Текст книги "Коллекция китайской императрицы. Письмо французской королевы (сборник)"

Автор книги: Елена Арсеньева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Начало 20-х годов XX века, Россия

Из дневников и писем графа Эдуара Талле

В ту ночь мы с Шарлотт забыли об осторожности. Присланные императрицей фигурки произвели на нас совершенно сумасшедшее воздействие. Мы расставили их вокруг кровати, мы… Думаю, Шарлотт забеременела именно той ночью.

А утром пришло известие от Готье: императрица сражена ударом, на выздоровление не надеются.

Потом новая весть: умер племянник и очевидный преемник государыни – Цзайтянь, он же Гуансюй.

На другой день умерла императрица.

Мы собрались на церемонию похорон – присутствовать должны были все сотрудники посольства и консульств с женами. У меня мелькнула было мысль узнать относительно странного подарка, попытаться обратиться к Веймину, ближайшему советнику императрицы и ее доверенному лицу, однако во время торжественного церемониала поговорить с ним было невозможно. Да и какое это уже имеет значение?

Я думал так еще четырнадцать лет…

После смерти государыни возникло сложное положение. Правителем стал сын Гуансюя – Пу И. Но ему было лишь два года. Регентом при нем стал князь Чунь. Мать Пу И, молодую Лун Юй, сановники, согласно воле Цыси, не подпустили к власти. Забегая вперед, скажу, что она станет регентшей при сыне лишь в 1911 году, после Синьхайской революции, – только для того, чтобы от его имени отречься от власти. Это будет фактическим крахом империи Цин и вообще императорской власти в Китае, хотя Пу И на некоторое время сохранит титул, потом ненадолго даже вновь будет првозглашен действующим императором – и лишь в 1924 году будет низложен окончательно и провозглашен обычным гражданином Китайской республики. Впрочем, об этом можно прочесть в любой книге об истории Китая.

А нас с Шарлотт в то время в Маньчжурии уже не было.

Надо сказать, что регент князь Чунь находился в родстве с министром иностранных дел, который неблагожелательно относился к графу Готье. Граф понял, что он – лицо здесь неугодное, и, пока его не объявили персоной нон грата, сам подал прошение об отставке. Вместе с ним принуждены были покинуть страну все те, кого он рекомендовал и кого брал в посольство и консульства.

У меня появилась возможность вернуться во Францию. Но я как раз накануне получил очередное укоряющее письмо от отца, который, как всегда, уверял, что вместе со мной погибли все его надежды (как будто я был уже мертв!), и писал, что не хочет меня видеть. Легко вообразить, в каком я был состоянии. В минуту раздражения я принял решение о переводе в наше консульство в России, во Владивостоке.

Россия интересовала меня не меньше, чем Китай, а если ты бездомный – я ведь считал себя бездомным, – то вообще не все ли равно, где жить.

Китайцы – очень медлительный народ в том, что касается оформления всех и всяческих бумаг, тем более – выездных. Мы с Шарлотт приготовились провести не меньше года в ожидании и были совершенно потрясены, когда уже спустя три недели после похорон императрицы – срок траура далеко еще не кончился! – китайская сторона дала понять, что все документы, от нее зависящие, оформлены. Кое-какие бумаги находились еще в Париже, поскольку просто не могли совершить путешествие туда-обратно с такой скоростью, – однако китайцы намекнули, что им достаточно телеграфного подтверждения решения нашего МИДа относительно нашего отбытия и закрытия некоторых периферийных консульств. Таковое подтверждение было получено относительно всех, кроме графа Готье – отставка посла должна сопровождаться бо́льшим количеством церемоний, чем отставки консулов и прочих сотрудников. Консульство в Мукдене было ликвидировано в числе первых. И мы с Шарлотт поехали во Владивосток.

Путешествие было очень приятное, ведь мы пользовались заботой властей, с нас, как говорится, пылинки сдували, и совсем скоро мы поселились во Владивостоке – в прекрасном доме близ главной улицы Светланской, на сопке (так в Приамурье, Приморье и Забайкалье называют небольшие горы, скорее даже холмы, чем горы) – в доме с видом на необыкновенно красивую бухту Золотой Рог.

Ко времени приезда в наш новый дом – кстати, прекрасно обставленный! – мы уже знали, что Шарлотт беременна.

Мне захотелось написать об этом отцу, порадовать его, ведь перед такой новостью все наши ссоры казались такими нелепыми и мелкими. Однако я решил подождать рождения ребенка. Общение с жителями Востока сделало меня очень суеверным, да и французы боятся дурного глаза не меньше, чем китайцы и русские.

Во Владивостоке, конечно, основная часть населения – русские, хотя здесь очень много японцев и китайцев. В их руках сосредоточено большинство жизненно важных аспектов городской жизни. По сути, почти вся торговля. Японцы тянут лапы к окружающим лесам, к рыбной добыче. Китайцы ведут себя более скромно. Особенно китайская беднота. Все слуги в домах – китайцы. Разумеется, и в посольстве служили китайцы. Слуг было огромное количество, и я диву давался, откуда им берется работа. Впрочем, дом и сад находились в образцовом порядке. Заправлял всем некий Ван Буи – огромный толстяк, повадками и голосом похожий на евнуха, коих я навидался в Поднебесной.

Позже я узнал, что он вовсе не евнух, зато обладает содомическими пристрастиями.

У нас с ним сразу не заладились отношения. Ван был неимоверно жесток, и те молодые слуги, которые сопротивлялись его домогательствам, бывали жестоко избиты или выгонялись вон.

Сначала я не обращал на наши домашние дела никакого внимания – был слишком занят налаживанием своей новой деятельности. Но однажды случилось нечто странное и страшное. Нам следовало бы насторожиться, однако мы ничего не поняли.

Прошел уже примерно год нашей новой жизни, родился Альбер, о чем отец получил известие, и мне чудилось, что я читаю письма от другого человека. До полного примирения между нами было еще далеко, но теперь он уже не писал, что вместе со мной погибли все его надежды.

И вот у нас появился новый слуга, пятнадцатилетний кухонный мальчишка – такой заморыш, что и глянуть страшно. У него было лишь одно достоинство – великолепный голос. Великолепный на слух именно европейца, а не китайца. Звали его Мин-хао. Мы раз услышали, как он поет, – и хотели слышать его снова и снова. Под звуки его голоса Альбер, который рос очень беспокойным ребенком, успокаивался куда быстрей, чем от суеты нянек, а иногда даже быстрей, чем на руках Шарлотт. То есть больше всего сын любил сидеть на ее руках и слушать, как поет Мин-хао.

Одним словом, волшебный оказался голос у мальчишки. И тяга к музыке в нем была необыкновенная. Он мгновенно освоил наш рояль и по слуху – ноты паренек читать не умел – подбирал самые сложные мелодии. Мин-хао хорошо говорил по-русски, вообще без акцента, и пел русские песни. Это было прекрасно! Я начал учить его итальянскому и французскому. Услышать в его исполнении мою любимую арию из «Искателей жемчуга» Бизе, причем исполненную по-французски, – вот была моя мечта.

Но однажды я увидел юнца жестоко избитым. И, сразу поняв, чьих это рук дело, призвал Вана к ответу. Тот важно сообщил, что Мин-хао перебил гору дорогой посуды – просто по небрежности. А когда он чистит столовые приборы, всегда пропадают вилки и ножи. Более того, мальчишка был замечен в комнатах господ, так что надо проверить, не пропало ли чего в покоях. Словом, послушать его, так выходило, что необходимо немедля обращаться в полицию.

Я встревожился и позвал Мин-хао. Мальчишка молча выслушал обвинения. На его лице не было никакого выражения, но он так побледнел, что я почувствовал жалость. Он ни о чем не просил, ни слова не говорил…

Я отпустил обоих, пообещав подумать, как быть.

– Здесь что-то не так, – сказала Шарлотт (моя жена была очень проницательна). – Мне кажется, Ван наговаривает на Мин-хао. Нужно еще раз спросить мальчика.

И я поговорил с ним наедине. Он долго молчал, потом сказал, что Ван его домогается. Тут-то я и узнал о мерзких пристрастиях Ван Буи. По словам Мин-хао выходило, что все обвинения против него подстроены, Ван решил его погубить, если он не сдастся. А для него подчиниться негодяю – хуже смерти.

Я поверил ему мгновенно. И пригрозил Вану выгнать и сдать в полицию. Надо было видеть, как струсил гроза слуг и служанок! Ведь его место – домоправитель французского консула! – придавало ему такой престиж среди китайцев, что они все пресмыкались перед ним. Выгнанный, он стал бы всеобщим посмешищем.

Ван, можно сказать, лопнул, как мыльный пузырь. Меня не интересовало, где он потом удовлетворял свои мерзкие потребности, должно быть, на стороне, главное – Мин-хао больше на него не жаловался.

А потом случилось вот что.

Стоял жаркий июньский день – лето во Владивостоке бывает таким же душным и влажным, как в Китае. Мы с Шарлотт сидели на террасе и завтракали, когда что-то просвистело в воздухе между нами. Мы недоумевающе переглянулись, а в следующее мгновение Мин-хао, наливавший нам кофе, отшвырнул кофейник и толкнул Шарлотт в одну сторону, а меня в другую. Сам же бросился с террасы в гущу кустов – и оттуда донеслись крики и шум драки.

Я вскочил и бросился в ту сторону в полной уверенности, что наш слуга вдруг сошел с ума.

Что же я увидел? На траве лежал какой-то человек, китаец. Он был одет очень просто, словно какой-нибудь грузчик из порта. Но лицо его поражало красотой и благородством черт. Мне показалось, я видел его раньше. Мелькнула догадка, но я не мог в нее поверить – тот человек до невероятности напоминал Вэймина, советника покойной императрицы Цыси!

Конечно, этого не могло быть.

– Кто это? – крикнул я. – Что произошло? Ты убил его?

– Он умирает, – ответил Мин-хао, тяжело дыша, – но я тут ни при чем.

На губах лежащего начала пузыриться пена – и через миг мужчина умер.

– Он сломал ногу и не мог бежать, – пояснил Мин-хао. – И тогда ударил себя в шею вот чем… Смотрите!

Я увидел, что мертвые пальцы сжимают тоненькую металлическую стрелку, похожую на иглу. На шее чернело пятно запекшейся крови.

– Уколол себя и умер? – не мог поверить я. – Да что происходит?!

– Этот человек хотел вас убить! – сказал Мин-хао.

– С чего ты взял?

– Пойдемте, господин.

Мы вернулись на террасу. Мин-хао подошел к нашим опрокинутым стульям и показал на ветку шиповника – около нашей террасы рос огромный высокий куст, сплошь покрытый чудесными цветами. Я присмотрелся и увидел, что в одну ветку воткнулась тонкая металлическая стрелка. И ветка стала сплошь черной.

Я протянул руку к стрелке, но Мин-хао удержал меня:

– Ничего не трогайте! Позовите полицию. Хотя я уверен, они ничего не найдут.

Так и вышло. Никаких причин того, почему китаец, так похожий на Вэймина, пытался убить меня, невозможно было усмотреть. В конце концов дело заглохло, а мы с женой стали еще больше доверять Мин-хао.

Честно говоря, сходство того человека с Вэймином не давало мне покоя. Я навел справки среди своих знакомых в посольстве в Пекине и узнал, что после смерти Цыси Вэймин был заключен в тюрьму – князь Чунь ненавидел его за то расположение, которое выказывала ему императрица, – но чудом избежал казни. Некоторое время назад он бежал из заключения. Следов его не нашли. Хотели уничтожить семью Вэймина, жену и маленького сына, но пожалели.

Так и оставалась для меня эта история совершенной загадкой – до тех пор, пока Мин-хао не открыл мне тайну.

Наши дни, Франция

Едва Алёна вышла из такси около дома, в котором обитали ее друзья в Муляне, все члены семейства Детуров в полном составе выскочили на высокое каменное крыльцо и в тревоге уставились на писательницу, которая выбиралась из машины.

– Ты где была?

– Все в порядке?

Первую фразу возмущенно произнесли в один голос по-русски Марина, Лиза и Таня, вторую – более деликатный Морис (понятно, что по-французски).

– Мы звонили сто раз! – добавили Марина, Лиза и Таня.

– Мы звонили пять раз! – добавил Морис.

Таксист расхохотался, слушая разноязыкий хор, помахал на прощание и уехал.

Алёна нашарила в сумке мобильник и взглянула на дисплей.

– В Нуайере, сами знаете, телефон не принимает. А потом меня подвозил один парень. У него такая гоночная машина… микромобиль… один каркас с мотором… он жутко шумит, ничего не было слышно…

– А! – с живым интересом откликнулся Морис. – Я видел в Нуайере такую машину у племянника хозяйки гостиницы «Шато Аршамбо». Кстати, молодой человек однажды вами очень интересовался.

Алёна смутилась.

– Ага, – покивала Марина. – Теперь все понятно. Обычная история! Но в следующий раз ты все-таки звони, пожалуйста. Я уж не говорю о том, что мы беспокоились, но нам ведь вечером идти на ужин к Жильберу и Жаклин. Ты не забыла, надеюсь? Нужно девчонок искупать, накормить и уложить. Сначала к соседям пойдете вы с Морисом, потом Морис вернется, пойду я. Будем дежурить и развлекаться посменно.

– Лучше идите вы вдвоем. Надеюсь, Жильбер и Жаклин простят мое отсутствие, – возразила Алёна. – Я как-то ужасно устала, сказать по правде. И с удовольствием посижу дома.

– Ну во-о-от, а они так просили, чтобы ты пришла, жутко переживали, что тебя бросили на ярмарке… – протянула Марина.

– Я вам очень благодарна, что бросили, – засмеялась Алёна. – Может, благодаря этому мы все же отыщем похитительницу браслета. Только пока ничего не спрашивайте, я еще точно ничего не знаю. Надо подумать, так что идите одни.

Совершив обычные вечерние дела (приготовление ужина, купание девчонок и шумное укладывание их спать), Морис и Марина принарядились и ушли в темную, пахнущую розами, тихую, звездную мулянскую ночь.

Алёна снова поднялась в спальню. Таня уже сладко посапывала, а Лизочка шевельнулась:

– Алёна, а ты браслетик не нашла?

Ой, какой грустный голосишко…

– Ничего, моя любимая девочка, я обязательно найду браслет, не переживай. – Алёна подошла и поцеловала девочку. – Не будешь?

– Не буду.

– Чмок и спок?

– Чмок и спок.

Алёна вышла из спальни и постояла на площадке перед ванной. Ну, попадись ей эта лысая Виктори Джейби или как ее там…

Немножко успокоившись, наша героиня приняла душ, надела ночную рубашку, халат и спустилась вниз, в столовую, где оставалась сумка. Открыла ее и достала блокнот.

Вырвала два листка, на которых рукой Эсмэ были изображены два одинаковых лица лысоголовой воришки, а потом принялась экспериментировать с одним портретом. Пририсовала к нему волосы, чуть добавила морщин и резкости в чертах… По всему выходило, что ее смелая догадка имела право перейти из разряда гипотезы в разряд утверждений.

И что бы сие значило? Ничего? Или многое?

Зазвонил мобильный. Номер был незнаком, но Алёна все же ответила. На связи оказался Эсмэ.

– Привет, – сдержанно сказала в трубку писательница. – Ну что, починил свой замечательный болид?

– Он тебе правда понравился? – обрадовался Эсмэ. – Понимаешь, выяснилось, что я просто забыл его заправить. То есть элементарно кончился бензин! Так что сейчас все в порядке, и я готов приехать и снова тебя покатать.

– Ага, чтобы нас упекли за решетку за нарушение тишины в сельской местности! – расхохоталась Алёна. – Нет уж, как-нибудь в другой раз. А ты узнал то, о чем я просила?

– Узнал. Бланш назвала мне всех четырех гидов, которые работают в замке. Флоранс Вуазьен, Клоди Паскаль и Жан-Батист Беарн. Ну и само собой она, Бланш Марье.

Алёна быстро записывала.

Перечитала имена. Единственный мужчина среди гидов – Жан-Батист Беарн. Похоже, именно он вел тогда экскурсию. Беарн… Неужели ее догадка все же ошибочна?

Нет! Жан-Батист! Все понятно!

– Спасибо тебе огромное, – с энтузиазмом произнесла Алёна. – Ты просто чудо.

– Не надо мне благодарностей, я просто очень хочу с тобой встретиться! – взволнованно воскликнул Эсмэ.

Ах, ну да, настало время платить по счетам.

– Эсмэ, – осторожно начала Алёна, – ты в самом деле чудо, но я… Понимаешь, я бы с тобой встретилась, конечно, просто так – поболтать, покататься. Но… Уж очень у тебя радикальные намерения, я же, видишь ли, еще не готова изменить своему мужчине.

– У тебя есть любовник?! – трагическим, ломким голосом возопил Эсмэ – и отключился.

Алёна фыркнула. Вот странный мальчишка! Ну да, есть любовник. И не один. И очень хорошо, что они есть, пусть Эсмэ не думает, что она такая благонравная… На самом деле наша героиня не замедлила бы ступить на скользкий путь греха, тем паче что оба ее постоянных кавалера были людьми женатыми, а значит, беспрестанно изменяли своей подруге, которая относилась к этому совершенно спокойно, эпически-спокойно, однако требовала и от них такого же спокойствия… Напрасно, между прочим, потому что оба были ревнивы, а один, самый-самый, по прозвищу Дракончег, ревнив просто клинически.

И Алёна вдруг ощутила, как скучает по нему… Послать разве что эсэмэску? Нет, не нужно, это надолго и небезопасно для душевного здоровья. Дракончег обожал писать эротические эсэмэски, после которых Алёна натурально места себе не находила. Хорошо, если появлялась возможность встретиться, а как быть сейчас? У него там жена под боком, а ей что делать – падать в объятия стажера Эсмэ? Нет, спасибо, не надо!

Ладно, бог с ним, с Эсмэ, пусть страдает выдуманными страданиями, пусть ревнует выдуманной ревностью, а у писательницы Алёны Дмитриевой есть сейчас игры поинтересней – для ума.

Значит, Жан-Батист Беарн… Сочетание имен Жан-Батист было когда-то довольно распространенным во Франции. Всем известны драматург Жан-Батист Мольер, композитор Жан-Батист Люлли, художники Жан-Батист Грез и Жан-Батист-Симеон Шарден, биолог Жан-Батист Ламарк, математик Жан-Батист Фурье. Еще был при Людовике XIV министр финансов Жан-Батист Кольбер, которого описал Дюма. Жан-Батист Гренуй тоже прославился благодаря роману Зюскинда «Парфюмер». Одним словом, много тезок перечисленных прославленных персон можно вспомнить. Все они названы в честь святого Иоанна Крестителя, поскольку baptiste по-французски – креститель, ну а Жан… с Жаном все понятно.

Не сказать, что это имя очень популярно в наше время, однако в провинции, особенно в религиозных семьях, его любят по-прежнему. В Муляне есть один забавный парень по имени Жан-Батист, который обожает возиться с маленькими детьми – и те обожают его ответно. В большом детском сквере Жан-Батист, отдохнув после праведных крестьянских трудов, собирает малышню и играет с ней то в прятки, то в «найди сокровище», то в классики, которые здесь называются la marelle. В России тоже играют во французские классики, это такая цепочка клеточек с цифрами, которую надо пропрыгивать поочередно на одной и на двух ногах. Алёна научила здешних деток русским классикам, в которых нужно подпинывать битку из клетки в клетку. И если раньше, в пору ее детства, одной из самых популярных и лучших бит была коробочка из-под сапожного крема, наполненная сырым песком, то теперь в Муляне все носились с красивыми плоскими коробочками из-под конфет, разрисованными принцессами и винксами – и опять же набитыми сырым песком. А уж сколько мелков было закуплено в окрестных магазинах и изрисовано на асфальте, вообще не счесть.

Так вот об этом Жан-Батисте… Когда Алёна с ним познакомилась, он назвался странным именем Жибе. Потом Марина разъяснила: оказывается, во Франции очень часто сокращают – на английский, вернее, на американский манер – сложные, составные имена. Вот и получился из Жан-Батиста (Jean-Baptiste) – Жи-Бе. J во французском читается не «джи», как в английском, а просто «жи», b не «би», а «бе»…

Ну что ж… многое, очень многое совпало. Особенно если посмотреть на рисунки Эсмэ и вспомнить кое-что из сказанного гидом…

Забавно. Итак, Алёна практически знает, как найти лысую даму, но это все равно не имеет отношения к убийству в шато и краже статуэтки.

Да и ладно, окружная жандармерия и два крутых натурала, разжалованные парижские тангерос Диего и Жоэль, надо полагать, уже держат руку на пульсе преступления. А Алёне главное – вернуть свой браслет.

По всему выходило, что надо снова съездить в Талле…

Думая об этом, Алёна принялась убирать со стола разбросанные листки бумаги, исписанные вдоль и поперек буквами и цифрами.

Ага, Марина занималась подготовкой детей к школе. Все-таки постоянное двуязычие влияет на Лизу – у нее столько ошибок во французском! Особенно с предлогами и правильным построением фраз проблемы. Девочка запросто может сказать, к примеру, не Il е´tait dans le chapeau (он был в шляпе), а Sa tête е´tait dans le chapeau (его голова была в шляпе).

Смех в классе после таких ее шедевров – суровое испытание, неудивительно, что Лизок не любит школу…

Однако Марина педантичная мама: не ленится ежедневно повторять со старшей дочерью грамматику и математику, параллельно обучая младшую чтению. У нее собственная методика обучения счету и грамматике одновременно. Девчонки переписывают в столбик весь алфавит (французский, конечно, ибо учатся все же во французской школе) и ставят цифру перед каждой буквой: А – 1, В – 2, С – 3, ну и так далее, до Z – 26. А потом пишут слова – от самых простых до самых сложных, и одновременно складывают цифры. Получается этакая математическая грамматика. Или грамматическая математика?

Вот и теперь Алёна рассматривала листки, где перемежались буквы и цифры:

M a m a n

13 1 13 1 14

Внизу стояла сумма цифр – 42, подсчитанная и написанная Лизой.

Дальше шло слово voiture, автомобиль, в таком виде:

V o i t u r e

22 15 9 20 21 18 5

Конечно, сумму 120 удалось высчитать только с помощью Марины.

А вот следующее слово de´valer, спускаться, сбегать вниз, наверное, оказалось довольно простым:

D е´ v a l e r

4 5 22 1 12 5 18

Сумма цифр равнялась всего 65. Очень может быть, что Лиза это посчитала сама.

Алёна вдруг замерла с листком в руке, увидев следующий пример.

D е´ v a

4 5 22 1

Знакомые буквы! Да ведь это… А цифры?!

Детективщица скинула тапочки и босиком на цыпочках взлетела наверх, на второй этаж, стараясь не наступать на особенно скрипучие, побелевшие от минувших веков (домик-то был четырнадцатого века, это вам не хухры-мухры!) ступеньки, которые за годы спусков-подъемов по лестнице выучила наперечет, и прокралась в спальню, которую делила с Танечкой. На ощупь нашла короткие джинсовые штаны, в которых была в Талле и к которым так и не удосужилась пришить пуговицу, сунула руку в карман. По пальцам резанул острый край билета – того самого, найденного в музыкальном ящике, из Roissy Bus. Алёна схватила билетик и понеслась вниз… Ступеньки только раз взвизгнули, но девчонки не проснулись.

Алёна схватила листок, ручку и принялась сравнивать буквы на билетике с буквами в алфавите.

Значит, что там?

Os de V afei

O – это, конечно, ноль, 0. Теперь далее:

s – 6,

d – 4,

e – 5,

V – 22,

a – 1,

f – 6,

e – 5,

i – 9.

А ведь цифр-то – десять! Совершенно столько в любом французском телефонном номере. Букв, правда, девять, но V обозначает сразу две цифры – 2 и 2, потому что в алфавите стоит под номером 22. Может, поэтому она и выделена крупно? Так или иначе, получается номер телефона – 06 45 22 16 59. Нормальный мобильный телефон. Мобильный – потому что начинается с 06.

Что-то всплыло в памяти, кто-то недавно именно так сказал… Да Жак Бланкет из Троншуа! Мужчина сказал, что телефон, который диктовала Чжэн, загадочная китаянка из России, снимавшая комнату у Моро, начинался с 06, поэтому он мог отправить ей эсэмэску…

Стоп! Алёна и в самом деле замерла, как будто кто-то, как в ее любимом фильме, крикнул ей: «Остолбеней!»

У нее была неплохая память на цифры, и сейчас она совершенно точно вспомнила: что Жак Бланкет называл именно эти!

Алёна довольно быстро вышла из остолбенения, взяла со стола свой мобильник и набрала номер: 06 45 22 16 59.

Трубку никто не взял, и она наконец отключилась.

Неужели с Чжэн в самом деле случилось что-то плохое?

Внезапно телефон Алёны разразился звонками. «Вызывает 06 45 22 16 59» – высветилось на дисплее.

Она осторожно нажала на кнопку ответа.

– Вы мне звонили, – послышался мужской голос, очень французский, без какого-либо акцента, тем паче китайского. – Слушаю вас.

– Я… – нерешительно начала Алёна, – я бы хотела поговорить с Чжэн.

– С кем? – удивленно переспросил мужчина.

– С Чжэн, – повторила Алёна. И принялась отчаянно импровизировать: – Понимаете, мы вместе учимся в Школе Лувра, мне нужно узнать о новом расписании…

– Нет-нет, милая дама, – засмеялся мужчина, – к сожалению, вы ошиблись. Здесь нет никакой мадемуазель Чжэн.

– Извините, – пробормотала Алёна, отключаясь.

Как интересно…

«Здесь нет никакой мадемуазель Чжэн», – сказал незнакомец.

Но с чего он взял, что речь идет о девушке? Алёна и словом не обмолвилась, в ее речи не было ни намека на то, что она хочет поговорить с девушкой, а не с мужчиной, носящим это имя!

Получается, незнакомец знает, что Чжэн – женщина?

Или телефон Чжэн сейчас находится у какого-то мужчины, который скрывает знакомство с ней, или горничная замка Талле диктовала кому-то вовсе не свой номер, когда ее подслушивал Жак Бланкет.

Алёна вдруг прыснула, представив, как ее неизвестный собеседник получает любовную эсэмэску от Жака Бланкета… Но улыбка тут же сошла с ее лица. В этой истории на самом деле немного смешного. То есть все было бы смешно, когда бы не было так грустно. И самое печальное – это труп в конюшне, тело, которое видела Алёна, когда тот самый итальянец, Карло Витали, еще, может быть, был жив, и если бы она устроила скандал, начала звать на помощь, то спасла бы ему жизнь…

Странным образом писательница Дмитриева ощущала ответственность за все случившееся в Талле. Ограбление, труп… записка в музыкальном ящике… диковинным способом зашифрованный номер телефона… Обычно цифрами заменяют буквы, а здесь кто-то поступил наоборот…

«Ну и что мне делать со всем этим?» – возмущенно спросила Алёна сама себя.

Ответа не было. И так спать хотелось! Ну, утро вечера всегда мудренее. Может, завтра во время пробежки ее осенит?