Текст книги "Путешествие в седле по маршруту "Жизнь""

Автор книги: Елена Петушкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

16

На выставке «Спорт в СССР», экспонировавшейся в США в течение второго полугодия 1979 года, я работала три последних месяца как гид-переводчик и консультант. До меня эти обязанности несли и другие советские спортсменки – в частности, олимпийская чемпионка Мельбурна в метании копья Инесса Яунземе, ныне хирург-травматолог, кандидат медицинских наук, и Дайна Швейц, бывшая чемпионка Европы по гребле, кандидат химических наук. На выставке приходилось выполнять множество разных ролей и функций. Быть не только гидом, участвовать в телепередачах, в дискуссиях, которые проходили в студенческих дискуссионных клубах. Нужно было и экспонаты расставлять, когда выставка переезжала, даже красить заново стенды, что мы делали с огромным удовольствием. Самое порой увлекательное – заниматься не своим делом.

Но прежде чем перейти к тому, что мне представляется наиболее важным в пребывании за океаном, поделюсь впечатлениями о том, что особенно взволновало половинку моего сердца, приверженную конному спорту.

Родео, увиденное мною в Канзас-Сити, было частью многодневной церемонии с пышным названием "Королевское американское лошадиное шоу". Меня, кстати сказать, удивляет пристрастие американцев к термину «королевский», к короне в эмблемах магазинов, отелей, фирм. В том же Канзас-Сити комплекс, где проходила наша выставка (определить его функции нелегко: выставочно-отельно-конгрессно-торговый – пожалуй, так), именовался "Королевским центром", его герб тоже был увенчан короной… Что это – ностальгия по давним временам, когда Америкой владели заокеанские монархи, или знак того, что Штаты сегодня мнят себя всемирной монархией?

Итак, я впервые увидела родео – не по телевизору, а воочию. Ему предшествовал грандиозный парад-карнавал. По улицам безостановочно текли ярко разодетые ковбойские отряды на лошадях, подобранных масть к масти: сначала рыжие, потом вороные, гнедые… Маршировали оркестры девушек, предводительствуемые лихими тамбур-мажорами… Везли на автомобилях огромные потешные чучела… И опять – конники, конники, конники. Наверное, все канзасские обладатели лошадей выехали в тот день на улицу.

Потом началось само шоу, и начались для меня открытия.

Я всегда была уверена, что родео – это состязание на диких, необъезженных мустангах, которые, впервые почувствовав на спине всадника, стараются его сбросить. Вообще, слово «мустанг» звучало для меня романтично, табуны этих одичавших скакунов представлялись сплошь состоящими из красавцев и красавиц. А увидела я довольно неказистых лошадок, не блещущих статями и вовсе не диких. Они называются в приблизительном переводе "четвертными лошадьми", поскольку им нет равных в скачках на четверть мили. Благодаря мощному крупу и очень сильным задним ногам, придающим им особую резвость и поворотливость, они незаменимы для ковбоев – чтобы, например, гоняться за бычками.

Итак, лошади эти вовсе не дикие – просто выбракованные за свирепость и сварливость и включенные в родео. Чтобы еще больше разозлить, их очень туго перетягивают ремнем на уровне паха. Вдобавок всадник, специально делая маятникообразные движения ногами и раскачиваясь туловищем, ковыряет бока лошади огромными колючими шпорами – поневоле от этого станешь брыкаться.

Любопытно, что, когда после окончания номера два ковбоя, сжав разъяренное животное корпусами своих лошадей, провожают его в загон, оно тотчас успокаивается. Это потому, что наездники незаметно расстегивают паховый ремень.

Но довольно о развлечениях. Тем более что не они были главным. Большую часть времени в США отнимала у нас трудная и ответственная работа на выставке, а самыми трудными, самыми ответственными оказывались именно встречи и выступления – в университетах, институтах и, как я уже говорила, на радио, на телевидении, когда во время полуторачасовой передачи зрители или слушатели звонили прямо в студию и задавали нам вопросы.

Я хоть и прилично знаю английский, но в силу специфики своей практики привыкла в основном говорить либо о конном спорте, либо о биохимии. Там же иные вопросы были такими, что и по-русски не сразу сформулируешь ответ, а на чужом языке – тем более.

Вопросы были самые разные – от охраны окружающей среды и защиты волков до женского равноправия.

Последняя тема всплывала очень часто, и первая наша реакция была несколько недоуменной: для нас равноправие женщин в обществе само собой разумеется. Волнует нас – и об этом мы говорили, – если можно так выразиться, оборотная сторона равноправия. В нашей стране женщины настолько равны с мужчинами – и на производстве, и в заработной плате, – что это породило ряд проблем. Одна из них, едва ли не самая острая, состоит в большой житейской перегрузке женщин, устранение которой упирается в серьезную перестройку мужской психологии. Скажем, нас беспокоит сравнительное увеличение числа разводов по инициативе женщин, поскольку экономически и в ряде других вопросов они от мужей не зависят.

Словом, когда американские слушатели и зрители поднимали "женский вопрос", мы делились с ними собственными заботами, а их, как мы в конце концов поняли, волновало иное: неравная для мужчин и женщин оплата равного труда, меньшие – для женщин – возможности получения высшего образования, ряд законов, ограничивающих их материальную независимость и семье.

И я рассказала историю из собственного опыта.

В 1978 году в Советском Союзе шло широчайшее обсуждение проекта новой Конституции. Каждая статья Конституции подвергалась тщательному анализу на профсоюзных собраниях, все замечания и поправки вносились в протоколы и затем попадали в более высокие инстанции того или иного профсоюза для обобщения. Газеты и журналы в течение нескольких месяцев печатали письма читателей, также содержащие самые разнообразные точки зрения на проект.

И вот, выступив на профсоюзном собрании кафедры биохимии Московского университета (коллектив у нас сравнительно небольшой – 80 человек), я высказала соображение, что формулировка "женщина в Советском Союзе имеет равные права с мужчиной", внесенная в проект из прежней Конституции, принятой в 1936 году, несколько устарела. Я сказала, что, по моему мнению, сформулировать надо так: "Женщины и мужчины в Советском Союзе имеют равные права". Эта поправка содержит не чисто филологический, но более глубокий нюанс. В прежней редакции статья фиксировала то, к чему мы стремились в процессе построения нового общества, однако в самой фразе чувствовался как бы некий оттенок былого неравноправия: женщину уравнивали с мужчиной, исходно предполагая, что она еще не равна. Нынешняя же Конституция, являющаяся отражением современности, обязана фиксировать то, что налицо сегодня – равноправие, достигнутое полностью.

В дальнейшем это изменение было внесено в проект именно в такой редакции, предложенной не только мною, конечно, но и многими другими людьми. Я потом читала подобные предложения в газете.

Вспоминаю еще эпизод, связанный с моим участием в общественной жизни. В 1972 году я была избрана делегатом на съезд профсоюзов страны. Мне дали возможность выступить. По поручению своего коллектива я предложила создать спортивное общество для школьников «Юность». Два других вопроса – моя собственная инициатива. Один имел отношение к введению в стране пятидневной рабочей педели вместо шестидневной. Вместе со всеми другими на пятидневку были переведены и медицинские учреждения, что я считала неправильным. Кроме того, я обратила внимание делегатов на то, что из-за чрезмерно насыщенного расписания в вузах студентам но хватает времени на обед, что, конечно, пагубно может отразиться на их здоровье.

Общество «Юность» было создано.

Через некоторое время я получила официальное уведомление от Всесоюзного Центрального Совета Профсоюзов о том, что порядок работы медицинских учреждений пересмотрен – они отныне функционируют шесть дней в неделю.

А в университете вскоре ввели для студентов час обеденного перерыва.

Обо всем этом я рассказывала американцам.

Были среди их вопросов и смешные, свидетельствующие о полном незнании жизни в нашей стране.

Одного из нас спросили:

– Есть ли в России автомобили?

– Нет, – ответил он.

– А на чем же вы ездите?

– На медведях. Летом на бурых, зимой на белых.

– А чем вы их кормите? – У дамы, задававшей эти вопросы, было явно неладно с чувством юмора.

– Бензином.

Шутки шутками, по порой вопросы показывали, что некоторые американцы не только об СССР, но и о США не все знают.

Интересуются, скажем, у меня, почему иностранным туристам в СССР не везде, где они хотят, разрешают ездить. "А у вас, – спрашиваю, – везде?" «Конечно». Тогда я говорю: "Мы сейчас в Канзас-Сити. Город разделен пополам рекой Миссури, правильно? Один берег – штат Миссури, другой – штат Канзас. Так вот, мы, работники выставки, в Канзас не можем попасть без позволения государственного департамента. И если нас пригласит кто-то из вас в гости, то тоже нам потребуется на посещение виза сотрудника госдепартамента. И за город, в пределах десятимильной зоны, мы можем проехать, только если это позволит состоящий при нас сотрудник госдепа, а дальше, за эту зону, – если разрешит его высокое руководство".

Но во многом – и это не я первая замечаю – американцы похожи на нас, русских. Они так же просты в общении, открыты, так же гостеприимны – последним свойством немало отличаются от многих европейцев.

Вот явится, бывало, человек на выставку, походит, посмотрит, послушает, а потом предлагает: "Приходите ко мне в гости". И не так, как говорится, для красного словца, а тотчас назначая день и час. Подобных приглашений было великое множество, мы не успевали их принимать.

Мне больше всего памятна встреча в Сан-Антонио с супругами Дженнет и Толбертом Уилкинсонами. Толберт – врач-хирург, человек состоятельный. Правда, и работает он очень много: в двух клиниках и, кроме того, имеет свою, частную, в которой ему помогает Дженнет. Толберт вдобавок президент федерации современного пятиборья штата Техас.

У них большая красивая вилла. Но меня всегда удивляло, что у состоятельных людей в США часто нет никакой прислуги. Помню, я была у Толберта и Дженнет в День благодарения. Позвали массу гостей, и хозяйка сама всех принимала, за всеми ухаживала, жарила традиционную индейку и на кухне весело угощала желающих потрошками.

Дженнет – любительница конного спорта. Она заезжала за мной и отвозила на конюшню конного клуба. Там у нее три лошади. И мне показалось просто поразительным то, что Дженнет сама своих лошадей чистит, кормит, седлает, бинтует, ежедневно стирает бинты и потники. Это не прихоть, а почти всеобщее правило. С одной стороны, полноценный уход дорог, с другой – Дженнет говорила: "Мне было бы даже неприятно, если бы кто-то чистил и кормил моих лошадей, неизвестно, как с ними обращался бы посторонний для них человек".

18

К Московской олимпиаде готовились две группы спортсменов: Угрюмов, Карачева и я – на ипподроме, Юрий Ковшов и Вера Мисевич под руководством Ивана Калиты – в манеже ЦСКА.

Ковшов выступал на Игроке. Эта лошадь в сборной не новая, еще в 1976 году ее брали запасной в Монреаль, в 1977–1978 годах она участвовала в международных соревнованиях, но с другим всадником (Ковшов, ее хозяин, считался недостаточно опытным). Игрок очень мне нравится – вороной, нарядный, красивый. И Юра очень нравится – хороший товарищ, приятный и в команде и просто в общении. С ним легко, у него уживчивый, добродушный характер, и даже когда на его лошади выступал другой, что волей-неволей огорчает спортсмена, он никак своего недовольства не выказывал. Мисевич побывала до этого на чемпионате Европы в Швейцарии. У нее ладная посадка, она, что называется, смотрится на своем Плоте.

Для меня 1979 год, когда я была второй на Спартакиаде народов СССР и выиграла чемпионат страны, знаменателен прежде всего тем, что категорически изменилось общее мнение об Абакане. О нем стали говорить, что это настоящая лошадь, а Николай Алексеевич Ситьно, один из умудреннейших наших специалистов, заявил прямо: "В ближайшее время выиграть у Абакана будет невозможно".

Со здоровьем лошади долго не везло. И, вспоминая Пепла, я понимаю только теперь, какую удачу подарила мне судьба: двенадцать лет я не знала забот. Может быть, это потому, что тракены вообще крепкие, а ахалтекинцы более хрупкие. Как бы то ни было, бесконечные травмы, возобновляющаяся хромота то и дело выводили Абакана из строя месяца на три-четыре. Однажды мой тогдашний тренер Васильев зимой вел лошадь из манежа в конюшню, задумался и не заметил выезжающий из-за угла грузовик. Абакан отреагировал быстрее – шарахнулся, встал на дыбы, поскользнулся на замерзшей лужице и получил растяжение связок. Были и другие печальные приключения. Однако к началу 1980 года он подошел в идеальной форме – и физической, и в смысле подготовки. Казалось, вот оно наступает, оно на пороге – наше с ним прекрасное будущее. В марте 1980 года я победила на зимнем первенстве стран, подтвердив готовность к Олимпиаде.

В начале мая, чтобы проверить подготовку сборной к олимпийскому старту и лишний раз показаться зарубежным судьям, решено было поехать на международные соревнования в Бельгию и ФРГ.

Лошадей отправили коневозкой, а мы должны были прилететь на несколько дней позже. И когда прилетели, я нашла Абакана в очень тяжелом состоянии. Ему стало плохо в дороге.

На него было больно смотреть. Носом шла кровь, он был угнетен и вял. Ни на что не реагировал. В груди хрипело и клокотало. Мы выводили его на солнышко погреться, и он понуро стоял часами, найдя себе какую-нибудь ямку и умостив в ней то передние, то задние ноги, а на шее – толчками снизу вверх – пульсировала вена. Наклоняться, чтобы отщипнуть травы, он совсем не мог, кормушку приходилось подносить к самой морде. До груди и боков не давал даже дотронуться – рычал и стонал, что выглядело особенно тягостно, потому что лошади обычно не способны издавать звуки, даже при сильной боли.

Но не отправлять же было его одного домой. Повезли в ФРГ. Дорогу он перенес неплохо, у меня уже затеплилась слабая надежда. На другой день мы вывели его из денника, чтобы почистить, как вдруг его буквально согнуло от боли и по коже волнами пошла дрожь.

Хуже нет, наверное, на свете, чем видеть страдания близкого существа, которое даже пожаловаться не может, и ничем не быть в состоянии ему помочь.

Мои товарищи выступали. Уезжали из конюшни верхами, во фраках и цилиндрах, строгие и сосредоточенные, возвращались раскрасневшиеся, возбужденные соревнованиями. Все вокруг кипело и бурлило – обычная атмосфера больших стартов. И только я не принимала в этом участия. С утра до вечера сидела напротив Абакана, отходила, подходила, шагала взад-вперед около денника.

Не помог ни наш врач, ни приглашенный ветеринар сборной ФРГ. Он сказал, что симптомы характерны для перитонита, а если так, то на спасение шансов мало. И хотя были раздобыты самые редкие сильнодействующие лекарства, хотя мы определили его в одну из лучших ветеринарных клиник – в Ганновере, ничто не помогло. Через сутки из клиники сообщили, что Абакана не стало.

Так – незадолго до Олимпиады – я осталась без лошади.

Дома у меня был еще конь Аргумент – брат Абакана, я взяла его два года назад, но почти на нем не ездила – не хватало времени. По всем данным, ему до брата было далеко, а о подготовленности и говорить не приходилось.

Через неделю предстоял чемпионат страны – отборочный к Олимпиаде.

За время моего пребывания в США Угрюмов немного работал с Аргументом. Я спросила у него, что лошадь может. "Ира однажды пробовала отъездить на нем всю езду, – сказал Виктор Петрович. – Менку ног в два темпа он делает плохо, в один темп вообще не делает. А ты что, собираешься выступать?" Я кивнула. "Многие тебя неправильно поймут", – проговорил Угрюмов, неопределенно покачав головой.

Я поняла, что он имеет в виду. Что, мол, подумают: Петушкова любой ценой хочет прорваться на Олимпиаду. Оснований нет, а хочет.

В сложившейся тогда ситуации я знала: не выступлю сейчас – буду выступать позже. Все равно спорт не брошу. Уход из него, вероятно, возможнее для меня в миг, когда все хорошо, а не сейчас, когда все плохо. Может быть, это в силу моего природного упрямства. Но если я не выступлю в чемпионате, заговорят, что я ушла совсем. Потом, допустим, скажут, что вернулась. Сперва мне пособолезнуют – кто искренне, кто нет, – потом (так сказать, по возвращении) возникнет любопытство: интересно, как у нее заново все получится? Но никаких эмоций, никакого шума по отношению к себе я вызывать не хотела – мне бы это мешало. Всем вокруг должно было стать ясно: Петушкова по-прежнему в спорте. То, что произошло, несчастье, но не крах.

До старта оставалось пять дней. Я поездила на Аргументе. Обнаружила, что некоторые элементы идут у него просто прекрасно – пиаффе, переход из пассажа в пиаффе, пируэт. Словом, самое сложное удавалось хорошо, а простое – остановки, например, – ни в какую.

Когда я Аргумента получила, он имел репутацию странную – лошади, так сказать, с большими заскоками. В соревнованиях участвовал единственный раз в жизни – еще с прежним хозяином, тот проехал только половину программы: лошадь внезапно, без всяких видимых причин встала на дыбы, и выпрыгнула из манежа. Или – это случалось уже со мной – она тоже без причины принималась вдруг вертеться волчком, пытаясь меня скинуть. И в процессе такой короткой моей подготовки Аргумент время от времени стремился выкинуть необъяснимые номера.

Хотя бы довести на нем состязания до конца, уже было для меня победой. Когда я добилась этого во время розыгрыша Среднего приза на чемпионате страны 1980 года, то, несмотря на итоговое последнее место (Аргумент захромал и Большой приз ехать не мог), считала задачу выполненной. Доказала всем: из спорта уходить не собираюсь.

Но пошли разговоры разные. "При ее титулах и репутации не имела она права так позориться", – судили одни. "Расстроилась во время Среднего приза, потому и отказалась от Большого", – рядили другие.

Не могу сказать, что пересуды совсем меня не задевали. Не могу. Одна мысль утешала: решила ехать и проехала.

Чемпионат страны выиграл Ковшов. Восьмидесятый был его годом. Юра еще в Бельгии и ФРГ выглядел очень хорошо, и Игрок под ним был активным, веселым. Случаются в жизни каждого человека минуты подъема, когда все удается, все одно к другому складывается.

На Олимпиаде я была среди зрителей. Сидела на трибуне комплекса в Битце.

Надо сказать, что подарок к Играм конники получили просто уникальный. Строители думали не только о том, чтобы обеспечить отличное проведение именно этих состязаний. Они позаботились, чтобы Москва и на будущее получила великолепный центр конного спорта.

Здесь, в Битце, создана и детско-юношеская спортивная школа – не только по конному спорту, но и по современному пятиборью.

Здесь размещается множество лошадей, зимой в манеже могут тренироваться одновременно шестьдесят всадников, если не больше. Расширяются возможности для проката, а у нас желающих покататься на лошади много.

Коль уж речь зашла о любви моих сограждан к лошадям, к конным прогулкам, замечу попутно, что сейчас получил развитие массовый конный туризм: можно купить путевку в поход длительностью от нескольких часов до нескольких дней. Помню, недавно, приехав на Кавказ, в Домбайскую долину, покататься на горных лыжах, я в день, когда был сильный снегопад, отправилась за 20 километров в Теберду, заповедник, где много туристских баз, в основном для пеших туристов, но есть одна и для любителей верховой езды. И получила ни с чем не сравнимое удовольствие, проехавшись по тропам, по рощам в ущельях, хотя мохнатая лошаденка не очень-то отзывалась на мои требования – повышенные, естественно, по сравнению с теми, которые к ней обычно предъявлялись.

Однако вернусь к Олимпиаде.

Еще до начала на нашу сборную обрушились неприятности. Лишились Абакана, вслед за тем захромал Сайд Карачевой. Созванный в срочном порядке консилиум высказался единодушно: тромб подвздошной артерии – видимо застарелый. Хромота и приступы колик вызывались тем, что тромб этот закупорил артерию задней ноги. Лошадь списали.

Однако, несмотря на все беды, сборная в составе Ковшова, Угрюмова и Мисевич выступила отлично – после восьмилетнего перерыва вернула нашему спорту звание олимпийских чемпионов в командном зачете. В личном лучшим был Юрий Ковшов – серебряная медаль.

А победила Элизабет Тойрер.

Кстати, Австрийская федерация конного спорта – вразрез с решением Национального олимпийского комитета страны – запретила своим спортсменам ехать в Москву. И молодая всадница из Вены попала в Битцу только потому, что отважно презрела запрет.

Это вообще романтическая история. Тойрер прилетела в Москву перед самыми соревнованиями. Ее привез на своем двухмоторном «фоккере» друг – выдающийся автогонщик-профессионал Ники Лауда, глава авиакомпании "Лауда эйр", насчитывающей два самолета и шесть пилотов: снял в салоне несколько рядов кресел, поставил контейнер для лошади, погрузил и прилетел.

Массивный, ширококостный, серый в яблоках ганноверец Мон Шери под седлом Элизабет преображался: в менке ног порхал как бабочка, пиаффе отбивал с четкостью барабанщика. Он представлял контраст с изящной всадницей, и, хотя наши зрители привыкли к лошадям более легкого типа, они по достоинству оценили мастерство гостьи.

У Тойрер в час прилета спросили, вернется ли Ники за ней в Москву. Она сказала: "Если будет мной доволен". И он вернулся за ней и ее золотой медалью.

На Олимпиаде в командном зачете советские конники выиграли и конкур, и троеборье.