Текст книги "Другая проекция"

Автор книги: Елена Горбачевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

4

Я не заметила, как наступил обеденный перерыв. Совершенно не хотелось никуда тащиться, поэтому я спустилась в буфет на первом этаже и затолкала в себя хлебно-крысиную котлету, ибо предположить, что для ее изготовления использовалось мясо более крупных млекопитающих, не было никаких оснований. Сама не отдавая себе отчета, я с наслаждением жевала эту гадость, запивая жидкостью, которая получалась в процессе мытья бочек от прокисших яблок и гордо именовалась яблочным напитком. Очень странно, но мне было вкусно! Еще бы, почти год питаться святым духом, только одной энергией. Я была дома, было сравнительно тепло, уютно, абсолютно безопасно и привычно. И мозг, работавший все это время на пределе, явно ушел в отпуск. Лишь изредка по застывшим извилинам пробиралась какая-нибудь тривиальная мыслишка, например: «Солнышко светит… Котлета жуется без затруднений… Валерка в очереди стоит…»

Валерка вообще-то совсем неплохой мужик, и вовсе не идиот. А ящик на голову ближнему уронить может каждый. Только не каждый раз после такого разражаются мировые катаклизмы. А Валерка вообще молодец – учится на вечернем в радиотехе, а в нашем институте работает лаботрантом. Это Лев Саныч термин такой выдумал – «лаботрант», сразу и лоботряс, и лаборант. Тем временем Валерка затарился такими же условно-съедобными котлетами и торил дорогу к моему столику, раздвигая жующую публику широкими плечами.

– Приятно подавиться, – приветствовал он меня.

– И тебя туда же.

– Слушай, Лен, что это с Барбоссом сегодня случилось, не знаешь?

Ну, вот, начинается. Я, конечно, знала, и даже очень хорошо. Но разве я могла об этом рассказать? «Знаешь ли, Валерочка, он просто увидел, как я тут немножко полетала, ну а до этого, когда я еще была невидимой, я чашечку свою с места на место переставила, а он заметил, вот и растерялся, бедняжка!» Представляю, как бы отреагировал Валерка на такую тираду! Замер бы в ступоре на часок-другой, если не больше. А как волочь такого громилу в машину скорой помощи? Нет уж, я слишком хорошо отношусь к Валерке.

– Откуда я знаю? Может, после вчерашнего, перенедопил.

– Как это – перенедопил?

– Выпил больше, чем мог, но меньше, чем хотел, – охотно пояснила я.

Валерка ржал, как молодой конь, во всю силу могучих легких. Тщательно отсмеявшись, он задумался:

– Нет, вряд ли. Он к «птичьей болезни» привычный. Так сказать, употребляет регулярно, но не злоупотребляя. Только злой вечно по понедельникам, аки собака.

– А что это за птичья болезнь? – интересуюсь я.

– Знаешь, птичка есть такая, «Перепил» называется.

Теперь была моя очередь смеяться. Валерка продолжал запихивать в себя невероятное количество жрачки, размышляя над странным поведением шефа. В конце концов, мы сошлись на мнении, что что бы ни произошло, все к лучшему. Раньше домой, конечно, не смоешься, но как приятно бывает ощутить отсутствие бдительного руководящего ока и направляющей руки. В общем, «обед прошел в теплой дружеской обстановке».

Ни за какие коврижки я не могла заставить себя снова подойти к установке. Просто столбняк находил, честное слово. Может, завтра, послезавтра, но никак не сегодня! Разговаривать с кем-то, даже с лучшей подружкой Наташкой, не было никакого желания. Поэтому, сосредоточенно валяя дурака, я едва дождалась окончания рабочего дня и пулей унеслась из института, чем вызвала немалое удивление Льва Саныча.

– Что с вами со всеми сегодня творится? – сокрушался он, имея ввиду меня и шефа. – Лена, книжку не забудь!

– Сегодня уж точно не забуду, – пообещала я, поставив крестик на ладони. И взгляд сразу уперся в красноватый шрам. М-да. И с этим тоже надо научиться жить.

* * *

До стрелки с Сережей оставался еще вагон времени, потому как я не имела привычки улепетывать с работы, словно ошпаренная. Смеркалось. Днем ненадолго выглянуло солнце, а сейчас снова все затянула мгла, а с неба сыпалась какая-то суспензия из снега и дождя. Хорошо, что куртка довольно новая, не продувается, подумала я отстраненно. А вот с сапогами значительно хуже – воду они пропускали даже слишком добросовестно. В конце концов ноги промокли настолько, что обходить лужи я посчитала лишним трудом. Так и шлепала, не разбирая дороги. И думала. Благо с течением привычного времени эта способность снова вернулась ко мне.

У меня встреча с Сережей. Которого я не видела почти год. Который расстался со мной только вчера. Как мне рассказать ему о том, что произошло, и при этом не создать впечатления девицы с уехавшей навсегда крышей? Поверит он мне? А я бы сама поверила? Сомневаюсь.

«Ты знаешь, дорогая, – представила я себе обратную ситуацию, – со мной произошла маленькая неприятность. Меня шандарахнуло током, и я вывалился в другую проекцию мира. Сначала я гулял по стеклянным гребням, вокруг которых танцевали разноцветные столбы, сверкали и взрывались светящиеся шары. А домики росли сами по себе. Потом меня чуть не сожрали чудища, и я удрал от них по розовому лучику. А потом мне показывали картинки из моей жизни, и я научился летать. Вот, смотри! Оп-ля-ля! А потом меня чуть не зажевали стены лабиринта, но я улетел в такую симпатичную страну, желтую и розовую. Знаешь, там живут премилые существа из чистой энергии, которые все сплошь телепаты. Они отправили меня взад на родину через туннель, который собрался засосать весь наш привычный мир. А я такой молодец, что спас его, то есть мир, ну и тебя за одно. Вот у меня на ладони шрам от этого остался».

Да уж, веселая история! Естественно, я бы сразу стала искать взглядом телефон-автомат, чтобы набрать заветное 03, благо вызывается бесплатно, чтобы моему любимому, который явно переутомился в своей аспирантуре, была своевременно оказана квалифицированная помощь. А после «Оп-ля-ля!» и сама бы от оной не отказалась, а вдруг безумие заразно.

Даже в самом лучшем варианте, даже если бы я поверила во весь этот бред, любимый мужчина в роли спасителя родного мира выглядит героем, кумиром, ну прямо не знаю кем. Его полагается обожать, тихо гордиться, так как по изложенным выше причинам он не станет афишировать свой подвиг на весь белый свет, смотреть в рот до конца своих дней и выслушивать пересказ известной до боли в коленках истории в 158-й раз. Но это – если героем является мужчина с ясными голубыми глазами, широкими плечами, волевым подбородком и роскошными усами цвета спелой пшеницы.

А если совсем даже наоборот? Я посмотрелась в ближайшую витрину. Конечно, полным чмом меня не назовешь, но до фотомодели или секс-идола мне ой как далеко. И правда, что он во мне нашел? Нос, конечно, неплохой. Просто классный нос, право слово, получился бы, если бы с килограмм отрезать. И росточку бы не мешало прибавить слегка. А если бы все, что пошло в плечи, перетащить в бюст, было бы просто великолепно.

Самое смешное, что меньше всего меня смущали руки, которые, пожалуй, были наиболее уродливой частью моего организма. Причем правая на два сантиметра длиннее левой, что всегда приводит в шок портных. Огромные клешни, не у всякого мужика вырастут такие. Это долгим годам занятий спортом я была обязана ими. Зато как удобно! Я всегда могла что-нибудь отвинтить, сломать. Да и перчатки последнего размера были в продаже при самом большом дефиците. Теперь еще левую из них украшал жуткий красноватый шрам. Он был самым большим из тех, которые покрывали мои многострадальные пальцы и ладошки.

Единственное, к чему было сложно придраться, так это к темно-карим глазам. Да и то если бы захотели, могли быть побольше и ресницы завести погуще.

Я поймала себя на том, что стою перед витриной и разглядываю себя, будто первый раз увидела. Причем взгляд моего отражения был абсолютно свободен от каких-либо проявлений высокого интеллекта. В общем, дура-дурой.

Ну, ладно, допустим, занюханное существо с прической «ежик» предотвратило вселенский катаклизм. Спасло весь мир, в том числе и любимого. И что теперь делать с этой недотепой-спасительницей вышеупомянутому любимому, скажите на милость? Тихо обожать и смотреть в рот до конца дней? Да какой мужик такое выдержит?!

* * *

Я с грустью вспомнила совершенно другие примеры. Знакомлюсь с парнем на какой-нибудь дискотеке. Парень как парень. Высокий, умеренно симпатичный, поскольку смазливых красавчиков терпеть не могу. Вежливо провожает меня домой, по пути рассказывая, какой он крутой студент и ловко он успел пересдать двойки как в своем политехе во время сессии и не получить «хвосты». Снисходительно осведомляется, работаю я или еще учусь. Учусь? Где? В универе, да еще и на физфаке? Ну, даешь. Снисходительность понемногу улетучивается. Трудно, наверное? А когда отвечаю, что не очень, что повышенную стипендию получаю последнее время, паренек совсем сникает. Если терпеливый и не закомплексованный, назначает раз-другой «стрелку», ровно до того момента, когда выясняет, что я возвращаюсь с тренировки. А у тебя уже есть какой-нибудь разряд? Мастер спорта!!! Ну и все. И приплыли.

Говорят, страшное дело – комплексы у женщин. Правильно говорят, конечно. Но у мужиков комплексы – это просто ужас, причем даже не тихий. Терпеть рядом с собой бабу, которая не глупее, а иногда и умнее во сто крат, сможет далеко не каждый. А уж если она достойно проявила себя в такой с их точки зрения мужской сфере деятельности, как спорт, то каждый нормально закомплексованный мужик стремится удрать от такой со скоростью курьерского поезда.

* * *

Большое счастье, что до сих пор я не замечала подобных комплексов у Сережи. Во-первых, мы уже не были студентами, да и в те времена он учился лучше меня. Во-вторых, он был аспирантом, а я всего-навсего инженером-физиком в заштатном институте. Спортом он всегда занимался сам, не так чтобы серьезно, все больше для собственного здоровья, во плечи какие вымахали. А к моим успехам относился без комплексов, наоборот, радовался каждому удачному старту. Это все конечно хорошо, никаких комплексов до сией поры не проявлялось, только ведь и мир родной я раньше ни разу не спасала.

Тот орган, где обычно у меня проживает интуиция, мне усиленно нашептывал, что не стоит испытывать на прочность Сережины чувства таким образом. А голос совести просто вопил о том, что нельзя строить отношения с самого начала если не на лжи, то на недосказанности.

Вообще-то совесть моя – явление поистине уникальное. Она у меня приходящая. Наверное, еще где-то подрабатывает на полставки. Бывает, целыми днями, а то и неделями не слышу ее голоса, преспокойно разъезжая в транспорте «зайцем», пересекая перекрестки по самым немыслимым направлениям без всякой зависимости от цвета светофора, выясняя отношения с ближними по принципу «сам дурак». А вдруг нагрянет, и я делаюсь сама не своя: начинаю чуть ли не насильно усаживать старушек в транспорте, возвращаюсь с полдороги в магазин, где мне дали неправильно большую сдачу и вообще становлюсь вежливой до полного неприличия. Сейчас как раз был один из таких моментов: совесть вернулась домой и начала наводить порядок.

Я шла себе и шла, а они, то есть совесть и интуиция, продолжали спорить. Они дошли чуть ли не до драки, а я так и не решила, что же мне делать.

* * *

Как обычно, Сережа пришел немного раньше и уже поджидал меня, хороший мой, любимый! Я увидела его издалека, и меня будто что-то ударило. Наверное, это совесть ушла, громко хлопнув дверью. Ну почему я из-за своей идиотской способности ловить приключения на то место, где у меня живет интуиция, должна ставить его перед мучительным выбором? Почему я должна взваливать на него то, что произошло со мной? Почему, по крайней мере, необходимо делать это именно сейчас, когда я сама толком не разобралась в том, что произошло? В конце концов, я не видела свое Солнышко почти год. Я же могу позволить себе просто радоваться, что все закончилось, что я снова с ним, а потом, может быть, все само как-нибудь образуется. И вот он обернулся и увидел меня. И все сомнения, а заодно и мысли, разом улетучились.

– Привет!

– Привет, Ежик! Я не видел тебя целую вечность!

Да уж! А что же обо мне говорить тогда?

Мы шли, болтая о всяких пустяках, причем болтал преимущественно Сережка, а я слушала его. Сережка взял билеты в кино, но до сеанса еще было время, и мы пошли пить кофе в одну из тех малюсеньких кофеен, появившихся в подъездах старых домов в центре города в последнее время. Прихлебывая обжигающий ароматный напиток, я достала сигареты и с наслаждением закурила.

Много ли надо человеку, то есть девушке, для счастья? Чашка кофе, хорошая сигарета, да еще и любимый мужчина рядом. Жизнь, ты просто прекрасна!

Вдруг Сережа самым внимательным образом уставился на мою левую руку, в которой я держала сигарету. Вообще-то он сам не курил и не очень-то одобрял эту мою привычку, но тем не менее отчетливо сознавал, что меня не переделать, и мирился с моим курением. А в честь чего это сейчас смотрит на сигарету, как дедушка Ленин на буржуазию?

– Алена, а что это у тебя на руке?

– А… Я… Это… Книжку Лев Саныч попросил принести, вот я крестик и поставила, а то все время забываю, – попыталась я схитрить.

– Да я не про крестик, ты у меня растяпа известная. Я вот про что, – бережно дотронулся он до красноватого шрама.

– Так, пустяки.

Мой голос звучал наигранно и фальшиво даже для меня самой. Сережка весь как-то прямо насупился. Самое простое было сказать, что плеснула кипятка на руку. Первая ложь. Где-то в глубине души зазвенел тревожный звоночек. Наверное, это совесть не смогла прийти и пыталась связаться со мной по телефону. Только не сейчас! Не могу я сейчас все это рассказывать, снова переживать весь это кошмар!

– Сережа, поверь, страшного ничего не произошло. Я же здесь, с тобой. Я тебе обязательно расскажу эту историю, только потом.

– А почему не сейчас? – Сережка продолжал хмуриться.

– История долгая, а я и так ужасно устала, – я говорила чистую правду.

– Долгая история за один день?

– Сереж, не будь занудой! Ты такой потешный, когда дуешься. А я все равно тебя люблю, Солнышко мое! Очень-очень.

Ну какой мужчина устоит против такого! Сережкины брови, сошедшиеся на переносице в упрямой складке, вернулись на свое обычное место, взгляд потеплел.

– Я тоже тебя люблю, Ежик, просто беспокоюсь.

В общем-то конфликт на этот момент был исчерпан. Пока. А потом? А что потом, суп с котом, рассудила я.

* * *

Вечером дома мама, как обычно, ждала меня с ужином. Папа смотрел хоккей по телику. Действительно, самый обычный вечер. Только я вдруг поняла, как они дороги мне, мои старенькие родители. Как дорого бывает то, что ты имеешь, не замечая, воспринимаешь как некую данность, а в один ужасный момент вдруг сознаешь, что можешь это потерять. Я так расчувствовалась, что даже с вечера затолкала в сумку книжку для Льва Саныча.

* * *

К установке я подошла только на третий день, до этого успешно выдумывая тысячу причин, по которым мне не стоит этого делать. Я навела образцовый порядок на своем столе, чем повергла коллег в изумление, граничащее с шоком. Я приняла самое активное участие в разборке списанных приборов на детали. Я даже дошла до того, что полдня проторчала в библиотеке. Впрочем, Барбосс как ушел домой тогда, в понедельник, так и не появлялся, только позвонил, что взял больничный, так что контролировать меня было абсолютно некому.

И вот наконец я ее включила. Установку, разумеется. И даже задала то самое роковое напряжение в 1.5 тысячи Вольт. Естественно, лазер за это время ничуть не изменился и генерировал, что попало. Мои выкрутасы с перемещением диафрагмы были ему совершенно до лампочки. Ну как же так? Я плюхнулась на стул и со злости закурила прямо в лаборатории. Ну что такое? Ну чего ему не хватает? Почему вместо одного типа колебаний, когда энергия аккуратненько концентрируется в серединке, и вспышка оставляет на бумаге ровненькое круглое пятнышко, генерируется неизвестно что, а пятнышко больше всего похоже на сердцевину разрезанного напополам яблока? Как бы узнать, что мешает энергии распределяться равномерно?

Вот глупая. Возьми да и посмотри само распределение энергии. И не с помощью приборов, а с помощью собственных приобретенных ощущений. Пых! Как все просто! Пассивный затвор изменяет оптическую длину пути, могла бы и раньше догадаться. Нужно просто-напросто чуть-чуть подвинуть зеркало. Пых! Все просто прекрасно! Ровненькое пятнышко просто радует глаз!

Погоди-ка, погоди! Получается теперь, что для того, чтобы выявить оптимальный режим работы, вовсе не нужно проводить целую кучу измерений, нужно только время от времени внимательно смотреть распределение энергии! Вот это да! Я успею подготовить все к конференции. Я не просто сляпаю кое-какой докладчик, я смогу показать действующий макет! Ой, мама дорогая… А другие приборы, механизмы? Может, я по распределению энергии смогу устанавливать неисправность? Это надо было срочно проверить, и я понеслась в соседнюю лабораторию, к закадычной подружке Наташке.

* * *

Переполненная радужными надеждами, я ворвалась в Наташкину лабораторию. И немо застыла. Только что не обратилась в соляной столб, как жена Лота. Нет, ничего страшного не произошло, просто я увидела Анну.

Анна – это не просто человек, женщина, физик, наконец. Анна – это явление природы. По годам она была старше нас с Наташкой на пару-тройку лет, имела семью и ребенка, то есть со всех сторон должна была быть совершенно респектабельной дамой. Но не тут то было. Стремления души несли ее по жизни подобно стремительному горному потоку. Она периодически меняла место работы. По всей видимости, причиной этого были бесконечные романы, которые она крутила с вдохновением и без устали.

У нас в институте она появилась практически одновременно с нами, всячески подчеркивая разделяющую нас дистанцию возраста и жизненного опыта. Анна не только была образцом утонченности и аристократичности, но и знала все обо всем. Так по крайней мере считала она сама, и переубедить ее в этом не было никакой возможности. Причем знаниями и опытом она делилась при любом удобном и неудобном случае. Достаточно вспомнить, как она поучала Ирину.

Ирина, мать двоих детей и младший научный сотрудник той же лаборатории, где работала и Наташка, как-то раз здорово переболела. Даже в больнице лежала. И еще с месяц толком не могла восстановиться. И вот сидит она однажды, уткнувшись в какой-то навороченный справочник по электронике, изо всех сил пытаясь сосредоточиться и осмыслить прочитанное. Но без толку.

– Елки-палки, ну что с этой головой, совсем не варит! Никак не могу запомнить! – расстроено бросила она «в воздух», ни к кому конкретно не обращаясь.

Естественно, Анна не могла пропустить такой случай блеснуть эрудицией.

– Ира, ты, наверное, редко спишь со своим мужем! – громогласно заявила она.

Тут же в лаборатории повисла гробовая тишина. Мужики, покраснев, как раки, поутыкались в книжки и схемы. У бедной Ирины мову отняло, и только одна-единственная мысль бродила по кругу: «Теперь все наши мужики будут думать, что я обсуждаю такие вопросы с ней!». А между тем Анна, не испытывая ни малейшего смущения, авторитетно продолжала:

– Я вот тоже самое. Как только муж уедет куда-нибудь в командировку, так ничего не могу запомнить, хоть лопни. А как только возвращается, сразу память приходит в порядок!

Но на сей раз Анна превзошла самые смелые ожидания.

На ней было одето сверкающе-серебристое платье с люрексом, такое яркое, что я невольно вспомнила обитателей желтой и розовой страны. Вообще-то по замыслу модельера платье было вечерним, о чем красноречиво свидетельствовало декольте чуть ли не до пупа. Размерчик явно подгулял, ибо таких, как Анна, в это платье можно было запихать штуки три: плечевые швы приходились на район локтей, а чтобы не наступать на подол, наша умница закрутилась в какой-то поясок от старого халата. Слишком большое декольте было ликвидировано с помощью кривой и слегка ржавой английской булавки гигантских размеров. «Туалет» дополняли толстые шерстяные колготы и стоптанные туфли без каблуков.

– Здравствуй, Анна! Наташка есть? – спросила я, справившись с немотой.

– Привет, проходи, она здесь.

– А, Ленка, подожди, я сейчас, – закричала Наташка из фотолаборатории. Опять пленки свои проявляет. Я присела на стульчик и снова уставилась на Анну.

– Ты, наверное, куда-то собралась сегодня?

– Почему ты так решила?

– Ну… Платье у тебя… такое, – промямлила я.

– Ах, что ты, – великосветски махнула она ручкой. – Это же спецодежда. Металлизированная ткань защищает от излучения СВЧ-диапазона. У меня ведь работа опасная, не то, что у тебя, лазеры какие-то.

Теперь я онемела всерьез и надолго. Освободившаяся Наташка почти волоком вытащила меня в коридор и, давясь от смеха, стала рассказывать:

– Это еще ничего, подумаешь, вечерние платьице с чужого плеча! Ты бы видела, что она вчера напялила. Халат до полу цвета хаки и шапочку камуфляжной раскраски.

– С чего бы это вдруг?

– Да просто Борисыч позавчера взял да и в шутку ляпнул, что СВЧ очень вредно для здоровья, особенно для детородных функций женщины, а она приняла всерьез.

– А остальные что на это?

– Да так, развлекаются потихоньку. Крендель увидел, так на полном серьезе заявил ей, что эти меры бесполезны без заземления, а потому надо ввернуть шуруп в пятку и прицепить проволокой к батарее.

Крендель – это вовсе не прозвище, это «фамилие такое», как выражается кот Матроскин. Зовут его Михаилом Федоровичем, но у злых языков в лице его бывших однокурсников он именуется не иначе, как «Великий ученый Майкл Крендель». За бескорыстную любовь к собственной персоне, самомнение и карьеризм, переходящий все разумные рамки. И еще эти самые языки любят вспоминать, как во время учебы в Университете дежурной шуткой было спереть в буфете ценник «Крендель сахарный, цена 7 коп.» и повесить ему на спину.

Впрочем, комплексами по поводу экзотической фамилии великий ученый не страдает. Я сама однажды была свидетелем сцены, когда Майкл пытался дозвониться куда-то очень далеко по межгороду. Почти ничего не было слышно, и он орал на весь институт: «Закажите мне пропуск! Да, пропуск! на фамилию Крендель. Крендель! Кре-е-ндель! Ну тот, что за семь копеек!»

Естественно, «великий ученый» с великим трудом переносил сосуществование с человеком, самомнение которого было сравнимым с его собственным.

* * *

Со всем этим я чуть не забыла, зачем я заходила к Наташке. А на самом деле я хотела взглянуть на блок питания для какого-то там весьма мудреного излучателя. Уже добрый месяц этот самый блок выдавал совершено не те параметры, которые были указаны в паспорте, а по этой причине страшно дорогой и дефицитный излучатель валялся бесполезным металлоломом. Лучшие электронщики института давно уже вывихнули себе мозги, а Наташка настолько отчаялась, что даже перестала рвать волосы на их головах и впала в тихую апатию.

– Слышь, Натка, что там с твоим блоком питания, все также глухо?

– Ай, не спрашивай, не трави душу! Борисыч для очистки совести каждый день его включает, да толку никакого, – безнадежно вздохнула подруга.

– Так а зачем тогда включает? – не поняла я.

– Ну, так, на всякий случай. Вдруг одумается и начнет прилично работать сам по себе, поскольку все реальные способы настроить его были использованы. Представляешь, все детали вроде бы в порядке, уже каждый диод и транзистор по 25 раз проверяли, а выдает не мощность, а какое-то безобразие.

– А сейчас он включен?

– А куда же ему деться.

– Можно мне глянуть?

– Хоть сто порций, – безнадежно пожала плечами Наташка.

Прибор равномерно и деловито гудел, словно издеваясь над бедным персоналом. Я подошла поближе, стараясь не делать слишком умное лицо, чтобы не пугать подругу. Сосредоточилась. Приходилось прилагать достаточно много усилий, но получалось неплохо. Я четко лицезрела распределение энергии по всем контурам. Ага, тут порядок, тут тоже нормально, а вот и дырка – что-то с транзистором. Поскольку электронщик из меня совершенно никакой, то определить, что произошло, я не могу, поэтому ограничилась лишь тем, что ткнула пальцем в сторону дефективного транзистора и с самым невинным видом спросила у Наташки:

– А ты не пробовала менять этот транзистор?

– А в честь чего это? – уставилась она на меня глазами размером с восьмикопеечную монету. – Я его тестером проверяла, он не сгорел.

– Ну… так просто, мне так кажется. Все равно ведь не работает, попробуй, хуже не будет, – замялась я. Аргументация, конечно, вряд ли могла назваться убедительной, но тем не менее отчаявшаяся Наташка, пожав плечами, тут же воткнула паяльник в розетку, а я попилила потихоньку к себе.

Не торопясь и со вкусом я вывела установку на оптимальный рабочий уровень уже в третьем режиме работы, а всего их, этих режимов, задумывалось пять. Все шло просто отлично. Я с наслаждением позволила себе расслабиться и испить чайку с сигаретой, когда в лабораторию влетела Наташка, сверкая безумными глазами:

– Ленка!!! Ты гений! Все получилось, работает проклятый ящик, как миленький! – вопила она, схватив меня за грудки.

– Перепаяла транзистор?

– Ну да. А как ты догадалась, что дело в нем?

– Да и сама не знаю, – промямлила я. – Морда мне его не понравилась, наверное.

– Ага, он тебе недостаточно сексуально улыбался, – Наташка с сомнением покачала головой. – Ладно, это не важно. Я – твоя должница, так что пошли на обед вместе, я тебе кофе проставляю.

Кажется, мои приключения начинают приносить дивиденды. Вот смеху будет, если я действительно стану «специалистом» по диагностике неисправностей. Я вспомнила, как в шутку мечтала об этом, находясь в розовой беседке. Да уж, как ни старайся забыть то, что произошло, словно кошмарный сон, прошедшее все время будет с тобой, подумала я, уставившись на шрам на ладони. За эти дни он значительно посветлел, но все же был заметен достаточно отчетливо. А я до сих пор не могу решиться рассказать об этом ни Сереже, ни тем более кому-нибудь другому. Странное, противоречивое чувство: с одной стороны, я с удовольствием пользуюсь своими новыми способностями. А с другой стороны не могу заставить себя снова пережить этот кошмар, рассказывая все кому-либо, даже Сереже.

Мало того. Я ведь не просто пережила страшные приключения. Я ведь изменилась при этом сама. Кто я теперь? Могу ли я с чистой совестью называть себя человеком? Или я стала каким-то монстром? Я даже сама себе не могла ответить на этот вопрос, что уже говорить о других людях.

* * *

Последнее время нам с Наташкой редко удавалось поболтать-посудачить, так что за кофе она вполне резонно и, как обычно без обиняков, поинтересовалась:

– Ну, подруга, выкладывай!

– Ты про что? – испугалась я, думая, что она будет допытываться о природе моих вдруг резко проснувшихся способностей. Но Наташка была Наташкой. Человеком практичным до мозга костей. Вот уж кто никогда не отвлекался на посторонние мысли, так это она. На работе невозможно было найти большей фанатки, никто никогда не видел ее уставившейся в окно или читающий втихаря художественную книжку. Зато, закрывая двери лаборатории, она полностью отключалась от работы и часами могла болтать о всяких глупостях.

– Как про что? Да про твоего Сергея! Ты, смотрю я, какая-то странная последние дни ходишь. Поссорились, что ли?

– Типун тебе на язык! И вовсе мы не ссорились. Даже наоборот…

– Ни разу не пробовала «ссориться наоборот», как тебя прикажешь понимать?

– Ну, я это… В общем, совсем…

– А ты можешь попытаться выразиться точнее, – язвительно осведомилась она.

– Влюбилась, – выдохнула я. – Причем по самые уши.

– Тоже мне новость! Это я и без тебя вижу. А он, Сергей твой, что?

– Ты знаешь, по-моему тоже… Вот и не знаю, что мне со всем этим делать.

– Ну ты даешь! Нет забот, так сама себе придумаешь. Она, видите ли, не знает, что ей делать! – кипятилась Натка. – Тебе хорошо с ним?

– Спрашиваешь!

– Ну так и не дури себе, а заодно и мне голову, живи и радуйся. Пусть будет то, что будет, а сейчас наслаждайся тем, что есть. А то тоже мне, понимаешь, фифа выискалась. Каждый день на свиданки бегает, а на работе ходит с кислой физиономией потому, что не знает, чем все это закончится. Втрескалась она, видите ли! Смотреть противно! Интересно, что ты делала в седьмом-восьмом классе, скажи на милость?

– Ну… Училась, тренировалась, на соревнования ездила, а что? – не поняла я логики подруги.

– А то, что все нормальные люди в это время впервые влюблялись, а особо продвинутые – и не впервые.

– А я, значит, ненормальная! Видишь ли, в восьмом классе у меня тоже многое было впервые: норматив кандидата в мастера выполнила, первый раз республиканские соревнования выиграла и первые деньги заработала. За учебный год получила кроме обычных пятерок еще и пару четверок – тоже впервые…

– Вот-вот, оно и видно, – и она сделала выразительный жест пальцем у виска. – Когда ты уже человеком станешь?

– А я, по-твоему, кто?

– Ну как тебе сказать, чтобы не обидеть? Чудо ты из тряпочек, откуда только такие берутся?

– Появляются в результате издержек воспитания, – обиженно буркнула я.

– Да не дуйся ты, я же не со зла. Просто хочу сказать, что забиваешь ты дворянскую голову всякой ерундой. Будь проще, как говорится, и к тебе потянутся люди. Живи и радуйся, пока есть чему.

А может практичная Наташка действительно права? Сережа меня любит, мне с ним очень хорошо, так и не стоит вообще, в принципе грузить себя и его лишними проблемами? Он и не вспоминает про этот злосчастный шрам и про то, что я обещала ему все рассказать. Может, забыл? Ох, не знаю, мозги совсем нараскорячку.

* * *

Я так и не приняла решения, позволив событиям происходить своим чередом. На работе ничего особенного не происходило. Шеф болел по-прежнему, так что голову никто не дурил, и можно было совершенно спокойно завершить разработку макета для конференции и протестировать его во всех возможных режимах. Чем я и занималась. Спокойно, без спешки и нервотрепки и полному собственному удовольствию.

С Сережей мы виделись почти каждый день. То в кино ходили, а то и просто блындались по улицам, разговаривая обо всем чем угодно: о книжках и фильмах, о спорте, да мало ли еще о чем. Чем дальше, тем больше выявлялось у нас общих вкусов и пристрастий. Нам было просто очень хорошо вместе. Тепло, уютно и здорово. А о моем шраме на руке он то ли просто не вспоминал, то ли вообще забыл.

Он позвонил утром в воскресенье, когда я еще спала, отрываясь за всю прошедшую неделю, и с места в карьер стал меня грузить:

– Ты давно в окно смотрела?

– Давно, еще вчера, – честно призналась я, поскольку сегодня глаза еще не открывала, сняв телефонную трубку на ощупь.

– Ну, тогда посмотри сейчас.