Текст книги "Коллекция китайской императрицы. Письмо французской королевы (сборник)"

Автор книги: Елена Арсеньева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Наши дни, Франция

Троншуа оказался одним из тех маленьких и беспредельно уютных городков, которых рассеяно великое множество вдоль дорог Франции и которые производят на туристов (в основном русских) одновременно умилительное и сногсшибательное впечатление. От шоссе вверх шла довольно широкая улица (каменные старинные двухэтажные дома затейливой архитектуры, сады, вьющиеся розы… полный набор, короче!), и по обе стороны ее практически плечом к плечу стояли торговцы подержанными вещами. Алёне уже приходилось бывать на различных vide-greniers, но такой обширной ярмарки она еще не видела. Стоял полдень – разгар торговли!

Морис, Марина с девчонками и Алёна медленно брели в гору, останавливаясь чуть ли не на каждом шагу и что-нибудь рассматривая. Здесь было и откровенное старье, и вещи совершенно новые, очень хорошего качества. А цены вызывали нервический смех у нашей героини, доселе покупавшей все в парижских магазинах, назвать которые дешевыми – все равно что назвать Париж столицей Гренландии.

Первыми, конечно, принялись канючить девчонки – они не могли оторвать глаз от двух маленьких расшитых бисером бархатных сумочек на длинных веревочках, тоже унизанных бисером. Алёна, конечно, как добрая фея-крестная, купила им эти сумочки. А потом ободки для волос, и клипсы – в такие-то годы клипсы носить, ну куда катится мир?! – и еще какую-то дребедень. Наконец Марина строго запретила подруге баловать девиц, приказав подумать о себе.

Алёна и начала. Буквально через десять шагов ей на глаза попался очаровательный браслет – разумеется, не золотой, разумеется, с поддельными жемчужинами, но чудно красивый, весь из разнокалиберных цепочек, миленько и нежно звенящих на запястье и красиво ниспадающих на кисть. Алёна вообще обожала всякую бижутерию, а в последнее время ее одолевала просто-таки страсть к различным браслетам, поэтому она немедленно выложила одно евро (ну вот самое пречестное слово, именно столько было запрошено за ювелирное чудо!) и нацепила браслет на запястье.

Глазастый и очень хозяйственный Морис в это время присмотрел высокую, плетенную из ивовых прутьев корзину для грязного белья, а Марина обратила внимание на совсем новые банные полотенца и салфетки для стола по никакой цене. За все уплатили, но приобретения оставили (неохота было таскать туда-сюда) у хозяев, которые клялись, что раньше чем через два часа с места не сойдут и вещи пребудут в сохранности.

Спустя метров сто дорога раздваивалась, и некоторое время компания топталась на перекрестке, решая, куда лучше пойти – направо или налево. Двинулись направо, потому что впереди замаячил велосипед. Пока Марина и Морис его осматривали, Алёна (она в технике ничего не понимала, а кроме того, ей было дико стыдно, что она совершенно не умеет кататься, и ее терзала зависть…) углядела еще один чудненький браслетик. На сей раз довольно грубый и даже варварский на вид, но она любила варварские украшения. Этот был из мягко изогнутых оловянных овалов и ромбов, в которые вправлены черные вставки – то ли из смальты, то ли даже агатовые. Вещь казалась невероятно оригинальной, особенно потому, что совершенно не сочетаемые вещи сочетались в ней просто гениально. Левое запястье Алёны было сковано часами, так что второй браслет поселился на правом, хоть «жемчуга» первого смотрелись рядом с ним, мягко говоря, не очень. Просто обе новые цацки нравились ей одинаково сильно, и расстаться с какой-то из них она просто не могла.

Алёна как раз расплачивалась за браслет – он стоил аж пять евро, смеху подобно! – когда рядом послышался насмешливый хриплый, словно простуженный голос:

– Поздно, poupon![18]18
  Poupon – пупсик (франц.).


[Закрыть]

Алёна изумленно глянула через плечо. Но фраза, произнесенная веснушчатым, наголо бритым мужчиной в мешковатых джинсах и красной футболке навыпуск, адресовалась не ей, а худенькой смуглой женщине с очаровательной, изящной, хоть и совершенно плоской фигурой, обтянутой коротким черным платьицем, и с прекрасными длинными ногами в черных модных шлепанцах со стразами. Голова женщины тоже была обрита наголо. Лицо наполовину прикрыто черными очками, такими же огромными, как у Алёны (неужели тоже скрывает синячище или просто следует моде?), на запястьях – связки черных браслетов, в ушах – черные серьги-ромбы. А ее длиннющие ногти – даже не ногти, а когти – были покрыты черным лаком, так же как и ногти на ногах. Писк моды, что ли? Алёна вспомнила декадентского красавчика-туриста, виденного в шато Талле и получившего от нее прозвище Черный Валет. Тот тоже имел черный лак на ногтях. Вообще они с этой черной дамой словно выпали из одной карточной колоды, правда, валет был довольно лохмат, а сия дама, напротив, лысая.

Бррр…

Лысая красотка, видимо, положила глаз (очень может быть, тоже черный, но за очками не разглядишь) на браслет, который приглянулся Алёне. Но поздно, в самом деле поздно, как заметил ее спутник.

Алёна послала в очки черной дамы извиняющуюся улыбку, но ответной улыбки удостоена не была. Смуглая женщина повернулась к бритому мужчине и что-то быстро, неразборчиво сказала ему. А тот в это время чесал ногу, задрав брючину. Странно это выглядело, честное слово… Хотя что странного? Ну, чешет человек ногу и чешет… После того, что сказала спутница, он глянул снизу на Алёну, пожал плечами, одернул штанину и, взяв лысую красавицу за руку, увлек в толпу, которая на ярмарке все прибывала и прибывала.

Подошли Алёнины друзья.

– О, еще один браслет! – ахнула приметливая Лизочка. – А мы купили велосипед для папы, теперь пойдем для нас и для мамы искать. И еще мы видели Жильбера и Жаклин.

Это были соседи по Муляну, владельцы практически всех полей в округе, великие труженики и милейшие люди.

Двинулись дальше по рыночной улице. На перекрестке стояла большущая, выше человеческого роста, бочка. Рядом на столике – корзина с бокалами и три бутылки разного вина: розового, белого и красного. Видимо, местный винодел продавал напитки своего производства. Бокал вина стоил евро. Алёна с уважением посмотрела на корзинку с бокалами и на другую такую же, стоявшую под столом, – для использованной посуды. Она уже усвоила, что ни один уважающий себя французский винодел никогда не нальет вино в пластиковый стаканчик, даже на пробу случайному прохожему. Лучше закупит по оптовой цене дешевеньких бокалов побольше в какой-нибудь ближней фабрике стеклянных изделий.

Всем сразу ужасно захотелось пить. Для детей нашелся апельсиновый сок, Марина и Морис пили красное вино, Алёна, конечно, белое. Чудо из чудес!

– Попробуйте еще розового, у отца лучше всего получается розовое вино, – сказала очень немолодая и очень толстая дама, сидевшая около бочки на раскладном стульчике, который невозможно было разглядеть: только четыре тоненькие ножки торчали из-под ее юбки, что смотрелось ужасно смешно.

– Лучше на обратном пути, мадам, – пообещал Морис с улыбкой, – не то разморит нас на солнце, а нам еще велосипеды искать.

– Мадемуазель, – сурово поправила хозяйка бочки и взглянула на Мориса с обидой и подозрением: а не вознамерился ли этот мсье немедленно покуситься на ее девственность? Затем строго, с нажимом, повторила: – Мадемуазель!

– Ах, извините, – смешался Морис и даже покраснел. – Непростительная оплошность с моей стороны!

Алёна и Марина подозревали, что покраснел Морис так же, как и они, от усилий не расхохотаться, однако старая дева была польщена его почтительностью и милостиво подсказала:

– Вон там, на верхней дороге, Жак Бланкет продает почти новый велосипед.

– Отчего же он его продает… мадемуазель? – осведомился Морис.

– Жак стал слишком толст, потому что пьет пиво, – презрительно сообщила мадемуазель. – Если пить вино, так растолстеть невозможно.

Морис сдавленно согласился – и компания поскорей ретировалась, пока были силы сдерживать смех.

Пока дошли до верхней дороги, Алёна украсила свое правое запястье еще одним – за два евро – браслетом, в котором сочетались голубая эмаль и бирюза. Причем с трудом застегнула новое приобретение – два предыдущих мешали.

– Ты его так потеряешь, – покачала головой Лиза. – Дай мне какой-нибудь поносить, а?

– Бери! – великодушно протянула Алёна руку. – Какой ты хочешь?

Лиза выбрала оловянный. Конечно, он оказался великоват для тоненькой ручки, так что пришлось подвернуть концы, а уж потом застегнуть.

– Только не потеряй, ладно? – попросила Алёна. – Мне он очень нравится.

– Мне тоже, – сообщила Лиза. – Я не потеряю!

Девочка радостно чмокнула Алёну в щеку, сочувственно спросив:

– Твоя bleu болит?

– Совсем нет, – улыбнулась Алёна. Лизочка об этом спрашивала уже раз седьмой за день! Приятно, когда о тебе так беспокоятся, верно? Тем более – любимое дитя.

– А мне браслет?! – возмущенно воскликнула Танечка. – Я хочу с жемчужинками.

«Жемчужинки» были ей немедленно вручены, и Алёна осталась при одном бирюзовом браслете, который теперь держался на руке идеально.

Тем временем Морис и Марина нашли человека с велосипедом, Жака Бланкета, и теперь стояли, полуотвернувшись, делая вид, что хохочут вовсе не над ним, а просто так, от радости жизни. Строго говоря, и в самом деле хохотали они вовсе не над ним, потому что продавец оказался не так уж и толст – во всяком случае, значительно уступал в габаритах мадемуазель, оставшейся около бочки.

– Вот клеветница! – возмутилась Марина, хихикая.

– Очень может быть, – задумчиво заговорила Алёна, – что в незапамятные времена наша мадемуазель – как бишь ее? – была влюблена в мсье Бланкета, а тот ее отверг, и она до сих пор не может его простить.

– Моро, – сказал Морис.

– Что? – не поняла Алёна.

– Не заметили? На бочке стояла надпись: «Les vins de Moro», «Ви́на Моро». То есть героиню вашего нового сюжета зовут мадемуазель Моро.

Тут Алёна вспомнила, как сочиняла сюжеты про посетителей шато Талле. И еще какое-то воспоминание зацепилось было за это, но тут Лиза с Таней в один голос закричали: «А вон еще велосипеды! Детские! Для нас!» – и мысль улетучилась.

Начался процесс покупки велосипедов, а Алёна опять пошла вдоль рядов, поглядывая на коробки с бижутерией, но ничего достойного внимания не нашла. В толпе ей опять попались лысая изящная дама и ее бритоголовый кавалер. Почудилось или из-под черных очков был брошен внимательный взгляд на Алёнино запястье? А может, и нет, потому что худые, смуглые руки дамы оказались уже чуть не до локтей унизаны разнообразнейшими браслетами. Истинная маньячка, ей-богу!

Такое ощущение, что лысая маньячка скупила на ярмарке все, что заслуживало внимания, потому что Алёне больше не встретилось ни одного приличного браслета, и она вернулась к Детурам. Те являли собой предовольную компанию: с помощью Жака Бланкета и его соседа удалось решить проблему двухколесного транспорта для всей семьи, включая детей, – за какие-то сто евро были куплены четыре замечательных велика, считая тот, который ждал Мориса у продавца.

Потом они еще что-то покупали, какие-то столь же необходимые, сколь и ненужные хозяйственные мелочи… Алёна, например, обзавелась крошечным и совсем новеньким электромассажером для лица. В косметическом магазине в Париже он стоит 150 евро, а тут – пятнадцать. Нет, ну почувствуйте же разницу! Правда, в массажере не оказалось батареек, и Алёне не удалось убедиться, что прибор выполняет свои функции, но она надеялась на лучшее.

Сказки дальних стран и далеких времен

И вот вернулся Чжу в свою хижину, привел с собой межзвездную красавицу. Но щемило у него сердце: как войдет она в убогое жилище? В его хижине столбы и балки из нетесаного камня, крыша пыреем и молочаем крыта, заросла дикими тыквами, а окна затянуло шелком паутины. В доме нет и хворостины, чтобы разжечь очаг! А ну как глянет Фей на эту нищету – да и взовьется в небо высокое, растает там, подобно звезде Тайбэй[19]19
  Звезда Венера в древней китайской астрономии.


[Закрыть], что тает на восходе солнечном?

Напрасно Чжу терзался страхом. Чуть ступил он через порог – остолбенел. Что за чудо тут на глазах вершится? Кто играет, кто шутит в его хижине бедной? Потертая оленья шкура, которая еще отца Чжу защищала от холода, сделалась ароматным покрывалом из шерсти черной лисицы; не тыквы-горлянки, а резные ларцы с сухими душистыми травами стоят на яшмовом столике. В зеркале, похожем на цветок водяного ореха, отразился сам Чжу – да не в грубых пеньковых одеждах, а в парчовых и шелковых, пурпурных и белых. Рядом Фей в наряде простом, но от такого не отказалась бы и дочь князя: рубашка цвета сливы с белыми нижними рукавами, юбка из тончайшего шелка с лазоревым отливом и узором в виде облаков, золотые шэн[20]20
  Шэн – особая заколка для волос, напоминающая спицу с двумя дисками.


[Закрыть] в высокой прическе…

Улыбнулась Фей, ожидая увидеть на лице Чжу отражение своей улыбки, но тот смотрел растерянно:

– Что скажут люди! Нигде не встретишь такой роскоши. Подумают, что я убил кого-то и ограбил, а затем накупил всякого добра. Молю, верни мне мои бедные одежды и убогие стены, иначе больные побоятся прийти ко мне за помощью!

Брови Серебряной Фей стали подобны двум туго натянутым черным лукам.

– Скажи, возлюбленный мой, зачем хочешь ты уподобиться ничтожнейшим, вместо того чтобы возвысить их и сделать подобными себе?

– Как совершить это? Я способен только лечить…

– Отчего же так тусклы лица у людей? Равно тусклы – у больных и здоровых.

– Как бы ни старался я, люди умирают в свой срок. Все предопределено в жизни, и никто тут не властен. А век человека недолог.

– О нет! Жизнь можно сделать бесконечной! Я покажу тебе линшоу – дерево долголетия. Оно растет на равнине Дугуан, там, где находится центр земли и неба, и похоже на бамбук, но листья его и трава, что стелется вокруг, зелены зимой и летом. Цветет линшоу дивно, благоухает сладостно!

– Продлив жизнь людям, мы продлим их мучения на земле. Смерть милостиво прекращает их беды и страдания.

– О мой милый, мысли твои не ладят одна с другой! Зачем же длишь ты людские мучения с помощью целебных трав?

– Жалость к несчастным влечет меня по такому пути.

– Жалость? Не лучше ли назвать это жестокостью?

– Подумай, что говоришь ты, Серебряная Фей?! Несчастные благословляют меня!

– О Чжу, не ищи в моих словах обидного смысла. Послушай. Трава ланду, что растет на горе Дакуй и тоже дарует долголетие, пригодна и для исцеления болезней желудка. Невежда может лишь спазмы и колики снять с ее помощью, а человек сведущий приготовит такое снадобье, которое излечит от минутной хвори, но и в то же время продлит жизнь человеку… Исцели судьбу – исцелишь и болезнь, так учили меня души, что ведают судьбою. Я встречала их в созвездии Байдоу, в Северном ковше[21]21
  Байдоу – созвездие Большой Медведицы.


[Закрыть]. Если человек будет счастлив, хвори его минуют куда скорей, чем от снадобий. Много лет не выпускала я тебя из своих объятий, но разве покрыли морщины твой лик? Побелели волосы? Позволь мне, пока ты будешь врачевать язвы своих пациентов, украсить их жизнь!

– Как же ты сделаешь это? – недоверчиво спросил Чжу.

Серебряная Дева отодвинула циновку от входа, и Чжу разглядел, что все селение как бы подернуто мглою. Только силуэт Фей сиял на ее фоне.

– Жизнь людей затуманена Нелюбовью. Я рассею сумрак светом Любви.

– Хватит ли у тебя сил?

– Если собрать волю воедино, уподобишься богам, говорят мудрецы. А теперь расскажи, что заботит и терзает людей в твоем селении.

– Здесь ничто не изменилось за годы! Все тот же голод. И опять женщины истомлены тяжким трудом до того, что утрачивают силы рожать детей. Пусты их дома, и сердца их пусты. Не звенит здесь и смех влюбленных: мало у нас в селении девушек. Чуть подрастет у кого-то красивая дочь, ее забирают в прислужницы или наложницы к богатеям. Угрюмы юноши наши – нет у них подруг. Те немногие девушки, что остаются, не радуют мужчин… Да и знаешь ли ты, Серебряная Фей, до чего тяжела судьба бедняка? С утра до ночи занят он только лишь мыслями о непосильном труде – когда отдаться заботам сердечным? Изнуренный бедностью теряет умение любить, а значит, теряет и счастье.

– О Чжу! – воскликнула его небесная возлюбленная. – Смотри! Смотри же!

Взметнулся белый шелк ее рукавов – словно метель осенила землю.

Вздох сорвался с уст Фей легким ветерком. Смех росою осыпался. Заблестели глаза, будто луна и солнце разом, а волосы распустились, опутали все вокруг сияющей пряжей. И не узнал Чжу родного селения!

Где ветхие хижины? Дворцы на их месте воздвиглись. Не скудные клочки земли, многолетним трудом отнятые у гор и камней, а тучные поля зеленеют вокруг, словно блаженство чун-хуа – двойного цветения – снизошло на них. Травы кругом восцвели и застрекотали цикады. Росистые орхидеи, каких не видел никто ни на земле, ни в небесных садах, засмотрелись в прекрасное Озеро Грома, а ведь только что на том месте была зловонная лужа…

– Что это, Фей?! Что? – вне себя от восторга спрашивал Чжу.

– Смотри, смотри… – пела в ответ его возлюбленная.

Она ли это парит вдали – и рассыпается разноцветными облаками заката? Вот излилась теплым дождем; вот, обернувшись серебристо-белым драконом Байчи, обвила темно-синее небо вязью иероглифов – непонятных, но прекрасных своей загадочностью… Но все это были только игры, только шалости и забавы. Никто не знал, и Чжу тоже, что же замыслила Серебряная Фей. Никто не ведал, что за нее пламя заката и головокружение цветов опьянят сердца…

Наши дни, Франция

Тут же, неподалеку от торжища, оказались раскинуты прилавки и палатки с едой. Подавали картошку фри и французские охотничьи колбаски с виноградной горчицей – все это обожали и Детуры, и примкнувшая к ним Алёна.

Откуда вообще возник миф, будто французы не едят хлеба? Свои длинные багеты они поглощают в огромном количестве! Что и подтверждалось в импровизированной ярмарочной едальне. Причем багеты местных артизанов[22]22
  Artisan – ремесленник, кустарь (франц.).


[Закрыть] не чета парижским, которые, конечно, кажутся вкусными, но лишь до той поры, пока не отведаешь багета из деревенской пекарни!

Все вокруг запивали острейшие колбаски, как ни странно, пивом. Видимо, бургундцам уже несколько приелось их лучшее в мире вино, вот они и перешли на сей презираемый и Алёной, и ее друзьями напиток. По-русски это называется так: захотелось барыньке вонючей говядинки…

Пришлось пить пепси, но удовольствие от еды было несколько испорчено.

– Сейчас бы вина… – грустно произнес Морис. – Того замечательного, из бочки…

– Так в чем же дело? – воодушевилась Алёна. – Надо вернуться к бочке и растворить перец, соль и жиры.

– А также углеводы, – поддакнула Марина, налегая на картошку.

– А домой как поедем? – сердито спросил Морис. – Я же за рулем. Лучше не искушай! А вам, медам, можно.

– Нет, в знак солидарности и я буду страдать, – засмеялась Марина. – Приедем в Мулян – и немедленно в подвал за шабли! Еще и вкусней покажется.

Алёна кивнула, а про себя решила, что страдать, даже в знак солидарности, не будет, а все же улучит минутку – и втихаря сбегает к бочке, глотнет вина, на сей раз не белого, а розового, и, если понравится, возьмет бутылочку с собой, домой, в Нижний Горький – место ее постоянного проживания в России.

Улучать ей ничего не пришлось. Когда наевшаяся компания, ведя в поводу велосипеды, дошла до пресловутой бочки, Марина вспомнила, что забыла купить кастрюльку для приготовления фондю, которую приметила у какой-то торговки.

– Идите, идите, – коварно предложила Алёна. – Велосипеды вот здесь поставьте, около стеночки, а я посижу и посторожу.

Лишь только Детуры, большие и малые, скрылись за поворотом, она подошла к мадемуазель Моро и попросила большой бокал розового вина.

– Paternel![23]23
  Папаша (франц.).


[Закрыть] – закричала мадемуазель. – Принеси бутылку розового, у меня кончилось!

В соседнем доме открылось подвальное окно – и оттуда ловко, как шар, выкатился на улицу маленький, толстенький седоголовый старикан с красной физиономией истинного бургундца-винодела. Алёна только сейчас обратила внимание на название улицы: ruelle Carnet, переулок Погребов. Ну очень в тему!

Выкатился старикан, конечно, не из простого погреба, а из винного. В руке он держал стеклянный кувшин розового вина (из кувшина, между прочим, в процессе выкатывания из окна не было пролито ни капли – в знак того, что профессионализм не пропьешь!), а под мышкой – запечатанную бутылку с этикеткой, на которой было написано: «Les vins de Moro», и даже номер телефона виноторговца значился. Похоже, папаша Моро не сомневался, что покупательница, раз глотнув его розового, непременно захочет взять целую бутылку. И, не исключено, потом вновь обратится к виноторговцу за новыми поставками.

Ну, про «потом» говорить рано, а пока Алёна и в самом деле решила купить бутылку розового с собой. Она с удовольствием осушила один бокал и попросила второй, поставила купленную бутылку рядом с велосипедами и села на низкую ограду с фужером в руке.

Это было просто райское блаженство. Рядом, за оградой, цвели на кусте немыслимые розовые розы, пахнущие так, что голова кружилась… Не исключено, конечно, что кружилась она также от розового вина, от солнца, от переполненного желудка и вообще от радости жизни. Да еще и шмель кружился над розами и басовито сообщал всем на свете, что у него тоже все великолепно.

Захотелось снять очки, подставить лицо солнцу, но Алёна боялась, что при виде ее синяка от нее разбегутся и разлетятся все, включая и шмеля, вино прокиснет, а розы завянут. Нет уж, не надо!

– Нравится? – спросил старикан, вкатываясь обратно в погреб и улыбаясь на прощание. – Можете не сомневаться, розовое шабли Гийома Моро – лучшее из ординарных вин в округе!

Алёна растерянно кивнула, внезапно кое-что вспомнив.

«Здесь неподалеку, километрах в двадцати, есть городок, который называется Троншуа, и там мсье Гийом Моро продает в базарные дни вино из своих погребов, красное, розовое и белое… так вот розовое – одно из лучших ординарных шабли, которые я пробовал». Вроде так сказал гид из шато Талле. Вот почему фамилия Моро показалась Алёне знакомой, вот откуда она знала название городка раньше, чем услышала про ограбление замка. Троншуа… Девушка, которая, очень может быть, имеет отношение к ограблению в Талле, тоже из Троншуа. Снимала здесь комнату, потом исчезла… А если спросить у мадемуазель Моро, знает ли она что-нибудь об этой истории?

Да ну, ерунда, наверняка полиция уже всех перетормошила. И все же за спрос денег не берут… Алёна спустила ноги с ограды и направилась было к мадемуазель Моро, как вдруг увидела, что приближаются Морис, Марина и дети.

Лизочка бежала со всех ног, личико обеспокоенное, губы дрожат. Подскочила к Алёне и схватила ее за правую руку:

– La dame, она принесла… она отдала тебе le bracelet?

Когда Лиза волновалась, она всегда мешала русские и французские слова, причем начинала и на том, и на другом языке говорить неправильно, и порой понять ее было довольно сложно.

– Какая дама?

– Ну, такая… la chauve… лысая…

– Что-то я не пойму, – растерялась Алёна.

– Ну я же говорила, что она его просто забрала! – сердито сказала Марина, подходя. – Или вы, девчонки, все выдумали? Браслет потеряли и сочинили в оправдание сказку про лысую тетку?

Лиза расплакалась, а Таня обиженно закричала:

– Нет, мы не выдумали! Ничего, ничего не выдумали! У Лизы le bracelet забрали, а я свой не потеряла, вот он! – И она отдала Алёне браслет с жемчужинками.

– Слушай, ты извини, – виновато заговорила Марина, – какая-то темная история… Мы пока, извини за выражение, какелон покупали…

– Что? – испуганно воскликнула Алёна.

– Ну, фондюшницу, – хихикнула Марина. – Она по-французски так называется – caquelon. Так вот, мы с Морисом ее рассматривали, а девчонки таращились на всякие стеклянные фигурки из местной verrière, и у Лизки упал с руки браслет. Тут к ним подошла какая-то лысая, в черном платье, в темных очках и… Что именно она сказала, Лиза?

– Она сказала: «Девочка, ты браслет потеряешь, лучше давай я его сама отнесу той даме avec un bleu… с синяком…» – сквозь слезы выговорила Лизочка.

Марина сочувственно поглядела на очки, надежно скрывавшие недавно появившееся украшение Алёниной физиономии:

– Лизка растерялась и отдала браслет. И все, лысая как сквозь землю провалилась вместе с ним! Только, может, это выдумка?

– Нет, правда! – еще пуще заплакала Лиза. – Она нам с Танечкой les tablettes de chocolat, шоколадки, дала, маленькие такие. Мы их съели, а обертки в сумочки положили. Посмотрите, si ne croyez pas, если не верите…

– Тише, моя радость! Я верю. – Алёна подхватила девочку на руки и снова села на ограду. Затем взглянула поверх склоненной Лизочкиной головы на подругу. – Понимаешь, Мариш, та лысая тоже на браслет глаз положила, но я успела купить его раньше. Однако она, зараза, по всей видимости, не успокоилась: как только увидела его у Лизочки – сразу и выцыганила. Да ладно, шут с ней, пусть это будет самой большой потерей в моей жизни, – усмехнулась Алёна, целуя Лизу. – Успокойся, мое счастье, такая ерунда не стоит твоих слез, браслет мне не очень-то и нравился.

Врать, конечно, нехорошо, но ведь во спасение…

– Ага, Лизочка-то и радость твоя, и счастье, а я кто? А я никто, что ли? – внезапно зарыдала Таня, пытаясь разнять руки, обнимавшие сестру, и самой забраться к Алёне на колени.

– Ты? – Писательница Дмитриева никогда не лезла за словом в карман, не растерялась и тут: – Ты мое сокровище, mon tre´sor!

– А я не tre´sor?! – снова залилась слезами притихшая было Лиза.

Алёна и Марина переглянулись. Девчонки явно устали. Они не привыкли пропускать дневной сон, их надо было срочно везти домой и укладывать спать.

Спешно двинулись к стоянке, причем Алёне пришлось поочередно нести на руках то Лизу, то Таню да еще вдобавок спрятать в свою сумку их новенькие бисерные сумочки, которые обеим почему-то мигом разонравились. А на стоянке их ждал сюрприз: выяснилось, что в «Пежо» Мориса могут поместиться либо люди, либо велосипеды и прочее барахло, в том числе какелон и Алёнино вино.

– Вот черт, я как-то не подумал… – простонал Морис, то растерянно глядя на свою команду, то с упреком – на «Пежо», который почему-то оказался не резиновым.

– Поступим так, – решительно сказала Алёна. – Вы, Морис, едете домой, а я караулю тут велики. Высаживаете семейство и возвращаетесь за нами.

– Нет, мы без велосипедов не поедем! – зарыдали девчонки пуще прежнего.

– Какие-то проблемы? – послышался рядом веселый голос. – Мы не можем вам помочь?

Это были соседи – Жильбер и Жаклин. Они мигом оценили ситуацию и предложили довезти Марину и девочек в своем «Рено». Обрадовавшийся Морис начал устраивать велосипеды в «Пежо», но оказалось, что они занимают весь багажник, все раскладное заднее сиденье и захватывают даже переднее. То есть Алёне сесть некуда.

– Не мучайтесь, – сказала она самоотверженно. – Вы поезжайте двумя машинами…

– Я вернусь за вами через час! – пообещал Морис.

– И не вздумайте! – возразила Алёна. – Вон там остановка автобуса, который идет через Нуайер. Там я сойду, а оттуда до Муляна рукой подать.

– Ничего себе, рукой подать, – шесть километров! – ужаснулась Марина. – Хотя для тебя это ерунда, конечно…

– Вот именно! – радостно заявила наша героиня, которая по утрам часто бегала в Нуайер и обратно за милую душу. – Через час дойду, ничего страшного. Я с удовольствием прогуляюсь, честное слово. Тем паче после такого мощного обеда…

– Автобус пойдет через сорок пять минут, – сообщил Морис, бросив взгляд на расписание.

– Вот и отлично, – кинула Алёна.

На том и порешили.