Текст книги "На краю зимы"

Автор книги: Елена Хейфец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– Зачем чужие больные гены разгребать?

А Майя все считала, что дети у неё ещё впереди, вот как замаячит на горизонте соответствующий объект, все тогда и успеет. А когда уже успевать? Всё надо успевать в своё время. Не успела – в сторону! Другие на подходе!

Вот Анна успела. А что толку? От этого семья крепче не стала. Она давно мать одиночка. А что важнее: муж или дети, если всё это категорически не складывается вместе в одну кучу? Анна не такой лёгкий в отношениях человек, как подруга. Она верная и преданная, у неё все должно быть основательно, на века. Простота Татьяны Лариной: «Я другому отдана и буду век ему верна!»

И муж, как ей тогда казалось, должен быть таким же до гробовой доски. Смешные ожидания. Наивность подросткового возраста. Такого не бывает. Так и не сложилось. Её доверчивость была поругана в первый год совместного проживания с Иваном. Она его любила – сердце останавливалось, как любила! Ну, и что? Итог: кому была нужна эта самоотдача? Может быть, сама в чем-то виновата? Женщина в объёме общей с мужчиной жилплощади быстро перестаёт быть загадкой. Об этом естественном процессе надо помнить всегда. Халат, бигуди, жирная маска на лице и прочие подробности – никто этого не должен видеть. Он и так тебя уже давно разгадал, и ему не интересно. А вокруг столько длинноного-короткоюбочного соблазна шастает! Вот они загадки-то где! Естественный ход событий – увлечение какой-то дамой, которая без бигудей и кремов. Мужики сами по себе просты, как указательный палец. Для здорового функционирования их природе необходимо сопротивление, преодоление препятствий, флер, любовный допинг, победы… И каждый, что характерно, мнит себя Бэтменом и гигантом секса. Умные женщины делают вид, что всего этого знать не знают, глупые – борются и скандалят. Третий вариант, как у Майки: ищи сама приключения – не будешь обворована, сама всех обворуешь. Майка мстила за всеобщую поруганную честь.

Анна была другой – верность хранила, дитя растила, обладала умом и талантами. Чего тебе ещё надо в семье, милый? Конечно, когда она вычислила гулянки мужа, можно было и простить, ради ребёнка хотя бы… Но зачем? Дальше -то что? Она не могла. Противно. Зачем сохранять то, чего нет? Если здание разрушено, незачем его восстанавливать. Кривое и косое! Возиться в пыли и грязи, которая уже осела на всём – на вещах и лицах. У мужиков своя философия, у баб своя. Они в своём представлении о мире и семье никак не пересекаются. А надо, чтобы как у Мастера с Маргаритой «кто любит, должен разделять участь того, кого любит»… Может быть, это и есть формула любви?

Свежим ветром перемен ворвалась в квартиру подруга. Не женщина, жар-птица! Этюд в багровых тонах! Красный плащ, бордовые джинсы, сногсшибательная чёрная блуза, нитка розового жемчуга на шее и алая сумка. Красный – любимый Майкин цвет, цвет уверенных в себе женщин. В старину считали, что этот цвет лечит. Больные надевали красное и окружали себя красными вещами. Не иначе, как подружка прямо оттуда или просто лечится.

На лицо изменения Майкиного женского содержания. В глазах грусть и безысходность, движения замедленные – вся в себе, полный и окончательный пофигизм.

– Аня! Я сошла с ума! Со мной такого никогда не было. Никогда! Веришь? Это что-то невероятное, от чего совершенно невозможно отказаться! Невозможно! – Майя бросила скользящий взгляд на гипсовую ногу, будто та проживала самостоятельно, отдельно от Анны.

–Ты должна дать мне совет как быть. Плыть по этому течению или…

– Майя! Что бы я тебе ни советовала, ты всегда плыла по течению. Только я умоляю тебя не порть отношения с Олегом! В седьмой раз хочешь замуж сходить?

– Пока зовут, надо ходить!

Майя нахмурилась, молча набросала на стол всякой еды – копчёное мясо, коньяк, колбасу, сыр, апельсины в сеточке, пиво, коробку дорогих конфет. У Майки денег куры не клюют, но они не задерживаются – всё по ветру. Делает только то, что хочет, покупает то, что пожелает, никогда не экономила и никогда никаких накоплений. Лёгкая душа. Принесла охапку нарциссов, словно жёлтое облако. Изящные, с мудрёной серединкой. Недолговечные, как Майкины любови. Простоят один день и карачун цветам. Но сейчас можно получить удовольствие. Майка человек сиюминутного удовольствия. «Ситуативный секс!»… Господи! …

Анна ставит жёлтое облако в голубую пупырчатую вазу. Вот и весна! Неделю дома, а такое ощущение, что полгода без людей.

– Ну, что там у тебя? Сколько можно с ума сходить? – спросила Анна.

– Я думала, что во мне всё уже замерло, а тут… Боже мой! Сиреневый туман! Скажи, только честно – как я буду выглядеть, если сама позвоню? Ты ведь знаешь, что я такие штуки не приветствую. Хотя мой девиз – свобода и равенство! Ведь это они должны убиваться и восхищаться, а мы лишь позволять им это делать.

– Позвони сама, если так уж тебя забирает. Твоя гордость просто поражает воображение. Переспать со случайным персонажем «ситуативно» – можно, а позвонить, неловко. В чем дело, Майя?

– Видишь ли, он сказал, что позвонит сам. Когда мужчина так говорит, значит, он даёт себе право на звонок. За собой оставляет право, не за мной. Он ведь не сказал “ПОЗВОНИ”. Он, честно говоря, даже телефона не оставил. Но, боже мой, как же я хочу его видеть! Ты, Анюта, не понимаешь! Угробила жизнь на своего единственного и неповторимого дятла, сколько сладких моментов потеряла. Зачем? Встряхнись, танцуй, пока молодой! Какого чёрта закапывать себя в бытовуху? Кому это надо?

Майя устроилась в кресле, поджав ноги и разливая по бокалам коньяк.

– Да, Майка, твоя болезнь неизлечима! Ну, что это за любовь с первым встречным поперечным? Слепая ты, что ли? Анна ситуацию принять затруднялась, шутила, но, по существу, ей смертельно жаль было, что сама она не могла страдать вот так же.

И Майка права, много упущено в жизни. Ради чего? – грустно подумала Анна. Жизнь и так словно скороговорка, которую мы стремимся побыстрее проговорить. У Майи, скорее всего очередная пустая и ненужная связь, но как красиво у неё все эти страдания получаются! Живёт полной жизнью. Наверное, это так сладко – каждый раз умирать и возрождаться… И чтобы сердце падало в пропасть…

– Интересно, что думает наша Верочка о любви? – задумчиво произнесла Майя.

У Верочки семья – образец для подражания. Дома чистота стерильная, трое детей, все накормлены, уроки выучены, уши чистые и не кашляют, муж прибран, здоров и сыт. Верочка, конечно, не бегает по соляриям и бассейнам по спа-салонам и парикмахерским. Муж такую вольность бы не понял. Вера похожа на сдобную ватрушку с марцепаном – круглая и вкусная. Колбасится на кухне, детям носы вытирает, пелёнки меняет, мужу десерты организует. Его не смущает бигуди и халат? Он её такую любит, ему никто, кроме неё не нужен. Он сам в кальсонах и взъерошен! Её образ претерпевал изменения с той же скоростью, какие происходили и с ним. Сына ему родила в тридцать девять лет. Чем не подвиг? У него к ней никаких претензий! Может, это от того, что и к себе никаких особых требований нет?

Александр у Веры был образцовым мужем и обсуждению не подлежал. Совковый мужик – особый стандарт. Но Анна с Майей почему-то Веркиному тихому омуту не завидовали. Кому нужны кальсоны и взъерошенность!?

– Когда они нас соблазняют, в кальсонах не ходят, – шутила Майя. Верочкин муж – это просто каша из топора. Когда крупы нет.

– Такие мужчины, как Александр, всё тургеневских девушек ищут.

Смешно в наше время на них равняться. Тем не менее, нашёл же! -продолжала Майя.

– Если бабы – образцы добродетели, – могут шпалы укладывать и бетон месить, то в чем, дело-то? Давайте «по чесноку»: всё пополам. И шпалы и любовь. Я феминистка. Женщина так же свободна в своих чувствах. И вообще: это только злые жёны ставят мужам шишки, добрые – рога!

Свою тираду Майя запила коньяком и завершила лозунгами:

– Я не собираюсь зависеть от обстоятельств! Я сама строю свою судьбу!

У Анны сын Димка. Ему восемь лет, а учится он в первом классе. Переросток. В столь почтенном возрасте в школу сейчас не отдают. Часто болел, ослабленный ребёнок, бледная немощь. Мать жалеет и всё над ним пластается. «Как орлица над орлёнком». После Аниного перелома ноги Димка отправлен к бабушке в деревню – долой от домашних тягот. Майя такое воспитание осуждает. Мог бы быть рядом и матери помогать. Но Анна сама устранила. Зачем? Знал бы сынишка, что в жизни бывают неприятности и нужно уметь о ком-то беспокоиться. Сами изолируем детей от всяких невзгод, а потом ждём, что они что-то поймут, нормальными мужчинами вырастут. Не поймут, пока всё не переживут.

Майка – корнями из деревни. Откуда она понабралась этого своего свободомыслия? Там ведь все так строго! Родители спокойные, скромные и тихие. Откуда этому урагану было взяться?

– Ну, так что всё-таки произошло, Майя? – вернулась Анна к главной теме Майкиного прихода.

– Господи, всё так странно и невероятно. Он пришёл ко мне на работу!

– Что же в этом невероятного? Пришёл мужчина зубы лечить. Он же не в булочную со своими зубами направился. Ну, а дальше? У тебя медсестара, врач у соседнего кресла. Какая страсть может овладеть в такой обстановке?

– Это был конец рабочего дня. Никого уже вообще не было, а Машку я домой отпустила, зачем ей торчать, если больных нет?

Вошёл писаный красавец, мужчина моей мечты. Зрелый человек, волосы с проседью, улыбка голливудская, одет великолепно, Парижем пахнет.

– Ну и как же он тебя соблазнял с открытым-то ртом?

– Я тебя умоляю, не опошляй. Всё случилось совершенно неожиданно и непредсказуемо. Короче, зачем тебе все эти подробности? Бывают ситуации, когда победить себя ты не в силах. Ты понимаешь, Олег был в командировке, дома никого. А здесь – слово за слово, проболтали часа три, он сходил в кафе, принёс ликёр. Почему-то мужчины считают, что мы этот сладкий кисель любим. Короче говоря, он тоже никуда не торопился… так и прокружились всю ночь в кабинете с потушенным светом.Только фонари уличные в окна светили… Фантастика!

–  Ну, отдалась и забудь! Зачем страдать? По твоей же теории – получила удовольствие – хорош! Зачем каждый раз все усугублять? Нет, тебе мало, ты пытаешься завладеть душой. А ты знаешь, где его душа? Что ты о нём знаешь вообще? Он тебе и телефона своего не оставил.

– Узнать телефон было не сложно: в карточке прочитала адрес. Не в этом дело. Я всё равно им вряд ли воспользуюсь. Это мужчина должен позвонить, а я – лишь организоваться для решения. Если я позвоню – всё разрушу. Эту тайну, эту возможность и не возможность встречи… То что я думаю и как мучаюсь – это только ты знаешь. Он об этом знать не должен, и в этом своя сладость.

Как-то нудно и протяжно зазвонил телефон. Анна подняла трубку. Звонил Майкин Олег.

– Аня, Майка не у тебя?

Анна замерла, не зная, что ответить. Они только начали делиться событиями, и Олег запланирован не был.

– Вот сидит, дать трубку?

– Нет. Мне ей нечего сказать. Делится любовными переживаниями? Я это её состояние прекрасно знаю. Кого она там опалила своим эротическим напалмом? Невменяемая! Есть не готовит, ходит по дому с поволокой в глазах. Ты бы её вразумила!

Трубка брошена.

Далёкие отчаянные гудки. За гудками спряталось страдание.

Анна знает, как по-особенному звучит так брошенная трубка. Она через это прошла.

– Майя, тебе Олега не жаль? Ты что творишь? Из-за какого-то случайного пациента.

Майка сидела, опустив голову, и не вслушивалась в поучительные слова. Не получив одобрения и сочувствия, она выключила нужный рычажок. Не понимаешь – от винта! Это в её стиле. Налила полные рюмки коньяка.

– За любовь!

– За любовь!

– Мы, что, сегодня напьёмся? – спросила Анна?

– Захотим и напьёмся! Кто нам указ?

Анна вышла замуж рано, в двадцать лет. Тогда все кажется правильным и ясным. Все чувства, как на подносе, жизнь никаких разочарований ещё не подбрасывала. Но кольцо обручальное стало мужу жать почти сразу же. Схема проста. Началось с задержек на работе. Он, видно, хотел быть везде примерным и за счёт рабочего дня налево ходить не решался. Оставлял на потом. В его объяснения верила, потому что не хотелось потерь. Когда всё стало очевидным, семью начало штормить. Анна человек крайних действий.

Коль разлюблена – никаких компромиссов. Катись! Муж и укатился. К чужому порогу прикатился. Правда, в результате счастья у колобка никакого, на работе нелады, стал пить, иногда звонит Анне, вспоминает о свидании с сыном.

– Он же был совсем другим, – сокрушалась тогда Анна.

И жить вообще не хотелось – ни с ним, ни без него. Вообще!

– Майка, а помнишь, мы пытались вывести формулу любви?

– Не помню. Интересно, что за формулировки у меня были в моем почти невинном прошлом?

– Я весь наш юный трёп на эту тему хорошо помню. Ты говорила, что любовь – это вирус, разрушающий организм. Человек просто болеет и не может вылечиться. Ты уже тогда всё про любовь знала.

–А ты что говорила?

–Я по стандарту. Любовь – это когда один человек не может жить без другого. Очень примитивно.

– Ну а что ты сейчас об этом думаешь?

– Любовь – это рабство. Подчинение одного человека другому.

– Знаешь, Анюта, ко мне на приём пара однажды пришла, влюблены по уши, глаза горят, друг к другу все время прикасаются, будто проверяют счастье своё на ощупь. Так, вот, они зубы хотели исправить. У них обоих были такие кривые зубы, что невольно мелькнула мысль, что при поцелуях они, наверное, цепляются. Оба некрасивые такие. Но нашли ведь люди друг друга. На них так приятно было смотреть! Так радостно! От них прямо лучи какие-то шли.

– Как зовут твоего пациента по сексу?

– Арсений.

– Что ты о нём знаешь?

– Ему пятьдесят два года, он бизнесмен, что-то с недвижимостью. Больше ничего!

– За любовь!

– За любовь! – Пошёл какой-то коньячный кураж. Как много, однако, нелепостей делается под этим допингом!

– Хочешь я ему позвоню? Узнаем, кто там с ним проживает, – спросила Анна.

– Это для меня не имеет никакого значения. – Майя быстро достала из сумки бумажку с телефоном.

Анна уверенно набрала номер.

– Алло. Здравствуйте. Простите за беспокойство. Я журналист местного радио. Поучаствуйте, пожалуйста, в нашем интерактивным опросе.

В трубке весёлый женский голос дал согласие. Было ощущение, что человек только что смеялся и его прервали.

– Ваша формула любви.

После небольшой паузы голос ответил: «Любовь – это, когда нечем дышать, если ОН не рядом».

–А вы можете задать этот же вопрос тому, кто сейчас рядом? – коньяк делал своё дело, и Анна не отпускала абонента.

– Арсений, сформулируй для радио, что такое любовь.

Было слышно, как весёлый голос уговаривал Арсения поделиться своими мыслями с народом, слушающим радио.

–Извините, но мой супруг против того, чтобы прилюдно обсуждать эту тему.

– Будьте так добры, если вас не затруднит, есть ли у вас рядом ещё кто-либо?– не могла успокоиться Анна.

В трубке послышался молодой женский голос.

– Представьтесь, пожалуйста. – официально произнесла Анна.

– Меня зовут Альбина, мне двадцать два года, я будущий юрист. Я думаю, что любовь – это цветок, который надо поливать, окучивать и истреблять сорняки.

Всего хорошего!

Трубку положили…

Зачем надо было звонить? Чтобы убедиться, что у людей всё в порядке, никто не умер, не повесился и не отравился газом? Живёт там жизнерадостная женщина и не знает, что у её мужа иногда происходит ситуативный секс с зубными врачами… Стало не по себе.

– Не позвонит он тебе, Майя! Кончай страдать. Хоть страдания и очищают душу, но чисть её другими методами.

– Почему не позвонит?

– А у него очень милая жена.

– Ну, и что? Я тоже милая. Мужикам все равно. Они от милых ещё как лихо набрасываются на других милых. Обновляют впечатления. Ты знаешь, нет никаких формул у любви! Нет никаких закономерностей. Я знаю, ты осуждаешь меня за легкомыслие, но я такая, и ничего не могу с собой поделать. Давай своего леща, сейчас ударим по пиву.

– После коньяка? Это себя не любить! Такая композиция не для хромых!

В дверь позвонили. На пороге образовалась Вера с пакетами.

– О, гуманитарная помощь! – воскликнула Майя.

– Как хорошо, что ты зашла, а мы тут о любви толкуем.

Вера замерла:

– О любви? Майка что ли мужа хочет сменить?

Вера сняла старомодный плащ, плюхнулась на диван. А что вы о ней ещё не знаете, девочки?

– Мы о ней знаем всё! – деланно пьяным голосом ответила Майя. – А вот у тебя она была хоть когда-нибудь?

Верочка задумалась на секунду, поправила причёску.

– А почему ты думаешь, что нет? Конечно, была. В восемнадцать лет. Но это был самообман и заблуждение вследствие выброса гормонов. Обычные дела. Период, когда желаемое представляется явью. Объект моих чувств совершенно не заслуживал. Тогда я этого не понимала и на многое закрывала глаза. Я ждала встреч с ним, умилялась глупостям, прощала нелепости и пошлость. Я находилась в таком огромном пространстве. И у меня были крылья! Мой любимый был очень сложным человеком. Он ко всем своим сложностям, генетически был зависим от спиртных напитков. Когда он меня прижимал к забору в городском саду и пах при этом водкой и луком – вся моя восторженность улетучивалась, и я видела голую правду.Так пришло разочарование и конец моим чувствам.

Тем не менее, сейчас вспоминается только хорошее.

Как видите, опыт моих любовных переживаний невелик. Всё закончилось, когда на горизонте появился Александр. Саша был надёжен, не пах водкой и луком. Теперь у меня, слава Богу, семья, дети и я уверена, что в этом счастье. Любовь – это когда ничего не хочется менять, и не искать никакие новые впечатления. А в чем вы тут собираетесь разобраться?

– Да, это все пустяки. Майка опять сошла с ума, но это пройдёт. -улыбнулась Анна.

В комнате повисла тишина.

Как твоя нога? – спросила Верочка. Сколько тебе ещё носить эти килограммы?

Майя внимательно посмотрела на гипсовое сооружение, будто видела его впервые. Да, кстати, как твоя нога?

Вспомнила, наконец!

– Всё нормально, заживает.

В дверь позвонили. Вера открыла. На пороге стоял Майкин муж.

– Гуляем? С откровенной досадой он окинул взором коньячно-рыбный стол. Ну и как местные феминистки оценивают нас, несчастных, на сегодняшний день?

Проходи, потом будем разбираться, – улыбнулась Анна.

– Нет, спасибо, я за женой.

Майя молча поднялась и стала одеваться.

– Послушай, Олег, – влезла Анна с вопросом, – у нас тут дискуссия о любви. Мы всех спрашиваем. Поучаствуй, как представитель противоборствующей стороны. Продолжи, пожалуйста, фразу «Любовь – это…»

Олег, открыв дверь, пропустил Майку вперёд, задержался и, обернувшись, произнес: «Любовь – это, когда ты всё можешь простить! Понимаешь?

В-С-Ё!!!»

Серый Ёжик

« … Мама, спасибо за посылку. Почему ты не передаёшь мне денег? Я бы мог покупать продукты в ларьке. Не думай ничего. Они пойдут только на еду. Мне они очень нужны. Поверь мне, мама…»

« Ма, ты не представляешь, как я жду суда! Неужели срок дадут?

Я ведь не виноват. Мы только для себя варили, не на продажу. Самим не хватало, у нас никогда лишнего не было.

Говорят, если осудят, то дадут лет пять-шесть. Как же это? Что говорит адвокат? Передай деньги. Хоть сколько-нибудь! Очень надо. Ёж ».

Ночь. Сна нет. Его не может быть. Сердце стучит не под рёбрами, а где-то в горле. На столе два Ежовых письма. Эти мятые бумажки и письмами-то не назовёшь.

Серёжик – Серый Ёжик!

Когда из роддома принесла, развернула эту долгожданную розовую сладость, пахнущую молочком. На голове смешной ёжик из светлых волос. Сразу и имя получилось и прозвище весёлое…

За что ей весь этот ужас последних лет? Непроходящий страх. Он преследовал Веру с того самого дня, когда в дверь позвонили, она вышла и увидела лежащего на заплёванном подъездном полу сына. Рядом никого. Мальчик был без сознания, пульс еле прослушивался. Десять лет назад. Ежу было семнадцать, школу оканчивал.

Она спасла его тогда, как спасала ещё десятки раз. Не давала перешагнуть черту, за которой нет ничего – ни радости, ни печали… Привыкнуть к страху невозможно. Но он стал её частью. Поселился в каждой клеточке и не отпускает. Вера положила голову на стол, скомкав записки.

– Это хорошо, что Ёж сейчас в изоляции. Последняя надежда. Его и её спасение в том, что сыну дадут срок. Это значит, что он будет жить: пусть там, за стеной и решётками, но БУДЕТ ЖИТЬ!

Она боролась три года. Не отступала. Боялась оттолкнуть. Стремилась в друзья. Всё у них было – слезы, мольбы, уговоры, просьбы и клятвы. Только сдвигов к лучшему не было.

– Мать, ты как слепая живёшь! – говорил Сергей. – Сейчас вся молодёжь под наркотой! Это нормально. Что плохого в том, что человек получает удовольствие? Какие у тебя удовольствия? Ничего у тебя нет! Н-и-ч-е-г-о!!!

Говорил, как ножом резал.

– Что ты видела, где была, что чувствовала? Я в такой тоске жить не хочу! Наркотики – это другой мир, другие ощущения. Это радость! Это полёт! Экстаз! Рай!

Вот и весь разговор, вот и вся жизненная философия.

Вера на самом деле ничего хорошего не видела, сына давно растила сама. Дома не было для него плохих примеров. Ну, разве она виновата, что её женская жизнь не сложилась? Сын всё необходимое имел, ни в чем не нуждался. Ради него она жила, ради него пахала на трёх работах, в кружки водила – на хор и в баскетбольную секцию…

Руки дрожат, сердца нет вовсе:

«Мам, я понимаю, как виноват перед тобой. Впереди неизвестно что меня ждёт. Я хотел бы всё вернуть назад, всё изменить, но как это сделаешь? Значит такая у меня судьба. Передай денег, хоть сколько-нибудь. Ёж».

Надо что-то ответить. Главное не поддаться и не дать денег.

Вера знает, зачем они ему. Говорят в тюрьме всё, что хочешь можно купить.

А он уверен, что она одолжит, если денег дома нет. Одолжит, чтобы дать на наркоту. Так всегда было, когда он жил дома. Не давать их ему тогда не было никакой возможности. Ушёл бы Ёж из дома, как делали многие его собратья по игле, а вот вернулся бы – неизвестно. У Веры были свои методы.

Сейчас сын в изоляторе. Не будет денег, не будет чем уколоться. Помучается и, может, восстановится. Что если это их спасение?

«Сынок, терпи. Может, Бог дал тебе шанс все изменить в жизни. Попробуй! Перетерпи! Денег нет. В субботу увидимся, тогда все объясню. Очень скучаю по тебе, родной! Мама».

Передала с запиской сыну свитер турецкий мохеровый, тёплые носки, напекла пирожков с картошкой, его любимых, сунула вафли шоколадные и тетрадь ученическую с ручкой.

Потом на свидании ни свитера, ни носков на Сереже не было. Сидел в футболке, дрожал от холода. Куда вещи дел? Обменял на дурь? Никаких вопросов. Никаких упрёков. Ничего сыну не сказала. Сидела напротив, пыталась информацию дополнительную получить из того, что видела. Она знает, как глаза себя ведут, как руки, если догадка её верна. В глаза всматривалась. Пустые они, бегающие, не смотрит в лицо…

Ночь без сна. Передала старый отцовский пиджак. Вряд ли он кого заинтересует, чтобы его можно было в изоляторе толкнуть. Давно вышел из моды, но для тепла сгодится. Сын ничего не ответил на передачу…

Вся жизнь Веры словно один мучительный день. У неё не было никого, кроме Сергея. Такой красивый получился сын, высокий, сероглазый, учился неплохо. Хотел в политехнический институт поступать… С мужем еле-еле прожила четыре года. Не любила его никогда. Сын родился, муж ей совсем чужим стал и ненужным. Бывает такое у женщин. Раздражалась, как он ест, как пьёт, как двигается. Работал водителем автобуса. Ездил по области. Бывало, отсутствовал по трое суток. Вера только радовалась. Не скучала, не ждала – противен был. Любила только сына. Славный такой, тёплый, милый, родной. Серёжик – Серенький Ёжик! Вера нелюбовь свою к мужу старалась не выпячивать, но этот факт был очевиден. Она не думала, что он уйдёт. А он взял, да и ушёл. К Любке диспетчерше, она давно среди шоферни своё счастье искала. Вера не горевала совсем. Удивилась только. Что в нём Любка нашла, на что он ей? Теперь у них двое ребятишек растёт. А Ёж – он только её и больше ничей!

За что же судьба так к ней несправедлива? Сначала любви лишила, теперь сына отбирает.

Ёж год таился, Вера ни о чем не подозревала. Наивная и доверчивая мать. Потом сын бдительность утратил. Когда она его с друзьями, да шприцами на кухне застала, явившись раньше времени с работы, Ёж перестал скрываться. Какой смысл? Вера его не терзала – очень боялась оттолкнуть, озлобить. Убеждала потихоньку, брошюр накупила и всё подсовывала ему для чтения. «Скажем наркотикам – нет!», «Наркотики победимы!» и прочая лабуда. Написано так, будто пишут о профилактике вирусных заболеваний в осенне-зимний период.

Никто на свете не узнает все акты этой трагедии, пока сам с нею напрямую не столкнётся! Только так этот ужас перестаёт быть абстракцией, когда он в твоей семье живёт, вытеснив всё человеческое. Иных путей для понимания проблемы не существует. Через ад, через боль, стыд и омерзение…

Наркотик – это удовольствие. Аргументов не хватит доказывать, что работать лучше, чем получать удовольствие! Непросто от удовольствия отказываться. Это потом человек понимает, что попал в ловушку, в капкан, что это не рай вовсе, а конец всему. Но это потом…

В их кухню иногда до десяти человек набивалось, ширку варили.

«Не можешь изменить мир – измени своё отношение к нему». Вера не хотела, не могла изменить своё отношение к этому, она просто приспосабливалась. Во имя сына.

Вера ненавидела всю эту ораву, приходящих молодых людей, превращающихся на глазах в полуживотных с низменными инстинктами, пускающих слюни, пустым взглядом, беззубых, серых, валяющихся на заблёванном ими же полу, совокупляющихся, обгаженных. Какая брошюра сможет описать эту вакханалию, эти страшные оргии? Какие рекомендации могут дать господа, изучающие социальное зло в институтах, имеющие благополучных детей, разумных и правильных?

Вера всё терпела ради сына. Постоянно кто-то приходил, подтягивались свежие силы. Вечно воняло от их квартиры ацетоном на весь подъезд. Чаю, сахару порой в доме не было, а на растворитель, соду, маковую соломку, уксус деньги у сына где-то брались. Сотоварищи были довольны, что есть такое место, где зелье можно приготовит в хороших условиях. Не в подвале каком-то грязном на спиртовке, а на кухне, в тепле, где до них было все чисто и уютно. Плевать, что мать в соседней комнате сидит, слёзы глотает, головой об стену бьётся?

Что она могла? Рыдания, мольбы, уговоры… Денег на лечение нет. У людей убирала и в магазине. А ещё медсестрой по специальности… Этого хватало на элементарные нужды. А сын всё тащил из дома. В минуты просветления просил прощения, стоял на коленях. Он всегда рос очень добрым мальчиком… «Последний раз! Попробую соскочить…» А потом всё шло по-прежнему.

Она видела, как он менялся. Серело лицо, дрожали руки, глаза отсутствовали… Никаких интересов, никакой жалости, мыслишки коротенькие, ничтожные – полная деградация.

Один человек из их компании смог с наркотика соскочить – Вадик. Ценой смерти матери. Дорогая цена. Она была немолодой с единственным и поздним ребёнком. Помучалась с сыном, настрадалась вволю. Трёхкомнатную квартиру продала, чтобы было на что лечить. Таскала Вадика к экстрасенсам, гипнотизёрам, бабкам-говорушкам, в церковь водила, умоляла, рыдала, в ногах у сына валялась… А потом выдохлась… Закончился золотой запас материнского долготерпения. Приволок в очередной раз вмазанный Вадик себя домой, а там мама под потолком висит. С тех пор не кололся ни разу! Нашла таки несчастная женщина способ как сына вытащить из наркотического рая.

Вера столько раз Ежа с того света доставала – не счесть! Как-то он дошёл до дома и упал на пороге. Она уже знала, что делать. Укол, массаж, снова укол, скорая помощь. У неё всегда всё было наготове – лекарства, шприцы… Помогал опыт медсестры. И любовь…

С тех пор Вера все время жила в страхе. Решила для себя – пусть лучше дома кайфует, чем неизвестно где. Она всегда спасёт. Когда он рядом, спокойнее – знает, что живой. Шприцы одноразовые покупала, заклинала, чтобы чужими не пользовался. СПИДа боялась. Иначе жить было невозможно…

Работать Ёж нигде не мог. Даже сторожем. Разгружал иногда в овощном магазине машины. Как-то украл два ящика апельсинов, чуть не посадили. Вера взяла в долг, расплатилась. Опять спасла сына.

У Веры была двоюродная тётка, жившая в селе. Тоже Верой звали. После очередного раскаяния уговорила сына поехать на месяц к ней, чтобы побыть вдали от друзей и соблазна. Договорилась с тёткой. Ёж согласился. Сама осталась дома, нельзя было не работать – и так еле тянули. Но разве можно было предугадать, на что может пойти изголодавшийся наркоша? Второго дня вечером звонок хозяйке, где Вера пол мыла: «Забирай сваво наркомана! Что-то с собой сделал – лежит, не дышит. Может, помер».

Как быть? Ужас заморозил Веру всю – до последней клеточки. Перехватила денег, взяла такси и через час была в селе. Сергей как упал, так и остался лежать на полу. Тётка поднять его не смогла. Скрючился сынок, ноги к груди поджал и молчит, весь дрожит, руки судорогой свело.

– Серенький!! Что ты сделал??? Говори! Я должна знать!

В ответ молчание. Живи, мальчик мой! Живи! Родной! Любимый! Продержись!

Пульс есть. Слава Богу! Губы в кровь искусала, чтобы не выть. Успеть бы! Успеть! У Веры все было с собой. Уколола. Не помогает. Снова уколола. Начал хрипеть. Вот она его жизнь у матери в руках, и сейчас она тихо уходит из её сына.

Что делать? В селе ночь кромешная, нигде ни огонька. Кто сюда поедет, какие врачи? Никто! Тётка зудит под ухо «Урррод!!! Хочет сдохнуть, пусть сдыхает! Нечего и спасать! Переплачешь, всё легче будет, чем так…».

Хорошо, что такси не отпустила: предполагала, что надо будет в город везти. Денег тогда намотало столько, что Вере пришлось продать свою золотую цепочку – последний материн подарок, – и обручальное кольцо.

Что за зелье, что с собой сделал? Надо знать, чтобы объяснить врачам, чтобы понимать, как лечить. Метнулась на кухню и всё поняла. У тётки на серванте стояли сухие маковые стебли с коробочками. Остались после праздника Маковея. Полгода уж пыльному букету. И в голову старой дуре не пришло, чтоб выбросить! Нарочно не придумаешь! Ведь знала про Верину беду, знала зачем Ежа к ней отправляет. Сергей растворителя не нашёл, варил дрянь с какой-то химией, которую в шкафу в бутылочке нашёл. Что за яд побежал по Ежовым венам? Что за смертельную отраву сварганил?

В городе две недели Ёж лежал под капельницей. Отказывали почки. Он их почти что напрочь уничтожил. Совсем не хотели работать, перестали бороться. Врачи сказали, что утрачена восстановительная способность организма.

Вера билась, как раненая птица. Когда сына выписали, в охапку его – и в карпатский санаторий, минеральную водичку попить. Впервые обратилась к своему бывшему мужу за помощью. Отец всё-таки. На удивление тот дал денег, в первый и последний раз.