Текст книги "Вашингтонское убийство"
Автор книги: Элберт Карр
Жанр:
Политические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)
– Но при чем тут Том?
– Мне очень тяжело тебе признаваться, Сар, но боюсь, что втравил его в это дело я. Еще когда я вел с Оливаресом переговоры, я поделился с Томом своими подозрениями. Он страшно загорелся. Ты ведь знаешь, Том всегда был против диктаторов типа Сильвестре. Вот он и говорит: если ему удастся доказать, что Оливарес – предатель, он его так разделает в своем очередном обзоре, что чертям тошно станет. По-моему, я снабдил его всеми необходимыми сведениями, но, прежде чем напечатать статью, он, вероятно, решил переговорить с Оливаресом лично. Джерри видел, как они завтракали в Метрополитэн-клубе. Оливарес, должно быть, учуял опасность. И, как видно, решил любой ценой избежать разоблачения.
– Но ведь это – только твое предположение, Керк, не так ли? – вставила Сара.
– Ха, предположение! Черта с два! Ты сопоставь факты: Оливаресу ясно, что он должен во что бы то ни стало помешать Тому разобраться в ситуации и напечатать статью; нельзя терять ни минуты; они встречаются у Чиверов, на следующем же приеме. Я видел их – они разговаривали в баре. Оливарес, должно быть, приготовился действовать. Ему ничего не стоило подлить чего-нибудь Тому в стакан. И даже не очень сильного – каких-нибудь там капель, которые действуют минут через десять-пятнадцать, есть такие. Откровенно говоря, я не верю, будто Том много выпил в тот вечер. Я ведь видел его перед тем в баре – он все больше поглаживал свой стакан, а пил очень умеренно. Но если ему туда чего-нибудь подлили и его затошнило или стало клонить ко сну, он ни за что на свете не поднял бы шума. Помнишь, он всегда говорил: хороший журналист ни в коем случае не должен фигурировать в статьях других журналистов.
– Помню,– отозвалась Сара.
– Ну, так вот, именно поэтому он в таком случае или ушел бы домой, или же, если бы он решил, что ему лучше не идти через парадное, вышел бы на свежий воздух, в сад, побродить, пока ему не станет легче. Именно так он и сделал, и вот тут-то Оливаресу выпал шанс. Он, разумеется, не пошел бы на явное убийство. Нож или пуля отпадали, это был риск: кто-нибудь мог увидеть или услышать. И потом, труп в доме... Прости, Сар, но я должен тебе пояснить: если бы Том умер здесь, у Чиверов, это, безусловно, означало бы расследование. Поэтому дело надо было провернуть так, чтобы все выглядело как несчастный случай, а смерть наступила бы позднее. И Оливарес стал действовать соответственно. Значит, так: Том выходит в сад; Оливарес незаметно следует за ним; видит, как Том падает без сознания: может быть, даже сам подтаскивает его к розовым кустам или заталкивает под них, чтобы Том оцарапал лицо. И на этом пока останавливается – возможно, хочет удостовериться, что его никто не видел. В саду было темно, но из окон падал свет, и я думаю, он меня заметил, когда я вышел поискать Тома. И ведь какое ужасное невезение: до розовых кустов я не дошел. Ну, а Оливаресу это было на руку: когда я вернулся в дом, он довершил остальное.
– Что же именно?
Сара пыталась говорить репортерским тоном, вежливым и бесстрастным, но голос ее дрожал, и Керк на мгновение ободряюще сжал ей руку.
– Тебе нелегко это слушать, но я уже кончаю. Оливарес хитер. Он хотел, чтобы с ним кто-нибудь был, когда он найдет Тома. Как я понимаю, он пошел в дом и тут же разыскал Никки. До тех пор он все внимание уделял Барби, и дело как будто бы шло к помолвке. Но ведь Никки – известная хищница, а тут – пылкий латиноамериканец, высокий, брюнет, так станет ли она считаться с такой мелочью, как чувства собственной дочери! Достаточно было Оливаресу предложить ей пройтись по саду, и она сразу за ним побежала. А наш герой ведет ее прямехонько к розовым кустам, тут он, словно невзначай, спотыкается о Тома и посылает Никки в дом за помощью. И вот тогда-то милейший Артуро проделывает все, что нужно – ему требуются считанные секунды, чтобы расцарапать Тому руку и ввести в царапину столбнячную бациллу.
– Каким же образом?
– Я полагаю, он сделал укол в самую середину царапины – подкожно. Царапина-то глубокая, так что точечный след от укола совершенно незаметен. А раздобыть эти бациллы – дело несложное. В Южной Америке смерть от столбняка – обычное явление. Возможно, замысел этот возник у него, когда он узнал, что у Чиверов заболел столбняком садовник. Этель рассказывала об этом каждому встречному и поперечному.
– Но ведь такая затея была бы очень сомнительной,– возразила Сара.– Ну что бы это ему дало? Ты представь себе: врач вводит Тому сыворотку, Том выздоравливает, и Оливарес остается ни с чем. Мало того: его положение может даже ухудшиться, если у Тома возникнут подозрения.
– А вот тут-то и начинается самая гнусная часть его плана. Видишь ли, я выяснил кое-какие подробности. Обычно, когда в царапину попадают бациллы столбняка, то, если даже сыворотку ввести порядочно спустя, она все равно подействует и эти гады передохнут. Но если внести инфекцию искусственно, так, чтобы она сразу попала в кровь,– вот это уже совсем другой переплет. Нормальная доза сыворотки рассчитана на обычную, сравнительно мягкую форму инфекции. Она не спасает больного, если бациллу ввели в огромном количестве путем инъекции. Кроме того, в скором времени у больного смыкаются челюсти, и он уже не может говорить, он совершенно беспомощен. У, этот Артуро дьявольски хитер! Понимаешь?
Керк умолк, ожидая ее ответа. На темнеющем небе показался узкий серп месяца, стали проглядывать первые звезды, легкий ветерок принес с собой запах роз, и Саре подумалось, что вкрадчивая красота сада усыпляет ее, словно наркотик, а ей сейчас так нужно, чтобы голова была ясная, чтобы мысль работала четко.
Она молчала, стараясь сосредоточиться. Керк пристально смотрел на нее.
– Вот так это, вероятно, и было,– снова заговорил он.– Я, во всяком случае, представляю себе все это только так.
Она машинально пощелкала замком своей простой черной сумочки. Он мгновенно отреагировал.
– А... Письмо Тома! Есть там что-нибудь насчет Оливареса?
– Да, его имя упоминается,– подтвердила Сара.– Скажи, Керк, ты делился своими подозрениями с кем-нибудь, кроме меня?
– А что бы это дало? Оливарес вне пределов досягаемости, прямых улик у меня нет. Тут ничего не поделаешь. Если бы я поднял шум, проку бы никакого не было – только лишние неприятности для Чиверов, а они и так всем этим страшно удручены. Для чего же попусту затевать скандал?
– Да, такие, значит, дела...– отозвалась Сара.– Пожалуй, пора идти в дом. Мы тут остались одни.
– Можно мне прочитать письмо Тома, или у тебя есть какие-нибудь возражения?
Помедлив немного, она сказала:
– Темно, ты ничего не увидишь.
– А я ношу с собой фонарик,– тотчас ответил он, и в голосе его чувствовалась напористость.
Керк достал из кармана изящный золотой фонарик в форме карандаша, показал его Саре.
– Рождественский подарок Чиверов. Вот он как раз и пригодился.
Щелкнула кнопка, и на Сарину сумочку упал узкий луч света.
– Послушай, Керк,– сказала Сара.– Том не разделял твоей антипатии к Оливаресу. Когда он писал, что один из его друзей замешан в скверную историю, то имел в виду кого-то другого.
– Полагаю, это тем более дает мне право прочесть письмо, как ты считаешь?
Ни слова не говоря, она открыла сумочку, достала конверт и, вынув из него один-единственный, густо исписанный на машинке листок, протянула его Керку. Когда он направил на листок луч фонарика, она инстинктивно отодвинулась подальше и закрыла глаза. Письмо она знала наизусть.
«Родная, соскучился по тебе невероятно, а ведь у нас с тобой уже такой солидный супружеский стаж – целых три месяца. Тоска одолевает меня с самого дня твоего отъезда (помни свое обещание – это твоя последняя командировка!), а тут еще прицепилась какая-то странная хворь. Должно быть, легкий гриппок или что-нибудь в этом духе.
Вчера вечером повалялся немного в саду, на сырой, холодной земле. Дело было у Чиверов, во время приема. Ты заинтригована? Спешу присовокупить, что я был один. Вообще какая-то странная история. Выпил я, в сущности, совсем немного.
Неужели мне что-нибудь подмешали в виски? У меня это просто в голове не укладывается. И все же какое другое может быть объяснение? Перед самым ужином меня вдруг стало мутить и очень захотелось спать. Я вышел в сад – думал, прогуляюсь немножко, а может быть, меня там вырвет – в общем, полегчает. Я понимал, что, если сяду, меня развезет окончательно, и поэтому старался ходить, но меня шатало все сильнее.
Я не разбирал дороги, была такая темень – ни луны, ни звезд, и стоило мне немного отойти от освещенного дома, как я начал спотыкаться. Вдруг передо мной запрыгал узкий луч света, и чей-то голос – я не разобрал, чей – позвал: Том!»
Я побрел было на свет, но он погас; после этого, помнится мне, я заметил какие-то блики, совсем рядом. Потом свалился прямо на розовые кусты, а может быть, меня кто-то на них толкнул.
Что было дальше – не помню. А когда я очнулся, то сидел на земле, и меня поддерживали Джерри и Артуро Оливарес. По-моему, ты с Оливаресом не знакома – славный парень, представляет в Вашингтоне новое патагвайское правительство. Они перенесли меня во флигель, там я всхрапнул немножко и вернулся домой, а теперь накачиваюсь чаем, лопаю аспирин к усердно промываю ссадины – оцарапался о шипы, когда свалился на розовый куст.
До чего же это не вовремя – мне сейчас никак нельзя свалиться, даже на один день. Тут назревает весьма острый материал в связи с Патагваем, и, возможно, придется туда лететь, если коллеги Оливареса в новом правительстве не сумеют раскопать нужные мне документы. Неприятно только, что, если история эта выплывет наружу, один из наших друзей попадет в щекотливое положение.
Я долго обдумывал этическую сторону дела, но пришел к выводу, что выбора у меня нет,– ведь на карту поставлена судьба целого народа. Я знаю, когда я изложу тебе все обстоятельства, ты со мной согласишься. А пока ограничусь этими несколькими строками – просто, чтобы ты не испугалась, если все это вскроется еще до твоего возвращения и до тебя станут доходить разные слухи.
Ну, а теперь пойду лягу в свою одинокую постель и попробую одолеть эту непонятную хворь думами о тебе: я убедился, что это – великолепное средство от всех моих бед. Береги себя, избегай опасности, не броди по темным закоулкам Дамаска и пиши! Помни, моя любовь к тебе возрастает с каждым часом. Том».
С подчеркнутой тщательностью сложив листок, Керк сунул его в конверт, который все это время держал в руках.
– Я рад, что ты показала мне это письмо. Должно быть, Том был в бреду, когда писал его.
– Ты это брось, Керк! – оборвала его Сара.
– Ну ладно, в бреду или не в бреду, но, во всяком случае, он явно чего-то недодумал. Оливарес, наверно, наврал ему с три короба, чтобы замести следы, и, хотя трудно себе представить, чтобы такой башковитый парень, как Том, на это клюнул, видимо, все-таки так оно и было. Неужели ты по-прежнему принимаешь это всерьез – после того, что я тебе рассказал?
– Просто я хочу знать все до конца. Я должна избавиться от сомнений.
– Надо показать письмо Джерри Чиверу. Ведь как-никак эта история произошла у него в доме. Он имеет право знать, что Том тут пишет. Ты не возражаешь, если я дам ему прочитать письмо?
– Не возражаю. Идем.
Глава IV
ЯВАНСКИЙ УЖИН
Этель Чивер сразу заметила, что они пришли из сада вдвоем.
– Ах вот ты где, Сара! Он уже обхаживает тебя? Вы оба, разумеется, остаетесь ужинать. Сегодня у нас яванские блюда.
И она жестом пригласила их в столовую рядом с большим салоном, где обычно сервировали поздний ужин. Три огромных люстры, в которых горело около ста свечей, освещали длинный, покрытый белой скатертью стол-буфет. Он был уставлен золотыми блюдами, и пламя свечей, отражаясь в их полированной поверхности, рассыпалось каскадами огоньков.
Гости обслуживали себя сами. Для них были сервированы десятка два круглых столиков – на каждом по пять-шесть кувертов и серебряное ведерко со льдом, из которого высовывались горлышки бутылок с рейнвейном.
За длинным буфетным столом стояли дворецкий – англичанин Клифтон – и несколько горничных, готовые прийти гостям на помощь. Тут же был и второй шеф-повар Чиверов Пиланг – крошечный человечек в белых парусиновых брюках и огромном поварском колпаке, похожий, как подумалось Саре, на какой-то диковинный гриб. Его темное лицо расплывалось в широкой, обнажающей зубы улыбке – всем своим видом Пиланг показывал, что гордится своим искусством и готов принимать похвалы.
– Меню у него просто божественные, вот взгляни,– обратилась Этель к Саре и протянула ей одну из отпечатанных карточек, которые она раздавала гостям. Сара прочитала меню и передала его Керку.
– Ну и молодчина же вы, Этель! – восхитился Керк.– Вы в своем роде замечательный импресарио: ведь вы добились того, что приглашение на прием к Чиверам стало показателем общественного статуса, чем-то таким, чем люди хвастают – как, скажем, картиной Пикассо или скаковыми лошадьми.
– Очень мило сказано, Керк. Я, во всяком случае, намерена расценивать это как комплимент. А то ведь у вас в каждом слове ищи какую-нибудь подковырку. Придется мне потом поразмыслить над этой фразой. Он далеко пойдет, не правда ли, Сара? За этой представительной внешностью государственного мужа скрывается сердце Казановы и ум Макиавелли. Ах, до чего же пагубно действует Вашингтон на холостяков!
И, резко повернувшись на каблучках, она отошла.
Ужинать осталось человек сто, и, хотя потолок в большом салоне был высокий, шум голосов бил в стену, словно прибой. Сара увидела, как Клифтон встал у дверей столовой и по знаку Этель ударил в маленький гонг. Гости толпой повалили из салона, нетерпеливо устремляясь к буфету.
Сзади к Саре подошла внучка Чиверов Барбара.
– Будьте другом, Сар. Позвольте мне выплакаться у вас на груди. Я вот-вот разревусь.
Хотя видно было, что Барби чуть пьяна, говорила она отчетливо и быстро. При виде Керка в глазах ее зажегся враждебный огонек. Керк с понимающей улыбкой взглянул на Сару.
– Ну что ж, договорим потом. Я отвезу тебя домой.
И он отошел. Барби проводила его взглядом.
– Надеюсь, вы не собираетесь за него замуж, Сар? Просто видеть не могу этого типа.
– Почему, Барби?
– Да так, пустяки. Он всего-навсего разбил мне жизнь. Скажите, вы очень голодны? Если нет, то пошли отсюда, потолкуем, пока все эти кретины набивают свои утробы.
Она направилась к бару, расположенному в алькове большого салона.
– Ну вот, выпейте со мной за компанию. Вам, как обычно, шотландское виски?
Они присели на кушетку, и Сара спросила:
– Каким же образом Керк испортил тебе жизнь?
– Не только Керк. И бабка. И дед. И мать. У, они устроили целый заговор.
– А для чего?
– Чтоб разлучить меня с Артуро, вот для чего. Ах да, Сэр, вы же не знаете Артуро! Но он про вас знал. Всегда читал ваши статьи, а я ему хвасталась, что знакома с вами. Однажды он сказал мне: «Поражаюсь, как может молодая женщина с таким блеском писать о политике и о войне».– У нее перехватило дыхание.– Ах, Сар, Сар! Я понимаю, каково вам без Тома. Потому что мне так же плохо без Артуро.
– Но ведь Артуро жив. И если вы любите друг друга...
– Да, любим. Любили. Я его люблю. Но он уехал, и я не знаю, когда теперь увижу его, а он не пишет. Зимой Джерри и Этель ездили в Патагвай. Я тоже туда полетела, надеялась разузнать, где он. Но раз генерал Сильвестре снова пришел к власти, Артуро уже не может вернуться на родину: его убьют. Поговаривали, что он в Чили, там патагвайцы готовят новый переворот, но точно никто ничего не знает.
– А как тебе понравилось ранчо Джерри?
– Ранчо? – Барби явно было трудно переключиться. Секунду-другую она потягивала коктейль, потом сказала: – Ах, ранчо... Роскошное, разумеется. Тысячи акров земли, тысячи пеонов и гаучо, огромные табуны и стада, огромная усадьба, несколько деревень. И Джерри, скачущий на коне с пистолетом за поясом, в сомбреро, в сапогах и прочих причиндалах из гардероба гаучо – ни дать ни взять герой из аргентинского фильма. Бедняга Джерри! Ведь, кроме этого ранчо, у него никогда в жизни не было ничего своего, и он им ужасно гордится. Он был совершенно убит, когда новое патагвайское правительство его конфисковало, и радовался как ребенок, когда Сильвестре опять пришел к власти и возвратил ему это ранчо.
По ее полным губам, накрашенным слишком темной помадой, резко контрастирующей с белокурыми волосами, пробежала ироническая усмешка.
– Он купил это ранчо, когда был послом в Патагвае? – спросила Сара.
– Не знаю. Тогда я была еще маленькая. Ей-богу, всю жизнь я держала сторону деда. Открою вам один секрет, если только вы его не знаете сами: бабка – сущая скряга. Пусть вас не обманывают ее миллионы и эти шикарные пьянки. Когда нужно кому-нибудь дать денег, ух как она зажимается! Хотите знать, что она подарила мне на рождение? Настольные часы. Даю честное слово. Старые настольные часы. Валялись, наверно, у нее в шкафу годами. А Джерри она всю жизнь выдает только мелочь на карманные расходы. В молодости боялась, должно быть, как бы он не бросил ее, если у него будут собственные деньги,– ведь он, понимаете ли, моложе ее. Обожаю выбалтывать всякие семейные дрязги. На душе веселее становится! – И она жадно прильнула к бокалу.– Бабка и в отношении папы показала себя страшнейшей скупердяйкой. Ведь он хотел стать археологом, это она его загнала на медицинский. Исключительно ради денег. Объявила, что он недостаточно одарен для интеллектуальной профессии, но что при ее связях ему обеспечена в Вашингтоне прибыльная практика. И он ей покорился, как все. Бабка! Да я бы ей с удовольствием плюнула в глаза! Вцепится в какого-нибудь несчастного дуралея и держит его в когтях – всегда она так. Вот сейчас вцепилась в Керка. И поделом ему.
– В Керка?
– Ну да. Керк метит в сенаторы, а неужели вы думаете, что он сможет провести избирательную кампанию на свои собственные деньги?
Язык у нее слегка заплетался, и Сара сказала:
– Надо бы закусить, а, Барби?
– Ой нет, пока не ходите туда. Любители пожрать на дармовщинку облепили буфет – вам придется выстоять целую очередь. А потом я хотела вас кое о чем попросить. Насчет Артуро.– И, заметив вопросительный взгляд Сары, выпалила: – Ведь вы, газетчики, можете разузнать чуть ли не все на свете, правда? Так вот, не могли бы вы каким-нибудь образом разыскать мне Артуро?
– Попытаюсь. Думаю, что нашим корреспондентам в Южней Америке удастся установить его местопребывание.
Девушка схватила Сарину руку и поцеловала ее. Свободной рукой Сара ласково приподняла белокурую голову Барби, погладила ее по щеке.
– Барби, я старше тебя почти на десять лет. Я не уверена, что это дает мне право тебя наставлять, но я тоже тебе очень симпатизирую и поэтому буду с тобой откровенна. Не считаешь ли ты, что Артуро сам должен установить с тобой связь? Ведь если он тебя любит...
– Любит! Я знаю, Сар, любит.– Голос у нее задрожал, но она залпом допила коктейль и решительно взглянула Саре в глаза.– Он не обманщик. Как жаль, что вы с ним незнакомы! Замечательный человек, и любит меня не меньше, чем я его. У нас в семействе об этом не знали, но я раз пять приезжала сюда из колледжа с субботы на воскресенье, чтобы с ним встретиться. Нам было так хорошо вдвоем! Мы собирались объявить о нашей помолвке. Это было как раз за несколько дней до того... до того, как умер Том. А потом все рухнуло.
Встретив горестный взгляд девушки, Сара проговорила:
– Барби, ты была здесь в тот вечер... Расскажи, как все это случилось.
– Этого вечера мне не забыть никогда. Артуро был взбешен – это его Керк довел. Он сказал мне: Керк обвиняет его в том, будто он нарочно затягивает переговоры,– вранье, конечно. Именно Керк выискивал тысячи всяких поводов для оттяжек. Мы ходили с Артуро по саду, и я помню, какое у него было лицо, когда он сказал, что из-за одного интригана-чинуши под угрозу поставлено будущее целого народа и что с этим нельзя мириться. Он о чем-то хотел поговорить с Томом, искал его. Том так ему нравился, Сар. Потом я видела, как они разговаривали в баре. А после этого...– Голос ее сорвался.– О, Сар, это было ужасно!
– Говори, Барби, говори!
– Я с кем-то болтала, вдруг вижу – мать выходит с Артуро в сад, она держит его под руку. Сперва я подумала, что Артуро решил рассказать ей про нас,– мне только было непонятно, зачем для этого идти в сад. Минута идет за минутой, а их все нет, и тут я встревожилась – я ведь знаю, что являет собой моя мамаша, когда выпьет. Вернее сказать, я вообще знаю свою мамочку – в подробности вдаваться не будем. Вдруг она влетает в салон одна, вся красная, подбегает к Джерри, и он за ней следом уходит в сад. Я испугалась – не случилось ли чего с Артуро,– и побежала за ними. В саду было темно, и я ничего не увидела, но слышала голоса. Потом показались Артуро и Джерри за ними мать. Они, можно сказать, несли Тома на себе. Видно было, что идти он не в состоянии. Я спросила мать, что происходит, а она говорит – ничего особенного, просто Том напился до потери сознания,– и ушла в дом. Джерри и Артуро внесли Тома во флигель для прислуги, а я осталась ждать у двери. Очень скоро Артуро вышел и сказал мне, что должен разыскать моего отца,– Тому нужен врач,– и тоже ушел в дом. Я – за ним. И вот тогда я заметила это.
– Что же, Барби?
Следы помады у него на щеке и на губах. Это была оранжевая помада матери, Сар. Передать вам не могу, что со мной сделалось. Мне хотелось кого-нибудь убить! Я сразу поняла, что она проделала или пыталась проделать.
Сара молча погладила ее руку.
– Все, что было потом,– какой-то сплошной кошмар. Я понимала, Артуро не виноват, но была так взбешена, что не утерпела, накинулась на него. «Прежде всего,– говорю,– ступай и сотри со своей физиономии помаду, крыса ты вонючая, а потом возвращайся, и я тебе популярно объясню, какая ты гнусная мразь». Надо же было такое ляпнуть – и кому, латиноамериканцу, а они такие гордые. Он весь побелел и говорит: «Ну что же, пусть. Теперь нам все равно надеяться не на что». И ушел. Совсем ушел.
– И больше вы не встречались?
– Нет, встретились еще раз. Назавтра я позвонила ему, и тут я поняла, что он любит меня по-настоящему,– он сказал, что тоже хочет со мной увидеться. Мы с ним позавтракали вместе. Он был такой серьезный. О помаде – ни слова. Вероятно, все это было ему противно до последней степени. Сказал, что любит меня, но наш брак был бы связан с большими трудностями. Я поняла это так: он увидел, что за штучка моя мамаша, и боится, как бы я не пошла по ее стопам. Но он говорит: нет, тут совсем другие причины. Я стала допытываться: какие, какие? Наконец он сказал, что не хочет становиться между мной и моей семьей. А я говорю: мне на мое семейство плевать, я люблю только его, куда он, туда и я. Тогда он поцеловал мне руку, и вид у него был такой, словно я всадила ему нож прямо в сердце. Он все твердил: это трудно, невероятно трудно... Ему пора было возвращаться в свою приемную, и мы договорились встретиться на другой день. Но больше уже не встретились.– В глазах ее заблестели слезы.– В тот же вечер пришло известие, что Сильвестре поднял мятеж, и Артуро получил от своего правительства телеграмму – его срочно отзывали. Он позвонил мне, чтобы проститься – он страшно торопился на самолет,– и это был последний раз, когда я слышала его голос.
– Ты думаешь, что он... что он ранен в бою?
Барби качнула головой, и слезинки выкатились у нее из глаз.
– Простите меня, Сар. Я это так. Ничего. Нет, я уверена, что он цел и невредим. Дед узнал по моей просьбе: прежнее правительство и его служащие выехали в другие страны. По слухам, Артуро в Чили. Но адреса его мы раздобыть не смогли – он перешел на нелегальное положение или что-то в этом роде; словом, мне не удалось с ним связаться, а сам он не пишет. Считает, наверно, что все равно нет смысла – между ним и мною встала моя семья, да к тому же он на положении беженца...
– Да, вполне возможно. Вероятно, он думает, что тебе лучше его забыть.
– Как будто бы это в моих силах! – воскликнула Барби.– Но вы мне поможете, Сар? Да? Вы же обещали!
– Я сделаю все, что смогу. А сейчас, Барби, приведи-ка себя в порядок и ступай поешь. Нас вот-вот хватятся, так что я лучше пойду.
Когда Сара вошла в столовую, ее приветствовал целый хор голосов, но их все перекрыл низкий, скрипучий голос Этель Чивер:
– Куда ты запропастилась? Возьми себе чего-нибудь поесть и садись вот сюда, рядом со мной. Непременно попробуй суп – это фирменное блюдо Пиланга.
Горничная вручила Саре поднос, на котором стояла одна-единственная большая тарелка, и Сара двинулась вдоль длинного, уставленного яванскими блюдами стола, а горничные, одна за другой, накладывали ей на края тарелки понемножку с каждого блюда. В конце стола на груде мелко искрошенного льда высилась огромная супница. Пиланг с улыбкой знатока налил Саре половник прозрачно-зеленоватого черепахового супа.
Сев наконец за столик рядом с Этель. Сара попробовала суп и одобрительно улыбнулась: его тонкий аромат и поразительно нежная консистенция – он не был слишком густой и не слишком жидкий – все отвечало лучшим традициям индонезийской кухни.
– Восхитительно, правда ведь, а? – настойчиво допытывалась Этель.– Пиланг говорит, у него уходит на приготовление этого супа несколько дней. Сперва он варит обычный яванский суп, процеживает его, потом добавляет изготовленную по его собственному рецепту приправу и ставит бульон на холод. Все в восторге от этого супа.
– Мне доводилось есть яванский суп, но до этого ему далеко,– признала Сара
– Ой, непременно скажи это Пилангу! Мне хочется, чтобы он всегда был доволен. С полдюжины посольств пытаются его переманить у меня. Знаешь, о нем уже пишут во всех газетах, и у него вырабатываются повадки примадонны.
– Сейчас скажу,– успокоила ее Сара и, подойдя к длинному столу, обратилась к яванцу: – Пиланг, можно еще половник вашего супа? Превосходный суп. Даже в лучших ресторанах Джакарты не получишь такого.
От удовольствия Пиланг так и расплылся в улыбке.
– О, леди бывать Джакарта! Раньше там хорошо было служить повар в богатый дом. Теперь не так хорошо. Больше нет богатый голландцы. А здесь много богатый люди, и я готовить им мой особый блюда.
– Ну, это нам очень повезло,– сказала Сара.– А где вы берете все ингредиенты? Ну, то есть все, что вы кладете в суп? Ведь здесь этого не купишь, правда?
– О, нет. Я получать их в особый жестянки прямо из Джакарта. Там у меня для этого особый друзья – они посылать. Очень дорого. Но Чиверы – очень богатый.
И он снова осклабился.
– А случалось, чтобы эти ваши жестянки кто-нибудь крал?
– Леди?
– Ну. мне просто любопытно: вы не припоминаете случайно, с полгода тому назад у вас не пропала одна такая жестянка?
Пиланг широко раскрыл глаза, но тотчас же его коричневое лицо превратилось в непроницаемую маску.
– Одна жестянка? Большой дело! Может, и пропадать. Я не помнить.
– Ну что ж, Пиланг. Спасибо за суп, я его никогда не забуду.
Увидев, что у буфета снова столпились гости – они накладывали себе на блюдечки ломтики свежих фруктов в ликере,– Сара вернулась к своему столику.
– Пиланг рассказывал мне про жестянки, которые он получает из Джакарты,– обратилась она к Этель.
– Ох уж эти жестянки! Пиланг с Джерри разработали целый сложный план, как их добывать. Они стоят нам бешеных денег – я уверена, что Пиланг и его дружки хорошенько на них наживаются. Ну, как тебе понравился наш яванский ужин? – осведомилась Этель. И тем же самым тоном добавила: – Керк говорит, ты считаешь, что Тома убили.
– А тебе самой никогда это не приходило в голову? – спросила Сара.
– Что за гадкие мысли, Сар! Ну зачем ты так?
– На моем месте, Этель, ты подумала бы то же самое.
– Да, пожалуй. Может быть, это дело рук Артуро. Насколько мне известно, именно так считает Керк. Но ведь прошло уже столько времени – разве теперь можно что-нибудь установить? Для тебя это, разумеется, имеет значение, я понимаю. Джерри! – окликнула она мужа, проходившего мимо.– Посиди с Сарой, я схожу посмотрю, что делается в салоне. Оставайся, Сар. Когда все разойдутся, мы хорошенько поговорим.
Она поднялась из-за стола, и Чивер сел на ее место. По нему совершенно не было видно, что выпил он порядочно. Он отлично владел своим голосом.
– Ну, как поживает богиня Диана? – спросил он добродушно-насмешливо.– Керк показал мне письмо Тома, и я позволил себе ознакомить с его содержанием остальных членов семьи. Ах да, ты ведь хочешь его получить обратно. На, держи.
Он вынул письмо из кармана, и Сара спрятала его в сумочку.
– Джерри, ты разделяешь мнение Керка, что Тома убил Артуро Оливарес?
Чивер понизил голос:
– Ответить на этот вопрос чертовски трудно. Какие, собственно, на то доказательства? И зачем непременно доказывать, что это убийство, когда, вероятней всего, тут несчастный случай? Сар, я понимаю, каково тебе, но так же нельзя. Том погиб. Думай о будущем, а не о прошлом. Ты красивая, одаренная, молодая, у тебя вся жизнь впереди. Не отдавай себя в жертву прошлому.
– Я и не собираюсь, Джерри. Просто сделаю то, что считаю своим профессиональным долгом. Том погиб, работая над важной статьей. И я намерена докончить ее за него.
Столовая понемногу пустела, стулья освобождались один за другим, и вскоре Сара с Чивером остались за своим столиком вдвоем.
– Ну и как у тебя идет дело? – поинтересовался Чивер.
– Кое-что начинает вырисовываться.
– Понятно. Надеюсь, Сар, ты не натворишь ошибок.
– Постараюсь.
– Еще стаканчик вина?
– Нет, спасибо. Вино превосходное и ужин тоже, но с меня достаточно. Тебя, должно быть, тоска берет – сидеть и смотреть, как я ем. Право же, с меня предостаточно. Пойдем?
...В двенадцатом часу последние гости покинули дом Чиверов; оставались только Сара и Керк.
Вот уже с полчаса Сара сидела в саду одна, на той же скамье, где раньше сидела с Керком.
Горькое чувство одиночества овладело ею, ей хотелось заплакать, но она поборола искушение – сейчас не время жалеть себя и предаваться сантиментам. Она так углубилась в свои мысли, что не видела Керка, шагавшего к ней по залитой лунным светом лужайке – заметила его, лишь когда он был уже в двух шагах от скамьи. Как раз в этот момент он заговорил, и по его голосу чувствовалось, что он раздражен до последней степени.
– Сара, ради всего святого, что ты тут делаешь? И вообще что ты затеяла? Ты же ставишь Чиверов в очень неловкое положение.
– В самом деле, неудобно,– сказала она и поднялась со скамьи.
– Все уже разошлись. Я обещал отвезти тебя домой. Ты готова ехать?
– Нет, Керк. Я тебя задерживаю? Мне надо кое о чем переговорить с Чиверами.