Текст книги "Портрет в сиреневых тонах и другие истории (сборник)"

Автор книги: Елена Ронина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Бальзаковский возраст

Нина Павловна неторопливо подошла к зеркалу и придирчиво посмотрела на свое отражение. Все-таки шестьдесят один год – это уже возраст. Это уже к чему-то обязывает. И это уже далеко не пятьдесят. Потому что пятьдесят лет для женщины – это, можно сказать, расцвет. Это в двадцать кажется, что в тридцать будешь уже старухой. А чем становишься старше, тем понятнее, что возраста как такого нет вообще. Его просто не существует.

Сейчас все женщины, если хоть немного задумываются о своей внешности, выглядят блестяще. Никогда нельзя с точностью сказать (и с неточностью, кстати, тоже), сколько женщине лет. Или кто перед вами стоит, мать и дочь? Или это сестры? Десятку с возраста у Нины Павловны можно было скидывать смело и всегда. Так что в пятьдесят это было просто сорок. Ну, вставалось по утрам тяжелее, это безусловно. Ну, ноги надо было немного размять, косметики чуть побольше. И все! Чтобы этот обман зрения не прекращался, причем не только чужого, но и своего тоже, главное, это все-таки было следить за фигурой.

Весы и разгрузочные дни стали лучшими друзьями Нины Павловны уже давно. А дальше просто стараться ходить легко, летящей походкой и быстро. Лучше даже практически бегать, чтобы никто не успевал ничего понять. А так пробежалась мимо тебя стройная особа, остался только шлейф легких духов, и все. Пробежалась другой раз, уже можно так не торопиться, в мозгах-то уже отложилось – вроде молодая. Когда бежишь не так быстро, видно, конечно, что лет уже не двадцать, но сколько – точно не понятно. Поэтому тут нужно включать улыбку.

Улыбка досталась Нине Павловне от одной иностранки. Именно после знакомства с Мэри улыбка у Нины Павловны стала такой обворожительной!

Улыбаться она любила и знала, что это ей идет. То, что нужно улыбаться как можно чаще, Нина Павловна поняла не сразу, но поняв, оценила это по достоинству и уже с этой самой неподражаемой улыбкой старалась по возможности не расставаться никогда.

Улыбка идет, кстати, всем без исключения. Не все, правда, это понимают или внимание на это обращают. Нина Павловна всегда удивлялась, ну почему вокруг столько мрачных и серых людей?! У них, видите ли, жизнь тяжелая! А и у всех – тяжелая. Ну и что ж теперь от этого расстраиваться и не улыбаться? Расстраивайся, но улыбайся! Наверное, вот этому нам действительно нужно поучиться у иностранцев. Они улыбаются всегда. Или, может, они не расстраиваются.? Или им не из-за чего? А вот это все враки! Нина Павловна это знала совершенно точно и не понаслышке. И это тоже было наследие Мэри.

С Мэри Нина Павловна познакомилась случайно. В один прекрасный день эта иностранная дама стала членом созданного Ниной Павловной клуба.

Про клуб – это совершенно отдельная история. В одно прекрасное утро Нина Павловна решила дать объявление в газету. Ну было время свободное, ну совсем нечего было делать. То есть кастрюли всегда можно грязные найти или шторы, например, постирать. Но Нина Павловна предпочитала отдых активный. Музеи, экскурсии, пешие прогулки. Жить в Питере и не ходить по музеям? Друзья, ну это же просто преступление! А подруги все норовили с внуками да по песочницам. Вот и дала Нина Павловна это самое объявление: «Интересная женщина бальзаковского возраста с разносторонними интересами ищет партнеров для культурного досуга (театры, музеи, прогулки)». Разъяснение в скобках посоветовали добавить в отделе рекламы. Все-таки культурный досуг все понимают по-разному. Чтобы каких накладок не случилось. И накладок не случилось. Спасибо скобкам. Зато образовалась замечательная компания немолодых людей. Людей активных, полных энтузиазма и имеющих свободное время.

У всех же жизнь по-разному складывается. И немногие в преклонном возрасте имеют друзей или просто хоть какой-то круг общения. Или общение есть, но оно сводится к разговорам о болезнях, о невзгодах. О чем говорят друг с другом старые друзья? Чаще всего о семейных проблемах. К сожалению, у нас так принято. Как только увидишь близкого человека, сразу же: «Знаешь, так от этого начальника (жены, сына) устал!» Или еще лучше – кто недавно умер. Ну, это просто любимая тема. Как умирал, чем перед этим болел, что были за похороны, чем кормили на поминках.

А тут собрались люди с конкретной целью – сходить вместе в музей. Определен круг разговоров – о прекрасном. Только. И выглядеть нужно соответственно, и повод есть новую блузку надеть и волосы покрасить. И наконец-то плюнуть на все и купить себе новые очки. Очки – это лицо и еще возможность половину этого лица прикрыть. То есть место, где морщинки вокруг глаз все-таки могут частично раскрыть секрет твоего возраста и объявить, что все-таки уже не сорок.

Первым на объявление откликнулся Иван Иванович. Иван Иванович был отставным военным. Военные никогда не были мечтой Нины Павловны. Песня про настоящего полковника Нину Павловну никогда не воодушевляла. Она считала Ивана Ивановича слегка мужиковатым, и особенно было обидно, когда уже на втором свидании Иван Иванович предложил не ходить в музей, а лучше пригласить его друга Семена Антоновича и сыграть в «дурака». «Ну если бы он еще предложил преферанс», – подумала Нина Павловна. Нет, «дурака» она вынести не смогла и дала Ивану Ивановичу отставку. Слово было, видимо, для него привычное. Во всяком случае он отставку принял с честью и просил звонить, если будет желание.

За Иваном Ивановичем пошла целая череда телефонных звонков. На удивление: люди звонили и звонили. Более интеллигентные, менее, скромные, напористые. Нина Павловна разговаривала с ними обстоятельно, даже придумала маленькую анкету и заполняла ее для себя. Опыт с Иваном Ивановичем ее многому научил.

И вот, наконец, после долгого отбора создался новый круг. Нина Павловна назвала его клубом. Клубом ценителей прекрасного. Вместе ходили по музеям, выезжали в Петергоф или в Павловск. По субботам собирались у нее. Она пекла пирог с вареньем и заваривала свой фирменный чай на травах. И дальше говорили, читали стихи, пели романсы. Иногда смотрели фильмы и потом обсуждали их. Зачинщицей всего была, конечно, Нина Павловна. К этим своим салонным субботам она готовилась заранее, продумывала программы, темы для разговоров. Выискивала стихи, которые подходили бы к выбранной ею теме. Она и сама немного писала. Наверное, это было совсем не профессионально, но от души, и ее новым приятелям нравилось. Она выходила на середину комнаты, красиво поднимала руки и с легким придыханием читала свои вирши. Все было отрепетировано заранее и смотрелось достойно. Поэтому о качестве стихов зрители не задумывались. Им предлагался спектакль. Тщательно срежиссированный самой Ниной Павловной. Все было продумано – от платья до стула, на который в конце чтения нужно было слегка опереться, склонив печально голову. Крики «браво» и аплодисменты не заставляли себя ждать. Нина Павловна была довольна. Сбылась ее давняя мечта. Даже странно было, как это раньше не приходило в голову дать это самое объявление?!

Через какое-то время к честной компании присоединилась иностранка. Дама приехала из Швеции, где жила уже много лет. Бывшая наша, коренная ленинградка, вышедшая в студенчестве замуж за шведа. В городе своей юности она не была очень давно. И, приехав через много лет, уже никого не нашла. Решила откликнуться на странное объявление, потому что одиночество в как будто бы родном городе было непереносимо. Нина Павловна, проведя привычное анкетирование, решила, что знакомство будет как нельзя кстати для всей компании. Мэри (как дама себя теперь называла) волновало буквально все, а друзья, слегка уставшие друг от друга, почувствовали новый интерес к уже ставшим привычными мероприятиям.

Мэри вошла в клуб сразу и органично. Она приехала на месяц, и весь этот месяц активно участвовала во всех придуманных Ниной Павловной делах. Но случилось одно «но», которое Нину Павловну сильно раздосадовало. Нина Павловна перестала быть центром внимания. Внимание переключилось на Мэри. Во время субботних встреч Мэри подробно рассказывала, «как там у них». Нине Павловне было немного обидно, но, как и остальным, поначалу очень интересно.

Вот из этих-то самых рассказов Нина Павловна и поняла, что не все там так беззаботно и радостно. И улыбаются эти заграничные люди вовсе и не от того, что все у них так уж безоблачно. А от того, что они так привыкли. Сначала улыбку наклей, а потом уже из дома выходи. Потом, они просто хорошо воспитаны и никогда не будут загружать твою голову проблемами, отношения к которым ты не имеешь. А может, и сами эти проблемы они проблемами не считают.

Ну, например, сын Мэри после окончания школы послонялся месяц по родному Стокгольму и укатил в Австралию. Родители обнаружили это через два месяца, получив от сына красочную открытку с надписью: «С приветом из Сиднея». Следующая открытка пришла через год. Правда, это была уже не открытка, а фотография. На ней был изображен заросший, бородатый Стив с большегубой негритянкой. В этот раз открытка называлась: «Моя жена Сара ждет ребенка». Когда Мэри это все рассказывала, она уже не улыбалась; правда, и слезами горючими не обливалась. Но если вдуматься – ребенок пропал на два месяца, и никто не заметил. Даже если ребенок уже великовозрастный. Все равно как-то не по-нашему. Это ж можно было сразу сойти с ума. А Мэри не сошла:

– Я думала, он у друга живет.

– А не звонил-то почему?

– Значит, не хотел.

– А ты-то почему ему не звонила?!

– Я не могу давить на ребенка. Это вторжение в его личную жизнь.

– Мрак, – подытожил Марк Евгеньевич, – не по-людски, и с невестой не познакомил, и женщина другой расы. Кто ж у них родился-то? А в гости съездить, проверить, есть ли у молодых что поесть?

– Не приглашал ни разу. Кто родился, еще не написал. Наверное, пока никто не родился. Думаю, уж этой-то радостью с родителями он обязательно поделится! Это у нас принято. Открытку уж точно пришлет.

– Ты же мать! – не выдержала Кира Владимировна. – Вот у нас, когда Федор женился, я каждый вечер что-нибудь приготовлю и к ним бегом. Кто его знает, чем она его там кормит?! Она ж не в курсе, что он любит. А тут я – то с картошечкой жареной, то с пирогом рыбным. Все в одеяло заверну, чтоб по дороге не остыло, и бегом через весь Невский.

– Ну-ка, ну-ка, – заинтересовался Марк Евгеньевич. – Вот это по-нашему. Ну и как же, все ли у ваших в порядке?

– А не знаю. Как-то прибежала, невестка в дверях мое одеяло взяла и говорит: «Вы больше не ходите, я сама тоже готовить умею», – и хлоп дверью передо мной. Я, правда, на следующий день опять пришла. А она дверь не открывает. «Отдайте хотя бы одеяло, – кричу, – им папа ноги укрывает!»

– И что?

– Не открыла. Ну что ты тут скажешь?! Вот уже четыре месяца, как не общаемся. Я ж как лучше хотела.

Нина Павловна заметила, что разговор немного отошел от прекрасного, и все стало как-то скатываться в бытовуху.

Ей, конечно, тоже охота было рассказать, и как от мужа убежала, и ребенка бросила. А потом, после того как любовник на ней не женился, в клинику нервных болезней попала. И как потом долго из этого состояния выходила. Пока не поняла, что не может мужчина быть главным в жизни, это не может быть целью. Было, было, что рассказать, и поделиться иногда просто даже было нужно. Всегда все держать в себе – это было непросто. Но нет, никогда. Это все было давно и возврата к этому не было. И потом, ей сразу представилось, что посыплются же вопросы: «Ну и где же ваш муж, а сын? А что же любовник-то? И как его после этого земля носит!» – на которые она и сама не знала ответов, и, главное, здесь, в созданном ею клубе, речи должны вестись о другом, о возвышенном. По молчаливой договоренности никто и никогда не рассказывал о себе.

И Мэри же была приглашена, чтобы еще больше культуры добавить в их новую, одухотворенную жизнь! Вот тебе и гостья иностранная. Они же ее звали про музеи иностранные послушать, манерам заморским поучиться. Да и вообще, как-то приятно сказать, что твоя подруга в Стокгольме живет!

Нет, все-таки оказалось, что новым друзьям Нины Павловны про сына с невесткой интереснее, чем про архитектуру. Нина Павловна предложила пластинку Лещенко послушать, чтобы вернуть собравшихся к эстетике. Но настрой был утрачен. Пластинку вроде слушали, но не сидели, мечтательно закрыв глаза, а интересовались, что в Швеции на обед едят.

Короче, еле дождалась Нина Павловна, когда Мэри убралась, наконец, восвояси, ждать следующую открытку от Стива с надписью: «Мой чернокожий сын пошел в школу!»

Провожали Мэри всей командой. Каждый принес на память какой-нибудь сувенир. Было сказано много хороших слов на прощание. Кира Владимировна пустила слезу, да и Марк Евгеньевич шмыгал носом. Мэри, как всегда, улыбалась. Видимо, она уже не умела по-другому. Эта улыбка прилипла к ней намертво. Без нее и на улицу не выйти, и в ванну не лечь. Нине Павловне вся эта сцена была неприятна. Она банально ревновала. Ну кто это все придумал? Кто их познакомил? Кто объявление в газету дал? Кто, в конце концов, из своей собственной квартиры салон устроил? И вот, понимаешь, приехала, весь ритм сбила, и все ей еще и в любви признаются. И почему люди такие неблагодарные?! Внешне Нина Павловна старалась свое разочарование не выказывать. На шею Мэри не бросалась, но улыбалась мило и приглашала заезжать, в случае, если в Австралию не позовут.

Но от общения с Мэри Нине Павловне осталась улыбка. Нина Павловна ее еще долго репетировала перед зеркалом, потом пыталась удерживать на лице в течение дня. Это было сложно, все время забываешься. Но когда Нина Павловна поняла, что улыбка сбрасывает пять лет точно, она взяла себя в руки и сделала ее частью своей программы под названием: «Женщина без возраста». Улыбка стала для Нины Павловны необходимой частью жизни, как, например, весы. Поэтому со временем раздражение против Мэри прошло, улыбка осталась, и за это Нина Павловна была ей благодарна. Компания после отъезда Мэри как-то сама собой распалась.

Нина Павловна решила об этом не сожалеть, дала новое объявление в газету. И появились новые знакомые, которые ей показались еще интереснее старых. Можно было опять демонстрировать наряды. Потому что новые покупать было не на что, а со старой компанией все уже было надевано. Можно было опять читать стихи, стоя посреди комнаты и красиво заламывая руки, и чувствовать на себе восхищенные взгляды новых знакомых. Жизнь продолжалась.

Иногда звонил Иван Иванович, и Нина Павловна с радостью соглашалась с ним встретиться. Обычно это происходило в периоды смены посетителей салона. И эти встречи были ей приятны. Она отдыхала рядом с Иваном Ивановичем, расслаблялась. Не нужно было принимать позы и помнить про обворожительную улыбку. Они даже играли в подкидного «дурака». Нина Павловна надевала халат и тапки, целую неделю не вставала на весы.

Но через какое-то время ей опять хотелось возвышенного общения, хотелось зрителей. Иван Иванович отодвигался в сторону, Нина Павловна тщательно красила волосы и опять отправлялась с новыми друзьями на экскурсии по музеям Питера.

Еще не старая женщина, полная сил и желания нравиться.

Разговоры о любви

Субботний разговор

Утро субботы началось, как обычно. Лариса готовила обед, а Петр сидел рядом на кухне и читал газету.

– Что ты делаешь?

– Варю борщ.

– Вот сколько лет мы с тобой женаты? Больше тридцати, наверное? И практически каждую неделю ты полдня тратишь на эту готовку!

– А если я не буду тратить полдня на готовку, то потом нам нечего будет есть, и ты первый же начнешь нервничать по этому поводу. А завтра мы еще, кстати, будем полдня ездить по магазинам, закупать продукты на неделю. А женаты мы, между прочим, тридцать шесть лет. В прошлом году тридцатипятилетие отмечали. Забыл, конечно?

– Ну вот, сразу «забыл», сразу обижаться. Я ж про тебя думаю. Все ты суетишься, все ты где-то носишься. Жизнь какая-то ненормальная. Некогда друг с другом поговорить.

– Ну а мы что сейчас делаем? Кстати, у Ольги опять проблемы. По-моему, с Ильей что-то не так у них. Вчера, когда с Юлечкой водиться ходила, так они ругались, просто кошмар какой-то. При мне, при ребенке. Юлечка в слезы. Я потом капли сердечные пила. Может, уже вмешаться пора, а, Петь? Они, правда, говорят, что это все мне кажется. Де это они просто спорят. Но в споре же «дура» и «идиот» не употребляют? Не знаю, Петь, что делать? А Анна, та ну вся в работе, вся в работе. Все-таки уже тридцатник. И все не замужем, Денис без отца растет. Тоже забота. Правильно говорят, маленькие детки спать не дают, с большими сам не уснешь!

– Вот опять ты о детях. Пусть уже сами живут, как хотят. Ну сколько можно, в конце концов, за них переживать? Выросли они, понимаешь? Вы-рос-ли!

– Да понимать-то понимаю.

– Лариса, – Петр подошел к жене и взял ее за руку. – Мне тебе сказать что-то надо. Это очень важно. Положи ты свою ложку.

– Петя, не пугай меня.

– Знаешь, я давно все собираюсь, собираюсь. И все как-то времени нет. Все не к месту получается. И понимаю, что к месту, наверное, и не будет. А сказать тебе я это должен.

Лариса опустилась на стул:

– Ну говори.

– Ты знаешь, я хотел тебе сказать, что всегда тебя любил. И сейчас люблю. Только тебя. Были, знаешь, у меня бабенки, конечно. Не без греха я. Но никогда я тебя не обманывал. И никогда в жизни тебя променять ни на кого не хотел. Всегда знал, что ты у меня одна, единственная, и кроме тебя мне никто не нужен. Все, собственно.

Лариса рассмеялась.

– Ну и что, медаль, что ли, за это тебе дать?! Выдумал тоже.

Через месяц Петр умер, совершенно внезапно, от инсульта. Лариса пережила это с трудом. И никак не шел у нее из головы тот странный разговор. Ну почему она тогда засмеялась, почему не захотела поговорить серьезно? И почему этот разговор вдруг затеял Петр? Сначала от этих, мучавших ее вопросов было очень тяжело.

Через какое-то время боль от потери стала не такой острой, и Лариса все время ловила себя на мысли: «Как же хорошо, что он успел мне ЭТО сказать!»

Ночной разговор

– Ну послушай, не плачь, ну давай все по порядку. Катя здорова? А мама? Ну а что тогда? На работе что-нибудь?

Надежда все равно захлебывалась от слез и никак не могла взять себя в руки. Наконец, немного успокоившись, смогла выдавить:

– Понимаешь, у него, оказывается, дочери два с половиной года.

Сначала я даже не поняла, о чем или, собственно, о ком идет речь.

– У него, это у кого?

– У Олега! – простонала Надежда. Ну конечно, как я забыть-то могла! Про кого еще может идти речь?!

– Надя! Да ты с ума сошла! Вы же расстались больше чем два года назад. Постой, или я что-то путаю?

– Да ничего ты не путаешь!

– Нет, ну а чему ты тогда, собственно, удивляешься? Ты же за эти два года его ни разу не вспомнила. Я что-то не пойму, Надь, ну ты же его сама выгнала.

– Ну да. Ну он же был абсолютно никчемный. Он же только под ногами мешался. Амеба такая. На диване лежал, судьбу ругал, страну ругал. Ни к чему не стремился. А сам-то, оказывается, в это время?! Нет, нуты представляешь?! – Надя опять зарыдала в голос.

– Ну я, допустим, представляю, я и тогда тебе говорила, что это как-то странно. Молодой вроде мужик. Тобой интересуется, но редко. Вроде бы как чаще не может. А что значит, не может? Если может редко, значит, может и часто. Значит, просто часто не хочет.

Ну вспомни, он же тебя тогда вообще не интересовал. Сплошное было непереносимое раздражение. Ты же так радовалась, когда вы с Катей вдвоем остались. Говорила, только жизнь увидела. Надоело на эту скучающую рожу смотреть. Ты же два года живешь абсолютно счастливо. Что произошло? Что вдруг изменилось? А если бы ты об этом тогда узнала? Стала бы за него цепляться? За амебу?

– А может, я его люблю?

– А может, это эгоизм? И уязвленное самолюбие? А давай твоему Олегу спасибо скажем! Что ты вот так ему два года назад предложила уйти. А он вот взял свои пожитки и свалил в полчаса. И эти два года у тебя перед глазами не маячил и Катю не дергал. И тебе давал возможность свою жизнь устроить.

– Но ведь я же ее не устроила?! – Надя заревела с прежней силой. – А он, выходит, устроил!

– Ну вот, подруга, сюда еще и зависть приплелась. Нет, ты его не любишь, это точно. И что значит, ты свою жизнь не устроила? Ты вспомни, как ты с ним мучилась. Ну вот, пусть теперь другая помучается. Много он тебе Катю растить помогал? Теперь вот другая по ночам не спит, ребенка караулит. Думаешь, у него привычки изменились? Люди ведь с годами меняются мало. Во всяком случае, в лучшую сторону. В худшую – это пожалуйста. Так что, Надежда, утирай слезы. Где там наш коньяк? У меня родился тост. Никогда ни о чем не жалеем. Все сомнения выкидываем из головы. Живем счастливо и верим в лучшее. Или ты не Надежда? А любовь твоя, она рядом ходит. Даже по сторонам смотреть не надо. Сама тебя найдет.