355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Елена Макарова » Лето на крыше » Текст книги (страница 1)
Лето на крыше
  • Текст добавлен: 24 сентября 2016, 05:40

Текст книги "Лето на крыше"


Автор книги: Елена Макарова


Жанры:

   

Педагогика

,

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

ЕЛЕНА МАКАРОВА

ЕЛЕНА МАКАРОВА

ЛЕТО НА КРЫШЕ


ОТ АВТОРА

Отпуск – время, свободное от работы,– для нас, родителей, пожалуй, единственная возможность побыть вместе с детьми. Все мы, мамы и папы, живем напряженной трудовой жизнью, в которой ребенку подчас не остается места. Дети часто видят нас уставшими, погруженными в свои нелегкие взрослые заботы.

И вот мы все свободны, мы наконец надолго вместе, мы можем путешествовать, играть, гулять. Счастливое время…

Учебный год в нашей студии традиционно завершается веселым детским праздником и родительским собранием. Большинство родителей спрашивают, чем и как заниматься с детьми летом. Мой ответ – «летом детям надо отдыхать» – мало кого устраивает. И я слышу: «Если им предоставить свободу, они развинтятся в один момент», «Они все перезабудут», «Они на следующий год не смогут продуктивно заниматься» и т. д. и т. п. Особенно беспокоит родителей перерыв в музыкальных занятиях.

Таким образом, все упирается в разные цели: дети мечтают побегать, погонять на велосипеде, найти большой гриб и гусеницу, родители же хотят, чтобы дети за лето не отстали.

Как совместить приятное с полезным? Ответить на этот вопрос я и попыталась в этой книжке. Ее можно рассматривать как большое собрание, где мне предоставлена возможность поделиться не только с родителями моих маленьких учеников, но и со всеми взрослыми, интересующимися данной проблемой.

Надеюсь, покидая наше собрание, вы согласитесь со мной в том, что детей не надо специально тормошить, их не надо увеселять, им не нужна наша активная «культурная программа».

Чтобы процесс освоения детьми мира был естественным, органичным, надо на время забыть о своей ведущей роли и сделаться ведомыми.

Отойдем в сторону и посмотрим на собственных детей: вот они бегут с песчаного откоса, разбегаются, падают, кубарем скатываются с горы, вздымая песок и, разумеется, пачкая одежду, но как они счастливы, как сияют их лица! Вот они пытаются плавать, фырчат, надувают щеки, ныряют в том месте, где им по колено. Мы, взрослые, видим, как мелка вода, а дети между тем ощущают себя рыбами, свободно плывущими в океане. Для нас дождь – помеха для прогулок, для детей – событие: капля падает с крыши, сначала она разбухает, потом отваливается и падает в лужу. От нее идут круги, вздуваются пузыри, этот, маленький| совсем,– пузырь-ребеныш, а этот – пузырь-папа…

В такие мгновения происходит чудо: ты вдруг видишь, как дети отделяются от тебя, перестают быть твоей собственностью становятся частью пейзажа, частью природы, и мы ощущаем всеобщность – природа, мы и наши дети. Мы подарили их нашему миру, а значит, и им подарен этот воистину удивительный мир.


ЛЕТО НА КРЫШЕ

Летом не нужно никакого дома, летом можно спать на травке. Ведь лето – это утро.

Маня М., 4 г

Дом, который мы снимаем, на берегу моря. Сойдешь с автобуса, станешь лицом к морю и увидишь серый прямоугольник с крышей-козырьком, торчащей над поселком. Когда же приблизишься, это окажется не дом, а «гараж с мезонином». Половина крыши гаража – основание мезонина, состоящего из двух комнат с большими окнами. Другая часть крыши – свободная, неогороженная. На ней стоит стол – доска на козлах, лавки по обе стороны стола и шезлонг. Густые кусты сирени пологом нависает над крышей, защищают ее от морских ветров.

Крыша – место нашего обитания в недождливые дни. Здесь мы обедаем, рисуем, принимаем гостей и даже спим днем на раскладушках. Гараж на холме, за холмом – море, оно едва брезжит сквозь густую зелень развесистых лип, кленов и ясеней.

Большой хозяйский дом напротив, у подножия холма, второй его этаж как раз вровень с нашим мезонином. У дома лужайка изумрудного цвета с кустами еще не распустившихся роз. Розы повсюду, всевозможных сортов и расцветок. За розовыми плантациями – фруктовый сад, в нем наряду с яблоневыми, вишневыми и сливовыми деревьями растут декоративные, с красивыми, но несъедобными плодами.

Дальше луг с пасущимися на нем коровами – мы видим его с нашей верхотуры, за лугом лес. Кроны прямых высоких сосен, как постовые, охраняют море от поселка.

В детстве я мечтала жить на крыше и, засыпая, видеть звезды. И вот сбылось: сижу на крыше, в шезлонге, укутавшись в плед. Еще сыро – не сошла утренняя роса, капли блестят на листьях сирени, на полиэтиленовой пленке, которой покрыт стол. Светит солнце, но со стороны моря уже ползут облака. Так целую неделю – утро ясное, а к одиннадцати часам небо затягивает дождевыми тучами.

Надо бы готовить завтрак, да лень выбираться из теплого укрытия. Так вольно дышится этим воздухом, напоенным запахом расцветающих лип, к нему примешивается и сосновый дух, и морской, водорослевый. В утренней тишине, еще не заполненной голосами, слышно, как накатывают волны на берег: накат, пауза, снова накат.

Низко над землей парят стрельчатые ласточки, предвещая дождь. На корявых верхних ветвях старика-ясеня рядком сидят сороки. Пострекочут – умолкнут, словно ведут диалог с морскими волнами.

По крутой деревянной лестнице чинно, не спеша взбирается наша любимица – рыжая Лесси. Подходит ко мне, трется острой мордой о плед. Усаживается на задние лапы, а передние кладет мне на колено. Надо уважить старушку. Я приношу из кухни остатки вчерашнего ужина, Лесси мигом расправляется с ними, просит еще.

– Лесси, Лессия! – зовет ее Айна. Она не позволяет Лесси попрошайничать, и Лесси бежит на зов, поджав хвост от смущения.

На смену ей является кошка Лиза. Лизой назвали ее дети, и она уже откликается на это имя. Лиза облизывает то место, где только что лежали мясные кости, урчит, мурлычит. Но я на Лизу сердита. Вчера она утащила у меня кусок мяса, за которым я выстояла длинную очередь. Поняв, что от меня ей ничего не добиться, она трется боком о входную дверь.

– Мама, пусти Лизу, мы ей молока дадим.


ГОЛОСА ДЕТЕЙ И ПТИЦ

Голоса детей поутру – весть о занимающемся дне. У Пети утро начинается с чтения, у Ани с игры, а у меня с кухни.

– Меню на сегодня – намокшая яичница и кофе с дождем? – острит Петя.– Стоит нам сесть завтракать – с неба начинает капать. И на сей раз то же самое.– Все равно пойдем в лес,– говорит Петя.– Мы же вчера договаривались: какая бы ни была погода…

Грязную посуду складываем в таз и ставим под водосточную трубу. К обеду будет чистая.

– Хорошо, что эти облака не нарисованные, а то бы из них шел цветной дождь, и нас бы окрасило в разные цвета,– говорит Петя.

Мы идем по лугу, мимо коров. Ветер, дождь, а коровы стоят, не шелохнутся, шевелят мягкими влажными губами, уминают траву. – Пусть бы они домой шли,– жалеет их Аня,– им же холодно стоять тут!

Винтообразный ветер вкручивает нас в свою воронку, гонит тяжелые тучи, с силой проталкивает их вперед, а легкого Петю он буквально на крыльях несет к лесу. Маленькая щуплая его фигурка, облепленная курткой, удаляется от нас, уменьшается на глазах и пропадает из виду.

– Мам, скорей, он потеряется,– тянет меня Аня за руку. Петя поджидает нас за высоким песчаным холмом. В лесу тихо, только дождь шипит в кронах высоких сосен, словно масло на раскаленной сковородке.

– Такой дождь, а птицы поют. Это, наверное, пеночки, – говорит Петя.

Дети молча слушают птиц. Как запечатлеть их в памяти, умытых дождем, запомнить навсегда, как стоят они, маленькие, средь высоких сосен: на Ане – серый плащик с капюшоном, на! Пете – куртка из болоньи, у обоих руки в карманах, головы запрокинуты к кронам сосен – обители поющих птиц. Видят ли птицы детей?

– И зачем люди ходят на концерты? – Петин голос в наступившей тишине звучит неестественно громко.– Шли бы лучше в лес. Никакой Гайдн не заменит пение птиц. Нет, все-таки Гайдн тоже неплохо,– заключает он после долгой паузы. – Наверное, когда он был маленький, он тоже слушал птиц. А я мам, знаешь, что думал, когда был маленький? Я думал, музыка происходит от дирижера – он своей палочкой как бы вытаскивает из инструментов звуки. Когда острая музыка дирижер как будто колет, а когда плавная – будто гладит ее палочкой.

– А теперь что ты думаешь?

– Теперь думаю, что от композитора, а композиторы слушают птиц. Да?

ОБРАЗОВАННАЯ МАМА

Лида с Эриком приехали к нам из Москвы. Зачем? А зато чтобы в непринужденной дачной обстановке приобщить Эрика искусству.

Мне не удалось сделать это в студии эстетического воспитания, куда Лида исправно возила Эрика в течение года, и теперь предстоит наверстать упущенное. Кроме того, за компанию детьми Эрик хорошо ест, стало быть, обедаем сообща.

Лида, не отрываясь, глядит, как ест ее сын. Так однажды я смотрела на гриб, пытаясь пронаблюдать, как он растет. Когда вот так, с час, не отрываясь, глядишь на гриб, то начинает казаться, что он и впрямь увеличивается на глазах. Так и Лиде сейчас кажется, что Эрик поправляется от каждой съеденной ложки супа.

– А теперь покажем, как мы умеем пить лекасики!

«Лекасики» – это, по их словам, лекарство.

– Постой,– отстраняю я Лидину руку с таблеткой триоксазина – зачем это ему?

Лида взглядом, весьма выразительным, дает мне понять, что это не подлежит обсуждению, но я не сдаюсь.

– Нам врач назначил,– шепчет Лида мне на ухо.

– Эрик, сунь пока в рот картошку, раз уж ты его раскрыл,– говорю я ему,– запей кефиром. Считай, что ты принял дневную дозу.

– Зачем ты это с-сделала? – заикается Лида от возмущения. Ей точно нужно принимать успокоительное. Но Эрик-то тут причем? Абсолютно нормальный ребенок. Если любого ребенка в возрасте четырех лет ежедневно после детского сада возить в студию, на фигурное катание и на музыку, да к тому же к педагогу с весьма экстравагантной методикой (о ней я расскажу отдельно), и если ребенок выдержит такую нагрузку, то его надо зачислить в исполины.

– И сколько ты ему споила?

– Две упаковки. А без триоксазина он не может заниматься музыкой.

Это, конечно, веский аргумент!

И все-таки мне удалось уговорить Лиду отказаться от триоксазина. Если бы еще убедить ее оставить ребенка в покое, хоть летом не загружать его музыкой, науками и искусствами! Лида – это типичная «образованная» мама, она помешана на обучении. Когда Эрик наконец вырывается на свободу, он носится как угорелый, размахивает мечом, кричит и не может притормозиться. Естественная реакция живого существа, так ведут себя звери, выпущенные из клетки.

– Ты считаешь, что он сам всему научится? – спрашивает роскошная Лида, одетая не во что-нибудь, а в красное сари.

– Положись на природу.

– По-моему, ты хочешь, чтобы из моего Эрика вышел Маугли!

Глупость – это болезнь.


УМЕЙ ПЕРЕДАТЬ РИТМ

«Дорогой папа! Как ты поживаешь? Как цветы? (Петя выращивает цветы и очень беспокоится, поливает их папа или нет.) Мы очень довольны. Скучаем по тебе, ждем, когда приедешь. К великому сожалению, я не делаю зарядки (лень проклятая!!!), хотя недавно утром обливался холодной водой (два раза за два дня, далеких, как числа 5 и 20), на следующий день на море делал гимнастику, нравилось, но сейчас трудно, так как у меня обгорели плечи и грудь, купаемся в море, в основном я, хотя вода не превышает +14°. Пожалуйста, когда приедешь к нам, захвати мой «Дневник наблюдений» и список внеклассного чтения. Я помогаю маме: выношу мусор, набираю воду. Мама ездит на уколы, уже чувствует себя лучше, даже ходит в магазин, конечно, в секрете от нас. Сейчас погода понижается. Утром летают чайки, а проклятые сороки все время, когда мама ложится спать, начинают, как назло, трещать и будить маму. Извини, что мало написал. Посылаю картины».

За окном хлещет дождь, косыми полосами рассекает воду в бассейне, она пузырится, пенится по краям. Бассейн достраивался при мне, мы с хозяйкой возили с моря песок для раствора в большой тачке, вместе размышляли, как пристроить большие пористые камни к наружной стене. Айне хотелось, чтобы бассейн как бы вырастал из земли, и камни делали бы переход от земли к цементной поверхности плавным, естественным. Мы ворочали эти глыбы, прикладывали одну к другой и, когда получалось красиво, скрепляли их раствором. Прежде я никогда ничего не строила и не задумывалась над тем, как строится дом или сарай. Теперь же, проходя мимо стройки, я останавливаюсь и подолгу смотрю, как ловко это получается у тех, кто умеет. Так что, хвалясь нашим домом и садом, я не забываю упомянуть о бассейне как о главной достопримечательности. Он и вправду красивый, к тому же в нем доля моего труда. Вокруг бассейна маленькие цветочки: маргаритки, анютины глазки, карликовые розы, между ними те же пористые камни, кое-где позеленевшие от плесени. В обрамлении ярких мелких цветов они кажутся драгоценными.

«Располагай камни и цветы так, чтобы малая композиция походила на картину, в большом же плане умей передать ритм». Этим советом Шэнь Фу (китайский писатель XVIII века) мы воспользовались, строя бассейн.

Дома тепло, уютно, горит красная спираль рефлектора, сушатся на стульях наши вещи, мурлыкает Лиза – Аня чешет ей за ухом, разговаривает с ней вкрадчиво, ласково, как взрослые с новорожденными детьми.

Петя рисует. Что же он рисует? Лес? Нет. Грибы? Нет. Он рисует людей. Скрипача в черном котелке с занесенным над головой смычком, роскошную даму с букетом цветов, девушку под пестрым зонтом. Рисунки мелкие, ажурные, как полевые цветы, что растут на лужайках и пестрым ковром устилают луг. Четкий контур, верно найденные позы. Такое «непрямое отражение» нашло в рисунках лесное путешествие. Скрипач – воплощение Петиных мыслей о музыке, букет цветов в руках дамы – тот самый букет, который был мне вручен при выходе из леса, но я, конечно, не та самая роскошная дама (скорее на нее похожа Лида), и девушка с зонтом – тоже персонаж не случайный: я сетовала на то, что не взяла с собой зонт и промокла до нитки

Детские рисунки напрямую связаны с реальными событиями, по ним можно многое узнать о внутреннем мире «художника», потому что они непринужденные – они рождаются от потребности высказаться, выразить то, что подчас не выразимо словами. Рисунок позволяет развертывать картину увиденного на пространстве листа, он воплощается сразу, и ребенок получает результат,  изображение. Это наиболее доступный способ высказывания. Ребенку необходимо высказаться, отреагировать. Нам же, взрослым, дается возможность узнать о своем ребенке что-то новое. Вот я, например, сейчас узнала, насколько значима для Пети музыка, он музыкален по природе, и это не потому, что его персонаж – скрипач, а потому, что эти маленькие рисунки ритмичны, музыкальны по цвету и движению. Ему впервые удалось передать динамику движения, и это связано именно со слушанием в лесу птичьего концерта, именно в переливах птичьих трелей он уловил тот ритм и движение, которое передал в рисунках


МОРЕ ПЛАЧЕТ. НЕБО ПЛАЧЕТ. МАМА ПЛАЧЕТ

Магазин – на берегу. Для взрослого путь к морю недолог и мало чем примечателен. А для детей это целое путешествие. Первый пункт их остановки – корявый ствол старого вяза, у подножия которого– муравейник. Затем они сбегают с песчаной горы и замирают у диковинного сада за высоким забором. В этом саду нет ни одного дерева, только цветы, но какие! Высокие лиловые и фиолетовые колокольчики, наверное, детям они кажутся фонарями – они вровень с их ростом, и каждый колокольчик, как светильник; ромашки с головками величиной с подсолнух, нежные ирисы тончайших расцветок, стрелы гладиолусов, похожие на готические шпили, – сад-видение. Затем дорога с мелкими камушками, по преимуществу «драгоценными», так что у дороги мы задерживаемся надолго.

Невероятный, огромный мир! Как запечатлевается он в детской памяти? Литература, к счастью, сохранила для нас бесценные поэтические воспоминания. Вот как писал об этом мой любимец, уже упоминаемый здесь Шэнь Фу: «Помнится, ребенком я мог подолгу смотреть на солнце не мигая, мог отчетливо различать тончайшие линии и видеть самые мелкие предметы; подмечая их формы и узоры, я ощущал их неизъяснимую прелесть.

…Иной раз, устроившись возле щербатой глинобитной стены или на террасе с цветочными горшками, а то и среди травы, я садился на корточки и замирал, внимательно вглядываясь в травы; тоненькие стебельки становились для меня деревьями, букашки и муравьи – дикими зверями, земляные комья и камешки – горами, а ямки превращались в долины; мой дух вольно странствовал среди них. Этот мир доставлял мне истинное счастье».

К морю ведет песчаная тропинка, с обеих, сторон поросшая длинными острыми листьями осоки, – наверное, эти листья детям тоже кажутся деревьями.

Берег пустынен, дождь разогнал всех по домам. Совсем недавно все это было красочным, а сейчас похоже на пейзаж, выполненный тушью с размывкой: белые чайки раскачиваются на светло-серых волнах, на горизонте море свинцово-серое, а небо почти черное, над головой сизые тучи, вдоль берега моря – темные ивы с серебристо-серыми листьями.

Но стоит свернуть с моря к магазину, как все снова насыщается цветом – густая июньская зелень, красный магазин, желтая будка телефона-автомата. Кажется, что ты из строгого черно-белого фильма попал в цветной. В магазине пестро от всевозможных наклеек и цветных упаковок. Народу мало. Я сразу узнаю знакомых – Мишу и его маму. Они стоят у прилавка со сладостями, а вид у них кислый.

Мы выходим из магазина. Миша припускается к качелям.

– Не смей, все мокрое! – кричит Мишина мама, но он взгромоздился на сиденье, раскачивается.

– И вот так решительно во всем,– вздыхает Мишина мама. Она подбегает к сыну, стаскивает его с качелей.

– Все, никаких гостей! Как мы пойдем в гости в таком виде?! И тем не менее они идут к нам. Тривиальный случай нашей взрослой непоследовательности.

Не можешь держать слова – не угрожай!

– Мам, почему ты не взяла с собой хлеба? Почему? – Миша дергает ее за рукав плаща.

– Порвешь! – Мама отталкивает от себя сына.

– Говорил же тебе, возьми хлеб. Видишь, чайки голодные!

– Почему ты сам не взял хлеба? – спрашиваю я у Миши. Миша останавливается и внимательно глядит на меня. Личико маленькое, с острым удлиненным подбородком. Большие карие глаза горят недобрым блеском.

– Скорей бы муж приехал,– всхлипывает мама.

– Море плачет, небо плачет, мама плачет,– декламирует Миша и повторяет: – Море плачет, небо плачет, мама плачет.

– Ты просто безжалостный человек,– говорит Наташа сыну.

– Безжалостный – потому что у меня жала нет?

Стихает дождь, светлеет небо, насыщаясь цветом. Песок из серого становится охристым, море темно-синим, стволы коричневыми, а листья желто-зелеными. Чистые цвета, хорошо промытые акварельные краски, пропитывают влажный воздух.

НЕ ТРОГАЙ, НЕ ПРЫГАЙ, НЕ ПОДХОДИ!

– Здесь очень красиво, но я бы не рискнула… Ведь неогорожено. Один неосторожный шаг, и можно свалиться с крыши. Я бы на вашем месте все время тряслась,– говорит Наташа. Мишина мама.

– Если есть настрой «трястись», то «трястись» можно из-за всего. В каждом нашем шаге таится опасность. Дети вырастут, они не будут вечно ходить с нами за ручку, а опасностей не убудет. Так и рехнуться недолго. Я, например, верю в их могучий инстинкт самосохранения. Зачем им подходить к краю крыши? Они же не едят стекла – знают, что стеклом можно порезаться. Не набивают рот песком. Зато я видела, как четырехлетний мальчик тайком от бабушки всыпал в рот горсть песку и, вместо того чтобы выплюнуть его, разразился истошным криком. А кричал он от страха, от неумения самостоятельно найти выход из ситуации.

Детям, которых опекают без меры, предстоит нелегкое будущее. Предприимчивость, поиск – главные движущие силы в развитии ребенка – нашим воспитанием жестоко подавляются.

Я не утверждаю, что детей надо оставлять без присмотра, но присмотр должен быть деликатным, без посягательства на независимость. А со страхами надо бороться. Мы сами виноваты в возникновении всевозможных детских страхов.

«Не трогай собачку, она укусит!» – и ребенок боится собак.

«Не прыгай – упадешь, разобьешь головку, придется доктора вызывать» – и ребенок боится сделать лишнее движение, да заодно и докторов.

«Не подходи к этому мальчику, он драчун, он тебя побьет!» – и ребенок боится этого мальчика, а потом и всех мальчиков оптом: они же могут побить!

Моя ближайшая подруга – блюститель чистоты. Само по себе это прекрасно. Ее дети моют руки по двадцать раз в день. И неожиданные последствия – у старшего мальчика развилась «пылефобия». «Пыль!» – вопит он не своим голосом и скорее мчится мыть руки. Сейчас он подрос, «пылефобия» прошла, а брезгливость осталась: ни за что не пройдет по песку босой, в море его не затащишь – надо переступить через гряду водорослей, а водоросли противные!

Есть поучительная сказка про умную Эльзу. Умную Эльзу не упрекнешь в легкомыслии – она заранее просчитывала роковые последствия своих поступков. Расчеты приводили ее в тупик. Жизнь умной Эльзы – пытка. Так не будем же уподобляться этому сказочному, но, увы, вполне правдивому персонажу. Добавим к бочке нашей сугубой серьезности чайную ложку легкомыслия.


КРАСИВОЕ И НЕПОНЯТНОЕ

– Это вы сами сделали? – Миша восхищен нашей стеной, расписанной цветами и бабочками.– А можно мне порисовать?

– Только не на стене,– говорит Наташа.– Не разрешайте ему, он такого намалюет!

– Мама нам разрешает.– Петя достает краски.

– Мама, иди домой,– говорит Миша.

Мне бы, наверное, не понравилось, если бы мои дети вот так бесцеремонно выпихивали меня из незнакомого дома.

Чтобы как-то сгладить неловкость, я отвожу Наташу в сторону. Договариваемся, что мы приведем Мишу к ужину. Пусть мальчик сменит обстановку, и она тем самым отдохнет.

– Дайте тему,– требует Миша, когда мама уходит.

– Рисуй что хочешь,– отмахиваюсь я от него.– Разве ты видишь, что я занята. (Я чистила грибы.)

– Я не могу рисовать что хочешь. Я могу на тему.

– Почему?

– Мы занимаемся с Владимиром Петровичем и к пьескам рисуем рисунки на тему.

– Хорошо. Нарисуй мне красивое и непонятное.

– А это как?

– Откуда я знаю? Ты просил тему – вот тебе тема.

– Красивое и непонятное! – раздается из комнаты Анин голос.– Это я сейчас.

Миша, само собой, не может стерпеть, что Аня, которая младше на год, его обгонит. Он оставляет меня в покое.

Я поставила картошку на огонь и отправилась к детям.

Миша сидит на полу, на коленях, выгнув спину по-рысьи, взмахивает фломастером, как дирижер палочкой, и утыкается в бумагу, рисует точечными, отрывистыми движениями.

– Все,– вытирает лоб рукой, закрывает фломастер крышкой, кладет на место. Значит, не такой уж это разболтанный ребенок: как ни увлечен, а фломастер все же кладет аккуратно на место.

Аня уже изрисовала несколько больших листов – рисунки сыплются, как из рога изобилия: цветные линии, завитки, фигурки немыслимых форм.

Петя начинает с верхнего края листа, значит, он планирует композицию на весь лист. Иначе бы начал с середины. Рисует неторопливо, часто отстраняется от работы, выверяя отношение цветов. Русые выгоревшие волосы падают ему на глаза.

– Петь, давай чуб острижем.

– Попозже.

– Тогда и мне.– Миша оттягивает каштановую вьющуюся прядь – она доходит ему до носа, отпускает ее, она отпружинивает и свивается кольцом на лбу.

Аня удивлена. У нее вьются волосы, и она с этим борется постоянно – приглаживает их, распрямляет, чтобы было как у Пети. Она хочет быть, как Петя, мальчиком, а раз у Пети волосы прямые, а он мальчик, то и у всех мальчиков должны быть прямые. Видимо, она в первый раз заметила, что и у мальчиков бывают кудри.

– Мам, ты грибы проворонишь! – вскрикивает Петя.– У нас мама такая рассеянная…

– А у вас можно всегда жить? – вдруг спрашивает Миша.

– Это ты договаривайся со своей мамой,– говорит Петя. В моем согласии Петя не сомневается.

Да, вовремя напомнил Петя про грибы. И суп готов. Дождь-посудомой справился с чашками и тарелками, мне остается только вытереть их. Подставлю под водосточную трубу пустое ведро. Дождь барабанит по клеенке, крышка стола темнеет сквозь пузырчатую пленку. По дороге с автобусной остановки бегут, укрывшись под зонтами, промокшие дачники. Да, с погодой им не повезло! Нам-то что – все лето впереди, а вот тем, кто приехал на месяц, не позавидуешь.

– Посмотрите, как я нарисовал! – зовет Миша.

У Миши действительно вышло красивое и непонятное.

Ни один из составляющих композицию элементов и отдаленно не похож на реальный предмет. Это говорит об отсутствии шаблонного, стереотипного мышления. Рисунки невозможно передать на словах. Как и во всяком искусстве, в них есть нечто, не переводимое в слова, что не исчерпывается текстом. Пересказ рисунков сродни пересказу сновидений. Пересказывая сон, который нас потряс, мы, по сути, передаем лишь сам сюжет сновидения и удивляемся, насколько бледно выглядит наш «потрясающий» сон в словесной передаче. Потому что мы не можем передать то, что было там, в глубине, за сюжетом, воспроизвести контекстуальные связи. Недаром говорится: лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Оригинал лучше перевода. Но мне придется прибегнуть к переводу, ибо оригинала под руками нет.

«Держись следующих правил: в большом умей видеть малое, в малом – большое, в нереальности – действительность, в действительности – вымысел»,– учит Шэнь Фу.

И Миша словно бы внял неведомому закону – его рисунок изобилует разнообразными приемами: линии прямые, пунктирные, многоцветные, мелкие цветные формы где-то образовывают мозаику, где-то разбрызганы, как осколки метеорита, где-то взяты целым пятном, масса точек, закорючек, штрихованных и располосованных овалов и кружков – и все это не распадается на энное количество элементов, а организовано в единое целое. Каждая деталь красива сама по себе, и в то же время она работает на целое. Вот какая богатая внутренняя жизнь у этого издерганного ребенка. Отчего такой разрыв между его внутренней жизнью и внешним поведением?

– Мам, а у меня посмотри! Это такая заколючка (зигзаг) пуговичная (рядом с «заколючкой» красный кружок), а на ней Баба-Яга летает (черный головоног), а на этом домике (прямоугольник с кружочками-окнами), она на всем этом летает (разноцветные росчерки – траектории полета Бабы-Яги).

Осознание идет параллельно с рисованием. Для Ани важнее изображение, а не изображаемое. Пройдет несколько минут, и Аня по этому же рисунку сочинит другую историю.

– А у меня ноги вязаной формы,– говорит Миша, рисуя закрученные линии. Ему понравилось, как Аня комментирует свой рисунок.– Это волшебный человек (желтый треугольный человек с синими крыльями-лепестками), а это у него шарик (Миша пририсовывает к синему крылу шарик и раскрашивает его разными цветами), он выкатывается из крыла, как шелк изо рта шелкопряда (опутывает тонкими желтыми линиями шарик), это шелковые нитки. У волшебника есть жена – волшебница. Рисует пузатое существо. Раз волшебник треугольный, то волшебница – круглая.– У нее тело – это воздушный шар. – Великолепная находка – в плотно заполненном пространстве необходима пустота, воздух, и воздух этот – в теле волшебницы

Все. Закончил. Тянется к следующему листу.

Одним движением обрисовывает туловище, руки-морковки с пальцами-ботвой, голову, посаженную в плечи, оранжевые глаза с коричневыми точками посередине, горизонтальные черточки под глазами – морщины. И вот перед нами недоуменный, растерянный человек. Два разных рисунка нарисованы подряд:. первый – типично детский, с избытком наделенный фантастическими персонажами, а второй – лаконичный, стремительный. Первый отражает мир детских фантазий, второй выражает настроение.

А если к этим двум рисункам присовокупить тот абстрактный «красивое и непонятное», то мы получим представление Мишином внутреннем мире. Не случайно Миша сочиняет музыку. Он чувствует гармонию и не только чувствует – он стремится ее передать. Миша – на подъеме, он идет в гору, а уставшая мама мечтает об одном – спуститься с горы на лужайку, сесть и отдохнуть, расслабиться. «Красивое» в Мише пока недоступно ей. «Непонятное» раздражает. Понять же что-то, будучи в раздражении, трудно. Нужно отстраниться. Хотя бы на время.


ЖАР-ПТИЦА В ПЯТКАХ

– Душа моя – это вкусность, душа моя – это радуга, – изрекает Аня. Ее распирает радость – и в лесу-то были, грибов-то насобирали, и рисунки-то нарисовали, и теперь вот вкусный обед. И солнце выглянуло.

– Солнышко мое, матушка, как горячо светишь,– обращается она к солнцу.

– Ань, а я – кто? – спрашиваю у Ани.

– Ты – мама, а солнце – матушка,– отвечает не задумываясь.

– Душа – это не вкусность, а невидимость,– вносит коррективы Миша.

– А «душа в пятки ушла» – что это значит? – спрашивает Петя у Ани.

– Значит, она опускается, а у души на пятках жар-птица.

– Нет, не так,– машет руками Миша,– душа в шапке-невидимке. Надели шапку-невидимку, и стал человек как будто в Человеке нет сердца.

«Чудесному», «непонятному» дети умеют находить адекватную словесную форму выражения. Почему у души на пятках жар-птица. А ведь это точно: жар-птица – символ волшебного полета, значит, душа необъятная, больше жар-птицы, раз она умещается на пятках, душа «летуча» – она легкая, бесплотная, прямая ассоциация с полетом птицы. Или почему, когда на душу надели шапку-невидимку, она стала человеком без сердца? Да потому, что раз надели на нее эту шапку, значит, человека-то нет (раз невидим, значит, нет – это детская логика), а раз его нет, то ничего нет, тем более – сердца, ведь оно за двумя печатями.

У детей метафорическое мышление. Они идут от образа. А вот откуда взялся этот образ? Как он зарождается в сознании ребенка?

Говорим о том, что такое дом. Поначалу ответы простые: дом – это где живут, спят, работают. А дальше:

– Дом для мыслей – это голова, дом для столов – столовая, дом для еды – холодильник.

Быстрый переход от передачи реальных признаков к метафоре.

Дети не боятся сослагательного наклонения. Все «если бы да кабы», которых не переносит взрослое ухо,– их реальное смысловое пространство. У них нет страха перед будущим, весело им смотреть вперед, меняя в воображении положения предметов:

Если бы медведь был машиной,

Если бы волк был антенной,

Гуляла бы антенна в лесу,

А волк бы на нашей медвежьей машине

Ловил бы лису.

Катя М., 7 лет

Психологи исследуют возникновение образа в сознании ребенка. А вот бы узнать, куда все исчезает, когда на смену метафорическому мышлению приходит детерминированное. Как нами утрачивается «детскость»?



ВНЕЗАПНОЕ ЗЛО


– Эрик, ты посмотри, все рисуют! – восклицает Лида. Снизу, с плохим зрением, а все-таки разглядела, что мы на крыше рисуем.

– А он пусть не рисует,– говорит Миша.

Эрик наступает ногой на Мишин рисунок. Миша отталкивает Эрика. Эрик дает сдачи. Петя принимается их разнимать. Округлившимися от удивления глазами смотрит Аня на это побоище.

Я ухожу. Не переношу вражды, злобы. И не умею этому противостоять. Блаженный Августин в «Исповеди» писал, что наше представление о детях как об ангелах небесных (имеется в виду кротость, доброта детей, а не наличие у них крылышек) неверно. Дети жестоки и агрессивны по своей природе. Об этой детской жестокости написана книга «Повелитель мух» Уильяма Голдинга.. Но как бороться с этим злом, тем более что оно у детей проявляется спонтанно, как бы ни с того ни с сего.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю