355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Елена Верейская » Три девочки [История одной квартиры] » Текст книги (страница 7)
Три девочки [История одной квартиры]
  • Текст добавлен: 13 сентября 2016, 18:01

Текст книги "Три девочки [История одной квартиры]"


Автор книги: Елена Верейская



сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

– Точно это она – невеста, – расхохоталась Люся, – а сама старая-престарая!

– Да, да, – продолжала Наташа, – так все время его иначе и не называет, как «жених». Такая смешная…

– А где же его невеста? – спросила Катя.

– Тоже с ним приехала. Они вместе были.

– Вы их видели?

– Нет. Это нам все бабушка рассказала.

В прихожей раздался звонок. Все удивленно переглянулись. Задремавшая было Софья Михайловна подняла голову. Яков Иванович мирно похрапывал в кресле.

– Я открою, – сказала Катя и, взяв в руки одну из коптилок и бережно закрывая пламя ладонью, вышла из комнаты. В прихожей стукнула дверь, раздались голоса, шаги.

– Это они и есть, о ком сейчас говорили, – входя, сказала Катя. – Входите сюда, пожалуйста. – И она широко распахнула дверь.

Вошли двое – рослый, широкоплечий красноармеец и стройная, совсем молоденькая девушка, тоже в военной форме.

– Привет честной компании, – весело сказал красноармеец и улыбнулся, блеснув ослепительно-белыми крупными зубами.

– Здравствуй, жених, – первым важно ответил Тотик.

Все рассмеялись. Девушка залилась краской. Красноармеец подошел к тахте, порылся в кармане, вытащил кусочек сахару и, протягивая Тотику, спросил:

– А ты откуда знаешь, что я жених?

– Знаю, – твердо сказал Тотик.

– Вы легки на помине. Только что о вас говорили. Да вы это что же стоите? Садитесь, – и Софья Михайловна подвинулась на тахте.

– Спасибо, мы на минутку. Скоро десять часов, да и мамаша ждет, – сказал красноармеец. – Мы с Дашей зашли только вас за мамашу поблагодарить.

– Ну, что там, – смущенно забормотали девочки, – нам же не трудно…

– Как это не трудно? Мамаша нам все рассказала. И как она упала, а вы ее домой тащили, и как ей воду носите. Вот за это вам великое красноармейское спасибо, девушки дорогие.

Девочки растерялись и молчали.

– Что нового на фронте? – спросил доктор.

– Ничего, все в порядке. Потерпите, граждане, еще малость, – " продолжал «Жених». – Самую малость! Скоро легче, будет. Верьте мне на слово, – протянется скоро ниточка от нас на «Большую землю»…

– Ленинграда не отдадите? – спросила Люся.

– Ну! Какой разговор?! – удивился красноармеец.

– Пойдем, мамаша ждет, – Даша дернула его за рукав.

– И то! Пошли! Еще и еще раз спасибо за мамашу, девушки! Вы ей, может, жизнь спасли. – Он снова широко улыбнулся. – До свиданья, дорогие товарищи!

– До свиданья! Заходите еще!

– Какая милая пара! – сказала Софья Михайловна, когда Катя, проводив гостей, вернулась в комнату.

– А как его зовут, мы и не узнали, – сказала Наташа.

– Зовут Жених, – уверенно произнес Тотик.

Все засмеялись.

– Ну что ж, так и будем звать, – весело решила Софья Михайловна.

Глава XII
Возвращение из госпиталя. Погребенная под развалинами. Спасение…

Люся и Катя ушли за водой. Сегодня была очередь Наташи остаться с Тотиком. Она сидела рядом с ним на тахте, стараясь хоть чем-нибудь развеселить мальчика. Но Тотик лежал безучастный ко всему и то и дело задремывал. Наташа с почти физической болью в сердце рассматривала его крошечное и совсем прозрачное личико с провалившимися, переставшими быть детскими, глазами.

Тотик уже не просил все время кушать. Он точно понимал, что от него, маленького, который сам еще не может бороться, требуется одно: не мешать бороться старшим.

В прихожей раздался громкий, настойчивый звонок. Люся с Катей? Нет, они только недавно ушли. Наташа пошла отпирать.

В полумраке прихожей трудно было разглядеть лицо вошедшего, высокого, худого красноармейца. Но он входил решительно, как к себе домой, никого не спрашивая, – и Наташа невольно отступила перед ним в глубь прихожей.

– Здравствуй, Наташа! Не узнаешь?

– Вася!!.

– Здравствуй! – Вася схватил Наташу и, приподняв чуть-чуть с пола, крепко поцеловал.

– Вася… Вася, ты!.. – повторяла Наташа, захлебываясь от радости и не находя никаких слов.

– Мои живы?

– Живы… здоровы…

– Катя дома?

– Ушла за водой. Сейчас вернется. Входи же, Вася!..

– Вот досада! Не могу. Буквально на минуту. Внизу машина ждет. Дед на работе?

– Да, Вася. Катя же минут через двадцать…

– Нельзя. Я и так сделал крюк. На, вот это вам всем, поделите. – Он сунул в руки Наташе небольшой мешочек с сухарями. – Скажи, – дед в порядке? Держится?

– О, еще как! Сутками работает.

– Молодец дед! Ну, поехал. Наташа, моих поцелуй. А всем скажи: скоро легче станет. Ничего немцам с нами не сделать! До свиданья!

Он снова наклонился и поцеловал Наташу.

– Стой, Вася! Катя у проруби против Восьмой линии. Может, мимо поедешь, увидишь.

– Возможно. Ну, будь здорова!

И дверь за Васей захлопнулась.

Наташа стояла в темной прихожей, прижимая к себе колючий мешочек с сухарями, и улыбалась счастливой улыбкой, а по лицу ее текли слезы.

Наконец она опомнилась и пошла в комнату. И тут только до ее сознания дошло: сухари!

Сухари!! !

Сейчас же дать Тотику!

Она налила из чайника в кружку теплой воды, достала из мешка большой сухарь, накрошила в воду и долго разминала ложкой, пока сухарь не превратился в полужидкую кашицу.

– Ну, Тотик, будем кушать!

Она кормила его с чайной ложечки, заставляя прожевывать пищу. Тотик сидел прямо, вытянув на одеяле обе тоненькие, как палочки, ручки, и послушно старательно жевал. И, проглотив, снова молча раскрывал рот. А в то время, как он жевал, Наташа сама откусывала от другого сухаря и с наслаждением хрустела им.

Когда вернулись девочки, Наташа все поняла по лицу Кати.

– Катюшка! Видела?!

– Видела! Мы только вытащили ведра наверх, поставили их на санки, вдруг машина останавливается. Выскочил из кабинки… Господи, Наташа!.. Я чуть не умерла от радости!..

– А какой он стал!.. Не узнать! – закричала Люся.

– Я сразу и не узнала…. В прихожей темно, открываю, а он…

* * *

И все три заговорили, перебивая друг друга и тряся за руки.

– А вот сухари, – Наташа показала на мешок.

– Ой поделим сейчас! Чтобы сразу кушать! – Люся, совсем как прежде, захлопала в ладоши.

– Конечно, сейчас! Давайте делить! Нас ведь семеро? – И Катя высыпала сухари на стол.

– Катя, только учти, что я уже один съела и Тотику один дала, – сказала Наташа. – Он поел и так сладко заснул!

И они принялись за дележку.

Когда на столе уже лежали семь кучек, девочки уселись вокруг стола, и комната наполнилась громким хрустом.

– Девочки, – сказала Наташа, – помните, Жених говорил: «Скоро легче станет»? Вот и Вася сегодня то же сказал и велел всем передать. «Ничего, – говорит, – немцам с нами не сделать».

– И дедушка так думает, – прибавила Катя.

* * *

Анна Николаевна работала как никогда. Она была старшей медсестрой большого отделения госпиталя и не только не брала никогда выходных дней, но и редкую ночь ей удавалось поспать напролет. Откуда у нее брались силы, она и сама не знала. Да ей и некогда было задуматься над этим. Раненые ее любили за заботливость, за веселый нрав, за всегдашнюю бодрость.

Домой забегать последнее время не удавалось совсем. О том, что делается дома, она ежедневно узнавала от Софьи Михайловны и часто посылала с ней Люсе что-нибудь из своего скудного пайка. Время от времени Люся навещала мать в госпитале. Ее пропускали в комнату, в которой жила Анна Николаевна вместе с двумя другими сестрами, и она тихонько сидела там, ожидая, когда мама, извещенная о ее приходе, сможет забежать сюда на минутку. Иногда она просиживала тут два – три часа, и за это время Анна Николаевна прибегала два – три раза и проводила с ней не больше десяти – пятнадцати минут.

– Люсенька моя! Ты еще больше похудела, бедняжка!

– Мамочка! Какая ты страшная стала!

С таких восклицаний обычно начиналась встреча. Но сейчас же об этом забывалось, и без конца сыпались вопросы, рассказы о пережитом… «Ох, подожди!» И Анна Николаевна убегала в палаты, чтобы через полчаса снова забежать в свою комнату. Она каждый раз заставляла Люсю съесть часть своего обеда и совала ей в карман либо ломтик хлеба, либо пару дурандовых лепешек, либо кусочек сахару. Потом она вдруг пугалась, что начинает смеркаться, что начнется обстрел, и гнала Люсю домой.

* * *

День выдался какой-то спокойный, – спал мороз, было даже похоже, что приближается оттепель. Враг молчал, – с утра ни одного выстрела. Люся решила, привезя с Невы воду, навестить мать.

На этот раз она ждала в комнате Анны Николаевны особенно долго. Наконец быстро вошла мать, и Люсю удивило растерянное и встревоженное ее лицо.

– Мамочка, что с тобой? Что-нибудь случилось?

– Что ты? Решительно ничего! Ну, рассказывай!

Свидание прошло, как всегда. Анна Николаевна, уверяя, что она уже поела, заставила Люсю съесть тарелку супа и стакан киселя и, как всегда, сунула ей в карман пакетик: две дурандовых лепешки и два кусочка сахару.

– Мамочка! Ты же у себя отнимаешь!

– Девочка моя, мы же в госпитале больше получаем, чем вы. Ешь!

И Люся не заставила себя просить вторично.

Когда она уходила, в комнату заглянула Софья Михайловна. Люся сразу даже не узнала ее в белом халате и белой шапочке.

– Люся, – сказала она, – вы там не волнуйтесь, если я сегодня приду позднее обычного. Работы очень много…

Люся не заметила, как за ее спиной Анна Николаевна делала Софье Михайловне знаки молчать.

– Ну, иди скорей, моя девочка, – сказала она, – а мне бежать надо.

Люся шла домой медленно. На улице так хорошо, спешить некуда. Было очень тихо. Редкие прохожие брели неслышно.

Вдруг где-то очень далеко прозвучал пушечный выстрел. «Опять!..» – подумала Люся, прибавляя шагу. И через пару мгновений она услышала знакомый противный свист… Она инстинктивно остановилась, невольно втягивая голову в плечи, еще секунда – и где-то впереди нее грохнул оглушительный взрыв, посыпались стекла.

Люся в ужасе зажала уши руками, не в силах двинуться с места. Она не услышала ни второго выстрела, ни свиста, но чуть не упала, когда еще ближе перед ней взорвался новый снаряд. На этот раз он попал в середину улицы, и булыжники вперемешку со снегом и льдом взлетели вверх.

Не помня себя от страха, Люся повернула обратно и бросилась бежать.

– Куда? Куда? – Ее схватила за руку девушка в военной форме. – Забеги в дом, скорее!

Люся увидела рядом какие-то ступеньки вниз, в подвальное помещение, приоткрытую дверь. Она соскочила в два прыжка, протиснулась внутрь подвала – и в это самое мгновение ее оглушил грохот и звон, что-то тяжелое ударило ее по голове, и Люся потеряла сознание.

* * *

– Анна Николаевна, – вы скрыли от Люси, что госпиталь свертывается и персонал едет на передний край? – удивленно спросила Софья Михайловна, когда они вместе, отослав Люсю домой, поднимались по лестнице госпиталя.

Анна Николаевна виновато заморгала глазами.

– Скрыла, Софья Михайловна.

– Почему?! Зачем?! – Софья Михайловна даже остановилась, держась за перила.

Анна Николаевна тоже прислонилась к перилам и беспомощно развела руками.

– Назовите это как хотите… слабостью… трусостью… но не могу я, не могу огорчить девочку…

– Я тоже мать, – тихо перебила ее Софья Михайловна. – Впрочем, это наш с вами давнишний спор. Я всегда говорила, что неправильно вы воспитываете Люсю.

– Ну, что я с собой поделаю?.. – жалобно протянула Анна Николаевна.

– Вы бы посмотрели, как Люся сейчас работает, – продолжала Софья Михайловна, – девочки не узнать. Они все три за эти месяцы – увы! – перестали быть детьми. Вы растили ее белоручкой, лентяйкой, а как жизнь заставила…

– Анна Николаевна, вас начальник отделения просит в кабинет, – раздался сверху чей-то громкий голос.

– Иду! – Анна Николаевна вдруг стиснула руку Софьи Михайловны и быстро шепнула:

– А все-таки вы пока ей не говорите!

* * *

Люся очнулась, и первое, что она почувствовала, – это холод. Она открыла глаза – полный мрак. Но это ее не удивило, – ночью в комнате было всегда совсем темно. Она попробовала повернуться на бок, но тупая боль во всем теле заставила ее окончательно прийти в себя. И она вдруг сразу вспомнила все… И вместе с сознанием в нее вошел дикий, ни с чем не сравнимый ужас. Она закричала, и ей показалось, что крик был очень громкий, но на самом деле судорога перехватила горло, и из него вырвался лишь сдавленный стон.

– Тетя, вы живая? Тетя! – раздался у самого ее уха детский голосок. Люся вздрогнула всем телом, и снова с губ ее сровался стон, показавшийся ей криком.

– Тетя! Ну, тетя же, проснитесь! Я боюсь, – жалобно протянул голосок, и ребенок громко расплакался, навалившись всем телом на грудь Люси и тормоша ее обеими руками за воротник шубки. Люся почувствовала, что задыхается.

– Пусти… пусти… – с трудом произнесла она, стараясь спихнуть с себя руками эту давившую ее тяжесть. Но каждое движение причиняло тупую боль, Люся уронила руки и хрипло прошептала:

– Ты… душишь меня… сойди…

Ребенок послушно слез, продолжая держать обеими руками ее воротник и всхлипывая:

– Тетя, не спите больше… Мне так страшно… Я думала, вы неживая…

Люся глубоко вздохнула и, превозмогая боль, села. И сразу почувствовала, что голова ее коснулась чего-то. Она подняла руку, пощупала, – над ее головой тянулась толстая балка. Ужас снова охватил ее, – она поняла, что засыпана в подвале, и что балка каждую минуту может обвалиться. Резким движением рванулась вперед, инстинктивно стремясь уползти из-под этой страшной балки, но наткнулась на стоявшую рядом на коленях девочку, и они вместе снова упали на колючий, засыпанный осколками кирпича пол.

Девочка громко заплакала.

Жгучий стыд перед этой малышкой заставил Люсю опомниться. Вряд ли и в этот момент и после она смогла бы объяснить, что произошло в ней; но то, что рядом с ней кто-то маленький и беспомощный называл ее «тетей» и искал у нее защиты, заставило ее взять себя в руки. Она вдруг почувствовала себя ответственной за этого ребенка.

– Ну, не плачь, – заговорила она, изо всех сил стараясь унять дрожь, от которой стучали зубы, – я нечаянно тебя уронила… не плачь…

Девочка снова обхватила руками ее шею и крепко прижалась к ней, всхлипывая.

– Отыщут нас, тетя?.. Правда, отыщут?..

– Ну, конечно, отыщут… Ведь и твоя мама и моя мама спохватятся, что нас нет… Будут искать и откопают… Видишь, мы с тобой обе живые… Нас не убило… Мы с тобой, как услышим голоса, начнем кричать… нас и откопают… – убеждала Люся девочку, а еще больше – самое себя.

– Тетя… хорошо, что вы проснулись!.. А когда вы спали, я думала, – вы неживая… Я кричала, кричала, а вы не двигаетесь…

– Долго кричала?

– Не знаю… долго… Тетя… возьмите меня на колени… мне холодно…

– Постой… давай я осторожно поищу, нет ли выхода… Ты сиди, не двигайся.

Люся встала на четвереньки и поползла, шаря руками кругом себя.

– Тетя! Не уходите! Я боюсь! – девочка вцепилась в нее и снова заплакала.

Люсе самой хотелось плакать, кричать, звать на помощь… Будь она одна, она, может быть, упала бы ничком, закрыв лицо руками, и забилась бы от отчаяния и ужаса.

Но вот руки Люси нащупали какой-то низкий и широкий ящик. Упираясь в него, она с трудом встала на ноги, подняла руки вверх – балки над ней не было. Она протянула вперед обе руки и дотронулась до ровной стены. Попробовала осторожно сесть на ящик, – он стоял твердо. Она села глубже, прислонилась спиной к стене. И сразу же девочка, не отпускавшая ее ни на минуту, полезла к ней на колени. Люся обхватила худенькое тело девочки обеими руками и прижала ее к себе. Она и сама очень озябла.

– Вот так… нам будет обеим теплее… – сказала она тихо.

Голова у Люси кружилась, слегка тошнило, спина и затылок тупо ныли.

Огромным усилием воли Люся заставила себя говорить спокойно:

– Знаешь… должно быть, сейчас уже ночь, и никого нет на улице… Только я уверена, что нас уже ищут… вот увидишь… А тебя как зовут?

– Аленушка.

– А меня Люся. Сколько тебе лет?

– Шесть… Тетя Люся, а скоро нас найдут?

– Скоро, Аленушка.

– Тетя Люся, а как я кушать хочу, – жалобно протянула девочка.

– Кушать? – Люся вдруг вспомнила о пакетике, сунутом ей в карман, и, достав его, осторожно развернула.

– На вот лепешку. Кушай. – И, нашарив в темноте руки девочки, она бережно вложила в них одну из дурандовых лепешек.

– Спасибо! – прошептала девочка и стала жадно есть.

Люсе есть не хотелось. Она была слишком потрясена.

Аленушка доела лепешку, потом совсем затихла, крепко прижимаясь к Люсе.

Люсе становилось все хуже. Какая-то слабость охватывала ее, а в ушах стоял звон. Она изо всех сил прижимала к себе спящую девочку, словно искала в этом маленьком хрупком тельце защиты. Но руки немели, девочка, казалось, тяжелела с каждой минутой. «Сейчас уроню»… – с ужасом подумала Люся, напрягла последние силы и бережно положила девочку на ящик к стенке, а сама легла рядом с ней и, обняв обеими руками, прижалась к ней всем телом. Она закрыла глаза, и сразу ей показалось, что она вместе с ящиком и Аленушкой с бешеной быстротой летит куда-то вниз. В ее сознании все спуталось, и она впала в забытье.

* * *

Софье Михайловне все же удалось убедить Анну Николаевну, что надо сообщить Люсе об отъезде на фронт. Она шла домой совсем поздно и думала о том, сказать ли Люсе сейчас или подождать до утра? Впрочем, возможно, что девочки уже спят. И вообще лучше сказать утром.

Она отперла дверь, вошла в темную прихожую. Сразу скрипнула дверь в их жилую комнату и раздался взволнованный голос Наташи:

– Мама, это вы?

– Мамочка! Наконец-то! Отчего так поздно? – И Наташины руки в темноте обхватили шею матери. – Как я тревожилась!

– А разве Люся не предупредила? – начала было Софья Михайловна.

– Люся? А Люся не с тобой?!

– Люси… нет?!. – Софья Михайловна схватилась рукой за плечо Наташи, чтобы не упасть.

Сидели в комнате подавленные, растерянные. Что делать?! Где искать?! Каким путем шла Люся домой? Бежать сейчас в МПВО? В милицию? Но ведь одиннадцатый час, патруль задержит.

– Все же надо попытаться пойти, – мрачно сказал доктор…

– Да. Вы идите в МПВО, я пойду в милицию. Оттуда позвонят в «Скорую помощь», – тихо произнесла Софья Михайловна, – если она ранена…

Она умолкла. И у всех мелькнула одна и та же страшная мысль: – а если… Но никто не произнес ее вслух.

Яков Иванович уже спал. Его решили не будить, – он снова вернулся домой после двухсуточной работы и сразу свалился в постель.

– Я посвечу вам в прихожей, – прошептала Катя и зажгла от коптилки лучинку.

– Мама… ты только недолго… – робко попросила Наташа. Софья Михайловна не ответила.

В прихожую вышли вчетвером, остановились. Пламя лучинки колебалось, – у Кати очень дрожали руки. Резкий звонок.

– Она?!.

Все бросились открывать. Две девушки бережно ввели под руки Люсю. Она почти висела у них на руках, еле волоча ноги. Ее совершенно белое лицо было исцарапано и испачкано, шубка и шапочка засыпаны мелкой кирпичной пылью. Люся смотрела куда-то перед собой и улыбалась беспомощной, растерянной, жалкой улыбкой.

Через минуту она уже лежала в кровати. Софья Михайловна спешно раздевала ее, доктор щупал пульс, Наташа с Катей расспрашивали девушек.

– Ой, некогда рассказывать, – торопливо говорила одна из них, – ну, откопали. Как закончился обстрел, нас сразу из райкома комсомола вызвали. Завалило ее в подвале…

– Разобрали завал, – перебила другая, – а там маленькое местечко уцелело, и лежат на ящике вдвоем с девчушкой маленькой. Спят как миленькие. Насилу разбудили.

– Малышка, видно, совсем цела, ну, а эту, наверно, хватило, – вроде не в себе. Все-таки адрес сказала… Ну, пошли, пошли!

* * *

Софья Михайловна ничего не рассказала на другой день Анне Николаевне о том, что случилось с Люсей. Госпиталь сворачивался: распределяли раненых по другим госпиталям, укладывали оборудование. Анна Николаевна сбивалась с ног. День отправки на фронт был уже назначен. На вопрос Анны Николаевны, сказали ли уже об этом Люсе, Софья Михайловна ответила:

– Нет еще. Она на днях зайдет к вам, и вы ей сами скажете.

Два дня Люся почти все время спала. Ее будили, чтобы покормить, и она сразу снова засыпала.

– Это хорошо, – говорил доктор, – отоспится и встанет как ни в чем не бывало.

На третий день Люся поднялась. Она была еще очень слаба, ничего не рассказывала, а на вопросы девочек поморщилась и тихо сказала:

– Не расспрашивайте. Не надо…

И ее оставили в покое. Ходила она еще тихенькая, молчаливая, совсем не похожая на себя.

– Ничего, поправится, – говорил доктор.

А Софья Михайловна и сама теперь не решалась сказать ей о близкой разлуке с матерью. Пусть немного окрепнет. Анна Николаевна о несчастье узнала только тогда, когда Люся окончательно поправилась

Глава XIII
Наташа знакомится с комсомолкой Ниной Смолиной. Закон взаимовыручки

Наташа, зайдя утром, с лучиной в темную прихожую, увидала на полу небольшой бумажник. Она подняла его, принесла в комнату и раскрыла. В нем оказалось несколько исписанных разными почерками бумажек и удостоверение члена отряда по бытовому обслуживанию трудящихся. В маленькой наклеенной на удостоверении фотокарточке Наташа узнала одну из девушек, приведших Люсю. Эта девушка, Нина Смолина, видимо, и обронила здесь свой бумажник.

Наташа подозвала Катю, и они стали вместе разбирать исписанные бумажки. Это были короткие письма в райком комсомола. Их было много.

«Помогите, девушки! Мы все лежим и не в силах подняться. Я и трое детей…»

«Вчера умерли муж и сын, помогите похоронить…»

«В квартире № 8 умерли все взрослые, остались двое маленьких ребят. Устройте их куда-нибудь…»

«Пришлите кого-нибудь принести воды, затопить печку, сходить за хлебом…»

Девочки прочитали все и молча переглянулись. Почти на всех бумажках было написано с боку синим карандашом:

«Исполнено. Н. Смолина».

– Мы еще очень хорошо живем, Наташа, – прошептала Катя. – А ты подумай, как эти…

– Да, за Тотика только страшно, – ответила Наташа. – Ну, Катюшка, я сейчас же пойду; надо отнести это все…

– В райком комсомола? Конечно, иди сейчас же. Она, наверное, ищет…

* * *

В просторной комнате, где помещался райком, было очень холодно, хотя в углу топилась печка. За столом сидела худенькая, очень бледная девушка в полушубке и шапке-ушанке и разбирала бумаги. Две другие девушки записывали что-то, склонившись над подоконником. Наташа подошла к столу.

– Вот это – Нины Смолиной, – начала она, протягивая девушке бумажник.

– Нины Смолиной? – девушка вскочила на ноги. – Где она? Что-нибудь случилось?

– Нины Смолиной? – воскликнули обе другие и подбежали к Наташе. – Что с ней? Да говори же!

– Да нет, – растерялась Наташа. – Я про нее ничего не знаю. … – И она рассказала комсомолкам все, как было. – А разве она не хватилась бумажника? – спросила она удивленно.

– Ей некогда было хватиться, – заговорила девушка, нервно теребя в руках бумажник. – Когда она вернулась от вас, ее ожидала уж тут женщина из ее дома. Приходила сказать, что отец Нины совсем плох. Мы отпустили Нину на сутки. А вот уже третьи на исходе, а ее нет…

– А может быть, отец… – пробормотала Наташа.

Девушка покачала головой.

– Не может быть. Она знает, как здесь нужна. Нет, что-нибудь случилось с ней самой.

– Что-нибудь случилось, – повторила другая девушка, – а послать узнать некого.

– Вон на сегодня еще адресов сколько, – сказала третья девушка, показывая Наташе длинный список на большом листе бумаги.

– Дайте мне адрес Нины Смолиной, я пойду узнаю…

– Нет, ну куда ж тебе, девочка, это очень далеко.

– Ну и что? Думаете, я не дойду? Я пойду и все узнаю. Я же не маленькая, мне четырнадцатый год, – волновалась Наташа.

– А если обстрел? Это в самом опасном районе. Туда, в сторону фронта…

– Ну и что? И здесь бывает обстрел. Вот же наша Люся попала. Давайте адрес, я сейчас же пойду, – настаивала Наташа.

Девушки переглянулись.

– Хорошо. Иди, – сказала бледная девушка.

* * *

Четверть часа спустя, забежав домой предупредить Катю, Наташа шагала через мост Лейтенанта Шмидта.

– Ты только постарайся вернуться засветло; я буду очень тревожиться, – сказала Катя, провожая ее в прихожей. – А Люсе даже не скажу, куда ты пошла.

День был пасмурный и ветреный. С унылым свистом качались оборванные трамвайные провода. Подойдя к мосту Лейтенанта Шмидта, Наташа остановилась и посмотрела вдаль – на ту сторону Невы. Конусообразный снежный холм высился на том месте, где стоял «Медный всадник». «Хорошо спрятали», – с гордостью подумала Наташа. Еще осенью она сама видела, как этот чудесный памятник со всех сторон плотно обложили мешками с песком, а сверху укрыли как бы футляром из досок. «Наверное, с самолетов его было не разглядеть, а то эти варвары непременно сбросили бы на него бомбу! Ну, а пушечному снаряду этой толщи песку не пробить!!» – рассуждала Наташа, поднимаясь на мост.

И вдруг она улыбнулась, – взгляд ее упал на узор перил – лошадки с рыбьими хвостами. Люсины «игрушки»… Как давно был тот разговор о двух мостах! Она знала, что все четыре скульптуры с Аничкова моста сняты и закопаны глубоко в землю. И наверное, еще многое спрятано, укрыто, защищено… Берегут ленинградцы красоты своего города! А разве все убережешь?.. Наташа вздохнула. Она слышала, в очереди говорили, – в Русский музей попала бомба, в театр оперы и балета…

На мосту, вдоль перил, лежали наметенные за много дней сугробы; прохожие брели прямо по середине моста, стараясь поглубже запрятать голову в воротник. На Неве у прорубей стояли длинные очереди.

«Хорошо, что мы утром привезли воду», – подумала Наташа.

Когда она спускалась с моста, к ней навстречу, еле передвигая ноги, поднимался закутанный в платок мальчик. Он с трудом тащил за собой детские саночки, с маленьким, грубо сколоченным из фанеры, гробиком. И вдруг остановился. Видно, ему уже не под силу было ввезти санки на некрутой подъем моста. Наташа подошла к нему, взяла из его рук веревку и, повернув обратно, довезла санки до вершины моста. Мальчик молча шел сзади. Когда начался спуск, он, так же, ни слова не говоря, взялся за веревку и двинулся дальше, поблагодарив Наташу угрюмым кивком головы.

Наташа постояла, посмотрела ему вслед.

– Проклятые! – произнесла она вслух.

– Проклятые! – устало отозвалась проходившая мимо женщина.

Наташа вздохнула и пошла своей дорогой.

Уже несколько месяцев она выходила из дому лишь в булочную да к проруби на Неве. И теперь ей казалось, что идет она по улицам какого-то незнакомого города.

Пустынно, снежно. Улицы все в сугробах. Редкие прохожие идут по протоптанным в снегу тропочкам. Большие витрины магазинов забиты досками. Много окон – без стекол. Некоторые закрыты фанерой, но во многих домах так и зияют черные дыры. Кое-где окна подвалов заложены мешками с песком, – там, должно быть, бомбоубежище. То там, то тут на снегу куски обвалившейся штукатурки.

Дорогу Наташа знала хорошо. Она шла как раз в тот район, откуда они переехали на Васильевский остров.

«А ведь я могу пройти и мимо нашего бывшего дома», – подумала Наташа. – Нет! Это неважно, – мимо своего дома. А вот она может пройти мимо дома Веры Петровны – воспитательницы ее класса той, прежней, школы. И не только пройти мимо, она зайдет на минутку к Вере Петровне Узнать хоть, цела ли? Как живет? Эти два года она не теряла связи с любимой учительницей, изредка навещая ее. Задерживаться она не будет, даже если Вера Петровна дома… Ведь в райкоме ее ждут комсомолки, а дома Катя. Наташа пошла быстрее. Хоть бы с Ниной Смолиной все было благополучно!..

Завернув за угол на перекрестке двух больших улиц, Наташа сразу остановилась, – совсем близко горел шестиэтажный дом. Дом горел, но не было рядом ни пожарных, ни толпы, ни обычных при пожаре криков, суеты и паники. Только часть улицы вокруг горящего дома была оцеплена рогатками и закопченными остовами железных кроватей. Прохожие равнодушно обходили их, да взад и вперед медленно шагала девушка-милиционер с винтовкой.

«Воды-то нет, тушить все равно невозможно», – подумала Наташа, наблюдая, как пламя лениво, как будто нехотя, выбивалось из окон четвертого и третьего этажей, и ветер уносил рваные клочья густого серого дыма. Черные от копоти дыры окон в верхних этажах даже не дымились; там все уже выгорело. Дом горел, видимо, уже не один день, и жильцы нижних этажей покинули его, оставив свои пожитки. И странно было видеть такие спокойные, мирные занавесочки на окнах первого и второго этажей.

– Проклятые! – снова прошептала Наташа и пошла дальше. Она шла и шла, не чувствуя ни усталости, ни голода. Впервые за много дней она была одна, – и все то, о чем некогда было подумать в суете и заботах каждого дня, сейчас целиком захватило ее мысли. Сначала она думала об отце… о Тотике… и чем могла бы она еще помочь маме: ведь мама уже еле держится на ногах, а работает и в госпитале и дома. И вдруг Наташа с поразительной яркостью почувствовала, что болит ее душа не только за маму и за Тотика, но и за жильцов горящего дома, и за Нину Смолину, с которой что-то случилось, за весь родной город, за всю родную страну…

– Проклятые! Проклятые!.. – Наташа вдруг остановилась – ей показалось, что она сейчас задохнется от боли, от гнева и ненависти – и присела на лавочку у подворотни.

– Устала, девочка? Довести тебя домой? – участливо спросила ее девушка в солдатской форме, останавливаясь перед ней.

Наташа вздрогнула, словно очнувшись от сна.

– Нет, спасибо, я дойду сама, – пробормотала она, вставая.

Они пошли рядом и разговорились. Наташа рассказала девушке-бойцу, куда и зачем она идет.

– Какие вы все молодцы! – заговорила девушка. – Я вот второй день с фронта, завтра еду обратно. Не повидала бы своими глазами, не поверила бы. Как только держатся, и не поймешь… Ну, кабы там один, два – три героя! А то весь город!.. А я, понимаешь ли, вчера пошла отца навестить, старик он у меня, уж на покое жил. «Нету дома, – говорят, – на работе». Пошла искать его на свой завод. Нашла. А цех-то, понимаешь, разрушен весь, бомба попала. Одни стены, – крышу снесло. А работа вовсю идет. На морозе! Прямо на полу костер разложили, – подбегут; руки погреют да снова к станку. А один – ноги его, понимаешь ли, не держат – так к столбу веревкой привязался и работает. Вот честное слово! Ну разве такой народ сдастся?

– Никогда! – прошептала Наташа.

Они вместе завернули за угол. Прямо посреди переулка, разбросав руки и закинув назад голову, лежал молодой парень в ватнике. Приоткрытые глаза неподвижно смотрели в туманное небо; бескровные губы были плотно сжаты. Наташа невольно остановилась. Девушка подошла ближе и наклонилась над ним.

– Этому уже не поможешь, – тихо сказала она. – На работу, видно, шел… Эх, уж которого вижу вот так, прямо на улице!..

До следующего перекрестка они дошли в глубоком молчании.

– Мне направо, – сказала Наташа.

– А мне прямо. Ну, прощай. Спасибо за компанию. – И девушка протянула Наташе руку. Наташа крепко пожала ее.

– Постой-ка! – Девушка, не выпуская Наташиной руки, полезла в карман шинели и достала кусок хлеба. – На!

– Что вы? Зачем это? Я не возьму. – Наташа решительно качнула головой.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю