Текст книги "Везет как рыжей"

Автор книги: Елена Логунова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Там стояла прекрасная парковая скамейка на витых чугунных ногах.

– И-эх! – крякнув, Вован приподнял один край скамьи, рывком сдернул ее с места и медленно поволок за угол, оставляя на рыхлой земле газона две глубокие борозды.

На титанический труд ушло около получаса времени. Подтащив тяжелую скамью к фасаду дома справа от нужного балкона, Вован взгромоздил ее на попа и прислонил к стене чугунными ногами наружу. Потряс конструкцию, проверяя ее на прочность, потом сбоку, чтобы не обрушить сооружение на себя, шаркая ногами по потрескавшимся блокам фундамента, забрался на верхние ножки скамьи и оттуда легко дотянулся до застекленной балконной рамы. Пятисантиметровый выступ под ней дал неверную, но все же опору дрожащим от напряжения рукам Вована. Косо растянувшись между балконом и вздыбленной скамьей, он оттолкнулся ногами, по инерции откачнулся влево, едва успел по-обезьяньи перехватить руки, огибая угол балкона, и повис прямо под открытым окном. Под ногами у него была пустота, но это не пугало, потому что в случае неудачи он упал бы в чей-то любовно ухоженный огород. Обливаясь потом и проклиная отросший за последние годы животик, Вован криво подтянулся на руках и перевалился на балкон, зацепив ногой бельевую веревку и сорвав с нее какие-то сырые тряпки. С треском пистолетных выстрелов отлетели прищепки. Вован вздрогнул, втянул голову в плечи. В темной комнате послышался шорох.

– Киса? – хриплым шепотом позвал Вован, машинально снимая с себя влажное тряпье.

– Киса? – зловещим басом повторило эхо. – Это кто тебе тут Киса? Ах ты, паскудник!

Крупная тень метнулась из глубины комнаты, внезапно озарившейся ярким электрическим светом, и обомлевший Вован узрел на переднем плане жилистого мужика в семейных трусах, а на заднем – разворошенную постель с высовывающейся из-под одеяла растрепанной женской головой.

– Пардон, – вякнул Вован, попятившись.

– Ха, пардон! – передразнил его мужик, подступая ближе. – Галантный, блин, хахаль у тебя нынче, Зойка!

– Пардон, – тупо повторил Вован, снимая с уха кружевные трусики. – Ошибся, извините…

Он уже понял, что в очередной раз прорвался в параллельный мир, где в данный момент квартира номер шесть отнюдь не пустовала. Простая мысль о том, что он элементарно ошибся, даже не пришла ему в голову.

– Счас я тебя извиню, – почти ласково сказал хозяин квартиры. – Счас я тебя так извиню…

– Паша, не надо! – пискнула женщина в постели.

– Не надо, я сам! – попросил и Вован, перегибаясь через балкон.

Сильный толчок в спину и чуть пониже катапультировал его в темноту. В лицо Вовану пахнуло свежим ночным ветром, и через мгновение он взрыл подбородком, пузом и растопыренными ладонями жирный чернозем на морковной грядке. Секундой позже рядом с ним тяжело приземлилась полуведерная эмалированная кастрюля.

– Ухожу, ухожу! – пробормотал Вован, сплюнув набившуюся в рот молодую зеленую ботву.

Он поднялся на четвереньки и прислушался: в квартире на втором этаже раздавались крики и билась посуда. Визгливый женский голос истошно призывал милицию.

– Опять в четвертой Пархоменки дерутся, – неодобрительно проворчала разбуженная баба Вера из второй квартиры, с кряхтением поднимаясь с постели. – Спи, милай, спи!

Она ласково погладила по плечу заворочавшегося внука Веньку, в слабом свете ночника заглянула в эмалированный горшок, одобрительно хмыкнула, прошаркала к окну и по деревенской привычке опорожнила ночную вазу прямо на грядку со словами:

– Морква крепче будет!

Облитый нечистотами Вован зажмурился, принюхался, утерся, беспомощно выматерился и, оскальзываясь в грязи, выбрался на асфальт. Тихие старые дворики были безлюдны, дорога – темна и пустынна, вдалеке светились редкие огоньки в окнах многоэтажек спального микрорайона, до начала работы общественного транспорта оставалось около двух часов.

– Выхожу один я на дорогу, – грустно запел Вован, топая по обочине. – Ночь темна, кремнистый путь блестит…

Милицейская машина догнала его в сотне метров от конечной остановки трамвая.

Напрягая слух, Сашок сидел в коробке, по его ощущениям, бесконечно долго. Руки и ноги у него мучительно затекли, шея болела, в пояснице стреляло, а голова гудела после многочасовой, как показалось пленнику, поездки в багажнике, под ударами тяжелой крышки. Наконец уверившись, что негритянские бандиты оставили его в покое, Сашок опасливо разогнулся, пробился сквозь картон и ничего не увидел в кромешной тьме.

– Э-э… м-м-м? – неизвестно кого позвал он сквозь пластырь.

Мычание его прозвучало гулко, из чего Сашок логически заключил, что помещение, в котором он находится, довольно велико и не загромождено предметами. Сашок энергично задвигал локтями, стремясь избавиться от пут, и, к собственному удивлению, освободился без особого труда. Первым делом он сорвал липкую повязку со рта и выругался, потом развязал ноги, прислушался: по-прежнему было тихо.

Вытянув вперед руки, он осторожно сделал несколько шагов во тьму и вскоре уперся в шершавую кирпичную стену. Ощупывая ее, медленно пошел вправо, миновал угол и вскоре добрался до грубой деревянной двери. Сашок опасливо толкнул ее – безрезультатно. Он слепо нашарил металлическую ручку, повернул ее, нажал – и дверь подалась. Сашок вышел в освещенный коридор, зажмурился, споткнулся о какое-то препятствие на полу, растянулся во весь рост, ушиб колено и застонал от боли. Потом поднял голову, огляделся и снова застонал – на этот раз от обиды и унижения: в светлом дверном проеме перед ним виднелся знакомый бильярдный стол.

– Дом, милый дом, – болезненно сморщившись, с издевкой в голосе пробормотал Сашок.

Остаток ночи он скоротал за бутылкой водки в гордом и отвратительном одиночестве. Составить ему компанию было некому, потому что любитель бильярда Колян исчез, загадочным образом пройдя сквозь двери, из которых только одна была выбита, а все прочие по-прежнему заперты.

Утро закономерно застало Сашка в плохом настроении и еще более плохом самочувствии. После вчерашнего болела голова, тряслись руки, а во рту даже после чистки зубов сохранялся противный металлический привкус. Жизнь казалась совершенно безрадостной.

Взбодрившись лошадиной дозой кофеина, Сашок привел себя в божеский вид и собрался ехать в офис: если не приглядеть за работой подчиненных, то хотя бы сорвать на ком-нибудь плохое настроение.

Он спустился в подземный гараж, и сразу же на глаза ему попалась злополучная картонная коробка. Сашок злобно пнул гофротару и помрачнел пуще прежнего: неприятные события вчерашнего вечера отнюдь не забылись, а ответы на многочисленные вопросы так и не нашлись. Особое недоумение у Сашка вызывало неспровоцированное нападение на него чернокожих амбалов. Какие негры, в самом деле, в наших-то широтах?

Сашок распахнул гаражные ворота, выгнал машину на площадку перед домом и, не глуша движок, вернулся, чтобы закрыть гараж.

– Закурить не найдется? – раздался у него над ухом ломающийся юношеский голос.

Сашок вздрогнул, обернулся и испугался пуще прежнего: на него внимательно смотрел кучерявый негритянский подросток.

– Н-не курю, – машинально отозвался Сашок, озираясь в опасении увидеть поблизости более крупных и агрессивных представителей одной с пацаненком африканской расы.

– Понятно, – так же пристально глядя ему в глаза, с какой-то особенной значительностью произнес негритенок.

Стараясь не поворачиваться к нему спиной, Сашок подергал гаражную дверь, чтобы убедиться в том, что запер ее, потом попятился, сел в машину, поспешно захлопнул дверцу и рванул с места, как на гонках.

– Господи, во что же я вляпался? – прошептал он, на скорости судорожно выкручивая руль с риском не войти в поворот.

Зловеще усмехнувшись, Ваня Сиротенко проводил взглядом удаляющуюся машину и достал из кармана карандаш и блокнот, чтобы срисовать особняк и составить план местности. Так, на всякий случай.

– Филимонов, – мимоходом заглянув в кабинет к капитану, сказал начальник отдела. – Ты, я вижу, дурью маешься? Ладно, тогда у меня для тебя заданьице найдется.

Филимонов поспешно трансформировал просторный зевок в страдальческий вздох.

До появления начальства капитан сидел за рабочим столом, лениво почесывая телефонной трубкой между лопатками. С широко раскрытым ртом и горлом, туго перехваченным собственным локтем, он здорово смахивал на удавленника, равно как и на оболтуса и бездельника, но на самом деле честно пытался думать о работе. А именно о том, есть ли какое-нибудь рациональное зерно в домыслах повернутого на поимке шпионов Лизкиного братца. По всему выходило, что Ванькины подозрения – полная бредятина, хотя чем черт не шутит…

– Вот тебе телефончик, а вот тебе адресочек, – сказал начальник, положив на филимоновский стол вырванный из блокнота исписанный листок. – С этого номерочка кто-то, живущий по этому адресу, стукнул нам об афере с экзотическим животным. Бес его знает, о каком зверье речь, заявитель, судя по голосу, старикан допотопный, не исключен коктейль из склероза с маразмом, но, сам понимаешь, сигнал поступил – нужно проверить. Дедуся наплел какую-то чушь, дежурный толком не вник, хорошо хоть отследил звонок, так что смогли определить и номер аппарата, и его координаты. Тип этот, правда, другой адресок назвал, на Гагарина, вроде именно там живут аферисты, которые вытворяют какие-то непотребства с экзотической живностью. А заявитель этот смутный в Липках проживает. Хочешь, с него начни, хочешь, сразу с животноводов этих. На твое усмотрение.

– Так мы же не занимаемся животными, – попытался возразить капитан. – Есть же специальный отдел…

– Специальный сегодня в разгоне, – ухмыльнувшись, сообщил начальник. – Ты что, не в курсе? На таможне задержали партию нелегальных крокодильчиков! В океанариум их без справок о здоровье не берут, зоопарк на ремонте, цирк уехал, так что ребята разобрали аллигаторов по домам и сидят с ними, нянчатся. Еще и получили в кассе суточные – по полтиннику на рыло для посильного прокорма рептилий! Ладно, все, разбирайся, мне с тобой некогда!

Дверь закрылась. Капитан опустил глаза, поискал на основательно заваленном макулатурой столе оставленную начальником бумажку, сразу не нашел и с укором посмотрел на издевательский рукописный плакатик, пристроенный кем-то из коллег над его рабочим местом: «Чистый стол – признак скудного ума!» Оказалось, что клетчатая бумажка с адресами и телефоном спорхнула на пол. Филимонов поднял ее, набрал номер – благо все еще держал в руке телефонную трубку, послушал короткие гудки, свидетельствующие о том, что линия занята, положил трубку на рычаг, встал из-за стола и с хрустом потянулся.

Ладно, в самом-то деле, отчего бы не прогуляться? Погода прекрасная, лето на дворе, спрашивается, зачем, как приклеенному, сидеть в пыльном кабинете, пока другие вдали от начальственных глаз на просторе собственных квартир тетешкаются с крокодильцами? Итак, куда податься – в загазованный центр, на улицу Гагарина или в милые сердцу Липки?

Филимонов раздумывал недолго. В Липках у него проживала старушка мама, к которой капитан заглядывал нечасто. А тут такая оказия! И с делом можно разобраться, и маму проведать, и домашнего супчику похлебать – как раз время обеденное!

Капитан запомнил адрес бестолкового заявителя, сунул сложенную бумажку в карман и, насвистывая, вышел из кабинета.

Нужный дом оказался пятиэтажной «хрущобой» в тихом зеленом дворике в Липках. Филимонов поднялся на второй этаж, остановился у двери с номером 27 и внимательно ее рассмотрел.

Дверь была аккуратненькая, обитая красным дерматином с медными кнопками. Кнопки весело блестели, светло сиял прозрачный «глазок», пуговка звонка, желтая на белом, как миниатюрная яичница-глазунья, словно подмигивала капитану. Филимонов позвонил, склонил голову набок и прислушался: за дверью послышались тихие шаги. Капитан позвонил еще раз, и солнечный лучик в «глазке» закрыла тень, но дверь оставалась закрытой.

– Понятненько, – вполголоса пробормотал капитан, доставая из кармана потертое на углах и сгибе служебное удостоверение, чтобы закрыть им «глазок» со своей стороны.

Ситуация уравновесилась и некоторое время не менялась, потом с той стороны двери раздался звон цепочки, лязг щеколды, двойной щелчок замка, бряканье крючка. Наконец дверь открылась, и на пороге появился благообразный аккуратненький старичок в спортивном костюме с надписью «Адидас» поперек хилой груди.

– Вызывали? – Опустив приветствие, капитан Филимонов бесцеремонно шагнул в прихожую. Эту породу тихих аккуратненьких старичков он знал хорошо, их хлебом не корми, дай настучать на ближнего!

– Простите, мон шер, я что-то не понимаю, – растерянно проблеял Никанор Иванович.

– Ля капитан Филимонов, мон шер, – поправил незваный гость. – Ну, вызывали же? С вашего телефона нам звонили, что-то там неладное с экзотическими животными. И где животные-то?

– Животные? Какие животные? – Никанор Иванович широко развел руки в стороны, словно готовясь к выполнению утренней гимнастики. – Простите великодушно, боюсь, тут ошибочка вышла!

Опытным глазом Филимонов бегло осмотрел единственную комнату – аккуратненькую, с интерьером в стиле минимализма-примитивизма, заглянул в аккуратненькую кухню, потом в аккуратненький санузел. Всюду было чистенько и довольно пустенько, никакими животными не пахло, ни в прямом, ни в переносном смысле. Капитан остановился посреди крошечного (вполне аккуратненького) коридорчика, поднял руку и побарабанил по закрытым аккуратненькими дверцами антресолям, единственному месту, где можно было бы при желании спрятать хоть какое-нибудь экзотическое животное – не особенно крупное, не больше юного крокодильчика.

– Что у вас там? – спросил он у старичка, следящего за перемещениями гостя с плохо скрытым беспокойством.

– Ничего, – поспешно ответил Никанор Иванович. – Всякий хлам, домашний скарб. Эти, как их… банки!

– А в банках деньги? – тупо пошутил Филимонов.

Галочкин побледнел и схватился за сердце.

– Эй, отец, ты чего?! Тебе что, плохо? – забеспокоился незлой по натуре капитан, враз по-простецки переходя на «ты». – Сердце, что ли? Тьфу ты черт! Валидол у тебя есть? Или нитроглицерин? Подать? Ну, где у тебя лекарства?

Никанор Иванович слабо взмахнул рукой, отказываясь от помощи, но Филимонов истолковал этот жест по-своему:

– Наверху аптечка, да? Ну, ты нашел где спрятать! Ладно, я сейчас достану, – рослый капитан встал на цыпочки и подергал плотно закрытые дверцы антресолей. – Ты погоди, батя, не суетись, постой спокойно, тут заклинило, но я сейчас открою, не сомневайся!

Не сомневающийся в том, что бесцеремонный незваный гость сейчас обнаружит на антресолях его сокровище, Галочкин закрыл глаза и несуетно сполз по стеночке на пол. Капитан оставил в покое антресоли, перепрыгнул через старичка, сбегал в кухню за водой и щедро полил ею благородные седины Никанора Ивановича.

– Извините, милый друг, – слабым голосом сказал Галочкин, приходя в себя. Приоткрыв один глаз, он проверил целостность антресольных дверок. – Ваш визит меня взволновал… Видите ли, я человек тихий, мирный, с силовыми структурами никогда не пересекался…

«Ага, рассказывай!» – подумал про себя многоопытный капитан Филимонов, но вслух произнес совсем другое:

– Ну и зачем же так переживать? Не вы звонили, ну и ладно! Ошибки – они и у нас бывают…

Старичок задышал ровнее.

– Если вам нечего мне рассказать – я, пожалуй, пойду к себе, – сообщил Филимонов, которому не терпелось перебежать на соседнюю улочку к маме и отобедать чем бог послал. – А вы бы «неотложку» вызвали, а? А не то просто валерианочкой остограмьтесь и на диванчик прилягте, отдохните. Да не вставайте пока, разве что на горшок… Что, опять?!

При слове «горшок» чувствительный пенсионер Галочкин отчего-то снова побледнел и обморочно обмяк. Почесав в затылке, разведя руками и тихо выматерившись, сбитый с толку капитан поудобнее устроил нервного дедушку на диване, вышел из квартиры и прикрыл, но не захлопнул дверь. Потом позвонил соседям, убедительно попросил опасливо выглянувшую в щелочку пожилую особу с бульдожьими щеками и таким же взглядом присмотреть за поплохевшим старичком и удалился восвояси с чувством исполненного долга.

Рабочий момент не затянулся, и у Филимонова осталось довольно времени, чтобы забежать в кондитерскую, купить тортик и порадовать неожиданным визитом маму. Порубав супчику с лапшой и яишенки с помидорами, по возвращении в Контору капитан доложил начальнику, что мифическая афера с экзотическим животным не стоит выеденного крокодильего яйца, сел за компьютер и до конца дня самозабвенно рубился по локальной сети с коллегой из архивного отдела в новую «стрелялку», разработанную явным эгоистом-ксенофобом. Задачей игрока было единоличное отражение пангалактической экспансии злобных негуманоидных сапиенсов.

Утром я умчалась на работу, Ирка любезно подвезла меня на студию и поехала дальше по своим торговым делам: Моржик вот-вот должен был стартовать из Москвы с фурой голландских цветущих растений, так что у Ирки назревала страдная пора.

Коляна, у которого был выходной, подруга, пользуясь случаем, заперла в своем доме, едва ли не приковав к компьютеру: он давно уже обещал накопать для нее в сети материалы для контрольных и курсовой, да все времени не находил. Неугомонная Ирка заочно получала второе высшее образование, на сей раз экономическое.

Рабочий день прошел тихо, мирно, даже скучно: ни покушений тебе, ни похищений.

Вечером мы встретились за ужином, предоставленным Иркой, по пути домой совершившей набег на ближайшую пиццерию. У Коляна, весь день остававшегося без присмотра и стрескавшего скуки ради литровую банку меда, побаливал живот, но на пиццу он налег как здоровый, предложив считать ее лекарством от больного живота.

– Достаточно всего одной таблетки! – объявил он, придвигая к себе аппетитную круглую пиццу.

Ирка занесла над блюдом нож и остановилась в нерешительности, что-то прикидывая:

– На четыре части резать или на восемь?

– Режь на четыре, – доверительно сказал ей Колян. – Восемь мне не съесть!

Мы с Иркой переглянулись.

– Вообще-то я две пиццы привезла. Эта с ветчиной и грибами, а есть еще с яблоками, крабовыми палочками и кальмарами, – предупредила Ирка. – Вторую сразу разогреть или потом?

– Сразу, – уверенно ответила я. – Хотя погоди-ка… Колюха, а ты заработал усиленное питание? Рефераты Иркины готовы или как?

– Угу, – не прерывая питательного процесса, кивнул Колян. – Докладываю: во-первых, готова контрольная работа по финансовому праву – пакет документов предприятия по разведению ежей «Красный ежевод»…

– Красный – кто? – ахнула Ирка.

– «Красный ежевод». Между прочим, очень прибыльная получилась звероферма, разводит ежей на экспорт, в Штаты.

– Я, конечно, не специалист, – заметила я, ловко выдергивая из-под руки мужа предпоследний кусок пиццы с ветчиной. – Не экономист и не животновод, но, ради бога, объясни, зачем кому-то экспортировать в Штаты ежей?

– Чтобы держать в ежовых рукавицах страны «третьего мира», – не задумываясь отбарабанил Колян – Не перебивай меня, я еще не закончил. Во-вторых, готова контрольная работа со звучным названием «Бизнес-план поставки рогов и копыт коровьих в Ханты-Мансийский автономный округ».

Ирка поперхнулась пиццей.

– Будь здорова, – Колян похлопал ее по спине. – И, наконец, почти закончена курсовая по экономическому статистическому анализу работы предприятия «Хомяк-инвест».

Я бросила недоеденный пирог, чтобы двумя руками постучать по лопаткам задыхающейся Ирки.

– Понимаете, у них в балансе была такая статья – «Животные на откорме», – продолжал старательно откармливающийся пиццей Колян. – Под ней значилась весьма приличная сумма. Вот я и решил – а почему бы не поставить на откорм хомяков? Они крайне неприхотливы в еде, не нуждаются в особо комфортных условиях содержания, притом замечательно плодятся и размножаются. По-моему, очень выгодные звери! Могут давать мясо и мех.

– Ага, и молоко, – хмыкнула я. – Млекопитающие ведь?

Ирка, откашлявшись, вытерла слезы с глаз.

– Коленька, скажи, почему у тебя сегодня одно зверье на уме?

Колян обиделся.

– Интересно, а что, по-твоему, у меня должно быть на уме? Насекомые? Оставили меня на целый день в кошачье-собачьей компании, я думал, сам к вечеру замяучу!

– Хорошая Кыся, – успокаивающе сказала я.

Ирка хрюкнула.

– Между прочим, – оживился Колян, – мне и в Интернете сегодня на живность везло. Представляете, наткнулся на прелюбопытнейший сайт «Кэтс ар фром Марс ком».

– Это еще что за зверь? – спросила Ирка.

– «Кошки родом с Марса». Очень забавный американский сайт, там доходчиво и всесторонне аргументируется инопланетная природа кошек. Например, есть фотографии, запечатлевшие левитирующих кошек и котов, производящих самозапуск на орбиту…

– Посредством мобилизующего пинка хозяина? – предположила я.

– Не знаю, в кадре был только летящий кот, – пожал плечами Колян. Он промокнул губы салфеткой и огляделся. – Впрочем, после ужина мы можем проверить эту гипотезу. А что? Кот у нас есть, погода летная… Хотя, конечно, редкий кот долетит до середины стратосферы…

– Нет уж, запуск Тохи на орбиту произведете как-нибудь в следующий раз, – не согласилась Ирка. – У меня работы много, нужно расценочки просчитать, а вы после ужина возвращаетесь к себе. Я вас, так и быть, отвезу.

– Ты нас выгоняешь? – огорчилась я.

– Ага, – подтвердила Ирка, демонстративно переворачивая и тряся пустую коробку из-под пиццы. – Угадай, почему?

– Ну, если больше ничего не осталось, – сказал смышленый Колян, поднимаясь из-за стола. – Пожалуй, мы пойдем!

Ирка выполнила обещание, отвезла нас домой на машине, но подниматься с нами не стала: по ней было видно, что она спешит вернуться к себе и слиться в экстазе с калькулятором.

Со двора за нами увязались дети, полдюжины мелких пацанят. Подойдя к своей двери, мы с Коляном потеснились, давая мелюзге проход наверх, но дети сгруппировались за нашими спинами, азартно сопя и шушукаясь. Колян открыл дверь и щелкнул выключателем в прихожей, и я вытряхнула на коврик закутанного в потрепанное пончо Тоху. Детвора на лестничной площадке дружно ахнула, Тоха испуганно распахнул глаза, вернулся к двери, дернул хвостом и на полусогнутых ринулся в сумрак кухни.

– Скажите, пожалуйста, ваша кошка говорящая? – вежливо спросил мальчик лет шести.

Я споткнулась на пороге.

– Вполне говорящая, – как ни в чем не бывало бодро ответил Колян. – Идет, знаете ли, направо – песнь заводит, налево – сказку говорит… Но в основном на родном языке, то есть по-персидски. И только когда хочет кушать.

– А можно попросить ее что-нибудь сказать? – спросил вежливый мальчик.

– Тоха, есть хочешь? – Колян обернулся к коту.

Ну, на этот вопрос Тоха всегда отвечает одинаково:

– Мяу!

– Слышали? Он сказал «мяусо!» – перевел Колян. – А еще он знает слова «маусло», «маулоко» и «мало». Последнее слово в его лексиконе особенно востребованно…

– И не стыдно тебе маленьких обманывать? – вполголоса укоризненно спросила я, разуваясь.

Колян светски расшаркался с малышней и закрыл дверь.

– Я не обманываю, я развиваю их воображение. Заметь, они сами решили, что кот с такой внешностью не может быть не говорящим.

Я посмотрела на Тоху, походившего в этот момент на крупную полярную сову: сидя на полу, он ворочал круглой белой головой, переводя немигающий взгляд с меня на Коляна.

– Слушает, паршивец, – заметила я.

Признаться, я считаю кошек умнейшими животными. Ну, может, не все они таковы, но мой кот понимает все, что ему говорят! Конечно, мы не адресуем Тохе пространных монологов, изобилующих сложными словами, но на фразы типа «Тоша, иди сюда!», «Тоша, кушать!», «Тоха, слезь со стола!» и даже «Тушкан, свинтус такой, отдай подушку!» он реагирует адекватно. Прятаться от ненавистного пылесоса начинает, едва я озвучиваю риторический вопрос «А не сделать ли уборку?», и удаляется из комнаты, едва кто-нибудь протягивает руку за баллончиком с распылителем – неважно, дезодорант это или лак для волос.

– Знаешь, я думаю, если бы Тоха хотел, он бы разговаривал, – продолжал между тем Колян, присев на корточки, чтобы погладить кота. – Как в том бородатом анекдоте про младенца, помнишь? Когда ребенок много лет молчал, а потом вдруг заявляет: «А манная каша-то нынче с комками!» Его спрашивают, почему же он раньше не разговаривал, а он: «А раньше все было нормально!»

– Может, он и говорит по-своему, по-кошачьи, – согласилась я. – Только мы этого языка не понимаем. А он не умеет по-нашему, потому что кошачий речевой аппарат к звукам человеческой речи не приспособлен. Хотя какие-то слова, ты прав, кот мог бы произносить – ну, «мама», «мясо»… Такие, максимально приближенные к мяуканью.

– Ме-е, – согласно сказал внимательно слушающий кот.

– Ух ты! «Ме-е» – это уже козлиное слово! – восхитился Колян. – Тоха, да ты у нас полиглот!

– Мяу! – поправив произношение, требовательно сказал говорящий кот.

– Есть хочет, – перевел Колян. – Кыся, в чем дело? Кот тебе простым кошачьим языком сказал, что он голоден. Я, кстати, тоже.

– А пицца? – возмутилась я.

– А это не еда была, а лекарство! – отбрил Колян. – От больного живота! А теперь у меня с животом все в порядке, поэтому очень хочется кушать! Так что давай корми!

– Слушаюсь и повинуюсь! – Зная, что спорить с голодным мужчиной вредно во всех отношениях, я послушно проследовала к холодильнику, открыла его и с интересом изучила заснеженное нутро морозилки.

Тоха, заинтересованно сопя, тоже сунулся мимо моих коленок в распахнутый холодильник, не увидел на своем уровне ничего съедобного и начал негодующе орать.

– Знаешь, мы забыли купить еды, – оттолкнув кота, сообщила я Коляну.

– Опять? – с укором отозвался муж.

Подумав, я снова открыла морозилку:

– В скотомогильнике большой запас куриных костей. Могу из них суп сварить. Будете?

– Давай! – отозвался Колян из глубины комнаты.

Кое-как я вырвала из слежавшегося сугроба в морозилке пакет со страшноватенькими неликвидами, оставшимися после обрезки с окорочков мяса на куриные котлетки, утрамбовала кости в кастрюльку, залила водой и поставила на огонь. Насупленный Тоха забрался на табурет, обвил лапы пушистым хвостом и приготовился терпеливо ждать. Коляна не было видно, но из комнаты доносились звуки непонятной возни.

– Ты что там делаешь? – повысив голос, спросила я.

Бух! Что-то мягко упало на пол, звякнул металл, и через минуту в кухню пришлепал довольный Колян. В одной руке у него были ножницы, в другой – изображение Тохи, аккуратно вырезанное из фотографического снимка размером девять на двенадцать.

– Это еще зачем? – поинтересовалась я.

– «Кэтс ар фром Марс», – напомнил Колян.

Я поняла. На стене в кухне у нас висит большой цветной плакат из числа присланных Коляну в результате компьютерной дружбы народов: мой любознательный супруг между делом активно общается со специалистами пары лабораторий Национального космического агентства США и Джонсоновского космического центра. Так, не корысти ради, а только из давнего, детского еще интереса к проблемам космонавтики. Польщенные вниманием американцы заваливают нас дискетами со схемами движения исследовательских космических аппаратов, недублированными научно-популярными видеофильмами вроде «Путешествия в „черную дыру“ и цветными плакатами на заданную тему. Таких плакатов в нашем доме столько, что хватило бы оклеить пару стен. Колян, кстати, уже не раз порывался это сделать, но я решительно ограничила его порыв, санкционировав появление всего одного постера – в кухне, поверх обширного неистребимого пятна на обоях.

На плакате, выдержанном в подходящей к интерьеру коричнево-синей гамме, изображена легендарная красная планета. Вертикальная черта делит шар на цветущий Марс прошлого и безжизненный Марс настоящего. На заднем плане скромно маячит Земля, а в нижних углах плаката гордо реют американские исследовательские аппараты «Марс климат орбитер» и «Марс полар лендер» – на деле не оставившие особого следа в истории, ибо оба бесследно сгинули вскоре после запуска. Подозреваю, что их сбили марсиане.

– Ну, как тебе? – Колян аккуратно прилепил кошачью голову к корпусу «Полар лендер» и отступил, чтобы полюбоваться делом своих рук.

– Композиционно – неплохо, – согласилась я. – А по существу – полная ерунда получается: объясни мне, почему это у тебя кот высунулся в открытый космос без скафандра?

Динь-дон! В дверь позвонили. Оставив меня дожидаться ответа, Колян и кот наперегонки ринулись в прихожую.

– Коля, если это какие-нибудь незваные гости, без запасов провианта не впускай! – на всякий случай предупредила я.

– Ага, не пущу! Стой, кто идет?! – весело завопил Колян, вопреки инструкции, настежь распахивая входную дверь. – Ой!

– По-здрав-ля-ем! – хором закричала притаившаяся на лестничной площадке толпа.

С громким хлопком полетела в потолок пробка от шампанского, винные брызги заляпали обои в прихожей. Тоха тут же упал на живот и по-пластунски скользнул под кухонный диван. За ним мимо застывшего на месте Коляна с криком «У-ти, масенький!» в квартиру ворвалась незнакомая толстая баба в богатой шубе, следом другая – с веником белых гвоздик наперевес. Нискорослый лысоватый малый нетерпеливо подпрыгивал в прихожей, норовя обнять Коляна, но выше талии не дотягивался, а стоящий столбом Колян не делал попыток ему помочь. Баба с белыми цветами уже была в кухне, мне пришлось отбиваться и от нее, и от лезущих в лицо вонючих гвоздик, а в дверь продолжали ломиться другие чудаки: тощий парень с расписным жостовским подносиком, уставленным бокалами с пенящимся вином, какие-то маленькие девочки в кружевах и с бантами, похожими на капустные кочаны, очкастый мальчик с лаконичным и загадочным транспарантом «Да здравствует!», ушлый корреспондент газеты «Живем!» Гена Конопкин – наконец-то хоть одно знакомое лицо! – с фотокамерой и раскрытым блокнотом, за ним деловитая худощавая дама с плетеной корзиной, в которой восседала на редкость хладнокровная пушистая кошка, еще какие-то посторонние личности. Последним в дверь протиснулся неброско одетый серьезный мужчина, выделяющийся в этой безумной толпе не только серьезностью, но и редким для наших широт шоколадным цветом кожи.

– Граждане, остановитесь, вы ошиблись дверью! – как от ос, отмахиваясь от преследующих меня белых гвоздик, заорала я, перекрикивая общий шум. – Свадьба не здесь!

– Будет и свадьба, будет! – с радостной готовностью откликнулась дама с корзиной, высоко поднимая под мышки индифферентную персидскую кошку, оказавшуюся здоровенной, как белый медвежонок. – У вас жених, а у нас невеста! Горько!

– Горько! – с преувеличенным восторгом завопила уже изрядно поддатая баба в дорогой шубе, падая плашмя на пол и запуская обе руки под диван, скрывший Тоху. Пушистые меха вольготно раскинулись по нестерильному линолеуму кухни.