Текст книги "Котов обижать не рекомендуется"

Автор книги: Елена Михалкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Особенно настойчиво расспрашивал парень. Под его натиском хозяйка созналась, что о ружье она сказала наугад.

– Не разбираюсь я в ваших пукалках! Может, и не из ружья его застрелили. Может, из пистолета! Только дырка у него в голове была такая, что лягушка бы пролезла!

Парень насмешливо поднял брови.

– Может, и не лягушка, – спасовала Капа. – Но муха бы точно. Значит, с монету была дырка, с копеечную.

Слушая их диалог, девица отчего-то побледнела.

– Капитолина Григорьевна, вы уверены, что он умер от выстрела?

Тут Капа рассердилась не на шутку.

– Если я в твою глупую голову выстрелю, думаешь, ты живой останешься? Сам дурень, или меня за дуру держишь?

– Ни в коем случае, – открестился парень, не уточняя, какой из предложенных вариантов он отверг. – Но ножом-то вы меня колоть не будете, правда?

– Зачем мне тебя колоть? – прищурилась Капа.

– Чтобы убить. Потому что его убили ножом, об этом в газетах писали.

Капа посоветовала наилучший способ использования этих газет. Совет был дан с применением высокохудожественных оборотов, и бледная девица начала розоветь обратно.

– Но ведь нож… – попытался сказать парень.

Капа и ножу нашла применение. Девица покраснела еще сильнее.

Голубоглазый красавец посмотрел на подругу и ни с того ни с сего рассердился.

– В полицейских сводках писали, что Рыбакова убили ударом ножа в спину, – отчеканил он. – Откуда, черт возьми, взялось ружье? На кой ляд человека сначала застрелить, а потом заколоть?

– Вот и полиция так сказала! – подхватила Капитолина. – Этот, усатый, который меня допрашивал.

– Опрашивал, – вдруг влезла девица.

– Чего?

– Это был не допрос.

Капа махнула рукой:

– Один бес! Ничего, сказал этот усатый, не понимаю. Сначала застрелили, а потом еще и ножом добавили. Ладно бы если наоборот. А тут никакой логики.

Последние слова она повторила, очень точно копируя интонации следователя. Так, что Света легко представила худого мужчину с коротко постриженными усами, какие носят бывшие военные. И эксперта представила, сидящего над трупом и согласно кивающего: никакой логики, Костя, совершенно никакой.

– Следователя звали Костя? – спросила она.

– С чего бы это? – удивилась старуха. – Евгений Петровичем его звали. Как мужа моего покойного.

Из деревни Дрозд со Светой возвращались тем же путем, каким приехали: через станцию. Как Света и подозревала, в первый раз она выбрала самую длинную и неудачную дорогу.

А теперь они катили между полей, а вдалеке ползла игрушечная зеленая электричка.

– М-да, насыщенная получилась поездка, – с непонятным выражением сказал Дрозд. – Жаль только, что по фотографиям старушка никого не узнала.

После разговора с Капитолиной они поняли, почему никто в деревне не придавал значения убийству. Олег остался для них чужаком, с которым никто не имел дел. Если не знаешь, то и убивать незачем. Значит, убили не свои, а приезжие. А о них и говорить нечего, пустое это дело.

Что до Рыбакова, то живой ли он, мертвый ли – для всех остальных никакой разницы. Разве что Капитолине придется искать нового покупателя на молоко.

К счастью для Светы и Алексея, старуха отнеслась к случившемуся иначе. Все, связанное с преступлением, вызывало у нее живой интерес. Трупов она не боялась, а поднявшаяся суматоха ее развлекала.

Рыбакова убили из его собственного оружия. Это Капитолина поняла из разговоров следственной группы. Уже мертвого перетащили на кровать и ударили ножом в спину. Нож тоже был хозяйский, похоже, первый, подвернувшийся убийце под руку. Кем бы ни был преступник, пьесу Олега он читал.

– Зачем? – недоумевал Дрозд. – Зачем это издевательство с ножом? Может, убийца таким образом оставил кому-то послание? Что там у нас в классике – пять зернышек апельсина?

Света молчала. У нее было объяснение, но ей хотелось самой его обдумать.

– Я завтра сгоняю на станцию с фотографиями твоих знакомцев, – сказал Лешка. – Вдруг там найдется человек, который видел кого-нибудь из них? Плохо, конечно, что мы имеем дело с актерами.

– Чем плохо?

– Ну, им легко изменить внешность. Шансов на успех у меня маловато, но хотя бы попытаюсь.

– Актерам – легко, – решилась Света. – А вот…

Дрозд соображал быстро.

– Хочешь сказать, что актерам – легко, а режиссеру – нет? Подозреваешь брата Стрельниковой?

Света притормозила и встала на обочине.

– Ты чего остановилась?

– Мне нужно тебя видеть, если я с тобой разговариваю.

– Ну и смотрела бы.

– На скорости сто километров в час? Мне что-то не хочется облегчать убийце его задачу.

– Ладно, – сдался Лешка. – Стоим так стоим. Ты думаешь, это режиссер?

– Понимаешь, финт с кинжалом может быть выгоден только ему.

– Почему?

Света взглянула в зеркало – не остановился ли кто-нибудь за ними? Она бы не удивилась, увидев знакомую черную машину. Но на обочине они были одни. Автомобили проносились мимо с таким звуком, словно спички чиркали о коробок.

– Когда ты сказал мне, что Рыбакова убили, я полезла в интернет. И выяснила, что его смерть живо обсуждают.

– Неудивительно! Олега многие знали.

– Да, но обсуждают не поэтому. Всех интригует совпадение с убийством, которое он сам же и описал. Журналисты всячески подогревают интерес читателей. Думаешь, кто-то проговорился, что Олег Рыбаков был застрелен? Ни одно издание! Зато везде кричащие заголовки: «Писатель пал жертвой собственного вымысла». И еще во многих местах упоминается «Хронограф». Мол, Рыбаков погиб в процессе работы над постановкой. Хотя это полная чушь, потому что он не участвовал в спектакле.

– Может, журналисты не знали правды? Следственная группа не стала делиться информацией, а мы с тобой раскопали ее случайно. Исключительно благодаря тому, что разговорили старуху.

– Дело не в том, что журналисты что-то не раскопали. Если бы они хотели, то разузнали бы все подробности. Но правда им не нужна, потому что так интереснее. Нож в спине Рыбакова – это жареный факт, за который журналисты не могли не ухватиться!

– Думаешь, нож – приманка?

Мимо промчалась фура. Потоком воздуха «Ниссан» толкнуло в бок, и от неожиданности Света схватилась за руль.

– Давай выйдем из машины, – предложил Дрозд. – Заодно разомнемся.

Они отошли подальше, под прикрытие тонких сосновых стволов. С дороги несло бензином и асфальтом, а из леса пахло можжевельником и смолой. Запахи сливались в типичный аромат загородного шоссе.

– Хорошо! – Лешка потянул носом. – Законсервировать бы этот воздух. Откупоривать долгими зимними вечерами.

– Мне, пожалуйста, законсервируй без автомобильной вони. Только лес.

– Это будет уже не то. Запах чем ценен? Тем, что в нем заложены воспоминания.

Света выразительно посмотрела на него. Она бы прекрасно обошлась без этих воспоминаний.

– Глупость сморозил, – тут же покаялся Лешка. – Извини. Но, все-таки, почему режиссер?

– Ему это выгодно. Когда я снимала Леру Белую, она рассказала, что Стрельников ищет, чем заинтересовать зрителя. Виктор вложил в спектакль свои средства. Может быть, он вложил их слишком много, и для него успех спектакля значит больше, чем может показаться со стороны.

Она подкинула в ладони шишку и с размаху бросила ее в лес. Шишка ударилась о ствол и отскочила, как мячик.

Дрозд проследил за ее полетом.

– Ты всерьез подозреваешь, что Стрельников убил Олега, чтобы подогреть интерес к спектаклю? Знаешь, это как-то совсем уж цинично.

– Не убил, – поправила Света, – а воткнул нож в спину уже мертвого человека. Убить его он мог по совершенно другой причине. Стрельников – ужасно неприятный тип, легко выходит из себя, самоуверен. Допустим, он приехал к Рыбакову, они поссорились, и в пылу спора Виктор схватил ружье.

– Пистолет, скорее всего.

– Пусть пистолет. Виктор выстрелил и – насмерть. Представляешь, собственными руками убить человека, который пишет для театра! Он, наверное, был в ярости.

– В ужасе он был, а не в ярости. – Дрозд тоже поднял шишку, швырнул ее вслед за Светиной, но попал в ближайшую сосну. Дерево вздрогнуло, и откуда-то сверху посыпались сухие иголки. – Запаниковал, наверное.

– Ничего он не запаниковал! Наоборот, решил извлечь выгоду даже из убийства. Воткнул в спину нож и убежал. А расчет оказался верным: все ухватились за этот нож и думать забыли про настоящую причину смерти.

Пока она говорила, Лешка набрал в широкую ладонь пяток шишек и запустил их друг за другом. Тук! Тук! Тук! Тук! Все шишки метко попали в ствол. Лес недовольно загудел.

– Все это убедительно, – сказал Дрозд, отряхивая ладони. – Но не отвечает на главный вопрос: при чем тут ты?

Света запнулась. Пытаясь понять, кто и зачем убил Рыбакова, она как-то совсем забыла о себе.

– У меня есть версия, но тебе не понравится, – призналась она.

Дрозд вопросительно поднял бровь.

– Смерть Рыбакова и покушение на меня никак не связаны. Это просто совпадение. Мы ищем совсем не там.

– А я об этом думал. – Лешка отнесся к ее версии неожиданно спокойно. – Нет, не складывается. Никому не может быть выгодна твоя смерть настолько, чтобы ради этого гоняться за тобой. Ты замкнутый человек, круг общения чисто профессиональный. Сказочного состояния нет, наследников, насколько я знаю, тоже не имеется. Твои портреты нравятся клиентам. Ты хоть раз кого-нибудь из них обидела?

Света отрицательно покачала головой. Случалось, обижали ее. Но она сама – нет.

– Вот видишь. – Дрозд снисходительно посмотрел на нее. – А, нет, я соврал. У тебя же есть квартира. Пусть не сказочное, но состояние. Кому она достанется в случае твоей смерти?

И тут он понял, кому. Лицо у него мгновенно изменилось, стало жестким и злым. Из глаз исчезла вся теплота.

– Он ведь все еще жив, – тихо сказала Света.

Дрозд хотел ответить, но сдержался. Она и так знала, что у него на уме. «Лучше бы умер».

– Пора ехать, – коротко и сухо распорядился он.

И пошел к машине широкими шагами, а Света поплелась за ним.

Когда Дроздов становился таким, она пугалась. Вместо друга детства – чужой человек, и смотрит чужими глазами. Такое случалось редко, и каждый раз Света в тихом ужасе искала нужные слова, которые выгнали бы чужака и вернули обратно ее друга.

Но в этот раз нужные слова искать не пришлось.

– Ты зря считаешь, что вся квартира достанется ему, – сказала она в широкую спину.

– Он наследник по закону, – бросил Дрозд, не оборачиваясь. – Он же тебя удочерил.

– Я написала завещание. Он получит только часть.

Лешка остановился, и Света догнала его. В голубых глазах мелькнуло любопытство.

– Да? И кого же ты вписала в завещание?

– Тебя, – сказала Света.

Если она хотела ошеломить его, это удалось. Дрозд остолбенел. Даже кирпич, брошенный Светиной рукой ему в затылок, поразил бы его меньше.

– Нет, ну подожди, подожди, – торопливо сказала Света, испугавшись снова. – А кого мне, по-твоему, туда вписывать? Тихона, что ли?

– Ты назначила наследником меня? – изумленно повторил Дрозд. – С ума сошла?

– Ничего не с ума! – Света начала злиться, что случалось с ней редко. – Зато, если я умру раньше тебя, ты продашь свою долю.

– Зачем?

– Альбом запишешь!

– Какой, к чертям собачьим, альбом?!

– Твой альбом, вот какой! Про синих котов в голубых небесах!

Дрозд открыл рот и снова лишился дара речи.

«Забыл», – поняла Света. Он начисто забыл о том, что говорил ей об этом год назад. В общем, и неудивительно: Лешка тогда пришел к ней, хорошо выпив, и выражался довольно бессвязно.

О причине, побудившей его напиться, говорить он отказался. Но из отрывочных высказываний Света восстановила примерную картину случившегося.

Дрозд попытался выгнать одну из тех девиц с шальными глазами, что бродили по его квартире неприкаянно, точно бездомные кошки. Нимфа неделю назад заглянула в гости вместе с компанией волосатых бардов. К утру барды ушли, а она осталась, и следующие семь дней провела в его постели, изредка выбираясь на кухню, чтобы покурить и сцапать что-нибудь съестное.

Вскоре Дрозд от нее устал. Но когда он заговорил о том, что ей пора бы возвращаться к себе…

Света сумела вытянуть из друга, что девушка рыдала так, что соседи стучали по батареям. Это были привычные соседи с крепкими нервами, много лет стойко переносившие Дрозда и его разномастные музыкальные компании. Они имели приобретенный иммунитет к шуму. Но проняло даже их.

В конце концов Лешка сбежал из собственного дома, оставив рыдающую нимфу одну. До Светы он добрался через несколько часов, и к этому времени успел качественно набраться.

…– Вот здесь это все у меня! – Дрозд выразительно провел ребром ладони по горлу.

Он сидел на тумбочке в ее прихожей, а совершенно растерявшаяся Света смотрела на него. Она ни разу в жизни не видела Лешку таким пьяным.

– Осточертело плыть по течению. Прибивает к тебе кого-то… людей каких-то невнятных… Ни хрена не выбираешь сам, ни за что не отвечаешь, плывешь на спине, облака рассматриваешь… Оба-на! – а рядом с тобой уже кто-то есть. Один, другой, третий… Мы тоже, говорят, хотим как ты – не напрягаясь, на спинке, без руля и без ветрил. Утром сочиняешь, вечером в кабаке лабаешь, ночью снова лабаешь в хорошей компании, но уже бесплатно. Вот такая, блин, вечная музыка! Если я заменю батарейки.

В голосе его прорезалась горечь.

– Без руля и без ветрил в море плавает дебил.

«Ты не дебил, – хотела сказать Света. – Я всю жизнь тебе завидовала, потому что жить легко, как ты – это особый дар. А я вечно что-то преодолеваю, ломлюсь через закрытые двери. Замуж вышла, потому что это было сложно – влюбить в себя Сашу. Влюбила. Женился. И что? Семейная жизнь получилась бегом с препятствиями. Только не сигаешь через барьеры, а проваливаешься в ямы. Выбрался? Беги дальше! Следующая яма может быть глубже.

Или вот дело твоей жизни. Ты занимаешься тем, чем хочешь. Всегда. Тебя невозможно свернуть с твоего пути, как невозможно заставить облако плыть в указанном направлении, наорав на него снизу, с земли. Ты где-то очень высоко, у тебя свои ветра. А у меня что было до последнего времени? Колея, как у рабочей лошади: морду повесила, уздечку закусила – и вперед.

Работа, работа, работа. Дедлайны, проекты, девочки, отточенные, как карандаши, мальчики-метросексуалы с бесцветным маникюром и узкими мятыми брючками, кофе из «Старбакса». Нет, он не самый вкусный, но ведь такой пьет безукоризненная Миранда Пристли из «Дьявол носит Прада», а она пьет его, потому что так поступает ее прототип, безукоризненная Анна Винтур. Все кому-то подражают. Но при этом вслух настаивают на своей уникальности. Причем даже настаивают хором!

Час добираться до офиса, как ни пытайся сократить путь. Тебя проглатывает прожорливое метро, давится тобою с утра и брезгливо выплевывает на Красносельской. Ха! Нас не переваришь. Или толкаешься в пробке, с тоской глядя, как «дворники» бесконечно машут по лобовому стеклу. Хочется прижать ладонь к обратной стороне стекла и помахать им в ответ, чтобы приободрить.

Начальник на утренней планерке мимоходом бросает: «Мы производим высококачественный контент», – и ты чувствуешь, что в голове у тебя что-то взрывается с тихим звоном. Контент. Контент. Контент.

А Лешка Дрозд в это время сидит на тахте у себя дома и поет под гитару».

– Всю жизнь тебе завидовал, – вслух сказал Дрозд, и Света онемела. – Ты разворачиваешь свою жизнь в нужном тебе направлении. Помнишь, как на своей работе мучилась? Скучно, тяжело. Следующего отпуска начинала ждать с того дня, когда закончился предыдущий. Я думал, так будет ближайшие двадцать лет. А ты взяла и ушла. Я бы не смог, побоялся. Сейчас с зеркалками все, кому ни лень. Где гарантия, что получится заработать фотографией себе на жизнь? А ты – смогла!

«Да ты что?! – хотела крикнуть Света. – Вспомни, как ты меня поддерживал! Кто говорил, что у меня талант, кто меня саму убедил в этом? Я ревела от страха, а ты твердил, что все получится, что обязательно нужно попробовать!»

Но Дрозд не дал ей и рта открыть.

– А Сашка твой, Голсуорси недоделанный? Сагу он пишет! Творец, блин! Что он там плел?

«Что мне нужно потерпеть в моем офисе пару-тройку лет, пока он закончит книгу».

– Хотел я ему рыло начистить, но пока собирался, ты уже хоп – и развелась. Только что сидела вся влюбленная и по макушку в лапше, а через пять минут за тобой мчится и канючит твой уже бывший муж.

«Я и потом еще некоторое время была в него влюбленная. Просто мне стало понятно, что влюбленность и счастливая семейная жизнь между собой не коррелируют. А другой семейной жизни, кроме счастливой, мне не нужно».

Все это Света собиралась выплеснуть на Дрозда, но тот уже встал и толкнул входную дверь.

– Четыре года мечтаю его записать! – Он уставился куда-то в потолок. – Альбом, ага. Про синих котов в голубых небесах. Это заглавная песня так называется, как-нибудь спою тебе. Но! Денег же нету ни хрена! Записать – куда ни шло, самое интересное начинается потом… Сто-о-о-п!

Дрозд оборвал себя и приложил руку к губам. Перевел на Свету протрезвевшие глаза и четко проговорил:

– Когда мужчина начинает жаловаться женщине на отсутствие денег… Тогда что?

– Что? – это было первое слово, произнесенное Светой.

– Тогда он мудак, – отчеканил Лешка и ушел.

На следующий день он совершенно забыл о своем ночном визите. А нимфа исчезла сама, зацепившись за кого-то из прибывших.

…– Про синих котов, – протянул Лешка и шагнул к Свете. – Вот, значит, что у тебя в голове! Ты помрешь, а я, радостный, побегу альбомы записывать и продвигать себя, любимого, в массы.

Света отступила к лесу. Пожалуй, зря она сказала о наследстве.

– А почему бы и нет? Я не понимаю, что в этом такого!

– Не понимаешь, потому что ты эмоциональный пень! – взорвался Дрозд. – Никого не чувствуешь и чувствовать не хочешь! Благодетельница фигова!

Вместо того, чтобы обидеться, разозлиться или испытать другие чувства, положенные женщине, названной пнем, Света озадачилась.

– Как так – пень? – спросила она и огляделась вокруг в поисках подходящего пня. – Слушай, это же некорректное сравнение. Пень – остаток от дерева. То есть я – остаток?

Дрозд молча смотрел на нее.

– Может, эмоционально глухая? – предложила Света. – Конечно, затасканное выражение, я понимаю. Но зато сразу виден образ.

Лешка по-прежнему молчал, и она забеспокоилась:

– А что ты на меня так смотришь, будто хочешь закопать прямо тут?

– Бесполезно, – выдавил Дрозд. – Ты будешь требовать, чтобы я выкопал яму гармонично по отношению к линии леса, но при этом избегал банальных решений.

По шоссе снова пронеслась фура, обдав их потоком горячего воздуха.

– Тогда давай поедем, – примирительно попросила Света. – Не будем меня закапывать.

Они сели в машину, успевшую нагреться на солнце. Внутри с надрывом жужжал овод, зачем-то забравшийся вместе с ними. Он кружил возле окна – наверное, смотрел через стекло и хотел в лес. Дрозд тоже смотрел в окно, и Света никак не могла понять: сердится он или уже нет. Может, он тоже хочет в лес, подальше от нее?

– Леш, – позвала она.

– М-м?

– Эта старушка, хозяйка козы…

– Да?

– У нее что-то было написано на кепке. По-английски, кажется. Ты разобрал надпись?

Дрозд засмеялся, повернулся к ней, и Света с облегчением поняла, что все в порядке. Это был свой, тысячу лет знакомый Лешка, который никогда не сердился на нее дольше десяти минут и всегда приходил мириться первым.

Он открыл окно, и овод, загудев освобожденно и радостно, устремился на волю.

– Прочитал, – сказал Дрозд. – У нее там написано: «Моя территория. Мои правила». И кулак нарисован.

Глава седьмая,
в которой Кот становится похитителем

Соль, сахар, гречка, молоко, упаковка кофе, замороженная пицца и три пакета мандаринов.

– Теперь я понимаю, что думают мужчины о том, как питаются женщины. – Света с интересом разглядывала эту кучу на столе в своей кухне.

Ей никто не ответил. Дрозд привез продукты и уехал в клуб, где у него было выступление. Перед этим запретив ей выходить из квартиры.

– Свет, у придурка есть оружие. Пожалуйста, не забывай об этом.

– Я помню. Но все-это как-то… нелепо. Ты бы меня еще в бомбоубежище отвел.

– И отвел бы, если б знал куда, – серьезно ответил Дрозд. – Дверь никому не открывать, к окнам…

Он помялся.

– …к окнам не подходить, – послушно согласилась Света.

– Да нет, со стороны окон тебе как раз ничего не грозит. Он же не снайпер, а дилетант, раз не попал в тебя с десяти метров. Но ты все равно не подходи.

Дрозд посмотрел в глазок, потом вышел на лестничную площадку, спрятался за мусоропроводом и велел Свете убедиться, что его видно из-за трубы. Но даже это его не успокоило.

– Черт, как же не хочется тебя оставлять!

Света так и подскочила.

– Ты что?! Кто мне месяц назад все уши про клуб прожжужал, то есть просвистел?! Как это круто, престижно, и что там даже «Черные снеговики» выступали! Кто мне объяснял, что это выход на новый уровень?! Отправляйся немедленно!

Лешка с сомнением смотрел на нее.

– Леш, я же не идиотка, – Света постаралась придать голосу максимум убедительности. – То есть, конечно, иногда да, но не законченная. Я никуда не пойду. К окнам подходить не стану. Ни на один звонок дверь не открою.

– А если пожар на лестничной клетке?

– Заткну дверные щели мокрыми тряпками и стану дожидаться пожарников.

– Да-да-да, – с подозрительным энтузиазмом согласился Дрозд. – Я потом про тебя рассказ напишу. «Дом был объят огнем, пламя пожирало его, облизываясь красным языком. Все взгляды зевак были обращены к женщине, стоявшей в проеме открытого окна. Женщина кричала: «Пожарники! Помогите». И тут тысячи маленьких красных жучков устремились с небес к горящему дому. Но толку от них не было никакого, потому что все сгорели на подлете». Конец!

Света почувствовала себя уязвленной.

– Подумаешь, пожарников с пожарными перепутала. Некоторые гайморит с геморроем путают. И потом требуют от лора невозможного.

Дрозд покраснел.

– Все, ликбез окончен, я поехал. Утром буду у тебя, перед этим позвоню.

И исчез прежде, чем она успела ответить.

Света достала пиццу из коробки и повертела в руках. Оставить, что ли, на крайний случай? Или сразу выкинуть?

Зазвонил телефон. Она наспех сунула замороженный блин в коробку и побежала искать трубку.

– Это снова я, – быстро проговорил Дрозд. – Что забыл сказать: мусор не выноси. Поняла?

– Я зарасту мусором!

– До завтра не успеешь.

Света вернулась в кухню и в недоумении остановилась. Пицца, наполовину торчавшая из коробки, исчезла.

На секунду ее охватил ужас. Кто-то проник в ее квартиру и издевается над ней? Пицца лежала здесь еще две минуты назад!

В следующий миг из-под стола раздались странные звуки. Света наклонилась и приподняла скатерть.

Ее глазам открылось трагическое зрелище. Тихон волочил украденную пиццу под батарею, где у него хранились запасы на случай голода. Раз в три дня, к большому возмущению кота, Света вычищала под батареей и выкидывала любовно припрятанные им кусочки сухого корма.

Сейчас кот пятился назад, вцепившись зубами в тестяной край. На его беду, Дрозд купил самую большую и пухлую пиццу, которая нашлась в магазине. К тому же она оказалась настолько промерзлой, что вонзить в нее зубы как следует Тихону никак не удавалось. Наконец он разинул пасть, точно крокодил, пытающийся ухватить антилопу за слишком толстый зад, и тут увидел Свету.

– Ага! – с удовольствием сказала Света и полезла снимать тапочку.

Кот тотчас выплюнул добычу и уселся с видом вегетарианца, которому злые люди сунули в тарелку бифштекс с кровью. Морда его выразила легкую степень брезгливости и одновременно печаль о несовершенстве окружающего мира. Как они могли? Опорочить его, честного кота, который никогда и ничего…

Тапочка с громким хлопком приземлилась в сантиметре от его носа.

Кот подскочил с возмущенным мяуканьем, которое можно было истолковать как крик: «За что, товарищи?!», и бросился наутек.

– За пиццу! – Света метнула ему вслед вторую тапочку. – За обглоданный батон! За разлитый кофе!

Она перевела дыхание, вспоминая недавние прегрешения кота.

– А! Еще за перегрызенный провод от Мака! – крикнула она ему вслед.

Услышав это, Тихон бесшумно затек под диван.

– Вот я тебя оттуда пылесосом! – в запале пригрозила Света. Зарядка от Макинтоша стоила три с половиной тысячи, и кот не просто перегрыз ее пополам, а сладострастно жевал всю ночь, разбросав обглоданные кусочки.

Вопрос с пиццей решился сам собой. Света выбросила ее и вернулась в комнату.

– Выходи, подлый трус!

Подлый трус отмалчивался.

– Ну и как хочешь.

Света села на диван, подумала – и поджала ноги под себя. Пару раз на Тихона находило помешательство: он вдруг понимал, что все беды проистекают от наличия у хозяйки нижних конечностей. Если бы не они, то и тапочек бы не существовало! В припадке безумной храбрости Тихон бросался на Светины ноги и со всей силы лупил по ним лапой – хорошо хоть, без когтей.

Нападение всегда осуществлялось из-под дивана. Было в поддиванье что-то такое, отчего в коте просыпались духи предков, героически откусывавших бледнолицым их ходилки и пиналки.

Света взяла компьютер, попробовала работать. Не работалось. И не думалось ни о чем, кроме того, что есть человек, который хочет ее убить.

Это было дико и нелепо. Нелепо, что где-то ходит мужчина или женщина, носит с собой оружие, выслеживает Свету. И все время желает ей смерти.

Света считала, что трудно найти человека безобиднее, чем она. Когда-то знакомый психолог провел с ней шутливый тест: предложил назвать животное, в которое она хотела бы превратиться. «В оленя», – сказала Света, подумав. Стремительное, гордое животное. К тому же травоядное, то есть никому не вредит.

«А если в оленя нельзя?» – изменил условия психолог. «Тогда в дельфина», – решила Света. Мчаться за яхтами, красиво выпрыгивая из воды, и нырять в синюю глубину – разве не прекрасно!

«А если и в дельфина нельзя?» – потребовал вредный психолог.

Света огорчилась. Ну как же так: в оленя нельзя, в дельфина нельзя. Какая тогда разница, кем быть? И она буркнула, не задумываясь: «В божью коровку».

Тут-то вредный психолог захохотал и объяснил, что осмысленный выбор – это то, кем человек хочет быть. А непроизвольный – это то, кем он себя подсознательно ощущает. То есть Света может воображать себя сильным гордым животным сколько угодно, но сама знает, что она букашка в крапинку.

– Я – букашка, – печально проговорила Света.

Из-под дивана послышался сдавленный звук. Кажется, Тихон возражал. Он придерживался мнения, что она монстр, лупящий невинных котов тапочками.

Очень обидно быть букашкой, на которую охотятся. Будь она оленем или даже дельфином, ее не терзало бы с такой силой ощущение нелепости происходящего.

И, может быть, ей даже не было бы так страшно.

Перед Дроздом Света храбрилась. Но после его ухода первым делом задвинула засов и задернула шторы. Конечно, Лешка сказал, что убийца – далеко не снайпер. Но кто знает, что взбредет ему в голову? Вдруг он решит, что у него ничего не получается, и найдет того, кто умеет метко стрелять?

Света сидела одна в квартире и отчаянно гнала от себя панику. Под диваном скребся кот, изображая мышь.

– Что мы будем делать дальше? – вслух спросила она.

Кот притих. Затем, поняв, что гроза окончательно миновала, вылез из-под дивана, отряхнулся и с независимым видом прошествовал к кухонному подоконнику.

Завтра она может отсидеться в квартире. Но ведь наступит и послезавтра, а послезавтра у нее съемка в театре. Позвонить в редакцию журнала и сказать, что она отказывается от проекта? А что потом? Сколько она сможет прятаться дома, постепенно сходя с ума?

Свету неумолимо охватывало понимание, что у нее нет никаких способов противостоять убийце. Когда один человек задумал убить другого, он это сделает. Если только его жертва не богата настолько, что может закрыться телохранителями, камерами слежения и бронированными автомобилями.

Света Морозова не была богата. У нее не было телохранителя, кроме друга детства Лешки Дроздова, не было камер слежения – кроме кота на подоконнике, и не было бронированного автомобиля – лишь малюсенький «Ниссан».

Ее охватило горячее желание сбежать из города и спрятаться где-нибудь в деревне. Да хоть у злющей Капитолины! Света доила бы по утрам ее козу и ходила с ней гулять.

Только надо обязательно взять с собой оружие. Вдруг он найдет ее и там? Ей нужно будет защищаться.

«Буду вести прицельный огонь», – услужливо подкинула выражение память.

«Прикрываясь козой», – саркастически дополнил здравый смысл.

Кот мякнул с подоконника, напоминая о себе.

– Никуда я не уеду, – сказала Света и поднялась. – Куда я без тебя, дуралей?

Она подошла к Тихону, и тот потянулся лобастой головой ей под руку. Света проутюжила полосатую спину ладонью от макушки до хвоста. Когда она его так гладила, кот ухитрялся каким-то образом вытянуться в длину, словно дождевой червяк. Света все вела и вела по нему, а кот все не кончался и не кончался.

– Нам надо самим найти его, – неуверенно сказала она. Кот повернул к ней голову и зажмурился. – По-другому никак не получится.

Раздался телефонный звонок. Света вздрогнула и посмотрела на трубку со страхом. Это не Дрозд – у него уже приближается время концерта. Клиенты на этот номер ей не звонят: все знают, что она предпочитает общаться по электронной почте. А для звонка из журнала слишком поздно.

Телефон все играл и играл Моцарта.

Нет, глупости! Зачем убийце звонить ей? Только в фильмах преступник таким образом пугает жертву. И после этого та обязательно спускается в самый темный подвал или лезет на чердак, где по случайному стечению обстоятельств одна за другой погибли три ее тетушки, собачка соседа и электрик.

«Возьми трубку. Возьми».

Но Света стояла, вцепившись в загривок кота, и смотрела на телефон затравленными глазами.

Наконец Тихону надоело. Он вывернулся из-под ее руки и повелительно мяукнул. А потом еще раз, и еще.

Света схватила телефон, нажала кнопку и совершенно чужим голосом сказала:

– Алло! Кто на проводе?

В трубке помолчали, затем спросили:

– Удавленник, что ли?

– Почему удавленник? – к Свете от изумления вернулся нормальный голос.

– А кто еще на проводе может быть? Ну если только ласточки.

– Константин Мстиславович, это вы?

С перепугу ей даже удалось с первого раза выговорить имя-отчество следователя, не запутавшись в согласных.

– Я, Светлана Валерьевна. А вы, значит, в хорошем настроении?

– Я? – поразилась Света, пять минут назад собиравшаяся отстреливаться от убийцы или, на крайний случай, отмахиваться козой. – С чего вы взяли?

– Ну, шутки шутите. Загадки загадываете.

На миг Свету охватило опасение, что следователь свихнулся. Не хватало ей в придачу к убийце душевнобольного сыщика…

– Какие загадки? – мягко уточнила она.

– Ну, кто на проводе…

Света помолчала, а затем удрученно сказала:

– Константин Мстиславович, мы ведь с вами почти ровесники.