Текст книги "Хаос времён года"

Автор книги: Эль Косимано

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Эль Косимано
Хаос времён года

Посвящается моим читателям.

Благодаря вам созданные мной миры становятся реальными.

Пролог

Обсерватория

Март 2023 г.

Дуг

Очнуться после семнадцати месяцев стазиса – все равно что оправиться от удара тупым предметом по голове. Разом накатывают головная боль, тошнота, озноб и густой туман, лишающий ощущения пространства и времени, оставляющий лишь смутное осознание того, что был здесь раньше. Не только в этой комнате или в этом месте, но даже в этот самый момент.

– Дуглас, с вами все хорошо? – Профессор сидит за столом Кроноса, в его кресле. Посох времени опирается на подставку у его локтя, как будто и правда принадлежит ему.

Даниэль Лайон стискивает пальцы, наблюдая за мной через стол с настороженностью, которая могла бы сойти за беспокойство.

– Да, я в порядке.

Что есть силы стискиваю зубы, чтобы скрыть стазисную дрожь. На самом деле мне хочется поджечь его кресло. Утопить его, заморозить, задушить голыми руками, но каждая клеточка моего тела лишена силы, а магия иссякла. И он это знает. Даже не потрудился связать меня. Один Страж – какой-то придурок, которого я никогда раньше не видел, – переминается с ноги на ногу за дверью.

Меня охватывает стазисный озноб, и я прижимаюсь спиной к кожаному креслу, в котором сижу, чувствуя, что выданный Обсерваторией комбинезон уже насквозь мокрый от холодного пота. Долгие месяцы, проведенные в камере, обострили мои чувства настолько, что настольная лампа кажется слишком яркой, а голубые глаза старика слишком проницательными. Я едва не задыхаюсь от царящего в комнате затхлого запаха старинных холстов и заплесневелых книг. Более того, готов поклясться, что ощущаю вкус гнили в катакомбах под нами. И еще что-то – едва различимое зловоние от одного из стоящих на полке у дальней стены террариумов Геи. Свернувшаяся внутри странная изумрудная змея не похожа на ее обычных домашних питомцев. Она отличается от всех когда-либо виденных мной в Обсерватории существ, и я впиваюсь ногтями в подлокотники кресла, гадая, чья в ней заключена магия. Всей душой надеюсь, что не Джека.

Раздвоенный змеиный язык скользит по стеклу, а сверкающие точно алмазы грани глаз мерцают, наблюдая за нами. Неимоверным усилием воли заставляю себя отвести взгляд от террариума.

– Почему меня так долго держали в стазисе? – Трех месяцев было бы достаточно, чтобы оправиться даже от самой жестокой смерти.

– Какое событие запомнилось вам последним? – интересуется Лайон мягким, вкрадчивым голосом, как будто я хрупкое создание, требующее крайне деликатного обращения. За это я ненавижу его еще больше.

Я массирую себе ладонь, смаргивая наплыв жарких эмоций. Помню, как тело Денвера рассыпалось в прах в моих руках. Помню, как стиснул покрытые его пеплом пальцы на шее Флёр Аттвел. Еще я припоминаю ярость… ослепляющую ярость, которую чувствовал в тот момент. Горло мучительно сжимается, выталкивая слова:

– Я вылез из озера как раз вовремя, чтобы увидеть, как на моих глазах убивают моего лучшего друга.

– Флёр просто защищала себя и тех, кого любила.

– А как же те, кого любил я! – Слово «любил» слетает с моих губ прежде, чем я успеваю сдержаться. Комната расплывается, превращаясь в горячее яркое маслянистое пятно эмоций. Их больше нет. Майкла, Денвера, моей команды…

– Ноэль Истман, – мягко говорит Лайон. Произнесенное вслух, ее имя будто похищает весь имеющийся в комнате кислород. – Я надеялся стать тем, кто сообщит вам о ней.

Я отмахиваюсь от его сочувствия, безразлично пожимая плечами.

– Сообщит что? Что даже собственная девушка отвернулась от меня, предпочтя принять твою треклятую сторону? Что она предала меня, чтобы защитить Джека Соммерса? – Я выплевываю это имя, радуясь тому, что его обладатель мертв. Испытывая благодарность хотя бы за эту маленькую победу.

– Ноэль сделала то, что считала правильным, решила уберечь вас единственным известным ей способом…

– Она отправила меня домой! – Я ударяю кулаком по столу, заставляя змею отпрянуть от стекла. – Я знаю, что это Ноэль убила меня и вернула обратно через лей-линии! Я почувствовал ее приближение. – Я в самом деле ощутил знакомый слабый аромат ванили, исходящий от ее кожи, и теплую струю воздуха, когда она прошептала мне на ухо извинение, а мгновение спустя перерезала горло.

Я до сих пор чувствую призрачную тягу тащивших меня домой лей-линий, отдающуюся тупой болью в груди, и отодвигаюсь от стола, испытывая необъяснимое томление по Ноэль.

– Где она вообще? – рычу я. – Если она бодрствует, я бы хотел сказать ей пару ласковых! – В устремленных на меня глазах Лайона светится жалость. – Да где же она?

– Развеялась по ветру, – говорит он так тихо, что я едва разбираю слова.

Я откидываюсь на спинку кресла.

Развеялась по ветру. Умерла. Ее душа прекратила свое существование.

– Кто это сделал? – сдавленным голосом спрашиваю я. – Это была Флёр? Клянусь гребаным посохом, я…

– Кронос нанес смертельный удар, – сверкнув белоснежными зубами, сообщает Лайон, перебивая меня. Его взгляд становится жестким, и я вижу в глубине его глаз проблеск Зимы – прославленного свирепого Времени года, каким он был раньше, а не пожилого профессора, в которого впоследствии превратился.

Конечно, он будет ее защищать. Выгораживать. Лгать ради нее. Ведь Флёр – одна из предателей, которые возвысили его до нынешнего положения.

– Нет! – Я вскакиваю с кресла, едва его не опрокинув. – Ноэль была в моей команде. Предательница или нет, она должна отвечать передо мной!

– А если бы она так и поступила? Если бы объяснила, почему встала на сторону Джека, вы бы послушали?

Я с силой ударяю ладонями по столу Лайона, готовый броситься вперед и вцепиться ему в глотку.

– Ах ты, самодовольный сукин сын!

Взгляд Лайона темнеет, устремляется к посоху, и судорожное подергивание его руки – единственный намек на то, что он чувствует исходящую от меня угрозу. Верхняя часть посоха обвязана черным бархатным поясом, скрывающим расположенное в центре хрустальное око, будто Лайон боится его мощи. Похоже, он слишком труслив, чтобы заглянуть в него и увидеть собственное будущее.

Я наклоняюсь над столом.

– Сделай это, старина, – шепчу я. – Давай, убей меня. Именно поэтому я здесь, не так ли? Потому что Джек мертв, и прикончила его моя команда. Вот теперь ты и хочешь заставить меня в этом раскаяться.

Я встречаюсь с ним взглядом.

– Джек выжил. Он жив, Дуглас.

Я отступаю на шаг.

– Нет! Ты ошибаешься. Он никак не мог выжить. Я своими глазами видел, как он провалился под лед. Стоял и смотрел, как он тонет!

– Чего вы не видели, так это преданности тех, кто любил его, и жертвы, которые они принесли, чтобы спасти его.

– Это невозможно. – Не может быть, чтобы Денвер и Ноэль развеялись по ветру. Что Кронос – мой Кронос – мертв, а Джек Соммерс все еще дышит. – Ты лжешь!

Я отшатываюсь от стола, ударяясь пятками в стоящее позади меня кресло, а Лайон тем временем встает и тянется за посохом. Острый как бритва край косы поблескивает, когда он опускает ее между нами и снимает бархатный пояс с ока. Поймав свет, оно рассыпает по письменному столу сноп радужных искр. В них запечатлены вспышки моего собственного лица, мерцающие на полированном дереве.

– Что это? Что ты делаешь?

– Вы хотите знать, что произошло на самом деле. Я вам покажу.

Лайон медленно вращает посох, являя взору все новые образы, двигаясь назад во времени до тех пор, пока не находит нужный момент. Появляется лицо Денвера, и внезапно я лишаюсь дара речи.

Я снова смотрю, как он умирает. Смотрю, как Флёр убивает его. Смотрю, как магия, жизнь и душа утекают из него.

– Прекрати, – сдавленно бормочу я. – Сделай так, чтобы это закончилось.

Изображение вращается, и перспектива меняется с головокружительной скоростью. Это воспоминание я не припомню. Значит, оно принадлежит не мне. Я как будто гляжу на себя чужими глазами.

Глазами Флёр.

Я вижу, как валю ее на землю, пытаясь схватить за руки. Как перебиваю ее мысленный призыв корней и лиан, чтобы пленить меня. Ноэль тоже там. Она подскакивает сзади, и меня ослепляет молниеносная вспышка света – моего света, – когда перед моим взором разыгрывается собственная смерть, и меня затягивает в лей-линии, которые доставляют обратно в Обсерваторию.

По щекам Ноэль текут слезы. Она не замечает ни приближающегося сзади Кроноса, ни взмаха его косы. Я крепко зажмуриваюсь, когда он рассекает ее надвое и ее магия рассеивается по ветру.

Видение смещается к береговой линии, где в камышах лежит безжизненный Джек. Над ним хлопочут его друзья: переламывают торчащие из его тела стрелы, делают искусственное дыхание. Обезумевшая от горя Флёр превратилась в свирепого демона мщения, черпающего больше стихийной силы, чем любое когда-либо виденное мной Время года. Оцепенев, я наблюдаю, как она заставляет землю дрожать, приказывая дюжине деревьев и лиан схватить Кроноса за запястья и лодыжки. Ее волосы потрескивают от статического электричества, а в глазах плещется безумие, когда она прижимает посох к его горлу. Она беспощадна и ужасна, и, наблюдая за ней, я испытываю одновременно и отвращение, и восхищение. Она – Время года… Время года, подпитываемое яростью, которое сумело одолеть Бога. В видении даже сам Лайон не решается подойти к ней слишком близко.

До тех пор, пока она не протягивает ему посох.

После чего, как и все остальные, падает на колени подле Джека. Она готова отказаться от всего ради него. Сражаться за него.

Он жив. Не пребывает ни в террариуме, ни в урне. Не развеялся по ветру. Он жив.

Плюхнувшись в кресло, я склоняюсь головой к коленям, борясь с подступающей тошнотой.

– Вы не единственный, кто понес потерю, Дуглас. Джек пережил это испытание и стал сильнее. Возможно, не так, как вы себе представляли, но сила – это нечто большее, чем власть и магия. Речь идет о вере, доверии и обязательствах. Он сделал выбор. Выбор принять свое… – Болтовня Лайона внезапно обрывается.

Я поднимаю голову. Но Лайон не смотрит на меня. Он глубоко хмурится, глядя в хрустальное око.

– …свое будущее, – заканчивает он. Тихонько откашлявшись, он снова оборачивает око бархатным поясом. – Надеюсь, вы сумеете жить дальше, Дуглас, как смог Джек. Очень важно, чтобы вы хотя бы попытались. Мир движется вперед, с нами или без нас, – говорит он, и морщинки вокруг его глаз становятся глубже. – Через неделю мы с Геей разберемся с последними Стражами Майкла. Все, кто еще остался, будут разбужены и освобождены от своих обязанностей, а также от магии, дарованной им прежним Кроносом.

Влажный комбинезон холодит мою кожу там, где он прижимается к кожаной обивке.

– Что это значит? Что ты хочешь сказать?

– Те, кто служил под началом Майкла, могут снова поддаться влиянию противоречивых ценностей и ложной преданности. Я не стану рисковать безопасностью Обсерватории и тех, кто предпочтет здесь жить.

– Предпочтет? – У этого слова, когда я его выплевываю, неправильный привкус. – О чем вообще речь?

– Вы можете уйти в отставку, – продолжает он, – в этом случае вас лишат магии и назначат на вакантную должность здесь, в школе, где вы сможете провести оставшиеся годы своей человеческой жизни. Ставлю вас в известность, что система изменилась. Теперь у нас другие правила, Дуглас. Времена года стремятся к мирному сосуществованию – как здесь, так и в надземном мире. И я никому не позволю нарушить эту установку.

Я захожусь в холодном сухом смехе.

– А что если я не хочу выходить в отставку?

– Тогда это решение приведет к Зачистке. Как и любое поползновение на причинение вреда Джеку или Флёр.

Лайон встречается со мной взглядом. В его глазах безошибочно угадывается невысказанная угроза. Так вот в чем дело. Речь идет не о защите Обсерватории. Речь о защите Джека. Лайон намерен держать меня бессильным здесь, внизу, чтобы я не сумел добраться до его любимчика.

– С тем же успехом можешь убить меня прямо сейчас, – цежу я сквозь зубы.

– Это важное решение…

Несмотря на легкость в голове, я вскакиваю на ноги.

– Нет, это наказание!

– Это тоже выбор, мистер Лаускс. – Лайон не встает. Не тянется к посоху.

– Может быть, я не совсем ясно выразился, старик. Я не отдам тебе свою магию. Скорее умру, чем буду служить тебе. Ты не мой Кронос. И никогда не будешь.

– Ваш Кронос и не подумал бы давать вам права выбора, – спокойно замечает он. – Я же, напротив, не стану его у вас отнимать. У вас будет неделя, чтобы обдумать свое решение. Изъятие магии утомляет тело, поэтому вы должны использовать это время для отдыха и размышлений. Вы устали, кроме того, вам нужно усвоить много информации.

Одна неделя. Достаточно долгий период для восстановления сил, которые понадобятся, чтобы пережить боль изъятия вырванной из тела магии. Но недостаточно долгий, чтобы собрать силы для борьбы.

– Что если я не изменю своего решения?

– В таком случае употребите эту неделю на то, чтобы привести свои дела в порядок. Мы с Геей рассмотрим любые последние распоряжения, которые вы пожелаете сделать в отношении вашей личной собственности. – Он поднимает на меня глаза. – Смерть не должна быть единственным выбором. Всегда есть путь вперед. Не торопитесь, – многозначительно добавляет он, произнося это слово так, словно сам его изобрел.

– Это все? – Насколько я понимаю, встреча подошла к концу.

– Дуглас, – окликает Лайон, останавливая меня у самой двери. – Я искренне сожалею о вашей утрате.

Он называет это утратой. Как будто все это лишь игра. Как будто несколько треклятых шахматных фигур сошли с доски, но мы можем начать новую партию. Я качаю головой и протискиваюсь в тяжелые двойные двери, чуть не врезавшись в того, кто съежился с другой стороны. Это Кай. Бледная и дрожащая, как будто только что очнулась от стазиса, она обхватывает себя руками. Кай Сэмпсон, лучший стрелок среди Стражей. Чемпионка по стрельбе из лука, поразившая Джека Соммерса своими стрелами. И к чему это привело?

Ни к чему.

– Дуг? – Ее голос срывается. Проходя мимо нее, ощущаю исходящий от нее запах холодного пота. – Дуг, что случилось? Чего он хотел?

Она ничего не знает. Даже не подозревает, что Джек жив. Понятия не имею, что произошло, пока мы все спали. Я не говорю ей, что сказал Лайон. Что мы проиграли битву. Что враги захватили контроль над нашим домом. Я не говорю ей, что мы вот-вот лишимся магии и даже жизни. Потому что у меня нет ни малейшего желания позволить мерзавцу зайти так далеко.

1. Терзающая сердце боль

Флёр

Кричащий гитарный рифф просачивается сквозь стены виллы, заглушая утреннюю болтовню соек, и я иду на звук через веранду. К тому времени, как я добираюсь до тренажерного зала, любимый Джеком панк-микс восьмидесятых гулко пульсирует у меня в костях. Толчком открываю дверь, зажимая руками уши от грохота барабанов.

– Джек! – Из-за басов я даже саму себя не слышу. И он, по-видимому, тоже. – Джек, тебе в самом деле не следует…

Он лежит на спине на силовой скамье, ноги расставлены, босые ступни прижаты к полу. Стряхивает мел с рук и поудобнее хватается за перекладину штанги, нагруженную слишком большим весом. Я открываю рот, снова намереваясь закричать. Все еще не зная о моем присутствии, Джек делает несколько коротких вдохов и, стиснув зубы, толкает штангу вверх с подставки. Его мышцы напрягаются, складываются в красивые, ласкающие глаз узоры. Я наблюдаю за тем, как раздувается его покрасневшая шея, когда он опускает штангу и тут же снова ее поднимает.

Зажмурившись, он делает еще несколько подходов. Я наклоняюсь над ним, готовая схватиться за перекладину штанги, если Джек не сумеет ее удержать. Его челюсти крепко сжаты, а дыхание опаляет мне лицо, когда я помогаю ему вернуть штангу на подставку.

Железный стержень с гулким стуком встает на место, и серые глаза Джека распахиваются, а на губах появляется улыбка. Он лежит на скамье, весь в поту, и, глядя на меня снизу вверх, напевает слова какой-то песни, ревущей из динамиков. Протянув руку к его телефону, я выключаю музыку.

– Говорю, тебе не следует поднимать такой вес, не имея рядом кого-то, кто бы тебя подстраховал. – Мой голос звучит слишком громко, поскольку в ушах все еще звенит музыка.

– Не нужна мне никакая подстраховка. – Джек выгибает спину, на несколько сантиметров оторвавшись от скамейки, и, задрав край футболки, вытирает ею пот с лица. Мой взгляд немедленно устремляется к обнажившейся напряженной линии мышц, и его хитрая улыбка становится шире, более дразнящей. Мы живем вместе и спим в одной постели уже больше года, но при виде Джека у меня до сих пор иногда перехватывает дыхание. Он зажимает в кулаке мои собранные в хвост розовые волосы и тянет на себя, пока мое лицо не оказывается прямо над ним. Его темные волосы взмокли от пота, и капельки поблескивают на верхней губе, придавая восхитительно соленый вкус поцелую, похищенному у меня украдкой. Его глаза озорно сверкают в ярком свете ламп.

Раздражение, которое я испытывала всего пару минут назад, тает, когда Джек вылезает из-под штанги и мягко усаживает меня к себе на колени. Его мозолистые пальцы ложатся мне на юбку и ползут вверх по бедрам, оставляя белоснежные следы мела на темном хлопке, и, наконец, замирают у меня на пояснице.

– Если не проявишь осторожность, то навредишь себе, – говорю я с оттенком беспокойства. – Твой физиотерапевт…

– Мой физиотерапевт дал мне зеленый свет, – напоминает он.

Почти восемнадцать месяцев минуло с тех пор, как Гея вернула Джека на этот свет. На память о последней смерти у него остались три стреловидных шрама на спине и дыра в сердце, прежде являвшемся средоточием его магии. Он уверяет, что со временем эта зияющая пропасть затянется, но я в этом не уверена.

Я хмурю брови, и он притягивает меня ближе.

– Доктор сказал, что ты можешь вернуться к легкой тренировке. – Я стираю капельку пота с его щеки. – К которой трехчасовые нагрузки в тренажерном зале ну никак не относятся, Джек. А то, что ты поднимаешь два по двадцать…

– …точно меня не убьет, – заканчивает он фразу, переворачивает мою руку и прижимается поцелуем к ладони. Потом его губы скользят вверх к изгибу моей руки, отчего на коже появляются мурашки. – Мое тело в отличной форме, – шепчет он, и от прикосновения его покрытой утренней щетиной щеки к ключице я вздрагиваю. – Но если хочешь проверить мою выносливость, я полностью в твоем распоряжении.

Смеясь, я легонько толкаю его в грудь.

– У меня занятие по испанскому меньше чем через час. – Если Джек и дальше будет так меня целовать, то клянусь Геей, на учебу я не попаду.

Он привлекает меня к себе, схватив за блузку.

– У тебя будет очень веская причина прогулять.

Я вырываюсь из его хватки, встаю и отряхиваю мел с юбки.

– Ты сможешь похвастаться своей физической силой, когда я вернусь домой.

– А что если я хочу продемонстрировать ее прямо сейчас? – Пальцы Джека соскальзывают с моей талии, которая вдруг оказывается вне пределов его досягаемости. Я игриво задерживаюсь взглядом на его груди, потом опускаю глаза ниже и, широко ухмыляясь, встаю в стойку.

– Флёр, – со смехом возражает он, – это не совсем то, что я имел в виду…

Я резко опускаюсь на коврик и сбиваю Джека с ног. Он падает, и, прежде чем успевает среагировать, я усаживаюсь на него верхом.

– Флёр…

Давя на него своим весом, я заставляю его распластаться по коврику. В его глазах вспыхивает что-то злое и дикое.

– Вот, значит, как?

Он подныривает под меня, отбрасывая в сторону, но при этом предусмотрительно контролируя мое падение, когда я плюхаюсь на коврик. Мы возимся, задыхаясь и хихикая, кувыркаясь друг через друга, пока Джек не оказывается сидящим на мне.

– Ты сдерживаешься, – упрекает он, ослабляя хватку, чтобы я могла ускользнуть, но мне это не нужно. Хоть Джек и сильнее меня, но за настежь распахнутыми окнами виллы простирается сад. Я могла бы призвать корни и лианы, чтобы стащить его с себя и подвесить к потолку вверх тормашками, если бы только захотела.

Однако я продолжаю лежать на коврике, и мне становится не до смеха, когда Джек вжимает свои крепкие бедра в мягкое, теплое местечко у меня между ног.

– А может, таким ты мне нравишься больше, – шепчу я.

В том, как он вздрагивает, я замечаю проблеск чувства – того самого, от которого он пытался избавиться, в одиночку нагружая штангу все бо́льшим весом. Его темные волосы падают на глаза.

– Эй, – окликаю я, наклоняя голову так, чтобы поймать его взгляд. Я знаю, почему он столько часов проводит в тренажерном зале. И хотя, не стану отрицать, конечный результат потрясающий, мне больно осознавать, что является причиной такой одержимости. – Я люблю тебя, Джек. Тебя самого. – Я влюбилась в него не из-за его магии. И не разлюбила, когда он ее потерял. Наоборот, мое чувство к нему стало еще крепче от осознания, чего ему стоило от нее отказаться. – Я люблю тебя таким, какой ты есть.

Переплетя свои пальцы с его, я поднимаю наши руки над головой, приближая к нему лицо, точно так же, как тогда на берегу пруда, у тайного домика, в ту ночь, когда у нас случился первый поцелуй, для обоих ставший большим потрясением. Все началось как игра в снежки, два Времени года с хохотом затеяли возню в болотистой траве, и каждому хотелось выйти победителем. Не исключено, что в тот вечер Джек позволил мне взять над собой верх, но это не имело значения, правда же? Ведь в результате наши губы встретились.

– Ты из-за меня опоздаешь. – Джек касается кончика моего носа своим, легонько щекоча губами краешек губ. – Тебе, наверное, нужно подготовиться к занятию.

Его слова растворяются в тумане, который окутывает меня, когда он дотрагивается до моего уха. Его низкий и грубый от желания голос возбуждает во мне восхитительный трепет, и я задаюсь вопросом, осознает ли он, какой властью надо мной обладает. Он способен воспламенить кровь и заставить тело дрожать даже без зимней магии.

– Мы когда-нибудь поговорим о том, что случилось? – спрашиваю я.

Дыхание Джека замирает у моей шеи. Он отстраняется, всего на сантиметр, чтобы посмотреть мне в лицо. Одаривает чересчур бережным поцелуем и высвобождается из моих объятий, лишая ощущения своей теплой тяжести. Он протягивает руку, чтобы помочь мне подняться.

– У меня встреча с Лайоном, а потом я собираюсь на пробежку.

– Куда?

– В парк, – отвечает он, хватая полотенце.

Медленно разгладив руками помявшуюся блузку, я выдавливаю улыбку и большим пальцем указываю себе через плечо на беговую дорожку, которую подарила ему на Рождество. Он ни разу не включил ее с тех пор, как я достала ее из коробки. Стоящая у открытого окна, эта гладкая черная машина напоминает дремлющую кошку.

– Знаешь, от тебя не убудет, если хотя бы разок попробуешь.

– Мне приятнее бегать на улице в одиночку.

Джек заправляет выбившуюся прядь волос мне за ухо. Мы оба понимаем, зачем я совершила эту покупку. Он знает, что я ненавижу бегать и каждое утро отправляюсь с ним на пробежку в парк только потому, что боюсь отпускать его одного. Я беспокоюсь не о себе. Со времени мятежа правила нашего мира изменились. Львиная доля ограничений, которые раньше держали Времена года под контролем, была снята, предоставив нам больше свободы, чем когда-либо прежде. Хотя большинство Времен года благодарны за перемены, я не настолько глупа, чтобы поверить, что не осталось тех, кто по-прежнему верен Майклу и скучает по старым обычаям. Лайон уверяет, что поймал стольких, скольких смог найти, но для непоправимого требуется всего один, а лицо Джека слишком узнаваемо – с тем же успехом он мог бы быть парнем с плаката, призывающего к революции. И как бы мне ни было неприятно это признавать, он уязвим без своей магии. Хоть Даниэль Лайон и даровал Джеку бессмертие, входящее в состав полученного им пакета льгот за роли, которые мы сыграли в свержении Майкла, тот факт, что наши тела не стареют, не означает, что мы не можем быть ранены или убиты. Мы оба должны сохранять бдительность, если хотим пустить здесь корни. А бегать в одиночку в городском парке – как раз из разряда неразумных поступков.

– Почему ты не хочешь пользоваться тренажером? – спрашиваю я, прислоняясь бедром к беговой дорожке.

– Потому что… – Джек проводит рукой по слипшимся от пота волосам, падающим на глаза острыми прядями, и отходит от меня. – Он вызывает у меня клаустрофобию.

– Он же стоит перед окном!

– Мне нравится бегать на свежем воздухе. Это совершенно безопасно. Не хочу все время зависеть от электронных устройств.

Я постукиваю себя по уху, где обычно находится передатчик. Джек заставляет меня надевать его всякий раз, как я покидаю виллу.

– А ты случайно не кривишь душой?

Он качает головой, беззвучно усмехаясь и упирая руки в бока, неторопливо подходит ко мне и обнимает за талию.

– Это я твой куратор, а не наоборот.

Я отклоняюсь назад, приподнимая бровь.

– Да? Ну, в таком случае, может, и мне не требуется подстраховка.

Губы Джека преследуют мои и с улыбкой крадут еще один поцелуй.

– Очень жаль. Ты сделала свой выбор и застряла со мной.

Я обнимаю его за шею.

– Я никогда не пожалею об этом.

Тогда, истекая кровью у замерзшего озера, Джек был почти мертв, а мне предложили спасти одного человека, чтобы он стал моим куратором и защитником до конца моей бессмертной жизни. Смотреть, как он умирает, было невероятно мучительно, и я не собираюсь терять его снова.

– Пожалуйста, пользуйся беговой дорожкой, – настаиваю я, взъерошивая кончики его влажных волос. Потом приподнимаюсь на цыпочки, чтобы чмокнуть в щеку перед уходом. – Или дождись моего возвращения домой, и я составлю тебе компанию.

– Передатчик надеть не забудь! – кричит он мне вслед.

– У меня есть сотовый, – бросаю я через плечо.

– Флёр?

– Я знаю!

Мой голос разносится по веранде, когда я шагаю в нашу спальню. Я ненавижу это чертово устройство слежения, вероятно, по той же причине, по которой Джек ненавидит беговую дорожку – они слишком напоминают нам о жизни, которую мы хотим позабыть. Но, как постоянно твердит Джек, сигнал сотового трудно засечь с какой-либо степенью точности, кроме того, трубка занимает руки, которые должны оставаться свободными для борьбы. Вообще-то, он прав: передатчик – единственный надежный способ отследить меня, когда я нахожусь вне дома. Поэтому, раз это так много значит для Джека – а я ненавижу заставлять его волноваться, – я заправляю маячок за ухо, прежде чем надеть сандалии и собрать учебники для занятий. Закидывая рюкзак на плечо, замечаю во дворе какое-то движение.

Через окно, расположенное с противоположной стороны веранды, я вижу, как Джек берет свои кроссовки и выключает свет.