Текст книги "Предсказание"
Автор книги: Эльдар Рязанов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)
– Главное – всю мебель порезали, посуду побили, нагадили везде… – добавил фотограф. – А вы, Олег Владимирович, тоже в этом доме живете?..
Работа на телевидении сделала мою жизнь одновременно в чем-то приятной, а в чем-то несносной. Иногда было лестно, что тебя знают в лицо, а иногда это раздражало. Сейчас я был раздосадован – я не любил, чтобы меня наблюдали в минуты слабости.
Я буркнул что-то утвердительное и с молодецким видом оторвал чемодан от пола. Думал-то я про чемодан (не бросить ли его тут, на лестнице?) логично, но характер у меня был, пожалуй, сильнее моих же умственных способностей. Он победил разум и на этот раз. Сердце у меня колотилось, пот заливал глаза, но я упрямо продолжал восхождение.
– Было бы мне сейчас лет двадцать пять! – вслух выдохнул я.
– И что бы было? – полюбопытствовал сбегавший вниз майор милиции.
– Было бы все! – сказал я, выпустил из рук непосильный груз и, тяжело дыша, привалился к перилам. – Улики есть?
– Кое-что нашли. Хотя орудовали в перчатках. – И майор исчез.
На четвертом этаже дверь в квартиру Кустовского была открыта, в прихожей возились какие-то люди, видно, из угрозыска, на площадке дежурил милиционер. Дома у Кустовского я никогда не бывал, но знал, что он много лет работал представителем «Совэкспортфильма» за границей. Думаю, что поживиться у него было чем. Так думали, вероятно, и те, которые поживились…
Теперь очередные передыхи происходили после каждого лестничного пролета, через каждые пол-этажа. Когда я, весь в собственном соку, устроил привал между пятым и шестым этажами, вниз, постукивая каблучками, сбегала хорошенькая барышня, которая жила рядом со мной. Увидев меня в столь непрезентабельном виде, она предложила:
– Давайте я вам помогу, Олег Владимирович…
При мысли, что молодая привлекательная женщина потащит наверх мой чемодан, я вспотел еще больше. Я ведь пытался изображать, что я еще «ого-го»! Репутация балагура, весельчака, жизнелюба требовала определенного ответа, легкого и непринужденного. Я тут же рассказал анекдот:
– Мужчина насиловал женщину в подворотне. Та закричала: «Помогите! Помогите!» Мужчина удивленно уставился на нее и сказал: «Что вы кричите? Может, я еще сам справлюсь!»
Соседка засмеялась, а я добавил:
– Спасибо. Я еще сам справлюсь!
Номер был беспроигрышным. Я им неоднократно пользовался в аналогичных ситуациях. Хотя сейчас я не был уверен, что справлюсь сам с чемоданом, а тем более с женщиной.
Наконец я оказался у собственной двери. Отперев два замка, я из последних сил впихнул ненавистный чемодан в прихожую, уселся на стул и стал звонить в охрану.
– Пульт! – услышал я из телефонной трубки.
– Добрый день! – поздоровался я.
– Здравствуйте, Олег Владимирович, приехали?
Это была Таня Королева, одна из барышень, дежуривших на пульте охраны квартир. Она всегда узнавала меня по голосу. Кроме того, она была моей почитательницей, знала все, что я налудил в прозе и в стихах. Я ее никогда не видел, но у нас было нечто вроде телефонного романа. После смерти жены мне не хватало тепла, а манера Таниного разговора напоминала чем-то интонацию Оксаны. Мы иногда с Таней болтали, но недолго, потому что она находилась на службе и не могла занимать телефон, да и у меня никогда не было свободного времени. Я совершенно не представлял себе, какая она. Толстая, худая, высокая, симпатичная, уродливая? Единственное, что было ясно, – молодая.
– Слава Богу, приехал… – ответил я.
– Как прошли ваши встречи?
– Битком было. Не понимаю, кому в такое время интересно встречаться со старой развалиной… Обломком застоя…
– Да вы что, Олег Владимирович! Я бы обязательно пошла!
– Спасибо, Танюша. Просто вы ко мне необъективны. Снимите, пожалуйста, с охраны.
– Отдыхайте! Всего доброго! С охраны сняла! – И Таня повесила трубку.
– Хорошо все-таки дома, – произнес я вслух и улыбнулся.
Вынув из кармана плаща почту, я вошел в комнату. Письма от читателей, от редактора моей книги из Англии, приглашения из двух посольств, билет на открытие вернисажа, приглашение на премьеру нового фильма, анонимка с ругательствами…
И вдруг я вздрогнул. Я почувствовал, что в комнате не один, что тут находится еще кто-то. Я поднял голову. На кожаном диване, развалившись, сидел молодой человек в перчатках и смотрел на меня. Я уставился на него. На вид ему было лет двадцать пять. Лицо его мне показалось знакомым, даже очень знакомым. Я его явно где-то видел раньше, но где? Испуг волной прошел по моему телу. Я почувствовал, как от страха затрепыхалось сердце. Оно забилось противно и подло. Присутствие чужого человека оказалось слишком неожиданным. И вообще я всегда подозревал, что я трус. Смел я только в одном: лепить правду матку – и в книгах, и в статьях, и в выступлениях. Тут я почему-то ничего и никого не страшился. Говорил такое, что не понимал: почему меня не уводят в наручниках? Но когда я представлял свою персону в сталинских застенках, то, по совести говоря, побаивался, что вел бы себя недостойно, всех бы оговорил, все бы подписал, потому что боль выношу плохо. Хотя порой мне казалось, что я бы выдюжил, не спасовал и стоял бы насмерть. Но Бог миловал от подобного испытания. Когда бушевали великие репрессии, я был пацаном…
Молодой человек улыбался, глядя на меня. Улыбался приветливо и даже дружелюбно. Меня все равно чуть подташнивало от унизительного и беспомощного чувства ужаса. Почему он в перчатках? Это один из тех, кто ограбил Кустовского? Но как он проник сюда? Квартира на охране. Я бросил взгляд на балконную дверь, которая была тоже подсоединена к пульту охраны. Дверь заперта, стекло не разбито.
– Что ж ты так перепугался? – вдруг сказал молодой человек. Голос мне тоже показался знакомым. – Не робей!
– Кто вы? – хрипло спросил я.
– Не узнаешь? – Он рассмеялся. – Жаль…
Неожиданно паника прошла. Я даже удивился хладнокровию, охватившему меня. Может, меня успокоил голос пришельца, но не думаю. Между нами, последнее время я готовил себя к тому, что в любой момент могу встретиться с грабителем, уголовником, убийцей. Я раньше проигрывал в уме разные ситуации подобного рода. Страна находилась в безумии, в преддверии гражданской войны, и всякая нечисть повылезала изо всех щелей. Вообще-то война уже шла на окраинах империи. Все мы ждали, когда она явится в Россию. Я приучал себя к мысли, что пожил достаточно, пора и честь знать. Внушал себе, что, если придется умирать, постараюсь уйти достойно. Коли вдуматься, ничто меня не держит на этой земле. Разве только желание пожить еще. Но в конце концов надо уметь обуздывать свои желания.
– Что вам здесь надо? Как вы сюда вошли? – спросил я.
– Садись, поговорим, – ответил незнакомец и пошутил: – Чувствуй себя как дома.
Что-то унизительное было в том, что я обращался к нему на «вы», а этот сопляк тыкал мне. Тут я вспомнил, что у меня в письменном столе лежит газовый револьвёр, который я привез из Германии. По счастью, таможня тогда не проверила меня. Я рванулся в кабинет и открыл ящик письменного стола. Револьвера не было!
– То, что ты ищешь, у меня в руках, – послышался насмешливый голос из гостиной, – Я боялся, что ты в меня с испугу пальнешь, и забрал эту игрушку.
Я вернулся и увидел в руках пришельца мой газовый револьвер. Он небрежно положил его на журнальный столик и сказал:
– Можешь взять. Мне он не нужен.
Я медленно тянул руку за оружием, не сводя глаз с визитера. Он улыбался. Я схватил пистолет.
– И что ты будешь делать дальше? – лениво спросил непрошеный гость и добавил: – Слушай, обращайся ко мне на «ты», а то ерунда получается.
Я подумал, что он вынул из барабана патроны, и быстрым движением проверил. Револьвер был заряжен.
– А ну, пошел отсюда! – Я наставил дуло на незнакомца и держал под прицелом. – А то выстрелю.
Я знал, что не промахнусь. Я часто тренировался в тире. Раньше просто так, а последнее время делал это с двойным прицелом, то есть с двойным смыслом.
– Спасибо, что уважил мою просьбу и перешел на «ты», – спокойно сказал молодой человек, достал пачку «Мальборо» и закурил.
– Не предлагаю тебе, потому что ты уже десять лет как не куришь.
В поведении этого парня, в мирной его интонации было что-то такое, что сбивало меня с толку. Кроме того, лицо его было до жути знакомым. И потом, я действительно десять лет назад бросил курить. Я отвел револьвер и присел на подлокотник кресла.
– Так и не узнаешь? – спросил неизвестный. Он достал из кармана фотографию и протянул мне. – Чья это карточка? – спросил он.
Я посмотрел и узнал на фотографии себя, лет эдак тридцать с лишним назад.
– Моя, – пожал я плечами.
– Вовсе нет. Карточка снята японской камерой. На ней напечатана дата. А когда тебе было двадцать пять лет, этого технического достижения еще не существовало.
Внизу на изображении виднелись белые цифры 20.8.90, значит, снимок был сделан два месяца назад.
– Двадцатое августа – день моего рождения, – сказал я.
– И моего, – сказал парень. – Только годы у нас разные. Это я на фотографии, а не ты.
Он подошел к книжной полке и вынул из-за стекла мою карточку, где я был снят в 1953 году в день своего рождения. Я переводил глаза с одного снимка на другой. Было совершенно очевидно, что на обеих фотографиях один и тот же человек. Я тупо рассматривал два своих изображения – костюмы были разные, прически были разные, фотографическое исполнение было разным, но, без сомнения, и на той, и на другой карточке был снят именно я.
Переведя взгляд на незнакомца, я понял, что он до жути похож на тогдашнего меня. С успехом можно было сказать, что не я изображен на снимках, а он.
– Тебе цыганка на вокзале предсказывала необыкновенную встречу? – спросил мой молодой двойник.
Опять озноб пробежал у меня по спине. Пытаясь выстроить логическую цепь, я промычал нечто невразумительное.
– Так вот, она имела в виду меня. Ты ведь не завтракал в «Стреле». Идем перекусим.
Я покорно поплелся за ним на кухню, где был накрыт завтрак на две персоны.
– Надеюсь, ты не будешь возражать, если я тоже позавтракаю?
Он хозяйничал на кухне без всякого стеснения. Достал из холодильника бутылку кефира и разлил по стаканам, потом поставил на плиту вариться четыре яйца, наполнил чайник водой и водрузил его на конфорку.
На столе я увидел записку от Терезы, написанную крупными печатными буквами. Тереза помогала по дому еще при Оксане и досталась мне по наследству. Сама она была из немок Поволжья и, хотя всю жизнь прожила в России, по-русски писала с вопиющей неграмотностью, а немецкого не знала вовсе. Тереза была полуслепая старуха, добрая, старательная, и без нее я бы совсем пропал. Она готовила, делала постирушки, убирала квартиру, стояла в очередях.
«МАЛАКА Я НЕ ДОЗТАЛА НА АБЕТ КАТЛЕТЫ И ГРЕШНЕВА КАША СУПА НЕИСЧЕВА ДЕЛАТЬ БАЛЬШИ ОЧИРИДИ ИЗТРАТИЛА 20 РУБЛЕЙ 16 КОП.».
У нее была катаракта, и я договорился с самим Федоровым, что ей на днях сделают операцию в его клинике. Она знала, что я прибуду сегодня, и накануне, видно, сходила в магазины, чтобы я не ввалился в квартиру с совсем уж пустым холодильником. Но думал я, разумеется, не о Терезе. Мой молодой двойник тем временем сунул в тостер ломтики хлеба. Я лихорадочно пытался вспомнить свои романы, которые у меня случились лет тридцать семь назад. Но вспоминалось туго. Не то, чтобы их у меня совсем не было и не то чтобы их было чересчур много. Просто прошла такая уйма лет. Я был убежден, что этот парень, конечно, мой сын, о существовании которого я попросту не подозревал. Сходство между нами ошарашивало. В 1951 году я женился первый раз и, что там греха таить, не очень-то был верен супруге. Как журналист я много ездил по стране и, конечно, бывало всякое.
– Как звали твою мать? – спросил я предполагаемого сына.
– Твои размышления, что я твой незаконный отпрыск, глубоко ошибочны, – с иронией сказал незнакомец, положил на тарелку два хрустящих тоста и стал сыпать в чашки растворимый кофе. – Ты думаешь по шаблону. А что сказала цыганка? Что у тебя будет такая встреча, каких еще ни у кого не было.
– Ты что, действительно черт? – усмехнулся я. – Вельзевул, Воланд?..
– А тут ты думаешь литературно и тоже по стереотипу. Нет. И для убедительности могу показать свои конечности: копыт, рогов, хвоста – ничего нет. А мать мою звали так же, как и твою, – Белла Моисеевна. И отца моего звали так же, как и твоего: Владимир Иванович. Ты ешь…
Я машинально начал прихлебывать кефир. Столбняк, в котором я находился, не проходил, а, наоборот, становился еще более столбнячным.
– Слушай, я ничего не понимаю, – жалобно сказал я. – Чего тебе от меня надо? Кто ты? Зачем ты здесь?
– Ничего не утаю, – ответила моя молодая копия. – Все расскажу. Но сначала позавтракаем. Налегай, Олег.
– Ты тоже давай. – Я вспомнил, что все-таки я здесь хозяин. – Не стесняйся. Как тебя зовут?
– Олег. По отчеству Владимирович.
– Это я Олег Владимирович, – возразил я.
– И я тоже. Так уж вышло, что нас двое.
– Так не бывает.
Он засмеялся.
– Пощупай меня. Убедишься, что я из обычной человеческой плоти.
Чего там было его щупать. Он жрал с таким аппетитом, что подозрения насчет его нечистого, дьявольского происхождения отпадали сами собой. Я невольно смотрел на него с удовольствием. Все-таки я был хорош в его годы: строен, густые черные волосы, горящие карие глаза. Смахивал на американского героя-любовника. В общем, посмотрев на себя в молодости, я остался доволен. Не то что сейчас – погрузневший, полысевший, с потускневшим взглядом, со всякими возрастными болячками и хворями. «Господи, что с нами делает жизнь!» – мысль хоть и банальная, но все равно верная.
– Значит, ты хочешь сказать, что ты – это я? – подытожил я наше знакомство и тоже принялся с аппетитом жевать.
С аппетитом у меня вообще всегда было хорошо. Я не хотел есть только в одном случае – когда температура поднималась за 38. Если я не испытывал чувства голода, значит, у меня высокая температура, градусником можно было не проверять.
– Я твое точное повторение, только из другого времени. У нас с тобой все одинаково, кроме возраста. Я родился в 1965-м.
– Но мать и отец тогда уже умерли.
– Они умерли в этой жизни, но они продолжали и продолжают жить в другой.
– В загробной, что ли? – с ехидством спросил я.
– Ты примитивен, как все вы, изуродованные материализмом. У жизни множество измерений, ты даже не подозреваешь, сколько. Но пойми, я тебе не только не сын, но и не брат. Я – твой дубликат, точное воспроизведение…
– Но это же мистика.
– Да, – согласился он, – только у вас мистика – ругательное слово. А на самом деле…
– Но такого не бывает, – перебил я его.
– Бывает. И не такое. Ты даже не подозреваешь, что бывает. Слушай ты, атеист, материалист, марксист…
– Я не марксист, – открестился я.
– Но все равно – безбожник! Не ломай голову, а то еще свихнешься. Тебе это не по разуму. Принимай мое существование как данность. Или, если хочешь, не принимай. Тогда расстанемся – я уйду сразу после завтрака. Но ты же сам пожалеешь.
Некоторое время мы завтракали молча. Я лихорадочно думал. В существование летающих тарелок я в последнее время начал не то чтобы верить, но стал допускать эту возможность. Очень уж много и часто про НЛО говорили и показывали по «ящику» людей, которые общались с инопланетянами. Они так убедительно врали, сообщая всяческие подробности, что я стал колебаться в своем прежнем неприятии. И тут я ухватился за соломинку, решив, что, может, передо мной какой-нибудь внеземной прохиндей, принявший мой прежний облик. Это было, пожалуй, единственное логичное объяснение той хреновины, которая внезапно возникла в моей жизни.
Следующая фраза моего визави только подтвердила предположение.
– Ты думаешь, что я свалился с летающей тарелки и влез в твою молодую шкуру. Опять ошибаешься.
«Как же, ошибаюсь! – подумал я про себя. – Он же отгадывает мои мысли. Он их прямо-таки читает…» А я слышал, что инопланетяне владеют этой способностью.
– И тем не менее ты не прав. Можешь, конечно, мне не верить. – Диалог у нас получался, прямо скажем, удивительный: я думал про себя, а он отвечал мне вслух. – Ну, как тебе доказать, что я – на самом деле ты. И при этом живой – с человеческой кровью и натуральными потрохами?
В этот момент в дверь позвонили. Я испуганно дернулся, так как никого не ждал.
– Иди открывай, – глядя на меня насмешливо, произнес мой двойник. – И не думай, что там пришли мои сообщники, чтобы тебя пришить и ограбить.
Я покраснел. Он опять угадал мои мысли. Ощущение, что тебя видят насквозь, было непривычным и, что там греха таить, очень неуютным. Я чувствовал себя так, будто я голый. Я еще раз посмотрел на гостя и нерешительно направился к входной двери. Прильнув к глазку, я увидел на площадке человека в милицейской форме.
– Это не переодетый, а настоящий, – услышал я голос из кухни и, решив больше ничему не удивляться и не сопротивляться, отпер дверь.
Несколько лет назад по Москве пронесся слух, будто меня ограбили. Оксана тогда еще была жива. Рассказывали, будто бы я в своем подъезде наткнулся на полуодетую плачущую женщину, которая, рыдая, сказала мне, что ее только что раздели хулиганы, что она просит приютить ее. И я – у меня репутация добряка – привел ее, согласно байке, в дом, даже дал ей халат жены. Так мне рассказывали! Жертва ограбления попросила у меня позволения позвонить мужу, чтобы он приехал за ней. А через десять минут после ее телефонного разговора раздался звонок в дверь. Ничего не подозревая, я открыл замок. На пороге стояли двое верзил, один из них огрел меня железной трубой, я рухнул. Квартиру обчистили полностью, а меня отвезли потом в реанимацию. Самоё главное, что находились люди, которые навещали меня в больнице. Жаль только, что я лично не встретился тогда ни с одним из них. Бедная Оксана устала отвечать на телефонные звонки, а их было до полсотни в день. Оксана брала трубку и сразу же начинала говорить специальным жизнерадостным тоном, чтобы на другом конце провода сообразили бы, что все это вздор, белиберда, и не задавали бы вопросов о моем здоровье, на которые Оксана устала отвечать. Почему возник именно такой нелепый слух, я так и не понял… Если бы толки ходили компрометирующие, можно было бы догадаться, откуда они исходят и зачем. Если бы болтовня была, наоборот, лестная, это следовало приписать успеху, популярности, а тут…
Итак, я отпер дверь, и в квартиру вошел лейтенант-книгочей, с которым – мне показалось, давно, а на самом деле минут двадцать назад – я беседовал во дворе.
– Извините, – сказал милиционер, – мне бы хотелось задать вам несколько вопросов. Долг службы. Может быть, вы сможете нас натолкнуть на что-то…
– Пожалуйста, – натянуто сказал я и невольно оглянулся в сторону кухни.
Младший Олег – будем называть его так – вышел в это время в прихожую и поздоровался с милиционером. Я заметил, что перчаток на его руках не было, но когда он их снял – во время завтрака или еще раньше – никак не мог вспомнить.
– Я не знал, что у вас гости, но это займет несколько минут…
Я пригласил оперативника в комнату, и мы уселись около журнального столика. Милиционер оглядел комнату. Она была очень большая. В свое время мы с Оксаной, когда поженились, сменяли две наши квартиры в разных концах города на две других, расположенных рядом в одном подъезде, на одном этаже. Первое, что я сделал, – сломал стену между квартирами, и получилась огромная комната, нетипичная для советского жилья. После бесконечного глобального ремонта мы вызвали для уборки строительного мусора человека из «Зари». Будучи, естественно, пьяным в лоскуты, он оглядел непривычную кубатуру и спросил, икая: «Это что у вас будет? Фойе?» С тех пор мы с Оксаной иначе эту комнату не называли.
– Откуда вы приехали? – начал допрос милиционер.
– Из Ленинграда. У меня там были творческие встречи.
Милиционер бросил взгляд на моего гостя, смотревшего в окно. И вдруг нахмурился:
– Постойте, Олег Владимирович, вы же сказали, что у вас дома никого нет, а на самом деле… В парадное после вас никто не входил.
Наступила решительная минута. Я мог бы поведать оперативнику о нежданном и странном вторжении незнакомца, о перчатках на его руках, которые вдруг исчезли, о его странной осведомленности… Этого, думаю, было бы достаточно, чтобы парня тут же заграбастали.
Младший Олег испытующе смотрел на меня, ожидая, как я поступлю, – он ведь знал, о чем я думаю. Ждал и лейтенант, который как раз не подозревал о моих мыслях. Пауза затягивалась.
– Понимаете ли, – по возможности искренне начал я, еще не зная, как выкручусь, – дело в том, что этот молодой человек… – Тут меня осенило: – Он мой сын… Да, представьте… Он вчера приехал, не предупредив меня… Мы очень похожи… Остался ночевать… Вот такой приятный сюрприз… Он всегда сваливается как снег на голову…
Лейтенант, вероятно, почувствовал какую-то фальшь. Он внимательно разглядывал моего посетителя.
Я же продолжал усугублять подозрительность милиционера.
– Ты откуда приехал, Олежек? – Задал я идиотский для отца вопрос.
– Я же говорил тебе, папа, из командировки, – уклончиво ответил «сынок».
– Это я помню, – сказал я. – Но ты мне не сообщил, откуда именно.
– Ты интересуешься для себя или для милиции? – нагло спросил «сынуля».
– Исключительно для себя.
Признаться, я был совсем не в своей тарелке и роль играл плохо, притом не очень-то соображал, какую именно роль я должен играть. С одной стороны, я не хотел «закладывать» парня – что-то меня удерживало, а с другой, в присутствии милиционера я чувствовал себя уверенней, спокойней.
– От тебя у меня нет секретов, старик, – развязно заявил отпрыск. – Но это была секретная командировка. Так что я пока промолчу.
– Как его фамилия? – неожиданно спросил у меня лейтенант.
– А почему вы именно у меня спрашиваете? – увильнул я.
– Вы что, не знаете фамилию своего сына? – насторожился милиционер.
– Почему не знаю! – хорохорился я. – Я знаю… Но… Олег, кстати, ты сохранил мою фамилию или взял фамилию матери?
– Конечно, сохранил твою. Горюнов. Кому в нашей стране нужна фамилия Рапопорт?
– Можно ваш паспорт? – спросил лейтенант у моего не внушающего доверия потомка.
– Сделайте одолжение, – с легкой издевкой зевнул младший Горюнов и достал из кармана паспорт. Советский, но такой, какой дают при выезде за рубеж.
– Собираетесь уезжать… – процедил лейтенант, сверяя фотографию с оригиналом. – Далеко?.. Действительно, Горюнов Олег Владимирович.
– С вашего разрешения, в Израиль, – подчеркнуто вежливо объяснил мой тройной тезка.
– Но если вы сын Олега Владимировича, то почему у вас отчество Владимирович? – полюбопытствовал милиционер.
– А там отчество Владимирович? – Я не сумел сдержаться. – Разрешите взглянуть?
– Пожалуйста, – Лейтенант многозначительно протянул мне паспорт моего визитера.
– Папа, я во всем хотел походить на тебя, в том числе и отчеством. И попросил в милиции, – тут Олег сделал жест, показывающий, что он всучил за это деньги, – чтобы у меня было отчество по имени деда, Владимира Ивановича. Такое же, как у тебя.
Вся эта ситуация была для меня какой-то двойной пыткой.
– Понимаете, – начал я лихорадочно объяснять, – дело в том, что я расстался с его матерью много лет назад… Она снова вышла замуж… Я помогал… Потом его мать перестала мне писать… Да и Олега я не видел уже много лет…
– Как же тогда он попал к вам в квартиру? – поинтересовался лейтенант. В логике ему отказать было нельзя.
– Как ты попал? – тупо спросил я. Мне и самому это было интересно.
– Папа, ты меня пугаешь! Ты же сам оставил ключи для меня у Терезы… – разъяснил сообразительный сынишка.
«Значит, он знает и Терезу», – подумал я, а вслух сказал:
– Да, верно. Как я мог забыть? Маразм… Знаете анекдот про маразм? Стоит человек на углу с пустой авоськой. И говорит сам себе: «Вот маразм чертов! Не помню, в магазин иду или из магазина?»
И я вопросительно уставился на лейтенанта, пытаясь понять, поверил ли он нам.
– Тут, в загранпаспорте, естественно, нет вашего домашнего адреса, – сказал сыщик, – А нам придется, возможно, вас побеспокоить, пригласить…
– Дело в том, что я улетаю завтра утром. Если у вас какая надобность во мне, то не откладывайте… А то не ровен час…
– Но вы же вернетесь? – улыбнулся лейтенант.
– Сейчас такое время, что ни за кого ручаться нельзя.
Милиционер задумался.
– Товарищ Горюнов-младший, вы не станете возражать, если я позову дактилоскописта? Он сейчас в ограбленной квартире работает.
– А вы по закону имеете право? – спросил я.
– В нашей стране после революции никто не соблюдал никаких законов, – сказал «потомок», – Но я не против. Это замечательная идея! Я с удовольствием оставлю на прощание милиции свой автограф.
Милиционер позвонил в квартиру Кустовского и позвал специалиста по отпечаткам пальцев. Через несколько минут у меня в «фойе» появился еще один сыщик.
Правда, он был в штатском, но от него несло чем-то военизированным за версту. А по физиономии было ясно, что выпито им за прожитые годы невероятное количество самого разного алкоголя.
Пока он готовился снять отпечатки пальцев у младшего Горюнова, тот поинтересовался:
– Это правда, что на свете не бывает двух совершенно одинаковых отпечатков?
– До сих пор не встречалось. Пожалуйста, надавите пальцем сюда.
Молодой Олег с удовольствием прижал свой палец к стеклянной пластинке, вымазанной чем-то синим.
– А теперь сюда. – Дактилоскопист расстелил на столе небольшой лист бумаги.
– У меня к вам просьба… Вот мы с отцом поспорили на бутылку коньяка. Я считаю, что у нас с ним должны быть идентичные отпечатки пальцев, а он не согласен, говорит, что так не бывает. Вы не проведете эксперимент, чтобы разрешить наш спор?
– Незачем время тратить. Ваш отец прав.
– Но если это не очень сложно, прошу вас. Мы поставим рядом свои отпечатки, а вы сличите. Если я не прав, то разопьем мой проигрыш вместе. И немедленно.
– Открывайте бутылку, – сказал дактилоскопист и протянул еще одну стеклянную пластинку. На этот раз мне.
Я понял, что затеял мой двойник, тезка, сын, брат, инопланетянин – в общем, черт знает кто – и безропотно приложил свой большой палец.
Рядом с моим отпечатком на бумажный лист лег след от большого пальца младшего Горюнова.
– Сейчас я могу сказать только приблизительно, – сказал дактилоскопист, вооружаясь лупой. – Точный анализ можно сделать в лаборатории. Но бутылочку, молодой человек, можете открыть…
Уверенности у меня, что проиграл молодой человек, не было, но я распахнул дверцу бара и достал бутылку армянского коньяка, купленную с полгода назад. Сейчас ничего такого нельзя было купить, разве что за огромные деньги. Армения практически отделилась и перестала поставлять нам коньяк. А поскольку я уже давно не пью и даже не выпиваю, у меня в баре сохранилось несколько бутылок спиртного.
– Минуточку, минуточку, – оторопело забормотал специалист по отпечаткам пальцев и выпивке. – Боюсь, что… Нет, это невероятно… Если бы сам не был свидетелем того, что отпечатки делались разными людьми… Умом поехать можно… Елки зеленые!
– Неужели полная идентичность? – ахнул я.
– Боюсь, что вы проиграли, папаша, – сказал дактилоскопист. – А впрочем, посмотрите сами.
Я схватил лупу и стал разглядывать отпечатки.
Младший Олег, победно улыбаясь, взял бутылку и нахально сказал:
– Разрешите, папаша, я открою ваш проигрыш!
И тут я понял, что завтра утром, без двадцати одиннадцать, меня действительно убьют.
Сверстнику
Его взяло отчаянье и зло.
В тюрьме родился, в ней провел всю жизнь он.
Иным везет, ему не повезло:
застенком для него была отчизна.
Он жал плечом – незыблема стена!
А правила жестоки, неизменны.
Да, на таран не шел, и в том его вина…
Порой лишь бился головой о стену.
Считал, что в каталажке и умрет…
Но вдруг начальник новый был назначен,
пробил в стене дыру, проем, проход
и для начала все переиначил.
Привольный мир открыла та дыра:
дорогу, речку, луг, где лошадь ржала.
В пролом рванула первой детвора
и босиком по полю побежала.
Ребята в речку прыгали, визжа,
они свободу приняли, как должно.
А он, привыкший к кулакам вождя,
с опаской шел, на ощупь, осторожно.
Приволье, а ему не по себе:
нет стукачей, не бьют, не держат плетку…
И он, мечтавший о такой судьбе,
вдруг захотел вернуться за решетку.
Он рад и злобен… И в конце пути
все проклинает и благословляет…
Тюрьма не только держит взаперти,
она к тому ж еще и охраняет.
Гримасой жалкою его лицо свело,
фигура сгорбилась понуро и устало.
С эпохою ему не повезло —
Как раз на жизнь свобода опоздала!
