Текст книги "Браслет с колокольчиками (СИ)"

Автор книги: Екатерина Суркова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Подругами они не были, однако их связывали более крепкие узы – узы сплочённости против соседей. Ангелина была ярой меломанкой и слушала почти всё: от бетховенских сонат до тяжёлого рока, а собачьи вокализы под аккомпанемент фортепиано были слишком изысканны для их примитивного вкуса.

День выдался не из лёгких. Вчера Ангелина всю ночь трудилась над дипломной работой – картиной «Цыгане на привале». Утром она сбегала домой, потом снова в колледж на консультацию и уже после на первый этаж, к ученикам. Дети, почуявшие запах летних каникул, несмотря на грядущий экзамен, заниматься не желали. Ангелина вернулась домой невыспавшаяся, усталая, выжатая как лимон. Она уже собиралась лечь спать, но не тут-то было; позвонила мама и сообщила, что сегодня, поздно вечером вернётся с дачи и поживёт дома денёк-другой, так что ей предстояло привести квартиру в божеский вид: вымыть пол, пропылесосить ковры и сложить в стопку высохшие этюды.

Мама называла детей «разношёрстными котятами» и «дружбой народов». Долговязый блондин Сашка был копией матери, а маленькая, склонная к полноте, чернявая Лина во всём походила на отца, однако он говорил, что внешне она вылитая прабабка. «Гляди, дочка, проклюнется в тебе прабабкина наследственность!» – шутил он. Лина была вспыльчива, однако умела приспосабливаться к людям и обстоятельствам. Шустрая и порывистая, она часто спотыкалась о сложенные этюдники и роняла кисти и палитру. Её чёрные волосы – очень густые и длинные – были предметом чёрной зависти сокурсниц. Сокурсницы, чьи мысли бегали по кругу «любовь – морковь – приобретательство», недолюбливали весёлую, улыбчивую Лину. Однако сегодня ртутный столбик её настроения завис между делениями «плохо» и очень «плохо». Очевидно, фортуна, спеша к ней, сбилась с дороги или перепутала поезда.

Закончив акварельный этюд, Ангелина принялась распихивать по шкафам разбросанные вещи. «Как же мне всё лень… Как же мне всё ле-ень»! – пытаясь отвлечься от грустных мыслей, напевала она. От уборки её отвлёк короткий, но требовательный звонок. Думая, что мама успела на ранний автобус и взбучки не избежать, она пошла к дверям.

На пороге стоял темноволосый молодой человек в элегантном костюме.

– Здравствуйте, – сказал он, – скажите, пожалуйста, в каком Пенсионном Фонде вы состоите?

– Не знаю, – ответила Ангелина и нахмурилась. Измученная бессонницей голова отказывалась соображать.

– Я сотрудник Пенсионного Фонда «Алмаз» Антон Фартунин, – показывая удостоверение, представился гость. – Моя задача – проинформировать граждан о текущих пенсионных реформах. Дело в том, что Государственные Пенсионные Фонды прекращают свою деятельность с первого числа следующего месяца.

– Как прекращают?

Ангелина сомневалась в этих словах. Скорее всего, в любой другой день она просто захлопнула бы дверь перед носом незваного гостя, но сегодня мозг, заточенный на решение чужих проблем и измученный бессонницей, не успев переварить новость, сразу начал операцию спасения:

– Объясните ещё раз…

Антон получал по пятьсот рублей за каждого привлечённого клиента. Он успел приобрести неплохой опыт работы за довольно короткий срок, и поэтому сразу заметил слегка припухшие веки и усталый взгляд девушки. Отягощённых проблемами людей он распознавал сразу и отлично знал подход к ним. «Уставшие клиенты – настоящее золотое дно!» – не раз говаривал он. Предвкушая очередную удачу, он продолжил:

– До тридцать первого числа текущего месяца вы можете перейти из Государственного Пенсионного Фонда в Негосударственный бесплатно, а с первого числа следующего месяца заключение договора будет платным. Став клиентом нашего Пенсионного Фонда, вы не только обезопасите себя, но и получите возможность пользоваться льготами…

Его речь была тихой, глухой и размеренной, поэтому смысл слов вскоре перестал интересовать Ангелину. Она оглядела гостя с головы до ног: высокий, широкоплечий, с тёмными волнистыми волосами. Глаза небольшие, карие, немного раскосые. Взгляд открыт и приветлив, но всё-таки неприятен. Ангелина подумала, что если добавить ему длинные волосы и лёгкую небритость, он станет похожим на её любимого актёра. Его гладкие, ухоженные руки держали уже не удостоверение, а бланк договора и смартфон.

Детали вдруг стали расплываться и меркнуть, хотя сквозь разбитое окно подъезд освещало яркое солнышко. Разум – строгий внутренний цензор в очочках и треугольной профессорской шапочке, мирно задремал на стопке книг. Гость был весьма обаятелен, но говорил так нудно и непонятно, что Ангелине хотелось, чтобы он поскорее ушёл. «Он уйдёт, если я сделаю то, о чём он попросит» – подумала она.

– Принесите, пожалуйста, ваш паспорт и пенсионное страховое свидетельство, – сказал гость.

Ангелина поспешила в комнату и подошла к шкафу с двумя стеклянными дверцами. Она часто теряла паспорт, но теперь он был на месте: в первой ячейке чёрной решётчатой подставки для бумаг. В паспорт было вложено зелёненькое ламинированное СНИЛС. Девушка отодвинула круглую резную шкатулку и взяла документы. Вдруг шкатулка упала и раскрылась, ударившись об пол. Ангелина вздрогнула, стук заставил её придти в себя. На полу лежали мамины жемчужные бусы и два кольца. Из-под круглой крышки со славянскими узорами выглядывал маленький золотой колокольчик. Луч вечернего солнца нежно золотился в нём. Ангелина подняла крышку и увидела старинную семейную реликвию – браслет прабабки: в толстую золотую цепочку вплеталась ещё одна, потоньше, к ней были прикреплены колокольчики и мелкие монеты. Она надела браслет и встряхнула перепачканной красками рукой – послышался тихий, мелодичный звон. Солнечный свет заиграл и вспыхнул в маленькой подковке, выгравированной на одной из монет.

Вдруг взгляд Ангелины упал на стеклянную дверцу шкафа, оставшуюся закрытой. Сквозь своё отражение она увидела полки, уставленные толстыми книгами и пару семейных фотоальбомов, втиснутых между ними. Вдруг она насторожилась и внимательно оглядела себя. Те же черты лица: остренький, чуть крупноватый нос, тонкие губы и густые чёрные брови. Та же живая мимика. Ангелина улыбнулась самой себе, повела бровью, нахмурилась. Те же глаза: большие, тёмно-карие, только взгляд не совсем её – слишком кокетливый, завораживающий и слегка плутоватый. Тёплые золотисто-оранжевые блики играли на лице. Что это: вечерние лучи или пламя костра?

За спиной девушки возник сумрачный, затаившийся лес. Толстые стволы тонули во мраке. Тишину нарушал лишь лёгкий шорох листвы и конский топот вдали. Зазвучали лихие гитарные переливы. Женский голос, низкий и полный, как колокол, запел широко и страстно на чужом языке. Она продолжала разглядывать себя. Из тёплого света выткались новые детали: показались пышные оборки на блузке, на шее сверкнуло монисто. Девушка в зеркале подбоченилась и подмигнула ей. Ангелина стояла, раскрыв рот. Сейчас она обернётся и увидит этот лес, только уже живой и настоящий, с ароматом первых цветов, но…

Она обернулась и спугнула видение. За спиной, как и прежде, оказались этюдник с городским пейзажем, тюлевые шторы и компьютерный столик с ноутбуком. Ангелина расправила плечи. Усталость внезапно отпустила её и тяжесть в голове, вызванная бессонной ночью, прошла, уступив место необычайной ясности и лёгкости.

Ей вдруг захотелось пуститься в пляс, играя подолом роскошной юбки, но она была одета в потёртые джинсы и футболку с портретом Киану Ривза. Лёгкой, грациозной походкой она пошла к дверям, обмахиваясь паспортом, словно веером.

– Вот мои документы! – Ангелина мягко взяла Фартунина за руку. – Да вы проходите, молодой человек, не стесняйтесь. Всё покажу, всё подпишу…

Работник Пенсионного Фонда внутренне возликовал: он не сомневался, что зверь побежит на ловца.

– Можно ваш паспорт?

– Вот он, глядите! – Ангелина поднесла к его лицу открытый документ. Другой рукой она держала Фартунина за запястье.

Гость попытался навести на открытую страницу объектив смартфона, но Ангелина, как бы невзначай, встряхнула рукой – бубенчики зазвенели.

– Всё покажу, всё подпишу, – приговаривала она, – яхонтовый мой…

– Что? – Фартунин нахмурился.

– Я говорю, всё в порядке, и договор заключу, и льготы получу, – ворковала Ангелина, манипулируя паспортом, – всё подпишу, всё вижу, всё знаю, всю правду скажу…

Фартунин тщетно пытался сфотографировать документ. Звон бубенчиков, бормотание и прыгающая страница с фотографией сбивали его с толку. Ему уже хотелось отделаться от черноокой особы, однако отступать в двух шагах от цели он не привык.

Наконец он нажал на кнопку смартфона, однако успел запечатлеть лишь пальцы с зелёными и синими пятнами высохшей акварели. Фартунин поморщился, разглядывая фото. Маленькая Ангелина смотрела на него снизу вверх. Её высокий и чистый голос походил на детский. Она то понижала его до шёпота, то звонко тараторила, то говорила нараспев.

– Всю правду скажу… Вижу дом казённый, даму трефовую… Сделаю так, что будет она тебя любить, целовать, твои руки сильные к сердцу прижимать…

Тут Фартунин слегка разозлился: его машина и кошелёк и без того привлекали дам всех мастей.

– Девушка, какой дом? Подпишите, наконец, договор…

Фартунин попытался высвободить руку, но Ангелина держала его крепко. Она провела указательным пальцем по его ладони.

– Вижу, хитрая голова – глупышу дана, многого хотела, да пошла не в дело… Вижу дорога дальняя, четыре колеса да хлопоты… Ох, большие хлопоты…

Рука Фартунина дрогнула, и это не ускользнуло от внимания прорицательницы, слабое место было найдено. Антон вспомнил бабку-садоводку, едва не попавшую под колёса его БМW. Пёстрая косынка бабки-экстремалки, её рюкзак и пустое ведро снова стояли перед глазами. Ужас, который он испытал час назад, вернулся, и холодные, липкие щупальца страха снова поползли к нему.

Новоиспечённая гадалка прищурилась и зашептала:

– Ой, беда, яхонтовый, злые люди позавидовали да порчу навели, не видать тебе четырёх колёс как своего затылка…

Антон хотел уйти, но ноги словно приросли к полу. Он всегда был уверен, что порча, проклятия и сглазы – полная чушь, но сейчас в его голову, словно тараканы, начали вползать мысли о столкновении на дороге, угоне машины и прочих неприятных вещах, которые могли бы случиться с ним.

– Не веришь? Есть у тебя мелкая денежка? Да ты не бойся, я отдам! – На ладони Фартунина блеснул рубль. – А теперь сожми кулак и разожми! Видишь, как рубль потемнел, видишь?

Но увидеть страшное предзнаменование Фартунин не успел: Ангелина ловко выдернула у него волос и обмотала вокруг «артефакта».

– Утекай вода, уходи беда, все невзгоды, копейка, возьми навсегда, – бормотала Ангелина, делая рукой загадочные пассы.

Спасительный рубль, обмотанный волосом, был зажат в кулаке, и Фартунин уже верил, что древний магический ритуал спасёт его от неминуемой потери сокровища – вишнёвого БМW.

– Дунь на кулак! – скомандовала прорицательница.

– Теперь всё? – робко спросил Антон.

– В небесах вышина, а в морях глубина, а для снятия порчи купюра нужна! – Ангелина погладила кожаный чемоданчик. – Знаю, знаю, есть при тебе крупная денежка…

Антон никогда не понимал людей, которые любили деньги, но не знали, для чего они им нужны. У него, в отличии от них, была конкретная цель и продуманный план. Он мечтал выложить Вконтакте своё фото на фоне вишнёвого БМВ. От вожделенного триумфа его отделял лишь последний платёж по кредиту, который он собирался погасить сегодня, после работы.

Фартунин раскрыл кошелёк. Ему показалось, что красная пятитысячная купюра, взмахнув краями, словно крылышками, упорхнула в руки Ангелины. Та завернула в неё заветный рубль и снова зашептала:

– Утро день приводит, утро гонит ночь, беды и невзгоды, улетайте прочь! – Тут она развернула купюру. – Видишь, денежка до сих пор тёмная? Мало, мало бумаги даёшь! Неужто для самого себя жалко?

Антон вынул из кошелька ещё три пятитысячных купюры.

– Рубль в купюру скорей заверни, радости прочь не отталкивай! Мелкая денежка, горе гони, крупная – счастье приманивай!

Сотрудник пенсионного фонда стоял, глядя остекленевшим взглядом в одну точку, и время от времени послушно кивал. Ангелина сложила хрустящие купюры веером и помахала ими перед его носом. Потом она начертила в воздухе круг… Загнанное на задворки сознание Фартунина ещё надеялось, что на этом магический ритуал закончится, однако купюры улетали, а мощный артефакт по-прежнему сулил близкую беду.

Лишь когда хрустящее содержимое чёрного кожаного кошелька полностью перекочевало в карман поношенных джинсов, Ангелина подошла к Фартунину совсем близко и прошептала:

– Смотри… Видишь? Видишь, как теперь блестит?

На её маленькой ладони лежал новенький, заряженный мощной нейтрализующей энергией рубль.

– Бери, яхонтовый, положи в правый карман… Другую денежку трать и питайся, а рубль сохрани. Вот увидишь: здоровье придёт, в жизни повезёт… Хворь улетит, денежка медная удачу возвратит, – приговаривала прорицательница, подталкивая осоловевшего гостя к выходу.

Дверь захлопнулась. Некоторое время Ангелина стояла молча, пытаясь осмыслить только что произошедшее. Бодрость быстро покидала её. Упадок сил вернулся, возвестив о своём прибытии свинцовой тяжестью в голове. Девушка рассеянно взглянула на свои грязные руки и тихо поплелась в ванную. Там она сняла браслет и положила его на раковину. Вода зажурчала, обдавая ладони приятной прохладой. Плеская водой в лицо, Ангелина вспоминала красивую предысторию их семьи. Много лет назад юная красавица-цыганка полюбила русского парня и покинула табор, навеки разорвав связь со своими корнями и приняв законы другого общества.

Девушке вдруг захотелось, чтобы браслет прабабки, взбаламутивший её насыщенную, но обыденную жизнь, вдруг бесследно исчез вместе с деньгами, а всё произошедшее оказалось лишь фантазией, рождённой её измученным учебным процессом мозгом. Да-да, сейчас она вывернет карманы, и они окажутся пустыми, и всё будет по-старому! Чего же ещё желать? Ведь рассказывать о том, как она, примерная студентка, надев браслет прабабки, впитала его силы и загипнотизировала матёрого пенсионного мошенника, нельзя никому: Сашка – и тот у виска покрутит…

Сашка? О, небо и солнце, брат же снова влип! И если она в ближайшее время не поможет ему заплатить за разбитую им гипсовую Венеру, Сашку отчислят из Питерской Академии художеств… И теперь деньги у неё были, они лежали в кармане стареньких джинсов. Ангелина дёрнула с крючка полотенце. Фирменный крюк отклеился от стены и упал в ванну. По пути полотенце смахнуло и браслет: семейная реликвия, мелодично звякнув, упала на белый кафель. Однако Лина тут же забыла о ней. Она взглянула на круглые часы в прихожей. Пятнадцать минут пятого. Значит, можно успеть в банк без особой спешки. Она вынула из кармана пачку купюр и деловито пересчитала их. Ровно пятьдесят тысяч.

Мама всегда говорила, что вопросы нужно решать в порядке их поступления. Большая сумма денег, внезапно свалившаяся на голову Ангелины, сейчас казалась ей не только спасением, но и большой проблемой. Совесть, посетившая её на несколько мгновений, ушла словно тактичная гостья, сумевшая понять, что появилась некстати. Вернуть деньги, означало – поощрить преступника. Однако истратить их на собственные нужды Ангелина тоже не могла. Пачка крупных купюр тяготила её, и она дала себе слово принять решение после возвращения домой из банка. Надевая кожаную куртку, Лина старалась не смотреть на потёртые рукава: хорошо бы купить новую. Да и кроссовки вот-вот каши запросят…

Шуршание шин, удары мяча об асфальт, разухабистая песня под гитару и шум экскаватора сливались в единый, бесшабашный весенний гам. Ангелина окунулась в него с головой, она вдохнула полной грудью смешанный с запахом бензина аромат сирени и даже на время забыла о тяготивших её деньгах. Проходя мимо скрипучей качели, она помахала Лэкси. Та громко отчитывала Киньку, облаявшую проходившего мимо бульдога.

Подходя к дверям банка, Ангелина боялась, что очередь окажется слишком большой и ей снова захочется думать о вещах, которые она теперь могла бы купить. Но она оказалась второй в очереди, и девушка в белоснежной блузке и зелёном галстучке, перелистала её паспорт холёными наманикюренными пальчиками и быстро перевела на карту Сашки пять тысяч – стоимость пострадавшей Венеры.

Ангелина не спеша поднималась по лестнице, и чем ближе она подходила к двери, тем сильнее ею овладевали мысли, вызывавшие у неё одновременно восторженный трепет, смятение и страх. Они вползали в голову словно змеи и гадкими шипящими голосами нашёптывали ей о давней мечте – поездке в Лондон. Ей с детства хотелось написать Биг Бен в стиле Клода Моне и создать свою лондонскую серию картин. Она вошла в прихожую и скомкала в кармане новенькие купюры. Стены со старенькими обоями мало помалу растворялись, превращаясь в строгие очертания древних готических соборов. Вдали промелькнул силуэт крылатого Амура с улицы Пикадилли. В дрожащем тёмном зеркале Темзы отразились сверкающие величественные огни Тауэрского моста, и восковые фигуры из музея мадам Тюссо обступили Ангелину словно живые… Она видела седую шевелюру и кроткое, мудрое лицо Эйнштейна, Уитни Хьюстон во всём блеске её красоты и славы, и короля поп-музыки Майкла Джексона, вечно глядящего в зал. От жуткого величия этих оживших мертвецов захватывало дух, однако где-то внутри острой льдинкой сжималось и замерзало маленькое, едва ощутимое чувство тревоги.

Мечта была так близка: для её воплощения требовалось всего лишь оставить себе так надёжно лежавшие в кармане сорок пять тысяч. Но нет, она не могла. Тактичная дама-совесть вернулась за своей миниатюрной сумочкой и стала шептать, пытаясь заглушить голоса змей: «Это не твоё, не смей, не вздумай…» Лине вновь захотелось избавиться от денег и вернуться к прежней жизни, но… Она протянула руку к воображаемому Майклу Джексону… Вдруг Ангелина вздрогнула так, будто её застали на месте преступления. Звонок в дверь был длинным, пронзительным, требовательным…

На пороге стояла вовсе не мама, а Лэкси в потёртой кожаной куртке и джинсах со множеством собственноручно сделанных прорезей. Из-за приоткрытой двери слышался визгливый собачий лай и кошачье мяуканье.

– Цыц, – крикнула Лэкси, махнув рукой в строну своего зоопарка, – Лин, ты чего не открываешь?

– А ты чего звонишь? – проворчала Ангелина. – Ты же стучишь всегда…

– А ты всегда слышишь, когда я стучу, – усмехнулась Лэкси, – с тобой всё в порядке?

– Что хотела-то?

– Есть тыща до пятницы? Опять искалеченного пса привезли, пришлось по запчастям собирать… Что молчишь? Нету? Эй, ты чего? Совсем от учёбы чердак съехал?

Ангелина отвернулась, чтобы скрыть гримасу боли, затем, словно перед экзаменом, сделала глубокий вдох и сосчитала до трёх… Нужно всего лишь сунуть руку в карман, всего лишь отдать Лекси то, что там лежит… Для добра, для больных животных, для дела…

– Возьми, это… Как там… В партийную кассу… Отдавать не надо! – Она положила на широкую ладонь Лекси измятую пачку купюр и сжала пухлые пальцы.

Лэкси нахмурилась, затем вытаращила глаза.

– Это… Всё?!

– Бери-бери, а мне тут, тут… Прибраться надо…– Ангелина стала ненавязчиво выпроваживать соседку, чтобы не передумать.

– Ты чё, с дуба рухнула? Ну как я столько возьму?!

– Бери, говорю! – крикнула Ангелина. – Как там в вашей группе ВКонтакте написано: «Времена года» похлеще, чем у Чайковского: зимой – отморозки, весной – попаданцы, осенью – потеряшки, летом – травленные и машинами давленные». А попаданцы – это вовсе не герои фэнтези, а кошки, выпавшие весной из окон.

Девушки расхохотались. Тут в дверь, постукивая коготками по линолеуму, вбежала Кини и, воспользовавшись тем, что хозяйка отвлеклась, прошмыгнула в ванную, где на полу, загадочно поблескивая, до сих пор лежал цыганский браслет.

– Кинька, фу!

Но было поздно. Кини уже мчалась по лестнице, зажав реликвию в зубах.

– Фу, Кинька! Ко мне! Стой!

С громким топотом Лэкси сбежала вниз. Собачонка, пугая молодых мам с колясками и топча обложенные разноцветными камушками клумбы, неслась в соседний двор. Угодив в большую живописную лужу, она поскользнулась и, проехав по ней словно разогнавшийся гоночный автомобильчик, обрызгала грязью старушек, сидевших на лавочке.

– Стой! Стой, сволочь, бомжам скормлю!

Но Кинька мчалась дальше, поднимая фонтаны брызг и пугая велосипедистов. Один из них, резко свернув, едва не въехал в дерево и, растянувшись на траве, отделался лишь лёгким ушибом.

Собачонка остановилась у вырытого месяц назад котлована. Водитель грузовика, собиравшийся нажать рычаг, чтобы наклонить кузов и высыпать в котлован очередную порцию рыжей глинистой земли, вытаращился на Кини так, словно она была небесным телом, прилетевшим из космоса.

– Кинька, ко мне!

Браслет полетел вниз и плавно заскользил по глинистому откосу котлована. Он упал в мутную жижу, обдав грязными брызгами чёрную канализационную трубу. В этот миг кузов грузовика накренился, и огромная лавина из глины и комьев навеки погребла браслет под собой.

Водитель грузовика наконец обрёл дар речи. Он набрал в лёгкие побольше воздуха и обрушил на фиолетовую голову зоозащитницы весь свой лексикон. Дождавшись, когда словарный запас водителя иссякнет, Лэкси подхватила Киньку и вежливо произнесла:

– Да идите вы сами… Туда, где птицы не поют, и интернет не ловит. – Она развернулась и, унося под мышкой своё притихшее сокровище, гордо направилась к своему дому.

Однако по лестнице Лэкси поднималась виновато опустив голову и думая о том, что скажет Ангелине. Безусловно, она вернёт ей пожертвование, ведь после того, что натворила Кинька, поступить иначе было бы не просто плохо и некрасиво, это было бы настоящим, махровым скотством.

Ангелина ждала её у дверей.

– Упал… В котлован. Не достать, – с трудом переводя дыхание, проговорила Лэкси. На её глазах выступили слёзы, щёки покраснели.

Тут Ангелина снова расхохоталась. Это был смех облегчения, вновь обретённой беспечности и простого беспричинного счастья.

– Да чего ты ржёшь? Вещь ведь дорогая была? А ты, Кинька, уродина лохматая, отблагодарила, да?

– Да ладно тебе! Пристала к зверю… Садись лучше, я тебя вместе с ней нарисую!

В чёрных глазах Ангелины притаилась усталость, однако несмотря на это они светились таким счастьем, будто она по меньшей мере получила приглашение из Лондонской Академии Художеств или выставила свои работы в Лувре. На самом же деле ей всего лишь пришла ответная SMSка от Сашки: «Гелька, ты супер!» с кучей благодарственно молящихся смайликов и клятвенным обещанием перезвонить позже.

Ангелина чувствовала ясную, подступающую к сердцу лёгкость. Семейная реликвия была надёжно погребена под канализационной трубой. Запоздалая льдинка тревоги таяла, превращаясь в грязную лужицу, которая уходила в землю, питая её для новых ароматных цветов и трав. В душе расцветало чувство свободы – тихой, лёгкой и радужной, словно мыльный пузырь. Однако оно вовсе не было зыбким и хрупким, оно теплело и крепло с каждым мгновением, заставляя Лину забыть обо всём: о головной боли, о Лондоне, о решённой проблеме брата. Она была уверена, что всё успеет, отлично защитит диплом и поедет в Питер к Сашке, и там они снова начнут ругаться по любому поводу, и конечно, обойдут все музеи.

Она протянула руку, чтобы погладить Киньку.

– Да не трогай ты её, грязная ведь, как свинья! – возмутилась Лэкси. Она всё ещё чувствовала вину перед щедрой соседкой. – Сейчас вымою это чучело и зайду к тебе…

========== Сирень в оковах ==========

– Ну, и почему ты это сделал? – Вячеслав Николаевич приветливо улыбается. – Я давно работаю в школе, но впервые вижу такого пятиклассника…

Темноволосый мальчик не отвечает. С откровенно скучающим видом он разглядывает директорский стол, белый кнопочный телефон с проводной трубкой и стопку бумаг. Лишь тогда, когда взгляд карих чуть раскосых глаз задерживается на чёрном пиджаке, висящем на стуле, на лице пятиклассника появляется лёгкая усмешка. Евроокно приоткрыто, ветер треплет новенькое белое с оранжевым жалюзи. За стеклом поблёскивают хрупкие веточки, покрытые льдом. Их застывшие листья сияют на солнце как стекло. «Как в сказке…» – думает мальчик. Действительно, как в сказке. Зима в этом году, донельзя обнаглев, решила вернуться: сразу после тёплого майского дождя город сковали внезапные заморозки, и зелёные деревца покрылись тонким слоем льда словно серебром. Поэтому май сейчас вовсе не лёгкий и предвещающий каникулы, а холодный, напряжённый, стеклянный…

– Не хочешь говорить? Что ж, и не нужно. Тогда мы спросим маму.

Молодая женщина, грациозно сидящая на мягком стуле, на удивление спокойна. Лишь замшевый остренький каблук время от времени постукивает по полу. Её светлые волосы пышными кольцами спускаются на плечи. Женщину нельзя назвать красивой, однако при потрясающей ухоженности и внешнем лоске её недостатки – острый нос и немного выпуклые глаза – придают несовершенному лицу обаяние и шарм. Изящная белая рука лежит на миниатюрной сумочке. На безымянном пальце нет обручального кольца, а большой и указательный с готовностью сжимают замочек молнии в виде зеленоглазой кошки. Прозрачный перламутровый лак поблёскивает на очень длинных острых ногтях.

– Я и сама не ожидала такого…

Мама набедокурившего мальчика смотрит на директора школы без смущения и даже немного снисходительно. Она чувствует себя хозяйкой положения. Вячеслав Николаевич, слегка раздосадованный её спокойствием, идёт в наступление:

– Неудивительно, ведь вы почти не бываете дома.

– Ах вот оно что… Вам уже успели доложить, о том, что я устраиваю личную жизнь и не забочусь о сыне. Совершенно верно, устраиваю. И несмотря на это знаю о сыне всё. Мой мальчик выглядит намного опрятнее своих сверстников и учится неплохо. А с приходом новой учительницы математики он стал крепким хорошистом и даже в олимпиадах теперь участвует.

При упоминании новой учительницы Вячеслав Николаевич морщится, словно ребёнок, которого заставляют есть кашу. Слово «директор» совсем не подходит ему: он слишком молод для этого звания. Чтобы это было не так заметно, он говорит старательно заученными книжными фразами. Вячеславу Николаевичу очень идут белоснежная рубашка и серый галстук в красную полоску, только вот элегантный чёрный пиджак сегодня пришлось снять и повесить на стул. После достойного ответа мамы директор решает сменить гнев на милость.

– В том-то и дело. Ваш сын никогда не был проблемным ребёнком. Он легко находит общий язык с товарищами и даже кличку «кореец» воспринимает с юмором.

Лариса Сергеевна усмехнулась.

– Вы даже это знаете?

Директор пожимает плечами.

– Пришлось узнать. После его вопиющего поступка.

– Вы немного преувеличиваете… – Она теребит замочек в виде кошки. – Быть может, вам не хватило чувства юмора?

Вячеслав Николаевич сжимает губы, однако через мгновение снова превращается в доброго и приветливого наставника.

– Прошу прощения… Лариса Сергеевна, не так ли? – Женщина кивает. – Это вовсе не детская шалость и не шутка, это проявление неуважения.

– Тогда как, по-вашему, он должен искупить свою вину? Чистосердечным признанием?

Ирония роскошной дамы вызывает злость и возмущение у молодого директора, однако маска доброты и дружелюбия крепко держится на его красивом лице.

– Быть может. Но сначала я всё же хотел бы узнать мотивы поступка.

– Это что-то изменит? – Она продолжает теребить замочек в виде кошки.

– А почему бы и нет? – Директор смотрит на мальчика. – Зачем ты это сделал?

Голос директора готов сорваться на крик, однако Вячеслав Николаевич умело скрывает это. Сказывается небольшой, но надёжный опыт работы в школе. Тёмные раскосые глаза «корейца» беззастенчиво встречаются с его приветливым взглядом. Вячеслав Николаевич убедительно играет роль, однако мальчик видит его насквозь. Это вызывает у молодого директора желание взять со стола стопку бумаг и швырнуть её на пол. Мальчик молчит. Он со скучающим видом отводит глаза и смотрит в окно. Ветка белой махровой сирени, скованная льдом, тихо покачивается, время от времени касаясь стекла, поэтому сквозь шёпот ветерка слышится робкое, стеклянное:”тук-тук… тук-тук…» На кончиках юных листьев, замурованных в сверкающей темнице, застыли капельки воды. В каждой из них время от времени вспыхивает по маленькому солнцу.

– Молчишь? – не отстаёт директор.

– Быть может, – мягко вмешивается мама, – я попробую предположить? Тем более, что сейчас бесполезно пытать его…

– И что же?

– Я говорила с Натальей Петровной – учительницей математики, на уроке которой всё и произошло. И вы прекрасно знаете, что самостоятельную работу сорвал другой мальчик, а вовсе не мой сын.

– Я накажу всех, кто этого заслуживает! – Директор говорит сквозь зубы. Улыбка исчезает с его лица. – Но речь идёт не о сорванной работе.

– Значит, вы говорите о вашем испорченном пиджаке?

– Да-да… – Вячеслав Николаевич переводит дыхание, с трудом возвращая на место маску мудрого учителя. – Или вы считаете, что прилепить жвачку к одежде директора на глазах всего класса – абсолютная норма?

Губы Ларисы Сергеевны, накрашенные неброской помадой и красиво обведённые по контуру, готовы к лёгкой усмешке, однако женщина вовремя сдерживает её.

– Вовсе нет. Напротив, я готова заплатить за испорченный пиджак и извиниться перед вами. – Лариса Сергеевна приоткрывает молнию сумочки.

– Этого мало… – В голосе директора проскальзывают торжествующие нотки. – Я хочу знать мотивы поступка и услышать извинения не от вас, а от вашего сына. И не здесь, а перед всем пятым «Б».

Лариса Сергеевна кладёт руку на плечо мальчика. Тот мягко отодвигается от мамы и отводит взгляд. «Кореец» возвращается к волшебному и грустному пейзажу. Не так давно Наталья Петровна, на уроке которой и произошёл вопиющий случай, рассказывала всем сказку о Хрустальной Весне. Давным-давно старуха-Зима не пожелала уйти на север вовремя: ей думалось, что её обделили могуществом. Капризная старушонка бушевала и грозилась насмерть заморозить людей и зверей. Тогда ей разрешили раз в сто лет забирать неделю у красавицы-Весны. С тех пор не страдающая склерозом Зима помнит о своей привилегии, и раз в столетие цветы и листва покрываются льдом. Поэтому люди и прозвали такую весну Хрустальной…

– Ты не хочешь извиниться, сынок? – Мальчик лишь качает головой. Мама пожимает плечами.

– Чего ты хотел? – Голос директора по-прежнему вкрадчив и спокоен, однако магма продолжает искать тонкое место в земной коре, чтобы пробить её и начать извержение. – Показать протест, выглядеть героем в глазах одноклассников, заступиться за несправедливо обиженную учительницу?