Текст книги "Контурные карты для взрослых (сборник)"

Автор книги: Эльчин Сафарли

Соавторы: Татьяна Соломатина,Ника Муратова,Алмат Малатов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

   – Я немного уберусь, мадам?

   – Здесь убирали уже.

   – Но пыльно. Я сделаю лучше. В отелях плохо убираются, не для себя ведь. Вон сколько пыли оставили. Как будто никогда не убирались вообще.

   Он взял тряпку и тщательно и очень медленно стал вытирать пыль на всех полках, осторожно приподнимая предметы. Он меня отвлекал, я не могла сосредоточиться.

   – Эсса, хватит мельтешить. И так все чисто.

   Он расстроился. Испугался, что я недовольна.

   – Хорошо, мадам.

   Убрал тряпку в шкаф.

   – Может, помыть машину?

   – Она в офисе. Сядь гденибудь. А еще лучше иди домой. Придешь завтра.

   Эсса кивнул и еще оглядел комнату. Лицо его просветлело.

   – А можно я на рынок схожу, мадам? Куплю фруктов?

   – Это хорошая идея. Я тебе дам денег, но у меня только евро, ты разменяй на рынке сам.

   – Нет проблем, мадам!

   Он чуть ли не вприпрыжку побежал на улицу, радостный, что нашел себе дело. Откуда такое подобострастие, даже удивительно. Он не был похож на других зиганшорцев. И все рассказы о хитроватых, ленивых африканцах совершенно не подходили ему.

   В тишине работать было легче. Я начала писать вступительную часть отчета, отмечая те места, где информация отсутствовала или была недостаточной. Мне придется встретиться с некоторыми представителями власти, чтобы восполнить эти пробелы. Список получался внушительным, но все же я надеялась уложиться в срок. Через два часа я подняла голову и увидела, что Эсса вернулся. С корзиной ярких фруктов, аромат которых немедленно заполнил всю комнату. Я уже успела устать от писанины и была рада отвлечься.

   – Какая красота! Спасибо, Эсса!

   Он радостно улыбался.

   – Я сейчас все разложу, мадам, не беспокойтесь.

   – Да подожди ты. Пойдем, прогуляемся. Мне надо купить кофе, и я проголодалась.

   Было уже время обеда, Эссато съел пряный рис с мясом и не ощущал голода, а я как раз очень проголодалась.

   – Я могу готовить, мадам. Мне чтото приготовить? Я могу пожарить чтонибудь. В холодильнике есть продукты?

   – Ой, нет, Эсса! В этой маленькой кухне чтото готовить? Все мои вещи и постель пропахнут специями и маслом, спасибо! Лучше пойдем, посмотрим, что на улице творится.

   Он кивнул, но удивился. Скорее всего, он просто не понял, что же плохого в том, что одежда пропахнет ароматами еды, ведь что может быть лучше запаха еды для бедняка?

   Погода стояла не очень жаркая, и гулять было приятно. Голову не сжимало обручем духоты, дул свежий ветерок, и Эсса семенил за мной, не отставая ни на шаг.

   Мы вышли к реке. Я остановилась, наблюдая, как одни женщины стирали белье в реке, другие набирали ведра воды и уносили с собой, а дети купались. Около реки было куда оживленнее, чем на улицах. Подплывали рыбацкие лодки, качались на волнах около берега, женщины вытаскивали рыбу из сетей и раскладывали по ведрам, чтобы нести потом на продажу. Рыбаки, серьезные и молчаливые, лишь изредка выкрикивали чтото, собирая сети назад в лодку. Несколько женщин в грязных платьях и цветастых платках на голове жарили рыбу в темном масле прямо у берега; из хижин неподалеку доносился запах коптилен.

   Эсса подобрал длинную палку и принялся ножом затачивать ее конец.

   – А почему город так называется? Это чтото значит на местном языке?

   – Не на местном, на португальском. Cheguei e choram, что значит «я пришел, и они заплакали».

   – Откуда ты знаешь?

   – В школе проходили.

   – Довольно странное название.

   – Просто, когда первые португальские торговцы пришли в город, местные решили, что их всех теперь увезут в качестве рабов.

   – И заплакали?

   – Наверное. Кто же хочет стать рабом.

   – Но ведь колонизаторами Сенегала были французы.

   – Это потом. Сначала, как и в соседней ГвинееБисау, португальцы.

   Он поднял голову, оторвавшись от затачивания палки.

   – Зачем тебе эта палка, Эсса?

   – Мы пойдем ловить рыбу.

   – Палкой?

   – Да. Мы пойдем туда, где мелководье, там можно и палкой поймать.

   – Нам что, ужинать нечем?

   Эсса улыбнулся:

   – Вы же сами сказали.

   – Я могу купить рыбу у торговок.

   – Но так же интереснее!

   Мы немного спустились вниз по реке, подальше от оживленного места на берегу, и Эсса привел меня в место, где река загибалась и в месте изгиба образовывалась небольшая заводь, тихая и прозрачная.

   – Вот здесь хорошо ловить. Ее видно, она из общего течения выплывает иногда, прямо под палку!

   – Ты не в первый раз здесь, да, Эсса?

   – Конечно. – В его словах звучала гордость. – Я часто ловлю рыбку. Я хороший рыбак, если бы у меня была своя лодка, я мог бы ловить много рыбы и продавать. И заработал бы много денег, ни от кого не зависел бы. Но лодка стоит дорого, я никогда не заработаю на нее.

   Он вошел в воду, наклонился и принялся высматривать рыбу. Я осталась на берегу, уселась на песке и гадала, как долго я выдержу нашу рыбалку. В животе урчало, и хотя я не хотела обижать мальчишку, но долго сидеть так не смогла бы. Неожиданно Эсса напрягся, взмахнул палкой и резко воткнул ее в воду. Когда он ее вытащил, на конце извивалась серебристая плоская рыба.

   – Поймал! Есть!

   Он вышел на берег, воткнул палку с рыбой в песок и стал скакать вокруг на одной ноге, прихлопывая в ладоши. Ну самый настоящий подросток, обыкновенный ребенок!

   – Эсса, на сегодня нам ведь хватит, правда? Отдадим ее девочкам, пусть приготовят нам чтонибудь.

   – Нет, нет! Мы ее зажарим! Это будет лучше всего, мадам.

   Мы вернулись к рынку на берегу, и Эсса попросил одну из женщин зажарить рыбу. Масло в казанке выглядело отвратительно, его использовали, наверное, со дня основания города, оно потемнело и ужасно воняло. Когда мы присели на бордюре какогото банка и принялись разделывать рыбку на пакете, я смогла заставить себя проглотить только маленький кусочек. Эсса же, словно и не заметил ничего, проворно съел все остальное, аккуратно сложив кости.

   – Мадам не понравилось? – спросил он в конце.

   – Нет. Просто очень питательно. Я так много не осилю.

   Я улыбнулась, и мы пошли в отель. По дороге я купила в чистой забегаловке при крупном отеле пиццу. Эсса ничего не сказал, но когда мы пришли в отель, попробовал лишь кусочек и отказался.

   – Что, не нравится? – спросила я.

   – Нравится. Просто я уже сыт, мой живот полон рыбой.

   Лукавец. Даже глазом не моргнул. «Одинодин, о вкусах не спорят», – подумала я.

   Эсса остался ночевать в комнате охранников. С того дня он вообще не уходил домой, так и жил под моим боком, каждую секунду ожидая зова, в полной готовности помочь. Иногда я разрешала ему смотреть телевизор в моем номере или читать книги. В один из таких дней я пыталась собрать воедино все собранные кусочки заметок, копаясь в статистике и сравнительном анализе. Эсса еще не ушел. Он сидел на диване и читал какуюто книгу. Время от времени мне приходилось прятать улыбку, отводя взгляд от его сосредоточенного лица с приоткрытым ртом, словно он увидел в учебнике чтото совершенно невообразимое.

   «По данным ЮНИСЕФ шестьдесят из тысячи детей в Сенегале умирают в первый год жизни», – напечатала я на ноутбуке. Господи, это очень много. Шестеро из ста не доживают до года. Но это лучше, чем раньше. Лет двадцать назад цифра была иной – в первый год жизни умирал чуть ли не каждый седьмой ребенок. Эссе, получается, крупно повезло…

   – Эсса, – отвлекла я его.

   Он поднял голову, все еще витая мыслями в лабиринтах устройства живых существ.

   – Ты всегда был таким худым?

   – Да.

   – Ты вот говорил както, что болел в детстве часто.

   – Да.

   – Может, изза этого такой худышка? Вроде питаешься нормально сейчас, а все равно не поправляешься.

   Он засмеялся:

   – Я родился вообще маленьким.

   – В каком смысле? Маловесным?

   Я заинтересовалась. Откуда он мог знать подробности своего рождения, если толком и не жил со своей матерью?

   Эсса уже закрыл книгу и свесил ноги с дивана.

   – Мне бабушка рассказывала. До меня у мамы двое детей умерли. Бабушка говорила, что я родился таким маленьким, что едва умещался в ее ладони. Мама родила меня раньше срока, она готовила отцу ужин и вдруг потеряла сознание. Пока собрались женщины деревни, пока молились, прошло много времени. Я родился почти в полдень на следующий день.

   Любопытно, что ему, мальчику, рассказали такие детали его рождения. Видимо, бабушка обладала хорошей памятью и была прекрасной рассказчицей. Даже про молитвы упомянул. А ведь и по сей день молитва входит в обязательный набор процедур при родах.

   – И как же ты выжил в те времена, без врачей, без кувезов для недоношенных детей?

   – Мне дали специальное имя. Знаете же, у нас имена не просто имена, а рассказывают целую историю. Так вот, кроме имени Эсса, у меня есть еще одно, означающее на языке нашего племени «пусть остается». Мне предопределили жить.

   – Но Эсса, – улыбнулась я, – одним именем ребенку не поможешь!

   – Нет, не поможешь. Но мне было предопределено выжить, а потому женщины деревни постарались. Меня обернули в хлопчатобумажную ткань и на три месяца поместили в таз с пальмовым маслом. Голову мне постоянно натирали животным жиром, смешанным с карите, маслом дерева ши, так делают многим детям, даже здоровым. Несколько раз в день меня вынимали оттуда, мыли, кормили, бабушка говорила, что мать заставляли сцеживать молоко и смешивать с соком стеблей несладких бананов. Мать не верила, что я выживу, но я выжил…

   Я просто не знала, что и сказать. Люди, у которых не было ни кувезов, ни обогревателей, ни специальных витаминов, ни мониторов, ни медицинских талмудов, указывающих им, что и как надо делать, эти необразованные люди интуитивно знали, что именно надо делать, чтобы выжил недоношенный ребенок! Что ему необходимо постоянное тепло, как в животе у матери, питание, витамины. Что его нужно предохранять от обезвоживания, дать возможность коже нормально развиваться и эпителизироваться – и вот главные заповеди выполнены. Все эти растительные масла, богатые витаминами и минералами, животные жиры в качестве термостата и питания, сцеженное молоко – это ведь не просто народная мудрость, это азы современных методов выхаживания младенцев. И после этого ктото смеет утверждать, что это отсталый народ?

   – Эсса, тебе просто повезло, что ты родился в деревне, где все это знали.

   – Да нет. Такое знают в любой деревне. Может, есть и другие секреты, просто мне про них не рассказывали. Бабушка любила меня, потому повторяла эту историю.

   – А почему же тебя тогда не отдали ей на воспитание?

   – Она старая была. Очень старая. Моя мать была ее последним ребенком.

   – Она еще жива?

   – Кто, бабушка? Нет. Умерла. Давно.

   – Ты ездил на похороны?

   – Конечно. У нас принято, чтобы на похороны приезжали все. Даже если живешь на краю земли, когда умер близкий человек – надо обязательно приехать. Иначе не поймут.

   – Ты хорошо ее помнишь?

   Помолчал:

   – Да.

   – Тебе было жаль, когда она умерла?

   – Она была очень старой. Ей было пора уже.

   – Мне показалось, она была тебе единственным близким человеком?

   – Как это?

   Он не понял. Он не знает, что такое «близкий человек».

   – Ну, единственный человек, которому ты небезразличен.

   Эсса пожал плечами. Он не понимал меня. Его кормили, поили, одевали, оплачивали школу. Это все было частью небезразличия. Он не понимал, о чем еще я говорю.

   – Ладно, Эсса. Не обращай внимания. В любом случае я рада, что ты выжил и что о тебе заботились.

   – У нас очень крепкая семья, мы все друг друга поддерживаем! – с гордостью ответил он.

   Я кивнула. Что бы там ни было, рассказ его меня поразил.

   Я вернулась к своим записям. Эсса вновь раскрыл книгу и принялся читать, шевеля губами. Иногда он чтото выписывал в блокнот. Интересно сравнить наши воспоминания, доставшиеся по наследству от бабушек. Я храню в памяти рассказы о гордой и независимой прапрабабушке, рискнувшей во имя защиты своих прав все бросить и уехать в метель, а он бережно хранит то, как ему помогали выжить. Просто выжить. Ему нет дела до проблем прав человека. Как и не было его бабушкам. У них другая, постоянная, более насущная проблема – как выжить.

* * *

   Дни летели, работа занимала бульшую часть моего времени, а Эсса скрашивал мои вечера. Он готовил для меня наивкуснейшие блюда, ходил со мной на рынок и учил выбирать незнакомые мне овощи и фрукты. Он стал незаменимым помощником, и я к нему быстро привыкла.

   И однако же он приводил меня все в большее замешательство, этот мальчик Эсса. Я никогда не проверяла его паспорт, действительно ли ему было восемнадцать, или же он мне соврал? Высокий, худой, очень ловкий, покошачьи пластичный и быстрый, Эсса был похож на совсем юного подростка. Возможно, изза выражения лица, такого простого, даже наивного. На улицах, где парни его возраста ожидали туристов на каждом углу, норовя облапошить и вовлечь в невыгодную сделку, Эсса выглядел неприспособленным к жизни. Казалось, что он совершенно не может постоять за себя, не знает, как конкурировать с другими, более ушлыми сверстниками.

   – Эсса, а чем ты обычно питаешься?

   – У меня здесь много родни.

   – И что?

   – Каждый кормит понемногу.

   – Ты ничего не зарабатываешь?

   – Зарабатываю. Продаю телефонные карточки, на рынке коечто продаю.

   Ясно. Таким образом здесь много не заработаешь.

   – Ты ведь умеешь читать, не так ли?

   – Да. – Он гордо выпрямил плечи. – Я закончил школу. Все двенадцать классов!

   – А кто же платил за твое обучение в старших классах? Это же довольно дорого?

   – Пастор. Он некоторым детям выделял от прихода деньги, я выиграл конкурс…

   Сама не знаю, почему, но я порадовалась, что Эссе так повезло. Не зря он мне понравился, светлая голова у мальчишки. Среди местного населения и треть не могла похвастаться, что закончили двенадцать классов, ужасающая безграмотность поражала воображение.

   – Эсса, а что же ты дальше ничего не делаешь?

   – Почему не делаю? Я работаю.

   – Ну… я хотела сказать, жалко же закончить школу и торговать телефонными карточками. Неужели тебе не обидно? Столько лет потратил, за тебя платили, и все ради чего?

   Эсса опустил голову. Он чистил кокосы, срубая мачете твердую кожуру. Я поражалась его четким движениям; как он умудрялся не порезать пальцы, для меня оставалось загадкой. Как и многие другие его навыки. Я присела рядом с ним. Даже на корточках, ссутулившись, он был намного выше меня, и меня это почемуто рассмешило.

   – Эсса, чего молчишь?

   Я положила руку на его плечо, он вздрогнул, отпрянул.

   – Что случилосьто? Не взяли на другую работу или не пытался?

   – Провалил экзамены.

   – Куда?

   – На медбрата. Хотел стать медбратом, а экзамены провалил.

   – Когда?

   – Сразу после школы.

   Я села на землю, скрестив ноги потурецки. Так мне было легче заглядывать ему в лицо. Я уверена, если бы Эсса был белокожим, он бы сейчас пылал, как ошпаренный рак. Ему было стыдно, и это радовало. Если бы он произнес все это обыденным, равнодушным тоном, я бы не придала его словам большого значения. Но он стыдилсянеудачи, провала, а значит, не все потеряно.

   – Эсса, а когда следующий экзамен?

   – Через два месяца.

   – Будешь еще раз пытаться?

   Он смотрел в сторону.

   – Не знаю, – пробурчал.

   – Будешь, по глазам вижу. Книгито хоть есть?

   – Нет.

   – А как же ты готовился к экзаменам?

   – Не готовился. Думал, что то, что в школе проходили, поможет.

   – Но это же нереально. Любые экзамены требуют подготовки.

   – У нас только взятка решает все или знакомые, если есть.

   – Не верю. Даже чтобы дать взятку, надо хоть какойто минимум сдать. Да и можно все же попытаться пройти самому, хоть пять процентов ведь они пропускают не по блату?

   Он неопределенно пожал плечами.

   – А ты точно хочешь стать медбратом, не программистом, не учителем, не кем другим?

   – Нет, медбратом. Мне нравится.

   – Хочешь, помогу тебе подготовиться к экзаменам? Мы купим учебники, и ты каждый день будешь штудировать их и спрашивать меня, если что непонятно. А я буду спрашивать тебя. Мне здесь целый месяц торчать, так что времени много. Тем более, ты не с нуля начнешь. Что успеем, то успеем. А вдруг пройдешь?

   Он смущенно улыбнулся.

   – Ты только узнай, какие нужны книги.

   – Там французский, биология и математика.

   – Узнай у тех, кто прошел, по каким книгам надо заниматься. Я дам тебе денег, и ты начнешь готовиться.

   Приятно ощущать себя матерью Терезой, что ни говори. За небольшие деньги и немного свободного времени я могла дать этому мальчишке будущее. Я даже готова была пробыть здесь чуть дольше, если потребуется. Скорее всего, конкретная помощь Эссе принесет мне гораздо больше морального удовлетворения, чем написание отчета по проекту.

   Правда, Ади както странно отреагировала, когда я сообщила ей об этом. Не порадовалась за него, а только нахмурилась:

   – Осторожнее с ним. Он еще ребенок. Глупый ребенок.

   Это было правдой. Все же Эсса был несовершеннолетним, то есть работать он на меня не мог. Хотя до восемнадцати ему, согласно документам, которые я все же однажды проверила, оставалось какихто несколько месяцев, он все еще считался ребенком. С другой стороны, получалось, что я просто его приютила на время, и он мне помогает. Здоровый парень, отчего бы не помочь? Не девчонка же малолетняя. Я начинала ассимилироваться с Африкой, принимать их нормы. Я не стремилась к этому, все получалось само собой: там, где мне было легче закрыть глаза на какойто аспект, я закрывала. Детский труд в Африке – дело обычное и привычное и стоит сущие гроши. Но я не эксплуатировала Эссу, я ему всего лишь помогала. Так я успокаивала себя.

* * *

   Както я услышала, как Эсса разговаривает по телефону на непривычном для моего слуха языке. Обычно он общался либо на английском, либо на языке джола. Я не знала джола, но ритм и некоторые слова уже казались узнаваемыми, и когда язык резко отличался, я могла распознать на слух.

   – С кем ты разговаривал? – спросила я.

   – С матерью.

   – С твоей приемной матерью?

   – Нет, с родной.

   – Ты с ней общаешься?

   Эсса удивленно взглянул на меня.

   – Конечно. Я часто ей звоню, иногда езжу туда.

   – А почему на другом языке?

   – Это фула, моя мама из племени фула, мы с ней иногда на этом языке разговариваем, хотя она и на джола тоже умеет.

   В его голосе звучало даже подобие гордости.

   – Ты бы хотел с ней жить?

   Эсса сделал удивленное лицо:

   – Нет. Зачем?

   – Она же твоя мама.

   – Я ее и так вижу, когда захочу.

   – Но это сейчас. А в детстве? Тебе хотелось вернуться? К ней, обратно в свою деревню? Хотелось?

   – Давно, совсем когда маленький был, хотелось, наверное. Я уже не помню.

   – Ты скучал по ней?

   – Не помню.

   – Странно. Мне кажется, это такая травма, когда ребенка отрывают от матери.

   Эсса вновь пожал плечами. Он не делал из этого трагедии.

   – Ладно, если захочешь поговорить об этом, я всегда рада выслушать.

   Мне почемуто казалось, что, если он пропустит через себя эту ситуацию, решит все внутренние вопросы и проблемы, ему станет гораздо легче жить. Но с чего у меня взялась такая уверенность, что ему нужно все это, я сказать не могла. Скорее всего, стереотипы срабатывали.

   – Мне надо в парикмахерскую, а то челка глаза закрывает уже. Я пойду в салон при отеле «Солнечная река», я уже договорилась с мастером, тебе не надо в ту сторону?

   – Нет, но могу зайти на рынок пока, там недалеко. У вас закончились фрукты.

   – Отлично, поехали.

   Эссе было интересно зайти в салон красоты отеля. Я видела, как ему хочется туда зайти, но он стеснялся. Я попросила его проводить меня, чтобы знать, где искать, если что. Он проводил меня до самого кресла, оглядывался, принюхивался. И хотя салон был не ахти какого уровня, на Эссу произвело впечатление даже такое скромное убранство. Мне было очень забавно за ним наблюдать.

   – Эсса, не плутай допоздна. Ты телефон взял?

   Он смутился, кивнул и быстрым шагом вышел из комнаты.

   Парикмахер, мулат низкого роста с лицом древнего оракула, звался Сантьяго, он приехал из ГвинеиБисау, и его английский сильно смахивал на португальский, разве что с английскими словами. Сантьяго много жестикулировал, много говорил и рассуждал так, словно находился гдето на стыке белой и черной культур. Он выделялся среди местных – витиеватые выражения, чрезмерная учтивость и совершенно нетипичная для местных галантность постоянно заставляли задуматься о том, где он все это перенял.

   – Мадам желает покороче или подлиннее?

   – Укоротите немного челку и концы, не слишком сильно, просто освежите.

   – Понятно.

   Он принялся закалывать пряди волос и, как бы между прочим, обронил:

   – Ваш друг очень милый парень.

   – Эсса? Тот, что был здесь?

   Сантьяго кивнул.

   – Да.

   Я посмотрела на его отражение в зеркале, и чтото подсказало мне, что я должна добавить объяснений.

   – Это сын моего сотрудника. Я помогаю ему подготовиться к экзаменам.

   Сантьяго вновь кивнул.

   – Не сочтите за наглость, не хотелось бы вмешиваться, непрошеные советы, знаете ли, всегда не к месту…

   Он обошел меня с другой стороны.

   – Но лучше бы вы так прилюдно парня не опекали. Он для вас мальчик, а для остальных мужчина, нехорошо это…

   – Я его не опекаю.

   – Ну… не обижайтесь, я чисто из симпатии… Я же вижу, вы ему только добра желаете. Но со стороны выглядит, что опекаете. А он ведь уже мужчина. Про него скажут, что он при мамочке, а это худшее оскорбление среди приличных мужчин.

   – Повашему, забота – это унизительно? Если я просто беспокоюсь за человека, это неприлично? Странные у вас приличия в мужском обществе.

   – Я понимаю, что для вас это кажется странным. Но таковы уж наши мужчины.

   – Вы имеете в виду африканцев?

   – Здешних африканцев, да, мадам. Они ведь подругому воспитаны, иначе, чем вашимальчики.

   – Но Эсса еще подросток, и я не вижу ничего плохого, что беспокоюсь, взял ли он телефон. Вашим бы мужчинам, наоборот, хорошо бы научиться ценить заботу.

   Сантьяго сравнял длину волос с обоих боков, прищурился:

   – Согласен с вами во всем, мадам. Но… Просто вы подругому оцениваете самостоятельность и независимость, мадам. Но я ведь не об этом. Я о вашем друге, об этом мальчике.

   – Вот именно. Эсса мне не сын и не муж. Он мой друг. Так что не совсем понимаю, почему я должна сдерживать свою заботу.

   – Он неправильно вас поймет, его неправильно поймут другие. Вы уедете, а он останется.

   – И скажет мне спасибо за то, что я отнеслась к нему почеловечески, а не как все.

   – Дайто бог, дайто бог, – промурлыкал Сантьяго. – Привязанность к матери губительна для мужчины, считают здесь.

   – А я не пытаюсь заменить мать.

   – Конечно, мадам, конечно. Наверное, я неправильно понял. Как вам – не длинно? Может, еще укоротить?

   – Нет.

   Очевидно, что он не согласен со мной и лишь из вежливости закрыл тему. Но меня злило то, что он превратно понял наши отношения. Неужели и другие тоже так думают? Неужели Эссу и правда оскорбляет моя забота? Это же глупость несусветная! Я настолько глупа и слепа? Не хотелось бы в это верить. И Эсса в жизни не признается, если чтото подобное крутится в его голове. Нет, все же с Эссой надо поговорить. А то мы оба окажемся в идиотском положении.

   Сантьяго закончил укладку волос. Мы больше не возвращались к разговору об Эссе, но настроение мое все равно было испорчено на весь день. Впервые я так резко ощутила, что мое невинное желание помочь Эссе другие могут воспринять негативно. Когда он пришел вечером и как ни в чем не бывало стал раскладывать фрукты с рынка, я с трудом подбирала слова, чтобы начать разговор. Эсса не замечал, что я исподтишка смотрю на него. Он имел удивительную способность реагировать, если к нему обращались, и совершенно не обращать внимания на окружающих, когда происходящее его не касалось. Он словно погружался в себя, в свои мысли, не замечая, что рядом есть ктото еще. Иногда меня это раздражало, иногда радовало, потому что его компания не мешала мне даже тогда, когда у меня не было желания с ним общаться.

   – Эсса, ты был на рынке?

   – Да.

   Он сидел на корточках и раскладывал по корзинам апельсины, папайю и ананасы. На одном из ананасов он заметил бурое пятно, недовольно прищелкнул языком, раздосадованный, что не заметил его, когда покупал.

   – Эсса, если тебе чтото не нравится, ты мне скажи прямо, хорошо?

   Он удивленно и испуганно взглянул на меня:

   – Я чтото не так сделал?

   – Да нет, не ты. Просто мне кажется, некоторые люди считают, что я слишком опекаю тебя, может быть, думают, что я чтото не так делаю. Тебе о таком не говорили?

   Он покачал головой:

   – Нет. Почему вы так говорите?

   Мне показалось, что он не очень уверенно ответил.

   – Потому что… Ну не знаю. Мне просто сказали, что тебя может смутить моя забота. Я не права?

   Он вновь покачал головой. Подождал, скажу ли я чтото еще, но я молчала, и он вернулся к фруктам, стал протирать апельсины влажной тряпкой. Я так и не поняла, понял ли он, что я хотела сказать, и если понял, насколько искренен он.

   – Но я бы хотел отблагодарить вас, – вдруг тихо произнес Эсса.

   – Ты и так мне помогаешь, и очень много. И потом, я хочу, чтобы ты учился не ради меня, а ради себя. У менято все есть, а ты только начинаешь.

   – Все равно, – упрямо тряхнул он головой и втянул ее в худые плечи. – Я бы хотел отблагодарить. Вы только скажите, как.

   – Никак. Если сдашь экзамены – это будет самая лучшая благодарность, неужели ты не понимаешь?

   Он не ответил. Но головой опять покачал. Как же трудно с ним иногда. Если замкнется, то все равно что рак в панцире, не вытащишь, не узнаешь, о чем думает.

   – Ну ладно, – сказала я скорее сама себе, чем ему. – Пора к делам возвращаться. Завтра я уеду на пару дней, рано, будить тебя не буду. Приеду, проверю, что ты прочитал, в конце глав тесты есть, будем по ним проверять тебя. Так что не шатайся по улицам, а читай. Хорошо?

   – Да.

   И все же чтото его встревожило в нашем разговоре. Он напряженно размышлял, сдвинув брови. Он не напевал песни себе под нос, как делал это обычно, когда голова его была легка и свободна от мыслей. Что же его так напрягло? Сантьяго не дурак, и он знает местное общество в отличие от меня.

   Я вернулась к своему отчету. Сделала наброски для завтрашней поездки. Деревни похожи одна на другую, и проблемы их похожи. И меня не покидало невыносимое ощущение, что решить свои проблемы могут только они, и только когда того сами захотят.

* * *

   Когда срок моего пребывания перевалил за два месяца, я резко ощутила, что начала скучать по родной пище. Новизна ощущений от новых блюд прошла, и теперь пища стала казаться мне однообразной. Практически во всех блюдах присутствовал рис и пальмовое масло. Соус и рис. Или просто соус, который они называли супом. Очень жирный суп, с обилием острого красного перца. В него часто добавляли окру. Любимое блюдо сенегальцев, суперканча, так и не понравилось мне. Зеленые полустручкиполуогурцы окры, или же бамии, как ее называют в Европе, добавляли во многие блюда в качестве загустителя. Но склизкая вязкость, которую придает окра блюдам, мне пришлась совершенно не по вкусу. Бена чин, жаренный с овощами рис, напоминающий узбекский плов, только с другими специями, понравился мне больше всего. Довольно вкусна курица ясса в лимонном соке с томатами. Вот, пожалуй, и все. Все остальное оказалось прекрасным для первого раза, а на десятый вид жирного блюда вызывал во мне чувство отторжения. Я просто брала из отдельной тарелки отварной рис и капала на него буквально пару ложек соуса для вкуса. Остальное отдавала Эссе, который смотрел на меня с удивлением, даже с сожалением, как на больную, уплетая еду за обе щеки. Правда, худобе его это не помогало никак. Позже я начала сама жарить рыбу и варить овощи на плите. По крайней мере, не так жирно. Я решила есть побольше фруктов, чтобы до отъезда попрежнему влезать в свои любимые джинсы и не пришлось покупать новые. Я полюбила сок из баобабовых плодов, его здесь называют буи. Я даже научилась сама его делать. Эсса покупал мне плоды баобаба – семена, покрытые какойто белой субстанцией, их следовало сначала отмочить в воде, затем вынуть, а воду, ставшую уже так называемым соком, можно было использовать как основу для готового напитка – добавляя различные ароматизаторы, молоко или фруктовые соки. Я научилась делать буи даже лучше, чем на рынке. Не такой приторно сладкий и более ароматный. Эсса утверждал, что я стала мастером по буи. Смешно, как быстро человек адаптируется к новой среде, даже такой человек, как я.

   И все же я начала скучать по дому. И то, что моя работа подошла к концу, оказалось как раз кстати. Я потихоньку собирала чемоданы. До отъезда оставалось всего три дня. Удивительным образом за какихто три месяца я обросла ужасающим количеством вещей. Начиная от национальных костюмов и заканчивая статуэтками и даже барабаном джембе внушительных размеров. Хорошо, что комнаты отеля были довольно просторными и можно было спокойно раскидывать все покупки где попало. Проблемы начались тогда, когда я стала пытаться впихнуть все это добро в чемоданы. Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы вместить его. Я решила даже позвать Эссу, чтобы он помог мне все это утрамбовать.

   Я выглянула в окно. Эссы нигде не было. Причем не было его с утра, и телефон не отвечал. Я заволновалась, последние дни он сильно нервничал. Неделю назад он сдал экзамены и теперь ждал результатов. Я успокаивала его, говорила, что все будет нормально, хотя сама тоже переживала за него. Обычно он никуда не уходил, не предупредив меня. Впрочем, кто я ему? Мама? Нет. Просто друг. Так с чего я взяла, что он станет отчитываться передо мной? Надо сказать, в последние дни я немного отвлеклась от него. Работы было много, дописывала отчет. Эсса же все время суетился рядом, старался привлечь мое внимание. Словно маленький ребенок, почуявший, что ему уделяют мало внимания, старается привлечь его любыми способами. Меня же это только раздражало.

   – Эсса, ну что ты все время называешь меня мадам? Ну сколько можно говорить, что у меня есть имя?

   – Я не могу, мадам. Мне так привычнее.

   – Ты не прислуга мне, Эсса. Ты даже не мой работник. Ты просто друг.

   – А вы все равно для меня мадам, самая лучшая мадам на свете.

   – Эсса, мне непривычно и даже неприятно, когда ты так заискиваешь.

   – Но я от всего сердца. Я не знаю, как мне вас отблагодарить…

   – Мы уже много раз об этом говорили. Никак. Друзья не должны друг другу ничего.