Текст книги "Случайная (СИ)"

Автор книги: Екатерина Риз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Я была плохой хозяйкой, – заметила я с оттенком недовольства на саму себя, а сама в этот момент решала трудную задачу – разуться мне в прихожей, или в кругу, в котором привык вращаться Давид Кравец, подобное считается смешным и плебейским. Судя по отсутствию ковров на полах в его квартире, и по тому, что он сам расхаживает по комнатам в уличной обуви, всё-таки не принято скидывать ботинки у порога и выдавать гостям поношенные тапочки. Да и, скорее всего, полы у него домработница драит. И я уже перестаю ей завидовать.

– Почему плохой?

– Угощала тебя растворимым кофе, – напомнила я.

– Ничего. На самом деле, я всеяден.

– Очень сильно сомневаюсь, – позволила я себе усомниться. Давид рассмеялся в ответ на это замечание.

– Подойди к окну, посмотри, – предложил он.

Я послушно направилась к большому окну в комнате, попутно стреляя глазами по сторонам, но стараясь делать это незаметно. Никаких тебе ковров, диванных подушек и милых сердцу безделушек. Что довольно странно для человека, настолько тесно связанного с антикварным бизнесом. Я, признаться, представляла себе камин с лепниной и старинную мебель в стиле рококо. Но в быту Давид оказался минималистом.

Я подошла к окну, задёрнутому лишь лёгкой, прозрачной тюлью, даже занавеской это назвать слов бы не хватило, лишь намёк. Я отвела её рукой и замерла, глядя на вид, что мне открылся. Звёздное небо над городом и лунная дорожка над Волгой. Вода едва заметно колышется и серебрится, завораживая своим видом. А вдали освещённый яркими огнями мост через реку, и неровная линия силуэтов домов на другом берегу. Я смотрела, а потом свет в комнате погас, и всё, что я видела как бы в полумраке, приобрело особые формы и значение. Лунный свет стал ярче, а тени и отблески на воде будто ожили.

– Красиво? – спросил Давид где-то совсем рядом.

– Очень, – согласилась я.

– Очень красиво, – повторил он за мной и обнял.

Я на секунду задержала дыхание, прикрыла глаза, почувствовав его губы сначала на своей щеке, потом на шее. Его ладони легли на мою талию и сжали её, и я расслабилась в его руках. Потом сама повернулась к нему лицом и приподнялась на цыпочки. Мне очень хотелось повторить наш поцелуй. Я его неделю вспоминала, как бы не гнала от себя мысли о Давиде, его поцелуй снился мне.

– Мне нравится твой рот, – сказал он неожиданно, оторвавшись от моих губ. Голову поднял и теперь вглядывался в полумраке в моё лицо. Улыбнулся. – Он большой.

– Хочешь, я притворюсь, что ты первый мне об этом сказал?

Давид рассмеялся.

– Притворись. Мне будет приятно.

– Тогда мне тоже приятно, – смешливым тоном проговорила я. – Такой неожиданный и приятный комплимент.

Давид притянул меня теснее к себе, его ладони опустились на мои ягодицы и сжали их. А сам он выдохнул мне в губы.

– Похоже, ты не умеешь врать.

– Это плохо?

– Я ещё не разобрался.

Он приподнял меня от пола, снова поцеловал, и опустил на ноги.

– Пойдём, я покажу тебе квартиру.

Путешествие по квартире закончилось уже в следующей комнате, мы просто повалились на кровать, забыв включить свет, а в темноте я ничего не рассмотрела. Да мне и не интересно в тот момент было, какие обои у Давида в спальне. Он целовал меня, жадно, пылко, чем окончательно вскружил мне голову, я могла только отвечать на его поцелуи и, по возможности, помогать ему снимать с меня одежду. Вот проявись во мне в этот момент внутренний голос, даже если бы это был бы голос тёти Наташи, который всегда производил на меня глубокое впечатление, я бы не обратила внимания. Никакие доводы разума в эту ночь на меня подействовать не могли, хотя я и подозревала, всерьёз подозревала, что совершаю ошибку. Связываюсь с человеком, который явно мне не пара. Который может подпортить впечатление о моей рассудительности и трезвости суждений на работе, а родственники (читай: Анька) повертят пальцем у виска, если узнают о наших отношениях. К тому же, у нас с ним, наверняка, нет никакого будущего. Но как же это мелко звучало и совершенно не могло произвести на меня впечатление, когда на меня производил впечатление лично Давид Кравец. Своими смелыми прикосновениями, глубокими поцелуями, запахом своего тела. Я растворилась в нём, я отвечала на лихорадочные поцелуи, гладила широкие плечи, и, ощущая особый трепет, проводила подушечками пальцев по его коже в особенных, интимных местах. Он вздрагивал, с его губ срывался стон, а мне хотелось улыбаться и застонать с ним в унисон. Я прижималась губами к его плечу и продолжала сладкую пытку. А потом в один момент Давид не выдержал, перевернул меня, вжал в постель, и я невольно ахнула, а после задержала дыхание, почувствовав проникновение. Мы оба замерли на пару секунд, Давид навис надо мной, чего-то ждал, или пытался рассмотреть в темноте, а, может, и прочувствовать, а я просто расслабилась. Наслаждалась каждым мгновением. И тихонько застонала, как только он шевельнулся. Обхватила его ногами покрепче, провела ладонью по спине. Подалась навстречу при первом же толчке. Давид, кажется, улыбнулся. Подхватил меня под спину, поддерживая, снова поцеловал. На этот раз поцелуй был откровенно хулиганским. Я же приподнялась, упёрлась рукой в кровать, откинула голову назад, со стоном облегчения и удовольствия принимая его каждый раз. Потом силы закончились, и я упала на постель, увлекая за собой Давида, обняла руками и ногами, подстраиваясь под его тело и движения, уткнулась носом в его висок. Я была нежна, податлива, и готова была понять и всё принять. Мне так давно хотелось почувствовать рядом с собой мужчину, уверенного, сильного, знающего. Хотелось пойти за ним и отдать себя всю без остатка. И, наконец, я этого дождалась, и готова была наслаждаться каждой минутой этой ночи.

В какой-то момент мои руки ослабли, соскользнули с плеч Давида, и я вытянулась на постели довольная, опустошённая и совершенно без сил. Давид упал рядом, одна рука легла поперёк моего живота, и от этого было приятно и горячо. Вообще, было невероятно жарко, кажется, даже воздух в комнате раскалился. Я втягивала в себя густой, раскалённый воздух, и наслаждалась мыслью, что ничего ещё не закончилось, это лишь перерыв. А Давид рядом тяжело дышит и смеётся сквозь жаркий воздух и стучащее сердце.

– Это было круто, – сказал он.

Я похлопала его по руке.

– Кажется, это должна была сказать я.

Он снова рассмеялся.

– Опоздала. Нехорошо.

Я перевернулась на бок, положила голову на его плечо и довольно выдохнула. Пальцами пробежала по его груди, ощущая жёсткие волоски на ней.

– Пить хочу, – призналась я.

Давид с удовольствием потянулся, после чего на постели сел.

– Тоже буду радушным хозяином, и принесу тебе попить.

Он встал, а я опустила голову на согнутую в локте руку. Наблюдала за ним в полутьме. Как он встаёт, проходит по комнате, совершенно не стесняясь своей наготы. Хотя, чего ему стесняться? От одного взгляда на его тело, мне хотелось забыть о неге и ползти следом, протягивая к нему руки. Но я сдержалась, конечно, сдержалась, только посмеялась над своими постыдными мыслями и желаниями.

Я ненадолго осталась одна в комнате, лежала, глядя в потолок и прислушиваясь к своим ощущениям. Эмоции били через край. А потом вернулся Давид, с бутылкой вина и двумя бокалами.

– Я подумал, что пить воду было бы как-то банально.

– Правильно подумал. – Я приподнялась, прислонилась спиной к спинке кровати, держала бокалы, а Давид разливал вино. Я сразу сделала глоток, большой и жадный. Что ж, в винах я разбираюсь плохо, и ждать от меня перекатывания на языке изысканного напитка, в желании обсудить букет, явно бессмысленно.

Бутылка оказалась на полу, Давид растянулся на постели, у меня в ногах, потягивал вино и на меня поглядывал. Потом погладил по голой ноге.

– Стойкое ощущение, что у тебя давно никого не было.

Я в задумчивости хмыкнула. Со смешком переспросила:

– Очень давно?

– Ты мне и скажи.

Я сделала ещё глоток вина. Вытянула ногу, коснулась ею плеча Давида. После чего призналась:

– У меня тоже такое ощущение.

– Прозвучало ещё более загадочно.

– В Питере у меня был жених, – сказала я, решив не раздумывать о том, стоит ли с Давидом откровенничать. Просто хотелось поделиться с ним чем-то личным, пусть обидой и разочарованием. – Мы почти три года вместе жили, пожениться собирались. Но так и не поженились.

– Ты сбежала от него в провинцию?

Я вздохнула.

– Как ни прискорбно это признавать, но это он от меня сбежал. Точнее, бросил. За месяц до свадьбы.

– Что так?

– Знаешь, ещё месяц назад я бы сказала, что он идиот, гад и маменькин сынок. Но сейчас мне кажется, что он раньше меня понял, что всё между нами закончилось. А, может, и не было толком ничего. И брак сделал бы нас обоих несчастными.

– То есть, он всё это понял, а ты нет? Обычно женщины это понимают куда быстрее.

– Не буду спорить. Подозреваю, что это быстрее всех поняла его мама. К тому же, она меня всегда недолюбливала. Не хотела она невесту из провинции.

– Ах вот оно что!

Я слегка пихнула Давида ногой в плечо.

– Перестань! Это снобизм, он никого не красит.

Давид рассмеялся, после чего заверил:

– Я и не спорю. Гадкая женщина. Тебе повезло, что она не стала твоей свекровью.

– Вот с этим я соглашусь безоговорочно. – Я сделала ещё глоток вина, призадумалась. – Но, наверное, всё, на самом деле, давно закончилось. Раз я и вспомнить не могу, когда у нас с Мишкой был нормальный секс. В последний год всё стало скучно и предсказуемо.

– Сложно поверить, что с тобой может быть скучно. – Он поймал губами большой палец моей ноги, и я рассмеялась, но ногу не отдёрнула.

– Ты меня плохо знаешь, – весело проговорила я. – Я почти год была домохозяйкой со всеми вытекающими. Борщи, котлеты, фартук с оборками!..

– И запланированный секс по субботам, – подсказал Давид.

– По вторникам, – поправила я его. – Выходные мы обычно проводили на даче Мишиных родителей, а там с сексом было туго. Я всё удивлялась, как он у них появился, наверное, случайно. Но при его маме даже намекнуть на что-то подобное считалось верхом неприличия, не то, что заняться сексом, когда родители спят через стенку.

– Как ты умудрилась за такого замуж выйти?

– Я и не вышла. Он меня бросил, забыл?

– Ты с ним жила столько времени, это всё равно, что быть замужем. Рассказываешь мне странные вещи.

Я пожала плечами.

– Не знаю. Когда мы познакомились, Миша мне понравился. Не сразу, – добавила я, даже пальцем в потолок ткнула, – но потом понравился. Он был такой серьёзный, такой воспитанный, правильный. У него был, то есть, и есть план на жизнь. И без работы никогда не сидел, не приучен. С ним всегда было надёжно, понимаешь? У него есть определённое видение жизни, весьма заманчивое для женщины, и мне в какой-то момент очень захотелось в него вписаться. Стать такой, какой он хотел меня видеть. Ему под стать, что ли. Ведь если он такой правильный и воспитанный, а я рядом с ним, значит, и я такая. Я даже с работы уволилась, когда стало понятно, что дело к свадьбе идёт. Потому что он считал, что так правильно. Он хотел обеспечивать семью. Разве это не фантастика в наше время?

– И что?

– Ничего, – пробормотала я, прижав бокал с остатками к губам. – По всей видимости, я где-то ошиблась, и экзамен не прошла. Мне дали отставку.

– Жалеешь?

Я отдала Давиду пустой бокал, а сама спокойно покачала головой.

– Как ни странно, нет. Я только сейчас понимаю, насколько мне было скучно. С ним и, вообще, соответствовать его стереотипам. Я без конца выбивалась из образа, чем его злила и разочаровывала. А я, оказывается, разочаровалась в нём давным-давно. Просто мне замуж хотелось, именно за него, потому что он вложил мне в голову правильность этого поступка. Это был финиш с красной ленточкой, понимаешь? Добежать, а что дальше – не ясно. – Давид внимательно меня слушал, а я вдруг рассмеялась. Над его внимательностью, над своей серьёзностью и даже долей трагичности. – И тот факт, что я сейчас в твоей постели, голая, и всё это тебе рассказываю, говорит о том, что всё к лучшему. Я не жалею. А ты?

– Я? – Он вроде бы удивился.

Я кивнула, подтолкнула его к развитию темы:

– Что развёлся, не жалеешь?

Давид головой мотнул, как большой, дворовый пёс, и полез ко мне. Поцеловал в живот, в грудь, и, наконец, добрался до губ.

– Не хочу об этом говорить, – сказал он, добавив в голос мёда. – Есть занятие куда интереснее, и предлагаю продолжить на том, на чём остановились.

Я положила ладони на его щёки, на поцелуй ответила, но ничего не могла поделать с собой, меня царапнуло его такое явное нежелание обсуждать бывшую жену. И как назло перед глазами встал образ Алины Потаповой, во всей её прекрасности и красоте, и пришлось отгонять его от себя, сосредоточившись на удовольствиях и её бывшем муже, что эту ночь проводил в моих объятиях.

А мои объятия жаркие и крепкие. Чтоб все знали и никто в этом не сомневался.

7

Наверное, всё самое важное так и случается – неожиданно. Ты живёшь своей размеренной жизнью, что-то планируешь, что-то себе обещаешь, выполнить и не забыть, взять и поменять что-то в своей жизни, а потом случается негаданное, и твоя обычная, размеренная жизнь, заботы и даже привычки, незаметно отходят на второй план. А то и вовсе ускользают от твоего внимания. И мне почему-то казалось, что с женщинами это происходит гораздо чаще. Мы влюбляемся, бывает, по щелчку пальцев. И далеко не всегда в подходящего человека. Мужчины, они более практичны, и к отношениям относятся продуманно. Они трезвы в своих желаниях, их не лихорадит в ожидании телефонного звонка или от признания, оброненного вскользь. Если я ошибаюсь, то мне, скорее всего, не везло, и я настолько чувствительных особей противоположного пола в своей жизни не повстречала.

Давид был ярким представителем первой категории. Он быстро переключался, из пылкого любовника превращался в занятого предпринимателя, а мне оставалось только ждать, когда у него снова появится время на меня. Ругала себя за то, что жду, за то, что переживаю, но я, кажется, по-настоящему влюбилась, впервые за много лет. Подобных эмоций не могла припомнить за собой с юности. Вот как тут не помянуть добрым словом Стёпку Морозова? Помню, его я тоже ждала, переживала, рыдала в подушку и без конца требовала от него признаний и проявления ответных чувств. И чтобы проявлял он их наглядно, чтобы я видела и понимала дословно, без всяких неуклюжих намёков.

Конечно, с тех пор прошло много лет, я повзрослела, слава богу, больше себя так не веду. Понимаю, что нельзя. Но, если честно, я и подумать не могла, что юношеская пылкость вернётся в мою душу. И теперь не знала, что с ней делать, а, главное, куда её спрятать понадёжнее, в какой уголок души, чтобы Давида попросту не спугнуть. О его отношении ко мне, говорить было слишком рано, хотя и очень хотелось.

Мы проводили вместе время, к сожалению, не слишком много было этого времени. Давид часто бывал в отъезде, и порой забывал мне об этом сообщить. Я ждала звонков, ждала, что он появится, а он мог пропасть на несколько дней, а затем объявиться и сильно удивиться моим словам о его пропаже. Он же только легко пожимал плечами.

– Я был занят, – говорил он. Потом улыбался и говорил: – Но я о тебе думал.

И я, как влюблённая дурочка, таяла от этих слов. И тут же забывала свои переживания, даже негодование по поводу того, что он совсем обо мне не думает, приходила к мысли, что эгоистка это я, а любимый мужчина много работает. И у нас мгновенно всё налаживалось. Хотя, Давид, скорее всего, даже не догадывался, что за три недели, что мы с ним встречались, у нас с ним что-то разлаживалось, и уже не единожды. Для него все мои претензии и недовольства были непонятны и смешны. Глупые женские мысли.

Но из-за частых отлучек Давида, мне даже не приходилось особо напрягаться и врать Аньке, прятаться от неё. Сестра, конечно, замечала, что со мной что-то не так, приглядывалась, прислушивалась к моим телефонным разговорам, даже уличить меня попробовала, но так как фактов у неё никаких не было, ей каждый раз приходилось отступать. А я молчала, как партизан.

Но, если честно, не совсем понимала почему. Согласна, я переживала из-за работы. Но я же не с Петровичем собиралась откровенничать, а с сестрой, ближе человека у меня, наверное, и нет. И мне так хотелось поделиться, обсудить, проговорить все свои сомнения и дурацкие мечты, но меня каждый раз что-то останавливало. Какой-то внутренний ступор. Не покидало ощущение, что даже Анька не поймёт. Давид Кравец был одним из любимых клиентов «Алмаза». Всегда мил, улыбчив, щедр. Все девчонки без исключения его обожали, и с удовольствием сплетничали о нём в раздевалке, даже хихикали, обсуждая, как он на кого посмотрел, а кому улыбнулся по-особенному. Но всё это было не больше, чем словами. Потому что, работая в «Алмазе», повторюсь ещё раз, своё место в жизни ощущаешь, как нигде. Для посетителей ты всего лишь обслуживающий персонал, как бы ты ни выглядела, как бы белозубо не улыбалась, и какие бы брошки на форменную блузку не прикалывала. Поэтому мне вряд ли бы кто позавидовал или сказал, что я молодец. Скорее бы тревожно нахмурились. И Анька сделала бы это первой, а после проела бы мне всю плешь. Рассказывала бы мне, какая я дура, каждый день. А я и сама это знала, просто верить в это не хотелось.

То есть, не совсем так: хотелось верить в чудо. Вот в то самое, про настоящую любовь.

Но пока чудо где-то задерживалось, и поэтому я ждала, верила, а когда Давид всё же появлялся в ресторане, старалась улыбаться ему отстранённо и профессионально, пытаясь не думать, что за женщина сидит с ним за столом во время ужина и с кем он говорит по телефону среди ночи. Всё это меня как бы не касалось. Давид же вёл себя свободно, легко, в общем, как всегда. И даже рассказывал о своих делах, встречах, в том числе и о деловых ужинах, с теми самыми дамами. И когда я его слушала, мне становилось легче. А мои подозрения и просыпающаяся ревность сразу казались глупыми, моими больными фантазиями от неуверенности. Ведь если он со мной делится подробностями и планами, значит ему нечего скрывать.

И, вообще, у него нет причины что-то скрывать от меня, а я, по дурацкой женской манере, после трёх недель общения, уже раздумываю, где мы шкаф ставить будем. Борюсь с собой, но всё равно строю какие-то планы.

А какие планы, если он обычно появлялся среди ночи, а утром, как-то незаметно, когда я ещё не успевала опомниться, уже исчезал, ссылаясь на важные дела. Я не спорила, верила, что дел у него много, и все они, непременно, важные, но он уезжал и забывал обо мне, порой на несколько дней, и это выводило из себя. И он даже не извинялся за то, что забывал позвонить. Вот как сегодня. И вчера. Давид снова пропал на несколько дней, и я без конца об этом думала. Странно, я днём попыталась вспомнить, о чём же я думала, пока в моей жизни не возник Давид Кравец, и получалось, что о всякой ерунде. Об обеде, усталости, брошке и зарплате, которую никак не могла дождаться. И ещё о куче подобных мелочей. А тут мелочей в моей жизни поубавилось, ведь в ней появился ОН, и всё собой затмил.

Самой смешно. А вы ещё удивляетесь, почему я Аньке ничего не рассказываю. Потому что она не пальцем у виска повертит, она мне по башке настучит.

– Лидия, в каких облаках ты без конца летаешь? – Озерский с крайне заинтересованным видом листал книгу заказов, уже несколько минут просматривал записи, и я, признаться, успела отвлечься и позабыть о его присутствии. И когда Петрович обратился ко мне, без строгости в голосе, скорее, в раздумьях о моём странном поведении, я не сразу сообразила, что это он мне, и пора возвращаться на грешную землю. Вспомнить, что я на зарплате.

Я выпрямилась, скромно улыбнулась.

– Я девушка мечтательная, Николай Петрович.

– Так не весна вроде. Если с тобой к осени такое приключается, боюсь подумать, что нас через полгода ждёт.

– Всё будет хорошо, – заверила я его. – Обычно мои мечты далеко не заводят. Растворяются в реале куда быстрее.

– Ты ещё и пофилософствовать решила. Совсем плохо дело.

Я заставила себя встряхнуться, а на начальника взглянула с укором.

– Перестаньте надо мной посмеиваться. Я же не специально. Натура у меня такая.

– Натура у неё такая, – фыркнул Озёрский. – Ты своей натурой не особо крути, и тогда в философию ударяться не придётся. Нервы целее будут.

Я потёрла кончик носа, и пришла к неожиданной мысли.

– А ведь вы правы, Николай Петрович.

– Конечно, прав, – спокойно согласился Озерский. Достал из кармана платок и промокнул лоб. На меня посмотрел. – Я всегда прав.

Он пошёл от меня прочь, а я, не смотря на его правоту, что я искренне признала, показала ему вслед язык. Если ты всегда прав, это ведь не значит, что нужно этим без конца козырять. Другим-то неприятно, и даже обидно.

– Что тебе сегодня Петрович сказал? – полюбопытствовала Анька, когда мы вышли из ресторана после работы. Я вышла, каблуки привычно застучали по асфальту, отдаваясь эхом в дворе-колодце. Я, как оказалось, привыкла к этому за два месяца работы, к этому звуку, к этому зданию, ощущениям и ночному небу над головой, когда после вечерней суеты и электрического света хрустальных люстр, ты выходишь в ночную прохладу, и чётко понимаешь, что ещё один день прошёл. Я только отсчитывала дни, а всё остальное перестала замечать, а вот сегодня вышла, и помимо привычного, обнаружила под ногами жёлтые кленовые листья. В первый момент, это сбило с толка. Я смотрела на них, но вопрос сестры слышала.

– Ты видела?

– Как ты ему язык показала? О да. Надеюсь, он не станет запись с камер просматривать, – хихикнула Анька.

– Про камеры я не подумала.

– Так что он сказал?

– Жизни учил. Как всегда. Говорит, я невнимательная.

Анька окончательно развеселилась.

– К нему?

– Дура, – отругала я её за неуместные фантазии. – К жизни.

– А-а. – Сестра с умным видом покивала, но затем всё равно рассмеялась.

Я поддела носом туфли кленовый лист.

– Ань, осень наступает.

– Конечно, наступает. Раз бабье лето на носу.

Мы в молчании шли к стоянке такси, а я старалась не думать о том, что меня там никто не ждёт. Чтобы в очередной раз не расстраиваться. Но, конечно же, расстроилась, кольнуло где-то в груди, но я даже вздохнуть себе не позволила. Села вместе с сестрой в такси, и только кивала, когда она принялась жаловаться мне на усталость.

– В отпуск хочу. И на море.

– Скажи об этом Витьке, – посоветовала я.

А Анька лишь головой качнула.

– Ему сейчас нельзя уезжать. У него бизнес.

Вот после такого заявления я, признаться, даже позабыла обо всех своих печалях, голову повернула и на Аньку уставилась. Честно сказать, ждала, что она после своего серьёзного тона рассмеётся. Но сестра молчала и с серьёзным лицом смотрела в окно.

– Ты сейчас пошутила? – всё же решила выяснить я.

Анька глянула на меня, моргнула. Снова качнула головой.

– Нет. – И тут же как-то по-особенному воодушевилась. – Представляешь, у него на самом деле что-то там закрутилось. Какие-то поставки, заказы. Я сама долго не верила. – Она даже ладонь к груди прижала, будто клялась мне в чём-то. Я же на неё смотрела и думала о том, что со мной всё ещё не так плохо. Лучше сомневаться, чем слепо верить. Особенно в такого, как Витька.

Я тоже отвернулась к окну, но молчала всего пару секунд, мне даже раздумывать особо не о чем было, только посетовать.

– Ты снова позволяешь ему втянуть себя в этот омут.

– Какой ещё омут? – попробовала сестра возмутиться, а я твёрдым голосом пояснила:

– В омут его многочисленной родни. И я совсем не удивлюсь, если узнаю, что ты снова звонишь его маме. Или ты и не переставала?

– Лида, будет тебе, – отмахнулась от меня Анька, но сделала она это настолько поспешно, что я поняла – попала в точку.

– Я так и знала, – кивнула я.

А Анька обиженно надулась, отвернулась от меня, некоторое время мы молчали, а потом она сказала:

– Мы с ним не чужие люди. У нас семья… была. Какая ни есть, а семья. Я столько сил в него вложила… Тебе не понять.

Я в досаде всплеснула руками.

– Конечно, мне не понять!

– Это ты принца ждёшь, – неожиданно выдала Анька, правда, шёпотом, придвинувшись ко мне, чтобы водитель не слышал. Но дело было совсем не в незнакомом таксисте, дело было как раз в её словах. – А я так не могу.

– Да никого я не жду, – обиделась я. Машина очень кстати подъехала к дому сестры, та махнула мне рукой на прощание, и, не сказав ни слова, из автомобиля вышла. А я осталась на заднем сидении одна. Прижалась виском к прохладному стеклу, и так ехала до своего дома, глядя на мелькающие за стеклом огни. Пыталась разобраться, почему слова о принце так меня задели, но понять так и не смогла.

Принц, как ни странно, поджидал меня на скамейке у подъезда. Удивительно было видеть Давида Кравеца на том месте, на котором днём соседки-пенсионерки любили отдыхать. А он сидел, уперевшись локтями в колени, и ждал меня. Поднялся, увидев, улыбнулся, но как-то устало. И спросил:

– Ты чего так долго?

Я шагнула к нему от такси, чувствуя, что сердце сжимается до неприятного сладко и томительно, недопустимо. Подошла и обняла, спрятав лицо у него на груди.

– Ты где был?

Давид немного растерялся от моего поведения, но уже спустя секунду его руки поднялись, и он меня обнял. Губы коснулись моего затылка.

– Я работал, – сказал он.

А я кивнула. Признаться, в эту секунду мне было совершенно всё равно, где и с кем он был, главное, что приехал ко мне.

Я взяла его за руку.

– Пойдём. Будем отдыхать.

– Ты устала?

– А ты? – ответила я вопросом на вопрос. Вроде невинно, но ответа ждала с нетерпением.

– Если считать с московскими пробками, почти десять часов за рулём.

– Ты был в Москве? – удивилась я.

– Дела были, – привычно отозвался Давид. Забрал у меня ключи от квартиры, и сам открыл дверь.

Это было так здорово, приходить с ним домой. Особенно, когда Давид захлопывал дверь, и сразу прижимал меня к стене в темноте прихожей, чтобы поцеловать. Когда он оторвался от моих губ, я приподнялась на цыпочки, и словно вытянулась вдоль его тела, впитывая каждой клеточкой его близкое присутствие. Потёрлась носом о его шею, вдохнула знакомый аромат одеколона, по которому так скучала в последние дни.

– Я скучала, – призналась я. Ведь в таком признании нет ничего катастрофичного, правда? Я же не в любви признаюсь. В шутку пихнула его в бок, решила пожурить. – Хотя, мог бы и позвонить.

– Мог бы, – легко согласился Давид. Отпустил меня, перед этим шлёпнув меня по ягодицам ладонью. Зажёгся свет, и я заморгала. – Но не позвонил.

– Не позвонил, – подтвердила я, наблюдая за тем, как Давид, потягиваясь, проходит на кухню.

– Лид, а еда есть?

– Еда, по обыкновению, в холодильнике.

Я скинула туфли с ног, слыша, как Давид на кухне хлопает дверцей холодильника. В моём доме он, кажется, обосновался. В его квартире после первой ночи мы больше не были. Зато ко мне домой Давид мог заявиться в любое время суток. Не то что бы я возражала, совсем нет, но время от времени меня посещала мысль, что к себе он меня больше не приглашает.

Я зашла на кухню, забрала у него кастрюлю с холодным супом.

– Давай погрею, – предложила я. – Но это странно, есть суп в три часа ночи.

– Плевать. Есть хочу.

– Как Москва? – задала я якобы невинный вопрос. На самом деле, мне очень хотелось знать, что же он там такое делал, что у него не нашлось времени, а, главное, желания, мне позвонить.

– Стоит Москва, куда ей деться. – Давид сел у окна, вытянул длинные ноги, а на меня кинул задорный взгляд. – Хочешь, покажу кое-что интересное?

– Конечно. – Я повернулась к нему. – Что-то купил?

– Можно и так сказать. – Он полез в карман, вытащил оттуда перстень. Массивный, тёмный, с кроваво-красным камнем.

Я перстень взяла, повертела в руках, разглядывая. Даже взвесила на ладони.

– Тяжёлый, – сказала я, наконец. – И старый.

Давид отобрал у меня украшение, головой мотнул и пожаловался вполголоса:

– Ты ничего не понимаешь.

Я фыркнула.

– Чего тут понимать? Кольцо и кольцо. Ну, старое.

– Это перстень с очень интересной историей. По легенде…

– Ах, там ещё легенда есть!..

– Ты слушаешь или нет?

– Слушаю, – согласилась я, и остановилась перед ним, сложив руки на груди.

– Так вот, по легенде Екатерина подарила его графу Орлову. Так сказать, в знак своей огромной привязанности. Видишь вензель? Первая буква её имени. А с другой стороны буква его имени.

Я присмотрелась, всерьёз заинтересовавшись.

– Значит, он дорогой?

– Если всё подтвердится. Но дело не в цене.

– А в чём?

– В истине. Представляешь, каково быть обладателем подобной ценности? Говорят, Григорий Орлов подарком весьма дорожил, вот только не уберёг. Спустя какие-то месяцы перстень был утерян. А, может быть, банальным образом украден. Что, как я думаю, сильно опечалило влюблённого графа и императрицу.

– А вот я так не думаю.

– Почему?

– Потому что, скорее всего, ему подарили другой перстень. Чтобы он не печалился и не думал о мелочах. И как ты докажешь, что это тот самый, утерянный, с пальца Орлова, я не представляю.

Давид хмыкнул, кинул на меня быстрый взгляд, после чего тоже на перстень уставился, поглядел камень на свет. Хитро проговорил:

– А к чему мне доказывать, что это тот перстень всем вокруг? Мне нужно доказать это лишь одному человеку. Который его купит.

– Фу, как пошло, – заявила я, махнула на ухмыляющегося Давида рукой и вернулась к плите, чтобы выключить суп. – Откуда ты вообще знаешь, что Орлов когда-то перстень потерял?

– Есть записи его камердинера. Тот был человеком весьма основательным, и вёл буквально летопись происходящего. И там есть упоминание о перстне с драгоценным рубином, огранённым особым образом, и оправленным в червонное золото, с вензелями в знак любви двух знатных особ.

– И у тебя есть эти записи?

– У деда есть.

– То есть, доказательство.

– Конечно.

Я головой качнула.

– Умно.

Давид прищурился, глядя на меня.

– Лидия, не подрывай мою веру в отсутствие у женщин логики в принципе. А то мне жить будет страшно.

Я поставила перед ним тарелку.

– Ешь. Авантюрист.

Давид взял ложку, начал есть, а я за ним наблюдала. Потом решила поинтересоваться ради своего спокойствия:

– Но ты ведь не собираешься его никому продавать?

Он поднял голову, посмотрел на меня, совершенно невинно.

– Нет, конечно. Деду подарю. Комплектом к записям.

Я секунду раздумывала, верить ему или нет, обдумывала интонации, но Давид ни чем себя не выдал, и я, в конце концов, кивнула.

– Хорошо.

– Суп вкусный.

– Спасибо, – продолжая пребывать в задумчивости, проговорила я. Потрепала Давида по волосам и из кухни вышла.

Вскоре я выбросила из головы все мысли об утерянных перстнях, об императрицах и их фаворитах. Меня куда больше интересовал мой любимый мужчина, а не чужой. Которого я не видела долгие четыре дня, а он, видите ли, находился в поисках утерянного сокровища. Это, конечно, романтично, но я бы предпочла видеть его каждый день, пусть и без драгоценных рубинов в кармане. Пришлось продемонстрировать ему, насколько я соскучилась, в полной мере. Давид моему пылу удивился, а потом рассмеялся, решив, что меня настолько заводят тайны и драгоценности. Я спорить не стала. Пусть, до поры до времени, думает именно так.