Текст книги "Язверь (СИ)"

Автор книги: Елена Лебедева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Глава 8. Тайные лабиринты Москвы

– Думаешь, из-за прыщей никто тебя не полюбит? – матушка спрятала очки в чехол. – Поэтому переживаешь?

– Да кому я нужна? – ответила она раздраженно.

Гера переживала напрасно. На работе сотрудников нисколько не волновали произошедшие с ней перемены. Их никто не заметил.

Шеф, как обычно, попенял на ее раздолбайство. Сашка признался, что как ни искал в интернете, информацию про лемургов так и не отыскал. Но теперь она и без его помощи знала достаточно.

– Слушай, Шурик, а поищи-ка про скамов, – она выглянула из-за монитора и уточнила, – в свободное от работы время.

– Может, поделишься, для чего это тебе? Что за бред?

– Плод чужого воображения. Но на всякий случай пробей насчет авторских прав. Вдруг словечки уже кем-то использовались.

– Решила переметнуться в литературные «негры»?

– Возможно.

– Ах-ах-ах! – застыдил ее Шурик.

Она отмахнулась:

– Забей.

– Как, забей? А прибыль? Нужно делиться!

Туалет был единственным местом, где она могла спокойно себя рассмотреть. Когда ты в задумчивости срастаешься с унитазом, на тебя не обращают внимания. Сейчас ей меньше всего хотелось, чтобы кто-то ее замечал.

Не обошлось без скорой помощи Насти:

– Рамки твоего восприятия изменились, – объясняла она по мобильному телефону. – Ты, как и все мы, видишь тот особенный запах, с которого все началось. Глаз обычного человека не в состоянии видеть то, что за пределами органов чувств. Глаз лемурга – результат мутации в генах. Клетки глаза перенастроились, и теперь они переводят в зрительный образ испарения, которые исходят от кожи каждого лемурга. Поэтому мы можем видеть друг друга иначе.

– Почему я не вижу другие запахи?

У Насти на все был готовый ответ:

– Возможно, так вирус устроен.

– Хочу видеть свое лицо – настоящее. И свое прежнее тело.

– Про это забудь.

– Навсегда?

– К несчастью, я не всесильна.

Гере казалось, что Настя замалчивает нечто важное, ключевое. То ли пугать ее раньше времени не желает, то ли действительно знает не все.

Яркие эмоции часто замещают пережитое. И если память что-то сочла мусором, но не ликвидировала, стирает позже в такие моменты.

Став лемургом, Гера перестала думать о Вадике. И только к вечеру, закончив работу, вспомнила о школьном приятеле.

Жив он? Вышел из комы?

То, что ей пришлось нарушить закон, ничего не меняло. Насильника она не жалела.

И все же где-то повыше пупка зрело ощущение скорой беды, предчувствие быстрой расплаты. Никто не может безнаказанно убить человека.

Рассудок подсказывал ей, что, как любому преступнику, сейчас ей необходимо оставаться в тени, не высовываться, а лучше – подальше уехать. В пику рассудку женская логика подсказывала, что неплохо бы выяснить, как сильно она его изуродовала.

Она решила съездить в больницу к Вадику в конце рабочей недели. Катя помогла ей: узнала адрес, часы, в которые можно приехать, но под конец посоветовала не обольщаться.

– Тебя не пустят в реанимацию. Наверняка бойцы Фонтана оборону держат, чтобы никто подозрительный не просочился. Вот когда Вадика выпишут…

– Если Вадика выпишут, найдешь меня в морге.

В раздевалке Гере выдали белый халат, и она поспешила в указанном направлении.

Возле реанимации на стульях медитировала охрана. Оба бойца пребывали в состоянии молчаливой сосредоточенности. Халаты, наброшенные поверх пиджаков, не превращали бандитов в медбратьев. Их мрачные лица гармонировали с особой аурой места.

– Ты ведь Гера?

Она обернулась. К ней обращался невысокий, плешивый мужчина с крупной родинкой на виске, и она догадалась, кто это.

– Эдуард Вазгенович?

– Подойди, – потребовал он.

Фонтан ей и раньше не нравился. И хотя она видела его всего-то лишь раз, да и то с расстояния в несколько десятков шагов, успела разглядеть черную метку над бровью. Родинка удачно завершала образ авторитета, как будто кто-то специально поставил ему эту отметину.

– Значит, школьная любовь не ржавеет? Ну и как тебе Вадик?

– Что значит, как?

– С пользой покувыркались?

«О таком не принято говорить. Но для Фонтана запретных тем, видно, в принципе не существует. Такие, как он, думают, что им дозволено все».

Гере захотелось вцепиться когтями в родинку и выдрать ее вместе с кожей. Но она промолчала.

– Не строй из себя фрейфею. Решила, что можно не отвечать?

– Разговор закончен. Простите, – она собралась оставить глупую затею с визитом, приготовилась уходить.

– Закончен! Слышали? – Фонтан стал нехорошо смеяться взахлеб, но потом, остановившись, добавил: – Значит так, соска, непонятливым объясняю. Когда я спрашиваю тебя, ты отвечаешь. Если меня игнорируют, я спрашиваю в другом месте. Сечешь?

– Он был… он был…

– Ну?

– Никаким, – честно ответила Гера.

– И ты слиняла поэтому?

– Поэтому.

– Допустим, – Фонтан раскачивался на каблуках, перемещая тяжесть тела с пяток на мыски и обратно. – Какой он любовник, я знаю. Не соврала. Вот если бы ты соврала, значит, что-то скрываешь и совесть твоя нечиста.

Фонтан был так близок к истине, что задай он провокационный вопрос, Гера сразу бы раскрыла все карты. Но от повел себя по-другому.

– Послушай, – он погладил ее по руке как животное, которое хотят приручить, – ты видела Вадика крайней. Наверняка что-то приметила. Может, мимо кто-то прошел или показался тебе подозрительным?

– Рядом не было никого, кроме парней из охраны.

– Допустим, – Фонтан снова задумался, краем глаза приглядывая за ней. Было заметно, что он ей не верит. – Так ты пришла, чтобы Вадика навестить? Так его полюбила?

– Ну, в общем… Мы же вместе учились.

– Ладно, соска, идем.

Перед Фонтаном открылась дверь, и они двинулись по коридору в отдельную палату. По пути Гера заметила, что в просторном холле лежат пациенты, и что у каждой кровати есть капельница. За столом возле входа дежурил врач. Медсестра ставила капельницу старику, который не подавал признаков жизни.

Геру подтолкнули в прибранную, отремонтированную палату с работающим телевизором на стене. Справа стояла кровать, в которой грузно, с провисом, спал Вадик.

– Вот твой любовник, соска. Не комплексуй.

Гера понимала, что нужно реагировать на происходящее: кинуться к Вадику на грудь, рыдать, а лучше биться в истерике. Но она не двинулась с места.

Фонтан по-отечески обнял ее и вежливо пропустил вперед.

– Видишь, что эта тварь сделала с сыном?

– Вижу, – она словно остолбенела.

Вадика было по-человечески жалко: глаза, нос и рот утонули в синюшном отеке, руки покоились в гипсе на надежном каркасе. Правая нога устойчиво застыла в воздухе, придерживаемая тонким тросом с противовесом. Напрасно она вспоминала, когда успела так его отходить.

– Знаешь, что я сделаю с той тварью? – шепнул ей на ухо Фонтан.

– Н-нет…

– Сдеру с него кожу и буду отрезать по кусочку мясо… и тут же при нем зажаривать. Чтобы он видел все, тварь, чтобы он все видел! – Фонтан сжал кулак, демонстрируя, что ни одна особь не избежит правосудия. А под конец подытожил: – Значит так, соска, если это ты его… хм… я тебя из-под земли достану.

Гера быстро выскользнула из-под пристального взгляда Фонтана; больше незачем здесь находиться. Ей вообще ни к чему было являться в больницу, только осложнила свое положение.

Возле выхода из больничного корпуса кто-то схватил ее за руку.

– Стой. Нужно поговорить.

Это был первый лемург, которого она видела не в зеркале. Красивые вытянутые глаза, будто специально подведенные карандашом. Приятная, подобная леопарду физиономия. Блестящая шерстка. Она с первого взгляда влюбилась в него.

– Прости, что тебя напугал. И тогда, возле аптеки.

– Я приняла вас за…

– Сумасшедшего? Понимаю. Ты же видишь меня, как лемурга?

– Вы очень… – она покраснела.

– Давай «на ты», хорошо?

Переходить «на ты» с человеком, в которого внезапно влюбилась, все равно что сблизиться с ним. За последствия она бы не поручилась.

– Как мне тебя называть?

– Никита.

– Гера.

Мы пожали друг другу мохнатые лапы и рассмеялись.

– Вдвоем как-то радостнее быть лемургами, не находишь?

Нечего и возражать. Он действительно милый: инопланетный странник в кошачьем обличье, нежное божество, которому хочется поклоняться.

Никита пригласил ее в ресторан Останкинской телебашни, чтобы показать Москву лемургов. Оказалось, что лемурги не только иначе друг друга видят, они, как сложно выразился Никита, «…способны по-новому впитать реальность, открывая невидимые грани Вселенной». Он не стал уточнять, как выглядят эти «грани» с его точки зрения, предоставив Гере право самой сделать выводы, ведь что может быть лучше свежего взгляда на вещи.

Она зажмурилась.

– Тебя ожидает сюрприз, – предупредил он, – не подсматривай.

Кончиками пальцев она чувствовала дрожание его теплой ладони. От него исходил мощный поток импульсов ожидания, или ей это только казалось?

Гера знала, что впереди панорамное стекло, а за ним – головокружительный городской пейзаж. Она даже представила, как он может отсюда выглядеть: крыши домов, улицы, поток транспорта – автомобили, фургоны, грузовики, спешащие из одной точки пространства в другую. Похожий пейзаж открывался с колеса обозрения «Москва-850», только там не было так высоко.

– Можешь смотреть.

Сперва она не увидела тех самых «граней», о которых Никита говорил с восторженностью, несвойственной зашоренному горожанину. Детали терялись в дымке автомобильного смога. И все-таки взгляд вскоре настроился на восприятие другой реальности; из хитросплетения улиц сложилось, как складывается в калейдоскопе, нечто нездешнее и для Москвы нехарактерное.

Когда-то, в пору раннего детства, мама подарила Гере переводные картинки – незатейливые рисунки, нанесенные на специальную бумагу. Картинку нужно было подержать в воде, а потом осторожно приложить к обложке тетради и аккуратно сместить верхний слой, и тогда изображение проступало. Картинка переводилась в тетрадку, книжку или в альбом. Гера помнила этот детский восторг, когда в альбоме появлялись переводные цветы или красочные птицы-колибри.

Сейчас она переживала ощущение заново – ситуация повторялась. Только вместо тетрадных переводных картинок перед глазами проявились длинные прямые туннели, словно поверх Москвы – ее зданий, переулков, проездов – кто-то нанес искусственное изображение. Взял и умелой рукой прочертил едва заметные трассы.

Эта сеть полупрозрачных туннелей, не прерываясь, тянулась через дома, ныряла в Москву-реку, углублялась в метро, шла параллельно улицам и проспектам.

Никита обнял Геру за плечи. Наверное, он опасался, что от неожиданности она упадет.

– Впечатляет. Как будто «дежа вю» наоборот.

– Это Транспорт – кротовые норы вселенной. Телебашня – подходящее место, чтобы оценить масштабы явления.

О кротовых норах она знала из книг, которые находила под кроватью у матушки. В книгах шла речь о черных дырах, квазарах, нейтронных звездах и других космических объектах, включая такое выдуманное явление, как «червоточины», способные соединять отдаленные точки пространства. Автор предполагал, что если попасть в такую «нору» с одной стороны, то выйдя с другой, можно увидеть себя же, входящего. Раньше Гера думала, что эти «норы» – лишь сухая теория и никаких доказательств. Оказалось, что их не существует в представлении обычных людей, для лемургов это привычный способ перемещения.

В Транспорте было что-то неуловимо зловещее, будто окружающий мир соскользнул в иную реальность – параллельное измерение, как у Стивена Кинга во «Мгле». Словно паутина туннелей проступила из неизвестных миров для того, чтобы предостеречь, уберечь от ошибки.

Ник объяснил ей, что не каждый может увидеть туннели. Людям эта функция в принципе недоступна. Даже некоторые лемурги могут быть ее лишены. Это как талант; если нет слуха, правильно не споешь, как ни старайся. Если особое зрение лемурга не развилось, эволюцината считают «невызревшим», и не факт, что он когда-то «дозреет».

– И много в среде лемургов недозревших? – спросила она.

– Хватает. Конечно, они не изгои, но и пересекаться нам негде – интересы не те. Невызревшие образовали отдельную общность. Там в ходу кухонные разговоры, зависание в социальных сетях; и темы перетираются одни и те же – кто им враг, а кто нет – между собой разобраться не могут. По природе своей к людям они ближе, чем мы. Зато у таких лемургов отлично развито обоняние или, как они говорят, чутье. Феномен коллективного разума, знаешь ли.

– А у нас что за клан?

– Мы относимся к другой общности, с акцентом на перемещения. Мы свободны в выборе направлений.

Гера представила, кто из известных людей мог бы стать лемургом с чутьем, а кто – со способностью видеть Транспорт. Получалось, что политики тяготеют к объединениям в группировки, к массовым акциям, люди творческие – к познанию окружающего.

– Как думаешь, в конфликте «физики-лирики» могли отметиться лемурги, или там работали другие законы?

– Я бы не стал копать так глубоко! – отозвался Никита. – В среде лемургов не может быть такого конфликта. Мы сделаны из единого теста, хотя и разного качества. Да и «качество» – не слишком верное слово. Лучше подходит – разного дарования. Некоторые лемурги с чутьем считают ущербными нас: зачем путешествовать, когда то же самое можно увидеть на экране компьютера. И гораздо больше узнать с помощью интернета.

Никита рассказал Гере про Транспорт. Он обнаружил свой первый туннель в те времена, когда лемурги только начали появляться, угодив под удар нового вируса. В тот день не работал лифт, и Никита спускался пешком по лестнице. На шестом этаже в мусоропроводе появился провал, в который Никита неосмотрительно сунул голову. Через секунду он оказался на платформе метро Маяковская.

– До сих пор испытываю нежные чувства к нашему мусоропроводу. Знаешь, сколько денег я сэкономил?

Транспорт способен переносить лемургов в любую точку, на противоположную сторону «кротовой норы». Так Ник впервые побывал в Ангермюндэ – небольшом городке Восточной Германии, из которого пешком дошел до Берлина. Позже он оказался на Фиджи, где с удовольствием отдохнул. Через неделю катался на снегоходах в Норвегии, а в следующем месяце летал на параплане вдоль Бермудского пляжа. И в каждом случае он путешествовал в одиночку, без компаньона. Гера спросила Никиту, как он общался с местными жителями, на что он кратко ответил: «Легко!».

Сейчас Никите известно двести шестнадцать туннелей. На изучение каждого у него уходило немногим меньше недели. За это время он успевал обойти местность по радиусу и обнаружить поблизости другую «нору».

Мир лемургов требовал решительного освоения.

Глупо отказаться от путешествий на Транспорте. Такая «шенгенская виза» – настоящий подарок, и не каждому повезло ее получить.

– Зачем ты меня преследовал? – сощурилась Гера.

– Животный рефлекс. Каждому лемургу полагается самка.

– Я твоя самка?

– Ты против?

Она не была против. Само собой получилось, что на двадцать восьмом году жизни она оказалась самкой лемурга. Этот день закончится, и они, наверное, пойдут «вить гнездо» – или как там у лемургов называется… Заманчиво, но становилось как-то не по себе от мысли, что «вить гнездо» Гере придется не просто с чужим мужчиной, а с человеком, не похожим на окружающих.

– У меня вообще-то был парень.

– У тебя не может быть парня. Объяснить, почему?

– Но если ты мой лемург, значит…

– …мы друзья по несчастью. Как бы я ни относился к тебе, семейная жизнь не для нас. Лемурги не заражают друг друга повторно, иначе запустится необратимый процесс. Это верный путь эволюционировать в скама.

Сладкие мечты о супружестве так и остались мечтами. Только Гера начала привыкать к мысли, что сможет наконец начать семейную жизнь, ее бесцеремонно лишили этой возможности. Вместо этого ее новый роман приобрел странную форму.

Никита, как мог, ее утешал:

– Мы оба – представители редкого вида. Можно сказать, существа из «Красной книги» вселенной. Нам необходимо быть компаньонами.

Последнее слово осталось за Герой:

– Я буду тебе компаньоном. Пусть даже на таких спартанских условиях.

Спустившись из ресторана Останкинской телебашни, они отправились путешествовать.

Ник знал все «кротовые норы» Москвы, но выбрал наиболее близкую, на углу здания Останкинского телецентра.

– Этот Транспорт отправит нас прямиком на Ленгоры. Не бойся. Ощущения необычные, но привыкаешь к ним быстро. Представь, что прыгаешь с парашютом.

Сравнение Ника оказалось удачным. Гравитация в Транспорте работала односторонне – от точки входа к выходу. Это и состояние невесомости, и полет на пределе возможного, и пьянящее чувство восторга.

– Страшно?

– Ерунда, – бодро ответила Гера, когда он поймал ее на лету.

И они шли в новое место.

Его объятия становились все крепче, Гере все больше хотелось «вить гнездо» именно с этим человеком. Но она знала, что лемурги гнезда не вьют. Друзьями в их случае быть безопаснее.

На прощанье Никита ее инструктировал:

– Завтра отправимся в Питер. Знаю лазейку, которая находится в холле одной из высоток. И еще нам понадобится фотоаппарат.

Глава 9. Череп из музея

Воскресным утром Гере пришлось признаться матушке, что она уезжает с экскурсией и что вернется в десятом часу. Мать отреагировала спокойно, посоветовала взять бутерброды. В рюкзаке лежала отцовская книга, и брать на себя лишний вес Гере не хотелось. Она бойко чмокнула мать на прощанье:

– Поем в кафе, не волнуйся!

В приподнятом настроении она добралась на метро до «Сокола», где в центре зала ее ждал гид-лемург.

– Как мы проникнем на охраняемую территорию?

– Не в первый раз.

Гера целиком положилась на Ника, ведь он и раньше проделывал похожие штучки. Для лемурга граница – понятие слишком условное, чтобы обращать внимание на сопутствующие атрибуты.

В их случае атрибутом оказался подслеповатый охранник. Преграду в его лице требовалось обойти с наименьшими для группы потерями.

– Вы меня помните? – Ник помахал поддельным удостоверением. – «Вечерние новости», готовим материал про элитную недвижимость.

– А разрешение есть у вас?

– А как же, – Ник потянулся к карману и даже развернул лист бумаги с печатью, но не дал его в руки. – Да мы ненадолго, отработаем быстро.

– Что это вы зачастили к нам из «Новостей»? Время-то раннее.

Ник очень правдоподобно вздохнул:

– Такой график работы. Материал к обеду должен быть у начальства.

– Сделаем пару снимков с верхнего этажа и уйдем, не волнуйтесь, – Гера предъявила охране продвинутый цифровик с телескопическим объективом.

– Не задерживайтесь. Жильцы не любят чужих!

– Не задержимся, – крикнул Никита из вестибюля.

Через секунду они уже ехали в лифте.

– Старый фокус. Обычно срабатывает.

– Интересно, что скажет охранник, когда увидит нас вечером? Мы поздно вернемся.

– Охрана сменится через полчаса. Мы вернемся другим путем, через зоопарк. Там туннель заканчивается в мужском туалете, по вечерам он пустует.

– А нет ли чего-нибудь менее экстремального?

– Есть другая лазейка, выход из нее находится у 27-го километра МКАД, южнее Восточного Бирюлево.

– Подходит.

– Но она нестабильна. Вместо Москвы запросто можно очутиться в местечке Большие Грязи. В прошлый раз этот Транспорт переместил меня в Кострому. Хорошо, что не в Копенгаген.

Лифт плавно остановился, и на долю секунды Гера почувствовала невесомость. Они вышли из лифта, прошли коридором налево к полированной белой двери. На противоположной стене она увидела Транспорт.

Никита ее подбодрил:

– Не бойся! Пошли?

Гера столько раз прыгала вслед за Никитой, что не должна была волноваться, но в этот день ей было не по себе. То ли из-за разговора с охранником, то ли из-за способа возвращения. Ник не стал дожидаться, прыгнул первым – и сразу же растворился в загадочной сингулярности. Гера переборола сомнения и прыгнула следом.

Мимо нее, словно полотна художников, на предельной скорости проносились здания, улицы, деревья, поля – подробностей в бурном потоке не разобрать. Она, как опытный призрак, без труда пролетала сквозь стены; препятствия внутри Транспорта превращались в туманную дымку, не мешавшую перелету. Или это она больше не состояла из плоти и крови – трансформировалась в бесплотное нечто, чтобы на той стороне Транспорта снова сложиться из окружающих атомов в прежнее подобие себя же самой?

Туннель выплюнул Геру неаккуратно, с небольшой высоты, и она неловко приземлилась.

Никита ее подхватил:

– Не знал, что этот Транспорт тоже погуливает.

– Переживу.

Как здравомыслящему человеку убедить себя в том, что вокруг не Москва, а Санкт-Петербург? Только что она шла по мраморному вестибюлю высотки на Соколе и вдруг оказалась не в Бибирево, и не в Митино, а в городе, удаленном от Москвы на семьсот с небольшим километров.

В это трудно поверить. Однако автомобильные номера дружно свидетельствовали в пользу Санкт-Петербурга, и код «78» был ей прекрасно знаком.

Через минуту оба вышли на улицу рядом с метро «Купчино», чтобы поймать такси. В целом, довольно стандартная улица, каких и в Москве немало найдется – ничего примечательного. Похожие здания, похожая архитектура, вечно спешащие люди. И все-таки что-то неуловимое упорно витало в воздухе – вероятно, сам Питерский воздух был немного другим.

В этот момент Гера забыла, что, в общем-то, она совершенно взрослая дама, и бросилась к Нику с объятьями:

– Мы все-таки в Питере! Я тебя обожаю!

– Остынь, – Ник смотрел на нее с осуждением. – Помни, мы просто друзья.

– Да перестань, – посмеивалась Гера над ним, – буду любить тебя платонически.

Долго голосовать не пришлось; из общего потока машин ловко вынырнула Нива и притормозила поблизости. Ник договорился с водителем, и они отправились дальше, к стрелке Васильевского острова.

В автомобиле Гера тихонечко подпевала сначала Шнурову, потом леди Гаге и Стингу, которых крутили по местному радио.

Наконец Никита не выдержал, пригрозил:

– Будешь петь, вернемся обратно.

– Нет, от чего же, пускай поет, – подключился к разговору водитель, – у вас какая-то радость?

– А разве путешествие в Санкт-Петербург – не повод для отличного настроения?

И добавила шепотом на ухо Нику: «Тем более, что у меня свидание».

Ник попросил высадить их у здания Биржи.

Она запоем вдыхала питерский воздух, подставляя лицо порывам холодного ветра. Распростертая перед ней панорама возбуждала сильнее хорошего секса: впереди Петропавловский собор сверкал золотым шпилем, слева у берега привычно дрейфовали корабли-рестораны, и только Эрмитаж, пожалуй, стал немного поярче.

– Сходим в гости? – предложил Никита. – Здесь поблизости живет замечательный лемург.

Гера думала, что они с Ником целый день будут наедине. Надеялась, что он устроит экскурсию по музеям – наверняка ему известно несколько потайных лазеек. Идея разбить их пару кем-то сомнительным ей не понравилась.

– Это необходимо?

– Это не обсуждается. Нехорошо игнорировать приглашение Криса.

Они углубились в улочки Васильевского острова, обогнули Двенадцать коллегий и вышли к проспекту. В этом районе Питера она никогда не бывала, и прогулка показалась ей интересной. Крис жил неподалеку: на пересечении Большого проспекта и 12-ой линии, в характерном доме-колодце. Фасад выглядел неухоженным, а вот парадную отреставрировали – восстановили лепнину и росписи.

Они поднялись на второй этаж и остановились возле двери, обитой снаружи паркетной доской.

– Я познакомлю тебя с особенным лемургом. Не удивляйся, если вдруг ему не понравишься. Реакцию Криса предугадать невозможно.

– Крис – иностранец?

– Американец. Снимает квартиру, чтобы заниматься научной работой.

Дверь открыл приятной наружности и средней комплекции рыжий лемург лет тридцати пяти. Он сначала бесцеремонно оглядел Геру, потом, так и не поздоровавшись, отвернулся, ногой уперся в косяк.

Крис говорил по мобильному телефону.

– Да… Да… Я понял… Постараюсь закончить… Вы не могли бы секундочку подождать? Ко мне здесь пришли.

Американец прикрыл трубку ладонью, добродушно бросил Никите:

– Привет. Великолепный образчик женского лемургического начала, – он не слишком вежливо указал на нее. – Ее, кажется, Герой зовут?

Гера не дала Нику ответить, хотя ее и не спрашивали, опередила его:

– Да, я Гера. А вы – Крис?

– Крис МакКинг. Проходите, нечего стоять на пороге. Располагайтесь.

Крис изъяснялся на прекрасном русском с едва заметным акцентом. Обычно так говорят попавшие за границу носители языка. Но раз он американский подданный, Гера решила, что случилось с точностью наоборот – Крис давно жил в Петербурге.

В прихожей вешалки не было, вместо этого из стены торчали оленьи рога. Пришлось оставить рюкзак и куртку на табурете. Там же она оставила цифровик. В комнате она осмотрелась: рядом два похожих дивана, низкий журнальный столик, антикварный хозяйский комод и большой плазменный телевизор. И детские обои «с жирафами».

– Здесь раньше жила семья с ребенком?

– Возможно. Крис эту квартиру снимает.

– Крис родился в Петербурге?

– Не угадала. У него ирландские корни, сам живет в Бостоне, а иногда у подруги в Нью-Йорке, если использует Транспорт возле Сестрорецка. Родители Криса, когда тот был маленьким, работали в Ростове Великом. Его предки – специалисты по славянской архитектуре. Поэтому он так хорошо знает русский язык.

– Где ты его откопал?

– В Эрмитаже.

В комнате появился Крис с большим подносом в руках. На подносе кроме трех крупных чашек и упаковки чайных пакетиков лежали плитки темного шоколада. Коробку конфет он удерживал подбородком.

Крис обратился к Гере:

– Пожалуйста, помогите мне – заберите конфеты.

Она освободила его от груза конфет, расставила на журнальном столике чашки с цветочным рисунком.

– Будете чай пить? Если хотите кофе, могу приготовить.

– Лучше чай, но покрепче.

– Тогда берите пакетики и заваривайте. И обязательно попробуйте шоколад.

Некоторое время все просто молча сидели. Гера неторопливо откусывала по небольшому кусочку и медленно пережевывала угощение.

Первым молчание нарушил Крис:

– Вас уже просветили, когда на Земле появились первые лемурги?

– Четыре года назад.

– До недавнего времени я тоже так думал.

– Разве это не так? – Ник оживился.

Смышленые васильковые глаза американца весело вспыхнули.

– Гера, вы чем занимаетесь?

– Созданием интернет-проектов.

– Значит, вы – человек неглупый, поймете меня.

Она моргнула, соглашаясь с лестным замечанием.

– Друзья, у вас найдется немного свободного времени? – вставая, он хлопнул себя по коленям. – Приглашаю всех в зоологический музей.

При всем уважении к музейным коллекциям, зоологический музей никогда не был Герой любим. Обычно она тонко чувствовала ауру помещений, а в этом музее находилось много ободранных шкур, натянутых на муляжи. От обилия останков у нее сосало под ложечкой.

– Можно я не пойду?

– То, что я покажу, вас тоже касается.

* * *

Прежде чем скелет синего кита подвесили к музейному потолку, кит когда-то родился, резвился, размножался и, выполнив данную природой задачу, умер, чтобы после смерти развлекать посетителей. И теперь это громоздкое нагромождение в любой момент могло приземлиться на голову любому туристу. Не случилось этого по причине странной внутренней логики, постичь которую Гера так и не смогла. Видно, тросы, на которых держалась громадина, сделали из титана.

Если бы кит был живым, он наверняка вызывал бы у нее другие сравнения. И чувства бы появились другие – непохожие на брезгливость, которую она мужественно пыталась перебороть.

Крис повел группу скрытыми от посторонних глаз коридорами, куда зевак не пускали. Здесь он был своим человеком и лично знал многих сотрудников. Крис не просто уговорил дирекцию, чтобы им не препятствовали, он организовал для них экскурсию в запасники, куда, как в архивы Ватикана, далеко не всякому удается попасть.

Хранилище произвело на Геру удручающее впечатление: те же скелеты на полках, те же муляжи и расчлененка в сосудах – патология, возведенная в ранг медицинского культа. Не вошедшие в основную коллекцию экспонаты здесь дожидались звездного часа.

Помещение оказалось чистым и светлым, но из-за спертости воздуха Гере сразу же захотелось на улицу.

Американец быстро двигался вдоль стеллажей. В какой-то момент уверенным взмахом руки он достал с верхней полки резиновые перчатки и, не глядя, их натянул.

– Друзья, идите сюда!

Они подошли.

Осторожно, словно младенца, он извлек из коробки увесистый череп.

– Перед вами, друзья мои, ближайший родственник хомо сапиенса – неандерталец. Это особенный череп, своего рода череп-сенсация. Того, кто догадается, в чем его уникальность, угощаю обедом в кафе.

Гера уловила интригу; череп находился в зоологическом музее, а не в Кунсткамере – музее антропологии и этнографии. Похоже, предмет до этого путешествовал из музея в музей. И Крис помогал экспонату занять нужное место.

То, что экспонат находился у Криса в руках, намекало на его особую значимость.

Череп как череп, внешне ничего необычного. Массивные надбровные дуги. Нижняя челюсть маловата для человека разумного. Лоб покатый и невысокий.

Крис упрямо настаивал на уникальности неандертальца:

– Неужели не видите? Это же ясно, как день!

Гера вышла вперед:

– Если не ошибаюсь, семьи неандертальцев селились вблизи стоянок древних людей. Может быть, череп хранит свидетельство конфликтов соседей?

– Очень хорошо, но неверно. Смотри.

Крис ее не обманывал. Состояние черепа она бы оценила «на пять»: ни отверстий от стрел, ни трещин от ударов камнями, ни сколов по краю. Пожалуй, слишком медовый оттенок кости.

Теперь Никита наклонился к предмету. Сперва он просто рассматривал череп с разных сторон, потом зажмурился и на мгновение замер, как будто услышал исходившие от черепа звуки. Его лицо озарилось догадкой.

– Подойди-ка, Гера, поближе.

Приготовившись слушать, она так же, как и Никита, закрыла глаза. Они вскользь соприкоснулись щеками, от чего по ее спине побежали мурашки.

Он скомандовал:

– Не отвлекайся. Принюхайся.

Она послушалась, но кроме запаха двух лемургов ничего не почувствовала.

– Так не годится, – Никита выпрямился. – Вернем-ка череп на место. И отойдем.

Крис положил череп на полку, разместив его на уровне глаз. Теперь можно было оценить рост неандертальца и мысленно дорисовать остальную фигуру.

Гере показалось, что не она осматривает предмет, а неандерталец внимательно оценивает ее. Прикидывает, приживутся ли ее останки в антропологическом музее двадцать первого века.

Она снова принюхалась.

– Просто не верится. Этот слабый, но характерный запах невозможно спутать ни с чем остальным!

Никита довольно посмеивался.

Крис торжественно произнес:

– Поняла, кем он пахнет?

Череп древнего лемурга остался лежать там, где его положили. Их пригласили в другую комнату – помещение с компьютером и интернетом.

– Открытие так и останется тайной, – сетовал Крис. – Имея на руках неопровержимые доказательства, мы обязаны их скрывать.