Текст книги "Дамочка с фантазией"

Автор книги: Елена Арсеньева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Резко включает свет.

– Вы спите? – спрашивает во весь голос. – А ну, перестаньте притворяться! Повернитесь немедленно!

– В чем дело? – Я сажусь, слишком изумленная, чтобы разозлиться. – Что произошло?

– Немедленно отдайте мне то, что вы взяли! – восклицает эта особа. – Быстро! Не то вызову милицию!

Сижу и пялюсь на нее, придерживая на груди простыню. На мгновение мелькает дурацкая мысль, что речь идет о моей сумке. Может, эта тетка подумала, что она принадлежит нашему соседу, а я ее, так сказать, попятила?

– Да вы что? – говорю робко. Я всегда робею перед откровенной наглостью, есть такой грех. – Это моя сумка. Я ее просто переставила. Вдруг ночью что-нибудь понадобится… чтобы вас не беспокоить…

Мой оправдывающийся, даже заискивающий лепет бесит меня, но окончательно взбеситься я не успеваю. Эти темные глаза впиваются в меня с оцепеняющей ненавистью. Странно… в голове мелькает, что было со мной подобное…

– Отдай мой сотовый! – выкрикивает женщина. – Немедленно отдай! Ты его украла!

– Да вы что?! – в ужасе выкрикиваю я. – У меня свой есть. В сумке лежит. Зачем мне ваш?..

Она не слушает. Срывается со своей полки и кидается ко мне. Полное ощущение, что на меня сваливается огромный, тяжелый, черный матрас. Такие в спортзалах обычно горой навалены. Называются матами…

Я еле успеваю увернуться – наверное, иначе она раздавила бы меня. Бросаюсь к двери, дергаю ее и выскакиваю в коридор. И врубаюсь в какого-то человека, который именно в это мгновение вырастает на пороге:

– Что такое? Что такое?!

Человек не дает мне выскочить. Лапы этой сумасшедшей вцепляются в мои плечи, с жуткой силой тянут назад. Я на какое-то мгновение взлетаю в воздух, словно котенок, которого разозленная хозяйка схватила за шкирку. И тут же меня швыряют на полку, прижимают с такой силой, что я не то что шевельнуться – вздохнуть не могу. И я слышу крик:

– Зовите милицию! Она меня обворовала! Украла мой телефон! Звоните в милицию! Он в моем кармане лежал! В куртке! Милицию!

О господи… Милиция! Подозрение в краже. Я не брала ее мобильник! Но все равно сейчас поднимется шум. Моя фамилия. Вчерашняя жуткая история… Алиби, которого у меня нет. Я погибла! Все. Теперь мне не выбраться!

Не пойму – или эта тетка саданула меня в живот так, что я не могу вздохнуть, или дыхание перехватило от лютого ужаса. Беспомощно перевожу взгляд на дверь, вижу вытаращенные глаза нашего соседа. Ой, ну, от этого толку не будет. Спасенья нет.

– Извините, ради бога, – лепечет «милый мой бухгалтер» своим приятным голосишком. – Кажется, произошла ошибка. Это я виноват! Простите, ради бога!

Он умудрился вклиниться в то мгновение тишины, когда жуткая баба как раз перестала взывать о помощи и перевела дух, набираясь сил для нового ора. И мы с ней обе поворачиваем головы к двери.

Сосед держит в руках мобильный телефон, при виде которого бабища испускает странный звук. Что-то подобное я слышала недавно…

Точно! Корзина! С аналогичным звуком очищается электронная «корзина» в компьютере! Только изданный ею звук гораздо громче и неприличнее.

С трудом соображаю, что вовсе это не то, что я подумала своим извращенным умом, а восклицание изумления.

– Ради бога! – бормочет дяденька. – Телефон лежал в кармане моей куртки, но я, видимо, перепутал и залез в вашу. Простите великодушно! Мне срочно надо было позвонить, я спешил, поэтому перепутал. Клянусь, это произошло нечаянно. Простите великодушно!

Соседка медленно поднимается, выхватывает у него из рук мобильник, подозрительно смотрит то на аппарат, то на трясущегося от неподдельного страха «бухгалтера». Не сказав ни слова, сует телефон в свою сумку, которая стоит рядом с ее подушкой, плюхается на полку и поворачивается к стене. Как ни в чем не бывало!

Я сижу, поджав голые ноги, и тупо смотрю в глаза «милого бухгалтера». До меня с трудом доходит, что взгляд его как-то подозрительно быстро утратил выражение растерянности. Елы-палы, как принято выражаться… Да ведь «милый мой бухгалтер» смотрит на меня с глубоким осуждением!

Нет, надо же, а?! Да ведь это я должна прожигать его укоряющим взором! Тоже мне, рассеянный с улицы Бассейной! Из-за его дурацкой рассеянности я чуть не погибла! А он даже не подумал извиниться передо мной! Ишь, какое праведное возмущение во взгляде!

А, ну да. Я ведь сижу перед ним практически раздетая. Ноги голые, маечка легонькая. Вот он и негодует. Так сказать, мне не к лицу и не по летам…

Виновато отвожу глаза, шмыгаю под простыню и укутываюсь с головой. Дяденька снова шарится около курток и снова выходит. В эту минуту я чуть поворачиваюсь и вижу в его руке телефон. То есть он еще не наговорился в прошлый раз. Видимо, просек, что тратит чужое время и чужие деньги, вот и вернулся за собственной мобилой.

Какое счастье, что вовремя вернулся!

Как только он задвигает за собой дверь, мое сердце начинает прыгать, как яйцо в кипятке. Между прочим, очень верное сравнение. Еще есть такая метафора – трястись как овечий хвост. В жизни этого не видела, но, наверное, со мной сейчас происходит что-то подобное. Я просто не могу оставаться наедине с безумной теткой. Дело не только в страхе, которого я только что натерпелась. В этом купе все настолько переполнено ненавистью, что, кажется, она давит на меня, как медленно надвигающийся пресс. Еще чуть-чуть – и расплющит.

Что вообще происходит, а?

Я не понимаю. Одно мне совершенно ясно: оставаться здесь я больше не могу. Ни единой минуты!

С безумной скоростью одеваюсь, хватаю с пола – сумку, со стола – свой билет, с крючка – куртку. Слышу, как начинает ворочаться на своей полке моя жуткая соседка, но не жду, пока она повернет свою многопудовую тушу. С силой бью по выключателю, оставляя ее в темноте, – и вылетаю вон из купе, шарахнув дверью как можно громче.

Вижу в маленьком закутке около туалета фигуру «милого бухгалтера». Он стоит пригнувшись, прижав к уху мобильник.

Нет, от этого благородного рыцаря я тоже хочу оказаться как можно дальше. Меня в нем все раздражает. Его вид, его голос, само его благородство.

Да что за чертобесие?! Вторые сутки подряд вокруг меня клубятся какие-то непонятки! Надоело! Я перейду в другой вагон. Желательно в плацкартный. Или в общий! Или вообще буду спать в собачьем ящике под вагоном. На крыше, где угодно! Только не в своем купе!

Бегу со всех ног мимо купе проводницы. Около титана стоят полная дама с высоким начесом – начальник поезда – и крохотный, как мальчик, старичок с совершенно белой, седой головой. Я проскакиваю мимо, пробегаю тамбур и утыкаюсь в какую-то запертую дверь. Дергаю ее раз и еще раз – и тут до меня доходит, что это дверь вагона-ресторана.

Ну да! Я в девятом бегу по ходу поезда, а ресторан всегда находится именно что между восьмым и девятым вагонами. Эту нехитрую истину я установила прошлой ночью на собственном горьком опыте. И теперь мне вновь приходится столкнуться с ней…

Ну это просто рок какой-то!

То есть в начало состава не пройти. Значит, надо вернуться в вагон. Там, правда, торчит этот «милый мой бухгалтер»… Ну ничего. Я немножко подожду. Наговорится же он когда-нибудь по своему несчастному мобильнику. Уйдет же! Тогда я и пробегу в другой вагон.

Стою в тамбуре, зябну (ох, курточка моя явно не по погоде!) и невольно вслушиваюсь в разговор, который проистекает между старичком, проводницей и начальником поезда.

Поначалу до меня долетают одни какие-то взаимные причитания, потом начинаю вникать в суть дела. Оказывается, дедуля (ветеран, инвалид и все такое) сел в Ильине. (Боже! Так мы уже и Ильино проехали?! Опять-таки – роковое для меня местечко!) Старику достался только билет на верхнюю полку. Он не сомневался, что кто-нибудь из попутчиков уступит ему свое место внизу. Обычное дело! Однако на сей раз ветерану не повезло. В его купе едут аж две беременные женщины. Требовать от них залезть на верхнюю полку и в голову никому не взбредет! Сейчас дедок просит проводницу пройтись по вагону и спросить, не согласится ли кто-нибудь с ним поменяться, а та вяло отнекивается: дескать, все пассажиры уже легли спать, жестоко их будет просить подняться. Да и вряд ли кто станет меняться. Начальник поезда запросила по рации проводниц других вагонов, но и там все нижние полки заняты.

Я с силой толкаю дверь и вбегаю из тамбура в коридор.

– С радостью с вами поменяюсь! – кричу я. – Пожалуйста! У меня тринадцатое место! Нижняя полка в четвертом купе! Можете идти туда хоть сейчас! А ваше место какое?

Дедок мгновение смотрит на меня бледно-голубыми, словно неживыми глазами. Такое впечатление, что он малость одурел от нежданно привалившего счастья.

– Тринадцатое место?! – бормочет он наконец. – Ах ты, беда какая! И число нынче тринадцатое!

Постепенно юмор ситуации начинает до меня доходить. Дедок-то суеверный, оказывается! Ну не смех ли, а?!

Проводница тоже хихикает, однако монументальная начальница поезда искренне возмущена:

– Да вы что, дедушка? Да уж как-нибудь и на тринадцатом переспите до утра. Перекреститесь – и все будет хорошо. Ей-богу! Другого-то места все равно нету!

– Погодите! – спохватывается проводница. – Так ведь у вас, женщина, по билету вроде бы пятнадцатое место было, да? Вас попутчица переселила?

– Да, она…

– Пятнадцатое?! – мигом оживает дедок. – Ну тогда другое дело! Что значит – переселила? Ничего, сейчас мы ее обратно переселим. Пускай на своем едет! Нечего, ишь…

Вот она, месть небес той поганой бабище! Не замедлила грянуть! Этот слабосильный дедуля не успокоится, пока не возляжет на полку номер пятнадцать. Вот такие люди и задавили фашистского зверя в его логове! Да здравствуют наши доблестные ветераны!

Проводница уводит воинственного старика к моему купе, но тотчас оборачивается:

– А вы идите на тридцать шестое. Уж извините… рядом с туалетом, ничего не поделаешь.

Да… за благие порывы надо платить. Но мне плевать на близость туалета. Куда хуже, что там рядом топчется «милый мой бухгалтер», который все еще никак не может наговориться по телефону. И тут я вижу, что его нет. Наверное, в туалет зашел. Я мухой лечу по коридору, обгоняю дедулю с проводницей и впархиваю в последнее купе.

Там уже темно. Слышен дружный храп. Беременные дамы заливаются внизу первыми голосами, мужик на верхней полке ведет вторую партию.

В принципе я ненавижу храп. В принципе я не могу спать при храпе. В принципе…

Но сейчас я поступаюсь всеми принципами на свете! Накрепко запираю дверь, вешаю куртку на крючок, укладываю ноутбук на багажную полку, разуваюсь, запрыгиваю наверх с легкостью необыкновенной. Раздеваюсь, вытягиваюсь на прохладных простынях. Постель свежая, нетронутая. А дедуле придется спать на использованном белье. Впрочем, ерунда, не так уж долго эта противная тетка там и лежала-то, а потом началась вся эта катавасия. Совершенно как в блатной песенке:

 
Тут поднялася катавасия такая,
Передралася вся компания блатная…
 

Фактически ведь и до драки дошло! Ужас, ужас, вторые сутки один сплошной ужас… Но ужасаться больше нет сил. Спать, я безумно хочу спать! Что-то кружится перед моими глазами, месиво лиц, картин, я засыпаю, я сейчас усну… И тут вдруг из меркнущей круговерти выплывает одно лицо. Я вижу его совершенно ясно. Это «милый мой бухгалтер». Я вспоминаю, как он стоял в дверях купе и смотрел на меня с укоризной, не сказать – с презрением.

«Телефон лежал в кармане моей куртки, я, видимо, перепутал и залез в вашу», – бормотал он в свое оправдание. Но ведь куртка скандальной тетки висела с другой стороны! Около тринадцатого места! И она там висела одна. А рядом с курткой «милого бухгалтера» была моя. Значит, из моего кармана он взял мобильник злобной бабы!

Так вот в чем причина его праведного негодования. Он не сомневался, что я и в самом деле стибрила мобилу соседки! Однако «милый мой бухгалтер» меня не выдал. Он меня попросту прикрыл своей неширокой грудью, спас, благородный герой!

Почему?

Вопрос, конечно, интересный…

И все же меня гораздо больше интересует другое. Каким образом телефон этой женщины попал в мой карман, если я его не брала?

Если не я, кто его туда положил? Зачем? Не она ли сама, чтобы был повод устроить скандал?

Но – ради господа бога! – за каким чертом ей это понадобилось?!

D-x-NV

ИЗ ПРОТОКОЛА ДОПРОСА ПОЛУЯНОВА МИХАИЛА МАРКОВИЧА

(окончание)

Расшифровка видеозаписи.

– Значит, вы ушли из леса, оставив зарытого в сугроб товарища? И какова судьба Осташко? Вы этим не интересовались?

– Мы про него, честно, даже не вспомнили. Но знаете? Ему повезло. Мне потом Артем сказал, что он в газетке читал, будто Шурика нашли в сугробе и увезли на «Скорой». И с ним все нормально, он не замерз, не простудился, вообще все как с гуся вода. Может, это тоже так подействовал порошок, как вы его называете, D. Он и правда назван по фамилии того химика?

– Отвечайте на вопросы, Полуянов. Значит, именно после того, как вы с вашим приятелем вернулись домой из Щелковского массива, вам в голову пришла мысль заняться распространением наркотика, который попал вам в руки?

– Никакой мысли нам не приходило! Мы ничего и не собирались делать! Зачем? Мы же знали, что это подсудное дело! Я просто больше не хотел его у себя хранить. Артем говорил, что я правильно хочу от него избавиться. Он обещал, что найдет мужика, который заберет у нас этот груз.

– Вы имеете в виду, что вы хотели наркотик продать?

– Да нет, зачем? Это же тоже подсудное дело, так и так, что оптом продавать, что мелкими порциями, все равно статья. Мы просто хотели от него избавиться, отдать тому мужику.

– А почему нельзя было просто выбросить наркотик?

– Не знаю. Не могу ответить на этот вопрос.

– Итак, вы уверяете, что того человека, который хотел взять у вас всю партию наркотического вещества, называемого D, нашел Артем Черемухин? Где именно он его нашел?

– В деревне Ольгино. Там у него тетка живет. А недалеко живут цыгане. Ну, вы, наверное, знаете, что это такое место… подозрительное. Там, говорят, вовсю наркотой торгуют, самой разной, от низкопробной до какого-нибудь ЛСД или еще не знаю чего, самого дорогого. Ну, Артем кое-кого из этих цыганят знал, поскольку часто к тетке ездил. Сговорились, что они у нас эту гадость заберут.

– А вы отдавали себе отчет в том, что D будет пущен в продажу? Что он может повредить чьему-то здоровью?

– Да нет, не думал, я, главное, сам от него избавиться хотел. А они все равно наркотой торгуют, цыгане. А насчет здоровья… если кто хочет ширяться, ему всяко не запретишь. Вот я один раз попробовал эту штуку, кайф словил, но я же не хотел его снова нюхать или пить? Нет. Потому что голова нормальная. А у кого нет головы, так туда ему и дорога.

– С вашей логикой можно поспорить. Но продолжим разговор. Узнав, что Черемухин знаком с ольгинскими цыганами, вы не попытались разузнать что-то о судьбе Бусы? Ведь у вас были основания предполагать, что он именно из Ольгина?

– Ну… честно говоря, да, пытался. Но мне сказали, что Буса погиб в какой-то потасовке. Я не допытывался о подробностях, зачем мне?

– Расскажите, как произошла передача наркотического вещества D покупателю-цыгану?

– Почему вы называете его покупателем? Я же говорил, что мы с Артемом ничего не собирались ему продавать, я просто хотел сбагрить этот опасный груз!

– Ладно, пока оставим эти детали, рассказывайте о встрече с цыганом.

– Мы сговорились встретиться около магазина «Чайка» на улице Терешковой. Когда я приехал, там уже стоял «уазик», который мигнул нам фарами. Артем сказал, что это приехал его знакомый. Мы все вышли из машин, я показал цыгану колесо, лежащее в багажнике, предложил его забрать, но он сказал, что недавно ему вырезали аппендицит, поэтому нельзя тяжести поднимать. И попросил отнести колесо к нему в машину, пообещав, что заплатит за это дополнительно.

– Дополнительно к чему? То есть у вас все же была с цыганом договоренность об оплате каких-то услуг?

– Нет, мы ни о чем таком не договаривались! Он сказал, что просто заплатит за переноску колеса, и все!

– Итак, вы отнесли колесо?

– Да, мы положили его в «уазик», потом сели в него.

– Зачем?

– Ну просто покурить, потрепаться.

– О чем вы беседовали?

– Как раз говорили про Бусу. Цыган – я не знаю его имени, Артем его никак не называл, – ругался, что на Бусу у них много было завязано, он очень многих подвел своей дурацкой смертью. Ввязался в какую-то потасовку с бомжами, зачем – совершенно непонятно. Его кто-то и пырнул потом. Они, цыгане, значит, понять не могли, куда он делся, потом бах – видят его фотку в газете, но уже неживого, вроде той фотки, какую вы мне показывали, помните?

– Помню. Продолжайте рассказ. Вы сидели в машине неизвестного вам цыгана и разговаривали. Что было потом?

– Потом мы увидели, как какая-то машина подъехала к «УАЗу» и мигает фарами. Цыган решил, что этот человек не может проехать, потому что мы загородили дорогу. Он сказал, что сейчас немного отъедет, но тут увидел, как дорогу нам перегородила еще одна машина. Он не справился с управлением, сдал назад слишком сильно. Я услышал, как в той машине зазвенели стекла. Артем закричал: «Что ты делаешь, дурак?» Цыган тоже кричал и ругался на нас. Я сначала ничего не понял. Потом увидел, что из обеих машин выскочили какие-то люди и открывают дверцы «уазика». Нас всех заставили вылезти, после чего уложили на землю и стали обыскивать, а потом предъявили найденное в «УАЗе» колесо с пакетами D…

– Что вы можете сказать относительно суммы в полторы тысячи долларов, обнаруженных в карманах вашей куртки? Не их ли вы получили от цыгана за проданный порошок?

– Вы что? Я же говорил, что никому ничего не продавал. У меня не было никаких долларов! Откуда у меня такие деньги? Это, наверное, мне подкинули, когда обыскивали!

– Кто?

– Ну, я не знаю. Может, цыган мне подсунул. Это не мои деньги. Я никому ничего не продавал!

* * *

– Ну как я говорила, так оно и есть. Трихомоноз у ваших работодателей, вот и анализ готов.

Валентина посмотрела на переводчицу-молдаванку, которая снова привела на прием жену своего хозяина. Знание русского языка у этой Гули, или как ее там, за минувший день лучше не стало, но держалась она куда менее скованно, чем в прошлый раз: улыбалась, не отводила глаза от Валентины. Небось думает, доктор что-нибудь приятное говорит…

С другой стороны, трихомоноз не сифилис все-таки, кто им только не переболел в наше время!

– Слушай и запоминай, – настойчиво сказала Валентина переводчице. – Прямо сегодня надо купить клотримазол – это для Гули. Он бывает в таблетках и в виде крема. Так вот, ей надо применять по одной таблеточке на ночь в это ее укромное местечко, но предварительно поспринцеваться фурацилином. Сумеешь объяснить? Или мужу растолкуешь, а он ей переведет?

Молдаванка кивнула, поблескивая своими хитрыми глазами.

«Надеюсь, ты-то, красотка, тоже мотаешь на ус все, что я говорю? – подумала Валентина. – И сама для себя тоже купишь лекарство? Определенно спала ведь со своим хозяином, может, от тебя он и подцепил заразу, а потом жену заразил. Факт, что эта ничего не понимающая бедняжка Гуля – здесь страдающая сторона…»

Она выписала рецепт для Гули и ее мужа, объяснив, что он должен делать.

Молдаванка принялась читать рецепты очень внимательно, и Валентина поняла, что барышня все поняла правильно. Она тоже подлечится, никуда не денется. И если у нее есть еще один (два, три – нужное подчеркнуть) любовник, кроме хозяина, то определенно и ему (им) придется «пообщаться» с раствором фурацилина. А впрочем, очень может быть, Валентина идеализирует своих больных – и они спокойно махнут рукой на свои хвори. Не сифилис же! Нос не провалится!

Гуля и молдаванка ушли. Гуля опять поклонилась чуть не до земли. Глаза ее приветливо блестели.

– До свиданья, до свиданья! – покивала вслед Валентина и позвала погромче, чтобы слышно было в коридоре: – Следующий!

В кабинет нерешительно заглянула высокая худая женщина с невзрачным лицом и небрежно подколотыми волосами, некогда русыми. Сейчас это было нечто серо-пегое, плохо прокрашенное.

– Садитесь, слушаю вас. Карточку взяли? Где она?

– Мне бы провериться, – тихо сказала женщина, отводя выцветшие глаза и переминаясь на пороге. – Грудь на тепловизоре посмотреть.

– А, так вы платная?

– Ну да.

– Карточку, что ли, не заводили?

– Нет… я паспорт забыла…

Валентина покачала головой:

– Фамилия?

– Кому? Мне?

– Моя – Залесская. Ваша какая фамилия?

– Иванова.

Валентина невольно вскинула брови. Откуда взялось ощущение, что эта баба врет?

– Месячные когда были?

– У кого? У меня?

– Ну, я свой цикл знаю.

– Они у меня нерегулярные, – пробормотала женщина, отводя глаза.

– Вы у гинеколога когда последний раз были?

– Когда рожала.

– Ну так ведь я не знаю, когда это было.

– Это… в 83-м году.

– Двадцать лет назад?! Ничего себе… как в тундре.

– Да что вам надо? Я ж не прошу вас на кресле меня смотреть. Мне только грудь проверить, вот и все, – с откровенным раздражением сказала Иванова.

Валентина уже хотела было отправить эту серолицую грубиянку восвояси, но посмотрела на оплаченный талон – и смягчилась. Если в регистратуре не стали возникать по поводу отсутствия карточки и паспорта, ей-то чего заводиться? Платный клиент всегда прав! Совершенно как в публичном доме.

– Ну ладно, бог с ними, с формальностями, – сказала она максимально миролюбиво. – Поступим так: раздевайтесь по пояс, садитесь вон там, в сторонке, на стульчик, закинув руки за голову и так посидите минут пять. Зябко, наверное, будет, но придется потерпеть. Это необходимо для исследования, вы понимаете? Кстати, в коридоре очередь есть?

– Нету ни одного человека.

– Великолепно! Тогда я пока кое-какими делами займусь.

Валентина взялась было заполнять карточку Гули Гурамовой, но никак не могла найти ручку. Пошарила на столе. Рассеянно похлопала себя по карманам. Ага, вот она, ручка. А это что такое? Тьфу, да все тот же злополучный зеленый очечник, который она таскает с собой со вчерашнего утра туда-сюда, на поминки, домой, теперь на работу принесла и зачем-то сунула в карман халата. Надо выложить на стол, чтобы пациентки видели, вдруг кто-то вспомнит, чья это вещь.

Валентина швырнула очечник на стопу карточек. Только взялась за ручку, как в дверь постучали.

Ну разумеется! Очередь – она как черт: его вспомянешь, а он уж тут.

– Да, входите!

Сначала в двери просунулся живот, обтянутый ярко-синим платьем. Потом его хозяйка.

Валентина всплеснула руками:

– Маша! Ты что тут делаешь?

– Как что? – удивилась женщина лет тридцати пяти с милым, простеньким личиком. Русые волосы расчесаны на пробор и забраны сзади в узел. Ей, голубоглазой и чуточку веснушчатой, невероятно шло это имя – Маша. Не Мария, а именно Маша! – Как что делаю? Провериться пришла.

– Провериться? Разве я тебе не выписала направление в роддом?

– Ну, выписали, – виновато сказала Маша.

– Так что ж ты?.. – Валентина сердито стукнула по столу.

Чертов очечник – вот же привязался, а? – соскользнул вниз и упал на пол. Иванова, уже раздевшаяся до пояса и сидевшая с воздетыми руками, сделала резкое движение, чтобы поймать его, однако Валентина шикнула сердито:

– Сидите, кому сказано! – ловко поймала очечник и, чтобы не мешался, снова сунула его в карман халата.

Повернулась опять к Маше:

– Мать моя! У тебя, дорогуша, почти тридцать девять недель. Ты почему гуляешь?

– Да неохота ложиться, – беззаботно улыбнулась Маша. – Мужик мой целыми днями на работе, дети будут одни. Жалко. По идее, я еще неделю могу проходить до полного срока.

– У тебя четвертые роды, ты забыла? И предрасположенность к преждевременным. Лучше подстраховаться. Давай я послушаю, как там наша девочка, – начала было Валентина, как вдруг увидела, что живот у Маши вздрогнул раз, другой… – Нет, тут и слушать нечего! Нормально наша девочка, вон как резво шевелится. Слушай, Маша, иди немедленно домой, собирай вещи и топай в роддом, поняла? Ну что за свинство, я не понимаю, мы же договорились, что ты в больницу ляжешь. Не надоело рожать где попало? Хоть раз это нормально произойдет, на столе. Иди, некогда мне! – отмахнулась Валентина, снова хватаясь за ручку и принимаясь разыскивать карточку Гули, которую в сердцах умудрилась куда-то сунуть.

Ага, вот она. Что характерно, позавчера Валентина так устала, что совершенно забыла ее заполнить. Потом эта беда с Людой… Вчера тоже не вспомнила – так спешила сменить мужа на страже в квартире Долохова. Сегодня… неизвестно, что будет сегодня! Вчерашний вечерок выдался еще тот! Как пришли с поминок, так часов до двух-трех всё перезванивались с Володькой и Валентином. Даже думать не хочется, в какую копеечку все эти разговоры влетят.

О боже мой! Нельзя носить мобильник в кармане халата! Когда-нибудь вот так загнешься с перепугу от внезапного трезвона!

– Алло?

– Валентина, ты?

Голос Долохова.

– А кто еще? – спросила она от испуга раздраженно. – Ну кто, скажи, может по этому телефону отвечать?!

– Валентин не звонил?

– Пока нет. А тебе?

– И мне нет.

– Ну, я так понимаю, это хорошо? Вы же вроде договорились, что он позвонит, если дела не так пойдут?

– Ну да…

– А ты где?

– Я? Практически на точке рандеву. Их поезд будет здесь минут через тридцать. Имей в виду, если Валька вдруг не сможет ко мне пробиться и тебе позвонит, сразу сигналь мне.

– Вовка, ты мне надоел не знай как, – устало сказала Валентина. – Ну обговорили все это уже или нет? Сколько раз ты меня инструктировал? Пятьсот? Шестьсот? Знаешь, по-моему, у тебя к этой Ярушкиной патологический интерес. Вторые сутки подряд вытаскиваешь ее из неприятностей, а что поимел взамен? Грохнутые файлы и ультиматум на автоответчике? Слушай, может, ты к ней неровно дышишь, а?

– Ва-аль! – певуче, на нижегородский манер, отозвался мерзкий Долохов. – А ты не ревнуешь, Ва-аль?

– Не дождешься, Во-ов!

– Жаль. Ну, коли так, поясняю: у меня к мадам Ярушкиной чисто деловой и спортивный интерес. Я желаю зацапать ее в свои шаловливые ручонки исключительно затем, чтобы вернуть свои файлы, прежде чем она сможет взломать их. В принципе трудно поверить, чтобы у нее хватило на это мозгов: судя по тому, что вокруг нее творится вторые сутки и с каким упорством она снова и снова наступает на грабли, это совершенно редкостная кретинка, но все же она опасней тротилового эквивалента. И вот из этого мы будем исходить, понятно? Ну ладно, хватит занимать телефон, вдруг Валька позвонит! – сердито проговорил Долохов и отключился.

Валентина едва удержалась, чтобы не грохнуть мобильник об стол. А, так это она, значит, занимает телефон?!

Боже ты мой, до чего ей надоели эти долоховские игрища! Теперь еще и Валька в них затесался. Дурак старый, туда же, главное!

Послышалось громкое чиханье.

Так, опять не заполнить карточку Гули. В кабинете прохладно, как бы не простудить пациентку! Довольно ей сидеть, она уже вполне остыла. Тепловизор, прибор, который определяет патологию в женской груди, работает на контрасте температур. Болезненные участки потеплее. Женщина должна посидеть с поднятыми руками, чтобы остыли лимфатические узлы под мышками – не путали картину. Но доводить ситуацию до абсурда тоже ни к чему.

– Встаньте, пожалуйста. Я вас сначала просто по… посмотрю…

Валентина с трудом сдержала потрясенное восклицание. Понятно, что нельзя давать волю эмоциям, но, боже ты мой, эта Иванова и впрямь в тундре проживала последние годы, что ли? Она в зеркало не смотрится? И не замечает, что у нее с грудью? Какой тепловизор, тут и простым взглядом все видно! Грудь асимметричная, правая больше левой, кожа на ней желтоватая, натянутая, с нездоровым блеском. Небольшое пятно различимого синевато-багрового цвета. Синяк? Ударилась? Да вряд ли.

Валентина принялась пальпировать. Мгновенно из соска выделилась желтоватая жидкость. Уплотнение даже искать не надо – оно как тугой земляной ком, приросший к коже изнутри. Специалисты в таких случаях выражаются так: «Уплотнение, интимно связанное с кожей». Казалось бы, Валентина давно должна привыкнуть к этому выражению, но оно почему-то всегда казалось ей пугающим.

Она закрыла глаза, чтобы ни на что не отвлекаться, внимательными, зрячими пальцами исследуя грудь женщины. На каждом миллиметре пальцы натыкались на то, что маммологи называют грибная фиброзно-кистозная мастопатия. И лимфоузлы воспалены. Но и это не все, конечно…

Открыла глаза, постаравшись придать лицу максимально спокойное выражение, чтобы не напугать пациентку, – и поразилась равнодушию, с которым та смотрела в окно.

«Не понимает, что с ней? Не знает? Или просто не хочет знать? Такие тоже бывают. А может, она ненормальная? Наркоманка?»

То, что на сгибах голых рук нет следа от уколов, ничего не значит. На этом лице не простое равнодушие – патологическое.

Валентине стало не по себе. Отошла от пациентки почти со страхом. Села к тепловизору:

– Левым боком повернитесь, пожалуйста. Лицом ко мне. Другим боком. Лицом опять. Вот так посидите…

Аппарат тепловизор сделан неподалеку от Нижнего Новгорода, в Кстове. Замечательное изобретение. Когда врач смотрит в него, он видит как бы негативное изображение женской груди. Болезненные участки, температура которых повыше, выглядят светлее.

На правой груди этой женщины проявилось большое светлое пятно, звездчатое, расплывшееся. Яркое такое пятно.

…Давно, еще в институте, помнится, на первом курсе, кто-то наивно спросил преподавателя, можно ли увидеть рак своими глазами. Вот сейчас Валентина его видит…

– Скажите, когда я здесь трогаю, вам больно?

– Нет.

Голос совершенно спокойный.

Кстати, очень может быть, что ей и правда не больно. То есть нервы еще не затронуты.

– Одевайтесь, пожалуйста. Знаете, мне что-то не очень нравится у вас грудь, тут какая-то опухоль, – сказала Валентина, отходя к раковине и включая воду. – Не знаю ее этиологию, чтобы точно определить, нам нужно кое-какие исследования проделать. Начнем с маммо-лога…

– Этиологию не знаете? – спокойно повторила Иванова, ныряя в свой разношенный свитер. – Да рак у меня, это же понятно.

Валентина резко закрутила кран, обернулась:

– Я бы не стала вот так прямо утверждать…

– И не утверждайте. – Иванова небрежно откинула со лба волосы. – Кстати, не утруждайте себя советами. Я все равно ничего делать не буду, ни лечиться, ничего такого. Смысла не вижу. Мой бывший муж, покойный, он был доктор, так он говорил: каждый человек когда-нибудь закончит раковой опухолью, только не знает, какой именно, и не знает, доживет ли он до своего рака. Поэтому, сами понимаете…

Валентина взглянула в ее светлые глаза. Почему они только что казались бессмысленными, пустыми? И говорит она совершенно иначе, чем прежде. Однако живое, страдающее и враз ироничное выражение мелькнуло – и тотчас исчезло. Лицо вновь стало равнодушным, полумертвым.