Текст книги "Зефир в шоколаде (СИ)"
Автор книги: Екатерина Риз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
6
Чего я не ожидала, так это того, что Марина Леонидовна захочет видеть меня в своём доме. Правда, повод был – девять дней со дня смерти отца, и Марина лично позвонила и пригласила меня присоединиться к ним за семейным ужином. Что означает семейный ужин в семействе Давыдовых – я не знала, а объяснить мне никто не удосужился. Наш телефонный разговор больше напоминал телеграфные переговоры: вежливо и достаточно скупо, Марина оповестила меня о том, что ужин состоится в понедельник в семь, и она была бы рада моему присутствию. Насчёт рада, я не особо поверила, но поблагодарила за приглашение, и только после того, как положила трубку, задумалась о формате предстоящего мероприятия. Пришлось звонить Антону. И первым делом спросила:
– Тебя она пригласила?
– Ещё бы. – Он странно хохотнул. – Будем чинно поминать Борю. В столовой, за огромным столом, с хрусталём и фамильным серебром.
– У них есть фамильное серебро?
– Конечно. С тех пор, как Марина его купила.
Я улыбнулась. Лежала в гамаке, растянутом между двух яблонь, качала ногой, и улыбалась, как дурочка, слушая его голос. Вот что, спрашивается, я улыбаюсь?
Улыбку я поспешила с лица убрать, и серьёзным голосом продолжила расспросы.
– Сколько будет гостей? Всё будет официально, как на похоронах?
– Не думаю. Ужин для своих. Уверен, что всё затеяно ради разговора с тобой. – Антон помолчал, будто раздумывая, стоит ли говорить мне следующие слова. – Если честно, на ужин я сам напросился. А она не обрадовалась. Хочет выяснить твои намерения.
– Нет у меня никаких намерений. Все намерения у тебя.
– Да, все твои намерения сводятся к одному – испытывать моё терпение. Причём, во всех смыслах.
Я непонимающе вздёрнула брови, словно он мог меня видеть.
– Ты о чём?
Антон многозначительно хмыкнул.
– Ты понимаешь, о чём я. Хотя бы, о твоём бегстве из города.
Говорить об этом я не хотела, точнее, не могла, поэтому принялась юлить, но это было настолько явно, что Антон лишь вздохнул. А затем сказал:
– Я заеду за тобой в понедельник.
Я тут же отказалась.
– Нет.
– Почему? Приедем вместе…
– И разозлим Алису? Нет, Антон. Она и так, наверняка, догадывается, что мы вместе уехали в пятницу, и снова на меня злится. А я всё ещё надеюсь наладить хоть какие-то отношения. Не воевать же мне с ними?.. Её мать мне никто, но мы с ней сёстры.
– А злиться на тебя, у неё повод есть, да? – Опять тот же насмешливо-провокационный тон, я даже зажмурилась. Но нашла в себе смелость воспротивиться.
– Не я ей его дала.
Вот так. Я рада, что сказала ему это. И на самом деле чувствовала удовлетворение после того, как отключила телефон, не смотря на то, что успела услышать короткий смешок Антона.
Мама прошла мимо, кинула на меня косой взгляд полный осуждения, словно подозревала, что я за её спиной сговариваюсь о чём-то недопустимом с её точки зрения. Хотя, что скрывать, так и было. Она до сих пор не могла понять, для чего я ходила на похороны, для чего познакомилась с женой отца и другой его дочерью, и как я не старалась объяснить, ни одного моего довода она не принимала. И беспокоилась, видимо, подозревая, что я в городе, без её присмотра, наверняка натворю кучу глупостей. И надо признать, я творила, правда, для самой себя это объясняла необходимостью и дочерним долгом.
А из города я на самом деле поспешила уехать, ещё в субботу утром. Расставшись в пятницу с Антоном, после того поцелуя, я чувствовала себя настолько потерянной, что испугалась, уверенная, что Антон появится на моём пороге раньше, чем я успею успокоиться и хоть в какой-то степени разобраться в себе. И уехала к бабушке, не решившись вновь попросить у брата машину. Села на пригородный автобус, а проезжая мимо посёлка, в котором, как я теперь знала, проживал Антон, намеренно отвернулась. Но это не помогло, поцелуй я всё равно вспомнила, и в душе это воспоминание отозвалось жаркой вспышкой. Можно подумать, что мне пятнадцать и меня впервые мальчик поцеловал. Не пятнадцать и не впервые, но обстоятельства… Хотя, какие, к дьяволу, обстоятельства? Все обстоятельства – это сам Антон и вид «Чёртового колеса» в огнях на фоне темнеющего неба. Но, главное, конечно, Антон. С его нахальством, тёплым взглядом и натиском, и во всём этом ни тени сомнения в своих действиях. Что меня в нём и подкупало, если честно. Антон всегда действовал и говорил уверенно, и для меня это было удивительно, я была из тех людей, которые всегда находили для каждой ситуации пять решений, и нередко в итоге нащупывала шестую, всё равно не будучи уверенной в правильности поступка. А Антон если уж что-то сказал, даже если выдал это через секунду, то именно так и поступал, а выходило верно и обдуманно. Как бы я хотела научиться подобному. По щелчку пальцев справляться со всем, что посылает мне жизнь.
Все выходные я мучилась вопросом: говорить ли маме о наследстве, которое вот-вот готово свалиться мне на голову. Я замечала её пристальные взгляды, видела недовольно поджатые губы, и когда я всё-таки решилась, как и ожидала, получила в ответ изумлённый, непонимающий взгляд.
– Зачем тебе всё это?
Я присела за кухонный стол, обернулась на дверь спальни, за которой недавно скрылась бабушка. За окном начало темнеть, день подошёл к концу, а бабушка всегда ложилась рано, чтобы встать пораньше. В этом доме спать по утрам позволялось только детям. Надеюсь, я подольше буду относиться к этой категории. Хотя, если вспомнить, что братьям уже по тридцатнику, а их утренний сон бабушка всё ещё оберегает, то это обнадёживает.
– Мама, но я его дочь.
Мама решительно взмахнула рукой.
– Мы ему ничего не должны.
– А он нам?
Мама застыла передо мной, вздёрнула подбородок и смотрела то ли на потолок, то ли прямо на бабушкины образа в углу. Я даже со стула привстала, пытаясь проследить её взгляд. Если на образа, то дело плохо. Но мама хмурилась и точно смотрела на пятно на белёном недавно потолке. Я с облегчением опустилась обратно на стул, стала ждать. Потом не утерпела и сообщила:
– Марина Леонидовна пригласила меня в понедельник к ним домой… на девять дней.
– Надо же, она, оказывается, хорошая жена. Даже после его смерти никак не успокоится.
– Мама, а ты знакома с Мариной?
– Упаси Бог. Но я много о ней слышала.
– От кого?
Мама призадумалась на мгновение, точнее, засомневалась. Это сомнение отчётливо читалось на её лице, и в итоге, она лишь отмахнулась.
– Неважно. Хочешь чаю?
– Хочу.
Мы стали пить чай, я сунула в рот шоколадную конфету, решив, что ответа, точнее одобрения, от мамы не услышу. Но она, спустя минут пять, вдруг сказала:
– Вообще-то, тебе он должен. Не мне, нет. Кто я такая? Я была молодая и глупая, и развод ему дала. А была бы поумнее, плюнула на всех его баб, но с цепи бы не спустила.
Я от удивления замерла, услышав подобные речи. Никогда бы не подумала, что моя мама даже подумать о подобном может, а она, кажется, всерьёз.
– Это ты про Марину говоришь?
– И про неё тоже. Они женаты больше двадцати лет. А сколько из них прожили в счастливом браке?
Я, как загипнотизированная, переспросила:
– Сколько?
Мама возмущённо фыркнула, отхлебнула горячего чая и ответила:
– Года три-четыре. Но она не торопилась с ним разводиться. Уверена, последние годы она только и ждала, когда он уже до смерти догуляется.
– Мама, а откуда ты всё это знаешь? – во второй раз спросила я.
Она снова замолчала и посверлила меня недовольным взглядом. И повторила:
– Это совершенно неважно. – А потом она произнесла именно те слова, которые мне сказал недавно Антон: – Она только обрадуется, если тебя снова в угол задвинут. – И мама прищурилась.
– Значит, ты не против? – осторожно спросила я.
– Нет, не против. Точнее, отговаривать тебя не стану. Если ты решишь, что эти деньги тебе нужны, что они тебе помогут…
– Мама, ты хотя бы представляешь, сколько у него денег было?
– Нет. А ты?
– Уже представляю, – негромко отозвалась я, вспоминая вечер в «Колесе».
Но, наверное, именно это мне и нужно было. Если не мамино благословение, то хотя бы согласие и поддержка. И теперь у меня было, что ответить Антону, и с каким настроением идти в дом отца. Я собиралась туда, как законная дочь и наследница. И из-за этого нервничала весь понедельник. С Антоном мы снова созвонились, он ещё раз попытался меня убедить, что нет ничего страшного в том, если на ужине мы появимся вместе, ещё бы сказал: рука об руку, но я снова отказалась. По этому поводу моё мнение не изменилось.
– Не беспокойся, я сама в состоянии добраться. И я точно там буду, не передумаю, – заверила я его.
– Что ж, хорошо. Хотя, у меня ощущение, что ты меня избегаешь.
– Правда? – И своенравно усмехнулась, уверенная, что он мой смешок услышал. – Я уже не в том возрасте, Антон, чтобы переживать из-за поцелуя.
– Я предпочёл бы, чтобы ты не переживала. Чтобы мой поцелуй вызвал другие эмоции.
Я лишь глаза прикрыла. На это мне сказать было уже нечего, поэтому я торопливо простилась с ним. Телефон выключила, сунула его в сумку, словно он меня одним своим видом смущал, а после пару минут стояла у окна учительской, без всякой цели глядя вниз, на школьный двор. Он был пуст, шёл урок, дети сидели по классам и под присмотром педагогов, а я одна в учительской обдумывала предстоящий вечер.
– Лера.
Я обернулась, услышав голос Станислава Витальевича. Он стоял в дверях, окинул взглядом помещение, понял, что я одна, и тогда уже вошёл, прикрыв за собой дверь.
– Привет.
– Привет, – отозвалась я негромко. От окна отошла и вернулась к своему столу.
– Как дела?
– Нормально.
– К матери ездила?
Надо же, он помнит, что по выходным я езжу к матери в деревню. Кивнула, после чего не утерпела и поинтересовалась:
– Ты звонил?
Стас помедлил секунду, обдумывая, но признался в большем.
– Заезжал в субботу. Смотрю, окна тёмные. Понял, что ты уехала.
– Мог бы позвонить на мобильный, – сказала я тихо, было похоже на ворчание.
– Не хотел мешать.
– Ах вот в чём дело.
– Лера.
Я заметила, как он снова опасливо обернулся на дверь, и это отозвалось в моей душе жгучей обидой. Не знаю, то ли что-то изменилось за последние дни, то ли мы подошли к какой-то точке, за которой необходимо было принять решение, а решения не находилось, по крайней мере у Стаса, но меня вдруг стало всё раздражать. В его поведении, такой явной опаске, попытке потянуть время, это казалось неприятным и обидным.
– Давай поужинаем сегодня? Я обещаю, что не стану вести себя, как дурак.
– Ты и сейчас ведёшь себя, как дурак.
Это он проглотил, даже сделал попытку улыбнуться. Получилось так себе. Но при этом выглядел смятённым, и заметно было, что старается. Мой взгляд поневоле пробежал по его идеально выбритому подбородку, плечам, узлу шёлкового галстука, Стас, как всегда, выглядел безукоризненно. Я подумала об этом, и поторопилась стряхнуть с себя задумчивость. Покачала головой.
– Не могу, извини. Сегодня отцу девять дней, я приглашена на семейный ужин в дом его семьи.
– Ах да, девять дней. Я понимаю. Тебе нужна моя помощь?
Я грустно улыбнулась.
– Чем ты можешь мне помочь? Кто, вообще, может в таких делах помочь?
– Всё будет хорошо, – неожиданно пообещал он и улыбнулся уже достаточно уверенно. После чего наклонился и поцеловал меня в щёку. Я замерла в удивлении, но всего на секунду. Что-то мне подсказало, что демонстрировать ему свою благосклонность и благодарность после скупого поцелуя, не стоит. Поэтому лишь кивнула, и даже обрадовалась, услышав звонок с урока. А Стас поторопился ретироваться из учительской, и этот поступок меня ничуть не удивил. Но и думать о нём – ни о Стасе, ни о его скромном поцелуе в щёку, долго я не стала. Этот вечер обещал серьёзные испытания, и ожидание этого заставляли забыть обо всём остальном.
Ехать также пришлось за город, я вызвала такси и полчаса, что ушли на дорогу, обдумывала своё поведение. Как войду, как поприветствую Марину Леонидовну, что стоит ей сказать, а чего говорить не надо… Правда, это было излишнее предостережение самой себе, потому что понятия не имела, что я ей сказать должна. Пожалела, что не попросила совета у мамы, но не думаю, что у неё нашлось бы много достойных слов для жены бывшего мужа, судя по нашему последнему разговору, поразившего меня подробностями и маминой странной осведомлённостью об отцовской жизни без нас. А таксист тем временем остановил автомобиль перед въездом в посёлок, на территорию нас, понятное дело, не пустили, и мне пришлось до дома идти пешком. Пройтись по широкой улице, любуясь на высокие заборы, из-за которых даже деревьев видно не было. Зато дорога идеально заасфальтирована и кованые ворота, периодически попадающиеся встреч, поражали воображение количеством и качеством ковки, изобиловали всяческими деталями, цветочными узорами и мифическими существами, а на одних я даже что-то вроде семейного герба рассмотрела. Надо признать, что дома и участки, да те же самые ворота, не шли ни в какое сравнения с тем, что я видела в посёлке Антона. Но там мне было куда уютнее и приятнее находиться, а идя в одиночку по этой пустой улице, хотелось поёжиться. По ней только на машине ехать, не глядя по сторонам.
К тому же, оказавшись перед воротами, рядом с которыми значилась цифра 36, я почувствовала себя бедной родственницей. Ворота ничем не уступали тем, которые я уже видела на этой улице, забор был столь же высок, и мне неожиданно пришло в голову, что я, возможно, первый человек, который звонит в этот звонок. Который пришёл пешком, чтобы позвонить в этот дурацкий звонок. Я качнула головой, вздохнула, в волнении одёрнула пиджак тёмного брючного костюма, который выбрала для этого вечера, и только после этого поняла, что меня, скорее всего, в этот момент разглядывают, ведь прямо над моей головой камера видеонаблюдения. Едва удержалась, чтобы не посмотреть прямо в объектив. И толкнула калитку, как только услышала сигнал.
Участок был огромный, я не ожидала такого. Готовилась к чему-то поражающему воображения, но мощёную дорогу, теряющуюся в лесу, точно не ждала увидеть.
– Боже мой, – вырвалось у меня. Очертания белого коттеджа, который я смело бы назвала особняком, терялись за высокими соснами. Я шла по дорожке, не спуская глаз с дома, который всё больше открывался моему взору. Три этажа, с балконами и альковами, широкое крыльцо с каменными перилами, а над большими окнами третьего этажа черепичная крыша накатом. Как только я вышла на открытое место, приостановилась, чтобы полюбоваться. Дом, на самом деле, был великолепен. А вокруг ровные газоны, идеально подстриженные кусты, фигурные клумбы и мраморные статуи. К самому крыльцу подходила мощёная дорожка, по которой я шла, и заканчивалась круглой площадкой, видимо, для того, чтобы можно было оставить тут машину. Мне снова захотелось одёрнуть пиджак, а ещё лучше оказаться перед большим зеркалом, чтобы окинуть себя внимательным взглядом на предмет безукоризненности своего внешнего вида. Но возможности такой не было, потому что стоило мне ступить на крыльцо, как входная дверь распахнулась, и мне навстречу вышла девушка в форменном переднике.
– Вы Валерия? Добрый вечер. Вас уже ждут.
– Спасибо, – отозвалась я, и нервно кашлянула, прочищая горло. Прошла мимо девушки, и приказала себе не глазеть по сторонам. Упёрлась взглядом в пол, точнее, в ковёр шоколадных тонов под своими ногами. А с потолка лился свет, отражаясь от огромного зеркала в дубовой раме, на стенах картины, на двух одинаковых столиках на гнутых ножках, вазы с цветами. С белыми розами, точно такими, какие я принесла отцу в день его похорон. Не знаю почему, но в этом я заподозрила умысел и издёвку.
– Валерия! – Голос Марины Леонидовны прозвучал торжественно. Голову я подняла, и увидела, как она идёт мне навстречу, на губах едва заметная улыбка, не радостная и не приветливая, лишь необходимость при встрече гостя. – Очень рада, что вы приняли моё приглашение. Мы ждём только вас.
Поприветствовала и тут же укусила, и всё это с вежливой улыбкой и протягивая мне руку для рукопожатия. Руку её я пожала, отметив про себя, насколько та прохладная и нежная на ощупь, кожа ухоженная, как у молодой девушки.
– Извините меня. Я не думала, что мне придётся идти пешком до ваших ворот. Такси на территорию не пропустили.
– Ох, какая неловкость. Извините, я совершенно не подумала предупредить охрану на въезде, что вы, возможно, приедете на такси.
– Ничего страшного. Было интересно пройтись, посмотреть…
– Пойдёмте в гостиную, все там.
– Все? – переспросила я, прежде чем успела поймать себя на слове.
– Да. Алиса, Антон… приехал недавно. Я пригласила Сергея Владимировича, он наш семейный адвокат. – Мы шли довольно медленно, и Марина рассказывала мне о гостях. Она казалась странно доброжелательной, но я чувствовала, что она сдерживается. А мне, услышав, что Антон уже здесь, стало немного легче и не так страшно. – Вы знакомы с Сергеем Владимировичем?
– Нет, кажется.
– Ничего страшного. Он замечательный адвокат. – Я думала, она скажет «человек», но видимо, профессия в этой ситуации была куда весомее. – Они с Борей дружили много лет. Ещё я пригласила Серафиму. Хотя, куда без неё. Думаю, она тебя помнит. Она двоюродная тётка Бори. По крайней мере, твою маму она помнит хорошо. Помнит даже то, что подарила ей на свадьбу ковровую дорожку.
– На свадьбу мамы и папы? – Переспросила я специально, и, кинув украдкой на Марину взгляд, могла убедиться, что её перекосило. Но с собой она справилась и кивнула.
– Да, да. На ту свадьбу.
«На ту свадьбу». Господи, прошло почти тридцать лет, и маму мою Марина даже не знала, но их недовольство друг другом было обоюдным. Очень странно.
– Вот и всё, – продолжила тем временем Марина Леонидовна. – Узкий круг родственников и друзей. Думаю, Боря бы одобрил.
– Надеюсь, – пробормотала я, и мы остановились на пороге гостиной, оглядывая присутствующих и давая возможность им рассмотреть меня. К такому выводу я пришла спустя три секунды промедления.
Конечно же, в самый первый момент мой взгляд обратился к Антону. Он сидел на диване, с бокалом в руке, и на меня смотрел. Ухмылялся едва заметно, и, как я посчитала, ухмылка эта адресовалась именно мне, мол: говорил я тебе, что заеду, не пришлось бы пешком топать. На Антоне был тёмно-синий костюм, белоснежная рубашка без галстука, а на запястье сверкали часы, которых я у него ещё не видела, уж больно солидно выглядели, к джинсам и футболкам явно не подходили. Рядом с ним сидела Алиса. Короткое платье, высокая причёска и скучающий взгляд. Одна рука на локте Антона, другая на коленке, пальцы слегка постукивали, будто Алиса нервничала или была чем-то расстроена, а не просто скучала. А как меня увидела, идеальные бровки сошлись у переносицы, радости в ней явно не было.
А вот напротив сидели гости, с которыми я знакома не была. Высокий мужчина средних лет, его каштановые волосы с проседью были аккуратно зачёсаны назад, а глаза за стёклами очков поражали внимательностью и въедливостью, наверное, такой взгляд и должен быть у замечательного адвоката. Рядом с ним сидела милая старушка, лет семидесяти, совершенно седая, в старомодном костюме, но живостью взгляда и румянцем на щеках, она могла дать сто очков вперёд любой молодой девушке. Например, нам с Алисой точно. И именно эта старушка, Серафима, как я вспомнила, и поднялась мне навстречу, и её лицо осветилось на удивление радостной улыбкой.
– Лера, деточка, как же я рада тебя видеть.
Бросаться в объятия незнакомой старушки я не собиралась, поэтому лишь вежливо улыбнулась и пожала её руку. Марина Леонидовна наблюдала за нами без особого удовольствия, хотя больше она наблюдала за радостью родственницы умершего мужа.
– Это Серафима, – пояснила она для меня. – Я тебе только что рассказывала. Она тётя Бориса.
– Тебе троюродная бабушка, – без всякого уважения перебила её Серафима. Взяла меня под руку и повела к дивану. Разница в росте у нас была существенная, Серафима мне едва до плеча доставала, и я больше на её седой затылок смотрела, чем ей в лицо.
С дивана поднялся Сергей Владимирович, улыбнулся мне со всей вежливостью и тоже руку протянул.
– Валерия Борисовна, очень рад. Зарубин. Как раз собирался попросить вас о встрече.
Я нахмурилась от его заявления, а Антон за моей спиной хмыкнул.
– Мы к тебе на встречу придём со своим адвокатом, Сергей Владимирович, – сказал он и следом рассмеялся, но практически все в этой комнате, за редким исключением, поняли, что он совсем не шутит.
Зарубин же спокойно отозвался.
– Ради Бога, Антон. Хоть с двумя.
Антон снова хохотнул, уже не скрываясь.
– Перестаньте, – попросила Марина Леонидовна. – Мы ещё даже за стол не сели.
– Садись, милая, – потянула меня за руку Серафима. Я присела рядом с ней, напротив Антона, и взгляд сам собой остановился на руке Алисы, что так свободно лежала на сгибе его локтя. Я смущённо кашлянула и приказала себе глаза отвести, посмотрела на сестру. А Серафима меня вдруг по плечу погладила, я непонимающе посмотрела на неё, а старушка разулыбалась, зубы у неё были идеальные, как у голливудской кинозвезды. – Какая же ты красавица выросла. Я тебя совсем малюткой помню. Такая шкодница была.
Это она про меня? Когда это я шкодницей была? Мама всегда говорила, что я абсолютно шёлковым ребёнком росла.
– Не обращай внимания, – сказала Алиса. – Она и про меня так говорит. Ничего не помнит.
Серафима откровенно фыркнула после её слов.
– Всё я помню, не надейся. – И смешно погрозила Алисе пальцем.
В гостиной появилась девушка в переднике, а Марина, заметив её, поинтересовалась:
– Лера, ты выпьешь шампанского?
– Э-э, да, спасибо.
Серафима снова ко мне прикоснулась, это не настораживало, но вызывало недоумение. Я посмотрела на неё, поняла, что старушка меня разглядывает, и снова кинула взгляд на Антона. Тот мне подмигнул. Его ситуация веселила.
– Боря расстраивался из-за того, что не мог с тобой общаться, – заявила она вдруг, и это заявление удивило всех. Я даже не знала, что сказать. Усомниться – вроде бы невежливо, умилиться и растрогаться – жалко. Поэтому лишь улыбнулась, причём достаточно криво.
А вот Алиса откровенно усомнилась в словах Серафимы.
– Мы с ним жили в одном доме, якобы, и то он не горел желанием со мной видеться чаще, чем раз в неделю. А две дочери сразу – это был бы для него явный перебор. Папа бы не справился.
– Алиса, не говори так, – упрекнула её Марина Леонидовна, надо сказать, что выглядела она недовольной. – Твой отец был занятым человеком.
– Да, Боря много работал, – поддакнул ей Сергей Владимирович.
А Серафима небрежно махнула рукой.
– Шлялся он больше, чем работал. Вот с этим и шлялся, – она указала старческим пальцем на Антона. – Нашёл себе компанию на старости лет. Этот-то хоть молодой и здоровый, как чёрт, а Боря дурак старый, всё хорохорился.
– Фима, что ж ты так про меня, – вроде бы посетовал Антон, хотя обиженным не выглядел.
Она пальцем в небо ткнула.
– Правда. Я всегда правду говорю, все знают.
– Ты бы про себя правду рассказала, – без особого уважения посоветовала ей Алиса. Я заметила, что бедной старушке тыкают все, но она, кажется, не расстраивается. И отчества её мне никто не сообщил. – Уверена, что твоя молодость была более, чем бурная.
– Я всегда была порядочной девушкой. По ночам с мужиками не скакала, как некоторые.
– Это ты на кого намекаешь?
– На твою мать, которая тебе такое позволяет.
– Серафима, – голос Марины был усталым. – У нас же гости.
Но та её, кажется, не услышала. На Алису смотрела с прищуром, после чего откровенно ту пристыдила:
– Э-эх, к отцу на поминки вырядилась с голыми ногами, сидит, прижимается к этому чертяке. Никакого стыда у нынешней молодёжи.
Антон широко улыбнулся.
– Серафима, скажи честно, я тебе нравлюсь?
– Я уже не в том возрасте, – вдруг легко отозвалась старушка, чем всех посмешила. Всех, кроме Марины. – Мне мужчины уже давно не нравятся. Всю вашу подлую натуру вызнала.
– Валерия, а вы чем занимаетесь? – поинтересовался Сергей Владимирович, видимо, с намерением сменить тему.
– А разве не видно? – Алиса смотрела на меня весьма выразительно. – Она училка.
– Да, не узнал Боря эту радость, – поддакнул Антон. – Хоть у одной дочери мозги есть. А он надежду потерял.
Серафима радостно засмеялась, а Алиса надулась. Я видела, как она пихнула Антона в бок, а Марина Леонидовна поспешила предложить:
– Давайте пройдём за стол.
– Давно пора, – пробормотала Серафима, резво поднимаясь и устремляясь к распахнутым дверям столовой.
Я тоже поднялась, немного помедлила, пропуская вперёд остальных, и только Антон приблизился ко мне со спины и проговорил на ухо:
– А я тебе говорил: слушай меня.
Я пихнула его локтем.
– Хватит.
Алиса обернулась на нас, и я поспешила от Антона отойти.
За столом в основном говорила Серафима. Складывалось такое ощущение, что старушка жила воспоминаниями, а целью её жизни было уличать других в непристойном поведении. Она постоянно хитро прищуривалась, и у людей складывалось ощущение, что она знает какую-то их тайну. А так, как тайны есть у всех, даже у самых незначительных личностей, то побаивались её поведения многие. По крайней мере, опасались. Этим вечером Серафима говорила о моём отце, о его жизни, о жёнах и детях, о его достоинствах и недостатках, и надо сказать, я узнала много нового. И об отце, и о его личной жизни, и даже о его жизни с моей мамой. А ещё меня посетила мысль, что знать о моей маме столько подробностей, может только человек, который все эти годы с ней общался. А припомнив мамину осведомлённость о жизни отца, я заподозрила Серафиму в шпионаже, причём, она явно была двойным агентом. Потому что этим вечером сдавала мою маму Марине Леонидовне, рассказывая, как Оля (это моя мама, кстати) все эти годы стойко поднимала в одиночку ребёнка. Потому что в те годы, когда я росла и получала алименты, отец зарабатывал куда меньше, и толку от его выплат было немного. А Оля не жаловалась, Оля старалась, работала и теперь пожинает плоды. Какие именно плоды пожинает моя мама, я не совсем поняла, и явно Серафима не старалась сделать этими речами мне приятно, скорее уж она пыталась уколоть Марину Леонидовну. И ей это удавалось, а почему Марина так реагирует – мне было не совсем понятно и поневоле заинтересовало. Настолько заинтересовало, что я не удержалась и после ужина, когда мы оказались с Серафимой на одном диване у камина, вдали от остальных, я спросила:
– Моя мама и Марина Леонидовна когда-нибудь встречались?
Серафима включилась в игру по щелчку пальцев, наклонилась ко мне и зашептала:
– Насколько мне известно, нет.
– Странно.
– Что показалось тебе странным, деточка?
– Они так реагируют друг на друга. Точнее, только на упоминания имён. Это ещё более странно.
– Ну, Боря был мерзавцем, так что ничего удивительного.
– Это тут при чём?
– Как же. После того, как они с Мариной прожили свои медовые пару лет, он полюбил рассказывать ей, какая замечательная у него была жена. И чтобы не винить себя-любимого, винил её за то, что не общался с тобой. Хотя, это было справедливо.
– Ах вот в чём дело, – проговорила я, откидываясь на спинку дивана и складывая на груди руки. – А мама?
– А твоей маме он говорил, что его новая жена предел мечтаний любого мужчины. Возможно, так и было первый год, и он на самом деле так думал, но потом глаза начали открываться. Но твоей маме он упрямо это повторял. Наверное, для того, чтобы самому не было так обидно. Знаешь, ей даже повезло, что он перестал появляться. Но бедная Оля так и не вышла замуж.
Почему-то я никогда не смотрела на жизнь мамы с этой стороны. Конечно, когда повзрослела, начала задаваться вопросом, почему она, молодая и привлекательная женщина, не захотела больше выйти замуж, но мама всегда говорила о папе, негодующе, и я, в конце концов, уверилась в том, что отец отбил у неё всякую охоту повторять попытку замужества. Может, так, в какой-то степени, и было, а может, мама не просто негодовала, а страдала все эти годы по мужу-предателю. Вряд ли я наберусь смелости спросить её об этом сейчас, спустя годы.
– Вы ведь общаетесь с моей мамой, да?
– Мы созваниваемся иногда, – не стала спорить Серафима, мило улыбаясь.
– Удивительно, что она мне ничего не говорила, и мы никогда с вами не встречались.
– Ты так быстро выросла, деточка. Я оглянуться не успела.
Да уж, двадцать семь лет пролетели незаметно.
Я призадумалась, и не сразу поняла, что Серафима вглядывается в моё лицо. А потом она вдруг сказала:
– У тебя Борины глаза.
Я растерянно моргнула.
– Да. И боюсь, что мозги его. Для женщины это плохо.
Я всё-таки улыбнулась.
– Степень моего ума на моём лице отражается?
– В глазах. – Серафимы похлопала меня сухонькой ладошкой по коленке. – Но Марина мудрее, не забывай об этом. Мудрость с годами приходит.
Я перехватила взгляд Антона, который наблюдал за нами с другого конца комнаты, Серафима тоже в ту сторону посмотрела, после чего возмущённо фыркнула.
– И не вздумай связаться с этим чёртом двояким. Или, по крайней мере, пусть женится.
Я оторвала взгляд от лица Антона, а на Серафиму взглянула изумлённо.
– В каком смысле?
– В обычном. Пусть женится. Не всё же коту масленица. А смотрит он на тебя, как кот на сметану. – Серафима довольно и в то же время как-то возмутительно засмеялась, а потом и пальцем Антону погрозила. Тот усмехнулся, словно слышал каждое слово из нашего разговора, а после не спеша направился к нам через гостиную. Я наблюдала за его приближением с неловкостью.
– Фима, я всего лишь смотрю, – сообщил он, присаживаясь на подлокотник кресла напротив.
– Смотришь так, что даже меня, старую женщину, пробирает. Оставь девочку в покое, не нужно ей таких проблем.
– Это я проблема?
– А кто же? И нечего мне улыбаться.
Я лицо рукой закрыла, скрываясь от их взглядов. А Антон клятвенно пообещал:
– Я буду о ней заботиться.
– Очень на это надеюсь.
– Перестаньте, – шикнула я на них.
А Серафима устремила на него свой палец, прямо в лоб Антону.
– Её отец с тебя спросит когда-нибудь, запомни.
– Запомню, – кивнул он.
Серафима вздохнула, кажется, удовлетворённо, с дивана поднялась, опираясь на мою руку, и негромко проговорила:
– Моё любимое печенье принесли, пойду…
Как только она отошла, Антон пересел ко мне, улыбался, поднеся бокал с виски к губам.
– Фима – наша семейная Ванга, – сказал он. – Как скажет, всё сбывается. Так она однажды Боре предсказала погибель от очередной юбки. И вот, сбылось. К сожалению.
– Это ты сейчас на что намекаешь?
– Это я не намекаю, это я раздумываю. Где мне тебя сегодня поцеловать.
– Тебе не стыдно?
– Нет. А должно быть?
– Тебе никогда стыдно не бывает? – уточнила я.
Он сделал вид, что призадумался, хотя я была уверена, что ответ у него был готов через долю секунды, причём вполне искренний. Но он сказал:
