Текст книги "Везет как рыжей"

Автор книги: Елена Логунова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Тоха! Едем к Томке! – сообщила я коту.

– Не ори, – поморщилась Ирка. – Пусть это будет наша военная тайна. Быстренько собери вещи, свет не зажигай, запри дверь и потихоньку выходи во двор. Я подожду в машине.

– Может, на всякий случай оставить Коляну записку? – Я судорожно металась по комнате, как попало запихивая в сумку одежду и поминутно наталкиваясь на вездесущего кота.

Ирка задумалась.

– Можно, – решила она. – Только не простую, а зашифрованную, чтобы посторонние не смогли понять. Типа «Юстас – Алексу».

Пожав плечами, я нашла листок бумаги и карандаш и быстро написала: «Коля, мы с малышом ушли к тете Ире».

– И к дяде Тому, – подсказала Ирка, заглядывающая в записку поверх моего плеча.

«И к дяде Тому», – послушно приписала я.

– Как ты думаешь, Колян сообразит, что «малыш» – это Тоха?

– Мельче кота у вас только тараканы, – заметила подруга, вынося за порог сумку с моими вещами.

– Не придумывай, пожалуйста, нет у нас никаких тараканов, – обиделась я. – Старых Тоха всех переловил, а новые уже и не заводятся, им у нас кормиться нечем.

– Вот именно, что нечем! – раздраженно обронила Ирка, топчась на пороге. – Есть хочется страшно! Вы мне тут ужин обещали, а сами опять какое-то шоу устроили…

Виновато вздохнув, я изловила кота, закатала его в пончо, прижала сверток рукой к груди, как спеленатого младенца, закрыла входную дверь на ключ и пошла за подругой к машине.

Американский гражданин Джереми Смит аккуратно припарковал взятый напрокат автомобиль «Нива» под самыми окнами жилой трехэтажки, открыл лежащий на соседнем сиденье чемоданчик и осторожно достал из него аппарат для дистанционного прослушивания помещений.

Самую сложную и по-настоящему секретную часть прибора составлял миниатюрный транслятор-переводчик, разработанный группой засекреченных Пентагоном ученых.

Тончайший лазерный луч уперся в темное стекло нужной квартиры. Смит поправил наушники, отладил настройку, прислушался: ни звука. Никого нет дома, понял он. Джереми, правда, и не собирался подслушивать хозяев квартиры – нет, кое-кого другого.

С другой стороны, кто же будет открывать рот, оставшись в одиночестве? Сами с собой беседуют только шизофреники.

Подумав, Джереми сложил хитрый приборчик в чемоданчик, закрыл его на кодовый замок, и как раз в этот момент в окошко постучали.

– Слышь, Серега, клиенты обнаглели, прямо под окнами парковку устроили! – с намеком сказал напарнику сержант Тарасов, притормаживая у дома номер пять по улице Гагарина. – Часу не прошло, как ты тут «жигуля» подоил, и вот тебе еще «Нива»!

– Хлебное место, – согласился младший товарищ сержанта.

Не дожидаясь приказания, он вылез из патрульки. Тарасов одобрительно кивнул.

Вразвалочку, похлопывая полосатым жезлом по раскрытой ладони, Серега проследовал к припаркованному под окнами автомобилю, побарабанил жезлом в стекло, привычно затянул «Попрошу документики…», глянул на водителя и неподдельно удивился:

– Никак еще один Отелло?!

Смекнув, что он нарушил какие-то правила, темнокожий Джереми Смит виновато улыбнулся представителю власти и торопливо полез в карман за бумажником.

– Хлеб наш насущный даждь нам днесь, – одобрительно произнес Серега. – О! Баксы! Вэлкам ту Раша!

Весело насвистывая, он вернулся к патрульке, занял свое место, дисциплинированно передал купюру старшему и сказал:

– Слышь, Петро? Надо сюда почаще наведываться! Не знаю, в чем фишка, но тут явно какая-то негритянская тусовка!

Довольно урча мотором, патрулька неторопливо уплыла за угол. Минутой позже в том же направлении медленно отъехал автомобиль со Смитом за рулем. Джереми решил повторно засесть на подступах к дому через некоторое время – например, завтра.

Информация, поначалу бывшая совершенно секретной, расходилась, как бензиновое пятно по воде: теряя четкость и приобретая новые краски.

Первым из россиян о завидном кошачьем наследстве узнал Петруша Быков, которого просветили американские организаторы проекта. Люся Панчукова оказалась в числе причастных к тайне благодаря тому, что много лет возглавляла городской Клуб любителей кошек, в архивы которого поступил соответствующий запрос. Александр Акимович Чернобрюх в пору приобретения котенка Клавдия являлся законным мужем Елены Логуновой, и в талмудах заводчика, продавшего супругам котенка, остались его телефоны. Правда, адрес господин Чернобрюх давно сменил, но номер его служебного телефона не изменился, так что агенты, разыскивающие котенка, пообщались и с Сашком.

Одним из тех, кто узнал о существовании наследного кота еще в процессе его поисков, оказался и пенсионер Галочкин, купивший квартиру, в которой во времена покупки четвероногого друга проживала его хозяйка с супругом.

Благообразный старец Никанор Васильевич Галочкин славился на весь многоквартирный дом беспримерной аккуратностью и отменной вежливостью. Соседки по этажу и заклятые подруги, одинокие пенсионерки Дарья Тимофеевна и Виктория Марковна, проживающие соответственно в приватизированных двух– и трехкомнатных квартирах справа и слева от Галочкина, отзывались о Никаноре Васильевиче в самых лестных выражениях, что было совершенно не характерно для заядлых сплетниц.

Всегда чистенький, опрятный Галочкин никогда никому не хамил, не перечил и не делал нравоучительных замечаний даже невоспитанному подростку Ваське с четвертого этажа, день напролет глушившему соседей музыкой в стиле хеви-метал.

Однако душка Галочкин был далеко не так мил и прост, как казался. Разыскивавшим кошачью хозяйку он ни слова не сказал о том, что располагает абсолютно достоверными сведениями о ее местонахождении: известно, что барышня работает на телевидении, ведет прямые эфиры, чего проще – позвонить на студию? А Никанор Васильевич приберег эту ценную информацию для личного пользования.

У пенсионера Галочкина было хобби. С раннего детства и до благополучной старости Никанор Васильевич очень любил извлекать из всего и всех материальную выгоду и старался делать это постоянно. Редкое сочетание экономности и предприимчивости позволило гражданину Галочкину к шестидесяти пяти годам сколотить капитал, о котором мог бы только мечтать средней руки банкир, проживающий в хоромах с джакузи на каждом этаже, одевающийся в Париже и раскатывающий на новом «Порше». Меж тем пенсионер тихо жил в скромной однокомнатной «хрущобе» с совмещенным санузлом, экономно покупал себе на оптовом рынке синтетические китайские носки и собственноручно стирал их в раковине простым хозяйственным мылом. Ничего общего с банкирами Никанор Васильевич иметь категорически не желал, в частности, он никогда не доверял ни одному банку своих денег, мудро храня их в своем собственном жилище в подходящих по размеру емкостях. В последние годы роль личного сейфа выполнял водруженный на антресоли нелепый глиняный горшок с ручками.

Более того, мудрости Галочкина хватило и на то, чтобы не доверять казначейским билетам, облигациям выигрышного займа и прочим гознаковским бумажкам, благодаря чему ни одна из случившихся на веку Никанора Васильевича денежных реформ, ни единый обвал рубля не нанесли ему финансового ущерба. В горшке на антресолях, постепенно умножаясь, лежали золотые кружочки николаевских червонцев, время от времени под большим секретом приобретаемые Галочкиным у знакомого нумизмата, официально работающего скромным школьным учителем истории.

Предприимчивость Никанора Васильевича обычно имела не вполне законный характер, но осталась не замеченной органами отчасти по причине его безупречной репутации, отчасти потому, что мил человек Галочкин умел не только маскироваться, но и заметать следы своих неблаговидных деяний, при необходимости очень ловко «переводя стрелки» на кого-нибудь другого старым проверенным способом, а именно анонимным телефонным звонком все в те же органы.

Соседки Дарья Тимофеевна и Виктория Марковна никогда бы в это не поверили, но любезнейший Никанор Васильевич был крайне обидчив и злопамятен. Получив от владельцев наследного кота категорический отказ на любезное предложение выкупить тотемное животное за весьма значительную (хотя и совершенно мизерную в сравнении с возможной прибылью) сумму, раздосадованный Галочкин поступил по широко известному принципу «ни себе, ни людям». После некоторого раздумья он позвонил в Контору, чтобы туманно, но значительно сообщить «о факте махинаций с экзотическим животным». Продиктовав невозмутимой личности на другом конце провода адрес кошачьей хозяйки, зловредный старичок потер руки и пошел к соседке Виктории Марковне пить чай с домашним тортом. Совесть его не мучила, и кусок бисквита с жирным кремом в горле не застрял.

– Ви есть придурок, Петруша, – безапелляционно заявил вернувшийся с дежурства у дома по улице Гагарина Смит Петру Петровичу Быкову.

По американской привычке он забросил ноги в блестящих ботинках на блестящий же полированный стол.

Петруша едва заметно поморщился, аккуратно вытянул из-под дорогого ботинка Смита прозрачную пластиковую папочку с бумагами, глянул на заглавное слово «Завещание», вздохнул и уныло уронил папочку на пол.

– Польный придурок, – добавил Смит, подхватывая папочку с ковролина и обвиняюще потрясая ею перед лицом Петруши.

– Говорите потише, пожалуйста, – досадливо попросил Петр Петрович, оглядываясь на тяжелую дубовую дверь кабинета.

Недостаточно хорошо вышколенная девица-секретарша могла войти без предупреждения. Объясняй ей потом, почему замдиректора вольно раскинулся в кресле своего начальника, пока тот понуро принимает от подчиненного нагоняй! Конечно, рабочий день уже давно закончился, можно развязать галстуки, но не до такой же степени!

– Говорили бы по-английски, – предложил Петруша Смиту. – И вам привычнее, и мне приятнее: никто не поймет.

– Кто поймет, – не согласился Смит. – Кто наверняка понял, что ви есть придурок. Фуй, как глюпо: задавляйть, похищайть! Или у вас нет долларз?

– Есть у меня доллары, – Петр Петрович вынул из кармана бумажник. – Вот, три сотни, собирался девчонкам аванс выдать.

– Девчонки будут ждать, – заявил Смит. – А вы будете делать покупка.

– А что еще покупать-то? – Петруша недоуменно огляделся: в кабинете директора американо-российского благотворительного фонда «Авось» было все необходимое для планирования грядущих гуманитарных акций: компьютер, удобная и стильная офисная мебель, кожаный мягкий «уголок», шкаф с одеждой и бар с напитками. Вот только еды в баре не было, о чем Петруша сейчас очень жалел: нервничая, он всегда хотел кушать.

– Как что? Конь в пальто! – почти без акцента произнес Смит. – Живой или мертвый!

– Мертвый-то он вам зачем? – поморщился Петр Петрович и пошарил в кармане, проверяя, не завалялось ли там что-нибудь съестное.

Смит спустил ноги со стола, вытянул указательный палец, приблизил его к лицу Петруши и погрозил:

– Вам знать не надо!

Петр Петрович тихо выругался в сторону. Со Смитом, конечно, ссориться нельзя, если бы не его ведомство, деньгами сумасшедшей американской тетки распоряжался бы не фонд «Авось», то есть лично Петруша Быков, а кто-нибудь другой. Наверняка в благословенной Америке нашелся бы не один нищий эмигрант из России, «жаждущий» помочь несчастным сородичам за счет чужого богатого дяди!

Когда Петру Петровичу предложили выполнить на его исторической родине, в России, деликатную миссию для одной из тех могущественных структур, к которым законопослушные американцы питают опасливое уважение, выбор у него был небольшой: либо он соглашается, либо ведомство мистера Смита прикрывает его частную лавочку и до конца жизни определяет Петруше карьеру посудомойщика в захолустной забегаловке. А Быков только-только нашел в Штатах свою экологическую нишу, небезуспешно занявшись международным усыновлением! Благотворительный фонд «Авось» покупал сироткам в российских детских домах одежду, игрушки, продукты питания, а кое-кому из детишек даже помогал обрести папу и маму за рубежом. Петруше очень нравилась эта работа: бездетные американские пары получали желанных деток, несчастные крошки – любящих родителей, сиротские приюты – финансовую поддержку, а сам Петруша – гонорары за посредничество и чувство глубокого морального удовлетворения. Благорасположение американских властей в этой ситуации следовало ценить, стало быть, ответить отказом на предложение мистера Смита и Компании Петруша никак не мог.

Разумеется, он согласился, более того: очень скоро извлек из сложившейся ситуации реальную выгоду. Кругленькая сумма, завещанная скоропостижно скончавшейся американской богачкой неизвестному русскому коту, поступила в распоряжение благотворительного фонда «Авось».

Правда, Петруша никак не рассчитывал, что кота-наследника действительно удастся найти. По условиям завещания зверь должен был быть прямым потомком любимого кота чокнутой бабы, а тот изволил вступить в законную, то есть документально подтвержденную заводчиком, связь с кошкой только однажды, в далеком тысяча девятьсот восьмидесятом году, и за два десятка лет четвероногие плоды этого союза расползлись по всему миру, в свою очередь продолжая размножаться. Петруше казалось, что количество претендентов на наследство должно быть просто астрономическим. Оказалось, нет: законных потомков было раз-два и обчелся!

Принимая предложение мистера Смита и деньги котолюбивой американки, Петруша был уверен в том, что поиски четвероногого наследника затянутся как минимум на пару лет, а там, глядишь, либо осел сдохнет, либо падишах умрет… Однако соответствующие американские службы провели гигантскую работу по выявлению кота-наследника в сжатые сроки. На его поиски ушло полгода, а за это время Петруша Быков успел втихаря растранжирить большую часть кошачьих денег. Честно говоря, назначенную завещателем наследнику пожизненную пенсию выплачивать было уже не из чего. А подходящий кот, как выяснилось, реально существовал, более того, был достаточно молод, огорчительно здоров и обещал прожить еще много лет! Что еще хуже, как-то некстати выяснилось, что в случае его смерти фонд «Авось» должен передать основной капитал Университету Беркли для учреждения премии имени ненормальной бабы. Другими словами, при жизни проклятый кот становился для Петруши непосильным финансовым бременем, но его смерть влекла за собой полный крах!

Убивать кошачью хозяйку Петруша, конечно, не собирался. Ну, разве что в самом крайнем случае. Запастись ее завещанием он хотел в основном для того, чтобы подстраховаться: вдруг барышня сама по себе невзначай помрет, хорошо бы на этот случай иметь документ, по которому проклятый кот – все остальное имущество кошачьей мадам Петрушу не интересовало – достанется ему, Петру Петровичу Быкову. Тогда можно было бы историю с наследством потихоньку спустить на тормозах и перестать жить словно на пороховой бочке в ожидании взрыва.

Петр Петрович попал в ловушку, выбираться из которой должен был в одиночку: у господина Смита со товарищи в этой истории был свой интерес.

Петруша со вздохом поднялся из кресла, вышел в приемную, взмахом руки дал команду «вольно» встрепенувшейся для порядка секретарше и набрал телефонный номер продовольственного магазина, в котором подрабатывал грузчиком хозяин той конспиративной квартиры, которую Быков снял перед похищением кошачьей хозяйки. Что и говорить, затея оказалась несусветной глупостью, ничего путного из нее не вышло, зато Петр Петрович свел знакомство с Вованом. Оценив его жадность и беспринципность, Быков подумал, что этот кадр может ему пригодиться для разных темных делишек, буде в них возникнет необходимость.

– Это Владимир? Здравствуйте, – сказал он, дождавшись, пока к трубке позовут нужного человека. – Петр Петрович вас беспокоит. Мы можем встретиться?

Поговорив еще минуту, он положил трубку, криво улыбнулся секретарше, бесцеремонно высвободил из ее наманикюренных пальчиков шоколадный батончик и захрустел им, чувствуя, как с каждой новой проглоченной крошкой шоколада ему легчает и физически, и морально.

– А вот мы сейчас желтого от борта в лузу! – торжественно провозгласил Колян, потрясая кием, как копьем.

Играть в бильярд он учился на компьютере, но выяснилось, что реальная игра от виртуальной сильно отличается, будучи и сложнее, и увлекательнее. Азартный Колян совершенно потерял чувство времени, напрочь забыв и о том, что исчез из дома без предупреждения.

– Какого – желтого? – Утомленный Саша удивленно посмотрел сначала на шары, потом на Коляна. – Они же все белые!

Александр Акимович Чернобрюх тоже не был знатным мастером шара и кия. Бильярдный стол в подвальном зале собственного особняка он поставил для престижа, но, будучи человеком практичным, считал необходимым хоть изредка дорогостоящее оборудование эксплуатировать.

– Все белые? Тогда бей белых! – послушно сменил девиз Колян.

Он осторожно установил кий на растопыренной левой кисти. Саша вздохнул: на каждый удар у Коляна уходило около пяти минут. Сашок, в отличие от Коляна, полностью отдавал себе отчет в том, что время – деньги. Именно деньги были его побудительным мотивом.

– Слушай, нельзя ли побыстрее?

– Скоро, друг мой Александр, только что делается? – Прищурив один глаз, Колян тщательно выверял горизонталь. Теплый свитер он снял, трикотажная футболка обрисовывала мускулистые руки и плечи. – Скоро, друг мой Саня, только кролики родятся!

Александр Акимович поморщился: другом Коляну он не был и быть не мог, а созерцание его красивого торса заставляло самолюбивого Сашка комплексовать. К своим тридцати пяти годам ранее худощавый Сашок приобрел только одну рельефную выпуклость – в районе живота.

– А кролики – это что? – продолжал вещать Колян, невыносимо медленно отводя назад руку с кием, как поршень шприца. – Кролики – это не только ценный мех!

С этими словами он стремительно двинул кий вперед, толкнул бильярдный шар, и тот пушечным ядром врезался в борт сантиметрах в десяти от другого шара. Раздался грохот, наводящий на мысль о громовых раскатах. Сашок с болью в сердце посмотрел на дорогущий стол, которому, похоже, всерьез грозило разрушение.

– Ну надо же! Совсем чуть-чуть промазал! – огорчился Колян.

– Ты вот что, – решил Александр Акимович. – Ты потренируйся один, ладно? А я пока за пивом сгоняю.

– Пиво должно быть правильным, – согласно кивнул Колян, мягким индейским шагом обходя стол. Взгляд с прищуром не отрывался от соблазнительного шара у самой лузы.

– Ну, я пошел. – Саша тихо прислонил тяжелый, покрытый вишневым лаком кий к отделанной диким камнем стене и поспешно вышел из бильярдной.

Вдогонку ему снова раскатисто загрохотало. Александр Акимович под шумок тихонько повернул ключ в замке, запирая Коляна в бильярдной, и сразу метнулся в гараж, расположенный в соседнем подвальном помещении. Не теряя времени, он вывел машину на дорогу у дома – мотор «Вольво» работал почти бесшумно, вышел из авто, запер въездные ворота, вернулся за руль и быстро поехал по проселку в сторону города. Уже на въезде в Пионерский микрорайон он посмотрел на часы, машинально засекая время: внутреннее чувство вкупе с жизненным опытом подсказывали Александру Акимовичу, что поиски исправного таксофона могут затянуться.

Так и вышло, большинство телефонных автоматов в открытых всем ветрам и хулиганам уличных кабинках было разукомплектовано: то нет диска, то отрезана трубка. Александр Акимович начал нервничать. Звонить из дома, с личного сотового или с работы он не мог, потому что мобильный абонента определил бы исходящий номер, а Александру Акимовичу было очень важно остаться неузнанным. На карту была поставлена чертовски большая сумма – причем в американских долларах.

– Томка! – Я широко раскрыла объятия, и пес с радостным лаем бросился ко мне. – Ах ты, морда! Соскучился?

Собаченция шумно лизнула меня в ухо.

– Как сто лет не виделись, – заметила Ирка, закрывая ворота. – Кота забрала бы, а? Насвинячит еще в машине!

– Накошачит, – поправила ее я, но оторвала от себя Томку, повернулась к машине и открыла заднюю дверцу.

Замотанный в пончо, Тоха энергично выпутывался, я помогла ему и сказала:

– Тохин, смотри, кто тут у нас!

Том, оживленно сопя, протиснулся к дверце, увидел взъерошенного кота и отпрянул. Тоха выгнул спину, зашипел, как индийская кобра, и замахнулся когтистой лапой.

– Встреча старых друзей прошла в теплой, дружественной обстановке, – саркастически прокомментировала Ирка.

Том, поджав хвост, проворно метнулся за угол, Тоха, чуть помедлив, выскочил из машины, сделал несколько шагов вдогонку за отступающим псом и остановился у крыльца, яростно хлеща себя по бокам пушистым хвостом. Теплый весенний ветер ерошил меховые галифе на его задних лапах, кот щурился и грозно разевал розовую треугольную пасть. Томка выглянул из-за угла, скосил глаза, примирительно повилял хвостом и сделал коту забавный собачий реверанс, присев на передние лапы.

– Это он играть хочет, – заметила я. – Ирка! Признавайся, ты с ним бегаешь или нет?

– Да что я, марафонец? – буркнула подруга, открывая входную дверь. – Тащи кота, вещи я сама занесу. С твоей псиной бегать – исхудаешь ну-ка, по шесть километров в день! А у меня каждый килограммчик на счету, сама знаешь, мой Моржик объемы уважает!

– Зараза ты все-таки, – не в первый раз посетовала я. – Ну что тебе какой-то килограммчик? Одним кило больше, одним меньше, какая разница? От твоего центнера не убудет!

– Завидуешь! – крикнула Ирка из глубины обширной прихожей.

– Вовсе нет, у моего-то любимого совсем другие критерии женской красоты. А с такой собакой, чтоб ты знала, нужно бегать не по шесть, а по восемь километров в день!

– Чудесно, вот ты сама и беги. – Ирка вернулась на крыльцо с кожаным поводком в руках.

Томка радостно запрыгал.

– Только пробежки мне сейчас и не хватает, – вздохнула я. – Ладно уж, пойдем гулять. Нет, Тоха, ты останешься дома!

Мягко отпихнув кота, я пропустила вперед собаку, вышла сама, притворила за нами калитку и побежала по проселку вдогонку за улепетывающим псом. Совсем как в старые добрые времена!

Черно-рыжая собака растворилась в ночи, как сахар в кипятке. Хоть бы гавкнул, паршивец!

– Дежавю, – буркнула я, потерянно озираясь.

На зрение в условиях плохой видимости надежды было мало, и я прислушалась: где-то справа в некотором отдалении послышались голоса – и собачьи, и человеческие.

Спотыкаясь в потемках, я с рекордной скоростью пробежала стометровку и буквально влетела в круг рассеянного желтого света под одиноким фонарем на углу улицы. И с разбегу врезалась прямо в группу граждан, состоящую из толстого папы, толстой мамы, пары упитанных детишек и крупной мохнатой собаки, сидящей на траве с самым обалделым видом.

– Здрасте, – слегка задыхаясь, приветливо поздоровалась я, по понятным причинам сразу сворачивая на собачью тему. – Красивый у вас пес! Это московская сторожевая?

– Хреновая это сторожевая, – невежливо буркнул в ответ похожий на сумоиста отец семейства, неласково подпихивая лохматый собачий зад тупым носком ботинка.

Обуреваемая недобрыми предчувствиями, я поспешно обернулась, легко проследила направление стеклянного взгляда московской сторожевой и виновато охнула:

– Томка! Отойди от миски!

Не отрываясь от посудины и явно не собираясь этого делать, пес дружелюбно помахал мне хвостом.

– Том, ко мне!

Бессовестная скотина в последний раз аккуратно прошлась по дну и стенкам чужой миски шершавым языком и вальяжно потрюхала в мою сторону. Я обреченно вздохнула. Московская сторожевая и ее владельцы, все пятеро, посмотрели на меня с немым, но ярко выраженным укором. Женщина дерганым движением робота опустила руку с надкушенным пирогом, с усилием проглотила забытый во рту кусок и озвучила общее недовольство:

– Так это ваша собака? – рука с пирожком обвиняющим жестом указала в сторону Томки.

Это было очень неосторожно!

Хап! Пирожок исчез в собачьей пасти, сам Томка тоже исчез, торопливо скрывшись в ночи, а я осталась, краснея под взглядами дважды ограбленного семейства.

– Она, ваше благородие, руку с батоном опустила, а собачонка, не будь дурой, батон-то и цапнула! – нервно хихикнув, тихонько пробормотала я, слегка переврав цитату.

– Чего? – недоброжелательно переспросил мужчина.

– Извините, кажется, у меня… у меня молоко убежало! – брякнула я первое, что пришло на ум, отступая за пределы освещенного круга.

Пять минут быстрого бега по изрытому колесами проселку – и на обочине придорожным столбиком возник сидящий Томка. Увидел меня, стервец, радостно залаял, развернулся и снова ускакал. Господи, на все воля твоя! Куда его опять понесло?!

Спустя еще пять минут я заподозрила, что у моей собаки острый приступ ностальгии: как выяснилось, бежали мы по тому же маршруту, по которому ежевечерне следовали пару лет назад, в моей прежней жизни. «Большой променад» протяженностью в восемь километров начинался и заканчивался у ворот трехэтажного кирпичного дома, в котором раньше жили и я, и мой бывший супруг, и Томка с Тохой, а теперь обретался только мой бывшенький, впрочем, уже не один, а с новым семейством. В свежеукомплектованном семействе были молодая жена, двое разнополых младенцев и никаких тебе четвероногих: в качестве братьев меньших бывшенький завел золотых рыбок. Рыбки ели много меньше, чем кот и собака, не делали луж на полу и куч на газоне, не царапали дорогие обои, не раскачивались на занавесках, не подкладывали в хозяйские тапки задушенных мышей и дохлых тараканов, не жрали молодые деревья, сидели себе в аквариуме и не гавкали!

– Том, вернись, нас там не ждут! – громко прошептала я псу, с разбегу толкающему закрытую металлическую калитку вскинутыми в прыжке передними лапами.

Калитка грохотала, металл прогибался, и на дикий шум в любой момент могла выскочить новая хозяйка особняка, а уж ей-то наверняка не понравилось бы мое присутствие вблизи ареала обитания семейства бывшенького! Нарываться на скандал мне не хотелось.

– Томка, отойди от забора!

Удивительное дело, на этот раз норовистый пес меня послушался, отпрянул от калитки и скрылся за углом. Стараясь не шуметь, чтобы, не дай бог, не привлечь внимания новой хозяйки, я пробежала десять метров вдоль фасада особняка, свернула за угол и успела увидеть пушистый собачий хвост, втягивающийся в дырку под забором.

– Вот дьявольщина!

Деваться было некуда: я понимала, что вредоносное животное само по себе назад не повернет. Хочешь не хочешь, а придется ползти следом и осуществлять мобилизующий пинок.

Дыра под металлическим забором оказалась мелкой: промоина в глинистой почве, разрытая собакой – не исключено, что именно моей.

Обреченно вздохнув, я легла на живот, зажмурилась и сунула голову в черное отверстие, как дрессировщик в львиную пасть. Голова пролезла без проблем, руки и плечи тоже – слава богу, я не Шварценеггер, но потом я все-таки застряла, потому что одолженная мне Иркой теплая стеганая куртка пятьдесят четвертого размера плотно закупорила отверстие.

– Это все потому, что кто-то слишком много ест! – сердито сказала я сама себе, и злость придала мне сил: я рванулась, ткань протестующе затрещала, и забор остался позади.

– Том! Том, ты где? – громким шепотом позвала я, озираясь. – Свин в образе собачьем…

Фонарь на фасаде дома почему-то не горел. Наверное, бывшенький электричество экономит, ехидно подумала я. Во дворе было темным-темно, а мне, как незаконному мигранту, тьма египетская оказалась только на руку. Впрочем, у самой стены на бетон ложилась горизонтальная полоса света из узкого длинного окна цокольного этажа. Там бильярдная, вспомнила я.

В теплом золотом сиянии, уткнувшись носом в оконное стекло, уже сидел мой Томка. Склонив голову набок, он с большим интересом смотрел в помещение. Плохо дело, если его заметят – нам уже не удастся удалиться потихоньку!

– Том! Лежать! – скомандовала я, укладываясь наземь и по-пластунски подползая к собаке.

Схвачу поганца за ошейник, пристегну поводок и поволоку к забору. Правда, он наверняка будет сопротивляться…

Тут из бильярдной донесся громкий звук, похожий на выстрел. Пес насторожился и негромко гавкнул.

– Цыц, животное, – сказала я, прислушиваясь.

Внизу кто-то негромко напевал, талантливо перевирая популярную мелодию. Гм, какая знакомая певческая манера! Что такое?

Подобно Томке я ткнулась носом в стекло, заглянула в ярко освещенную бильярдную, ахнула и заколотила по оконной раме, уже не думая, что кто-то может меня услышать.

– Кыся! – с радостным удивлением сказал Колян, не без труда разглядев меня в ночи за окном. – Что ты тут делаешь?

– Это я у тебя спросить должна, – огрызнулась я, продолжая сотрясать раму. Нет, замурована!

– Спускайся, поиграем! – оживленно улыбающийся Колян постучал по стеклу поднятым кием.

– Ага, поиграем. На нервах! – буркнула я, поднимаясь с коленок и вздыхая: опять мне ползти под забором!

– Томка, за мной! – велела я, отступая к ограде.

Пес не тронулся с места.

– Ладно, тогда сиди тут, – переменила я решение. – Карауль Коляна, никого к нему не подпускай. Если вдруг бывшенький появится – откуси ему руку или ногу, хотя нет, уж лучше голову откуси, раз думать ею совсем не умеет. Я вернусь через минуту.

Интересно, сохранила ли Ирка со старых времен запасные ключи от моего прежнего дома? Если нет, клянусь, я разобью окно!

– Бедненькая моя девочка, кошечка-дорогушечка, – запричитала Люся, подхватив на руки трепещущую лупоглазую Маргариту Сильфиду. – Что с тобой сделал этот идиот?

– Ничего с ней не произошло, – мрачно сказал Сева, привычно проглотив оскорбление. Он раздраженно сбросил куртку, сунул ноги в шлепанцы и, посмотрев на себя в зеркало, брезгливо стряхнул с брючины клок белого пуха. – Не далась она этому персу, дурища лысая!

Люся опустила кошку на пол и всплеснула руками:

– Идиот! Ты что, с ума сошел?! Персидского кота можно повязать только с персидской кошкой!

– Ну, этот Клавдий или как его там, он был не расист! – хмыкнул Пончик, проходя мимо жены в кухню. – Они мне в машине такие гонки по вертикали устроили, я едва в дерево не въехал!

– Дурак ты, Сева! – закатила глаза Люся. – Персидские котята большеголовые, кошка другой породы может просто не разродиться! Что, кушать хочешь, солнышко мое?

– Хочу, – сказал Пончик, усаживаясь за стол.

– Я не тебя, я Марго спрашиваю, – отмахнулась от него Люся. – Девочка моя, рыбку будешь?

– Девочка моя, – передразнил Пончик. – Твоя девочка отшила мальчика! А он, между прочим, богатенький женишок!

– Ну и что? – Люся мелко нарезала филе минтая, положила в кошачью миску. – Думаешь, он будет платить алименты?

– Люся, – нарочито спокойно сказал Сева, сглотнув слюнки при виде минтая. – Ты же знаешь, этот кот наследник только потому, что именно он последний дееспособный отпрыск своего американского предка. Подумай немного своей обесцвеченной головой, кто, по-твоему, будет последним отпрыском, если этот чертов Клавдий станет отцом?