Текст книги "Петербургские лабиринты"
Автор книги: Елена Езерская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]
– Только и всего? – удивилась Александра.
– Нам важно выиграть немного времени, – кивнул Жуковский. – Я не думаю, что отсутствие цесаревича затянется. Александр Николаевич настроен решительно, и, если все сложится удачно, через два-три дня он вернется во дворец.
– Хорошо, – после минутного раздумья, согласилась Александра. – Я сделаю, как вы.., как просит Саша, а нам.., нам остается лишь надеяться на благоволение Небес и Господне провидение…
А тем временем Александр вместе с Ольгой, переодевшись паломниками, подъехали к Нарвской заставе. Выведя Ольгу из дворца дорогой, случайно открытой им, когда искали Константина, Александр у первого же перекрестка натолкнулся на подводу. Привозивший продукты в мясную лавку мелкий купчик возвращался домой и с охотой согласился взять в компанию инока с послушницей.
Унтер на заставе, старший на посту, кивнул купчику – видать, не первый раз он проезжал здесь, а его спутникам немного удивился – куда это ни свет ни заря странники подались? Да и сезон паломничества закончился.
– В Святогорск идем, – пояснил Александр, усердно кутаясь в медвежью шубу, что ссудил им сердобольный купчик.
– А послушница что молчит?
– Немая она, отродясь немая, – махнул рукой Александр. – Вот увязалась – не была прежде ни во Пскове, ни в Лавре. Пусть едет, что с калеки взять. А вот вы чего так строго поперек дороги стали, или война у нас?
– Не война, – кивнул офицер, – приказ вышел присмотреться к уезжающим господам и гражданам женского полу. Бумага по сыскной линии пришла – ищут одну беглянку. Велено при выезде с пристрастием спрашивать – кто, куда, для чего. Так что ты не серчай, божий человек, наше дело – подневольное.
– Ничего, – понимающе кивнул Александр, – приказ есть приказ.
– Ладно, проезжайте, – разрешил унтер. – Будете в Лавре, испросите для меня благословения. А то тяжело служить стало – ночи нынче морозные, кабы здоровье не потерять.
– И чего бережешь-то? Или детишек у тебя мало? – усмехнулся купчик, только что хлебнувший из длинной, как нога табурета, бутыли чего-то горячительного.
– Типун тебе на язык! – пригрозил ему кулаком унтер и махнул солдату у шлагбаума. – Открывай!
Пока шлагбаум поднимался, Александр еще раз перекрестился на церковь, видневшуюся близ заставы. Купчик истово последовал его примеру, и Ольга тоже бросилась креститься.
– Эва, божий человек, – удивился унтер, удерживая лошадь купчика под уздцы, – а почему послушница слева направо крест кладет?
– А она у нас еще и левша, – быстро нашелся Александр и сильно толкнул Ольгу в бок.
Она тут же принялась класть кресты по православному обычаю.
– Чудно это, – покачал головой унтер, но мороз и впрямь крепчал, пора уже было и в теплую будку забираться. – Ладно, проезжай!
Буду я с каликами перехожими ночь-полночь разбираться, пусть едут своей дорогой, а я, думал унтер, для очистки совести, коли офицер оттуда нагрянет, про случай этот странный расскажу. Может, пригодится кому…
Глава 3. «Охота на лис»
– А вот это уже интересно, – отметил Бенкендорф, прочитав сообщение одного из своих офицеров – в донесении упоминался рассказ о проезжавшей через Нарвскую заставу глухонемой монашке, положившей крест не по-православному. Бенкендорф тотчас же вызвал своего секретаря и попросил: «Алексей Павлович, любезный, пригласите ко мне полковника Соколова. Скажите – дело государственной важности и наисрочнейшее».
Отдав распоряжение, Бенкендорф задумался – была ли вся эта любовная канитель с польской фрейлиной обычным придворным адюльтером или все же за ней стояла игра изрядно ненавидимой им польской шляхты. Александр Христофорович даже евреев считал менее опасными для государства, чем всех этих панов, в чьем католицизме и жуирстве видел влияние малосимпатичной ему Франции с ее перманентным небрежением к основам государственности и буржуазной вольностью умов.
Истовый монархист, Бенкендорф почитал за образец мироустройства Австрийскую империю и всячески стремился содействовать Николаю в укреплении вертикали власти. Он знал, что его недолюбливали за унижение декабристов и преследование литераторов, но Бенкендорф был уверен – праздность лучший друг народа. Балы, флирт и хорошая выпивка должны сопутствовать молодым чиновникам и военным, чья главная обязанность – служить и защищать трон и Императора.
Приверженец орднунга, он всегда мечтал об удобном для управления обществе – непогрешимом правителе, исполнительных и покладистых министрах, лояльном дворянстве и обожающем государя бюргерстве – мещанах и прочих невысоких сословиях, коие должны быть уверены, что на свете есть сила, способная защитить их от притеснений и поборов нерадивых службистов. И что сила эта находится не на небе, а создана по велению заботливого монарха и является его бескорыстным и неусыпным дозором надо всем, что происходит в стране – в каждом доме и в каждом уме.
Сам никогда не тяготевший к излишней интеллектуальной деятельности, Бенкендорф полагал самыми важными качествами гражданина – верноподданнические чувства к правящей династии и крепость семейных устоев – ячейки государства. В молодости он ознакомился с ритуалами одной из масонских лож, в годы учебы соприкоснулся с образчиком французского образования в иезуитском пансионе аббата Николя, и из собственного опыта сделал заключение о тлетворном влиянии философии и мистицизма, популярных в эпоху Екатерины и Павла.
Александр Христофорович искренне верил в необходимость контролировать умонастроения в обществе и нашел в лице Императора не просто покровителя своих идей, но и соавтора, а иногда и создателя многих проектов, призванных охранять государство от разложения, которое несли с собой посевы революционных брожений в образованной части населения. Его вера в незыблемость монархии была непоколебима, его возможности были практически безграничны, его методы отличались широтой приемов – от изощренных интриг до простого насилия – и успешностью результатов.
И самое существенное – он являлся другом Николаю, которого Бенкендорф особо почитал за умение быть образцовым, в его понимании, монархом – человеком твердой воли, авторитарным и полновластным. Бенкендорф, чья бабушка была воспитательницей великого князя Александра Павловича, а мать – подругой детства императрицы Марии Федоровны, предвидел в Николае будущего государя и содействовал ему и в декабрьских событиях 1825 года, и позднее, взяв на себя смелость исполнения многих непопулярных в обществе идей и решений своего императора.
К моменту описываемых нами событий, граф был болен – типично для большинства людей его круга. Ветренная промозглость, непереносимые холода и болотный климат подорвали и его легкие, и ему пришлось существенно ограничить круг своих дел и время от времени предпринимать поездки на воды за границу. И поэтому лишь близость к государю и прогрессировавшая со временем подозрительность заставили Бенкендорфа уделять столько внимания такому мелкому делу, как интрижка оставленной наследником польской возлюбленной.
Бенкендорф по привычке хотел быть в курсе всего происходящего в царской семье и вместе с тем, следуя своим принципам, оберегал "венценосных особ от всего, что могло подорвать их авторитет. Скандал в благородном семействе был не нужен никому, и Бенкендорф готов был самолично броситься в бой, несмотря на подорванное служебным рвением и непогодой здоровье…
В дверь его кабинета постучали. Бенкендорф вздохнул и, прокашлявшись, громко сказал: «Входите!»
Полковник Соколов, которому граф поручил надзирать дело Калиновской, вошел в комнату и прищелкнул каблуками.
– Вот что, Михаил Васильевич, – кивнул Бенкендорф, – а найдите-ка мне этого унтера Грязнова и доставьте сюда – я бы хотел побеседовать с ним. Только прошу вас соблюдать строжайшую секретность, это вопрос конфиденциальный. Есть у меня кое-какие подозрения, и я бы хотел проверить их, прежде чем составлю свое мнение. Да, и поинтересуйтесь, пожалуйста, что там Корф – здесь он или уехал, и куда, и с кем. Жду вас с докладом немедленно и без излишнего шума…
В полдень Бенкендорф уже входил в кабинет императора. Николай принял его сразу, как только ему было доложено о прибытии шефа жандармского отделения.
– Что-то случилось, Александр Христофорович? – Николай указал Бенкендорфу на кресло у стола напротив.
– Увы… – Бенкендорф сделал весьма многозначительную паузу.
– Так не тяните же, – с некоторым раздражением сказал Николай – склонность Бенкендорфа к театральным эффектам иногда начинала его бесить. – Вы нашли Калиновскую? Ведь ваше сообщение, насколько я могу догадаться, как-то связано именно с этим делом?
– Именно так, Ваше величество, – Бенкендорф вздохнул. – Должен признать, что несмотря на проявленное моими сотрудниками старание, госпоже Калиновской удалось ускользнуть от нас. Мы не нашли ее следов во дворце и даже в Петербурге.
– Возможно, она поняла всю тщетность своих усилий и вернулась домой? – предположил Николай.
– Я подозреваю, однако, что в деле Калиновской еще очень рано ставить точку. И к тому же, – понизив голос, добавил Бенкендорф, – оно начинает принимать для всех нас весьма неприятный оборот.
– Что это значит, Александр Христофорович? – удивился Николай.
– Осмелюсь доложить вам, Ваше величество, что женщина, похожая по описанию на госпожу Калиновскую, вчера проследовала на псковском направлении.
– И слава Богу! – воскликнул Николай. – Баба с возу – кобыле легче!
– Но, по имеющимся у меня сведениям, эта женщина, выдававшая себя за монашку, выехала из города не одна. Ее сопровождал молодой инок, чей словесный портрет совпадает с описанием внешности Его высочества…
– Вы говорите об Александре? – гневно прервал Бенкендорфа Николай.
– Да, – сухо и оттого еще более ужасно ответил тот. – Не будучи до конца уверенным в правильности сделанных дежурным по заставе унтер-офицером описаний, я попросил провести дополнительное расследование и допросить всех дежуривших в тот день постовых. Их рассказы полностью совпали – все; внешность, возраст, голос позволяют предположить, что спутником так называемой монашки был наследник престола.
– Кто еще знает о вашем предположении? – тихо спросил Николай после минутной паузы.
– О предположении – никто, – покачал головой Бенкендорф. – Допросы вел один из моих самых преданных и верных сотрудников – полковник Соколов. Прекрасный службист, абсолютно лишенный воображения, – вряд ли он станет предполагать, что у Его высочества хватит ума решиться на побег с Калиновской.
– И это вполне естественно! – воскликнул Николай. – Нормальная логика нормального человека – наследник престола должен находиться во дворце со своей семьей и заниматься делами государства. И вообще – с чего вы взяли, что это Александр? А, может быть, речь идет о Корфе?
– Я проверил – барон Корф еще не выезжал из столицы, и, насколько мне известно, у него совершенно другая спутница – эта певица Анна Платонова.
– Но Александр не мог этого сделать – он болен! Я дважды заходил сегодня к нему, и императрица уверила меня, что у наследника инфлюэнца и его не стоит беспокоить.
– А что говорит по этому поводу доктор Мандт?
– Мне совсем не обязательно знать его мнение, если Ее величество подтвердила нездоровье моего сына.
– А Ее величество лично сидит у постели больного? – не унимался Бенкендорф.
– Это что еще, Александр Христофорович?! – побагровел Николай. – Вы хотите уверить меня в том, что меня обманули, и кто – императрица?!
– Я всего лишь прошу вас самому встретиться с Его высочеством, дабы абсолютно исключить его участие в бегстве Калиновской.
– А вы не много ли на себя берете, граф? – Николай встал из-за стола – Бенкендорф немедленно последовал его примеру.
– Ваше величество, – Бенкендорф поклонился императору, – если мои предположения окажутся всего лишь измышлением, я намерен просить вас об отставке. Но если я прав, то престолу угрожает беда, с последствиями которой нам будет невозможно справиться, ибо время может быть упущено безвозвратно.
– Хорошо, – остывая, согласился Николай. – Идемте, я приму вашу отставку.
Александра, завидев на пороге своих апартаментов Николая в сопровождении Бенкендорфа, изобразила лицом крайнюю степень удивления, а, узнав о сути вопроса, с которым они явились к ней, пришла в негодование.
– Саша болен, – утверждала она, – и к тому же тяжело переживает отъезд принцессы Марии.
– Я бы хотел выразить ему свое сочувствие, – кивнул Николай, – прошу вас, составьте мне компанию, дорогая.
Но в ответ императрица начала искать причины к тому, чтобы этого не делать, и по мере того, как она уклонялась от прямых ответов на простой вопрос «почему», Николай стал всерьез задумываться над подозрениями, высказанными в адрес наследника Бенкендорфом. Император несколько раз во время этой перебранки с императрицей бросал на шефа жандармов косой взгляд, но Бенкендорф выглядел невозмутимым и в спор царственных персон не вмешивался, давая таким образом Николаю самому разобраться, что к чему.
Наконец, Николай, более не готовый выносить всю нелепость этой ситуации, велел Бенкендорфу выйти и, дождавшись, когда за ним закроется дверь, закричал на супругу.
– Да перестаньте же ублажать меня сказками! Или вы тотчас же идете со мной к Александру, или я войду к нему сам, и тогда, – Николай сделал глубокий вдох, – если я узнаю, что вы замешаны в чем-то противозаконном, то… Думаю, вы знаете меня.
– Хорошо, – сдалась Александра, понимавшая, что чистосердечное признание – не лучший выход, но все же – меньшее зло по сравнению с тем скандалом, что способен учинить Николай. – Я скажу, скажу вам правду. Но обещайте мне, что не станете предпринимать ничего ужасного и просто выслушаете меня.
– Я попытаюсь быть сдержанным, но мера моего гнева будет определяться степенью вашей откровенности, – кивнул Николай.
Императрица вздохнула и рассказала все, что знала. Услышав имя Жуковского, Николай нахмурился и даже побледнел.
– Я уверена, что завтра Александр вернется, и завтра же мы забудем об этой истории, как о мелком и малозначительном недоразумении, – говорила императрица.
– Если вам угодно так думать – думайте, что хотите, – зло сказал Николай, выслушав ее. – Я же поступлю так, как считаю нужным и сообразуясь с интересами безопасности государства.
– Но… – начала было Александра и сникла под суровым взглядом императора.
– Вы были правы, Александр Христофорович, – признал Николай, выходя из покоев императрицы и обращаясь к терпеливо ожидавшему его Бенкендорфу. – Александра действительно нет во дворце – ему удалось убедить Ее величество, что он собирается лично проследить за отъездом Калиновской, которой каким-то образом все же удалось увидеться с ним. И еще я узнал, что в этом деле замешан Жуковский, – он не только потворствовал Александру в его авантюре, но и склонил императрицу подыграть ему. Будьте так любезны, приведите Жуковского ко мне. Немедленно!
Сказав это, Николай резко повернулся и ушел к себе, а Бенкендорф бросился к Жуковскому. Но того в комнате не оказалось, и Бенкендорф, воспользовавшись моментом и чтобы занять время, принялся поверхностно рассматривать бумаги на его столе. Однако, заслышав звук открываемой двери, он бросил это неприглядное занятие и сел за стол, занимая место Жуковского.
– Как вы посмели! – с возмущением воскликнул Жуковский, входя в свою комнату.
– Здравствуйте, дорогой Василий Андреевич, – тоном радушного хозяина сказал Бенкендорф, жестом предлагая Жуковскому присесть. – Располагайтесь, чувствуйте себя, как дома.
– Что вы делаете здесь и что ищете в моих бумагах?
– Ищу? – улыбнулся Бенкендорф. – Василий Андреевич, для заговорщика вы чрезвычайно небрежны. Вот, к примеру, журнальчик «Телескоп» со статьей небезызвестного господина Чаадаева – лежит прямо на виду. А тираж-то, между прочим, цензурой изъят и уничтожен.
– Значит, плохо работаете, господин граф, – парировал Жуковский, – если хотя бы один экземпляр сохранился.
– Вы собираетесь меня обидеть? – Бенкендорф положил локоть на стол, оперся подбородком на ладонь и пристально посмотрел на Жуковского.
– А вы собираетесь меня арестовать? – в тон ему поинтересовался тот.
– Что вы, это прерогатива императора. Кстати, Его величество просил меня оказать ему эту любезность.
– Препроводить меня в тюрьму?
– Препроводить вас к нему. Император желает тотчас же побеседовать с вами. У него накопилось к вам несколько неотложных вопросов. К примеру, о мадемуазель Калиновской, – Бенкендорф поднялся из-за стола и направился к выходу, давая знак Жуковскому следовать за ним.
– А при чем здесь госпожа Калиновская, – вздрогнул Жуковский. – Я уже докладывал о ней государю, и более мне нечего к этому добавить.
– Возможно, Его величество не был в полной мере удовлетворен вашим докладом, – пояснил Бенкендорф, останавливаясь у двери и выжидательно взглянув на него. – Да, и признайтесь – вы давали читать наследнику этот философический опус провинциального сумасшедшего?
– Еще древние говорили – хочешь победить врага, узнай его, – побледнел Жуковский. – Мало запретить крамолу, необходимо разобраться в причинах ее появления.
– А вот это – совсем не ваша забота! – с раздражением бросил ему Бенкендорф.
– Как и не ваша – бегать за хорошенькими дамами, обвиняя их в государственной измене!
– Так вы хотите сказать, что потворствовать растлению наследника престола, который готовится стать мужем, и читать ему крамольные письма бездарного дворянчика – занятие, достойное для его воспитателя?
– С вашей точки зрения, быть может, и нет, а с моей – да. Ибо более недостойным я считаю фискальничество, слежку и огульное обвинение всех, кто думает иначе, чем вы!
– Помилуй Бог, Василий Андреевич! – вскричал Бенкендорф. – Да не заболели ли вы сами? Крамола хуже насморка – болезнь опасная и даже смертельная.
– Вы угрожаете мне? – тихо спросил Жуковский.
– Что вы, Василий Андреевич, – усмехнулся Бенкендорф. – Как я могу угрожать вам, любимому наставнику наследника престола. Я всего лишь пришел передать вам приказ Его величества явиться к нему. Затевать философские споры – не моя стихия.
– Быть может, если бы вы обладали вкусом к философии, то захотели бы больше читать и размышлять, а соответственно – писать, и овладели бы, в конце концов, хотя бы одним из тех языков, каковые прилично знать образованному человеку вашего сословия.
– А вот это вы зря, Василий Андреевич, – улыбка медленно сошла с лица Бенкендорфа – его потрясающая неграмотность по части чистописания уже давно стала притчей во языцех. – Я хотел избежать скандала, но, по-видимому, без этого не обойтись. Вы сами объявили мне войну – и я принужден вам ответить. Я не стану скрывать от императора, что вы ознакомили наследника с письмом господина Чаадаева. Следуйте за мной!
Жуковский вздрогнул – тон Бенкендорфа не предвещал ничего хорошего. И он сразу же ощутил это, когда они вместе вошли в кабинет Николая.
– Добрый день, Ваше величество, – поклонился стоявшему у окна императору Жуковский.
– Вы действительно полагаете, что день сегодня добрый? – с нескрываемым сарказмом спросил Николай, даже не смотря на него. – Насколько я помню, вы докладывали мне, что нашли следы пребывания госпожи Калиновской в Двугорском в имении Долгоруких.
– Совершенно верно, Ваше величество, – подтвердил Жуковский.
– И после вашего отъезда она скоропостижно уехала, и даже господин граф, – Николай кивнул в сторону невозмутимо стоявшего поодаль от Жуковского Бенкендорфа, – не смог ее отыскать.
– И вы решили, что я прячу ее здесь, в Зимнем дворце, – Жуковский улыбнулся и развел руками. – Стар я уже для таких проделок.
– А как чувствует себя Александр? – как ни в чем не бывало осведомился император.
– Его высочество просил себя не беспокоить и дать ему побыть какое-то время в одиночестве, чтобы прийти в себя после переживаний последних дней.
– Или для того, чтобы вместе с Калиновской сбежать в Польшу, нарушив клятву, данную им своей невесте и опозорив весь наш род?! – вспылил Николай.
– Если вам угодно справиться о здоровье Его высочества… – начал было Жуковский, делая вид, что не понял вопроса.
– О здоровье Его высочества я осведомлен гораздо лучше вас, – бесцеремонно прервал его Николай. – Однако, преклоняюсь пред вашим талантом лицедея, так неожиданно открывшимся всем нам. Браво, Василий Андреевич, браво! А я до сего времени считал вас искренним и преданным мне человеком.
– Но, Ваше величество…
– Довольно лжи! Мне крайне жаль, Андрей Васильевич, что вы не только во всем потворствовали Александру, но и позволили себе втянуть в эту интригу императрицу, к которой, как мне казалось, вы питаете особые чувства.
– Ваше величество, я глубоко сожалею.
– Не вижу раскаяния на вашем лице, – нахмурился Николай.
– Я помог Александру Николаевичу увезти Калиновскую из дворца. Я прекрасно отдаю себе отчет в своем поступке и понимаю, на какой рискованный шаг я решился, но Александру нужна была моя помощь. Он всего лишь хотел, чтобы Ольга вернулась в Польшу. Он не изменял своему предназначению наследника и не помышлял предавать свою невесту. В его действиях нет и тени политики. А Ольга… Ольга Калиновская виновата лишь в том, что следует голосу сердца, а не разума.
– Таким образом, вы хотите уверить меня, что мне не следует волноваться и просто сидеть и ждать, пока мальчик натешится и вернется в лоно семьи?
– Я просто прошу вас не подозревать в его действиях никакой иной подоплеки, кроме любовной, к тому же – бывшей. Александр Николаевич понимает свою роль в жизни государства и готов следовать этому в полном соответствии с вашими интересами.
– А к какого рода интересам, – раздался от двери холодный голос Бенкендорфа, – вы отнесете изучение им с вашей подачи статьи господина Чаадаева?
– Господин Чаадаев, конечно, написал много непозволительного, но для человека, близкого к престолу, просто необходимо знать и другое мнение, кроме официального, – дрогнувшим голосом сказал вынужденный отвечать Жуковский.
– Что вы хотите этим сказать? – Николай с ужасом посмотрел на него. – Вы читали с Александром письмо Чаадаева? Да, как вы могли! Революционные идеи во дворце?
– Я счел своим долгом…
– Вы более нам ничего не должны! – воскликнул Николай. – Вас впредь не касаются ни государственные дела, ни дела нашей семьи. Ваши действия показали, что вам больше нельзя доверять.
– Прикажете отправиться в ссылку? – мужественно спросил Жуковский.
– Нет-нет! – Николай погрозил ему указательным пальцем. – Нет, Василий Андреевич. Мучеником в глазах Александра вам стать не удастся. Насколько я знаю, вы переписываетесь с некой молодой особой из Германии?
– Что же, не зря говорят, что у Бенкендорфа есть ключи ото всех сундуков страны, – Жуковский метнул недобрый взгляд на шефа жандармов.
– И, по-моему, эта дама не желает жить в России? – продолжал допытываться Николай.
– Вам и об этом доложили?
– В таком случае, я надеюсь, Василий Андреевич, что вы, как честный человек, женитесь на ней, – приказным тоном сказал Николай.
– Но я не собирался выезжать в Германию, – попытался возразить тот.
– Теперь соберетесь! И как можно быстрее!.. Выгнав Жуковского, Николай после некоторого раздумья обратился к терпеливо ожидавшему его решения Бенкендорфу.
– Александр Христофорович, – вздохнув, произнес Николай, – я наслышан о состоянии вашего здоровья и, поверьте, искренне переживаю за вас, свое сочувствие через меня вам передавали император австрийский, а также прусский и шведский короли. Ее величество постоянно спрашивает меня о том, не требуется ли вам помощь в лечении.
Бенкендорф молча поклонился.
– Но… – Николай снова вздохнул. – Мне больше не к кому обратиться с подобной просьбой. Вы – моя единственная надежда. Прошу вас, поезжайте, голубчик, и верните Александра. Чего бы вам это ни стоило. Я возьму ваши грехи на себя. И – благодарю за службу!
– Защищать интересы Вашего величества – цель моей жизни и обязанность моего ведомства, – тихо сказал Бенкендорф. – Я немедленно отправлюсь на поиски наследника и, обещаю вам, добьюсь, чтобы инцидент с Калиновской был исчерпан. И впредь ничто не напомнит вам о нем.
– Я верю вам, Александр Христофорович, – кивнул Николай. – И с нетерпением жду от вас вестей. Добрых, только добрых!
Выйдя от императора, Бенкендорф вернулся к себе. Вызванный к нему полковник Соколов доложил, что следы подозрительных монахов ведут в Двугорское.
– Судя по всему, они прошли по известной нам дороге совсем недавно – ночью падал снег, а следы не припорошены. Совершенно четкие следы офицерских сапог и модных дамских ботинок с подковками ведут в лес со стороны имения барона Корфа.
– Хороши монахи! – усмехнулся Бенкендорф. – Значит, опять Корф? Какой негодяй! Что же, удалось ему один раз вывернуться, и довольно – больше не уйдет. Вы отлично поработали, Михаил Васильевич, и не обижайтесь – дальше дело поведу я сам. Таково решение Его величества. И, будьте добры, подготовьте мне, пожалуйста, записку – кто там по нашей линии в Двугорском. Ах, да, забыл, надеюсь, вы предупредили местную полицию, чтобы они лишнего шума не поднимали и не мешали нам?
Соколов кивнул.
– Тогда – с Богом!..
* * *
– Пожалуй, нам стоит обойти табор, – предложил Александр, завидев у опушки огни костров.
– Это же просто цыгане, – удивилась его осторожности Ольга. – Давай подойдем, погреемся, заодно и дорогу спросим.
Александр с сомнением покачал головой – случай и так уже помешал им. Хозяин подводы, согласившийся подвезти паломников, с такой отчаянностью согревался изнутри, без меры употребляя горилку, что в конце концов сбился с пути, и вскоре Ольга узнала знакомые места – дорога опять привела их в Двугорское. Напившийся купчик едва смог найти силы, чтобы дотянуть до трактира, где и свалился без памяти на радость Демьяну – богатый ему под праздник выпал постоялец. Убедившись, что с купчиком все ладно, Ольга и Александр ушли, стараясь не привлекать к себе внимания. Из усадеб ближним было имение Корфа, но Александр попросил Ольгу вести его кружным путем, а дорога эта оказалась неблизкой. Снег за ночь выпал глубокий, а без теплых дох, ссуженных им на время купчиком, идти было холодно, хотя и налегке. И вскоре Ольга начала уставать и заметно дрожала от холода. Цыганские огни были кстати, но, с другой стороны, новые люди – лишние глаза?
– Хорошо, – подумав, кивнул Александр, – пойдем к табору, Бог даст – обойдется.
– Садитесь к костру, – разрешил им барон, – если нет у вас дурных намерений.
– Паломники мы, добрый человек, – сказал Александр. – Ночью в лесу заплутали, с дороги сбились.
– Какой же ты монах? – улыбнулась Рада, поднялась от костра, подошла ближе. – Лицо у тебя барское, а руки – нежные. Да и послушница с тобой, сдается мне, не Богу служит. Женщина она.
– Твоя правда, – Ольга знаком остановила хотевшего было возразить ей Александра. – Мы не монахи, и мы любим друг друга. Только я пришлась не по сердцу его родителям, и они решили нас разлучить. А мы и сбежали, чтобы обвенчаться тайно. Но его отец заявил в полицию, и теперь нас разыскивают. Приютите нас, пожалуйста, не выгоняйте нас. Я вижу – живете вы скудно, так примите от всего сердца в благодарность за ваше гостеприимство.
Ольга сняла с руки дорогой браслет с алмазной россыпью и подала его Раде. Та приняла дар и отнесла к барону.
– Что же, красавица, если не врешь, оставайтесь, – благожелательно кивнул он, рассматривая браслет. – Чем сможем – с вами поделимся, ближе садитесь. Так теплее будет.
Барон подмигнул одному из сидевших рядом цыгану – Одноглазому, с повязкой. Тот встал и потянул за собой брата, освобождая место в кругу для Ольги и Александра. Потом подошел к барону.
– Возьми вещичку, – тихо велел ему барон, – да снеси в трактир. И брата с собой возьми, чтобы не опасно было.
– Не побрезгуй, барин, нашим вином, – сказала Рада, неожиданно появляясь перед Александром с чаркой. – Оно хотя и простое, но согреет тебя, как песня согревает душу.
– Вот нас с тобой цыгане и повенчали, Сашенька, – улыбнулась Ольга, глядя, как Александр отпивает из чарки, а потом, взяв чашу из его рук, и сама пригубила из нее.
– Что такое? О чем ты говоришь? – заволновался Александр.
– Ай не знаешь, барин? – рассмеялась Рада. – Обычай такой – коли пьет цыганка с цыганом у костра, значит, быть ей его женой. Да не смущайся, барин! Вижу, важный ты, а душа у тебя – тонкая. Не простой, ох, не простой ты беглец.
– Что ты можешь знать про меня, – пожал плечами Александр.
– Хочешь – скажу? – предложила Рада.
– Не надо, Сашенька, – испугалась Ольга.
– Отчего же? – остановил ее Александр. – Пусть расскажет все, что знает.
– Дай мне правую руку, – тихо велела Рада. Александр ободряюще улыбнулся Ольге и подал руку цыганке. Рада перевернула ее ладонью вверх и заглянула в ладонь, как в книгу.
– Большой ты человек, барин, очень большой. Бедным ты только притворяешься, а сам – богат, как король. Вижу – смелость. Если веришь во что-то, готов сражаться до конца. Но человеку одному с драконом не совладать.
– Ты и дракона на моей ладони видишь? – стараясь казаться равнодушным, спросил Александр.
– Нет, – печально промолвила Рада. – Тьму вижу, беду. Беда тебя ждет. И будут зависеть от тебя многие люди. Но сам ты будешь ходить по лезвию ножа. А жизнь твоя семь раз будет висеть на волоске.
– Матерь Божья! – воскликнула побледневшая Ольга. – Убереги его!
– Один раз моя жизнь уже подвергалась опасности, и все обошлось, – шутливо подтвердил Александр. – Итого, осталось шесть. Возможно, и на седьмой обойдется?
– Нет, не обойдется, – покачала головой Рада.
– Ты ошибаешься, цыганка! – воскликнула Ольга.
– Цыганки никогда не ошибаются, – загадочно улыбнулась Рада и оставила их.
– Нет, нет! – заплакала Ольга. – Это все из-за меня, это я виновата!
– Это всего лишь гадание, Оля, – Александр прижал ее к себе, чтобы успокоить, и понемногу Ольга действительно затихла.
– Хорошо здесь, спокойно, – прошептала она и губами коснулась его руки, все еще гладившей ее по голове, словно маленькую.
– Да, хорошо, – вздохнул Александр. – А, знаешь, мне все это очень напоминает недавнее путешествие по России. Я как-то сбежал от своей свиты, и я целый день наслаждался своей свободой – ни тебе дворцовых церемоний, ни скучных приемов и важный заседаний. Ничего!
– А я бы хотела пристать к этому табору и переезжать с места на место всю жизнь вместе с тобой. Или сидеть у костра и смотреть на огонь, и чувствовать твою руку, – Ольга вдруг высвободилась и стремительно и страстно поцеловала Александра.
– Оля! – он осторожно отстранил ее от себя. – Мне казалось, мы договорились.
– Договорились, – лицо Ольги затуманилось, – это я для виду, цыганка на нас очень пристально смотрит.
