Текст книги "Не имей сто рублей..."

Автор книги: Елена Горбачевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)

41. А я еду, а я еду за туманом…

Утро выдалось на редкость прекрасным. Словно безумные, заливались в небесах жаворонки. Надо же, лето заканчивается, а они так поют! А особенно вдохновляло то, что по какому-то высочайшему приказу майор Черноиваненко отбыл в распоряжение штаба то ли дивизии, то ли еще чего-то такого. Причем надолго, и душу не хуже яркого солнышка согревала мысль, что, возможно, мы его уже никогда больше не увидим. Позавтракав и препоручив Саню заботам старшины Петренко, мы собрались в «экспедицию».

Бартон был само воплощение предупредительности. Как только мы с ним перекурили после завтрака, нам было предложено занять места в его «Виллисе», который был, надо признать, все-таки значительно комфортабельнее наших велосипедов. Правда, единственный недостаток этого автомобиля я ощутила уже во время посадки, глубоко разодрав левую ладонь о рваные зазубрины дырки, оставшейся после попадания осколка. Вот зараза! Пришлось даже носовым платком пожертвовать.

Оказывается, довольно большая группа бойцов была выслана к Черному озеру заранее, и, когда мы приехали, они уже докладывали о своих наблюдениях. Что самое смешное, руководил ими уже хорошо знакомый нам лейтенант Коновалов, который при первой встрече едва удержался от того, чтобы не расстрелять нас просто по факту появления. Теперь, когда такой опасности уже, тьфу-тьфу, не было, он казался достаточно симпатичным и сообразительным парнем, который неплохо знает свое дело. От внимания его и его людей не ускользало ничего. Малейшие изменения в состоянии клочьев тумана сразу же фиксировались и систематизировались.

Только что с того?

Примерно в районе полуночи в его среде началось какое-то шевеление, и на секунду-другую он словно бы осветился изнутри, а спустя некоторое время появилась вихревая активность, которая наблюдается до сих пор.

Великолепно. Знать бы еще, что делать с этой информацией. Лучше бы вместо вихревой активности появился Кругалевич, тот самый «Портной», разведчик с ценными данными.

Поскольку дальнейшее пассивное наблюдение хоть и обогащало нас невероятно ценными фактами о жизнедеятельности странного артефакта, но ни на полшага не приближало к решению непосредственных задач, было принято решение отправиться вовнутрь. Естественно, храбрых разведчиков должен был сопровождать проводник. Иван Сусанин, одним словом. В качестве которого было предложено использовать Сережу.

Разумеется, расставаться, да еще и в такой ситуации, меньше всего входило в мои планы. Но на первый раз они собирались только пройти сквозь туман и тут же вернуться обратно. Причем на всякий случай решили все обвязаться веревкой, конец которой привязали к дереву рядышком. А я еще порекомендовала оставить на том месте, где они выйдут, бумажку с надписью «№1» – первая экспедиция. А то ведь тут лес как лес, и попробуй ты разберись, в какое время тебя занесло.

Итак, мы сдержанно попрощались. И вот Сережа, Коновалов и еще парочка вооруженных до зубов бойцов отправилась в туман. Через мгновение их силуэты перестали просматриваться в его густых клубах, и только вспышки какого-то синеватого света говорили о том, что в этой странной структуре находится кто-то посторонний. Веревка, привязанная с дереву, сначала натянулась, а потом резко ослабла. О, Боже! Что же там такое случилось? Я бросилась к ней и потянула. Такое ощущение, что я с помощью древней ручной прялки пыталась прясть этот холерный туман. Веревка просто-напросто переходила в него, становилась его частью, а, вытягивая ее на себя, я тащила ком тумана. Бесполезное занятие. Только и оставалось, что надеяться на лучшее.

Я замерла, вцепившись здоровой рукой в рукав Бартона и даже, кажется, перестала дышать. Сколько прошло времени? Наверное, минут пять, не больше. Потому как я, хоть и не дышала, курить все-таки не забывала и едва успела прикончить сигарету, как светящиеся пятна стали приближаться, и появились наши воины в полном составе и слегка очумелом виде. А злополучная веревка обрела свою нормальную плотность и с видом полнейшей невинности скрутилась кольцами у самых ног.

– Ну, что? – набросились все на вновь прибывших.

– Что? Да ничего! Ровным счетом, – докладывал начальству Коновалов. – Ну, проникли мы сквозь этот туман. Да, согласен, несколько странные ощущения. Так ведь после всего того, что они, – он кивнул в нашу с Сережей сторону, – порассказали, еще и не такое привидится. Ну, зашли в туман, прошли. Оказались на такой же или очень похожей полянке, постояли там с минуту, бросили бумажку с номером, завернулись, да и двинулись обратно. Здается мне, товарищ полковник, что эти – снова кивок в нашу сторону – просто-напросто нам голову морочат. И где это такое видано? «Дырка» во времени! Вот сделать бы им обоим по дырке в голове, так знали бы!

Теперь он уже не казался мне симпатичным. И сообразительным тем более.

А что же он ожидал там увидеть? Асфальтированную дорогу с табличками, указывающими годы? Или девушек в мини-юбочках, улыбающихся на все тридцать два и зазывающих: «Добро пожаловать в год такой-то! Вы наш юбилейный посетитель, и поэтому Вам полагается бесплатная порция кампари!» Хотя вряд ли он знает, что такое кампари. Впрочем, как и мини-юбка.

– Рядовой Василевич! – обратился Бартон к одному из бойцов.

– Я!

– Вы хорошо запомнили место, куда положили бумажку с номером?

– Так точно, товарищ полковник!

– Так вот, обойдите этот туман, ни в коем случае не проникая вовнутрь, и постарайтесь эту бумажку отыскать.

– Есть! – коротко козырнул тот и отправился исполнять приказание, а все застыли в напряженном ожидании.

Спустя минут пятнадцать он вернулся, полностью обескураженный.

– Товарищ полковник! Виноват, не нашел!

– Искать надо было лучше! – чуть не взорвался Коновалов.

– Разрешите, товарищ полковник? – снова подал голос Василевич.

– Да?

– Я так думаю. Мы когда ходили, куда-то в другое место попадали. То есть место оно может быть и то же самое, только раньше это было. Потому как березку я узнал, к которой бумажку прицепливал. И сейчас ее снова видел, только она совсем здесь уже другая, гораздо больше.

Ну, слава Богу! Наши слова были подтверждены, только это ни на миллиметр не приблизило ни нас, ни Бартона к решению задачи. Поскольку никаких следов ни Кругалевича, ни немецких танков не было обнаружено.

После небольшого совещания экспедицию было решено повторить. Была заготовлена бумажка с номером 2, и разведчики вновь отправились в путь, уже без такого страха.

По возвращении наблюдательный Василевич доложил, что попали они не в то время, в котором были в первый раз – все по тем же березкам и соснам сделал вывод, что их забросило еще раньше.

А в следующий раз чуть не случилось ЧП. Несмотря на веревку, которой все обвязывались, Сережа вышел из тумана в гордом одиночестве. Но поступил при этом так же, как и раньше. Правда, за неимением бумажки с номером, сделал отметку на дереве и вернулся обратно. Почти одновременно с остальными.

Так что же такое получается? Сережа попал в другое время, чем разведчики? Почему? Уж не потому ли, что тот момент, где был только он один, лежит позднее 44-го года? И для бойцов Бартона невозможно было попасть туда? Выходит, действительно невозможно попасть в будущее?

Загадки, сплошные загадки… Число вопросов конкретно превышает число ответов на них.

Ну, наконец и мне захотелось побывать в роли проводника. Или проводницы. Этакой стюардессы временных «дырок». А то как же без меня? Я гордо сама приладила к березке бумажку с номером 5, и все отправились обратно.

– Вышел Ежик из тумана! – приветствовал меня Сережа.

– Вынул ножик из кармана! – ответила я.

Это и все? Я даже была несколько разочарована. И, только сворачивая веревку, вдруг обнаружила, что моя левая ладошка, так нещадно разрезанная, имеет совершенно целый вид!

– Сережа, посмотри!

– Ух ты! Будто и не царапала! Даже следа нет!

То-то я удивлялась в свое время, когда вдруг в одно мгновение пропали все мои синяки и шишки, и я из «интересной женщины» превратилась в самую заурядную помятую туристку!

Практичный Бартон принял решение мгновенно.

– Коновалов!

– Я!

– Немедленно передать мое распоряжение. Как можно более срочно организовать передислокацию санчасти вместе с ранеными!

– Слушаюсь!

А между тем исследование «дырки» шло своим чередом. Похоже, как в проводниках в нас уже отпала необходимость, и разведчики прекрасно справлялись сами. Седьмая экспедиция, за ней – восьмая. Только кроме моей мгновенно вылеченной руки толку не было никакого. Оставляли бумажки с номерками, попадая на то же самое место с разницей в несколько лет, а то и несколько десятилетий, по-прежнему не обнаружив признаков ни Кругалевича, ни немецкого подразделения.

И вот, вернувшись из восьмой экспедиции, буквально сразу же, отправились снова. И… обнаружили бумажку «№8»!

Это уже становилось интересно. Между экспедицией №8 и №9 прошло всего лишь чуть более десяти минут – Бартон засекал, тогда как между другими проходило не менее получаса. Значит, в этом есть какая-то система, подумала я. Значит, некоторое время существует устойчивый канал, связывающий два события. Я даже толком не успела додумать эту мысль, а тем более поделиться с кем-либо своими выводами, как произошло нечто просто потрясающее.

Все бойцы были на месте, но тем не менее в недрах тумана снова появилось голубоватое свечение. Кто-то шел. Разведчики схватились за автоматы и застыли подобно взведенному курку. Свечение приближалось.

Кто это? Долгожданный Кругалевич? Или немцы? Секунды казались годами. И вот из серых клочьев показалась фигура, настолько странная и нелепая, что растерялись все, включая Бартона.

Я сначала даже не смогла понять, мужчина это или женщина. Длинные спутанные волосы были мало того, что раскрашены люминесцирующими красками (любой попугай умрет от зависти!), так еще и кое-где перехвачены какими-то шевелящимися заколками, больше похожими на живых насекомых гигантских размеров. На нем, ибо это был мужчина, потому как при ближайшем рассмотрении была обнаружена трехдневная щетина, что несомненно должно было являться признаком сильного пола, была майка с живым и танцующим изображением какой-то смазливой девицы, и изрядно вытертые джинсы. На его тощенькой шее, как у цыпленка по рубь шестьдесят советских времен, болталось на разноцветном шнурке нечто среднее между причудливым амулетом и миниатюрным прибором. Оглядев нас полубезумным взглядом, гость произнес:

– Ну, блин нафиг, Хруст, и глюки после твоей рябухи! – и тут же свалился на землю.

Первым пришел в себя, разумеется, Бартон и громко скомандовал своему застывшему войску:

– Вольно!

После чего со всех сторон раздался нервный смешок вперемешку с классикой русского народного языка. Я даже порадовалась, что Саня остался в лагере.

42. Не ждали

Таким образом, на сегодня было решено экспедицию свернуть и, захватив добычу в лице странного существа, источавшего смесь ароматов помойки и химического завода, отправиться в лагерь. Уже в машине Бартон, наконец, решился спросить у меня:

– Как Вы думаете, на каком языке он разговаривал?

– На том же самом, что и мы с Вами. На русском.

– Простите?

– Я сама точно не уверена, но кажется, что этот товарищ прибыл к нам из времен даже более поздних, чем я и мое семейство. А с течением времени язык имеет обыкновение меняться. То есть некоторые слова, которые считались жаргонными, разговорными, становятся общеупотребительными. Некоторые устаревают и выходят из употребления, а иные меняют свое значение. В частности, «блин» – скорее всего, широко распространенное в мое время практически безобидное ругательство, «нафиг» – только его усиливает, «глюк» – видение, а вот что такое «рябуха» я не знаю, скорее всего, какой-то вид наркотика.

– Вы только по его лексике сделали вывод, что он – из будущего?

– Нет, не только. При первой встрече с Вашими солдатами они сразу же обратили внимание на то, что наша одежда и экипировка не только по виду непривычна, но и сделана из незнакомых материалов. Так вот, где и каким образом производятся майки, на которых пляшет изображение, в 97-м году никому неизвестно. И о заколках, ползающих, словно настоящие насекомые, я не слышала. Хотя даже в мое время некоторые оригиналы красили волосы в самые экзотические цвета.

Тем временем мы приехали. По факту не очень-то деликатной выгрузки наш трофей что-то хрюкнул, почмокал губами и снова захрапел. Видать, действительно забористая штука, эта его рябуха!

Покуривая, мы с Бартоном поджидали остальных, шедших к лагерю пешком. В их числе был и Сережа, которому не хватило места в джипе из-за свалившегося на нас разноцветного счастья. Мы пытались проанализировать складывающуюся ситуацию. Итак, в наличии имелось девять экспедиций сквозь дыру, две из которых попали, судя по всему, в одно и то же время , следовательно…

Вот же холера ясная, я снова не успела додумать эту мысль, когда услышала душераздирающий вой:

– Хр-у-у-у-ст! Зыряг бешеный! Ты куда закульмировался, пульган вонючий?

Мы с Бартоном переглянулись и бегом бросились к палатке, где суровый Петренко наставил на нашего гостя свой грозный ППШ и не менее страшные глаза, но тем не менее от изумления не мог произнести ни слова. Самое забавное, что грозный вид старшины не производил никакого впечатления на гостя. Тот, видно, принял своего усатого стража за один из глюков и только отмахивался от него, как от мошкары, да безутешно звал какого-то Хруста.

Бартон тихонько, даже почти ласково отодвинул оцепеневшего Петренко и обратился к «трофею»:

– Здравствуйте! Пожалуйста, не волнуйтесь. Страшного ничего не случилось, и мы вместе с Вами постараемся во всем разобраться.

Теперь уже гость застыл с раскрытым ртом, и только после паузы в пару минут изрек:

– Ну ни фига себе! Сынь, чувак, да ты гвадишь, как на каком-нибудь древнем диске! Ну, прикол, как училка гвадишь!

– Лена, Вы что-нибудь поняли? – обратился ко мне Бартон.

– Не уверена. Давайте попробуем еще разок? Как с Мумба-юмба?

– Это как?

Вместо ответа я постаралась как можно обаятельнее улыбнуться этому чучелу и произнесла, четко выговаривая слова:

– Здравствуй! Меня зовут Лена. А тебя?

– Славосил.

Неужели ничего не получится?

– То есть Славик, – поправился он.

Бартон облегченно вздохнул, да и я сама обрадовалась, что лед тронулся.

– Славик… Хорошее имя! – и добавила, излучая саму приветливость. – Послушай, Славик, нам не совсем понятна твоя речь…

– Речь? – задумался тот. – То есть как я гважу?

– Ага, – догадалась я, – как ты говоришь.

– А че? Гважу, как все лотные чуваки. То есть говорю я как все, а что?

– Ладно, – я не стала вдаваться в филологическую дискуссию. – Ты в каком году живешь?

– Че? Ну, в натуре, не секу я в этих галимых змеях и кроликах, загиндюй меня, не знаю!

Бедный Бартон только рот раскрыл. Еще бы, в его времена об обычном гороскопе никто не имел понятия, а уж о восточном – тем более. А реакцию на диалог типа: «Вы кто – кролик или дракон?» – «Нет, я вообще свинья, а моя жена – собака!» – только можно себе представить! Только с этим остолопом Славиком я уже начинала терять терпение.

– Тебя не про это спрашивают. Назови число!

– Че? Какое число?

– Дату. Сегодняшнего дня. Число, месяц и год.

– Э-э, нет! – Он хитренько захихикал, покачивая указательным пальцем, и даже избегнув своего излюбленного «Че?» Тем временем девушка на его майке продолжала призывно крутить попкой. – На понт не возьмешь! Я, конкретно, рябухи принял, но секу, что почем! Я тут вам число не то назову, а вы меня откульмируете, куда следует!

По-моему, его уже и без нас кто-то «откульмировал»! Причем как раз, куда не следует.

– Год хотя бы назови! – попросил его Бартон.

– 2079-й, а че?

– А то, что по свой воле или по случаю, но попал ты, дружок, в 1944-й год, – устало резюмировал полковник.

– Ну, блин нафиг, а ты не залупился, чувак? – Он неуверенно рассмеялся. Девушка продолжала неистово дрыгать ногами. – Сорок четвертый год прошлого века? Че ты мне тут гвадишь? Сынь, чувак, я, конечно, хорошо под рябухой, но никто еще во времени не ползал. Ни в зад, ни вперед. А ты мне грузишь про 1944-й год! Так ведь это когда наши этому галимому Наполеону пульганов навешали! Тогда у всех перья на головах были и лошади. Так что не надо, не прикидывайся, а лучше скажи, куда этот зыряг Хруст подевался вместе со всей рябухой?

Обычно термин «ископаемое» принято употреблять в отношении к чему-то старому, древнему, несовременному, но в силу потрясающей тупости Славика я с трудом удерживалась, чтобы не назвать этим словом гостя из будущего. Ну что за чучело, никак не хочет понять, что же произошло! Я с превеликим трудом поборола в себе желание развесить пальцы веером и гнусавым голосом почти что на «фене» сообщить, что он «в натуре попал», да решила, что для дворянского воспитания Бартона это будет уже слишком.

– Ну, положим, война с Наполеоном была несколько раньше, году в 1812-м. – Бартон на удивление быстро разобрался в его сленге. – А сейчас, в 1944-м, перья на головных уборах, как и лошади, несколько вышли из употребления. И война сейчас идет совсем другая, с гитлеровской Германией.

Славик захохотал:

– Ага, война с немцами, ха-ха-ха! Может, ты еще залупишь, что этот клоун – настоящий? – кивнул он на Петренко.

Терпение у бравого старшины было гигантским. Можно даже сказать, что просто ангельским. Но все же не беспредельным.

Еще бы, сначала ему поручили охранять семейство каких-то придурков, которые неизвестно зачем шляются по театру военных действий, да еще и умничают, а их сопляка так вообще навязали, тоже мне, няньку нашли, так еще появляется какой-то кретин, вопит как резаный, да так, что слова не разберешь, и при этом клоуном обзывается! На него, старшину разведки, который начал воевать еще в финскую, который один стоил целого взвода вражеских егерей, кавалера ордена Славы! Глаза у старшины сузились, превратившись в сверкающие щелочки, лицо стало пунцовым, а огромный заскорузлый кулак стремительно вылетел навстречу глупо ухмыляющейся физиономии Славика.

Гость из будущего отлетел, всем телом врезался в стену землянки, тупо икнул и стал медленно сползать на земляной пол под меланхоличный шорох песка, осыпающегося ему за шиворот. А на неутомимую девушку посыпались какие-то мелкие разноцветные запцацки из треснувшего корпуса заколки-насекомого, нечаянно попавшего под удар.

– Петренко!

– Я!

– Два наряда вне очереди, – отреагировал Бартон на любовь к боксу, причем сказал это таким тоном, словно приглашал старшину на чашечку кофе.

– Есть, – насупленно пробурчал тот.

– Да, старшина, вот еще что, – добавил он. – Наш гость по-прежнему будет находиться на Вашем попечении, поэтому впредь воздержитесь от рукоприкладства. И постарайтесь, чтобы к утру он немного отошел от своего нынешнего состояния и мог нормально трезво разговаривать.

– Есть! – выдавил из себя Петренко, играя желваками на скулах.

Вечерело. Мы поужинали, я пересказала Сереже и Сане наш на удивление содержательный разговор со Славиком и отправилась вместе с Бартоном перекурить перед сном. Кажется, это становится уже традицией.

– Вы знаете, Лена, мне просто страшно становится, когда начинаю думать о «светлом будущем», – произнес он. – Особенно с учетом того, что Вы мне рассказали. А сейчас еще и этот экземпляр!

– Ну, если даже просто начинать думать, неважно о чем, то почти всегда страшно становится. Это во-первых. А во-вторых, не так уж плохо в моем «светлом будущем». Ну, а в-третьих, этот Славик просто в дым пьян или еще чего похуже, обкурился какой-нибудь дрянью, так что даже о нем делать выводы по-моему преждевременно.

– Так-то оно, конечно, так, да только… как-то совсем не так!

– Не так, как Вас всю сознательную жизнь учили?

– Вот именно. Все время говорили, что вот, светлое будущее вот-вот наступит, оно не за горами, еще чуть-чуть, и будет коммунизм. И мы шли вперед, терпели лишения ради него, светлого будущего, отказывали себе во всем… Какие ребята гибли! И что, выходит, напрасно?

– Нет, конечно же нет. Значит, так нужно было. В первую очередь не абстрактным потомкам из «светлого будущего», а именно вам, вашему поколению. Скажите, у вас что, богатый выбор был?

– Да нет, пожалуй…

– То-то и оно, что нет. Либо сражаться, либо умереть. И от этого выбора зависело не столько абстрактное будущее, сколько конкретное настоящее. И вы, ваше поколение смогло выстоять. И поэтому будущее наступило не в лагерях смерти, а в свободной, пусть разваленной и нищей, стране. Знаете, как и вы, я погналась за этой жар-птицей, за будущим. А ведь оно начинается сегодня, сейчас. Как напишут спустя несколько десятилетий братья Стругацкие, «Понедельник начинается в субботу», есть у них такой замечательный роман. То есть будущее не абстрактно, оно, даже самое светлое, не приходит просто так, само по себе, оно вырастает, вытекает из дня сегодняшнего и полностью от него зависит. Только, видать, поздновато я это поняла…

Мы еще долго разговаривали. И о будущем, и о настоящем. И как-то тепло и уютно становилось от этих разговоров, которым более пристало проводиться на тесной кухоньке в квартире неисправимых интеллигентов, чем возле землянки под небом с первыми просвечивающими звездами. А, может быть, они, подобные разговоры, так и начинали свою жизнь?