работе не по велению сердца, а от какой-то большой нужды. Может, они думали, что это легко и просто. Ходи себе да с людьми разговаривай! А не тут-то было! И все на самом деле совсем не так…

Экскурсоводы в моей жизни появились с незапамятных времен, с детства. Это были тетки, которые водили нас, школьников, по Третьяковской галерее. Они были всегда одеты в допотопные перелицованные костюмы джерси. И главной их отличительной чертой было то, что ну все они поголовно были картавыми, а иногда еще и заиками. И я все время думала, ну почему так? Народу же в стране много! Ну неужели нельзя было для нас кого-нибудь найти, чтобы слушать было хотя бы возможно? А так мало, что неинтересно, так еще и все время за нее, за эту тетку несчастную, переживаешь, удастся ли ей через эту первую букву прорваться, или опять пять минут ждать придется. Детишки из толпы уже начинали подсказывать и договаривать за бедную тетеньку. Получался такой совместный проект. По нашему теперешнему – интерактивный. Мы за тетю додумывали сами, что она так хотела сказать. И это было в экскурсии самое интересное. Иначе вообще бы все со скуки умерли. Нет, в детстве я точно экскурсоводом быть не хотела.

Но время шло, и экскурсоводы стали попадаться и за рамками Третьяковской галереи. Мысленно я их разбила на несколько категорий.

Первые, это которые и профессионалы, и работу свою боготворят, и лично мне с ними очень интересно. Но почему-то на моем пути таких встретилось всего трое (заметим, из миллиона-то!). Это потрясающие люди. Люди, которые любят свое дело, хорошо знают, о чем говорят, и хотят донести свои знания до нас с вами. И еще, что очень важно, они это делают с огромной любовью, с огромной отдачей, не жалея ни себя, ни своих сил. Редкость, огромная редкость. Самая главная редкость то, что они любят людей. И общение доставляет им радость. И если вдруг сошлись все эти качества в одном таком человеке, который водит тебя по чужому городу, то получается просто феерия! Ты забываешь, что вокруг много народу, что жара, а остаешься один на один не просто с историей, а с жизнью этого города. Картинки древности оживают перед тобой, и по улицам начинают ходить люди в старинных нарядах, разговаривать между собой, ругаться, мириться. И ты переносишься на много-много лет назад и оказываешься участником этой жизни. Так, экскурсовод во Флоренции пыталась передать нам красоту города через стихи Цветаевой. И это странное смешение вдруг очень далекое сделало абсолютно реальным. Или Париж. Жизнь Тулуз-Лотрека не просто пронеслась передо мной. Я уже представляла себя певичкой из кабаре и понимала, что он и урод, и пьяница, но не могла избавиться от любви и безмерной жалости к этому маленькому человечку и великому художнику.

Такое погружение в самое сердце города случается крайне редко. Со мной такое случалось всего три раза. В Париже, во Флоренции и в Венеции. Хотя в этих городах я была не по одному разу и прослушала много экскурсий. Но только три экскурсовода останутся в моей памяти. Это был тот самый вариант номер один. Когда и профессионал, и работу любит, и работает для нас и ради нас.

Есть вариант номер два. Когда знает и любит работу, но не любит нас, противных и навязчивых туристов.

– Кому тут нужна экскурсия по Русскому музею?

– Нам нужна, только цена какая-то странная. Давайте договоримся напрямую. Вы скажете, что вели экскурсию у нас один час, а проведете полтора. Предлагаем вам за это восемьсот рублей, – мой муж безумно любит торговаться. Он это называет: «Не держите нас за дураков, и нечего на нас наживаться!» Я этих моментов в нашей совместной жизни не ценю. Мне потом стыдно людям в глаза смотреть. Прямо чувствую, как я их обобрала. Сергей, правда, не согласен. «Задаром никто работать не станет, – он так считает. – Раз соглашаются на наши условия, значит, их это устраивает». А я думаю, что и люди разные, и ситуации разные. Поэтому не торгуюсь никогда. Но этот гид ни сожаления, ни уважения у меня не вызывал, так что я решила остаться в роли стороннего наблюдателя.

Молодая девица, наружности симпатичной, но какая-то неприятная, поглядела на нас оценивающе. При этом ее, как мне показалось, интересовало не наше понимание живописи, а больше наши взаимоотношения между собой. Отношения у нас были в тот момент более чем хорошие. Муж мне эту поездку подарил на сорокапятилетие. А Русский музей является для нас символом нашей совместной жизни, потому что он стоял у самых ее истоков. Так что мы в Питер приехали как бы прикоснуться не только к истории города, но и к нашей собственной.

Девица наше настроение поняла, оно ее разочаровало и слегка обозлило. Поэтому (подозреваю, что даже не совсем злонамеренно) она все время пыталась нас как-то задеть. Делала она это нехитро, уж как умела, используя свои рабочие навыки. И сразу начала рекламировать не музей, а себя. Все время вставала в элегантные позы, подходила к разным экспонатам и говорила:

– Ну вы, конечно, знаете это полотно. Оно очень известное. – И делала огромные глаза: – Что, даже о нем не слышали? Надо же, как странно… А на Модильяни вы уже были? Безусловно, Антонова могла себе позволить сделать к юбилею такой подарок!

– Леночка, ты не знаешь, про кого это она? Она вообще-то экскурсию ведет, или что? – шептал мне мой муж.

– Сереж, за ней прямо не уследишь, – шептала я в ответ. – Думаю, она имеет в виду директора нашего Пушкинского музея. И вроде сейчас в Москве выставка этого самого Модильяни проходит. – Я напрягалась изо всех сил, пытаясь уследить заходом мыслей нашей агрессивной девицы.

– А зачем она нам про это рассказывает? – муж искренне удивлялся.

Вот действительно – зачем? То, что она умная, можно же и так понять, все-таки в музее работает, наверное, туда дур не берут. Но зачем все время пытаться нас выставить дурнее себя? Сначала я лихорадочно пыталась соответствовать разговорам про Антонову и Модильяни. А потом решила: с какой стати-то? Не она же мне восемьсот рублей платит, а я ей. И на следующий вопрос о картине «Грачи прилетели» «Вам, конечно, известна рука этого мастера?» я нагло ответила: «Неизвестна!» – «Вы не знаете Саврасова?!» – «А давайте, мы будем просто слушать, а не сдавать экзамен на тему экспонатов Русского музея», – достаточно жестко отрезала я.

Девица, кстати, сразу же пришла в себя, даже как-то немного испугалась, может, струхнула из-за своих восьмиста рублей. Но потом бойко шла от картины к картине, все подробно рассказывая. Но без зачарованного восторга. Мы тоже полного удовлетворения не получили и поклялись друг другу больше экскурсовода в Русском музее не брать.

А ведь девица своего добилась. И нам настроение подпортила, и ожидаемого удовольствия от музея мы не получили. А вроде и профессионал, и рассказывала про все интересно. Но – стерва! И хоть и молодая, но уже психолог и уже умеет людьми манипулировать: и увести их от искусства подальше, и пробудить в них не лучшие душевные качества.

Но это было из серии личных антипатий – ей просто не понравились мы, или я, или наши отношения между собой, или мой вечно торгующийся муж. А есть такие, которые в принципе не любят туристов. Вот противно этим экскурсоводам нас по городу водить. Вот почему они тут вкалывают, по холодным улицам бегают, а мы, видишь ли, в отпуск приехали?! Видишь ли, мы отдыхаем за границами! И они свои экскурсии в нас словно выплевывают или рассказывают так, будто делают нам огромное одолжение, от чего тоже осадок остается. В людях много злости. Люди порой не любят других людей. Среди экскурсоводов таких, к сожалению, хватает. Им завидно, что мы вот стоим, ничего не делаем и экскурсию слушаем. А они в это время надрываются. А они, может, тоже хотят просто послушать. Или им противно, или просто жалко делиться информацией? Такие тоже есть. Вот посмотрела экскурсовод на меня, всю такую отдыхающую и расслабленную, и подумала: «Этой вот ни за что и ничего не расскажу! Ну хорошо, расскажу, но только то, что в любом учебнике прочитать самому можно!»

Следующая категория – это те гиды, которые про историю все знают, и за людей от души переживают, а вот работу свою не любят. Вот тарабанят они быстро-быстро и про крестовые походы, и про то, кто и что в каком веке построил. И так все это бездушно, и так все это механически. Я лично отключаюсь уже на втором предложении. И мне кажется, все остальные тоже. Слушать этот монотонный диалог из чисел, цифр и размеров ну нет никакой возможности.

Я заканчивала школу с преподаванием ряда предметов на немецком языке. И после 9-го класса у нас была практика в Интуристе. Нас прикрепляли по двое к какой-нибудь немецкой группе, и мы целую неделю с этой группой носились. Конечно, в сопровождении экскурсовода. Правда, нам давали самостоятельные мелкие поручения. Например, кому-то из группы показать московское метро или в ГУМ сводить. Я, как всегда, работала в паре с моей подружкой Наташкой Зверевой, куда ж мы друг без друга. А вот экскурсоводы попадались всегда разные. Несколько было очень колоритных. Вот одна была как раз из данной категории, которая и про историю все понимает, и к людям хорошо относится, а вот работу свою ну просто не переносит. Или она от нее уже угорела за огромное количество проработанных лет. Ну это судя по внешнему виду. Прибегала она вечно в последний момент. Когда уже вся группа сидела в автобусе. Вся запыхавшись, с набитыми продуктами сумками, она плюхалась на переднее сидение и сразу начинала нам со Зверевой жаловаться на свою собачью жизнь. Жаловаться долго ей совесть не позволяла, потому что мы постоянно проезжали какие-то исторические места, про которые она не могла не рассказать иностранным туристам. Рассказывала она очень быстро, скороговоркой, чтобы успеть впихнуть в иностранцев побольше информации. В итоге проглатывала слова, ничего не успевала, злилась на шофера за то, что он быстро едет, на туристов, что они плохо слушают. И было понятно, что в голове у нее не экскурсия, а что бы из купленных продуктов на ужин приготовить. А это со стороны так заметно, что и всем становилось сразу неинтересно. Я сидела сзади нее и думала, ну зачем она так много говорит, ну кому это надо? Ты выбери какую-нибудь одну историю и ее расскажи, но с подробностями, чтобы интересно было. А другой группе другую историю придумай. Так и сама от однообразия не устанешь, и людей, глядишь, заинтересуешь! Но нет, она захлебывалась, заикалась, потом расстраивалась, обижалась, как ребенок, и вообще бросала с расстройства микрофон. Африканские страсти! Но о том, что она людей любила, я сделала вывод из того, что все-таки ведь хотелось ей как-то им донести информацию про нашу Москву родную, столицу красивую. И мы с Наташкой ей небезразличны были.

– Девчонки, я завтра попозже, в квартире прибраться надо. А завтрак на меня тоже рассчитан. Что добру пропадать? Там порции нормальные. Вам одной порции вполне на двоих хватит. Так что вы к восьми к гостинице подъезжайте. А я к половине десятого. Ну если хотите, конечно!

Первый вопрос, почему она нам с Наташкой это предложила? Неужели у нас такой голодный вид был? Вопрос второй, почему мы согласились? Нас дома кормили хорошо, наши папы занимали приличные должности и пользовались всякими благами, включая и продуктовые. Однако же мы, искательницы приключений, поперлись с утра пораньше искать на другом конце Москвы гостиницу «Останкино». Причем не позавтракав. Мы же есть ехали. Вся абсурдность ситуации нам стала ясна, когда нас швейцар не пропустил в отель.

– Вам, девочки, чего надо? – строго спросил он. И что нам было отвечать? «Нам бы туту вас поесть»? Есть как-то сразу расхотелось. Мы уже проклинали сердобольную экскурсоводшу и собственную жадность. Но тут нас заметил иностранец из нашей группы, проходивший мимо. Сразу заговорил с нами, что-то на пальцах объяснил швейцару, и нас пропустили. Следующим неприятным моментом было то, что, естественно, вся еда была рассчитана на определенное количество лиц и, стало быть, на определенное количество мест. То есть нужно было искать стул. Потом всем подвигаться. И как нам было пить из одной чашки? Позор, короче. Тот самый сердобольный иностранец отдал мне свою тарелку каши. Ну, понятное дело, девочки пришли поесть. Уж что достанется. Ну, хоть чаю по полкружки. И уйти вроде стыдно, уже и разговор какой-то с группой завязался, и что мы тут сидим на одном стуле, тоже непонятно. Все уже начали предлагать нам то, что они не съели. В начале десятого, слава богу, примчалась наша тетка. Как всегда, вся взмыленная:

– Ну что, девчонки, наелись? Вот видите, как хорошо, а то что этим немцам лишнюю порцию отдавать?! Устала, аж жуть. Сегодня Бородинская, а я уж ни жива ни мертва. До чего ж работа тяжелая. Врагу не пожелаешь. Сегодня самый информативный день. Где только сил взять все это им рассказать?!

Другого гида из этого нашего практикантского периода звали Татьяной. У нее ни один день не был информативным. И по моей шкале: что она больше любила – работу, историю или кого из людей, – она любила себя. Спокойная была, как танк. Она вообще ничего не рассказывала. В лучшем случае, что она вчера по телевизору смотрела. И она, тем не менее, туристам очень нравилась. Они с ней шутили, хохмили. Нам она обрадовалась очень.

– Ну ладно, девчонки. Вы их, давайте, на речном трамвайчике свозите, а я погуляю пойду, – и царственно удалялась.

– Наташ, как-то страшно. Ответственность же. А вдруг кто за борт упадет. Что нам тогда за это будет?

– Не знаю, будем стараться, чтоб никто не упал. Главное, не выпускать никого из виду и все время всех пересчитывать.

И главное, у замотанной экскурсоводши все время что-то в группе происходило: то кто-то паспорт потеряет, то от группы отстанет, то руку сломает. А у Татьяны все гладко, без всяких сбоев и происшествий. Вот ведь правду говорят, чем спокойнее ко всему относишься, тем все разумнее пройдет.

Есть экскурсоводы, которые просто любят нас, туристов, а больше они ничего не любят и не знают. Такая экскурсовод у нас была в Монте-Карло. Она постоянно повторяла:

– Сегодня самый счастливый день в вашей жизни! Вы приехали в Монте-Карло. Как же я за вас рада! Этот день вы будете вспоминать всю жизнь! Не всем удается посетить это дивное место. Я счастлива за вас, мои дорогие! – И дальше в таком же духе. И потом дала нам свободное время. Куда идти, зачем? Так мы кучкой и простояли около автобуса, боясь потеряться.

И практически все экскурсоводы любят рассказывать про себя. Правда, мы их про это спрашиваем. Ну и что? Интересно же, как наш человек оказался, например, в Италии или во Франции. Но про экскурсию-то тоже не забывай. Некоторые забывают напрочь. Такой экземпляр нам попался в Риме. Молодящаяся старушка возила нас на виллу «Дести». Куда мы едем, она забыла практически сразу, по-своему рассудив, что про нее саму будет интереснее:

– Вот как вы думаете, сколько мне лет? – загадочно спрашивала она. А нам больше делать нечего, как про это думать.

– Шестьдесят шесть! – сама себе с гордостью отвечала она. – Я ведь в Большом театре у Григоровича работала. И не девочка была уже. Шестьдесят лет, как-никак. А тут приехал он! Как меня увидел, так прямо и обомлел! Просто на коленях меня просил: «Бросай все, у меня в Риме своя вилла, будь моей женой!» Я, конечно, не сразу согласилась. Кто ж знает, какая у него там вилла?

Бабушка уж и сама верила в то, что она рассказывала. Безусловно, приятно услышать, что и в шестьдесят лет тебя могут замуж взять, причем не кто-то, а богатый иностранец. Но как-то все у нее не сходилось. Ну кем, допустим, она в шестьдесят лет могла работать у Григоровича? Ну, про то, что в этом возрасте она была уже не девочка, это ладно. Но все остальное? Хотя интересно. Может, и правда интереснее, чем про виллу «Дести». А по вилле мы просто прогулялись, в тишине наслаждаясь природой. И потом бабушка, хоть и врала, рассказывала нам про себя позитивное. Мы потом ее долго вспоминали и обсуждали. Нет, не «Дести», бабушку!

А другая тетенька, по имени Марина, экскурсовод из Дюссельдорфа, пугала нас жуткими историями про свою невыносимую жизнь в Ташкенте. Про голод, лишения. Аж мурашки по коже. А свою жизнь в Дюссельдорфе она, по привычке, оценивала с точки зрения того, как все дешево можно купить на блошином рынке.