Текст книги "Маги и мошенники"

Автор книги: Елена Долгова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 26 страниц)

Магус ткнул пальцем в сторону скучающего Этторе.

– Да, это он.

– Подойдите сюда, молодой человек.

Кевин встал и нехотя подошел к предсказателю.

– Эй, Людвиг, я обещал тебе слушаться, но никому не обещал слушать речи сумасшедшего старика. Пусть он отвяжется от меня – старые сморчки-ученые не по моей части.

– Не упрямься.

Этторе заглянул в холодные глаза друга императора и поспешил подчиниться. Нострацельс подагрической рукой бесцеремонно ухватил уэстера за запястье, перевернул его руку, рассмотрел четкие линии на ладони, обследовал ногти, потом осмотрел суставы запястий, нащупал и сосчитал пульс, жадно всмотрелся в бледное лицо северянина.

– Неплохой случай. Да, он чист и непричастен к «гримуарным» делам в Толоссе ни прямо, ни косвенно, ни посредством длинной цепочки событий.

– Годится?

– Вполне. К тому же, будучи врагом, он по определению является существом, наносящим вред, следовательно, носителем зла, и его целостность можно не принимать во внимание. Спасибо за предусмотрительность, советник, это великолепный, просто великолепный, во всех отношениях идеально подходящий мне образец…

Кевин Этторе, кажется, испугался, но его подводило несовершенное знание церенского языка – он плохо понимал длинные, витиевато выстроенные, окрашенные двусмыслицей фразы магуса.

– Эй, это кто тут носитель зла? Я мальчишкой видел, как рубаки Гизельгера Церенского кое-что несли в Уэсток на наконечниках своих копий. Соплякам, вроде меня, тогда пришлось или подохнуть или удирать, поэтому я не рассмотрел толком, было ли на тех наконечниках добро…

– Заберите болтливого пациента, советник, – поморщился маг Нострацельс, – меня не интересуют старые истории, к тому же мне противен его акцент.

– Когда начнем?

– Да хоть прямо сейчас. Спускайтесь в подвал, там найдутся все положенные ингредиенты. И еще – я требую, чтобы при акте опыта присутствовал наследственный правитель Церена. Тогда меня не посмеют обвинить в ереси и колдовстве… Это мое окончательное условие – не трудитесь спорить.

– Споров не будет. Условие разумное, мессир маг.

В лабораторию Нострацельса вела крутая, аккуратно сложенная лестница. Старик стучал тростью и охал, преодолевая высокие ступени. Император шел последним, он же собственной рукой запер дверь на прочный засов. Толстый слой земли над головами отгораживал от погреба все звуки.

– Здесь глухо и тихо, как в могиле.

– Не умничайте, мессиры дилетанты. Давайте сюда уэстера.

Кевина Этторе вытолкнули вперед. С него заранее сняли толстой кожи куртку, оставив только рубашку. Пленник бегло оглядел глухие стены, темную комнату, тяжелый светильник, медную чашу, нож с костяной рукоятью, сухую фигуру предсказателя, серые в неверном свете свечей, неумолимые лица врагов.

– О, Господи! Нет!

Этторе попятился, его ухватили за плечи.

– Фирхоф, мы так не договаривались!

Нострацельс встал, тяжело опираясь на резную трость, и брезгливо покосился на уэстера.

– Привяжите его к креслу, побыстрее и покрепче – так, чтобы шея приходилась над чашей.

– Не надо! Пустите меня! Я делал все, что вы хотели, и сделаю еще больше – все, я могу заплатить…

– Нет надобности пререкаться с пациентом. Торопитесь, мессиры, иначе звезды снова продвинутся по куполу неба, и мы потеряем бесценное время.

Кевин Этторе обреченно уставился на блестящую сталь лезвия, на висках уэстера выступили прозрачные капли пота, светлые глаза потемнели.

– Будьте вы прокляты. Ну почему я должен умереть так?

Двери подвала оставались плотно заперты, стены непроницаемы – что до этого? Фирхоф ощутил пронзительное, леденящее дуновение ветра, ему почудилось, словно где-то совсем рядом вновь свистит буря, неистово мчится Снежная Стая, бешено вьется длинная грива вороного скакуна и бессмертный призрак великого грешника Бруно д’Ороско гордо скачет в высоком рыцарском седле.

Усталость навалилась на плечи советника.

«Почему люди порой так покорно подчиняются самым несправедливым поворотам судьбы? Например, этот несчастный уэстер – человек не трусил в бою, но не может сопротивляться собственному мистическому страху перед полушарлатаном Нострацельсом».

Фирхоф осторожно подтолкнул Кевина к креслу. Император отвернулся.

– Прости, Людвиг, прости – я не могу присутствовать, это слишком отвратительно. Сделай то, что нужно, ради нашей дружбы, а я вместо тебя отвечу перед Богом. Потом. А сейчас мне необходимо удалиться.

– Вы так легко и бездумно разбрасываетесь моей душой, государь!

– Ради Империи, Людвиг, ради Империи…

Гаген вышел, не оборачиваясь, коротко и хлестко взлетели полы серого плаща.

«А ведь теперь никто не посмел бы искренне назвать его Святошей», – потрясенно подумал фон Фирхоф. «Мой расчетливый друг изменился почти до неузнаваемости. А кем сделался я сам? Действенность кровавого опыта не подлежит сомнению, но это только из-за гримуаров Адальберта. Согласившись зарезать человека, в душе я продолжаю считать магуса Нострацельса утонченным и высокомерным мошенником. Какой позор! Я, бывший секретарь Трибунала, принимаю участие в нечестивом колдовстве, в которое, к тому же, в своем качестве ученого, не верю».

Старый магус открыл потрепанную книгу, узловатым пальцем отыскал нужную страницу и прищурился, рассматривая мучительно изломанную вязь непонятных Фирхофу символов.

– Ассистент, привяжите пациента как следует. Мне не нужны осложнения, акты на грани искусства и науки требуют не только таланта и знаний, но и обычной лабораторной аккуратности.

– Сколько крови потребуется?

– Эта чаша – полная, до краев, в ней ровно три четверти пинты.

– Тогда незачем рассекать ему горло. Хватит надреза на локтевой вене.

– Молодой человек, в науке существуют нерушимые традиции…

– Так написано в гримуаре?

– Да… То есть – нет, конечно, прямых указаний не существует. Но я в хорошем смысле консерватор.

– Помните, мессир магус, что самая громкая слава всегда достается реформаторам.

Фирхоф усадил Этторе в кресло, наклонился к уху пленника и прошептал по-уэстокски:

– Не бойся, Кевин. Тебе когда-нибудь отворял кровь лекарь? Считай, что сейчас происходит то же самое. Не знаю, сколько этой жидкости ты, головорез несчастный, пустил честным солдатам Церена, но я собираюсь позаимствовать у тебя всего-то пинту на нужды восстановления Империи.

– Ты самый настоящий сумасшедший.

– Возможно, и сумасшедший. Иначе не стал бы ломать традиции и спорить с мудрым и трезвомыслящим Нострацельсом – попросту перерезал бы твою глотку, чужеземец.

Фирхоф освободил руку Этторе, вспорол ножом рукав рубашки и обнажил выпуклую синюю нить вены.

– Молчи и не дергайся.

– Ммм… Легко сказать. Меня еще никогда не резали на убой вместо барана. Этот безумный старик в дурацком колпаке, он что – собирается выпить мою кровь?

– Конечно, нет. Не будь трусом – никто не захочет питаться этакой дрянью.

Фирхоф ловким движением надсек вену, первые капли, тяжелые, темно-вишневые, упали и разбились о дно чаши. Нострацельс не отрывался от книги, сухие, растрескавшиеся губы магуса непрерывно шевелились, выплевывая, словно шипы, угловатые слова заклятия. Кевин Этторе впал в прострацию, обмяк в кресле, запрокинул голову, рассматривая низкий, растрескавшийся потолок. Вырываться, однако, не пытался, и советник вздохнул с облегчением. Зрачки уэстера сильно расширились, лицо, бледное, как у многих светловолосых северян, совсем побелело. Фирхоф поморщился.

– Только не делай вид, будто тебе больно – это не пытка.

– Конечно! Зато после такой ворожбы едва ли все в порядке останется с моей душой. Придется до самой смерти платить монахам и молиться…

Густая вишневая струя лениво потекла в чашу. Возможно, вместе с нею жилы уэстера покидала таинственная тонкая субстанция – средоточие жизни. «Древние были правы, когда верили, что душа живет в крови». На миг Фирхофу почудилось, будто Этторе умирает.

– Долго еще продлится опыт, мессир колдун?

– Чаша полна, – бесстрастно обронил Нострацельс.

Щеки и виски старика запали, глаза обвела коричневая тень. Дочитав длинную формулу, магус теперь возился, смешивая ингредиенты. В движениях длинных, худых пальцев волшебника было нечто паучье. Фирхоф больше не слышал и не видел астрального эфира, он отвернулся, не испытывая ничего, кроме отвращения. Уэстер не двигался, не приходил в себя, и, кажется, даже перестал дышать. Советник перехватил руку Кевина за запястье, плотно перевязал ее, согнул в локте и при помощи ленты, перекинутой через шею, укрепил на груди, а потом сильно хлестнул пленника по щеке.

– Очнись! От пустяковых ран не умирают.

Этторе распахнул светлые глаза, в них медленно таяла муть беспамятства.

– Все уже кончилось?

– Для тебя – да, кончилось, приди в себя.

– Меня клонит в сон, и я хочу пить.

– На ногах удержишься? Ладно, я тебя напою, будешь спать, получишь все, чего пожелаешь, только поскорее пошли отсюда.

Людвиг без промедления поднял уэстера на ноги и вытолкал за дверь, оставив Нострацельса творить волшебство в одиночестве. Наверху, в покоях мага было удивительно тихо, Людвиг уложил пациента, отыскал кувшин темно-рубинового вина, разбавил его водой наполовину и проследил, чтобы Этторе выпил полную кружку – всю, до дна. Уэстера колотило так, что зубы мелко стучали о глиняный край сосуда.

– Чума на вас на всех, церенские выродки – такое хуже пыток.

– Тебя, Кевин, развезло как тяжелораненого. С чего? Крови было не очень много.

– Предпочитаю получать раны в бою. Мне показалось, что этот чертов волхв заодно вытягивает мою душу.

Император молчал – он скрестил руки на груди и, стоя у приоткрытого окна, наблюдал, как золотые и нежно-розовые краски заката сменяются фиолетовыми и серыми тонами глубокого вечера. Гребень нусбаумской стены торчал на фоне неба, словно зубчатый горб засыпающего дракона.

– Теперь вы довольны, государь?

– Да, Фирхоф. Я ценю твою преданность.

– Осталось дождаться утра – и измучившая нас тайна исчезнет.

– Я дождусь. Дождусь, иди спать, мой друг. Ты мне больше не нужен…

Людвиг уснул, и все-таки сквозь сон чувствовал, как где-то неподалеку, в серой безвидной пустоте ворочается грузная тень недоброго волшебства.

Тусклый рассвет разбудил советника. Император, должно быть, провел тревожную ночь. Сейчас он полусидел за обеденным столом магуса, уронив крупную гордую голову на скрещенные руки, и очень крепко спал.

Людвиг подошел к ложу раненого, тронул уэстера за плечо и приложил палец к губам.

– Тихо! Быстро одевайся и немедленно выходи из дома.

Утро ранней весны встретило их мелко моросящим теплым дождем. Снег совершенно растаял.

– Еда в мешке, лошади на конюшне. Бери пегого и уезжай.

Этторе ошалело уставился на бывшего церенского министра.

– Почему ты меня отпускаешь?

– Трудно объяснить. С одной стороны, ты мне больше не нужен. С другой – я слишком много от тебя получил. Не пытайся разбираться в тонких материях, лучше беги, покуда я не передумал.

Уэстер не заставил себя просить, он оседлал пегого и вскочил в седло, стараясь поменьше тревожить перевязанную руку.

– Прощай, Фирхоф. Ты, конечно, такой же злодей, как и все церенцы, но зато ты самый честный человек среди злодеев.

Пегий жеребец тронулся рысью, разбрызгивая весеннюю грязь, и Людвиг иронически улыбнулся вслед. Он вернулся в готический домик колдуна, осторожно, чтобы не разбудить императора, спустился в подвал. Магус тоже спал, и представлял собою странное и величественное зрелище. По-видимому, сон сразил старика сразу после трудного опыта. Нострацельс сидел в том самом кресле, к которому он предлагал привязать Кевина. Колпак свалился на колени, оголив блестящий череп без единого волоса. Рот колдуна гневно открылся, брови сошлись к переносице, нижняя челюсть отвисла. Суровый магус старой закалки оглушительно храпел.

Медная чаша с засохшей кровью до сих пор стояла на столе, Фирхоф пригляделся повнимательнее и поразился – крови-то в ней и не оказалось; чистая вода, прозрачная влага наполняла сосуд до краев. Советник склонился над гладкой поверхностью и разглядел в ней свое собственное отражение. У Людвига-в-чаше было загорелое лицо, волосы чуть покороче, другая одежда, где-то на самом краю водяной картинки вилась-моталась беспокойная морская чайка. Фирхоф отпрянул, больно задетый догадкой. Влага пошла рябью, смазывая изображение. Советник поднял голову и поискал взглядом Портал – он оказался на месте, тут как тут, на широком волшебном подоконнике, сутуло прислонясь спиною к косяку, сидел печальный Хронист.

– Доброе утро, Вольф Россенхель. Вы удивлены разгадкой?

– По чести сказать – нет. Вы, Фирхоф, самый настоящий лишний элемент, мне следовало сразу догадаться об этом. Для инквизитора вы были слишком терпимы, вы сменили карьеру, но для министра оказались слишком порядочны, для заурядного мошенника – умны, а для несчастной жертвы церенской системы – слишком ловки и предприимчивы. Вы не делали чересчур больших подлостей и, одновременно, всегда вылазили сухим из воды. Конечно, это безобразие не могло продолжаться вечно, и вот…

– Замолчите! Для того, чтобы я оказался лишним элементом, нужен формальный акт вашего гримуарного волшебства. Его не было…

– Господи! Был! Точнее, это не волшебство с пергаментом или бумагой, а самое обыкновенное мое действие, которое я почитал порядочным, но вовсе не волшебным. Помните незабвенной памяти Клауса Бретона? Освежите воспоминания – как он вас за ваши интриги колотил прямо на улицах пылающей Толоссы? Я просто так, безо всякого колдовства, вмешался, не позволяя совершиться убийству, хотя вы, Ренгер-Фирхоф, были обречены. Именно это доброе дело, сделанное чужаком, пришельцем из-за Грани, а вовсе не наши магические изощрения, раскачало равновесие Церена.

– Вы рехнулись, Россенхель?! Почему я мешал? Чему я мешаю сейчас? Я верно служил государству.

– Слишком верно и слишком эффективно. Возможно, время процветания Империи истекло… Словом, вы, человек упорный, честный и талантливый, воспротивились естественному, хотя и трагическому порядку вещей. Конечно, я не отрицаю своей вины. Ведь спас-то вас именно я! И, как ни странно, ничуть об этом не жалею… Мало того, я чертовски доволен – приятно спасти хорошего человека. Равновесие и добро – вовсе не одно и то же. Хороший автор обязан быть пристрастным.

– Какая логика! Ну и что мне теперь делать? Ради исправления ситуации броситься на меч?

– Ни в коем случае. Я, как создатель сюжета, посоветовал бы вам скрыться – и побыстрее, побыстрее. Пока Гагена Справедливого еще не осенило, в чем тут фишка.

– В таком решении совсем уж мало чести.

– Зато благоразумия более чем достаточно. Не будьте упрямцем, Людвиг. Ваша смерть убавит странности в логике событий, но не прекратит бедствия Империи, возможно, даже кое-что прибавит. Они естественны как прилив и отлив – вспомните нашествие варваров или мятеж бретонистов…

– Я не намерен вести политические дискуссии.

– Тогда бегите, друг мой, бегите покуда император не очнулся.

Фирхоф мягкими шагами прошел мимо спящего Нострацельса, поспешно поднялся по лестнице. Незахлопнувшийся Портал светил ему вслед.

* * *

Через несколько часов, в том месте, где императорская дорога от Эберталя на Фробург делает развилку, блестели от дождя мокрые голые ветви вязов и тревожно стрекотали сороки. Беглый разбойник Шенкенбах, покинутый разбежавшимся отрядом, засел в кустах, негодуя в душе на отсутствие листвы – голые ветви плохо прикрывали засаду.

Покрытый толстым слоем грязи тракт пустовал, не обещая богатой добычи, голодный разбойник потер живот и прищурился на размазанный дымкой диск солнца, пытаясь определить время, оставшееся до полудня. Сороки устроили драку над самой его головой, осыпая шею и плечи воина пометом, мусором и мелким пером.

Еще через малое время, вдали, там, где лента дороги сливается то ли с небесами, то ли с предполуденным туманом теплой весны, показался конный силуэт. Всадник несся вовсю, поколачивая сорванным с куста прутиком пегого жеребца-полукровку и, с точки зрения Шенкенбаха, быстро увеличивался в размерах. Разбойник с неудовольствием рассмотрел потрепанную куртку намеченной жертвы, фасон одежды отчасти выдавал в верховом уэстера. Противник показался Шенкенбаху неопасным – он был худощав и светловолос, а знаменитый грабитель, сам черный как грач, привык считать блондинов трусами.

Припасенная с утра крепкая веревка, привязанная к стволу вяза, лежала сейчас в грязи, оставаясь почти незаметной. «Пора!»

Шенкенбах натянул свободный конец, перегораживая дорогу перед самый корпусом пегой лошади. Конь каким-то чудом не упал – он заржал, взвился на дыбы и едва не выбросил всадника из седла. Уэстер кое-как справился с перепуганным животным, соскочил на землю, Шенкенбах с удовольствием отметил про себя, что путник ранен в левую руку и не вооружен. Бандит приблизился, небрежно, для проформы помахивая мечом – голод давал о себе знать, но душа просила доблести.

– Чего ты хочешь от меня, Богом и людьми проклятый незнакомец?! – заорал расстроенный внезапной задержкой уэстер.

«Вождь Шенкенбах» приосанился и порылся в памяти, отыскивая подходящее к случаю красивое изречение – как назло, слова все попадались простые и неблагородные, плоские, как истертые медные монеты. Вождь припомнил вьюжные вечера у камина в разгромленной усадьбе красавицы Гернот, беседы с воровским магом, обрывки песен, которые, голодно посматривая, горланили сорванными голосами бродячие певцы и, среди вороха пестрых воспоминаний, отыскал наконец подходящие выражения. Он пренебрежительно окинул поджарого противника взглядом и, победно задрав подбородок, заявил:

– Мне позарез нужна добрая пинта твоей крови! Я собираюсь ее пустить.

– Что? Опять!?

То ли уэстер понял вождя не вполне правильно, то ли созвездия в этот день сложились как-то не так, но крепкий пинок в живот мгновенно опрокинул зазевавшегося от наглости разбойника навзничь, спиной и затылком в уже немного подсохшую, и поэтому не очень мягкую грязь. Жалобно зазвенел по камням меч. Враг поспешно поднял оброненное толстяком оружие и немилосердно приставил лезвие к заросшей черным волосом могучей шее Шенкенбаха.

– Ненавижу черных магов, все вы подлецы. Следовало бы тебя зарезать, церенский еретик, но со вчерашнего вечера я потерял вкус к кровопусканиям.

С этими словами уэстер прицепил меч разбойника к собственному поясу, сел в седло и опрометью ускакал, не забыв, однако, прихватить на память единственную котомку вождя.

Вождь Шенкенбах полежал, задумчиво рассматривая чистое, ласковое весеннее небо, пока не примолк в затылке звон, потом встал и счистил со штанов густую грязь.

– Это было единственное доподлинное чудо, которому я оказался свидетелем за всю свою жизнь!

Сороки собрались на вершине вяза, черные бусинки их глаз насмешливо уставились на неудачника. Шенкенбах поднялся, отломил надтреснутую ветвь, ощипал с нее мелкие веточки и взвесил в руках готовую крепкую дубину.

– Следующий ответит за все.

Новый путник не заставил себя долго ждать. Им оказался всадник средних лет и неопределенной, ускользающей внешности, немного похожий на богослова, взгляд его холодных светлых глаз не отрывался от дымчатого горизонта. Путешественник очень быстро, словно торопясь скрыться от погони, скакал на поджаром, забрызганном грязью рыжем жеребце и показался Шенкенбаху немного знакомым.

– Святые покровители, неужто я грабил и его?

Разбойник, наученный горьким опытом, ни на секунду не положил суковатую дубину. Он неловко пошарил левой рукой в вязкой глине, в ворохе прошлогодней листвы, отыскивая секретную веревку. Затоптанный и смятый, ее конец долго ускользал от толстых пальцев. Путник, не догадываясь об опасности, вихрем пронесся мимо. Веревка наконец натянулась, едва ли не задев прощально мелькнувшие копыта лошади и ее длинный, развевающийся хвост.

– Вот отродья проститутки! – искренне возмутился разочарованный Шенкенбах. – Такой плохой ловли не было уже десять лет.

Он проводил тяжелым взглядом силуэт несостоявшейся жертвы и устроился ждать с неистощимым терпением хищника.

Глава XXXI
Последняя легенда Хрониста

Людвиг фон Фирхоф. Восточная провинция Империи.

Весной 7014 года западные земли Церенской Империи охватил пожар войны и все смешалось в событиях и умах, придя в беспорядок неимоверный. Император Гаген Святоша исчез, числился убитым, а, стало быть, по общему мнению, умер, не оставив законного наследника. Оба младших брата императора умерли от морового поветрия еще два года назад. Уэстокская принцесса Винифрид, супруга церенского императора, объявленная правительницей и не признанная собранием баронов, под охраной рыцарей-соотечественников одиноко и печально занимала трон в Лангерташ.

Дама по большей части плакала, осторожно касаясь платочком мокрых от слез веснушек и нежного пушка возле висков.

– Вашими стараниями, братец, я осталась без супруга!

Принц Хьюг, чье поведение в немалой степени подправили гримуары Адальберта, несколько ошалел от череды безумных событий – собственные победы почему-то казались ему зыбкими, неверными и не внушающими доверия. Все-таки он, как мог, постарался утешить сестру:

– С таким приданым, как корона, ты легко отыщешь нового жениха…

– Как бы мне не растерять мое приданое… вместе с головой!

В южных провинциях Империи беспорядочная толпа восставшего мужичья громила все подряд и грозила превратиться в армию. С юго-запада двигалась настоящая армия – рыцарь Бриан д’Артен вместе с воительницей Анной Поэтерской торопился спасать императора, ничуть не смущаясь его отсутствием и предполагаемой смертью.

Мода на самозванцев-Клаусов исчезла совершенно, зато появилось множество Гагенов-самозванцев, каждого из которых сопровождала малая или большая компания приверженцев – смотря по таланту и удачливости очередного вождя.

Случайные люди в разных укромных местах (часовнях, заброшенных замках и старых развалинах) видели распахнутый Портал Адальберта, некоторые даже сумели разглядеть печальный силуэт расстроенного Хрониста, однако, в силу множества хорошо укоренившихся предрассудков, одни приняли его за дьявола, а другие – за явление неупокоенной тени императора-мученика. Петрус Фламиникус, ученый заклинатель духов, опробовал на потустороннем пришельце только что составленную самоновейшую магическую формулу призывания, связывания и подчинения, но вынужден был в смущении отступить, когда призрак Адальберта ответил обидными словами на хорошей латыни, сопроводив их дерзкими, распущенными жестами и, возможно, опасным заклинанием на непонятном языке.

Брожение умов достигло высшей точки. Хотя номер года выдался неподходящий, проповедник Роккенбергер вещал о конце света. Находились те, которые ему верили.

В этой сумятице событий никто не обращал внимания на человека, который, изредка и ненадолго останавливаясь в уцелевших трактирах, день за днем с упорством одержимого скакал на восток. Усталость уже наложила на лицо путника отпечаток, подобный тонкому слою серой пыли, бился за плечами поношенный, потрепанный непогодой плащ. Путника нес поджарый жеребец с длинным хвостом. На нечастые вопросы об имени, незнакомец назывался Людвигом, и не находилось людей, которые бы захотели узнать что-то еще.

Беженцы переполняли дороги Империи. Фирхоф ловил на себе взгляды – равнодушные, словно вскользь задевшее случайное прикосновение, тяжелые – преисполненные ненависти, готовой излиться на первого встречного, женские – порой с оттенком робкой и жалкой попытки обольщения, пустые – сломленных горем людей, потерянные, голодные, равнодушные, дерзкие, всякие. Бывшего министра Империи не узнал никто.

До Фробурга он добрался к середине весны, ворота, наглухо закрытые, сдерживали разбредшуюся от отчаяния по полю толпу беглецов.

– Отворите! Пустите нас, уэстеры идут!

– Мы голодаем! Дайте хлеба.

Стража не отвечала, избегая даже брани. Еще через два дня на главной башне взвился черный флаг – страшный и понятный всем знак чумы. Толпа поредела, но кое-кто усомнился:

– Магистраты специально приказали вывесить эту тряпку…

Людвиг безучастно окинул взглядом неприступные стены и повернул коня на юго-восток. Весна в этом году кончилась раньше обычного и лето не в срок вступало в свои права – дул теплый упругий ветер с юго-запада, земля подсыхала, но мало кто думал о севе. Нежно-изумрудный ковер травы вытаптывали и пожирали отощавшие кони. Крошечные листья проворно проклевывались на недавно голых ветвях.

Лошадь Фирхофа пала. В печальных карих глазах умирающего коня стыл немой укор, и Людвиг, в последний раз благодарно дотронувшись до бархатной рыжей шеи, перерезал животному горло.

Дальше он шел пешком, смешавшись с бесчисленными бродягами, которых война лишила привычной жизни и крова. Мост через Аргену исчез – его подточил, смял и унес бурный разлив, пойменные луга скрылись под слоем мутной воды, переправа исчезла, два десятка изможденных людей дрались над уцелевшей лодкой.

– Я первый ее заметил!

Высокий, жилистый человек, несмотря на истощение, сохранивший остатки силы, вместе с двумя помощниками столкнул челнок на воду. Весла заколотили по грязной воде. Бродяга, у которого сквозь дыры на куртке просвечивала серая от голода кожа, зашел в воду по грудь и попытался догнать лодку. Его ударили веслом по пальцам, потом по голове, человек оступился и упал, погрузившись в воду с головой. Челнок быстро уходил. Оставшиеся на берегу швыряли вслед камни.

Людвиг выбрался из толпы.

Кто-то тронул его за рукав – это оказалась худая девушка, почти девочка, в рваном синем платье.

– Мессир, помогите!

– Какой я тебе мессир? Иди своей дорогой, у меня нет лишней еды.

– Я не попрошайка. Мой младший брат ранен, а вы сведущи в лечении. У вас лицо ученого.

– Где он?

– Под теми ивами. Мы плыли с верховий Аргены на плоту, там, повыше, за излучиной, большая мель и солдаты. Это уэстеры, мессир. Их было шестеро, они забрали плот и убили воинов.

– Как вы сумели спастись?

– Они забыли о нас, вынимая дорогие вещи из воды – с нами плыл ювелир из Эберталя, раньше я служила у его жены.

Фирхоф кивнул, не продолжая расспросов. Паренек лет двенадцати, скорчившись, лежал под ивой, прямо на ее узловатых корнях. Из сломанного предплечья торчал осколок кости. «Если я сейчас ошибусь», – подумал фон Фирхоф – «Парень останется калекой. Или умрет от грязи в крови и горячки». Советник вытащил флягу с крепким вином – остаток от взятой с боем доли в содержимом упавшей на дорогу бочки виноторговца.

– Как тебя зовут?

– Ина. А брата – Асти.

– У тебя есть чистое полотно?

– Одна рубашка.

– Давай ее сюда. А потом помоги придержать брата.

Людвиг действовал быстро и аккуратно, как мог. Подросток молчал, его стоическое терпение простолюдина ужаснуло фон Фирхофа. Яркие глаза Асти почернели, заполненные расширившимися зрачками, из прокушенной губы на подбородок сочилась кровь.

– Вот и все. Теперь постарайся не потревожить лубок.

Мальчик откинулся назад, прижавшись затылком к шершавому стволу. Фирхоф отошел к реке, вымыл руки, а потом вернулся к Ина, чтобы попрощаться.

– Спасибо, добрый мессир, – сказала она, поклонившись и как-то по-особому повернув шею.

Людвиг пригляделся к незнакомке повнимательнее. На вид ей было лет шестнадцать-семнадцать – возраст взрослой девушки по меркам Империи. «Нищая сирота без наследства и приданого». В гладких черных волосах, в разрезе мягких карих глаз девушки проглядывало нечто, заставившее советника передернуться. «Кровь альвисов», – понял он. По сути, все альвисы Церена были в том или ином колене потомками обычных людей, но магия Ухода оставляла на них неуловимый отпечаток – жесткость и ауру опасности для мужчин, неуловимое мерцание тайны – для женщин. Это выдавало их не хуже пресловутого акцента.

Девушка держалась свободно и говорила без изъяна, черты пещерного народа казались малозаметными, и все-таки для наблюдательного Фирхофа ее смешанное происхождение не оставляло ни малейших сомнений. Брат Ины рядом с нею гляделся обычным мальчишкой – загорелым, угловатым, чуть туповатым, без примеси сомнительного мерцания.

«Она дочь альвиса и имперки. Ребенок, родившийся после насилия», – понял фон Фирхоф. «В год разгрома пещерного народа девочке исполнилось не более трех лет. Скорее всего, случайный отец был зарезан, так и не узнав о порожденном ненавистью младенце».

Фирхоф отвернулся, опасаясь, как бы девушка с обостренной интуицией по его лицу не прочитала мысли, и тут же поразился собственной недогадливости. Ина носила альвисианское имя – настоящее, подлинное, которое мог дать только житель пещер. Значит, не было ни ненависти, ни насилия. Семнадцать лет назад безвестная женщина – бедная и незнатная, лишенная естественной смелости, которую способны дать только знания, голубая кровь или привычка повелевать, ради альвиса переступила через и через вражду, и через один из самый страшных предрассудков Империи.

«Вот это да, вот это красавица Ина! Интересно, какой была ее отчаянная мать?»

Фирхоф склонился над Асти, еще раз проверил повязку на его руке.

– Ладно, я помогу вам обоим. Так где, ты говоришь, остался этот плот?

– В четырехстах шагах выше по реке.

– Пошли.

Людвиг проверил, свободно ли ходит в ножнах меч.

– Ты покажешь мне, где это, но близко к уэстерам не подходи. Если я не справлюсь с ними, незаметно возвращайся назад. Раз их и впрямь всего шестеро, они не решатся сражаться с людьми у переправы.

– Может быть, мы позовем на подмогу всех этих добрых людей?

– Тогда они нам помогут, но потом отберут твой плот.

Девчонка шмыгнула вперед, показывая советнику тропу в прибрежных зарослях. Излучина плавно уходила к востоку. Фирхоф раздвинул ветви кустарниковых ив, широкая отмель шла от правого берега Аргены. Видимо, неумело управляемый плот врезался в нее и застрял на песке, это и позволило уэстерам напасть внезапно. Сейчас все шестеро воинов устроились на берегу, возле небольшого, бездымного костра. Людвиг криво усмехнулся – шестерка уэстеров отбилась от своих, и не решается спуститься вниз по реке, мимо распаленной толпы у рухнувшего моста.

Костерок слабо тлел, на нем что-то жарилось – речной ветер нес запах горелого. Отобранные вещи валялись тут же, на тусклом речном песке, солдат и ювелира не было видно – скорее всего, они разбежались, или их трупы уже оттащили и бросили в кусты.

«Я один – и уже не маг. Их шестеро. Это предприятие – от начала и до конца высшей пробы сумасшествие». Фирхоф еще раз присмотрелся к противникам. Двое были ранены, и, скорее, всего, тяжело. Они безучастно лежали на песке, запрокинув бледные лица к небу. Третий уэстер от нечего делать чистил меч – этот человек показался Фирхофу самым опасным, в повадках врага проскальзывало нечто от грации матерого волка. Четвертый и пятый противники сосредоточенно считали мелкие деньги, перекладывая их из одной аккуратной кучки в другую. Обладатели медяков не выглядели опытными воинами – скорее, обычные мародеры, прибившиеся к армии победителя. Шестой уэстер – светловолосый, среднего роста, возился с едой у костра, Фирхоф сумел разглядеть только его спину в потрепанной куртке.