Текст книги "Польский бунт"

Автор книги: Екатерина Глаголева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

После раздела 1792 года Пруссии отошли западная Великая Польша и северная Куявия. Пруссаки начали наводить там свои порядки: закрыли доступ к основным должностям для всех, кроме немцев, отменили привилегии для мещан, дарованные Конституцией 1791 года, перевели крестьян под юрисдикцию чиновников. Поляки возроптали, и Костюшко собирался нанести первый удар в Лодзенском воеводстве, тем более что крестьяне, решившие было, что они больше не холопы своих панов, были жестоко образумлены пруссаками. Но тут Игельстрём издал приказ о сокращении вдвое численности польских войск и о том, чтобы поляки записывались в российскую армию. Кавалерийская бригада Антония Мадалинского отказалась ему подчиниться и двинулась на Варшаву; сформирована она была в Великой Польше и потому состояла теперь по большей части из подданных прусского короля. Екатерина направила в прусский лагерь Нассау-Зигена для «координации действий союзников», а на самом деле для того, чтобы узнавать о планах Фридриха-Вильгельма из первых рук.

Появление в лагере тезки принца, Шарля Оде-де-Сиона, тоже успевшего послужить и пруссакам, и полякам, а теперь российской императрице, стало для него подарком судьбы: они быстро поладили, и Нассау начал давать савояру деликатные поручения. Оде же был счастлив услужить человеку, при жизни ставшему легендой: о принце, объехавшем весь мир с экспедицией Бугенвиля, сражавшемся с пиратами и турками, не говоря уже про дуэли, уцелевшем при взрыве батареи в Гибралтаре, лично знавшем всех королей Европы и даже имевшем интрижку с женой таитянского вождя, ходили самые невероятные рассказы. Ничего удивительного, что когда на Нассау, как сейчас, накатывало желание выговориться, он находил в Оде внимательного слушателя.

– Что такое отечество для нас с вами? – развивал свою мысль Нассау. – Вот я: немецкий принц, родившийся в Париже от матери-француженки, испанский гранд, польский магнат, женат на польке и служу России. По-русски знаю всего два слова…

– Какие? – живо поинтересовался Оде, не понимавший по-русски вообще.

– Pirog и griby.

– И что это значит?

– «Вперед» и «греби».

Оде-де-Сион повторил эти слова про себя несколько раз, стараясь запомнить.

– Так где же мое отечество? В Вестфалии, где я никогда не был? Но Зиген теперь захвачен французами. Во Франции? Но революционеров я своими соотечественниками не считаю; те же, кого я могу так именовать, ныне в Кобленце. В Польше? Мой дворец в Варшаве шесть лет назад сгорел. Знаете, как называется улица, где он стоял? Дынàсы. Так они произносят «де Нассау». Крым? Мои владения в Массандре (я ведь насадил там виноградники – хотел возделывать свой сад, как учит Вольтер) отошли в казну за долги. Мне шестьдесят лет, Шарль. Мое отечество – это весь мир. Вернее, нет, не так: мое отечество – это я сам. И вы такой же: родились в Савойе, живёте в Польше, женаты на немке… Кстати, есть какие-нибудь новости?

Оде покачал головой, показывая, что уверенным ни в чем быть нельзя.

– Верный человек сообщил мне, что Каролина жива, родила сына… неделю назад… Имение разграбили подчистую, но ее, по счастью, не тронули. Но как она там одна… Ей всего двадцать два года… И дочка, наш первенец, умерла младенцем…

– Ничего-ничего, – Нассау ободряюще похлопал его ладонью по руке. – Вот увидите, всё будет хорошо. Парадокс жизни заключается в том, что она продолжается при самых не подходящих для нее обстоятельствах и обрывается при самых благоприятных. Уж поверьте мне, я знаю.

Глубоко посаженные серые глаза принца были удивительно прозрачными и притягивали к себе; в них хотелось смотреть, как в чистый источник. Оде знал о прозвище Нассау – Неуязвимый, но подумал, что ему больше подошло бы другое – Непостижимый.

Компания офицеров за соседним столом разразилась громоподобным хохотом, но принц даже не посмотрел в их сторону, как будто никого, кроме них двоих, здесь не было.

– Так вот, на таких людях, как мы с вами, и держится мир, – продолжил он серьезно. – Мы сами выбираем себе отечество, и наши достоинства и недостатки принадлежат только нам самим, не являясь унаследованными от нации или страны, которую мы считали бы своей матерью.

Перед мысленым взором Оде промелькнуло, как в калейдоскопе, несколько картин: круглый донжон замка Фаверж за серой каменной стеной, с навершия которой вечно сыпалась черепица; поросший лесом конус горы Сюлан с проплешинами снега, скошенный зуб Ла-Турнетт, сахарная вершина Монблана, проступающая на фоне лазоревого неба в ясную погоду… Покрытый мелкими водоворотами ручей Глиер, который деревья в долине ревниво укрывают своими ветками… Средневековое аббатство Таллуар, слепые башни отражаются в зеленой воде Роны… Говорят, два года назад Таллуар спалили французы…

– Способность оторваться от материнской юбки – вот что ценится и в человеке, и в нации, – разглагольствовал Нассау. – Мы сами себе отечество, и мы несем его всюду с собой. Италия – это итальянцы, Франция – французы, Германия – немцы. При любом дворе мира найдутся итальянские живописцы, певцы и музыканты; они создают Италию вокруг себя и живут в ней, находясь при этом в Берлине, Петербурге или Варшаве. Вся Европа говорит по-французски, и люди со средствами вплоть до Стамбула выписывают к себе французских поваров, садовников, парикмахеров, виноделов, чтобы те воссоздали у них частицу Франции. В любой академии наук найдутся немецкие химики, физики, философы и инженеры. А кто такие русские, спрошу я вас?

Оде пожал плечами и слегка улыбнулся, показывая, что ответить на этот вопрос ему затруднительно. Но ответа и не требовалось.

– У русских ничего этого нет, но они хотят всё это иметь. Они учатся у итальянцев, немцев, французов, и когда-нибудь у них будет своя литература, музыка, живопись, наука и промышленность. Но пока они могут только покупать чужое, а для этого им нужна их земля – источник их богатства. Русские без своей земли – ничто. Во Франции они сразу начинают подражать французам, в Германии – немцам. Русские умеют отважно умирать, этого у них не отнимешь. Вы знаете эпитафию на Людовика XVI, которую написал бывший паж королевы граф де Тилли? «Король умел любить и умирать. А мог бы править, кабы мог карать». Так вот, это сказано про русских: они умеют любить и умирать, а правят ими те, кто не знает жалости. Страна – источник их могущества; чем больше страна, тем больше могущество, а чем они сильнее, тем больше их страна, потому-то они постоянно воюют: за выход к морю, за новые территории. Отняли у турок Крым, у поляков Литву. И это не предел: им нужна Финляндия, а еще императрица Екатерина грезит о константинопольском троне для своего младшего внука.

– Но ведь это не может продолжаться бесконечно? – подал голос Оде.

Нассау согласно кивнул.

– Когда-нибудь это прекратится. Вы слышали про мой проект похода в Индию, в империю Великих Моголов? Покойный князь Потемкин сделал всё, чтобы он не состоялся. Так что они всё-таки остановятся. Но не при нашей жизни. И можете мне поверить, что этой войной дело не ограничится, а прошлогодний раздел Польши – не последний, и Россия отхватит себе самый большой кусок.

– А поляки? – спросил Оде. – Вот уж кто любит свое отечество!

– Отечество поляков – их славное прошлое, – возразил Нассау. – Конечно, прошлое есть у всех, им можно гордиться, его можно стыдиться, но нельзя забывать, что оно тебе не принадлежит, поскольку было создано не тобой. Нельзя идти вперед, постоянно оглядываясь назад. Знаете, что сделал король Понятовский после встречи с императрицей Екатериной накануне последней войны с турками? Кстати, это я устроил ему ту встречу… Satis. Так вот, он установил в Лазенках памятник Яну Собескому, спасителю Вены от турок. Как будто одним лишь патриотическим воодушевлением можно создать боеспособную армию. Они так носились со своим прошлым, что лишили своих детей будущего. Оте-чество… Отечество – это мы, Шарль. Мы сможем создать его для наших детей, где угодно. Но если мы сами – пустое место, то и отечества не будет ни у нас, ни у них…

* * *

Карету раскачивало из стороны в сторону и подбрасывало на ухабах. Изабелла была бледна, на лбу и верхней губе выступила испарина; Михал ласково сжал ее холодную руку, спросил взглядом: не остановиться ли, но она сделала вялый отрицательный жест левой рукой и бессильно уронила ее на колено.

Что за дороги, Создатель! Английские каретники всегда интересуются у заказчика, для каких мест предназначен экипаж: для езды по мягкому проселку, по булыжникам городских мостовых или для континента? В последнем случае карета должна быть еще крепче городской, потому что на континенте ужасные дороги – там, где в Англии достаточно двух лошадей, в прочих странах запрягают шестериком! И это они имели в виду французские и немецкие дороги, которые в сравнении с польскими ровны, как скатерть. Почему не позаботиться о том, что приведет к общей пользе? Во Франции при Людовике Возлюбленном крестьян, проживающих вблизи дорог, обязали дважды в год их ремонтировать под надзором инженера. Королевская повинность. Бесплатный труд свободных крестьян в течение нескольких дней в году потом припомнили королю как пример его произвола и издевательства над народом. А в Польше, где крестьяне – бессловесный скот, дорог почему-то сделать нельзя. Хотя зачем их строить? Чтобы облегчить передвижение иностранным армиям, которых сюда приводят то одни, то другие?

В России дороги тоже плохие. Хотя зимой, когда ляжет снег и можно ездить на санях, они хороши. От Москвы до Петербурга дорогу уложили бревнами, зимой весь путь можно проделать за три дня, а курьер успеет и за два. Но Михал Клеофас Огинский ехал в Петербург через Ригу… Из Варшавы.

Возвращение в Варшаву в девяносто втором году из Голландии, куда король отправил двадцатичетырехлетнего Огинского полномочным послом, наградив орденом Белого орла вслед за орденом Святого Станислава, было болезненным. Как всё переменилось! После воодушевления Четырехлетнего сейма – подавленность и обескураженность. Понятовский из орла превратился в мокрую курицу. Когда Огинский зачитал ему Декларацию Великого княжества Литовского против Тарговицкой конфедерации, отпечатанную в Гродно, под которой подписались сотни уважаемых людей, король только и смог выдавить из себя: «Это хорошо, очень хорошо, но не боятся ли они все скомпрометировать себя и подвергнуться преследованиям, если положение дел обернется против нас?..» Михалу стало ясно, что дело уже проиграно…

Все, кто считал себя птицами высокого полета, воспользовались крыльями и улетели куда подальше. Дядюшка Михаил Казимир жил в Париже в долг под залог семейного герба и просил его, Михала, как-нибудь выцарапать из лап двуглавого орла фамильные земли под Мстиславлем, а теперь еще и под Минском, приняв на себя заодно и долг в восемь миллионов злотых… Брошенную Огинским гетманскую булаву проворно подобрал Шимон Коссаковский, к которому и пришлось идти на поклон. Зачем он только согласился? Так был уверен в своей правоте… И потом – с какой стати отдавать свое имущество бессовестным хапугам и выскочкам?

Надменный Коссаковский в своем русском генеральском мундире был отвратителен и гадок. Великий гетман Литовский волеизъявлением нации. Как он кичился этим титулом, которым сам себя и наделил. Хмурил брови, пытался запугать. Сказал, что согласие Михала принять на себя миссию в Голландии от сейма, состоявшего из противников России, навлекло на него немилость императрицы, повелевшей наложить секвестр на земли Огинских в Литве. Михал не попался на его удочку. При чем тут императрица? Коссаковский просто сводит личные счеты. Кстати, его брат-епископ этого даже не скрывал. Он сразу изложил Огинскому все три его «преступления»: не взял секретарем посольства в Голландию Юзефа Коссаковского; допустил, что во время большого публичного собрания в его доме некто выкрикнул: «Епископа Коссаковского на фонарь!»; написал письмо председателю суда Литвы, из-за чего свояченица Коссаковского проиграла процесс. Risu emorior[13]13
  Умираю от смеха (лат.).


[Закрыть]. Феликс Потоцкий и Казимир Сапега, великий канцлер литовский, уверяли Огинского, что вопрос о секвестре его земель в генералитете даже не поднимался. Это Коссаковские вымогают деньги, обещая употребить свое влияние для снятия вымышленного секвестра. В самом деле, епископ Юзеф заставил Михала подписать отказ от имения с доходом в две тысячи польских флоринов в пользу одного из друзей семьи Коссаковских и два векселя на двести тысяч каждый, деньги по которым получил бы его брат-гетман. Огинский отправился в Петербург, чтобы искать справедливости там.

Той осенью его Полонез фа-мажор, написанный ещё в Лондоне, исполняли на всех балах, и когда сам автор прибыл в столицу следом за своим произведением, 22 декабря, императрица Екатерина приняла его предупредительно и любезно. Даже сказала что-то вроде того, что ученик превзошел своего учителя – имея в виду Юзефа Козловского, написавшего «Гром победы, раздавайся!». Этот полонез на стихи Державина, сочиненный на взятие Измаила, впервые исполнили на празднике в Таврическом дворце ровно через шесть дней после принятия польской Конституции… Козловский (теперь уже не Юзеф, а Осип) вошел в моду благодаря покровительству покойного князя Потемкина, а когда-то служил гувернером маленького Михала и возил его к дядюшке Михаилу Казимиру… Огинский был представлен императрице вместе с иностранными дипломатами, а не с депутатами Тарговицкой конфедерации. Предателей презирают все, в том числе и те, кто пользуется их изменой. В петербургских салонах тарговичан старались избегать, а поляки, приехавшие по личным делам, встречали радушный прием.

Пока не наступил Великий пост, все торопились веселиться: придворные праздники, балы, спектакли, званые обеды и ужины, катания на санях – четыре недели суетливого безделья. Потом Михала наконец принял Платон Зубов – преисполненный сознания собственной важности и наверняка уже предупрежденный Коссаковским. Он был двумя годами моложе Огинского, отнюдь не ровня ему, а потому держался особенно чопорно. Императрица весьма огорчена произошедшим недоразумением: она и в мыслях не имела секвестировать земли в Польше, не обладая на это правом. По этому вопросу обращайтесь туда, куда положено по закону. (То есть к Коссаковским.) Иное дело – наследство дядюшки в Белой Руси, ведь жители этой провинции – подданные ее величества. Этот вопрос тоже можно было бы решить, отдав приказ генерал-губернатору Пассеку. Но, согласитесь, неудобно начинать знакомство с императрицей, выставляя какие-то претензии или подавая просьбу. Вы, человек высокого рождения, обладающий великим состоянием и неменьшим талантом, не можете отказаться от счастья служить своему Отечеству ради неких филантропических идей. Революционных идей.

Все эти слова были явно заученными. Зубов пел с чужого голоса.

Огинский еще раз мысленно повторил свои ответы, поскольку был ими очень доволен: он приехал не искать милостей у императрицы, а добиваться справедливости; никакого вреда России он не причинил и не может быть наказан за то, что выполнял свой долг, служа своей родине. Незаконный секвестр его земель, возможно, и недоразумение, однако оно способно нанести большой урон его состоянию. Революционером он никогда не был, а филантропические идеи, насколько ему известно, свойственны и самой императрице. Служить своему Отечеству он почел бы величайшим счастьем на земле, но служить горстке людей, навязывающих всем свою волю, грозя призвать русскую армию, – нет уж, увольте. Он окончательно принял решение покинуть свою родину, поскольку все говорят о том, что Польше не избежать еще одного раздела.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Назад к карточке книги "Польский бунт"