355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Елена Арсеньева » Отражение в мутной воде » Текст книги (страница 8)
Отражение в мутной воде
  • Текст добавлен: 21 сентября 2016, 21:09

Текст книги "Отражение в мутной воде"


Автор книги: Елена Арсеньева



сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Хлопок – и баба Вера, покачнувшись, тяжело рухнула на колени, а потом медленно завалилась на бок.

– Веруха! – будто раненый изюбр, взревел Данилушка и метнулся вперед.

Хлопок! Он подскочил, тонко вскрикнул и упал так резко, словно пол вышибло из-под ног.

Дверь распахнулась, но Тина больше ничего не видела. Она вылетела с веранды и, перемахнув через перила, спрыгнула с крыльца прямо в клумбу с едва расцветшими мальвами.

Ярко-розовый хлыстик, сломавшись, ударил ее в грудь. Тина машинально стиснула его в кулаке и ринулась к калитке, ведущей на подворье.

Она ни о чем не думала, не оценивала свои действия, ее вел не разум, а инстинкт беглеца… быстро же он выработался, этот инстинкт. И слава богу!

Глупо было бежать к калитке через двор – сразу сняли бы из окна метким выстрелом. Проскочила по утоптанному, чисто выметенному полу курятника. Над головой дурными голосами заорали спросонок пеструшки и хохлатки, за перегородкой недовольно захрюкали свиньи. Ну и корова, естественно, включилась в общий предательский хор.

Теперь убийцы знают, куда побежала жертва.

Тина метнулась в огород и, пригибаясь, понеслась по грядкам, чувствуя себя голой на этом совершенно открытом, насквозь простреливаемом пространстве. Спина вмиг заледенела.

Здесь было тихо, никто не оповещал о ее присутствии на разные голоса, но огород оплетал ноги ботвой, заставлял скользить на раздавленных огурцах и кабачках, словно все это тоже ополчилось против нее, словно мстило… за что? Ах да, ведь хозяева всего этого, Данилушка и баба Вера, погибли по ее вине!

Погибли…

Ноги подогнулись, и Тина упала, тяжело ударившись о плетень.

Силы вдруг кончились.

– Скорее! – услышала задыхающийся шепот. – Сюда перелезай, скорее!

Тина недоверчиво подняла голову.

Сквозь жерди смутно белело чье-то лицо, блестели темные глаза. Да это Михаил!

– Скорее, да скорее же! – шептал он с придыханием, и Тина наконец смогла пошевельнуться. Встала, с трудом подпрыгнула, неуклюже навалилась грудью на плетень, кое-как перевалилась. Если б Михаил не тянул ее что есть сил, вряд ли справилась бы.

Наконец тяжело свалилась к его ногам.

– Да вставай же! – прошипел он яростно и вдруг испуганно затормошил: – Тебя что, ранили?

Тина не удивилась, поняв, что он все знает.

– Нет, – прохрипела. – Меня – нет. А Данилушка… а баба Вера…

– Видел в окно, – мрачно кивнул Михаил. – Я как раз шел к вам – извиняться… Да не стой ты как неживая, бежим!

Рванулись в проулок. Здесь узкая тропка разделяла зады огородов, никто им не встретился, никто не перешел дорогу.

Тина смутно сообразила, что бегут к тайге, удаляясь от Амура. Что-то протестующе вскрикнуло в душе, но тотчас и стихло: там, на пристани, ее наверняка тоже ждут, этот путь теперь закрыт. А какой открыт?..

Короткое рыдание вырвалось из груди. Михаил покосился, но ничего не сказал, не замедлил бега.

Они одолели невысокий плетень, спрямили путь, пробежав по чьему-то огороду.

Тина мимолетно изумилась решимости Михаила, но тотчас забыла об этом, едва не застряв на очередном заборе. Михаил почти грубо сволок ее на землю, упал рядом, запаленно переводя дух.

– Подо… подождешь меня здесь, – выдохнул с трудом. – Сейчас вернусь.

И начал было подниматься, но Тина вцепилась в него, вновь обретя силы:

– Куда ты, куда? Не уходи! Я боюсь!

– Раньше надо было бояться, – буркнул Михаил. – Чего ты там натворила? Скажи хоть, за что погибаем?

Она неподвижными глазами мгновение вглядывалась в его почти неразличимое во тьме лицо, потом медленно подняла руку, начертила от лба до груди неумелый, зыбкий крест:

– Ничего не сделала, вот те крест, клянусь!

А что она могла сказать? В чем могла признаться?

– Ничего не понимаю, – слабо дернул плечом Михаил. – Если так – они все с ума сошли, эти-то?..

Может быть. Может быть, они и сошли с ума, но действовали при этом очень разумно!

Тина опустила голову:

– Да не знаю я, ничего не знаю! Сон приснился…

Замолчала – дальше не вязались слова.

Михаил тоже помолчал, потом тихо вздохнул:

– Ох, дурочка ты моя… глупенькая ты моя дурочка!

Она прижала кулаки к глазам. Вот так же – переживая, сочувствуя, жалея – шептал он, когда Тина бесстрашно заявила, что в очередной раз изменила ему, что ей надоело бегать от такого мужа, жизнь зашла в тупик и лучше расстаться, как цивилизованные люди, пока не начали бить друг друга сковородками.

Может быть, Михаил тоже это вспомнил, потому что понурился.

– Ладно, все ясно. Сиди здесь, никуда не уходи. Я только за Лидкой сбегаю и сразу вернусь.

– За Лидкой? – тупо повторила Тина.

– Ну да! Эти-то к ней же к следующей придут, ясно! Отсидимся у меня на пасеке или в охотничьей избушке. Потом – десять километров в тайгу, ни одна собака не найдет. Все, я побежал! Жди!

Михаил легко мазнул губами по Тининой щеке и исчез в сумерках. Какое-то время она еще ловила, распростершись, трепет земли под его торопливыми шагами, потом все стихло.

А вокруг стояла тишина. Однажды где-то вдали взбрехнула собака, Тина задрожала, но лай утих. Однако дрожь не унялась. Вдруг вспомнился бело-рыжий хвостик, торчавший из собачьей будки. Вот почему Атаманша не встретила хозяина радостным лаем! Первая пуля, знать, досталась ей. Вторая – бабе Вере. Третья – Данилушке.

Ну, там, конечно, не один Виталий (он же Павел), небось целая рать, и у каждого есть запасные обоймы, рассудила Тина. А на нее-то уж точно хватит.

Уткнулась в траву.

Беды можно ждать сколько угодно, и все равно свалится она как снег на голову, все равно окажешься к ней не готовой, почувствуешь себя какой-то букахой, опрокинутой на спину и в ужасе глядящей на огромный надвигающийся небосвод: вот-вот раздавит!

Данилушка, Данилушка… И баба Вера. И Атаманша. И, еще раньше, Светка.

Тина закрыла глаза. Слез не было, и страха особенного не было, только боль сухо рвала сердце.

Потом, она знала по опыту, будет еще хуже, еще мучительнее. Однако и этого сейчас вполне хватало!

Скорчилась, подтянула колени к груди, да так и лежала, крепко зажмурясь, только иногда кусая край ладони, чтобы не дать вырваться рыданию, и вслушивалась в вечернюю тишину.

Потом вдруг дошло, что лежит она как-то слишком долго. Созвездия передвинулись по ясному небу к западу, а на востоке призрачно, холодно посветлело: скоро должна была взойти луна. Прошел, наверное, час, а то и два – Михаила все нет. Неужели решил не возвращаться за ней? Лида уплакала не рисковать?

Нет, нет… Опять что-то случилось! Внезапно выйдя из тоскливого оцепенения, Тина поняла это так отчетливо, будто кто-то шепнул страшную весть в ухо.

Вскочила, вгляделась в темноту. И, сообразив, как отсюда самым коротким путем добраться до дома Михаила, шагнула вперед.

Сначала, пока шла по земле, было еще ничего, а потом, когда оказалась на деревянном тротуаре, даже испугалась: чудилось, мостки так и гудят под торопливыми, неровными шагами.

Мелькнула было мысль разуться и пойти босиком, но этак она вообще недалеко уйдет. Собьет ноги, занозит, а вдруг придется бежать? Да и собакам без разницы, шумно она идет или тихо: бессонно взбрехивали за заборами даже на вздох. Наверное, убийцы вполне могут догадаться, что означает эта глухая перекличка из двора во двор. И Тину будут стеречь возле дома Михаила…

А вдруг стеречь окажется некому, ожгло безумной надеждой? Вдруг Михаил, защищая жену и дом, положил убийц в рукопашной или перестрелял из охотничьего «зауэра», которым гордился всю жизнь и стрелял из него блестяще? А потом на него навалилось обычное интеллигентское раскаяние – сидит над трупами поверженных злодеев, оплакивая их и себя, ошалев от ужаса, что нарушил первейшую заповедь Божию, – и думать забыл про бывшую жену, которая…

Картина, внушающая самые радужные надежды, погасла так же внезапно, как и вспыхнула. Тина угрюмо качнула головой. Нет, все это, пожалуй, фантастика. Михаил не мог измениться столь бесповоротно. Он всегда готов был стерпеть обиду, чем сделаться обидчиком, – подставить, выражаясь фигурально, другую щеку. Но если так… но если так, то что же случилось? Что задержало его?

Только одно. Но невозможно даже представить это!

Тина осторожно приотворила калитку и замерла, боясь шагнуть во двор. Не заперто – это плохо! Снова содрогнулась от запоздалого опасения, что ее могут подстерегать здесь, однако тут же сообразила, что при таком раскладе вряд ли горел бы свет во всех окнах и была бы так гостеприимно распахнута дверь на веранду.

А если она опоздала, если Михаил с Лидой все-таки ушли и теперь ищут ее на условленном месте?

Нет, надо все-таки посмотреть.

«Беги!» – кричало что-то в душе, но Тина пересекла дворик и шагнула на крыльцо. Вспыхнуло воспоминание, как она стояла здесь нынче, жадно вслушиваясь в заковыристые вопросы Данилушки, в Лидкины покаянные всхлипы. Воспоминание мгновенно исчезло, кануло, словно камень – в глубокую воду. Как давно это было! Да было ли вообще? И что вообще существовало в ее жизни, кроме этой напрягшейся тишины, этой огромной ночи, навалившейся на плечи, будто неподъемный груз, так что Тина невольно сгорбилась, замедлила шаги…

А может быть, она просто заранее знала, что увидит?..

Да, Тина опоздала – Лида была уже совсем холодная, и кровь, наполнявшая болезненно искривленный рот, потемнела и запеклась. Глаз убитой Тина не видела – только закатившиеся белки.

Мгновение стояла, ловя этот белесый, остановившийся взгляд, потом почувствовала, что пол покачнулся. Успела шагнуть к косяку, припасть, сползти по нему. Уставилась на соломенную косу, всю переплетенную тонкими красными ленточками. Едва поняла, что это струйки крови. Но не Лидиной. Кто-то истекал кровью, склонившись над ней, потом отполз. Вот тянется красный след, обрываясь за полуприкрытой дверью горницы…

Тина поднялась, цепляясь за стенку; шагнула туда. Ног она не чувствовала, они громко бились в пол; руки выставила перед собой – в любую минуту могла снова упасть.

И упала-таки, когда увидела Михаила.

Он полусидел под окном, и грудь его была одним сплошным кровавым месивом. Голова повисла. Пальцы сведены судорогой. Нет, рядом не лежит «зауэр» – наверное, Михаил просто не успел вытащить его из шкафа.

Как же все это случилось? Тина огляделась, с бессмысленным напряжением пытаясь восстановить картину убийства.

Лиду прикончили сразу. Михаил вошел в дом – и тоже нарвался на пули. Но он еще был жив, он еще постоял над мертвой женой, а потом потащился к этому окну – зачем? Да, оно ведь выходит в огород, а огород… огородом рукой подать до околицы, где ждала Тина!

Так вот куда он рванулся в последнем предсмертном усилии. К ней…

Тина стиснула руками горло, но все же рыдание прорвалось глухим всхлипыванием, которое тут же и застыло на ее пересохших губах, когда она увидела, что пальцы Михаила чуть дрогнули.

Померещилось?

Нет, снова это слабое, конвульсивное движение…

Внезапно обретя силы, Тина перелетела горницу, рухнула на колени, пытаясь снизу заглянуть в лицо раненого, боясь тронуть его, боясь причинить боль – если это изорванное пулями тело еще способно было что-то чувствовать.

– Миха, – залепетала, не слыша себя. – Мишук!

Эти старые, вроде бы напрочь забытые имена все же коснулись его слуха, а может быть, и сердца, заставили дрогнуть ресницы.

– Тина… – шевельнулись белые губы. – Ключ… лодка…

Пальцы разжались – что-то звякнуло.

Вот что стискивал Михаил в последнем предсмертном усилии! Ключ от замка. Лодки здесь приковывают цепями к сараям, запирают на замки, чтоб не увели лихие люди-браконьеры, которых от лета до поздней осени на Нижнем Амуре шастает-плавает – не счесть. Но ведь нужен еще мотор. Их вроде бы снимают на ночь. Если будет мотор, Тина сможет сделать то, чего хочет от нее Михаил, – умчаться прочь отсюда. Или моторы все-таки остаются в лодках?..

– Господи! – Тина прижала ладони к вискам, которые прошило вдруг болью, а сердце – стыдом. Итак, она, как всегда, думает только о себе, любимой… проклятой! Вместо того чтобы перевязать истекающего кровью человека, она просчитывает шансы на собственное спасение.

– Мишенька, я сейчас, сейчас! – бестолково заелозила коленками по полу, ловя угасающий, почти бессмысленный взгляд. – Подожди минуточку, потерпи, я тебя сейчас пере…

И осеклась, уловив почти неслышное:

– Нет. Всё…

Что-то громко клокотнуло в его горле, рука быстро-быстро заскребла пол, словно пытаясь снова нашарить ключ, но замерла.

Тина, неотрывно смотревшая на эти скрюченные пальцы, вдруг увидела, как резко пожелтели ногти.

Отпрянула, опять заглянула в лицо Михаила.

«Всё», – сказал он. Все земное время его истекло.

Она не сознавала, как вышла из дому, – помнится, удивилась только, что никто ее не стережет, что не прилетела из темноты отлитая для нее пуля. Тина даже и не скрывалась особенно, не обходила залитые луной пространства. Не то чтобы пропал страх – притупилось сознание. Шла будто во сне или в бреду, не зная, куда и зачем. Не свернуть ли на следующем углу, не пойти ли в больницу, не забиться ли в каморку под лестницей, где жила в безопасности и покое? А вдруг проснется Тина поутру и увидит, что не было этого кошмарного дня, не было новоселья у Данилушки, которое закончилось так кроваво, Лида не уезжала в Хабаровск, не встретила там Виталия, он не пришел потом по ее следу, как дикий зверь, чтобы убить Тину, а вместо этого убивая других…

Нет, этот день и эта ночь не избудутся, как дурной сон. Мертвые мертвы… А вот она еще жива.

Тина внезапно осознала эту истину, однако не испытала ни малейшей радости. Только некое брезгливое безразличие, нарастающее отвращение к себе.

Нет, не пойдет она в больницу. И не постучит в чьи-нибудь ворота, взывая о помощи. Потому что позади нее, а порою – и опережая, идет Смерть, прибирает людей к своим когтистым, стылым рукам.

Будь что будет, но больше никто не погибнет из-за Тины. Довольно того груза, что уже навалился на нее, и так не в подъем, а ведь нести его по гроб жизни, и на чужие плечи не переложишь. Нет, не переложишь!

Дорога резко пошла под уклон, скрипнул гравий под подошвами кроссовок, и Тина замерла. Она и не заметила, как дошла до спуска к пристани. Можно повернуть над обрывом, а потом сойти вниз, можно прямо сейчас спуститься к берегу – так и так доберешься до лодочной стоянки.

Ключ согрелся в кулаке, повлажнел. Боясь выронить, Тина сунула его в карман джинсов.

Ключ-то у нее есть, но где найти замок, который он должен отомкнуть? Где стоит лодка Михаила? Какая она из себя? Мотор опять-таки, бензин…

Да, будь лодка, нет проблем добраться вниз по реке до ближайшего села и там поднять тревогу. Из Комсомольска ли, из Николаевска, из Хабаровска нагрянет наряд, Тина все расскажет – все, с самого начала…

Господи, ну почему она не сделала этого еще в Москве? Нет, даже в Нижнем – после той разборки на стройплощадке. Сколько людей осталось бы в живых! Сейчас ее, конечно же, арестуют. А существует ли статья о непредумышленных массовых убийствах? Это ведь как раз для нее. Только и проку, что уж в тюремной-то камере Виталий до нее не доберется. Хотя кто его знает…

Но куда же она идет? Ноги сами несут в сторону причала. Может быть, попробовать подобрать ключ к замку – в смысле, замок к ключу? Который откроется, тот, значит, и ее. Ох, хоть бы вспомнить, с которой стороны ставил Михаил свою старушку, Тина ведь однажды видела, как он причаливал.

Вроде бы с того, дальнего от пристани края. Да, да, потому что он пошел потом не по берегу, а сразу вверх по довольно-таки крутой и обрывистой тропочке. А Тина тогда стояла на обрыве, смотрела на него сверху, над головой чуть шелестела березка, такая молоденькая, что ее ствол выбелил Тине ладони…

Да, это здесь. Прямо здесь – вон и березка смутно белеет. Теперь первое дело – спуститься. Кое-где тропинка по бокам обрывается осыпями, упадешь – насмерть, конечно, не расшибешься, но руки-ноги запросто переломаешь, а уж нашумишь…

Тина замерла, вдруг болезненно ощутив, как много шуму производит в своем бестолковом движении.

На цыпочках двинулась к краю обрыва – и только чудом не свалилась в глубокую, полную шевелящихся теней тьму. До чего же все искажает этот мутный лунный свет!

Опустилась на колени, свесив голову с обрыва. Для начала надо присмотреться к тропке, если она не хочет лететь отсюда, как…

И дыхание пресеклось, когда внизу, возле тихо шуршащей волны, вдруг вспыхнул и погас летучий пламень.

Кто-то чиркнул спичкой или прикурил от зажигалки! Огонька сигареты не видно, однако всем своим напрягшимся существом Тина уловила горьковатый запах табака, тянувшийся снизу.

Сторож? Да ну, глупости. Какой может быть сторож на лодочной стоянке в Тамбовке?! Вряд ли даже на самом причале он есть!

Мысли всполошенно метались, а ноги делали свое дело: несли Тину прочь от берега.

На цыпочках, почти бесшумно, и не туда, откуда она пришла, не к деревенской улице, а дальше, к окраине, откуда шла по-над берегом широкая, разъезженная колея до заброшенного студенческого городка, а оттуда – тропа в Калинники.

Дойти до Калинников – это километров десять – и там поднять тревогу. Пусть будет что будет, пусть даже поначалу Тину задержат, только бы закончилось наконец это одинокое бегство – в ночь, в никуда – от смерти.

За что? Что она такого сделала?!

И не надоест же задавать все тот же вопрос!

* * *

За минувшие месяцы Тина уже привыкла не увлекаться попреками судьбе, которая одним махом сломала всю ее жизнь. А сейчас вдруг вспомнилось, как сразу, безоговорочно поверил Михаил, когда на вопрос: «Что же ты натворила такого?!» – Тина жалобно всхлипнула: «Ничего! Просто увидела сон!» Конечно, в тот момент было не до подробностей, не до охов и вздохов, и все-таки… Все-таки Тина почувствовала: он все понял правильно. Может быть, даже успел подумать с раздражением: «Опять!»

Опять, опять!.. А если на то пошло, что такое эта его страсть к знахарству, если не зараза, отчасти перешедшая от Тины? Не отдавая себе в этом отчета, всячески выставляя препоны здравомыслия и скепсиса, он кое-что невольно перенял у своей экзальтированной, если не сказать более, женушки, которую даже родная мать называла порой истеричкой и чокнутой. Под горячую руку, конечно. Когда, например, Тина (еще девчонкой!) нипочем не хотела идти в музыкальную школу. Она ненавидела эти принудительные уроки, а матушка просто-таки на стенку лезла: «Да ты знаешь, сколько это стоит?! Я ради тебя!..» Ну, это, положим…

Как-то раз, после особенно дикой сцены, окончившейся истерическим припадком у обеих, Тина все же решилась ослушаться и не пойти в музыкалку. А на другой день узнали, что в классе рухнула потолочная балка (старенький домик давно дышал на ладан), придавив учительницу, уныло ожидавшую появления своей нерадивой ученицы.

Потом однажды Тина нос к носу столкнулась с новым маминым кавалером – и, разразившись слезами, вдруг ринулась прочь, до столбняка сконфузив Ирину Максимовну. Последовала сцена с причитаниями – «Из-за тебя погибла моя молодость, а ты!..» Через неделю старшую Донцову вызвали в райотдел милиции: кавалер-то оказался рецидивистом в розыске! Специализировался он на ограблении одиноких, изголодавшихся по мужской ласке дамочек…

Да мало ли можно вспомнить таких случаев! Только вспоминать не хотелось: даже и теперь, через годы, Тину начинало трясти, а в детстве и юности все это непременно сопровождалось тяжелейшими истерическими припадками.

Ирина Максимовна и сама-то не принадлежала к числу людей сдержанных, заводилась с полоборота, долго и с упоением орала на не угодивших ей кассирш, продавщиц, сослуживиц, знакомых… Тина втихомолку страдала от этого, стыдилась матери и больше всего на свете боялась сделаться на нее похожей. Безмерно чувствительная, предельно эмоциональная от природы, она насильно надела на себя маску непроницаемой сдержанности и холодного равнодушия ко всему на свете – прежде всего к собственной душе. Бурь, которые бушевали в ней, Тина стыдилась как одного из проявлений наследственной скандальности – и давила их, глушила, как только могла.

Выйдя замуж за Михаила, она доверчиво распахнула перед ним свой внутренний мир… и очень быстро поняла, что мужа явно шокируют ее «фокусы». Сначала он пугался за Тину, не в силах, например, прервать ее дремотного оцепенения перед горящей свечой, которое заканчивалось невнятным бормотанием о каком-то автобусе, чьей-то сломанной ноге… Потом начинал тихо рычать, найдя ее среди ночи на балконе. Жена, подставив ладони-ковшики под звездный свет, бормотала: «Что-то случилось плохое! Что-то где-то случилось!..»

А то, что дней через десять Михаил упал на автобусной остановке и получил трещину берцовой кости, а вскоре пассажирский самолет врезался в гору на побережье Татарского пролива, – воспринималось как случайность. А обращать внимание на женушкино бормотание не стоит. Теща, так та, не стесняясь, покручивала при взгляде на нее пальцем у виска, а муж?!

Михаил любил Тину, а потому раздражение против «фокусов» очень скоро перешло у него в снисходительную жалость к «дурочке», к «юродивенькой»… И снова пришлось Тине надевать на себя броню равнодушия и самоуверенности. И постепенно новое свойство характера стало ее второй натурой, оттеснив в самые отдаленные закоулки сознания сверхчувствительность, способность к провидению. Тина временами почти забывала об этом своем глубоко подавленном втором «я». И когда это пришло вновь, она даже себе самой не хотела признаться в том, что это не просто сон, что опять, опять началось прежнее… Нет, не началось – вспыхнуло на миг. Но обгорела Тина в том огне дочерна.

Но почему все-таки? Что послужило толчком?

Да, она крепко привязалась к Валентину, даже мечтала выйти за него замуж (если ради этого не придется переезжать в Москву), однако самозабвенной, пылкой страстью это не было. Или теперь так кажется, когда время прошло? Нет, Михаила она когда-то любила сильнее.

Так чем же была вызвана яркая вспышка в сознании? Какими-то геомагнитными явлениями? Бурями на солнце? Нет, не то… Жаль только, что не пригрезились ей заодно и последствия этого предвидения.

Она напрягла память, но не смогла вспомнить даже намека на нынешнюю ситуацию – бег сквозь тайгу, бегство от смертельной опасности…

Тина кое-как припомнила эти места. Вон там тропочка над берегом. А вдруг ее преследователей осенит, каким путем она может от них уйти, и они…

Знают или не знают? Можно выяснить это эмпирическим путем, топая и топая вперед. Однако не исключено, что ее опыт будет прерван пулей, и тогда Тина отправится прямиком туда, где ее поджидают Валентин, и Света, и Данилушка с бабой Верой, и Михаил с Лидой… Хотя нет – Лида, пожалуй, не поджидает. А вот интересно: там, на небесах, она по-прежнему будет ненавидеть «соперницу» или смерть воистину примиряет всех?

Тина схватилась за виски и встала, чуть покачиваясь от сильного головокружения. Ветер бессонно гудел в вершинах берез, и Тина сама себе вдруг показалась деревом, которое нещадно треплет ураган.

Идти дальше по тропе? Не идти? А если так, то что предпринять? Чего уж точно нельзя делать ни в коем случае, так это возвращаться в село.

Страшно… Она не боялась тайги, но сейчас не находила в себе сил шагнуть в шелестящую тьму. Хотя есть разница, не бояться тайги днем – или ночью!

Может быть, досидеть до света прямо вот здесь, прижавшись к толстенному березовому стволу? Жаль, что не хватает храбрости пройти буквально сто шагов: там начинается кедровник, по какой-то непонятной экологической причуде не загубленный цивилизацией. Земля под кедрами сухая, усыпанная желтыми иглами, хорошо прилечь на этой вековой подстилке… А здесь, под березой, придется устраиваться прямо на тропе: Тина не может одолеть в себе страха перед сырой, высокой, таинственно шуршащей травой.

С губ сорвался истерический смешок, и Тина, зажав рот рукой, села прямо там, где стояла.

Страха перед травой! С ума она сходит, что ли? Или уже сошла? Немудрено…

Какая-то нелепость лезла в голову. Думалось, скажем, о том, что лешие не любят, когда поперек их тропы укладываются спать путники, и ночью могут шугануть невежу, даже придушить в сердцах… А вот интересно: если бы с одной стороны стоял разъяренный леший, а с другой – хладнокровный Виталий, кого бы выбрала Тина?

Вдруг над головой словно бы затявкала собачонка. Волосы встали дыбом, но тут же вспомнилось, что так иногда кричит сова. А вот и тяжелый шум крыльев – улетела.

Ухо чутко улавливало каждый шорох. Вот хрустнула ветка, вот вроде бы шуршат осторожные шаги…

Тина напряглась, каждую секунду готовая вскочить, бежать.

До боли всматривалась в темноту.

Какая-то тень у кромки леса! Человек? Почему он не движется? Ну сколько он может там стоять!

Нет, нет, не человек – валежина. И никаких шагов, ничего, кроме ветра высоко-высоко над головой.

Тина закрыла глаза – и сразу стало легче. Отступили от тропы те пятеро – мертвые, померкли их бледные, будто пятна светляков, лица. И она вдруг уснула… успела еще удивиться, что засыпает, – и радостно, с облегчением рухнула в теплую, мягкую тьму.

* * *

Ее разбудило солнце. Проворный луч пробрался сквозь заросли, коснулся век. Слева, где под берегом сонно дышал Амур, все было окутано туманом, клочья его свисали с ветвей. А от тайги туман уже отполз, тропа тоже очистилась.

Тина поднялась, горстью собрала с травы росу, сильно потерла лицо, прогоняя остатки сонной одури. Никто ее не потревожил ночью – спасибо. Теперь можно идти в Калинники.

С богом, что ли?

Пошла, нетвердо ставя затекшие ноги.

Солнечные лучи слабо проникали под крону деревьев. Познабливало, но воздух был напоен духотой. А вскоре вообще станет жарко.

Кое-где на лианах она видела гроздья ягод. Но лимонник еще зеленый, да и кишмиш тоже. Только рот свяжет. Хотя несколько вызревших, мягких ягодок все-таки удалось выискать.

Тина сначала шла через вырубку с замшелыми пеньками, но вот начался и кедровник. Оказывается, он не такой уж чистый, как чудилось издали: и ели есть, и березы. Тропа круто спустилась в овраг, потом так же круто пошла вверх. Здесь земля была сырая, скользкая. Кое-как выбралась, исколов ладони о ствол молодой аралии, за который волей-неволей пришлось уцепиться, чтобы не съехать на дно оврага.

Странно, неужели и раньше здесь был овраг, или Тина свернула куда-то не туда?

Выкарабкавшись, она едва не скатилась по склону вновь: что-то заметалось, громко зашуршало в высоких папоротниках. Тина замерла… Внезапно возня стихла, и на большой плоский камень, чуть видный из травы, вылез еж со змеей в зубах.

Тина передернулась, а еж, не обратив на нее никакого внимания, вгрызся в змеиное тело. Через несколько минут от змеи остались лишь голова и хвост, а еж потер узкую мордочку лапками, свернулся в клубок и скатился с камня. Тут же на его «столе» появилась целая масса муравьев, которые накинулись на объедки.

Вокруг лежало плато, густо изрезанное студеными разноголосыми ключами. В горле сохло, Тина то и дело останавливалась напиться, но никак не могла утолить жажду.

Тайга совсем проснулась. Над головой шуршала, стучала, бегала, порхала многообразная таежная живность, к этим звукам Тина уже привыкла и не тряслась от каждого шороха. И вдруг насторожилась. Почудилось или впрямь под тем вон кедром что-то шумно упало? Может, сучок обломился?

И вдруг снова резко затрещало, а потом, прямо на глазах Тины, с кедра обрушилась большая ветка.

Затаив дыхание, шагнула вперед – и сквозь кусты увидела сгорбившуюся черную спину.

Медведь!

Ноги приросли к земле. Медведь с урчанием грыз что-то. После мгновенного прилива отрезвляющей тошноты она разглядела: зверюга не человека доедает, а гложет еще мягкие, зеленые шишки со сломанной ветки кедра. А с дерева спускался медвежонок.

Да это медведица с медвежонком! Надо бежать!

Мысль мелькнула – и исчезла. Тина, словно загипнотизированная, смотрела, как медвежонок вперевалку двинулся было к ветке, но мамаша, оторвавшись от еды, дала ему такого шлепка увесистой когтистой лапой, что детеныш перекувырнулся через голову. И, тотчас кинувшись к другому кедру, принялся с необычайным проворством взбираться по стволу вверх.

Поднялся метров на пять и замер, опасливо поглядывая вниз. Медведица, словно потеряв терпение, рявкнула, гневно стукнув лапами по земле.

Медвежонок взлетел к вершине, обхватил лапами одну ветку и начал подгрызать ее.

Зеленые нарядные шишки заколыхались, застучали.

И вдруг медвежонок насторожился, завертел головой, проворно спустился в развилку между ветвями и затаился там, издавая резкие, короткие звуки.

«Заметил меня!»

Тина задрожала.

Медведица отшвырнула обгрызенную ветку, начала подниматься на задние лапы.

Было что-то невыносимое в настороженной медлительности ее движения, в этом повороте угрюмо склоненной маленькой головы. Тина вдруг почувствовала, что не выдержит, если медведица взглянет на нее своими маленькими, налитыми злой кровью глазками.

Резко повернулась – и с криком ринулась обратно по тропе.

Провалилась в ручеек… скатилась в овраг, вылетела из него, не заметив крутизны склона. Твердо загудела земля под ногами, стало легче дышать: тайга расступалась. Вот просека, вот дорога.

Господи, сюда тащилась полночи, а обратно долетела за минуту!

Почему-то эта мысль на миг наполнила душу обидой, но тут же Тина ужаснулась: «Боже мой, да что же это я делаю? Куда бегу?!»

Но она не могла остановиться. Новая опасность затмила старую!

Выскочила на крутую насыпь, под которой проходила грунтовая дорога, и только теперь заставила себя притормозить. Даже если медведица и гнала ее до самой опушки леса, из-за этих пыльных кустов она не высунется! Ну а Тина в них больше не сунется. Снова ожгла обида – теперь на осмелевшее зверье, которое, того и гляди, вовсе к селу придет. Уже и в Калинники не пройти!

Тина растерянно огляделась – и сердце вдруг забилось в самом горле при виде белого пятна, рассекавшего сверкающий, очистившийся от тумана Амур.

«Метеор»! Это подходит первый «Метеор» из Николаевска! Правильно – восемь утра. А идет он в Хабаровск…

Те, кто не нашел ее ночью, продолжат поиски утром и днем. В поселке появляться ни в коем случае нельзя – она и не будет. До пристани добежит по берегу. Скользнет в толпе (вон сколько народу собралось, все, конечно, до Комсомольска набиваются, на базар) на дебаркадер – и все, поминай как звали!

Мысль о том, что ее могут ждать на дебаркадере, почему-то показалась не просто пугающей, но пугающе нелепой. Точнее, Тина просто не захотела допустить ее в свое ошеломленное, перепуганное, измученное сознание.

Как бы то ни было, стрелять в нее при скоплении народа они не станут. Эти твари убивают тайком – так было всегда, и вряд ли их почерк изменился. Всего-то и надо Тине, что постоянно находиться в толпе, в студне человеческом, в сырковой массе, в социальном желе!


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю