Текст книги "50 знаменитых больных"

Автор книги: Елена Кочемировская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 42 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

Ван Гогу становится лучше: «.Работа подвигается «весело», и я в нее целиком врос, с закалившимися нервами». Однако 7 февраля у Винсента опять случается приступ (на этот раз ему представилось, будто его отравили), его снова помещают в больницу в Арле на десять дней, а после выписывают. Припадки возвращаются вначале часто, затем – с интервалами в несколько месяцев, но в промежутках наблюдаются признаки изменения сознания.

К тому времени жители Арля начали выказывать недовольство поведением Винсента и написали петицию мэру города. Тот передал ее начальнику полиции, который приказал вновь поместить Винсента в больницу. Когда в мае 1889-го его отправили в больницу (на этот раз без всякой необходимости), Ван Гог ведет себя очень разумно, заявляет в письме брату, что в данное время психического заболевания у него нет, но что брату пока еще не нужно вмешиваться. «Если я не сдержу своего возмущения, меня тут же признают опасным сумасш едшим».

Ван Гога помещают в психиатрическую лечебницу Сен-Реми. Здесь он впервые видит душевнобольных. Воздействие, которое он при этом испытывает, удивительно. По его мнению, это хорошо, что он попал в такое заведение.

По прибытии в лечебницу Ван Гог попадает под наблюдение к доктору Теофилю Ц. А. Пейрону, который пришел к заключению, что пациент болен одной из разновидностей эпилепсии. Надо заметить, что, по мнению ряда исследователей, этот диагноз во многом повлиял на творческую манеру Ван Гога – его лечили настойкой дигиталиса (наперстянки), и в результате художник воспринимал окружающий мир в желтом цвете. Именно поэтому на картинах Ван Гога так много яркого, светящегося желтого цвета (впрочем, есть версия, что склонность к желтым тонам является следствием пристрастия художника к абсенту, но она абсолютно несостоятельна).

Проходили недели, душевное состояние Винсента оставалось более или менее стабильным, и ему снова было позволено рисовать. Относительное спокойствие, однако, не продлилось долго, и в середине июля у Ван Гога случается очередной припадок – на этот раз он попытался проглотить свои собственные краски. В результате краски спрятали, чем Винсент был очень огорчен. Через неделю доктор Пейрон смягчился и разрешил Винсенту возобновить рисование, что значительно улучшило состояние Ван Гога. К сентябрю интенсивность работы снова возрастает. «Я беспрерывно работаю в моей комнате; это хорошо на меня влияет и прогоняет мои приступы, все эти ненормальные идеи».

Ван Гог осознавал происходящие с ним изменения: «В моем мозгу – я не знаю, но есть что-то такое разрушенное». В то же время он вновь обрел надежду в отношении рецидивов: «При тех предосторожностях, которые я сейчас предпринимаю, вряд ли это снова может начаться, и я надеюсь, что кризисы уже не вернутся».

Душевное состояние Ван Гога меняется – появляется эмоциональная заторможенность. Он «чувствует себя слабым и каким-то беспокойным и боязливым», он «не способен писать». Его «дни не всегда вполне ясны». Часто его наполняет какая-то «внутренняя смутная печаль, которую не объяснишь». Он говорит о своей «моральной вялости», «равнодушии» и полагает, что вследствие болезни у него стало «больше терпения», он теперь ощущает свое «Я» «более спокойным», а вообще у него «..большую часть времени нет ни острых желаний, ни острых сожалений».

С течением времени приступы учащаются и становятся все более тяжелыми. 23 декабря 1889 года после истории с ухом у Винсента случается новый приступ, который длился около недели, но он довольно быстро оправился и вновь приступил к работе.

В таком неустойчивом состоянии, прерываемом сильными психическими приступами, Ван Гог находился в психиатрической лечебнице в Сен-Реми до мая 1890 г., а с мая 1890-го под присмотром доктора Гаше в Овере-сюр-Уаз, недалеко от Парижа.

Поль Гаше сам был художником и очень ценил импрессионистов. Он, один из немногих, считал тяжелое состояние Винсента не следствием душевной болезни, но мучительных душевных страданий художника. Вообще, они были похожи и тревожным, трагическим мировосприятием, и неудовлетворенностью избранным делом своей жизни, и даже внешне.

Первые недели прошли для Винсента спокойно и приятно. Казалось, что Винсент вполне здоров как психически, так и физически: терапия Гаше оказывает самое благостное воздействие. Весь июнь Винсент пребывал в хорошем расположении духа и много работал; в этот период были написаны некоторые из наиболее известных его работ (в том числе и «Портрет доктора Гаше»). Жизнь Винсента стала, по крайней мере, спокойной. Он пишет много и быстро; пейзажи его, выполненные рукой настоящего мастера, пронизаны, впрочем, каким-то мрачным настроением.

В воскресенье вечером 27 июля 1890 г. Винсент Ван Гог вышел из дома с мольбертом, кистями и красками. Выйдя в поле и начав писать, он вдруг бросает работу, достает из кармана револьвер, который носил уже несколько дней с собой под тем предлогом, что хочет попугать ворон, и стреляет себе в грудь. Затем добирается до пансиона Раву и ложится в постель. Обнаружив окровавленного постояльца, хозяин пансиона зовет местного врача и доктора Гаше, который вызывает Тео. О мотивах своего самоубийства Ван Гог не сказал ничего; на вопрос доктора Гаше только пожал плечами.

Винсент Ван Гог скончался в 1.30 ночи 29 июля 1890 г. Католическая церковь в Овере не разрешила хоронить Винсента на кладбище как самоубийцу. Однако в поселке Мери, что неподалеку, священник позволил захоронение, которое состоялось 30 июля.

Рассматривая душевную болезнь Ван Гога и его творчество, можно увидеть огромное различие между работами 1888 г. и полотнами прежних лет. Это различие возникает довольно неожиданно и совпадает по времени с началом психотического процесса.

Ван Гог никогда не придавал особого значения ошибкам в перспективе или огрехам в рисунке, но под конец их количество увеличивается. Наклонившаяся дымовая труба, покосившиеся стены, деформированная голова кажутся уже не приемами творчества, а чисто случайными элементами.

Краски светятся. Ван Гогу удалось каким-то загадочным и сложным сочетанием их добиться такого интенсивного воздействия на зрителя, которое едва ли возможно. Однако краски на некоторых картинах последних месяцев кажутся грубыми и кричащими по сравнению с более живыми и ясными красками прежних лет. В то же время особенно заметно обилие желтого цвета.

И еще: обращает внимание необычность техники письма, которая с начала 1888 г. выходит на первый план: как бы расщепление картины мазками. Тут не только штрихи и полукружья, но и извивы, спирали, формы, напоминающие по виду шестерки или тройки, углы, изломы, которые не только сосуществуют, но и многократно повторяются на больших поверхностях. Все это приводит к тому, что зритель ощущает волнение и тревогу. Воздействие мазков (а не содержания полотен) усиливается из-за того, что они располагаются не параллельно, а расходящимися лучами и криволинейно.

Таким образом, резкое изменение творческой манеры художника приходится на начало 1888 г. и совпадает с началом резкого обострения психического заболевания. Более того, наиболее известные и впечатляющие работы относятся к 1888–1890 гг., причем за это время было написано больше картин, чем во все предшествующие годы. «Это было мощное экстатическое возбуждение, которое, однако, оставалось дисциплинированным, – пишет Карл Ясперс. – Самые последние картины производят несколько хаотическое впечатление. Здесь, кажется, уже чувствуется приближение к новой, второй границе. Краски становятся брутальнее, они уже не просто резки и полны внутреннего напряжения, но приобретают характерность разрушения. Ощущается возможная утрата тонкости восприятия и еще более – дисциплины».

Если отталкиваться от нескольких точно датируемых работ Ван Гога (брабантские пейзажи 1885–1886 гг., натюрморты парижского периода 1887 г., арльские картины 1888 г., картины 1889 г., картины Овера 1890 г.), то можно увидеть явные изменения стиля и творческой манеры художника под воздействием психотических изменений, описанные Карлом Ясперсом:

1. Годы до 1886. Ученические работы натуралистического, а позже импрессионистского характера. Рисунок и живопись плоскостные, нет разнообразия формы мазка.

2. 1887 год. Развитие техники работы с цветом. Ван Гог пишет цветочные и другие натюрморты высочайшего уровня.

3. Вторая половина 1887 – лето 1888 года. Продолжение устойчивого колористического развития, создаются прекрасные цветочные натюрморты. Наблюдается медленное «включение» шизофрении, хотя в работах это еще практически не заметно. Впервые появляется расщепляющее нанесение мазков, особенно в пейзажах, производящих в целом спокойное впечатление. Все сильнее проявляется абстрагирующая манера, которая кажется проникновением в сущность отдельных предметов.

4. Лето 1888 года. Напряжение ощущается в каждой работе и свидетельствует о величайшей дисциплине и чувстве формы, о необычайной широте и ясности горизонтов сознания человека, с совершенной уверенностью владеющего своими сильными и яркими переживаниями.

5. Конец 1888–1889 годы. Решающий шаг в развитии шизофренического процесса. Возрастание самодовлеющей ценности собственно динамики мазка. Напряжение еще остается подконтрольным, но уже не дает прежнего свободного, живого синтеза. Предметность постепенно исчезает, уступая общему движению линии как таковой.

6. 1889–1890 годы. Множественные признаки обеднения и неуверенности на фоне высочайшего возбуждения. Элементарные энергетические импульсы проявляются в виде упрощенного, монотонного изображения (земля, горы превращаются в смазанную массу без специфических признаков и выраженных контуров). Возникают нагромождения мазков, недифференцированные, неопределенные очертания, не отражающие ничего, кроме нервного возбуждения. Конструктивный остов становится все слабее, картины представляются все более скудными, детали – все более случайными. Иногда художественное буйство переходит в почти безобразное марание холста. Энергия не находит выхода в содержании.

То, что Ван Гог испытывал страдания, вызывающее психотическое изменение личности, сомнений не вызывает. Вопрос лишь в том, что это были за изменения. Какой диагноз следует поставить? Для эпилепсии, которую диагностировали лечившие Ван Гога врачи, нет никаких оснований; в картине болезни отсутствуют эпилептические припадки и характерное ослабление интеллектуальной деятельности. Таким образом, речь может идти лишь о процессе шизофреническом или о прогрессивном параличе.

Исключить паралич с абсолютной уверенностью нельзя. Возможностей получить сифилитическое заражение у Ван Гога было вполне достаточно, но прогрессивный паралич обнаруживается по телесным симптомам. Никаких сведений об этих симптомах нет – единственное, что могло бы послужить диагностическим указанием, это опустошенность, сквозящая в некоторых из последних картин, а также сообщения Ван Гога о нетвердости руки. Однако полное сохранение критичности и самоконтроля на протяжении последних двух лет при столь сильных психотических атаках для прогрессивного паралича практически невероятно, для шизофрении же – необычно, но возможно. Наиболее вероятно, что Ван Гог страдал шизофренией – на это указывают и специфические черты характера художника (исключительная замкнутость, неумение общаться с людьми, неадекватность эмоциональных реакций), особенности мировоззрения (мессианские идеи, религиозность ит. п.).

К такому выводу приходит Карл Ясперс на основе сопоставления писем, немногочисленных биографических данных и картин художника. Безусловно, в данном диагнозе есть определенная натяжка, поскольку в случае Ван Гога часто нет точной датировки работ, нет сведений биографического характера, что вместе с недостаточностью медицинских данных не позволяет сделать вывод с полной уверенностью.

Наконец, вопреки распространенному мнению, шизофрения как таковая не способствует проявлению творческой силы, не создает условий для выражения одаренности, если ее не было до болезни. Шизофрения иногда становится предпосылкой для самораскрытия творчески одаренных личностей, но не более того. Ван Гог не создал бы своих выдающихся полотен, если бы не было предшествующих лет интенсивной наработки художественного умения и опыта. Но.

ВИАН БОРИС

(род. в 1920 г. – ум. в 1959 г.)

  

10 марта 1920 года в семье Поля Виана и Ивонны Вольдемар-Равене родился сын, который получил имя Борис. Он был вторым ребенком в семье, через год у мальчика появился брат Ален, а еще через четыре – сестра Нинон.

Его отец, Поль Виан, жил на доход с капитала и профессиональной деятельностью не занимался. Был он человеком образованным и даже талантливым, переводил с нескольких языков, писал стихи. Поль Виан любил спорт, классно водил машину и личный самолет. Он многое умел, даже лить бронзу.

Мать Бориса, которую дети звали «Матушка Пуш», была на восемь лет старше мужа. Она происходила из богатой семьи, владевшей нефтяными скважинами в Баку и несколькими заводами во Франции. Ивонна Вольдемар-Равене была прекрасно образована, страстно любила музыку, играла на фортепиано и арфе. Ее родители настояли на том, чтобы она отказалась от карьеры профессиональной пианистки, и Ивонна реализовалась в детях: трое из них стали музыкантами.

Своим детям она дала имена, связанные с музыкой и поэзией. Борис был назван в честь «Бориса Годунова» – любимой оперы Матушки Пуш. Факт этот не был широко известен, поэтому имя Виана дало почву для домыслов о его русском происхождении. Способствовал этому и «армянский» суффикс в фамилии ¹ 1
  По-французски фамилия произносится Вьян.


[Закрыть], имевшей в действительности итальянское происхождение.

В 1921 г. семья Виан перебралась на виллу «Ле Фоветт», со временем их дом стал культурным центром Виль д’Авре. Дни Вианов текли весело и праздно; они часто выезжали на морское побережье, где у них был еще один дом с экзотическим садом и огороженным куском пляжа.

В 1929 г. жизнь резко изменилась – грянул промышленный кризис, Поль Виан разорился, особняк в Виль д’Авре пришлось сдать внаем. Несмотря на финансовые трудности, родители постарались дать детям прекрасное домашнее образование. Борис уже в пятнадцать лет сдал экзамены на степень бакалавра по латыни и греческому, в семнадцать – по философии и математике, свободно владел английским и немецким языками.

В доме Вианов была огромная библиотека, Борис читал запоем. Он не помышлял о литературной карьере, книги были для него отдохновением. Профессией своей Борис избрал инженерное дело. Армия ему не грозила – у него была тяжелая болезнь сердца: перенесенная в два года ангина осложнилась ревматизмом. В пятнадцать лет к этому добавился брюшной тиф, который привел к аортальной недостаточности.

Освобождение от воинской повинности – один из немногих случаев, когда Борис по доброй воле вспомнил о больном сердце. В остальное время Виан не обращал на него ни малейшего внимания, нарушая все предписания врачей. Он был молод, энергичен и не желал терять ни секунды драгоценного времени, отпущенного ему судьбой.

Борис, его братья и их друзья образовали «тайное общество» с собственными традициями, законами, кодексом чести. У всех были тайные прозвища – Борис именовался Бизоном (Бизон Рави, «восторженный бизон» – анаграмма имени Борис Виан, позже ставшая литературным псевдонимом).

Матушка Пуш, стремясь привить детям любовь к классической музыке, регулярно устраивала домашние концерты. Как всегда бывает в таких случаях, Борис с братьями возненавидел классику и влюбился в джаз, и в «Ле Фоветт» образовался домашний джазовый оркестр. Борис полюбил трубу, хотя игра на духовых была ему абсолютно противопоказана.

Начало Второй мировой войны не изменило уклада жизни Вианов. Мало интересуясь ходом боевых действий, они волновались за своих близких. В ноябре 1939 г. Борис поступил в инженерную академию «Эколь Сантраль».

К весне обстановка изменилась: немцы стремительно наступали, французская армия была разбита, Париж наводнили беженцы. «Эколь Сантраль» закрылась еще до конца учебного года. Семья Виан переехала на берег Бискайского залива.

Младший брат Бориса, Ален, познакомил его со своими друзьями, братом и сестрой Леглиз, за мадемуазель Леглиз он в то лето ухаживал. В компанию был принят кузен Бориса, Жак Лустало, по прозвищу Майор, именно так он будет фигурировать в романах Виана. Жак был склонен к шокирующим выходкам, любил гулять по крышам и вылезать из окна, уходя с вечеринок. Через несколько лет, демонстрируя свой коронный уход, двадцатитрехлетний Майор разбился насмерть. Никто так и не знает, был то несчастный случай или самоубийство.

В августе 1940 г. Вианы вернулись в Виль д’Авре. «Эколь Сантраль» снова открылась, Борис готовился к новому учебному году. В сентябре к Алену приехала погостить Мишель Ленглиз, но что-то у них разладилось. И вот тут Борис влюбился.

Мишель Леглиз происходила из семьи потомственных учителей, детей в семье жестко контролировали, воспитывали окриком. Мишель к двенадцати годам проштудировала всю мировую классику, позднее изучила английский, немецкий и немного итальянский языки.

В феврале 1941 г. Мишель получила предложение руки и сердца от одного из своих воздыхателей, сына богатых родителей, но отказала ему. Разразился скандал, мать девушки требовала немедленного согласия или – пусть выходит замуж за кого угодно. Мишель пожаловалась Борису, и тот ответил: «Ну что ж, в таком случае поженимся!» 12 июня 1941 г. состоялась помолвка, а 5 июля – свадьба. Невеста опоздала к венцу: она долго не могла приклеить накладные ресницы и красила ногти на руках и ногах в белый цвет.

В августе 1941 г. был арестован отец Мишель, который передавал в Лондон секретные данные о немецкой авиации. От смерти его спас старый немецкий друг, убедивший гестапо, что тот нужнее Германии живым. Отца Мишель выслали в Берлин, жена последовала за ним, оставив дочери квартиру. Но там стоял холод, топить было нечем, и Борис с Мишель жили в «Ле Фоветт».

Молодежь, стремясь уйти от мрачных реалий, бесшабашно веселилась. Вечеринки в бальной зале «Ле Фоветт» следовали одна за другой. Спустя годы Борис описал их в романе «Сколопендр и планктон».

В июле 1942 г. Борис получил диплом. Он был талантливым инженером, имел несколько запатентованных изобретений, но работать устроился в учреждение со странным названием «Ассоциация по нормализации» (AFNOR), которое занималось оптимизацией и стандартизацией формы бытовых предметов (первым заданием Бориса была оптимизация формы стеклянной бутылки). Главным достоинством этой работы являлось полное отсутствие работы.

Страстью Бориса оставался джаз. В марте сорок второго он познакомился с Клодом Абади, кларнетистом и руководителем оркестра. Вскоре оркестр Абади вместе с братьями Виан играл в парижских барах и кафе, быстро обрел популярность и некоторое время назывался даже джаз-оркестр «Абади – Виан». Ансамбль считался одним из лучших джаз-оркестров времен оккупации.

Оркестранты, тем не менее, подчеркивали свой любительский статус, играли только то, что сами хотели, никогда – на заказ. Это не всегда нравилось хозяевам кабачков, случались скандалы. Как-то музыкантам отказались заплатить, и они в отместку унесли с собой несколько клавишей от рояля.

Писать Виан начал почти случайно. В 1942 г. беременная Мишель простудилась, Борис слег с ангиной. Чтобы развеять тоску, Мишель попросила мужа сочинить для нее какую-нибудь историю. Так появилась «Волшебная сказка для не вполне взрослых». Сказочка вышла мрачноватая: принц Жозеф бродит по свету в поисках мешка сахарного песка, встречает на своем пути сумасшедших королей, принцесс-отравительниц, придурковатых троллей, симпатичных зверюшек и одушевленные вещи.

Едва закончив сказку, Борис принялся за невероятную историю «Разборки по-андейски», главным героем которой стал Майор. Борис описал и себя, разделив свое «Я» между тремя персонажами: Антиохом де Тамбретамбром, Бароном Визи (Бароном д’Элда в русском варианте) и полицейским Бризавьоном (Самолетогоном). Последние два имени – очередные анаграммы имени Борис Виан. В мае 1943-го книгу прочитали друзья Бориса. «Разборки по-андейски» – невероятная история Майора и его друзей. Роман изобилует острумными каламбурами, сногсшибательными приключениями в лучших традициях детективного жанра, эротическими изысками и вообще всякими забавными невозможностями.

В поездах между Парижем и Виль-д’Авре, на работе, в барах Виан сочинял стихи. Сидя в AFNOR, он составлял сборник «Сто сонетов», в который вошли 112 стихотворений. Борис и Мишель писали сценарии, далекие, впрочем, от совершенства (до сих пор они не заинтересовали почитателей виановского таланта). В 1943–1944 годах был написан роман «Сколопендр и так далее.», позднее озаглавленный «Сколопендр и планктон», получивший положительные отзывы критики. Тогда же, стремясь разнообразить рутинную работу AFNORa, Виан составил иронический «Стандартизированный перечень ругательств среднего француза».

В ноябре 1944 г. забравшиеся в дом грабители застрелили отца. «Ле Фоветт» продали. Борис и Мишель поселились в парижской квартире, оставленной ее родителями. Перед тем, как навсегда покинуть «Ле Фоветт», Борис заперся в бальной зале и исполнил прощальное соло на трубе.

В Виль-д’Авре Виан был теперь гостем. Он играл в шахматы с соседом, Жаном Ростаном, читал ему свои рукописи, в частности «Сколопендра». Роман понравился Ростану, и он отдал рукопись писателю Раймону Кено, ответственному секретарю издательства «Галлимар». В октябре 1946 г. книга вышла в свет. Доброжелательный отзыв Кено обрадовал Виана; маститый писатель был известен как мастер пародии и словесных игр, черного юмора и парадоксов, человек энциклопедической эрудиции. Виан быстро нашел общий язык с Кено, даже играл ему на трубе в редакции журнала «Нувель Ревю Франсэз».

Борис посвящает сочинительству все больше времени, а к середине сороковых и вовсе выбрал литературу своим ремеслом. В 1945 г. он написал новеллу «Мартин позвонил мне», в 1946-м – «Южный бастион». В это же время Борис заключил договор с Галлимаром на сборник рассказов «Часики с подвохом», но ни один рассказ так и не был написан. В 1962 г. под этим названием будет напечатан сборник, куда войдут три произведения, датированные 1948–1949 гг.: «Зовут», «Пожарники» и «Пенсионер».

В феврале 1946 г. Виан перешел на работу в Государственное управление бумажной промышленности. Он все время что-то писал. Как выяснилось, то был роман «Пена дней». Борис собирался подать его на соискание премии «Плеяда», учрежденной издательством «Галлимар» для начинающих писателей. Победитель получал денежное вознаграждение и право публиковаться в любом парижском издательстве.

Конкурсные работы оценивали Жак Лемаршан, Андре Мальро, Поль Элюар, Альбер Камю, Раймон Кено, Жан-Поль Сартр и другие знаменитости. Виан решил попытать счастья, роман понравился жюри, он должен был победить. Однако премию отдали другому автору, причем далеко не начинающему. Виан отомстил: его обидчики были жестоко высмеяны в романе «Осень в Пекине» и в рассказе «Примерные ученики». Несколько слов о романе. «Пена дней» – самый душераздирающий любовный роман наших дней. Виан пишет о том, что обостренное восприятие жизни в юности заставляет постоянно ощущать присутствие Смерти, сделать жизнь прекрасной может только Любовь, но она-то и есть Смерть. Колен полюбил Хлою, она тяжело заболела и умерла. История, похожая на «Трех товарищей» Ремарка, и на «Даму с камелиями» Дюма-сына, и на все прочие сентиментальные истории. Но все в этом романе смещено, каждый эпизод, каждая деталь представлены аллегорически; после него все красоты модернистов кажутся плоским реализмом. Композитор Эдисон Денисов в 1994 г. написал оперу «Пена дней», почувствовав, что проза Виана необычайно музыкальна.

Несмотря на неудачу с премией, издательство «Галлимар» поспешило заключить с Вианом договор на издание «Пены дней» (роман вышел в 1947 г.).

В марте 1946 г. Кено представил Виана писательнице Симоне де Бовуар, жене Жана Поля Сартра. Бовуар прекрасно видела, как эгоцентричен Борис, как кичится своим парадоксальным мышлением, но поддалась его обаянию. А роман «Пена дней» сразил ее наповал – она даже хотела напечатать его в своем журнале «Тан Модерн».

Борис и Симона стали друзьями, она познакомила его с Сартром. Виан очаровал Сартра. Журнал «Тан Модерн» распахнул перед Борисом свои объятия. Специально для него была открыта новая рубрика «Хроники лжеца». Главной задачей хроникера этой рубрики было развлекать читателя и, не говоря ни слова правды, прозрачно намекать на реальные события. На страницах журнала увидели свет главы из «Пены дней» и новелла «Мурашки».

В 1946 г. Виан написал три романа и несколько новелл, одна из которых была напечатана. Романы Виан сложил в ящик стола. Он делал переводы для «Арт Нуво», работал для журналов «Комба», «Опера», «Хот-Ревю» и «Джаз-Хот».

В декабре была организована выставка картин и рисунков известных писателей под девизом «Если вы умеете писать, значит, умеете и рисовать». Были выставлены работы Верлена, Аполлинера, Арагона, Бодлера, Кено, Виана. Никогда не державший в руках кисть Борис написал шесть картин. Одна из них, «Железные человечки», была выставлена в галерее.

К этому же времени относится и первый киноопыт Виана: вместе с оркестром Абади он снялся в эпизоде фильма «Мадам и ее любовник», позже описал свои впечатления в новелле «Статист».

Сорок шестой год для Виана богат событиями. Борис торопится жить – болезнь становилась все мучительней, организм изнашивался, времени оставалось мало.

Но все же главным был джаз и Сен-Жермен-де-Пре, о котором Борис напишет книгу. Сен-Жермен-де-Пре – когда-то предместье, а ныне один из центральных кварталов Парижа. В тридцатые годы XX века здесь сконцентрировалась культурная и артистическая жизнь Парижа. Почти все хозяева сен-жерменских кабачков в военные годы спасали от голода писателей, журналистов, художников, которые погибли бы без этой поддержки. В оккупированном городе всегда были распахнуты двери кафе, плата по счетам частенько откладывалась до лучших времен, когда клиенты прославятся и разбогатеют. Впрочем, владельцы заведений охотно собирали автографы и рисунки будущих знаменитостей.

В 1946 г. Бориса объявили «Принцем Сен-Жермен-де-Пре» – принцем джаза. В 1949 г. ему закажут путеводитель по этому кварталу; к 1950 г. путеводитель превратится в роман «Учебник по Сен-Жермен-де-Пре». «Учебник» не будет издан при жизни автора, а рукопись и гранки исчезнут. Через много лет после смерти писателя рукопись отыщется, ее дополнят фотографиями, и в 1974 г. книга выйдет из печати.

Летом 1946 года произошло еще одно важное событие: родился писатель Вернон Салливен. Его крестными родителями стали братья д’Аллюэн. Один из них, Жан, мечтал открыть собственное издательство, даже название придумал – «Скорпион», но дальше этого дело не пошло.

В то время царило повальное увлечение американскими романами, Жан решил издавать их. Однако права на самые известные романы уже были выкуплены крупными издательствами. Надо было что-то делать, и Жан решил обратиться за помощью к Борису. Судьба издательства была решена: Борис сам напишет американский роман. Так родилась идея книги «Я приду сплясать на ваших могилах».

Две недели спустя текст был готов. Имена героев писатель без зазрения совести заимствовал из нашумевших романов, географические названия выдумывал. Осталось придумать имя и биографию автору книги. «Американского» писателя назвали Вернон – в честь музыканта Поля Вернона, и дали ему фамилию Салливен в память о джазовом пианисте Джо Салливене. Мишель предложила изменить название романа, и Борис утвердил окончательный вариант: «Я приду плюнуть на ваши могилы».

Салливен – начинающий писатель, «белый» негр, которого на родине угнетают жестокие расовые законы; роман можно издать только за границей и под псевдонимом. С издательством «Скорпион» был заключен официальный договор, по которому Борис Виан признавался полномочным представителем Салливена во Франции.

К моменту выхода романа атмосфера была накалена чудовищной шумихой вокруг произведений Генри Миллера. Издателей обвиняли в попрании общественной морали и чуть ли не в порнографии, Миллер раскупался на ура. И в этот момент появляется еще один непристойный и жестокий роман, написанный каким-то странным американцем. Борис и Жан (получивший прозвище «Скорпион») ликовали – лучшей рекламы и не придумаешь.

Скоро журналисты и критики пронюхали, что речь идет о мистификации, что никакого Салливена не существует. Борис уходил от прямых ответов, чем только усиливал подозрения. Сартр не верил в подлог, хвалил роман за блестяще написанную картину американского общества. Жан Ростан огорчался, что его друг мог написать такую непристойную вещь. Галлимар не скрывал удовлетворения по поводу популярности открытого им молодого автора. Кено допытывался, правда ли то, о чем пишут в газетах. Виан отшучивался.

В феврале он был вызван в суд и обвинен в нанесении ущерба общественной нравственности и в нарушении закона о семье и браке. Пытаясь убедить читателей в реальности Вернона Салливена, Виан написал новый роман «Мертвые все одного цвета». Он сделал перевод романа «Я приду плюнуть на ваши могилы» на английский язык и опубликовал его в качестве оригинала.

Дело осложнилось тем, что 29 апреля 1947 г. какой-то неизвестный задушил в гостинице свою любовницу и скрылся. На кровати рядом с телом жертвы он оставил роман «Я приду плюнуть на ваши могилы», раскрытый на странице, где описывалось аналогичное убийство. Обвинения против Виана возобновились.

В августе 1947 г. вышел новый закон о семье и браке, и Виан попал под амнистию, но в 1948-м состоялся очередной суд. На этот раз Виан написал трехактную пьесу «Я приду плюнуть на ваши могилы».

В конце концов Борис сознался, что автор скандальной книги – он, и официально заявил об этом суду. Теперь ему грозили два года лишения свободы, штраф в 300 тысяч франков и запрет на книгу. Однако к 1950 г. наказание удалось свести к 100 тысячам франков штрафа. В 1953 г. Виана приговорили к двум неделям лишения свободы и тут же объявили об окончательном помиловании.

После книги «Мертвые все одного цвета» Салливен написал еще два романа: «Уничтожим всех уродов» и «Женщинам не понять», но эти произведения публика приняла спокойно.

Расплатившись за литературную шутку годами преследований и нервного напряжения, Борис все же поправил свои финансовые дела, ушел из Управления бумажной промышленности и даже осуществил давнюю мечту – купил автомобиль. Однако нашумевшая слава Салливена продолжала преследовать Виана.