Текст книги "Проклятый остров"

Автор книги: Элджернон Генри Блэквуд

Соавторы: Джозеф Шеридан Ле Фаню,Монтегю Родс Джеймс,Эдвард Фредерик Бенсон,Эймиас Норткот,Эдмунд Суэйн,Джон Бангз,Джаспер Джон,Херон и Х.,Роджер Патер,Джон Дэвис Бересфорд
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

Скоро индейцы достигли лестничной площадки и там ненадолго задержались. Я не имел ни малейшего понятия, что они станут делать дальше. Они как будто колебались. Напряженно прислушивались. Наконец гигант (я заключил это по его тяжелым, хотя и осторожным шагам) пересек узкий коридор и вошел в комнатку непосредственно над гостиной – в мою собственную спальню. Если бы не утренний неодолимый страх, ни с того ни с сего на меня напавший, я мог бы сейчас лежать в постели, а индеец стоял бы рядом.

Минуту-другую длилась тишина, сравнимая с той, какая предшествовала зарождению на земле звуков. Затем раздался долгий, пронзительный вопль ужаса, – огласив спящие окрестности и не достигнув еще ко мне, он склонялся над грузом, похожий в этой скорченной позе на какого-то монстра. А груз, простертый на кедровом суку, который тащил за собой по полу индеец, был не чем иным, как трупом белого мужчины. Скальп был аккуратно снят, по лбу и щекам растекалась кровь.

И тут, впервые за всю ночь, пали узы дьявольского заклятия, сковавшего ужасом мое тело и мою волю. С громким криком я кинулся к великану, чтобы схватить его за горло, но не ощутил под пальцами ничего, кроме воздуха, и без чувств рухнул на пол.

Я узнал мертвеца: у него было мое лицо!.. [110]110
  …у него было мое лицо!.. – Мотив, распространенный в фольклоре. Существует английская сказка с подобным сюжетом, в ней герой видит процессию эльфов, несущих гроб, покойник как две капли воды похож на него – и это предвещает смерть.


[Закрыть]

Когда я услышал чей-то оклик и пришел в сознание, на дворе уже был день. Я лежал там же, где упал, рядом стоял фермер с караваями хлеба в руках. Грубовато-добродушный поселенец помог мне встать, поднял валявшуюся тут же винтовку и со словами сочувствия принялся за расспросы, но мной все еще владел ужас и отвечал я что-то невразумительное.

Обыскав дом и ничего не обнаружив, я в тот же день покинул остров и на оставшиеся десять дней поселился у фермера. Ко времени отъезда я благополучно справился с работой и полностью восстановил свое душевное равновесие.

В последний день с утра пораньше фермер на большой весельной лодке отвез мои вещи на мыс в двенадцати милях от его владений, куда дважды в неделю заглядывал пароходик, возивший охотников. Я же ближе к вечеру двинулся на каноэ в противоположную сторону; мне хотелось напоследок взглянуть на остров, где я пережил такое невероятное приключение.

Я прошелся по острову, обыскал домик, не без трепета ступил в маленькую спаленку на втором этаже. Ничего необычного мне не встретилось.

Отплывая, я заметил поодаль каноэ, которое огибало остров. Осенью каноэ на озере встретишь не часто, а это возникло как будто из ниоткуда. Слегка изменив курс, я проследил, как оно скрылось за ближайшим выступом скалы. Высокие, изогнутые нос и корма, двое индейцев. Немного взволновавшись, я замедлил ход: выплывет ли каноэ с другой стороны? Через неполные пять минут я его увидел. Нас разделяло не больше двух сотен ярдов; индейцы, сидя на корточках, быстро гребли прямо ко мне.

Никогда в жизни я не орудовал веслом с такой скоростью. Через несколько минут я оглянулся: индейцы бросили меня преследовать и вернулись на свою круговую траекторию.

Когда солнце садилось за материковым лесом и в водах озера отразились алые закатные облака, я оглянулся в последний раз. Большое берестяное каноэ с двумя зловещими тенями все так же ходило кругами вокруг острова. Сумерки быстро сгустились, озеро почернело, мне в лицо дохнул первый ночной ветерок, и я, обогнув береговой утес, потерял из виду и остров, и каноэ.

Джон Дэвис Бересфорд

John Davis Beresford, 1873–1947

Дж. Д. Бересфорд – сын священника из маленького британского городка Кастор. Работал архитектором, писал пьесы, стихи и романы. Последние часто включали детективный и фантастический элемент и чем-то напоминали творчество Герберта Уэллса. Среди их сюжетов – история мальчика, наделенного феноменальными способностями («Чудо из Хэмпденшира», 1911), постапокалиптическое общество без мужчин («Мир женщин», 1913), социалистическая революция в Англии будущего («Революция», 1921) и др.

Дочь Бересфорда Элизабет прославилась как автор серии детских книжек про уомблов – забавных пушистых зверушек и режиссер кукольного телесериала про них же.

Рассказ «Ночь творения» взят из сборника «Знаки и чудеса» (1921). В нем прослеживается сравнительно новый для того времени мотив – скептик получает свидетельства того, что увиденное им действительно носит сверхъестественный характер.

НОЧЬ ТВОРЕНИЯ [111]111
  Ночь творения– в христианской традиции первая ночь после отделения света от тьмы при сотворении мира; в богословии пасхальные торжества рассматриваются в известной мере как ее повторение (ночь сотворения мира и ночь воскресения Христа). В данном случае, очевидно, автор намекает на грань между «дневным» и «ночным» миром, реальным и сверхъестественным.


[Закрыть]
(Пер. Л. Бриловой)Часть 1. Дискуссия

1

Дискуссия назрела, еще когда они сидели за обеденным столом. Начал Лесли Вернон: его умное лицо выражало твердость и решительность, отчего резче выделялись угадывавшиеся в нем признаки фанатического упорства. Коротышке Харрисону (щеки у него уже слегка порозовели и волосы взъерошились) не без труда удалось избежать прямого столкновения, для чего он поспешно, превосходя самого себя в искусстве красноречия, завел разговор об истинной сути русской революции, благо на эту тему к нему поступили недавно особые, неизвестные посторонним сведения. Даже леди Ульрика Мор, судя по всему готовившаяся подбодрить Вернона, была вынуждена сдаться и умолкнуть.

Прочие гости, собравшиеся на уик-энд, поначалу ничего не имели против некстати поднятой Верноном темы, однако к намеку Харрисона отнеслись с тактичной готовностью. Коротышка Харрисон был хозяин дома, и если уж он явно вознамерился положить конец разглагольствованиям о психических исследованиях, гостям не оставалось ничего другого, как его поддержать. Более того, в разговор тут же вмешалась, в своей обычной, суетливо-птичьей манере, миссис Харрисон, заявившая, что «спиритуализм для некоторых – самая настоящая религия, если не хуже» и он не ведет ни к чему, кроме ссор. Услышав это, Вернон с подчеркнутой сдержанностью улыбнулся, но защитить себя не успел, поскольку в другом конце стола его перебил Харрисон с анекдотом о деятельности Ленина в Швейцарии [112]112
  …о деятельности Ленина в Швейцарии. – Имеется в виду швейцарская эмиграция В. 11. Ленина в 1914–1917 гг., завершившаяся его возвращением на родину в связи с начавшейся Февральской революцией.


[Закрыть]до революции.

Сразу после обеда Харрисон предложил всем взять кофе с ликерами и переместиться на лужайку, под кедр. Причины были понятны: вечер выдался изумительный, однако Грэтрикс, журналист, автор передовиц, усвоивший привычку во всем искать тайные мотивы, был, вероятно, прав, когда назвал перемещение в сад «хитрой уловкой».

– Уловка? – наивно удивился юный Фелл. В течение всего обеда на его лице отражалось тоскливое недоумение: ему было непонятно, как можно интересоваться духами – не важно, идет ли речь о духах мертвых или русских; Грэтрикс, однако, слишком поглощенный своими умозаключениями, не обращал внимания на его рассеянный вид.

– Вот именно. – Он взял Фелла под руку. – Для Харрисона это предлог, чтобы незаметно ретироваться, когда станет невмоготу. Если в комнате встать и удалиться, это будет демонстративно, а в саду Вернон может в один прекрасный момент обнаружить, что вместо Харрисона обращается к его пустому стулу.

Фелл вздохнул.

– А чего он хочет? Я имею в виду Вернона, – без особого интереса спросил он.

Грэтрикс был не против дать объяснение.

– Он хотел вынудить Харрисона к разговору о книге. – Грэтрикс повел собеседника к просевшему забору, подальше от остальных участников компании. – Видишь ли, Вернон до чертиков заинтересовался книгой Шренка-Нотцинга. [113]113
  Шренк-НотцингАльберт Фрайхерр фон (1862–1929) – немецкий врач, изучавший паранормальные явления (в оригинале рассказа его фамилия несколько искажена).


[Закрыть]Ты с ней, наверное, знаком? О материализации. Удивительные вещи. Результаты просто поражают. Там полно фотографий со случаями материализации. Круксова Кэти Кинг [114]114
  Кэти Кинг– так в 1870-е спиритуалисты называли некий «материализовавшийся дух» (шли бурные споры, действительно ли он существовал или был искусной мистификацией). Сэр Уильям Крукс – ученый, изучавший этот феномен; он сделал положительные выводы о реальности «духа», что стоило ему места в Королевском Обществе (британская национальная Академия наук).


[Закрыть]с этим и рядом не стояла. А Вернон только тем и занят, что пишет о таких предметах. По его словам, в книге доказано, что существует неизвестная науке форма материи, и пока скептики этого не опровергнут, пусть помолчат насчет проблемы бессмертия души и прочего подобного. Харрисон между тем опубликовал статью на первой полосе «Таймс литерари сапплемент», [115]115
  «Таймс литерари сапплемент»– т. е. литературное приложение к «Таймс», известнейшей британской газете.


[Закрыть]где говорится, что все это не стоит ломаного гроша. Довольно остроумно, спору нет, только логика слегка прихрамывает.

– И Вернон, надо полагать, хочет припереть его к стенке? – равнодушно прокомментировал Фелл.

– Он хочет открытого спора. – Понизив голос, Грэтрикс продолжил доверительным шепотом: – Я вот что думаю, Фелл: Харрисон просто-напросто боится спиритуализма. Мне случалось наблюдать его во время дискуссии – он выходит из себя. Не желает слушать оппонента! Тебе ведь известно, как выглядит собеседник, когда он от тебя отгородится: в глазах решимость, напряженность, словно где-то между вами помещается его собственный идеал и он нипочем не отведет от него взгляда… – Не докончив рассуждения об упрямом нраве Харрисона, Грэтрикс смолк, поскольку заметил на лице Фелла ту самую мину, которую только что описывал. – Собственно, ты сейчас выглядишь очень похоже, – заключил он сухо. – Прости, что заставил тебя скучать.

Осознав, что допустил промах, Фелл встрепенулся.

– Нет-нет, Грэтрикс, ничего подобного. То есть это никакая не скука; по правде, мне просто неспокойно. Я думал… – Неопределенным жестом он указал на заходящее солнце и добавил: – Вот из-за этого у меня возникло такое чувство, словно…

Грэтрикс сунул руки в карманы смокинга и обернулся посмотреть, что заставило Фелла отвлечься. Его выразительный силуэт – торчащий нос, сравнительно маленькая голова – на миг четко прорисовался на фоне северо-западного небосклона, подсвеченного вечерней зарей. Феллу под наплывом чувств почудилось в его облике нечто живописно-романтическое.

За порогом дома, ярко освещенного и такого обыденного; Фелла начали одолевать сомнения. Сидя в столовой, он был твердо убежден, что намерения, ради которых он сюда явился, правильные. Филлис не годится в жены государственному чиновнику такого уровня. Он наблюдал не раз последствия подобных браков. О продвижении по службе можно забыть. Женившись на Филлис, он лишится того подспорья в карьере, которое обеспечивает возможность быть назначенным на новую должность особым указом, а не подчиняться обычной рутине, когда предел мечтаний – это годовой доход тысяч в десять-двенадцать. К примеру, леди Ульрика нынче явно готова оказывать ему покровительство, но, если он вступит в нежелательный брак, трудно будет ожидать, что она не передумает. За обедом все это представлялось ему вполне ясным, и хотя при мысли о предстоящем разговоре с Филлис – такой нежной, очаровательной, любящей его так преданно, так восторженно – ему сделалось не по себе, он тем не менее был уверен, что обязан порвать с ней, пока это можно сделать без ущерба для своей чести.

Но теперь все резоны, относящиеся к восхождению по социальной лестнице, столь важные в обществе, которое он только что покинул, начали меркнуть, уходить на задний план и превратились наконец в мишуру, нечто нереальное – подобное происходит с огнями и сумятицей большого города, когда устремишься всей душой к радостям домашнего очага. Покой природы, ее бескрайние просторы – вот та незыблемая реальность, с которой полностью гармонирует его любовь. Им с Филлис уделен в этом мире свой уголок. Если бы Фелл мог сейчас, как месяц назад, ступить с нею под темные тисы [116]116
  Тис– красивое хвойное дерево, во многих культурах связанное с символикой смерти.


[Закрыть]на озерном берегу и заключить ее в объятия, последним сомнениям тотчас пришел бы конец. Перед лицом величия природы они с Филлис почувствовали бы себя единым целым; взгляд с этого престола на людскую суету, такую призрачную и ничтожную, убедил бы их, что она достойна лишь презрения…

Голос Грэтрикса прервал череду его видений.

– Да ты поэт, Фелл. Наверно, ощущаешь в такие вечера нечто особое? Они для тебя много значат?

– Видишь ли, – начал Фелл, колеблясь на грани признания, – у меня имеется причина; именно сегодня…

Грэтрикс обернулся и посмотрел на него.

– Я бы не стал, – проговорил он. – Потом пожалеешь. Лучше не рассказывай. Знаю, по виду я романтик, но видимость обманчива. Харрисон говорит, мне самое место среди пиратов. Но он ошибается – мое место среди юристов. Вот послушай, о чем я думал, рассматривая вид, из-за которого ты расчувствовался. Я думал, нехорошо это, когда в двух шагах от дома находится озеро, – нездорово. И эти темные тисы мне тоже не по вкусу. Унылые какие-то, меланхоличные.

Фелл вздрогнул:

– Унылые – да. Но они подходят к окружению.

– Слишком подходят. Не знаю, Фелл, может, мне передается твое настроение, но меня нынче вечером стали одолевать суеверия. Какое-то чертовское здесь царит затишье, словно вот-вот грянет беда.

– Или произойдет чудо? – предположил Фелл.

– Скорее всего, мы говорим об одном и том же. Я усвоил привычку выражаться прозаическим языком, когда хочу привлечь внимание читателей. А «чудо» в заголовке передовицы выглядело бы либо как клише, либо как красивость.

Фелл, казалось, не слышал этого объяснения. Его взгляд был прикован к Ортон-Парку, расположенному на возвышенности по ту сторону озера, напротив сада Харрисона. Небосвод медленно угасал, зелень дерна и деревьев сгущалась в сплошную темную массу, едва отличимую от траурной тени тисов. Недавно, в ровном закатном освещении, они обрели отчетливую, едва ли не чрезмерную выпуклость, теперь нырнули в недолговечную темень, чтобы вскоре, поменяв цвет и очертания, приветствовать таинства луны. Только озеро все еще светилось слабым светом, отражая последний проблеск вечерней зари на севере. Вблизи островка расходилась веером ленточка ряби цвета индиго: ее оставила, спеша под укрытие камышей, какая-то припозднившаяся водная птица; в затишье наступавшей ночи, как воображалось Феллу, можно было расслышать даже неуловимо тихий плеск мельчайших волн, которые торопливой чередой набегали на песчаный берег.

– Редкостный покой, – пробормотал Грэтрикс. – Пожалуй, нам пора вернуться к другим?

– Да, наверное, – послушно согласился Фелл. Да и что ему оставалось делать. Он не мог сейчас отправиться в деревню Лонг-Ортон, чтобы пригласить Филлис прогуляться с ним к озеру. А без нее все великолепие ночи пропадало зря.

Между тем ночи еще предстояло явить себя в полном блеске; не ранее чем Фелл со вздохом досады повернулся, чтобы следовать за Грэтриксом под кедр, к едва видимой группе гостей, в небе просияла полная луна [117]117
  …в небе просияла полная луна… – В оригинале «луна охотника», она же кровавая луна, ближайшее полнолуние к осеннему равноденствию; в это время, как принято считать, лучше всего охотиться на перелетных птиц, мигрирующих к югу.


[Закрыть]– медно-красный диск, висевший как будто над самой линией восточного горизонта.

Фелл помедлил, любуясь видом; еще немного, и он презрел бы банальные вежливые разговоры на лужайке и отправился в деревню. Не так часто выдается ночь, столь благоприятная для тихого уединения влюбленных: ясная, безмятежная, таинственная. Однако сидевший в нем автомат – чиновник со всеми полагавшимися ему правилами и привычками – неумолимо нес Фелла туда, где его ожидало благопристойное времяпрепровождение в приличном обществе и милостивое покровительство леди Ульрики Мор.

Молча приблизившись к лужайке, Фелл услышал звонкий, музыкальный голос Лесли Вернона:

– По крайней мере, Харрисон, вы могли бы позволить человеку изложить свои доводы.

2

К тому моменту, когда к группе присоединился Грэтрикс, перепалка уже миновала начальную стадию. С Харрисоном, с тех пор как он вышел в сад, явно что-то случилось. В доме он без умолку, словно опасаясь молчания, болтал о России, теперь в нем не было заметно прежнего раздражения, стоявшего за его лихорадочной, словно в пику кому-то, говорливостью.

Теперь, когда Харрисон устроился в самой глубине удобного плетеного кресла, в позе, позволявшей видеть только грудь рубашки, расплывчато белевшее лицо и случайный огонек на кончике сигареты, от него веяло относительным миролюбием. Казалось, он был согласен прислушаться к словесным наскокам Вернона, а вернее, до них снизойти.

– Слушайте, Харрисон, – начал Вернон. – Почему вы не хотите затрагивать эту тему?

– А что я могу сказать нового? – отозвался Харрисон.

– Зато я могу.

Тут решительно вставила свое весомое слово леди Ульрика:

– Как интересно! У вас действительно имеются свежие свидетельства?

– Или только старые, подогретые? – подхватил Харрисон.

– По крайней мере, вы могли бы позволить человеку изложить свои доводы, – произнес Вернон в тот самый миг, когда Грэтрикс присоединился к остальной четверке и, что-то пробормотав, уселся рядом с женой.

– Нам отсюда было видно, Грэтрикс, как ты живописно жестикулировал на фоне заката, – заметил Харрисон, словно вновь хватаясь за удобный предлог, чтобы елико возможно отсрочить дискуссию.

Грэтрикс фыркнул; он прекрасно сознавал, что в присутствии Харрисона постоянно держит себя соответственно навязанной ему роли флибустьера, хотя на словах никогда с этим не соглашался.

– Мы рассуждали о том, как воспринимают закат люди с различным темпераментом, – пояснил он.

– А лунувы видели? – Миссис Харрисон произнесла это тоном человека, затрагивающего пикантную тему.

– Признаюсь, пропустил. Но вот Фелл наверняка ее видел. Похоже, он и сейчас ей поклоняется.

– Ах, но вы обязаны это видеть! – Миссис Харрисон ради своего мужа продолжала уводить разговор в сторону от спиритуализма. – Она похожа на грубую театральную декорацию, вывешенную в небе. Не пойти ли и нам, чтобы вместе с мистером Феллом отдать ей дань преклонения?

Однако никто не тронулся с места, да к тому же вскоре под сень кедра явился и сам Фелл.

– Берите кофе, мистер Фелл, и чего еще душе угодно, – предложила миссис Харрисон. – То есть если сумеете различить что-нибудь в темноте. – Она делала все от нее зависящее, чтобы поддерживать послеобеденную беседу достаточно оживленной. Благодаря ее стараниям минуту-другую продолжался прерывистый обмен репликами, похожий на неуверенные, робкие порывы ветерка перед полным затишьем.

В конце концов Харрисону самому стало ясно, что неизбежное грядет. Как и все прочие, включая его жену, которая храбро билась, но не могла не сдаться, он почувствовал, что разговор состоится. Их подталкивало что-то еще, кроме спокойной решимости Вернона, хотя в самом его молчании ощущалась немолчная нота протеста. Этот другой, более мощный фактор присутствовал как нечто почти осязаемое. Это была сила, которая, истощая их энергию, влекла всех в единый центр.

Никто из присутствующих не сознавал этого острее, чем Фелл, хотя он приписывал растущее безволие другой причине. Сидя рядом с леди Ульрикой, так что ручки их кресел соприкасались, он выстраивал в уме беседу с Филлис, и в этой беседе не было и намека на отказ от любви. Он отдавался мечтам свободно, ничем себя не сдерживая. Более того, ему удивительным образом стало казаться, что мечты тут же сбываются, словно бы в эти самые мгновения их с Филлис души соприкасались и между ними возникала нерасторжимая связь. Фелла влекло все выше в горние пределы нереального, божественного восторга, но тонкий высокий голос Харрисона вернул его на землю, и он вздрогнул так, словно, едва задремав, был немилосердно вырван из сна оглушительным стуком дверей.

– Хм-хм! Ну-с, Вернон, – говорил Харрисон, – мы все ждем, чтобы вы изложили свои доводы.

Кресло Вернона скрипнуло, как будто он резко подался вперед.

Эта начальная минута, когда, благодаря непредсказуемому акту всеобщего согласия, все противоречия были на время отложены в сторону и оппоненты решились по крайней мере выслушать друг друга, совпала с наиболее темным временем. Теперь же луна, поменявшая цвет с медного на латунный, соизволила подняться над крышей дома и придала материальность и форму всем предметам, заново сотворявшимся в глубине ночи. Но Вернона, когда он заговорил, по-прежнему не было видно; его воспринимали только как голос, со все большей четкостью вешавший из тишины и теней.

Его речь была хороша, он спокойно призывал к непредвзятому исследованию всех новейших «фактов», касающихся загадок человеческой психики. Свой предмет он знал досконально, перечислял примеры, ссылался на авторитеты, выстраивая теорию, которую, как решили леди Ульрика, Фелл и даже Грэтрикс, будет весьма трудно опровергнуть.

Харрисон ни разу его не прервал; когда Вернон делал краткие паузы, казалось, что безбрежная тишина ночи смыкалась вдруг еще теснее вокруг группки собеседников, собравшейся под кедром. Равномерный поток слов напоминал свечку, слабо горящую в темноте; только когда она погасла, слушатели заново вспомнили себя и свое окружение. В секунды особенно тягостной, почти болезненной тишины собравшиеся непрерывно ерзали и покашливали, чтобы восстановить связь с привычным миром. Скрипели кресла, кто-то вздыхал, Грэтрикс однажды зычно откашлялся.

К концу долгой речи тон Вернона сделался более эмоциональным. Он стал рассказывать о материализации, о странной, пока еще не познанной форме материи, известной под условным названием «эктоплазма» или «телеплазма»; [118]118
  Эктоплазма (телеплазма) – в мистике синонимические обозначения некой субстанции, выделяющейся через рот, нос и уши медиума и служащей для материализации, например, рук и целых фигур «сущностей» (таких, как Кэти Кинг).


[Закрыть]ее источает тело медиума, она проявляется в видимых формах и может быть сфотографирована, она способна манипулировать материальными объектами.

– Я заявляю, что существование этой материи доказано, – заключил Вернон. – При благоприятных условиях медиум способен создать некую форму – доступную зрению и осязанию, имеющую вес и успешно имитирующую любые внешние проявления материальной реальности. Не стану утверждать, что этот поразительный феномен подтверждает бессмертие души, однако скажу вот что: пока вы не предложите другую гипотезу, не противоречащую внушительному своду доказанных фактов, у вас нет права выдвигать какие-либо мнения касательно психических исследований.

Побледневшая луна, похожая теперь на начищенную латунь, увенчала собой верхушки деревьев за домом; ее тонкие лучи пронзали там и сям мрачную сень раскидистого кедра; один луч упал на обнаженное, словно бы мраморное плечо леди Ульрики, другой скользнул по гладким светлым волосам Лесли Вернона. Этих отблесков, а также неяркого рассеянного света от других источников хватило, чтобы разогнать унылый, давящий сумрак, который окутывал лужайку и участников беседы. Они уже отчасти различали друг друга: кто-то представал тенью на светлевшем фоне, кто-то слабо светился, попав, вероятно, под яркий лунный луч, нашедший себе дорогу сквозь прорехи в многослойной листве.

Ветер все так же спал, ни единым порывом не нарушая полнейшего затишья, но лунный свет все же сказался на настроении собравшихся. Когда Вернон смолк, все другие заговорили разом. Многоголосая сумятица затихла только после того, как послышались слова Грэтрикса:

– Того, кого не убеждают ни Стейнтон Мозес, [119]119
  Стейнтон Мозес(1839–1892) – английский священник и спиритуалист, автор ряда книг по спиритуализму, соучредитель Общества психических исследований.


[Закрыть]ни Лодж, [120]120
  ЛоджОливер (1851–1940) – английский физик и изобретатель, после гибели сына на полях Первой мировой заинтересовался спиритизмом.


[Закрыть]не убедит ничто, даже если на его глазах воскреснет мертвец.

Миссис Харрисон звонко рассмеялась:

– Это нужно запомнить.

– Но речь совсем не идет о воскрешении мертвецов, мистер Грэтрикс, – вмешалась леди Ульрика. Чувство юмора ей было не свойственно.

Вернон, вероятно, почувствовал, что нелепое вмешательство сводит на нет эффект от его долгих разглагольствований.

– Ладно, Харрисон, каков будет ваш ответ на мои доводы? – слегка повысив голос, спросил он.

Харрисон начал сбивчиво, это ясно свидетельствовало о том, что его все же одолевает раздражение.

– Даже… даже если мы примем на веру эти выкладки, не вижу, Вернон, как они доказывают истинность вашей теории. Я занимался этим вопросом вплотную и… и без предвзятости и могу сказать одно: не вижу никаких причин считать, что нам когда-либо поступали послания от духов умерших. Думаю, спор идет именно об этом положении, и мне непонятно, какими особенными доводами вы его подкрепили. А вы, Грэтрикс, что скажете?

Грэтрикс проворчал что-то невнятное. Лунный луч уперся в самую выдающуюся деталь его лица, и создалось впечатление, будто оно целиком состоит из носа.

– Вы не согласны с моим объяснением фактов, Харрисон? – упорствовал Вернон.

– А… а с какой бы стати? Не вижу причин. Вы меня нисколько не убедили в состоятельности ваших примеров. На настоящем этапе я согласен продолжать исследования, но не формулировать теории. Мое мнение таково, что до сих пор собранных свидетельств недостаточно, чтобы строить теорию.

– Ах вот как! Ну за этим дело не станет. – Впервые в голосе Вернона прорезалось волнение. – Неужели вам не ясно, что все эти случаи, взятые вместе, представляют собой лишь первые этапы познания, которое нас ожидает? Это всего лишь признаки того, что эволюция человеческого рода вступила на новый путь, что грядет новая эра… эра Духа. Дни материализма сочтены, а наши робкие опыты вызовут улыбку у будущего поколения.

Вы спрашиваете, откуда я знаю? Я не могу объяснить это понятными вам словами. Большая часть моего знания основана на интуиции, но интуицию, и даже мистицизм, не следует больше отделять от науки и разума. Я чувствую: этот синтез лежит в основе новой доктрины. Материальные доказательства мы еще получим; в будущем религия и наука сольются воедино.

– В точности мои слова, – подхватила леди Ульрика.

Проповедь Вернона вывела Харрисона из себя. Он попытался заговорить, но голос ему не подчинялся, срываясь на невнятный фальцет.

– И… и… я… – пропищал он. Чтобы заговорить членораздельно, ему пришлось подняться на ноги. Он начал заново: – Нет, нет! Род религии, основанный на спиритуализме, – как можно рассчитывать, что разумные люди клюнут на подобный бред! Какой-то предполагаемый дух устами безграмотной старухи станет вещать нам убогие банальности, их перескажет потом на пиджин инглиш [121]121
  Пиджин инглиш– гибридный англо-китайский язык во времена английского владычества в Китае; пиджин – вообще любой гибридный язык, возникающий обычно при колонизации.


[Закрыть]с ужимками избалованного дитяти так называемый «контролер», и мы должны будем все это выслушивать? Нет-нет, я решительно не согласен принимать этот абсурд всерьез. Я… я нисколько не желаю подражать легковерию господ Лоджа, Барретта [122]122
  БарреттХаррисон Д. (1864–1911) – знаменитый американский медиум (между прочим, священник унитарианской церкви), автор ряда книг.


[Закрыть]и Крукса… нисколько не желаю. Я… да это глупость, и ничто больше. Даже чтобы это обсуждать, мне и то не хватает терпения. Кто идет любоваться луной? – Не дожидаясь ответа, Харрисон обратил к кедру спину и – маленький, всем своим обликом выражавший возмущение, – зашагал на свет, к саду.

Остальные шестеро нестройной чередой потянулись за ним.

Эмма Харрисон явно испытывала облегчение, оттого что дискуссии пришел конец.

– Я говорила, ничем, кроме ссоры, это не закончится, – объясняла она Грэтриксу, который рядом с нею, миниатюрной и хрупкой, выглядел настоящим великаном. – Чарльз не умеет говорить спокойно на эти темы. По-моему, он просто молодец, что так долго терпел. Ни к чему нам весь этот вздор. Правда, мистер Грэтрикс? – Миссис Харрисон понизила голос, переходя на доверительный шепот: – Мне всегда казалось, что наша дорогая леди Ульрика, бедняжка, сделана из того же теста, что и большинство медиумов. Ну, вы понимаете: крепко сбитая, уравновешенная, звезд с неба не хватает.

– Удивляюсь, почему это медиумы, как правило, такие тупые. – Грэтрикс тактично уклонился от того, чтобы открыто согласиться с описанием леди Ульрики, прозвучавшим из уст хозяйки дома.

Некоторое время гости парами бродили по лужайке. Исключение составил Харрисон, немного отдалившийся от других: он беспокойно расхаживал туда-сюда, то ли избывая раздражение, то ли изобретая по-настоящему убедительный довод, который бы помог раз и навсегда разделаться с Верноном.

Луна успела подняться еще выше, но с ней произошло новое преображение. Небо затянула пелена легких перистых облаков и выбелила медь луны, превратив ее в серебро. Она же приглушила освещение в саду. Тени сделались менее резкими, блики – менее яркими.

Постепенно все члены маленькой компании на лужайке начали ощущать, что ночь выдалась необычная. Едва заметно изменив траектории движения, они, как пузырьки в чашке, стали сбиваться в тесную группку. Пространство их прогулок сузилось, наконец даже Харрисон подтянулся к общему центру; но, когда компания вновь объединилась, выяснилось, что им не о чем разговаривать. Да, все до сих пор немного конфузились из-за ссоры между хозяином и одним из гостей. Однако по тому, как они держались и как собирались в тесную кучку, можно было предположить, что возникшая неловкость имеет более глубокую причину. Похоже было, что каждый внезапно чего-то испугался и не спешил заговорить, чтобы не выдать этого постыдного страха.

Тишина сделалась чересчур напряженной, стихло даже негромкое шуршанье подошв по скользкой траве, но вот ее прервала наконец миссис Харрисон. Она театрально, с некоторой даже бравадой, рассмеялась – так смеются иной раз, чтобы скрыть дрожь.

– Не знаю, как вам, – проговорила она звенящим, неестественным голосом, – но мне показалось, что стало немного свежо.

– Да, да, Эмма, верно, – подхватил ее муж, у которого явно отлегло от сердца. – Сдается мне… пора возвращаться под крышу. От озера нет-нет да и повеет холодом, – пояснил он, обращаясь ко всей компании.

– Тем лучше, Харрисон, – пробормотал Грэтрикс. – А то воздух совсем неподвижный, не припомню другой такой ночи.

– Луну затянуло дымкой, – заметил Фелл, глядя в небо.

– Верно-верно, похолодало. – Леди Ульрика повела плечами. – Заметно похолодало.

Харрисон откашлялся. Как обычно, голос его вначале не слушался.

– Хм! Хм! Что если нам предстоит наблюдать какой-то феномен? – Он издал слегка надтреснутый смешок. – Холодное дуновение – это ведь первый признак, да, Вернон?

– Самый безошибочный, – торжественным тоном подтвердила леди Ульрика, опередив Вернона.

Харрисон собирался что-то добавить, но в разговор вмешался Грэтрикс.

– Слушайте, – произнес он голосом, в котором явственно различалось волнение, – кто там у озера? Одна из ваших служанок? Девушка в белом, у самых тисов?

– О чем это вы? – с некоторой поспешностью отозвалась миссис Харрисон. – Двенадцатый час, все горничные, надеюсь, давно в постели.

– Кто-то там все-таки бродит, – заявил Грэтрикс.

– Хм! Хм! Грэтрикс совершенно прав, дорогая, – сказал Харрисон. – Думаю… думаю, мы обязаны это расследовать, хотя бы из чувства долга.

– Возможно, это кто-нибудь из деревенских девушек, Чарльз, – предположила его супруга.

– Тогда нечего ей делать среди ночи в наших владениях. – С этими словами Харрисон решительно, как автомат, зашагал к перелазу в просевшей ограде, который вел на луг.

– Пойдемте все? – предложил Грэтрикс, но миссис Харрисон явно заколебалась.

– Не знаю. Не кажется ли вам… – начала она.

Грэтрикс, однако, не стал ждать ее соизволения и, сделав несколько шагов, тоже оказался на лугу. Вернон, леди Ульрика и миссис Грэтрикс, как бы повинуясь внезапному порыву, последовали за ним, и Эмма осталась на лужайке с единственным спутником – Робертом Феллом.

– Что ж, коли все дружно отправились, – проговорила она с истерическим смешком, – наверное, надобно и нам.

– Не знаю. Пожалуй. Думаете, нужно? – В голосе Фелла слышалось странное волнение.

Немного удивившись, миссис Харрисон оглянулась.

– Вы же не боитесь? – спросила она, невольно выдавая причину своих колебаний.

– Боюсь? – не понял ее Фелл. – Чего боюсь?

– Ну… привидений!

– Миссис Харрисон, неужели вам пришло в голову… – начал Фелл.

– Ничего подобного, – открестилась Эмма. Смятение спутника оказалось заразительным, но это, как ни странно, помогло ей набраться храбрости. Эмме уже не терпелось продемонстрировать, что ей все нипочем – и внезапно остывший воздух, и белые тени, блуждающие в неурочный час по берегу озера.