Текст книги "Преступления страсти. Месть за любовь (новеллы)"
Автор книги: Елена Арсеньева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)
Вот как описывает данный эпизод автор «Сатирического развода» (заметки приписываются историку Пальме Кайету), где он говорит от лица Генриха Наваррского: «Труднее рыбе вернуться к наживке и ворону к падали, чем этой трехзадой короткоштаннице вновь отдаться похоти и разврату, после того как она, не сказав ни слова, покинула меня и уехала в Ажан, город, враждебный моей партии, чтобы там заняться новыми шашнями и на свободе продолжить свои гнусности; однако жители, предчувствуя, что при недостойной жизни их ждут такие же последствия, вынудили ее убраться так поспешно, что с трудом нашлась верховая лошадь для нее и не нашлось ни наемных, ни почтовых лошадей для половины девиц из ее свиты, следовавших повсюду за ней хвостом, кто без маски, кто без передника, а кто без того и другого; и покидали они город в таком жалком, беспорядочном виде, что больше напоминали шлюх, сопровождавших ландскнехтов, возвращавшихся в лагерь, чем девиц из приличного дома…»
Верхом, без седла и без заменяющей его подушки, Марго, сидя позади Линьерака, проделала пятьдесят лье. Совершенно без сил, с растертыми в кровь ногами, прибыла в хорошо укрепленный замок неподалеку от Орильяка.
Лишь после того, как за нею был поднят мост, она вздохнула с облегчением… но несколько преждевременно. Во-первых, у нее не было ни денег, ни вещей, ни даже сменного белья. Во-вторых, замок, называвшийся Карла amp;#769;, больше «походил на логово разбойника, чем на жилище королевы».
Узнав, что, она укрылась в замке Карла, Генрих III выразился публично следующим образом:
– Гасконские новобранцы не насытили королеву Наваррскую, и теперь она отправилась к овернским погонщикам мулов и медникам!
Ну, насчет медников и погонщиков мулов история умалчивает, а вот офицеры местного гарнизона побывали у нее все до единого. В погоне за ускользавшим наслаждением она шла на страшный риск, потому что Линьерак, который так и не покинул свою королеву, был бешено ревнив. Как-то весной 1586 года он вошел в комнату королевы. Марго нездоровилось, и она лежала в постели. У ее изголовья стоял сын аптекаря. Не говоря ни слова, Линьерак заколол несчастного кинжалом, залив кровью жертвы всю постель…
Убил он невиновного – юноша всего лишь принес Маргарите лекарство… Однако это была чистая случайность, мог ведь убить и виновного, и виновную, то есть саму Марго.
Она решила избавиться от непомерно опасного любовника и сделала все для того, чтобы восстановить против него офицеров замка. Линьераку пришлось бежать, спасая свою жизнь. Марго нашла другого. Теперь ее избранником стал лейтенант Обиак, которого она сделала своим шталмейстером, главным конюхом. Он был благороден, обаятелен и очень влюблен. Говорят, увидев Маргариту в первый раз в Ажане, лейтенант не смог сдержать возгласа: «О прекрасное создание! Я хотел бы переспать с ней, даже если после этого меня повесят».
Все случилось согласно его желанию – его-таки повесили. Правда, некоторое время спустя.
Агриппа д’Обинье рассказывал: «Она вознесла его из конюшни до своей спальни и дала себя так ужалить, что чрево ее вздулось, как шар, и в положенный срок исторгло маленького мальчика. Это происходило при помощи повитухи, которую из любви к сыну привела туда мать Обиака, и под наблюдением врача дю Мея. Последний не ограничился выполнением своих профессиональных обязанностей и собственноручно отнес юного принца в деревню Эскувиак, чтобы отдать кормилице. Из-за сильного холода, а до деревни было не близко, ребенок простудился и навсегда остался глухонемым. По этой причине собственная мать отказала несчастному в любви и заботах и, забыв о радостях материнства, бросила его на попечение гасконских простофиль, и м-ль д’Обиак, его бабка, пока была жива, спасала мальчика от голодной смерти».
Едва оправившись от родов, Маргарита покинула замок Карла под защитой д’Обиака и тайно направилась в замок Ибуа, где намеревалась найти более комфортабельное убежище.
«Она и не подозревала, – предрекал историк, – что на этот раз ей предстояло лишиться своего очаровательного любовника, а вместе с ним и свободы на долгие девятнадцать лет!»
Хозяин замка, к несчастью для Маргариты, очень хотел заручиться расположением короля и предал ее. Не прошло и нескольких дней после ее приезда, как к замку подступила небольшая армия, которой командовал маркиз де Канильяк, губернатор Юссона:
– Именем короля, я прибыл за королевой Наваррской!
Марго поняла, что ее ждет тюрьма. Но беспокоилась она не только о себе. Она распорядилась сбрить Обиаку бороду и усы для маскировки, а потом спрятать его, чтобы спасти от неизбежного возмездия. К несчастью, Канильяк, получивший приказ арестовать не только даму, но и ее любовника, обшарил весь замок, содрал со стен всю обивку, вспорол всю мебель и в конце концов нашел Обиака «в уголке, под колпаком камина».
Король, который не мог простить сестре, что она не только шлюха, но еще и сторонница Лиги, пришел в страшную ярость и отправил следующее распоряжение:
«Сообщите Канильяку, пусть остается на месте, пока мы все обдумаем и решим. Однако напишите ему, чтобы он перевез ее в замок Юссон и чтобы с этого момента был наложен арест на ее земли, а денежные поступления пусть пойдут на выплату жалованья маркизу и подчиненным ему гвардейцам. Что касается женщин и мужчин ее свиты, пусть маркиз немедленно прогонит всех, оставив при ней только какую-нибудь честную девицу и горничную, пока королева, моя добрая мать, не примет тех мер, которые сама сочтет нужными, но, главное, пусть маркиз хорошенько ее стережет. Во всех моих указах я теперь буду называть ее просто «сестрой», а не «дорогой и горячо любимой сестрой». Королева, моя мать, настаивает, чтобы я приказал повесить Обиака и чтобы казнь его свершилась в присутствии этой несчастной во дворе замка Юссон. Распорядитесь, чтобы все наилучшим образом исполнилось. Распорядитесь также, чтобы мне отправили все ее кольца с подробной описью и чтобы они были доставлены мне как можно скорее».
Как только пришло письмо, Канильяк затолкал Марго в хорошо охраняемую карету и под надежным эскортом приказал доставить пленницу в замок Юссон, старую крепость, построенную на неприступной вершине скалистой горы. Лучшей тюрьмы нельзя было и придумать. Замок с его квадратным донжоном и двадцатью башнями с бойницами представлял собой настоящее орлиное гнездо, которому не страшны никакие атаки. Живший в замке монах говорил, что «одно лишь солнце может туда проникнуть, да и то с трудом…».
Затем Канильяк приказал казнить Обиака.
– Власть короля лишает меня жизни, но не достоинства, – воскликнул молодой любовник королевы Наваррской, когда ему объявили, что он должен погибнуть.
После этого он прильнул губами к рукаву камзола из голубого бархата, подаренного ему Маргаритой, и взошел на эшафот. Дерзкое желание его вполне осуществилось…
На некоторое время имя Маргариты словно бы покрылось пылью забвения. Никто толком не знал, жива она или нет. Прошел даже слух, будто Генрих III приказал убить сестру. Но Марго была жива и еще не утратила способности сопротивляться своему мстительному братцу.
Однажды утром она попросила передать Канильяку, что умоляет зайти его к себе по важному делу. Дальнейшее в мемуарах современника описано следующим образом:
«Ничего не подозревающий маркиз явился к ней и застал свою пленницу в постели в более чем легкой одежде, открывавшей его взору белоснежные холмы грудей, с вишенками сосков на их вершинах. Его это смутило, а взгляд его единственного глаза (маркиз был одноглаз) утратил достоинство, уступив место вожделению. Марго, наблюдавшая за ним из-под полуприкрытых век с легкой улыбкой, поняла, что то, что она выставила на его обозрение в качестве образца, выглядит достаточно многообещающе, чтобы ее тюремщику захотелось заполучить весь кусок…
Она пригласила его присесть рядом с ней и долго беседовала с ним о поэзии, искусстве, литературе, притворяясь, что не замечает того сверхнапряженного состояния, в котором пребывает несчастный. Но наконец она отпустила его со словами:
– Буду счастлива, если смогу беседовать с вами каждое утро.
Канильяк, с горящими от возбуждения щеками, обещал заходить. На следующий же день игра возобновилась с большим ущербом для кровеносных артерий маркиза. На восьмой день, не имея больше сил выносить искушение, он упал перед Маргаритой на колени и в словах простых, но от этого не менее трогательных, попросил разрешения лечь с нею.
– Я дам вам все, чего вы пожелаете, – воскликнул он.
Марго потянулась, точно кошечка:
– Отдайте мне город Юссон.
Он согласился, и Маргарита отбросила простыню… Именно так королева Наваррская перестала быть пленницей и стала одновременно и властительницей укрепленного города, и любовницей маркиза де Канильяка».
В это время случилось событие, которое имело громадную роль и для истории всей Франции, и для самой Маргариты. В декабре 1588 года умер герцог де Гиз, и непосредственным наследником Генриха III стал не кто иной, как король Наваррский. Его любовница мадам де Грамон, прекрасная Коризанда, взволновалась. Она хотела стать королевой!
Но Генрих, который отнюдь не возражал против этого, был женат…
Так что же, развод? Нет, процедура развода слишком длинна и сложна. Не лучше ли стать вдовцом?
Марго… Марго, значит, должна умереть.
Однако по природе своей Беарнец (Генриха IV называли как Беарнец, так и Наваррец, потому что области Беарн и Наварра входили в состав его королевства) не склонен был спешить с такими важными делами, как убийство собственной жены, пусть даже он с ней и не жил. Историк Дре дю Радье сообщает: «Прежде чем предпринять в этом направлении какие бы то ни было шаги, он решил посоветоваться с несколькими друзьями. Обратившись к д’Обинье и де Тюренну, признался им в своем намерении жениться на м-м де Грамон и в том, какое дал ей обещание.
– Как вы думаете, должен ли я стремиться к этому браку? – спросил он у них.
Речь шла о самом важном в его жизни поступке. Тюренн, знавший о серьезном увлечении Генриха, не решился задеть его чувства. Он сослался на то, что ему срочно надо ехать в Маран, и на следующий же день действительно уехал. То был жест честного человека, который не хочет дать плохой совет своему господину, тогда как на хороший у него не хватает мужества. Д’Обинье остался один на один с опасной необходимостью быть искренним и выполнил свой долг, высказавшись со всей откровенностью».
Агриппа д’Обинье, адъютант короля Наваррского, сам описывал в своей «Истории», что именно он сказал Беарнцу: «Я не утверждаю, что вы должны отказаться от вашей любви. Я был влюблен и понимаю ваши переживания; но отнеситесь к этому, сир, как к обстоятельству, побуждающему вас быть достойным вашей любовницы, которая сама же станет вас презирать, если вы опуститесь до женитьбы на ней. Вам следует держаться принципа Aut Caesar, aut nihil;[2]2
Или Цезарь, или ничто (франц.).
[Закрыть] появляться у себя в совете, который вам так ненавистен; уделять гораздо больше времени серьезным делам, чем вы это делали до сих пор; наиболее существенным делам отдавать предпочтение перед всеми другими и в особенности перед развлечениями и удовольствиями. Герцог Анжуйский умер. Вам осталось сделать всего шаг, чтобы занять престол. Если вы станете мужем своей любовницы, презрение, которое вы навлечете на себя, сделает для вас заветную цель недосягаемой».
Анрио был умен и не мог не признать справедливость рассуждений своего адъютанта. Он поблагодарил его за совет и дал слово, что не женится на графине, по крайней мере в ближайшие два года. Д’Обинье достаточно хорошо знал своего господина и не сомневался, что за это время какая-нибудь красотка отвлечет его мысли от прекрасной Коризанды.
Таким образом, можно считать, д’Обинье спас королеву Марго. А ей перепало от жизни немало удовольствий. В конце концов, ей было только тридцать пять, и на свете оставалось еще немало мужчин, которые не побывали в ее постели. Кроме того, она увлекалась искусством. Ее замок превратился в литературный салон одновременно. Там можно было встретить и Сен-Видаля, и Брантома, который так подробно описал ее жизнь, и Оноре д’Юрфе, автора «Астреи». Последний оказался даже в числе любовников Марго, вообще испытывавшей особый пиетет к людям искусства. Неведомо, с чего она взяла, будто они лучшие любовники, чем прочие? Д’Юрфе не смог ее удовлетворить, и Марго пришлось приложить немало усилий, чтобы сохранить хорошую мину при плохой игре. Она знала болтливость пишущей братии и ужасно боялась, что Юрфе ее ославит. Она отпустила его с выражениями такого преувеличенного восторга, что он надолго возомнил себя неотразимым и был очень удивлен, не встретив в Париже у дам никакого энтузиазма. И тогда он исполнился к ним немалым презрением и отточил свой сатирический талант.
Ученый Скалигер был поражен тем, какое положение занимала Марго в Юссоне, в «орлином гнезде, вокруг которого, словно папская тиара, ярусами располагались три города. Она была свободна, – писал Скалигер, – и могла делать все, что хотела; она имела мужчин, когда желала, и тех, кого сама выбирала».
Да уж… Под предлогом создания церковного хора в своей часовне Марго пригласила в Юссон юношей, среди которых и находила себе новых любовников. Один из них, сын местного котельщика, юный Клод Франсуа, был ею крепко любим.
Марго сделала его сеньором де Помнин и бенефициаром Нотр-Дам-дю-Пюи. Разумеется, это были не более чем громкие наименования, однако они страшно радовали простодушного красавца, который возомнил о себе невесть что. Еще больше способствовала его самомнению та ревность, которую испытывала к нему Марго. Она страшно боялась, что юноша увлечется какой-нибудь красоткой помоложе, и потому все время следила за ним. «Из-за него она заказала для всех дам Юссона кровати такой высоты, чтобы можно было заглядывать под них, не наклоняясь и тем более не заползая туда на четвереньках с риском содрать кожу на спине и еще ниже, как это бывало с ней до сих пор, когда она разыскивала любовника. Из-за него же ее часто видели ощупывающей ковры и обивку стен из опасения обнаружить его там. Он, от которого она требовала слишком большой любви, был причиной того, что взор ее постоянно и напряженно устремлялся на двери и стены», – свидетельствовал мемуарист.
Не только ревность приводила ее в отчаяние. Возбуждение, любовное неистовство по-прежнему владело ею, но желанное наслаждение испытать было уже невозможно. Она снова и снова требовала ласк от Клода Франсуа и довела его до того, что бедняга умер от изнеможения.
Слухи о том, что королева Марго способна кого угодно в могилу свести, начали расходиться, как круги по воде. Господа офицеры Юссона стали ее остерегаться, да и Канильяк что-то занемог и не мог восходить на ее ложе. Плохо ей приходилось… «Она взяла привычку ложиться на постель обнаженной, оставляя при этом открытым окно, чтобы всякий, кто, проходя мимо, заглянет в него, почувствовал желание зайти и поразвлечься с нею», – сообщал Брантом. Однако таких желающих находилось все меньше, и желания были, так сказать, разовые.
Марго мечтала любым путем вырваться из Юссона. Ведь фактически она была там пленницей! Пользуясь полной властью в крепости, она не имела никакого права шагу ступить за ее пределы, опасаясь быть схваченной и заключенной в гораздо менее комфортабельную тюрьму.
Тем временем во Франции произошло некое событие, которое имело огромное значение. Был убит Генрих III, и на престол взошел Беарнец, муж Марго. Он стал зваться королем Генрихом IV, а Марго… А Марго оставалась в Юссоне. Она знала, что муж никогда не призовет ее к себе, тем более он задумал жениться на Марии Медичи, чего требовали интересы династии. Ей было сорок лет, и жизнь ее оказалась разбитой из-за навязанного ей брака.
И Маргарита с огромным энтузиазмом восприняла предложение Генриха Наваррского о разводе, от души надеясь, что тогда сможет покинуть осточертевший Юссон.
Что предложил ей король в обмен на корону? Двести пятьдесят тысяч экю для оплаты долгов, которые накопились за десять лет, пожизненную ренту и безопасное проживание. Взамен он требовал доверенность на предъявителя и устное заявление в присутствии церковного судьи о том, «что ее брак был заключен без обязательного разрешения, которое требовалось с учетом запрещенной степени их родства, и без добровольного согласия», и потому она просит его аннулировать.
Прошло, впрочем, еще очень немало лет, прежде чем развод был осуществлен, потом еще очень немало лет, прежде чем Генрих позволил бывшей жене покинуть Юссон. Все годы они вели между собой дружескую переписку, в которой было столько же лицемерия, сколько и искренности. Он ей писал: «Мне бы хотелось заботиться обо всем, что имеет к вам отношение, больше, чем когда бы то ни было, а также чтобы вы всегда чувствовали, что впредь я хочу быть вашим братом не только по имени, но и по душевной привязанности…» Вспоминал ли он в тот момент, что она почти двадцать лет находится в заточении?
А она, пытавшаяся воевать против него, отвечала: «Ваше величество, подобно богам, вы не довольствуетесь тем, что осыпаете своих подданных благодеяниями и милостями, но еще удостаиваете их своим вниманием и утешаете в печали…»
Она послала свои поздравления, когда он снова женился, и трогательнейшее поздравительное письмо по случаю рождения дофина.
И вот наконец король позволил ей вернуться в Париж…
Потрясенная, взволнованная до слез Марго ринулась в путь, и вот состоялась встреча тех, кто когда-то назывался мужем и женой.
Генрих IV, конечно, постарел за те годы, что они не виделись. Но Марго… он с трудом ее узнал, потому что она превратилась в даму громадных размеров. Тальман де Рео так описывает бывшую королеву: «Она была безобразно толста и в некоторые двери просто не могла пройти. Ее когда-то белокурые волосы теперь напоминали высушенный и вылинявший на траве лен. Полысение у нее началось довольно рано. Поэтому у нее всегда были светловолосые выездные лакеи, которых время от времени стригли… Она всегда носила в кармане немного таких чужих волос на случай, если придется прикрыть еще одну залысину на голове…»
Да, парики войдут в моду значительно позже…
Король поцеловал ей руки, назвал «своей сестрой» и пробыл у нее в Мадридском замке, предоставленном ей в качестве резиденции, целых три часа.
На следующий день Маргарита отправилась с визитом к Марии Медичи. Проезжая по Парижу, она слышала приветственные крики горожан, которые рады были увидеть ее снова. Однако всех удивило, как она выглядела. Старики находили, что она сильно изменилась, и покачивали головами; молодежь же, слышавшая столько пикантных историй про Марго, с изумлением взирали на толстую огромную пятидесятилетнюю женщину, «чьи непомерные груди иногда вываливались из декольте, когда карету особенно сильно встряхивало на каком-нибудь ухабе».
В Лувре король встретил ее с почестями и выразил свое неудовольствие Марии Медичи, которая не пожелала пойти навстречу дальше парадной лестницы.
– Сестра моя, – сказал он Маргарите, – моя любовь всегда была с вами. Здесь вы можете чувствовать себя полновластной хозяйкой, как, впрочем, повсюду, где распространяется моя власть.
Она пробыла во дворце немало дней, и все старались сделать ей что-нибудь приятное. Ее жалели…
Наконец ей представили дофина, будущего Людовика XIII.
– Добро пожаловать, матушка, – сказал тот и поцеловал ее.
А Марго подумала о том, скольких радостей себя лишила, не имея детей, и прослезилась.
На другой день она подарила Людовику игрушку, довольно странную, надо сказать, для четырехлетнего ребенка, потому что это был маленький купидон, у которого, «если дергать за веревочки, двигались крылышки и знак его мужского достоинства», как свидетельствовал беспристрастный историк. Между прочим, эта игрушка имела для нее особое значение…
Марго редко смотрелась теперь в зеркало. Она не могла понять, как ей удалось так постареть и так подурнеть. Это была словно бы чья-то злая шутка, чья-то месть. Будь жив ее омерзительный братец Генрих, когда-то донимавший ее своей ревностью, она решила бы, что он подослал к ней какого-нибудь отравителя. Мысль о возмездии богини любви иногда приходила ей в голову, но, начисто уже позабыв о де Ла Моле, Марго не могла понять, в чем вообще дело, чем она виновата.
Забавно… Такое ощущение, что за давностью прожитых ею лет и сама мстительница подзабыла о наказании и смягчила его. Именно в ту пору, когда у обычных женщин пропадает и чувственность, и способность испытывать наслаждение, Марго вновь испытала забытое ощущение постельного восторга!
Помог ей двадцатилетний лакей Деа де Сен-Жюльен, вызванный ею из Юссона. Об этом великом, можно сказать, историческом событии в своей жизни Марго немедленно записала в дневнике, благодаря чему оно и стало впоследствии достоянием истории. Теперь Деа де Сен-Жюльен стал поистине ее идолом, затмившим все прежние привязанности.
«С его приезда, – рассказывает автор «Сатирического развода», – чтобы он не слонялся без дела, они часто проводили время вдвоем, запершись в комнате, по семь-восемь дней безвылазно, в ночных рубашках, допуская к себе одну лишь м-м де Шатийон, которая несла неустанную службу у их двери и изо всех сил старалась сохранить тайну, которая всем давно была известна».
К сожалению, жестокая судьба скоро отняла у Марго ее любимую игрушку… очень напоминавшую того купидончика, которого она подарила маленькому Людовику.
В Марго влюбился другой паж, восемнадцатилетний Вермон. Ну что ж, не он первый, не он последний в череде тех мальчиков, которые проникаются страстью к опытным дамам (да еще некоторым образом королевам) и не мыслят себе жизни без них. В былые времена Марго просто-напросто присоединила бы его к своей коллекции, вот и все. Но теперь она так опасалась утратить воскресшие восторги, что и помыслить не могла отдаться другому и изменить Сен-Жюльену.
Отвергнутый Вермон буквально спятил от ревности! И вот в один апрельский день 1606 года, в тот момент, когда королева возвращалась с мессы в карете (конечно, в сопровождении Сен-Жюльена), Вермон внезапно выхватил заряженный пистолет и в упор выстрелил в фаворита. Разумеется, тот был убит на месте.
Забрызганная кровью любовника, Марго чуть с ума не сошла. Она сорвала с ног подвязки для чулок и, протягивая их страже, кричала:
– Убейте его! Вот мои подвязки, задушите его!
Вермон между тем оставался совершенно спокоен.
– Переверните его, – сказал он стражникам, – чтобы я мог убедиться, что он мертв.
Ошеломленные таким хладнокровием, те выполнили его просьбу.
– О, как я доволен! – вскричал убийца. – Если бы он не был мертв, я бы его прикончил.
Что случилось далее? Предоставим слово хронисту.
«Ослепленная гневом, королева вернулась к себе, сказав, что не желает ни пить, ни есть, пока не увидит, как казнят убийцу ее фаворита, и, не откладывая, написала королю просьбу свершить скорый суд. Через день на том месте, где Вермон совершил свое преступление, был воздвигнут эшафот.
Маргарита, стоя у окна, с нетерпением ждала того мгновения, когда топор палача опустится на шею молодого человека. Но она так сильно нервничала, что с ней случился обморок, испортивший удовольствие. Самое интересное она пропустила».
После казни Марго перебралась в поместье, которое недавно приобрела на левом берегу Сены, прямо позади аббатства Сен-Жермен-де-Пре.
Из своих окон она могла видеть Лувр, что послужило анонимному поэту поводом для сочинения довольно злого куплета, смысл которого сводился к тому, что от былой богини осталась лишь похоть, от королевского достоинства – лишь портрет, и теперь, не имея возможности жить в Лувре как королева, она живет как потаскуха напротив дворца. Это был намек на публичные дома, которые плодились и размножались на набережной Лувра.
Стихи были посредственными, но очень позабавили короля. Он даже взял за привычку после каждого визита к Маргарите говорить своим придворным:
– Я вернулся из своего борделя!
И все вокруг разражались хохотом.
Впрочем, Марго стихов не слышала и никак не волновалась по их поводу. Она была совершенно поглощена открытием того, что свет клином не сошелся на Сен-Жюльене. В объятиях других мужчин она испытывала вожделение и восторги снова и снова, раз за разом.
Беда состояла только в том, что мужчин, у которых могла вызвать вожделение она, становилось все меньше и меньше! И прекрасная Марго (к сожалению, слово «прекрасная» нужно было уже взять в кавычки), которая могла раньше выбирать мужчин из сотен, из тысяч, теперь принуждена была дорожить одним-единственным оставшимся. Право, богиня отомстила ей даже лучше, чем собиралась!
Юнец из Гаскони по имени Бажомон отличался силой и неутомимостью, заставлявшей Маргариту просить пощады в постели, но в остальном он был совершенно неотесанным и даже глупым малым. Марго пыталась хоть немного подучить его светским манерам, образовать, но, увы, напрасно. Он часто ставил Марго в неловкое положение перед друзьями, которых она завела в Париже и которых с удовольствием принимала. Чтобы сгладить впечатление и сделать вид, что она всем довольна, Марго даже сочинила нечто вроде маленькой комедии с довольно прозрачным названием «Альковные неприятности, или Любовный диалог между Маргаритой Валуа и Животным с берегов Соммы». Вот маленький отрывок из комедии:
«Подойдите же ко мне, мой Пелу, мое сокровище, потому что вблизи вы куда лучше, чем на расстоянии. А так как вы созданы больше для услаждения вкуса, чем слуха, поищем вдвоем среди бесконечного разнообразия поцелуев самый приятный, и пусть он длится бесконечно. О, как теперь сладостны эти поцелуи и как они мне нравятся. Они приводят меня в восторг, потому что нет во мне ни одной даже самой маленькой частички, которая бы в этом не участвовала и куда бы не проникали искры сладострастия. Но я так взволнована и так краснею до корней волос, что готова умереть! О, вы совершаете больше того, что вам поручено, но боюсь, вас могут в эту дверь увидеть. Ну вот, теперь вы наконец вернулись в свою стихию, и здесь вы выглядите лучше, чем на амвоне. Ах, у меня больше нет сил, я не могу прийти в себя; в конце концов должна сказать, что какими бы красивыми ни были слова, лучше всяких слов любовная борьба, и можно с уверенностью сказать: «Нет ничего сладостнее любовной схватки, если бы она не была еще так коротка…»
Марго ужасно ревновала Бажомона, опасалась его измены, однако вышло так, что ему сама изменила. Ей было пятьдесят восемь, но она могла еще пленять мужчин, причем молодых мужчин!
Маргарита всегда носила платья с глубоким вырезом, позволявшим видеть «ее все еще соблазнительную грудь», чем она очень гордилась. Однажды какой-то священник-кармелит в своей проповеди сравнил ее груди «с сосцами Пресвятой Девы». Маргарита пришла в такой экстатический восторг, что в знак благодарности послала проповеднику пятьдесят пистолей.
Вот на прекрасную грудь, на все еще обворожительные глаза Марго и польстился молодой певец по имени Виллар. Его прозвали «король Марго». Она очень ревновала своего нового красивого любовника, обладавшего к тому же вполне утонченными манерами, и, чтобы он не мог соблазнять девушек, выставляла его на публике в смешном виде. Если прежде Марго не скупилась на самые щедрые подарки своим мужчинам, то теперь принуждала Виллара носить дырявые чулки и совершенно нелепого вида шляпу с перьями, какую можно было встретить разве что во времена Генриха III.
Она не оставляла его одного ни на минуту ни днем, ни ночью, потому что Марго, сжигаемая огнем вожделения, стала еще ненасытней, чем в молодые годы. Говорят, что каждый вечер «он тщетно взывал к ней о пощаде и уверял, что у него нет вдохновения, но несчастному приходилось покоряться, и королева снова и снова заставляла петь ей серенады, как во времена ее безумной молодости».
Виллар мог отдохнуть только в те дни, когда Маргарита отправлялась с визитом в Лувр. Нет, не только желание встретиться с бывшим супругом влекло ее туда. Гораздо приятней были для нее встречи с другим человеком… Но он был совсем еще ребенком, тот, кто назвал ее матушкой…
Принц Людовик рос одиноким. Отец был занят своими фаворитками, мать – своим, по имени Кончино Кончини. Королева Мария Медичи не любила сына. По словам хрониста, она навещала его только для того, чтобы или самой лично высечь, или приказать одной из находящихся при нем дам надавать ему пощечин. Тальман де Рео сообщает, что «в годы регентства она ни разу не обняла его». Только Марго была нежна с ним. «Она заходила к нему в комнату, осыпала его подарками, рассказывала ему сказки и забавные истории и научила его играть с маленькой галерой, которая могла передвигаться благодаря пружинам, а сидевшие на ней гребцы с помощью тех же пружин двигали веслами».
Когда она уходила, мальчик сразу делался грустным и упрашивал поскорее снова прийти. Марго в такие моменты казалось, что сердце ее разрывается, и, совершенно расстроенная, она осыпала маленького короля поцелуями.
Но однажды она ушла – и не вернулась.
Весной 1615 года Марго простудилась в ледяном зале дворца Малый Бурбон и слегла в постель. У нее начался жар, и 27 марта духовник предупредил, что дело ее плохо. Она и сама чувствовала, что сочтены не только дни ее, но и минуты. Она позвала Виллара, припала к его губам долгим прощальным поцелуем, а потом лишилась сознания. Через несколько часов Маргариты не стало.
Виллар вздохнул с сожалением… и с облегчением враз.
И только юный Людовик горько оплакал потерю. Ведь он лишился единственного существа в мире, по-настоящему любившего его! Не раз он потом вспомнит Маргариту, потому что никто, кроме нее, его вообще не любил больше.
И он был последним мужчиной, который благодарил ее за любовь и нежность.
