Текст книги "Не имей сто рублей..."

Автор книги: Елена Горбачевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)

Елена Горбачевская
Не имей сто рублей…

…И теперь понятно,

На Луне откуда пятна…

Кто-то хитрый и большой

Наблюдает за тобой!

Чайф, альбом «Реальный мир»

Пролог

…Он почувствовал что-то вроде укола. Небольшое, легкое беспокойство отвлекло его от привычного существования. От созерцания Вселенной, где рождались и разрушались галактики, образовывались звезды и туманности, возникали «черные дыры». Он ни о чем не думал, просто с упоением следил за происходящим. Если его внимание привлекала какая-нибудь отдаленная яркая звездочка, он с увлечением прослеживал всю ее жизнь – от возникновения до исчезновения. В течение всех этих миллиардов, биллионов лет и столетий. Для него это было проще простого – заглянуть на какой-нибудь миллиард-другой лет вперед или назад. Впрочем, само понятие «вперед» или «назад» имело смысл для него лишь относительно времени его последнего наблюдения. Еще бы, он был объектом, существующим во времени, перемещающимся совершенно свободно во всех его направлениях. Для него все уже «было» – как прошлое, так и будущее.

Он только созерцал. Он не испытывал потребности ни в чем другом, кроме постоянной смены картин в своем отображении. Он растворялся в этих картинах настолько, что не помнил, кто он, что он такое, есть ли объекты, родственные или подобные ему. Сознания не было, точнее, оно было распылено по всей Вселенной с самого начала ее существования, с мгновения первого атома до конечного коллапса. Он был всегда и никогда. Когда он появился на свет? Может быть, он всегда и существовал? Может быть. А может, и нет, это его нисколько не занимало.

Укол повторился снова. Точнее, даже не укол, а какое-то дерганье, которое отвлекало его от привычного созерцания, разрушающим диссонансом вторгалось в его разбросанное сознание. Какое-то полузабытое воспоминание проскользнуло по краю его восприятия… Пространство… Что-то оттуда, из этой ипостаси его существования рвало и беспокоило его, заставляя отвлечься от привычного созерцания и начать концентрировать сознание на том временном промежутке, где с ним, с Пространством, что-то было не в порядке, где оно искажалось в конвульсиях, угрожая существованию его хрупкой структуры….

1. Падень или трупень?[1]1
  Есть такой старый анекдот. Василию Ивановичу велели сдавать экзамен по белорусскому языку. А он ни слова не знает. Тогда Петька ему и говорит: «Не волнуйся, иди на экзамен. А я усядусь напротив твоего окна на дерево и буду тебе подсказывать». Так и сделали. Экзаменатор спрашивает: «Как по-белорусски июль?», а Петька в это время показывает пальцем на липу. «Ліпень», – сообразил Василий Иванович. «А как будет август?» Петька стал делать жесты, будто серпом подрезает колосья. «Жнівень», – догадался Василий Иванович. «А ноябрь?» Петька только потянулся к верхней веточке, чтобы сорвать листья и бросить их на землю, изобразив «Лістапад», как сорвался и упал вниз. Василий Иванович почесал затылок и говорит: «Наверное, падень, – подошел к окну, посмотрел на распростертого на земле Петьку. – А, может быть, и трупень!»


[Закрыть]

Неужели я дождалась? Неужели наступил благословенный отпуск! Не надо никуда мчаться, можно спокойно понежиться в кровати, а потом спланировать весь день, исходя исключительно из критерия собственного удовольствия!

В окно светило яркое солнышко, и настроение было под стать погоде.

Позавтракав, мы с мужем стали собираться на рынок. Нужно было накупить немерянное количество всевозможной провизии, поскольку на следующий день мы намеревались отправиться в велосипедное путешествие. Вот и собирали сумки, пакеты, мешки и мешочки для продуктов.

А все утро ребенок наших соседей по «коммуналке» носился взад-вперед то на улицу, то домой, и в конце концов им надоело постоянно отпирать дверь. Соседи подошли к делу радикально и оставили ее лишь слегка притворенной, не захлопнутой на защелку.

Вдруг раздался страшный удар, незапертая дверь с грохотом распахнулась, и в общий коридор нашей «коммуналки» упал труп. Который олицетворял собой соседа по лестничной площадке, знаменитого своим постоянным пристрастием к горячительным напиткам. Любимым его развлечением было по пьяне терять ключи от квартиры, высаживать дверь, а на следующий день, страдая похмельным синдромом, а потому стеная на весь подъезд, ремонтировать замок.

Так вот, именно этот сосед лежал сейчас навзничь на пороге нашей квартиры. Ноги и то место, откуда они растут, покоились на лестничной клетке, а верхняя половина – в коридоре. Глаза были закрыты, а из уголка рта задумчиво стекала струйка крови. Как в детективе.

Я стояла и громко хлопала глазами. Наша соседка по «коммуналке» верещала благим матом, перемежая его матом обычным. И только Сережа, мой муж, не растерялся и принял командование на себя:

– Алена! Быстро ищи нашатырь, а я звоню в «скорую». Вдруг и в самом деле помрет прямо у нас на пороге!

Пока я перетряхивала аптечку в поисках пузырька с нашатырем, который в нашей семье не пользуется популярностью ввиду отсутствия склонности к обморокам, Сережа общался с диспетчером скорой помощи:

– Алло! Это «скорая»? У нас тут человек к нам упал… Как? В дверь ввалился и лежит без сознания, а изо рта кровь течет. Как фамилия? Моя? А его фамилию я не знаю… Да, сосед…Пожалуйста, приезжайте побыстрее, потому что он прямо у нас на пороге лежит. Может, умер уже! Адрес…

Ватка с мерзким запахом возымела свое действие на труп. Он открыл глаза и обвел всех мутным взором. Слава Богу, не помер! Хотя по способности воспринимать окружающий мир практически ничем не отличался от трупа, поскольку был в своем обычном состоянии, то есть пьян до полусмерти, несмотря на ранний час.

Сережа просочился на улицу мимо тела с целью обеспечить достойный прием машине скорой помощи, а меня и соседку оставил для контроля. Происшествие вызвало всеобщий шумный успех у окрестной детворы, которая толпой собралась возле двери в подъезд и с любопытством наблюдала картину воскрешения из мертвых. Воспрепятствовать этому зрелищу не было никакой возможности, потому как ноги воскрешаемого все еще находились по ту сторону двери, и закрыть ее было нельзя. Ладно, пусть детишки потешатся, решила я.

Тем временем бывший труп попытался сесть.

– Лежите, – я стала его увещевать. – Вам не стоит вставать, сейчас приедет «скорая»!

Может, инсульт у человека приключился на почве постоянной пьянки. Сейчас встанет, а потом мертвый свалится! Лучше уж не рисковать и дождаться врача.

Только он посмотрел на меня невидящим взглядом, словно на пустое место, и пробормотал под нос:

– Мне домой надо… Куда опять ключи делись?

Наконец, его взгляд зацепился за что-то знакомое, а именно за мою соседку, к которой он питал определенную симпатию, и стал более осмысленным.

– Слышь, мать… Ты это, топор дай мне, а?

Та заверещала и закудахтала еще сильнее, а он продолжал:

– А еще лучше будь чел-эком, сломай мне дверь, а? А то я как-то… Сломаешь?

Так и не дождавшись согласия, он вяло махнул рукой и поднялся на ноги, невзирая на мои просьбы и уговоры не шевелиться. Лениво и безнадежно потыкал собственную запертую дверь, которая никак не хотела входить в его бедственное положение и отпираться на заветное «Сезам! Откройся!», и поплелся на улицу, унося с собой и чудовищный запах перегара.

С уходом исполнителя главной роли весь «зрительный зал» тоже переместился на улицу, куда вскоре подъехала машина скорой помощи. Сережа бросился к докторишке, как к родному, а тот, веселый молодой парень, натянул на руку резиновую перчатку и скомандовал соседу:

– Ну-ка, иди сюда! Раскрой рот!

Тот все послушно выполнил.

– Все ясно. Зуб выбит. Свободен! – констатировал доктор и отбыл восвояси.

Пока я курила, детишки во дворе прояснили ситуацию. Оказывается, соседушка доколебался до какого-то малого, и тот нажаловался папе. А последний не относился к поганой прослойке общества, именуемой интеллигенцией, и все вопросы предпочитал решать быстро и радикально. То есть сразу в лоб. Или в челюсть, как в этом случае. Вот от этого удара сосед и влетел к нам трупом.

Да, отпуск начинается несколько нетривиально, подумала я, шагая вместе с мужем по базару. Интересно, чем же он тогда закончится?

2. Мальбрук в поход собрался

Нет, что ни говори, а у Джерома все было просто. Даже, можно сказать, скучно. Подумаешь, кто-то сел в масло во время подготовки к уникальному путешествию в лодке, не считая собаки. Я бы хотела посмотреть на того же Гарриса или Джорджа, которым пришлось бы собираться втроем не в лодочное, а в велосипедное путешествие. Пусть даже без собаки. Но зато в единственной комнате «коммуналки», где кроме троих путешественников и их пожиток имели место быть также три велосипеда в раскуроченной стадии предпоездочной профилактики. По тому жалкому остатку от несчастных 17 квадратных метров, свободных от мебели, ровным слоем были разбросаны рюкзаки, кастрюли, удочки, велозапчасти и прочее снаряжение. «Грунт» же сей живописной картины составляли громоздящиеся посередине скифским курганом палатка, коврики и спальники.

Пока мы были на рынке, этот разгром, естественно, нисколько не уменьшился, а даже наоборот, увеличился. Поскольку самый младший из путешественников, наш двенадцатилетний сын Санька, деловито сновал туда-сюда, внося посильную сумятицу. Это называлось «собирать вещички». В самый момент нашего прихода в правой руке у него была зажата упаковка с пачки двадцатитысячных купюр от папиных отпускных, куда он самозабвенно запихивал затрепанные «сотки» и «двухсотки».

– Мам, у тебя мелочь есть? Дай мне! – попросил он, едва я успела переступить порог.

Я, конечно, была просто счастлива избавиться от купюр, на которые совершенно ничего нельзя купить и которые только мусором занимают место в кошельке. Только вот зачем это барахло ему? Карманных денег мы давали сыну вполне достаточно.

– Пожалуйста! Ты что, хочешь сделать вид, будто на паперти стоял?

– Нет, – ответил сын. – Я просто хочу набрать целую пачку «соток» и целую пачку «двухсоток», гордо подойти к мороженщице, бросить ей пачку и сказать: «На все!», а потом долго веселиться, когда она все это будет пересчитывать, чтобы выдать мне одну порцию.

Пожав плечами, я высыпала ему целую кучу затрепанных купюр. Надо же, когда-то это называлось «деньги», а сторублевка, которых сейчас троих надо на один спичечный коробок, жалкий «зубрик», единственный пока оставшийся в живых от всего белорусского «зверинца», даже в свое время назывался тысячей. Живой прах новейшей истории!

А вообще-то с базара когда мы вернулись довольные. Еще бы! Удалось достаточно дешево – всего по двадцать с небольшим тысяч – купить прекрасной тушенки, хорошей колбаски по восемьдесят тысяч, а также за полцены затариться бульонными кубиками и кучей других мелочей. Макарон взяли немного, да и те – быстрого приготовления. А какой смысл набирать целую кучу и возить с собой, когда в любой деревушке их полно. Ну, гречки взяли килограмм на первое время, да, в общем, и все. Тушенка и колбаса – дело другое. С ними тоже проблем нет, но в курортной зоне возле Нарочи она может быть раза в полтора, если не в два дороже, чем на нашей Комаровке.

Только не шла из головы очень странная встреча. Одноклассница, которую я с выпускного вечера не видела, даже еле ее узнала, стала утверждать, что лет пять назад мы с ней пили пиво, притом там же, на Комаровке. И что тогда она решила, что я как-то очень сильно изменилась, постарела, что ли. А сейчас выгляжу в точности, как в ту нашу встречу, даже прическа та же. И совсем уж странная фраза под конец, что я якобы тогда говорила, что в следующую нашу встречу я, может быть, буду вести себя не совсем адекватно, чтобы она не удивлялась и не обижалась. Бред какой-то!

– Слушай, Алена, что это за странная девушка с тобой беседовала на рынке? – спросил Сережа, хмуро разгружая сумки. Оказывается, эта встреча не давала покоя и ему.

– Да Женька, одноклассница.

– Слушай, а она, часом, не того?

– Уж и не знаю. Раньше, по крайней мере, за ней отклонений не наблюдалось. Наоборот, очень классная девчонка была, умница большая, да и характер прекрасный. Слушай, а может, это я – того? Сбрендила, сама того не заметив, вот и не помню, а?

Сережка только хмыкнул, а я между тем продолжала:

– Даже неудобно как-то. Она мне: «Привет, Горбачевская! Ты ушла из своего НИИ, как тогда собиралась, или по-прежнему там? Живешь все там же, в «коммуналке»? А как сын?» Обо мне все знает, а я понятия не имею, где она работает, чем занимается. Просто провал какой-то. Слушай, и тебя же она знает!

– Ну, да, – почесал затылок Сережка. – «Добрый день, Сергей!» Так и сказала, хотя я ее убей Бог не помню.

– Ага, тогда получается, что или «того» мы оба, или Женька вдруг заделалась ясновидящей, вещий сон ей про нашу с тобой жизнь приснился.

– Ладно, Женька – Женькой, к психиатру, в случае чего, мы и после отпуска успеем, так что давай собираться, – подвел итог Сережа и начал копошиться в велосипедной цепи.

Разумеется, он совершенно прав. И я, засуча рукава, ринулась на сборы. Между тем в то время, когда руки заняты, голова остается совершенно свободной, и в нее лезут всякие мысли. Например, удивление по поводу такого длительного разговора со стороны любимого мужа, поскольку последнее время он все больше молчит, думая о чем-то своем. Даже иногда можно ладошкой помахать прямо перед глазами, устремленными в бесконечность, а он и не заметит. Отпуск отпуском, но он по-прежнему там, на работе, среди своих статей и расчетов. Вот и сейчас, отдав руководящие распоряжения, погрузился в глубокую задумчивость, механически возя ножиком по точильному бруску.

Обреченно вздохнув, я принялась сначала скирдовать в одну кучу все необходимое, постепенно превращая скифский курган в Джомолунгму. Мозг отказывался воспринимать, что все это можно не только упаковать, но и увезти с собой. И только бешеное упорство руководило несчастными ручонками, запихивающими в рюкзаки тушенку и теплые штаны, убегающие банки с паштетом и топорщащиеся коврики, а в самые малюсенькие кармашки заталкивались скомканные до молекулярного уровня шорты и майки. Как можно будет их после этого надевать, я в данный момент просто старалась не думать. Как и о том, что стрелка на часах уже переползла за полночь.

А в это время на улице начало слегка грохотать и сверкать. Вот тебе раз! Мы в поход, а тут – гроза! Один раз даже шарахнуло где-то совсем рядом к всеобщему восторгу стоящих возле дома машин, которые тут же развопились своими «противоугонками» на все лады. Что ж, кого не разбудил гром, того достанет этот концерт, устало подумала я.

Все мои знакомые и родственники поражались моим способностям к упаковке. На этот раз мне удалось удивить даже саму себя, потому что с течением времени гора посреди комнаты постепенно таяла, словно сугроб в апреле. Последние коробочки, плошки и веревочки находили свое законное место. И за время всей этой эпопеи даже никто не сел на масло. По той простой причине, что мы решили его не брать с собой.

Наконец, в пятом часу утра, когда Санька дрых без задних ног, а Сережа, сидя в кресле, неотрывно созерцал цветочки на обоях, Джомолунгма прекратила свое существование, превратившись в пару ярких велосипедных рюкзаков и небольшой тючок – для Саньки. Гроза к этому времени закончилась, да и дождь почти прекратился. Так что оставалась надежда, что наше путешествие благополучно состоится.

3. Как бедному жениться, так и ночь коротка

Утро нас порадовало солнышком и белыми барашками облачков, неторопливо плывущих по небу. Правда, утро было весьма относительное, исключительно в моем понимании этого слова, ибо часы показывали уже первый час дня.

Насущные задачи семейства состояли в завтраке, последующей уборке посуды и наведении маломальского порядка для того, чтобы в наше отсутствие квартира не превратилась в царство насекомых, ибо на соседей рассчитывать не приходилось. В общем, суеты хватало, да еще вносил свою лепту Санька, который в пятидесятый раз пересчитывал свою пачку мелочи, раскладывая «сотки» и «двухсотки» по всем горизонтальным поверхностям и сортируя их по одному ему понятным принципам. За всей этой неразберихой мы и не заметили, как беленькие облачка превратились в серенькие тучки, которые стали тоскливо и монотонно плакать на землю мелким дождиком. То есть когда мы заметили этот самый дождик, велосипеды уже стояли у подъезда с тщательно принайтованными рюкзаками, удочками и прочим снаряжением.

Отступать было уже поздно.

Убеждая друг друга, а по большей части каждый сам себя лично, в том, что еще пять-десять минут, и тучки разбегутся, мы отправились в путь.

Презрев совершенно очевидную непогоду, небо, обложенное тучами со всех сторон горизонта, мы, запрыгнув в седла, поскакали навстречу приключениям. Именно поскакали, а не поехали, поскольку до выхода на широкий простор асфальтовых трасс нам предстояло пересечь родной двор.

Наш двор – совершенно особое явление с дорожной точки зрения. Даже для нашей страны. Дело в том, что издавна он отличался приличными рытвинами и колдобинами – асфальт, служивший верой и правдой не один десяток лет, в некоторых местах совершенно разрушился, а многочисленные дожди постепенно вымывали и его подложку – песок. И вот в один ненастный день городские службы решили осчастливить обитателей нашего и двух соседних домов. Под свинцовым небом натужно ревели самосвалы, груженые горячим асфальтом, суетились рабочие в изгвазданных оранжевых жилетках. А до капризов природы, в том числе многодневных дождей, оставивших в выбоинах непросыхающие лужи, никому дела не было. В лучших традициях Советского Союза пролетариат побросал асфальт прямо в лужи, с пьяных глаз прошелся кое-где каточком вкривь и вкось и отправился к новым трудовым свершениям.

Результаты сказались не сразу. Поначалу все окрестные автомобилисты, да и велосипедисты тоже, были просто счастливы.

Но по прошествии зимы все положенное в лужи благополучно выкрошилось, зато на местах, бывших в тот роковой момент сухими, взялось намертво.

Это создало в нашем дворе совершенно уникальный рельеф, более всего напоминающий лунный. Мы с некоторыми из наиболее перспективно мыслящих соседей даже подумывали сдать его, то есть двор, под испытательный полигон какой-нибудь западной фирме, выпускающей джипы, а оплату брать непосредственно в автомобилях.

С этой поры езда на велосипеде по дорожкам возле дома белее всего напоминает настоящее родео. К восторгу всей ребятни и к немалому огорчению взрослых велосипедистов. Об автомобилистах и говорить нечего. Если который-нибудь из них сдуру приобретает подвешивающуюся перед лобовым стеклом игрушку, из тех, что весело попискивают при тряске, то подобное сокровище при въезде в наш двор закатывает такую истерику, которую по мощности можно сравнить только с воплями «противоугонок» во время сегодняшней ночной грозы. Естественно, бедный водитель пулей выскакивет из салона. Не говоря уже о пассажирах. Надо думать, дважды такое не выдерживал ни один автолюбитель.

А между тем худо-бедно, слегка мокро мы добрались до вокзала и загрузились в электричку. Дело в том, что дорога до Молодечно не представляла практически никакого интереса с точки зрения красот природы, а автомобилями была запружена не хуже Проспекта в час пик. Поэтому мы и решили преодолеть этот участок с максимальным комфортом и скоростью, воспользовавшись достижениями цивилизации.

А дождь все сыпал и сыпал.

Санька углубился в разгадывание кроссворда, Сережа невидящим взглядом тоже смотрел в какую-то газету, которые сейчас в изобилии предлагают прямо в вагонах электрички. А я, стоя в тамбуре с сигаретой и глядя на косые линии, прочерченные дождевыми каплями на стеклах вагона, видела в окне отражение собственной унылой физиономии с прической «ежик», из-за которой мои мужчины и зовут меня именем этого симпатичного животного, и предавалась горестным размышлениям о своей незадачливой судьбе.

Надо же, какая досада! Как говорится, как бедному жениться, так и ночь коротка, холера ясная! В кои-то веки удалось уйти в отпуск, а тут такая котовасия с погодой! Ладно было бы, если б денег хватало, махнули бы в Крым, а так с нашими доходами приходилось рассчитывать только на милости родной природы.

И то чуть было все не сорвалось. Буквально за пару недель до отпуска над Белоруссией пронесся невиданный ураган. Посрывал крыши с домов, даже человеческие жертвы были. Все средства массовой информации, и наши, и российские, то и дело сообщали новые душераздирающие подробности. Но потом выяснилось, что сильно пострадали Несвижский и Воложинский районы в Минской области и еще парочку в Брестской. А мы собирались отправиться значительно севернее, в район озера Нарочь. И к тому же если и были какие-то буреломы, их скорее всего, уже более-менее расчистили, поскольку силы на это дело были брошены немалые, включая МЧС России. Во всяком случае, на дорогах завалов не должно было быть.

А отпуска я ждала как праздника. Так получилось, что по разным причинам, а чаще всего из-за смены работы, я последние три года была лишена этого удовольствия. Даже в заключительный рабочий день, наводя порядок у себя на столе, я поймала себя на мысли, что увольняюсь значительно чаще, чем хожу в отпуск. Правда, так получается, что меня никоим образом не выгоняют со старого места, а скорее, переманивают на новое, но этот отрадный факт служит лишь слабой моральной компенсацией за потерянный отдых. Хорошо хоть сейчас, будучи предельно уставшей, я догадалась уволиться переводом, сохранив положенные по закону 24 дня счастья. Которые грозили превратиться в самый мокрый месяц моей жизни…

Я уже вернулась в вагон и продолжала свои грустные размышления там, когда меня отвлек смех Сережи. Оказывается, он оторвался от своих раздумий и вычитал в газете что-то интересное.

– Послушай, Ежик! И ты, Санька, тоже! Каким образом, вы думаете, можно отличить ужа от гадюки?

– Ну, у ужа возле головы должны быть яркие желтые пятнышки, – решил блеснуть эрудицией наш юный турист-натуралист, который ни разу в жизни не видел ни того, ни, по счастью, другую.

Я безразлично помалкивала, поскольку, в отличие от сына, в детстве ужей перетаскала в руках не один десяток. И кроме пресловутых пятнышек знала еще одно отличие. Ужи не кусаются и не ядовиты, все верно. Но верно еще и другое. Если которого-нибудь из них хорошенько донять, то он (а, может быть, и она – не знаю, не поручусь) выпускает на руки какую-то жидкость, которая воняет самым смертоносным образом, так, что прямо наизнанку выворачивает. И к тому же очень плохо отмывается, несмотря ни на какие героические усилия. В общем, эта особенность и повлияла на резкое охлаждение моей любви к этому виду пресмыкающихся, и я оставила их в покое. То ли дело ящерицы или лягушки…

– Ерунда ваши пятнышки! – продолжал между тем Сережа. – Вот, послушайте, что в «Вечернем Минске» пишут: «Отличить ужа от гадюки очень просто. Достаточно заглянуть им в глаза. У ужей зрачки круглые, у гадюк – вертикальные».

От услышанного я слегка обалдела, а Санька тут же устроил представление в лицах под названием «Посмотри мне в глаза!» Да уж, несказанно ценный совет для путешественника по белорусским лесам!

Вопреки нашим ожиданиям и согласно логике невезения, в Молодечно дождик сыпал также терпеливо и уныло, как и в Минске, а все небо, насколько хватало глаз, было равномерного серого цвета без единого проблеска голубизны. Ну, что ж, не поворачивать же назад! Тем более, зная все фокусы белорусской погоды, мы экипировались на славу.

И вот, наконец, мы на трассе. Тихонько шуршат колеса, что-то шепчут листья под дождем. Лишь изредка нас обгоняют случайные автомобили – день-то будний – с удивлением рассматривая странную разноцветную кавалькаду. Конечно, нельзя не согласиться, что наше семейство на дороге представляет собой достаточно яркую и колоритную картинку. Впереди еду я в голубом дождевике на зеленом велосипеде с ярко-оранжевым рюкзаком на багажнике. За мной следует Санька. Дождевик у него любимого зеленого цвета, велосипед темно-синий, а тючок на багажнике с целью защиты от дождя упакован в разноцветный полиэтиленовый пакет. Замыкает колонну Сережа на синем велосипеде, с синим рюкзаком, но в фирменном ярко-желтом дождевике с надписью «Niagara», бережно сохраненном после поездки в Канаду. Нечего сказать, незабываемое зрелище, вызывающее восторг у мирно пасущихся коров и удивление у их хозяек.

Эх, молочка бы сейчас парного! Ну да ладно, успею еще.