Текст книги "Теософические архивы (сборник)"

Автор книги: Елена Блаватская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 143 страниц) [доступный отрывок для чтения: 51 страниц]

Еще один знаменитый член

Перевод – К. Леонов

Недавно мы имели удовольствие объявить, что находящийся в преклонном возрасте барон Дюпоте де Сеннево получил диплом почетного члена нашего Общества, и мы опубликовали его благодарственное и весьма лестное письмо. Есть и еще одно имя, принадлежащее к замечательному ряду исследователей магнетической науки во Франции в течение последней половины века, которое никогда не может быть забыто историком современной психологии. Это Alphonse Cahagnet, который очаровал публику в 1848 году «Небесным телеграфом», записками о своих опытах с некоторыми исключительной силы ясновидящими, и который дожил до наших дней, – семидесятилетний философ, почитаемый и любимый всеми, кто его знает, особенно изучающими магнетизм. Он также дает нам сегодня право включить его в список наших членов. В целом он опубликовал одиннадцать работ в двадцати одном томе; его последняя книга, «Космогония и антропология», сопровождалась письмом о том, что он принимает диплом почетного члена нашего Общества; перевод этого письма содержится ниже. Нашим горячим желанием является установить тесную и постоянную связь между Теософическим обществом и французской школой магнетистов, ибо наша работа протекает по параллельным руслам. Если западные психологи могут пролить свет на нашу азиатскую йога-видью, так же и последняя может послать свой драгоценный луч в каждый из уголков современного поля исследований, заставить тени исчезнуть и осветить путь к сокрытой истине. Некоторые из наших новых знаменитых confreres [товарищей] обещали однажды приехать в Индию, и в этом случае они сделают доброе дело и получат добро взамен. С установлением близкого единства между всеми группами изучающих оккультные науки, – спиритистами, спиритуалистами, магнетистами, индийскими мистиками и теософами, – неизбежным результатом этого будет огромная польза для дела истины, и неопровержимые факты станут ответом на издевательский смех скептиков, невежд и глупцов.

С самого начала своего появления в истории наше Общество предлагает широкий и надежный мост, по которому можно преодолеть эту пропасть.

Письмо М. Cahagnet

Argenteuil, 25 октября 1880 г.

В Секретариат Теософического общества.

Уважаемая госпожа и коллеги,

Я осмеливаюсь просить вас поблагодарить от моего имени Генеральный Совет Теософического общества за ту честь, которая была мне оказана принятием в почетные члены по представлению месье Леймари из Психологического общества Парижа.

Соблаговолите, дорогая госпожа, сказать Совету, – в котором вы являетесь далеко не последним из деятельных членов, – что основание такого общества было мечтой всей моей жизни. Соединить вместе всех людей, не обременяя их ничем, кроме того, что они собрались бы, чтобы выразить свое почтение, при полной личной свободе совести, к Всеобщему Предку; чтобы лишь создать единую семью, скрепленную вместе братской любовью; чтобы испытывать лишь преданность и, особенно, справедливое отношение к каждому и ко всем – вот поистине та цель, стремление к которой достойно каждого сердца, свободного от эгоизма и гордыни! Увы, не находится ли эта цель на самом удаленном конце нашего индивидуалистического образования, на последнем этаже нашего тяжелого путешествия, и, быть может, даже в конце наших последующих существований? Неважно, всегда хорошо возвысить наши мысли к ней и никогда между тем не терять ее из виду. Римский католицизм пытается сделать нечто в этом роде, но, по-видимому, он не хочет предоставить каждому человеку выбрать себе путь по своему выбору. Он предлагает лишь один-единственный вход в святилище, которое скрывает тайну жизни, и претендует на то, что именно он хранит единственных ключ к нему. Тот, кто хочет войти, должен исповедовать лишь одну веру и слепо принимать ее учение, – учение, которое оставляет желать много лучшего, чтобы счесть его уникальным.

Кокерель Младший, протестантский священник, лучше понял суть этого религиозного вопроса, когда счел ненужным для кандидата в братский совет их церквей обязательно верить в большей степени в божественность Христа, чем в божественную сущность кого-либо другого. Он считал храм святым местом, в которое любой человек приходит молиться божеству, согласно тому, что он ведает и какой выбор он сделал. Священнослужители, собравшись для вынесения решения по поводу таких изменений в проповедуемом ими догматическом вероучении, остались пасторами, не идущими ни на какие компромиссы, и бедный Кокерель был вынужден сегодня представить свои предложения на рассмотрение кругам мыслителей, свободных от печальной необходимости всегда сохранять свои точки зрения. Будут ли теософы в наше время мудрее и счастливее? Несомненно, да, если их учения, религиозные и социальные, будут в рамках следующих ограничений. Да возлюбим мы друг друга, будем помогать друг другу и наставлять один другого, примером или словом. Не будем же требовать от религии только того, во что верим сами. Пусть то же самое правило применяется и в вопросах политики и социальных устремлений. И да не будем играть роль тирана. Не будем спорить, ссориться и, главное, спекулировать в отношении друг друга. Любовь, больше любви; и СПРАВЕДЛИВОСТЬ, которой будут подчиняться все и каждый, без какого-либо исключения. Помощь, поддержка, причем особенно важно не подсчитывать, кто ее дает или кто ее получает, ибо тот, кто дает одной рукой, получает другой. Кто тогда может обладать чем-либо, что не было бы дано ему? Да пожелаем мы, чтобы готтентот и парижанин могли бы быть теми людьми, которые возьмут друг друга за руку, не замечая, имеет ли один из них или нет общепринятое образование или одет ли он в модное платье.

В этом состоит закон жизни, ее управления, ее сохранения и, добавим, ее бессмертия.

Примите, дорогая госпожа и сестра в теософии, мои братские пожелания.

Alp. Cahagnet.

Постскриптум – Будьте добры, передайте привет от меня нашим братьям по Обществу, особенно полковнику Олькотту. Это письмо сопровождается экземпляром моей последней недавно опубликованной работы под названием «Космогония и антропология, или Бог, Земля и Человек, изученные посредством аналогии». Я осмелюсь преподнести ее вам в знак моего глубокого личного уважения.

Мы приносим извинение м-ру Cahagnet за то, что это благожелательное сообщение не появилось в более раннем выпуске нашего журнала. На самом деле оно было переведено и послано по почте в Бенарес вовремя для декабрьского номера, но, к сожалению, часть рукописи была утеряна почтой прежде, чем она достигла Бомбея.

И сегодня, когда мы внимательно прочитали его последнюю работу, которую он столь любезно нам послал, мы должны добавить несколько слов как об этом авторе, так и о его исключительно интересной небольшой книге. «Космогония и антропология, или Бог, Земля и Человек, изученные посредством аналогии» – это, как уже было сказано выше, последняя из длинной серии трудов о наиболее трансцендентных вопросах. Нашему уважаемому брату, м-ру Alphonse Cahagnet, сейчас 73 года, и он один из первых спиритистов Франции, как это хорошо известно ныне всем. Со времен своей юности он был известен как провидец и философ. По существу, он является Якобом Бёме Франции, скромным и неизвестным в начале своего пути. Подобно этому теософу из Силезии, его раннее образование было весьма недостаточным, насколько мы можем судить об этом по его собственному признанию. И поскольку он выступал, вероятно, несколько раз со своими сочинениями, выучившись самостоятельно и по собственному вдохновению, его друзья-реинкарнационалисты имели все основания заподозрить, что душа немецкого мистика еще раз спустилась на землю и приняла на себя новые испытания в тех же самых обстоятельствах, что и раньше. Как в Бёме, так и в нем есть в высшей степени созерцательный ум, те же самые редкие силы интуиции и такое же исключительное богатство воображения, тогда как глубокая, врожденная любовь к таинственным деяниям природы тождественна любви бедного сапожника из Герлитца. Единственная существенная разница между ними, – хотя это и несомненное усовершенствование современной мистики, – полное отсутствие в м-ре Cahagnet чего-либо подобного претензии на божественное вдохновение свыше. Если Бёме завершил свой слишком короткий путь (он умер, едва ли достигнув сорока лет) в полной уверенности, что находится в прямой связи и непосредственном общении с божественной силой, французский провидец утверждает лишь то, что он способен воспринимать вещи духовно. Вместо того чтобы ползти по формалистическому пути современной науки, которая не оставляет никакого места для интуитивного восприятия и все же навязывает миру гипотезы, которые едва ли могут претендовать на более прочное основание, чем гипотетические спекуляции, основанные на чистой интуиции, – он предпочел получить столько истинного знания, сколько он смог отыскать, обо всех вещах в области метафизической философии. И все же и Бёме, и Cathagnet пытались «зажечь факел для всех, кто стремиться к истине». Но в то время как труды первого, такие как «Аврора, или Утренняя Заря в восхождении», наполнены идеями, по большей части обдуманными такими мыслителями, как Гегель, чьи фундаментальные доктрины умозрительной философии обнаруживают печать удивительного сходства с учениями Бёме, – труды м-за Cathagnet, от «Небесного телеграфа» до рассматриваемой работы, являются абсолютно оригинальными. В нем нет ничего от грубого, эмоционального и образного языка немецкого теософа, но, поразительный и смелый, – какими являются и полеты его воображения в туманные регионы умозрительной науки, – его язык всегда спокоен, точен и понятен. Короче говоря, наш почтенный брат в той же мере дитя и продукт своего века, каким был и Бёме в средние века. Оба они восставали против буквализма схоластики и догматики и оба они рассматривали божественное не как некое личностное существо, но как вечное единство, Универсальную Субстанцию, независимую от любого человеческого определения, – непостижимое, столь же недоступное человеческому пониманию, как «абсолютное ничто».

Последняя работа м-ра Cathagnet, как полное и совершенное отклонение от главных гипотез современной науки, является столь оригинальной и содержит столько новых идей, – автор которых весьма далек от того, чтобы считать себя непогрешимым, – что дать лишь ее краткий обзор было бы несправедливо по отношению к читателям, в особенности теософам. Поэтому мы решили предоставить достаточное место для точного изложения взглядов этого одного из самых знаменитых французских теософов в этом «журнале теософов». Кроме того, некоторые из его идей столь удивительным образом совпадают с теми представлениями, которым учат в оккультных или эзотерических школах Востока, что мы попытаемся показать в дальнейшем все такие совпадения мысли, также как и те, которые не согласуются с вышеназванной философией. Так же, как мистические умозрения Бёме, – «непонятные и хаотические писания», какими они могут показаться многим, – были серьезно изучены и проанализированы величайшими мыслителями каждого века, начиная с его дней, так и глубоко оригинальные учения м-ра Cathagnet уже привлекли внимание и нашли многих поклонников и учеников среди наиболее мудрых философов и мистиков Франции. Избегая догматизма, правдивый и искренний, как сама истина, вместо того, чтобы навязывать свои собственные мнения читателю, он всегда скромно признает свое невежество и подверженность своих «аналитических впечатлений» ошибкам. Он просит, чтобы читатель не позволил себе заразиться его предположениями. «Изучайте, и либо принимайте, либо отвергайте их», – таковы его первые слова; ибо «эти предположения исходят не от Гермеса Трисмегиста, не от Зороастра, не с горы Синай, не от Конфуция, Сократа, Иисуса, и, в конце концов, не от Игнатия Лойолы… Они не в большей степени являются результатом сознательных откровений, чем следствием глубоких медитаций, хотя они и снизошли на меня из Неизведанного. Принимайте их так, как они есть, и думайте о них, что хотите, но я бы предложил вам прежде чем отвергать их, испробовать и понять их при помощи аналогии, посредством более тщательного изучения химии и физики… Я не осмеливаюсь просить вас углубиться внутрь вашей собственной личности, чтобы, лучше узнав свое эго, вы могли, быть может, отыскать в себе самих такие высшие способности, что позволило бы вам стать наиболее умелым и искусным из философских слесарей и снабдило бы вас ключами, которые могут быть даны вам лишь этими способностями». Чувствуется, что благодаря столь честному руководству можно безопасно проследовать через все те извилистые пути, которые ведут через страну мистических умозрений к свету истины. Мы продолжим наше рассмотрение этой работы в следующем месяце.

Женщины Цейлона

Перевод – К. Леонов

В нижеприведенном отчете за 1888 год Уэслиской миссии в Галльском округе высокопарно отмечается:

«Величайшая мощь цейлонского буддизма заключается не в священном дереве Бо, не в жреческом сословии, не в изобилии воздвигнутых храмов и даже не в священных книгах. Основное влияние на буддизм на этом острове оказывает ЖЕНЩИНА. Что-то увидеть, с чем-либо соприкоснуться, чему-либо поклониться, – все эти человеческие пристрастия встречаются в современном буддийском вероисповедании; женский инстинкт принесшей веточку священного дерева был безошибочен в этом отношении; это воззвание к прозрению завоевало толпы для Сонгхамитто. В Индии, притесняемая браминами, женщина в который раз порабощена; но в Ланке наследницы принцессы никогда не теряли своей свободы. Буддистская женщина не запирается на женской половине и не лишается права свободного поклонения в богослужении. Она может беспрепятственно подниматься на вершину горы, в скале которой глубоко врезался отпечаток следа Будды, и без страха совершать паломничества к своим древним религиозным храмам. Вы видите женщин упасак, или ревностных поборниц белых одежд, во время пайя – священных днях буддизма, ведущих толпы девушек и матерей к безмолвным идолам. (?)[200]200
  Означает ли прилагательное «безмолвные» тот факт, что поскольку в христианском мире имеется несколько говорящих «идолов» – как мы могли видеть во Франции и Италии, – в то время как в буддийском мире нет ничего подобного, следовательно, христианство превосходит буддизм? К сожалению, в миссионерском «Отчете» это показано недостаточно ясно.


[Закрыть] В доме она оберегает алтарь с изображением почившего учителя, стоящего на возвышении, убранном покрывалом. Женщина, здесь, может самоутверждаться и исполнять семейный махасил, три великих заповеди; или пансил, пять обязательных клятв; и дасасил, десять законов буддизма».

Цейлонская женщина, как и другая любая буддистская женщина, всегда была свободна и даже наравне с мужчиной, как сказано выше, в религиозных действиях. Но таким образом ее положение прямо противоположно положению христианской женщины на протяжении ранних столетий и средних веков. Буддийская женщина обязана своим положением благородному Будде и справедливому закону, а христианская – своей фанатичной и деспотичной церкви. В этом нас убеждает ректор университета Дональдсон, в своей статье в сентябрьском номере «Contemporary Review», относительно общепринятого мнения, что женщина обязана своим нынешним высоким положением христианству. По его собственному признанию, он «выразил надежду на это», но верит в это не настолько сильно, как бы ему хотелось, исторические факты противоречат этому заявлению; и он продолжает показывать, что «в течение первых трех столетий я не способен увидеть, что христианство оказывало какое-либо благоприятное воздействие на положение женщин, и наоборот, что оно способствовало унижению их личности и ограничивало сферу их деятельности».

Павла он осуждает как «женоненавистника». У вдов было почти такое же незавидное положение, как и у современных индусских вдов. В церкви женщину можно было увидеть только в трех качествах: «как мучениц, как вдов и как дьякониц», – но должность последней была чисто символической! Они не были обременены духовными обязанностями, и по закону освобождались от несения какой-либо приличествующей духовному лицу службы, такой, какая возлагалась на буддийскую женщину. «Им надлежит быть немногословными», – говорит Тертуллиан, – «и дома прислушиваться к своим мужьям».[201]201
  Тертуллиан всего лишь цитирует Павла.


[Закрыть]

Что же до вдов, выполняющих обязанности дьякониц, то им запрещалось развивать свой кругозор, и церковь говорила им:

«Вдова должна отречься от всего, но молиться за дающих и за всю паству, и на все вопросы отвечать скупо, исключая вопросы, касающиеся веры, праведности и упования в Боге… Но ее ответы, касающиеся перечисленных догм, не должны быть необдуманными, чтобы своей неграмотной речью она не превратила бы слово в богохульство». А досуг вдовы должен сводиться к следующему: «Она должна сидеть дома, петь, молиться, читать, бодрствовать и поститься, обращаясь непрерывно к Богу в песнопениях и псалмах».

Любопытное различие обнаружилось, как подчеркивает д-р Дональдсон, и отмечают обозреватели, между языческими римлянками прошлого и христианками настоящего. Вот как он описывает «высший языческий идеал», —

более замечательный, потому что в Римской цивилизации, в свержении которой христианство сыграло не последнюю роль, женщина обладала великой силой и влиянием. Традиции предписывали ограничения, но в то же время женщина была свободна от рабских пут старых диктующих норм, и они пользовались всеми свободами, принятыми в обществе; они прогуливались и появлялись на людях в накидках, не скрывающих их лица, они обедали в обществе мужчин, они изучали литературу и философию, они принимали участие в политических движениях, им дозволялось отстаивать свои собственные суждения, если они того стоили, они помогали своим мужьям в управлении провинциями и в написании книг… Отстранение женщин от истинных священных функций стоит в поразительном контрасте с языческой практикой. В Риме жена понтифика Максима играла ведущую роль в поклонении Бона Дэе и в религиозных ритуалах, особенно в тех, которые касались женщин. Один из наиболее уважаемых священнослужителей, призванный на особое служение Богу в Риме, Фламин Диалис, был обязан жениться и должен был оставить свою должность после смерти жены, жена его также была в священном чине жрицы, и его семья была поставлена на службу Богу. И весталкам ежедневно оказывали все мыслимые знаки уважения, и была предоставлена полная свобода. Высшие должностные лица протоптали дорожку к ним, они устраивали торжественные обеды в компании понтификов, они играли в присутствии императрицы, и в их честь устанавливались памятники. Ранние христиане поделили все человечество на мужчин и женщин, причем мужчина был предназначен для высших и благороднейших целей, а женщина годилась лишь для одного. Она находилась на земле, чтобы воспламенять сердце мужчины порочной страстью. Она была брандером, вплотную подбирающимся к военному кораблю мужчины, чтобы разнести его на кусочки. Вот путь, который Тертуллиан предначертал женщинам: «Разве вам не известно, что в каждой из вас живет Ева? Божье проклятие на ваш пол переходит из века в век: также должно переходить и осознание вины. Вы – дьявольские ворота; вы – нарушившие запрет и вкусившие запретный плод; вы – первые отступники от священного закона; вы – та, кто подбила на грех Адама, от которого отступился сам Дьявол. Вы, не задумываясь, совратили Богочеловека. Ваше изгнание, которое было равносильно потери бессмертия, явилось причиной того, что Бог послал своего единственного Сына на смерть». И кроткий Климент Александрийский нещадно лупцует ее, когда говорит: «В мужчине, наделенном разумом, нет и тени бесчестья; чего не скажешь о женщине, которую позорит даже отражение той природы, которая заключена в ней». (Любопытно отметить, что доктрина сваливания всех грехов на женщин, против которой выступают современные реформаторы, опирается, таким образом, на христианские авторитеты в этой области.)

—

И в заключение подведем итог апостолическим исследованиям д-ра Дональдсона и посмотрим, в чем, согласно отцам церкви, в конечном счете, заключаются функции женщин. Наипервейшей и основной обязанностью ее было находиться при доме, а не болтаться где-либо. Ей не полагалось принимать участие в празднествах. Она не могла присутствовать на брачных пирах; не могла посещать ни театр, ни публичные выступления. Ей хотелось проявить себя? Климент Александрийский советует ей: «Она может заняться прядением и ткачеством, а также, по необходимости, приготовлением пищи». Любое украшение – характерная черта «женщины, потерявшей всяческий стыд». Вынашивание детей было «опасным для веры», и считалось высшей духовной милостью для мужчины, «если он случайно терял жену» (имеется в виду – по причине смерти). Между тем, ее функция, на протяжении всей ее жизни, была ограничена. Она должна была присматривать за домом и во всем подчиняться своему мужу. («Pall Mall Gazette».)

Вот такое различие между незавидным и угнетенным положением в христианском мире жены, матери и дочери, наблюдавшееся в дни раннего христианства и на протяжении средних веков, и прошлым и настоящим положением женщины в буддийском мире во все времена. Также и брахманка, или индианка, обладала не меньшей свободой и была почитаема до мусульманского нашествия в Индии. До этого бедствия, постигшего Арьяварту, она была наравне с мужчиной и обладала даже большей свободой, чем женщина на Цейлоне в настоящее время. Но положение последней, ее огромное значение в своей семье так хорошо известно христианскому миссионеру и прозелиту, что он пытается использовать это знание с выгодой для себя. Так, описывая это завидное положение «Отчет Уэслианской миссии» неожиданно раскрывает свои позиции в следующем замечании:

«Буддизм будет оказывать жизненно важное влияние на Цейлоне, пока женская половина населения не станет более христианизированной и образованной. Откройте тысячу школ для девочек на этой земле и умело воспитайте одно поколение, и раньше чем через тридцать лет мы увидим, что приходы наших церквей удвоятся, и в количественном, и в качественном отношении. Не ошибаются ли миссионеры в своих прогнозах? Это – девушка, мать и женщина, которая остается верной своей религии, и все же это можно успешно видоизменять и развивать; и если женщина делает так много ради мертвого БУДДЫ и бессердечного вероисповедания, насколько больше она сможет сделать для живого Христа, вездесущего спасителя, истинного избавителя от греха и смерти». [!!]

Не удивительно, что это весьма искреннее высказывание их чаяний и стремлений гневно осуждается буддистами Коломбо, с которыми нам довелось общаться. Цитированная рекомендация беззаветной преданности и благочестия наших сингалезских сестер вызвала бурю возмущения всего буддийского населения острова, как ортодоксального, так и теософского. Вот что говорит наш современник:

«Большая часть из того, что изложил здесь миссионерский писатель – правда, и обязательства, которые Цейлон выполняет по отношению к своим преданным буддийским дочерям, нельзя преувеличить. В течение периода, когда так много его сыновей вынуждены были поклоняться иностранному ярму, навязанному им, изменяя высшему своему призванию и попустительствуя беспрецедентному господству, несмотря на свое неотъемлемое право, подавляющее большинство цейлонских женщин продемонстрировало верность и преданность нашему великому Учителю, сплотившись вокруг Его знамени и удерживая поднятый факел правды твердой рукой. Это – несмотря на беспринципное использование христианством всей своей власти и богатства, они, в конечном итоге, выстояли, не допустив обращения своих сыновей в унизительные суеверия наших завоевателей – показывает, как велика роль женщины и как важна работа, предпринимаемая Женским образовательным обществом. Цель, преследуемая Обществом, заключается в спасении восходящего поколения дочерей Цейлона от коварных ловушек хитрых миссионеров и гарантии того, что матери будущего будут склоняться не только к традиционному служению, но и к разумному вероисповеданию в религии, и когда эта цель будет полностью достигнута, сладкоречивые обманщики, которые с таким дьявольским искусством пытаются заманить слабовольных в вероотступничество, смогут упаковать свои саквояжи и возвратиться назад, и стараться христианизировать и цивилизовывать свою собственную землю (которая, к сожалению, нуждается в их помощи, по общему мнению), и заниматься этим до скончания веков. Затем, когда тень анчарного дерева христианства, с сопутствующим ему ужасающим кровопролитием и пьянством, отодвинется от незапятнанного острова, мы сможем надеяться на светлое будущее мира – мира счастья и возрожденной религии, который будет великолепным соперником нашей древней истории. И может быть, этот день скоро наступит!

Выражения антагонизма по отношению к протестантским миссионерам, которые везде гнут свою линию, звучащие отовсюду горечью и нетерпением для западных ушей, могут быть оправданы по причине затянувшегося похода общественных демагогов, которые являлись последователями евангелических трудов португальских, немецких и английских завоевателей «Прекрасной Ланки». Не только раскол семей и конфискация собственности, но и массовые убийства, грабежи и гонения занесены в длинный перечень этих попыток искоренения национальной религии и вытеснения ее экзотерическим христианством. Как у вальденсов и альбигойцев была весомая причина ненавидеть само имя римского католицизма, так и у потомков пострадавших от христианского гонения не менее веская причина связывать миссионерскую деятельность с наиболее жестокими и отвратительными деяниями.