355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Елена Арсеньева » Государева невеста » Текст книги (страница 7)
Государева невеста
  • Текст добавлен: 21 сентября 2016, 21:06

Текст книги "Государева невеста"


Автор книги: Елена Арсеньева



сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

10. Коррида по-русски

– Ч-ч-что?! – не воскликнул, даже не прошипел, а как бы просвистел Петр, и лицо его побагровело от гнева.

Федор на миг оцепенел – этот перекошенный лик и впрямь внушал страх! Он растерялся, не зная, что сказать, что предпринять, и в тот же миг ощутил такой тычок в поясницу, что невольно изобразил некое подобие поклона, и чей-то голос сзади воскликнул:

– Больно уж вы торопливы, князь! Следовало бы подождать, пока его величество вам преподаст урок, а уж потом повторять!

Федор, пребывая в полусогнутом состоянии, тупо глядел на руки Петра, ломающие кнутовище. Этот голос был так заносчив, что он не сразу сообразил: ведь говорит Мария! И, не успев удивиться, Федор сообразил: да она пытается спасти его! Она подсказывает ему, как оправдаться перед царем за несусветную дерзость! Надо полагать, именно она столь замечательным образом вынудила его согнуться в три погибели, давая Петру доказательства нижайшей покорности. Да, чуть ли не десять лет прожив в другой стране, привыкнув полагаться лишь на себя и подчиняться только себе, Федор подзабыл, что такое Россия, что такое власть в России! Она требует прежде всего нерассуждающей покорности, как и везде на Востоке. Да, забылся он, забылся не ко времени… спасибо, напомнили! Федор едва сдержал смех: кто бы мог подумать, что эта нежная, молчаливая особа способна на такие тычки и на такую стремительность мыслей и поступков. Впрочем, она ведь играет в шахматы, а значит, умеет и мгновенно оценить ситуацию, предвидеть действия противника. Иного не остается, как ей подыграть.

И он выдавил:

– Простите великодушно, государь! – кое-как осмеливаясь разогнуться и взглянуть на Петра.

А тот словно и забыл о провинившемся: его взор был исполнен недоумения – впрочем, это же чувство отображалось во всех глазах, устремленных на Марию, сейчас отнюдь не напоминающую ледяную статую.

– Экая ты оказалась проворная, Машенька! – протянула Елисавет, неприязненным взором меряя разгоревшееся лицо, сверкающие глаза, высоко вздымающуюся грудь.

– И с коня по такому случаю сама сошла, – как бы про себя проворчала Наталья, переглянувшись с теткой. И ушлый женолюбец Иван Долгоруков, который был весьма проницателен, когда дело касалось прекрасных дам, вдруг с изумлением угадал, в чем причина стычки этих трех особ, которые, право слово, сейчас готовы забыть свое высокое положение и вцепиться друг другу в волосы. Вернее, не в чем, а в ком: причина стычки заключена была в мужчине, и этим мужчиной, к величайшей Ванькиной досаде, был не он. Ай да Федька, ай да пройда заграничная! И когда успел?! Ну, заметит государь, что Елисавет не в ту сторону глазами сверкает, – достанется Долгоруковым на орехи!

А Елисавет и впрямь не унималась: ревниво блестя глазами, так и напирала на Марию:

– Осмелела наконец? То слова от тебя не дождешься, а то…

Она, конечно, была не так проста, как мужчины, перед которыми Маша пыталась изображать возмущение придуманной Федоровой неловкостью. Елисавет видела больше, ощущала глубже, перед ней притворяться не стоило – это Маша поняла сразу и бросилась в бой, высоко вздернув подбородок.

– Не выношу бессмысленной жестокости! – надменно бросила она, не потупляя взора перед бесстыжими глазами Елисавет. – Удали не вижу, чтобы в смерть загонять безоружных и не щадить самых верных!

Она кивнула в сторону перепуганной борзой, которая жалась к ногам стремянного, однако все собравшиеся вмиг поняли смысл ее слов: она намекала на своего отца, который сделал все, чтобы возвести на престол этого мальчишку, с ненавистью крикнувшего: «Я его в струнку поставлю!» Это поняли присутствующие все до одного – кроме Петра, который был слишком юн, слишком зол, а потому слышал только то, что слышал.

– Уж вы бы лучше помолчали бы, сударыня! – неучтиво отмахнулся он от невесты. – Вот не люблю, когда берутся судить о том, в чем не знают толку! Ежели вашему рассуждению следовать, надобно охотиться только на медведя – и то один на один, с рогатиной! Для англичан, к примеру, охота – не добыча пропитания, а от веку sport, споот, – он неловко выговорил чужое слово. – Они ради доблести гоняются по полям на конях за безоружною лисицею с собаками…

– Осмелюсь возразить, ваше величество, – снова, но уже по доброй воле, согнул спину князь Федор, с бесстрашием влюбленного бросаясь отвлекать внимание рассерженного государя от своей спасительницы, – английские охотники скачут за лисицею обыкновенно без собак и норовят затоптать ее копытами или засечь с седла плетками. Собаки в такой скачке, как можете видеть, одна только помеха, ибо под ногами коней путаются. Наша же, русская, охота, коя заключается в травле и ловле зверей борзыми собаками, возникла первоначально у арабов, затем перешла к монголам, а уж от них, во время татарского нашествия, сделалась известною и у нас. Особливо распространилась она в Московском государстве во времена Иоанна Грозного, когда после взятия Казани много татарских узбеков [28]28
  Вельмож (татарск.).


[Закрыть]
были переселены в Ярославль и Кострому. С той поры и повелось разведение русских борзых, и, хотя прадед ваш Алексей Михайлович тешился по преимуществу соколиной охотою, бояре его занимались охотой псовою.

Петр слушал зачарованно, мгновенно забыв обо всем прочем.

– А во Франции? – живо спросил молодой царь. – Видел ты охоту французских королей?

Федору пришлось приложить немалые усилия, чтобы сдержать судорогу отвращения.

– Да, привелось однажды, – пробормотал уклончиво, прогоняя воспоминания об убийстве прекрасного, благородного оленя, столь измученного, израненного, искусанного собаками, что он почти с охотою подставил гордую шею под завершающий удар королевского кинжала. Венценосному охотнику ничего не надо было на этой охоте делать, как только сойти с коня и картинно убить уже полумертвого оленя, однако безнадежный, мученический взор невинной жертвы долго преследовал потом Федора. – Зверство это, ничего больше! – буркнул он почти грубо. – Коррида, ей-богу, и то милосерднее!

– Коррида? – нахмурился Петр, вспоминая. – Ах да, это в Испании… бой быков!

– Вернее сказать, бой человека с быком.

– Да, я что-то читал, – пренебрежительно отмахнулся Петр. – Человек для развлечения прекрасных сеньор крутит перед быком красной тряпкою и бегает туда-сюда. Но это ерунда. Тут ведь охотник не человек, а бык!

– Не совсем так, ваше величество! – возразил Федор. – Это и есть охота, пусть она и происходит на огороженной арене, под взорами зрителей и зрительниц. Прелесть корриды в том, что здесь два охотника: матадор и бык, и жертвы тоже две: бык и матадор. И одному богу известно, кто одолеет.

– Нет, пешком охотиться скучновато. Вот ежели б верхом… – мечтательно протянул Петр.

– А как же! – поддакнул князь Федор. – Верхом с быком тоже сражаются. Сей человек зовется пикадор, он скачет на коне вокруг быка, заботясь не только о своем спасении от рогов, но и о скакуне своем, однако первая его забота – поразить быка шпагой, мулетою называемой. Раздражать при сем быка следует дротиками и стрелами, пропитанными горючей смесью. – Он даже присвистнул, вспоминая последнюю виденную корриду. – О, государь, смею вас заверить, от корриды ничуть не меньше захватывает дух, чем на медведя идти с рогатиною!

Елисавет жарко выдохнула сквозь стиснутые зубы:

– Ох, это для мужчин… истинных мужчин, – простонала она с такими похотливыми нотками в голосе, что Федору сделалось неловко, словно некая античная Пасифая [29]29
  Жена критского царя Миноса, по преданию, слюбившаяся с быком и родившая от него чудовище Минотавра – полубыка, получеловека.


[Закрыть]
на миг приоткрыла пред ним свой бесстыжий лик.

Странное выражение вспыхнуло в широко раскрытых глазах Петра: восторженное, алчное, самозабвенное… Он постоял, ковыряя каблуком землю, о чем-то размышляя; потом резко махнул стремянному:

– Возвращайтесь с охотою! Остальные – за мной!

– Куда, Петруша? – недовольно протянула Наталья Алексеевна, но царь только блеснул бешеным взором:

– Кому сказано? На конь! – И, взлетев в седло, ринулся к лесу, более не оглядываясь и не сомневаясь, что все покорно последуют за ним.

Так оно и произошло после некоторой заминки, пока Иван с Федором помогали взобраться в седло Наталье Алексеевне. Елисавет и Мария, одна с пенька, другая с коряжины, вскочили сами с такой легкостью, что мужчины остались озадачены. Смерив друг друга неприязненными взорами, цесаревна и невеста императора с места послали лошадей рысью, но догнать летевшего очертя голову царя смогли не скоро.

Скачка, впрочем, длилась недолго: Петр осадил коня перед дощатым забором и оглянулся на свою свиту, воздев палец и призывая таким образом к молчанию. И тогда, сквозь запаленное дыхание коней, всадники услышали странный рокот, доносившийся из-за забора.

Чудилось, это прибой перебирает камушки на морском берегу, ровно, мерно накатываясь и отступая.

– Храпит, что ль, кто-то? – спросил Ванька Долгоруков, напрочь лишенный поэтического воображения, и тогда остальные тоже поняли: никакой это не прибой рокочет, а и впрямь раздается мощный храп.

Петр, привстав на стременах, легко мог заглянуть за забор. Заглянул, хихикнул – и стал жестами призывать всех последовать его примеру.

Уж на что дамам было нелегко, при их-то посадке боком, а и те изловчились, не смогли сдержать любопытства. Да так и ахнули…

Посреди просторного загона дремал огромный бык – ну истинный Зевс, подумали те, кто помнил Овидиевы сказки про метаморфозы громовержца! Пусть не белый, а рыжий, огненный – он был поистине великолепен, а его крепкую курчавую голову венчали такие рога, что зрителей пробрала дрожь.

– Таковых ты в Мадриде видал? – горделиво спросил Петр, повернувшись к князю Федору, который в этот момент исподтишка поглядывал на Марию, любуясь упругой стройностью ее стана, а потому захлопал глазами, будто провинившийся школяр:

– Нет, не видал, ваше величество! Там таких и не бывает, где им!

– А как думаешь, сей красавец для корриды способен? – не отрывая от бычары восторженного взора, шепнул Петр.

– Ваше величество, неужто… – пробормотал князь, искренне ужаснувшись внезапной догадке, но царь небрежно отмахнулся:

– Этому красавцу под вечер должны корову привести на случку: я вчера сие наблюдал и позавчера тоже. У него сейчас время есть для другой забавы, а у меня – охота. Устроим с ним корриду! – И грозно свел брови на дружный вскрик ужаса: – Молчать, дурачье, все! Бабы! Я царь – моя воля. Только чур – я пикадор, а вы – зрители. И не мешать!

Женщины глядели на него онемев; Долгоруковы недоверчиво переглянулись.

– Дайте ваши ножи! – скомандовал Петр; Елисавет и Наталья, не посмев возразить, вынули из ножен свои охотничьи ножи, отдали ему. Мария только руками развела в знак того, что не снаряжена как подобает; царь недовольно фыркнул, и лютый, азартный блеск его глаз пригвоздил всех к месту.

Никто и пикнуть не успел, а Петр уже был в загоне. Конь его, чуя неладное, зауросил было, но всадник до крови раздирал ему бока шпорами, вынудив приблизиться к спящему быку.

Впрочем, рыжий увалень уже проснулся и сонно глядел одним глазом, медленно поворачивая голову, слишком ленивый и благодушный, чтобы даже глядеть в оба на непрошеного гостя.

Петр, удерживая обеспокоенного коня шенкелями и шпорами, примерил к ладони один из ножей, размахнулся, метнул… мимо! Над головой быка загудели доски; рыжий лениво махнул хвостом, словно отгонял муху.

Елисавет прыснула. Федор глянул недоверчиво – да неужто она не понимает, что тут сейчас произойдет?! Нет, никто пока не проявил особого беспокойства, только Мария побледнела. Федор, как всегда, при взгляде на нее забылся, как если бы созерцал не лицо живой женщины, а замечательный красотою цветок, и пропустил мгновение, когда император метнул второй нож – тоже промазав. Но при этом он испустил такой разочарованный вопль, что бык обеспокоенно вскинул голову, поглядел на докучливую помеху и, медленно поднявшись на ноги, издал короткий предупреждающий рев.

Конь отпрянул, и Петр еще глубже вонзил шпоры, пытаясь его удержать на месте. Бока коня окрасились кровью, и бык раздул ноздри, почуяв этот запах. Хвост его беспокойно заметался, и Федор понял, что хозяин загона начинает злиться. Петр удовлетворенно присвистнул, глядя прямо в крупные, широко расставленные бычьи глаза. Но звери не выносят пристального человеческого взгляда, и бык рассердился не в шутку. Он опустил голову, опасно поводя рогами, роя копытом землю, хлеща себя хвостом по крутым бокам.

– Петенька, братец! – слабо пискнула Наталья и, словно подавившись, умолкла: Петр кинул третий нож, на сей раз выхватив его из своих ножен. То было его последнее оружие, и оно угодило быку точно в загривок низко склоненной головы.

Рев, раздавшийся вслед за этим, заставил лошадей испуганно отпрянуть от забора, так что зрителям потребовалось некоторое время, чтобы справиться с ними и вновь занять свои места вокруг импровизированной арены. В первое мгновение они ничего не могли разобрать в клубах взрытой пыли, а потом дружный крик ужаса исторгся из их уст.

Покатавшись несколько мгновений по земле и пытаясь избавиться от боли в загривке, бык еще глубже загнал туда нож и, обезумев, вскочил. Увидел человека на лошади и бросился на него.

Петр натягивал поводья и кричал, пытаясь развернуть коня к противнику. Пена летела с удил хлопьями, но конь уже не повиновался наезднику.

Началась бешеная скачка по кругу, в которой трудно было разобрать, то ли лошадь гонится за быком, то ли бык за лошадью. Однако скакун, летя изо всех сил, сделал лишь несколько кругов по арене, когда бык стал его настигать, и стало ясно, кто преследователь, а кто преследуемый.

Петр махал одной рукой, что-то крича, но Федор никак не мог понять, что он кричит: нос? дождь?

– Нож! – догадалась Елисавет. – Он кричит: «Нож!»

– Господи, – простонала Наталья, – да ведь у него нет оружия! – И она в полуобмороке поникла на шею коня.

Федор оглянулся на оставшихся зрителей.

Маша прижала руки ко рту, еле сдерживая крик.

Иван Долгоруков стоял на стременах, одной рукой шаря по поясу, пытаясь вытащить нож, однако ремешок расстегнулся и ножны упали наземь; Ванька же все шарил, шарил безотчетно, как бы не соображая, что делает, в то время как глаза его были устремлены в облако коричневой пыли, поднимавшееся над загоном. Лицо его было совершенно обалделое, в отличие от возбужденного лица Елисавет, глаза которой горели нетерпеливым ожиданием, губы шептали молитву, и Федор вдруг с непостижимой отчетливостью понял, что она молится… молится о смерти царя!

Он умрет – и ей прямая дорога на трон, возможно, возможно!

Наталья лишилась чувств, осознав: со смертью брата она будет предана забвению, вечному одиночеству, унылому девству – монастырю, быть может!

Ванька своим куцым умишком пока еще не сообразил, чем для него чревата трагическая гибель царя, добро или зло сулят Долгоруковым возможные перемены.

Мария ломала пальцы: для нее в царевой смерти была смерть отца – ведь Елисавет, взгромоздись она на трон, первым пошлет на плаху Меншикова!

Да, почти все зрители этой забавы, которая неожиданно оборачивалась трагедией, вмиг просчитали свое будущее, как если бы древние волхвы показали им картины грядущего в заветном студенце-провидце… и Федор тоже мгновенным зорким оком глянул вперед.

Ждать от неистовой Елисавет согласия на брак с Марией – безумие! Первое, что сделает Елисавет, – заточит ненавистную государеву невесту в монастырь!

Он еще думал, еще размышлял, а руки уже поворачивали коня, а ноги уже вонзали шпоры.

Тонкий, отчаянный вопль Марии долетел словно издалека, но князь Федор сейчас не остановился бы, даже если бы она схватила его обеими руками, попыталась удержать.

Он осадил коня перед воротцами, спрыгнул наземь, ибо знал: конь обезумеет от страха и будет лишь мешать, ведь времени осталось только на один удар, и оружие у него – только одно.

* * *

Князь Федор вбежал в загон и секунду стоял, ничего не видя в клубах пыли, слыша только яростный рев быка, визгливое ржание коня… Петр молчал.

«Жив ли?» – с ужасом подумал Федор и, сунув пальцы в рот, громко свистнул.

Топот прекратился. Неясные очертания проступили сквозь пыль, и Федор обострившимся зрением смог различить, что бык стоит, растерянно поводя головой, конь мечется в дальнем углу загона, а на его спине… слава те, господи! На его спине скорчилась долговязая фигура.

Федор так обрадовался, что царь не угодил быку на рога или не свалился под копыта, не дал себя затоптать, – даже дыхание перехватило. Кое-как справившись с голосом, крикнул:

– Прыгайте, государь! Прыгайте через забор!

Слава богу, Петр все услышал, все сообразил: в одно мгновение ока вскочил ногами на седло, пал животом на забор, перевалился, исчез из глаз… «Надо полагать, они его там не примут на кинжалы, – холодно, словно о чем-то несущественном, подумал князь Федор, вспомнив краешком сознания нечто подобное, случившееся между коварным Чезаре Борджа и простодушным Альфонсом Арагонским [30]30
  Чезаре Борджа подстроил убийство своего шурина, спасшего ему жизнь во время корриды.


[Закрыть]
. – Хотя нет, у них же нет оружия!»

И тут же он забыл обо всем: пыль осела, Федор увидел быка – ну а бык увидел нового врага.

Федор мог теперь убежать: ворота были за его спиною, но почти человеческие крики смертельно испуганного коня еще звучали у него в ушах, ему хотелось увести обезумевшего страдальца, так равнодушно покинутого хозяином. Вдобавок в Испании он хорошо усвоил, что такое разгоряченный корридою бык, да раненный, да с мулетою или кинжалом в загривке. Это неуправляемая сила, смертельное оружие, одержимое неистовой ненавистью к человеку – ко всякому, любому человеку. Первый же крестьянин, который войдет в загон, будет пронзен этими страшными рогами, и невесть сколько жертв принесет несчастный зверь для утоления своей ярости, пока не уложит его меткий выстрел какого-нибудь храбреца!

Федор неуловимым движением, опасаясь раздразнить быка, вынул нож.

Ладно. Поиграем.

Бык стоял как вкопанный, тяжело дыша. Ясно было, что он увидел нового врага и готовился к атаке. Постояв несколько секунд, он вдруг взревел, принялся вздымать задними ногами пыль и хлестать себя хвостом по бокам. Но это все еще была прелюдия… она несколько затянулась, и князь Федор едва не пропустил мгновения, когда бык с налитыми кровью глазами бросился вперед, так нагнув голову, что чуть ли не взрывал землю.

Федор не тронулся с места. Когда же бык оказался от него в трех шагах – отскочил в сторону, и зверь с силой вонзил рога вместо мягкого человеческого тела в доски ограды.

Рванулся с истошным ревом – по всему забору дрожь прошла! – еще рванулся… Его напряженная шея оказалась совсем близко к Федору, яремная вена пульсировала почти перед глазами.

Князь тронул лезвие кинжала ногтем… усмехнулся и сунул его в ножны. Потом спокойно прошел к измученному коню. Поджилки, конечно, дрожали, но он не дал коню почуять свой страх: вскочил верхом, и, ощутив твердую, спокойную руку, скакун двинулся к воротам загона почти с достоинством. Федор остановил его рядом с быком, который все рвался, рвался… доски трещали. Похоже, ему потребуется еще два, ну, три рывка, чтобы освободиться.

Федор натянул поводья, сдерживая коня. Ноздри у него раздувались, дрожь возбуждения шла по спине, голова слегка кружилась. О, это была острая минута… сродни исступленной страсти! Нарочито медленно, чтобы не перепугать коня еще больше, он привстал на стременах, перевесился, сколько мог, свободной левой рукой дотянулся до рукояти ножа, торчащего из бычьего загривка, – и рванул с такой силою, что чуть не свалился с седла.

Рукоять была окровавленная, скользкая, но Федор все же вырвал ее, а потом так ударил коня каблуками, что тот подпрыгнул на месте, рванулся вперед – и вынес седока из загона еще прежде, чем новый, исполненный боли рев огласил окрестности.

Слава богу, брат Ванька вышел из своего оцепенения и уже ждал, помог Федору спешиться, а потом они вместе заложили ворота на толстенный брус.

Бык все ревел.

– Ох, не примет он сегодня корову! – сокрушенно сказал Иван, у которого, как всегда, было на уме одно.

Федор только засмеялся тихонько: его всего трясло, говорить было невмочь.

Оглянулся.

Наталья кулем сидела в седле, все еще не придя в себя. Елисавет хохотала, била в ладоши:

– Ну, Иракл! Ирой! Ну, матадор!

В ее устах комплименты звучали как ругательство.

Не сразу князь Федор решился взглянуть на Марию.

Глаза ее казались огромными от подступивших слез; сидела ни жива ни мертва. Она шевельнула губами… она ничего не сделала, только шевельнула губами, но Федор даже покачнулся, так внезапно, с такой силой вспыхнуло в нем желание.

Он только что избежал смерти, а она, ее взгляд, дрожь губ – это была жизнь, к которой он вернулся, и все тело его ныло, стонало от жажды вобрать в себя эту жизнь!

– Бла-го-да-рю… – раздался рядом какой-то скрежет, и Федор вздрогнул, возвращаясь к действительности.

Повернул голову – царь был рядом, верхом на его, Федора, коне, все еще покрытый слоем пыли, весь коричневый, словно знаменитый арап Ганнибал. «Небось и я таков же», – подумал Федор и с трудом сдержал смешок.

– Бла-го-да-рю, – проговорил Петр с тем же странным выражением. – Жалую вам, князь, земли под Воронежем, имение с крестьянами… двести душ… извольте немедленно приступить к вашей новой обязанности помещика.

– Ваше ве… – заикнулся Федор, но царь так сверкнул белками, что он осекся.

– Немедля! Нынче же поезжайте! – Голос Петра сорвался на фальцет. – И не сметь больше!.. – Он отвернулся, дал шпоры; конь с места сорвался рысью. Остальные всадники понеслись следом; Мария оглянулась, но сзади скакал Иван, подгоняя, горяча коней криками – остановиться было невозможно.

Федор все стоял, держа брошенного, забытого царского коня в поводу, безотчетно гладя его морду.

Вот теперь он вполне ощутил, что воротился в Россию.

– Дурак я дурак! – сказал он вслух и вздрогнул от звука собственного голоса. – Зачем я ринулся в тот загон? Зачем?!

Он знал, что теперь долго будет задавать себе сей вопрос – и не найдет ответа.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю