Текст книги "Желать невозможного"

Автор книги: Екатерина Островская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

12

От больницы до поселка Пятиярви на машине Васечкина добирались почти полтора часа. Подъезжая, Олег позвонил с мобильного Елены по единственному записанному на нем номеру.

– Елена Вячеславовна? – отозвался женский голос.

– Вера, это вам звонит друг и одноклассник Лены. Я еще с одним нашим другом еду. Скоро будем у вас. Скажите, как дом отыскать?

– А что с Еленой Вячеславовной? Как операция прошла?

Иванов промолчал, но женщина, разговаривающая с ним, уже догадалась сама.

– Я поняла. Горе какое! Но она, видимо, предполагала, потому что оставила мне под диктовку кучу распоряжений. Простите, а вас не Олегом Ивановым зовут?

– Это я и есть.

– Тогда и в отношении вас есть распоряжения. С шоссе свернете к поселку, а потом второй поворот направо и увидите дом на высоком цоколе.

Вера встретила друзей у ворот. Олег с Васечкиным вошли на участок, поросший соснами. Олег покрутил головой, но мальчика не увидел. Вера предложила пройти в дом и сама шла впереди, рассказывая.

– Елена Вячеславовна купила этот дом весной. И на лето пригласила меня с дочкой пожить здесь. А когда в больницу на обследования легла, то я одна с детьми осталась… – говорила она.

«Почему Вера называет Лену по имени и отчеству? – подумал Олег. – Она моложе, но не настолько, чтобы называть подругу так официально».

Они поднялись на высокое крыльцо, вошли в дом. Обстановка и мебель – все напоминало городскую квартиру, в которой живут постоянно, а не приезжают на короткий срок.

– Бывший владелец проживал здесь круглый год, – объяснила Вера. – Очень комфортно: все удобства в доме, спутниковая антенна, а в цокольном этаже – гараж и сауна.

Пока она говорила это, Васечкин показал другу глазами на стойку для обуви, на которой рядом с детскими ботиночками стояли мужские кроссовки. На вешалке висела мужская куртка.

– А кто это у вас? – спросил Олег и показал на вешалку.

– Муж приехал на недельку, – объяснила Вера. – Мы ведь в Москве живем. Вроде как в отпуск.

– Счастливый человек, – вздохнул Васечкин.

– А сейчас он где? – спросил Олег.

– С детьми в лес пошел. Это метров сто отсюда. Там грибов много, черники можно набрать. Вчера белочку дети видели.

– Как Олежка? – поинтересовался Васечкин.

Вера оглянулась на него и промолчала.

– Как здоровье его, спрашиваю.

– Здоровье его хорошее, но он совсем не может жить без мамы. Если честно, мне непросто с ним. Он послушный, исполнительный и добрый, очень добрый мальчик. Но с того дня, как мама уехала, он почти ничего не ест и плачет по ночам. Не спит, а плачет, причем так горько и бесшумно, без всякого звука: вероятно, чтобы нас не потревожить. Мы его жалеем, стараемся отвлечь – играем с ним, учим читать. Сегодня ночью подошла к нему, гляжу: а он не плачет, не спит, правда, а сидит в кроватке. Я спрашиваю: «Что с тобой, Олежек?» А он мне в ответ: «А что, мама умерла?»

– Лена этой ночью умерла, – сказал Иванов.

– Я понимаю, – спокойно произнесла Вера.

Олег и Сергей снова переглянулись: уж больно легко встретила эта странная женщина известие о смерти близкой подруги. И она поняла это.

– Вы уж меня извините, – вздохнула она, – просто я ждала именно такого исхода, надеялась на лучшее, но Елена Вячеславовна меня все время подготавливала к самому худшему. А я к смертям привыкла, причем к самым страшным. Насмотрелась. Я же, когда Советский Союз распался, в Туркмении жила вместе с родителями. Отец военным был. Союз распался, а мы там остались. А куда нам ехать, если в России у нас ни дома, ни квартиры, да и работу как найти? В Туркмении тогда война началась, все воюют: кто с кем и за что – непонятно – воюют между собой, а все убивают почему-то русских. На улицу выйти нельзя. Сначала отца убили на улице, мы его похоронили. Потом мама пошла в магазин и пропала. Она не одна пропала, а с одной девушкой – женой лейтенанта, подчиненного отца. Этот лейтенант, Коля, тогда взял автомат, трех друзей уговорил, сели они в «уазик» и отправились на поиски. Через сутки нашли обеих, но уже мертвых, истерзанных. В горах, в каком-то селении, где одна из банд стояла. Коля вернулся, привез тела и мамы, и своей жены, и еще двух своих товарищей. Третьего друга ранили, но выжил. И главаря той банды привез, связанным и избитым. Сдал его местной администрации, а его самого арестовали наши же. Посадили под арест, а утром толпа местных собралась, требуют выдачи. Сотни местных пришли. В основном женщины. Женщины орут, дети камни бросают в окна, кто-то из автоматов палит. А главарь той банды впереди всех. Тогда Колю не сдали за то, что он с друзьями банду уничтожил. Но вечером, когда толпа разошлась, приехали представители местной администрации и забрали Колю для суда. Его выдало командование, хотя все знали, каким будет приговор. Казнили там публично на площади по мусульманскому обряду: отрубали голову, а потом на кол голову сажали для всеобщего обозрения. Но командование решило: лучше одним пожертвовать, чем ставить под угрозу жизнь других, в первую очередь женщин и детей. Можно было подумать, что мы и так в безопасности жили. Колю увезли и в яму посадили. Той же ночью один местный – его поставили яму охранять – Колю вытащил. Главарь, которого Николай захватил и которого местная администрация тут же отпустила, был кровником того туркмена. Ночью Коля пришел в квартиру, где я одна оставалась, сказал: «На сборы пять минут!» – и мы сбежали. Туркмен отвез нас километров за сто от города, Коля отдал ему почти все деньги, которые при нас были, и ключи от квартир – своей и нашей. Сказал ему: «Все, что в домах есть, – все твое». В благодарность, значит. Этого туркмена там и взяли. Это мы уже потом через полгода узнали, когда дозвонились до части. Выбирались из Туркмении долго, по дорогам старались не идти, ночью в основном пробирались. Денег не было. Удалось на товарняк запрыгнуть и добраться до Красноводска. Там случайно обнаружили рыболовное судно, которое шло до Астрахани. В Астрахани Коля нашел воинскую часть, показал документы, попросил помощи, чтобы до Москвы доехать, до управления кадров, ведь он военнослужащим тогда числился. Выдали нам проездные документы, офицеры денег собрали. Приехали в Москву. Я на вокзале осталась, а Коля направился в Министерство обороны, где его задержали и передали в комендатуру. Посадили под арест и стали решать, что с ним делать. Неделю держали, а я все это время на вокзале была. Попрошайничала, естественно. Меня милиция задержала, в спецприемник отправили, но я оттуда сбежала – и снова на вокзал. Потом меня цыгане хотели украсть, в машину запихнули уже, а тут как раз Коля появился. Спешит к вокзалу. Я его через окно увидела и как заору! Он подскочил. Началась драка. Коля меня отбил, но его два раза ножом пырнули. Убежали мы, недалеко, правда. Коля упал и сознание потерял. Я стою, реву, а люди мимо проходят, будто не слышат и не замечают. А зачем замечать? Я в лохмотьях, а рядом мужчина в выгоревшем камуфляже, весь окровавленный – бомж, наверное. Мимо «Скорая» проезжала, и я под колеса бросилась. «Помогите, – кричу, – там мой брат умирает!» Слава богу, успели в больницу. Коля там больше месяца лежал, а я при больнице жила, санитаркам помогала. Поправился он, и мы пошли работу и жилье искать… Поначалу на рынок устроились Коля помогал туркменским продавцам ящики с фруктами разгружать. Потом он другую работу нашел – водителем на маршрутке. Мы комнатку сняли. Соседи вскоре жалобы начали писать куда следует: дескать, извращенец с десятилетней девочкой живет. Раз меня увезли на экспертизу, потом другой. Все нормально, но врачам и разным чиновникам интересно, и они спрашивают: «А как вы спите? В одной ли постели? А ночью, что вы делаете? Как вы этим делом занимаетесь?» Отвел меня Коля в школу устраивать. И там встретили Елену Вячеславовну. Она тогда в институте училась и в школе английский язык преподавала. Коля начал ей все рассказывать, не выдержал и заплакал. А он, большой такой, сильный, стоит и плачет. Елена Вячеславовна взяла мои документы, пошла к директору и договорилась. Потом повела к себе домой и сказала: «Будете жить здесь!» У них с бабушкой тогда двухкомнатная квартира была. Так мы с Колей в одной комнате, а они с бабушкой – в другой. Коля тогда с раннего утра до глубокой ночи без выходных вкалывал. Все деньги до копеечки бабушке отдавал, она их принимала, потому что Николай отказов и слушать не хотел. Зато бабушка такой заботой меня окружила, мы с ней и в театры ходили, и в музеи, и одевала она меня так, что обеспеченные девочки в школе завидовать начали. Так мы вместе лет пять прожили. Я уже понимала, что люблю Колю без памяти, не так, как брата любят, а больше жизни. И знала, что он тоже любит меня и страдает оттого, что я маленькая такая. У него же после гибели жены никого не было, даже случайных женщин. Я однажды не выдержала и сказала ему: «Коленька, я тебя очень люблю, и хочу замуж за тебя, и детей хочу тебе рожать». Он заморгал и ответил, что сперва надо школу закончить. Ну, это ладно. А за Еленой Вячеславовной как раз начал ухаживать ее будущий муж. У нее ведь тоже никого не было. В гости начал приходить с цветами и шампанским. Продукты приносил. А когда бабушка заболела, то он ее в лучшую больницу устроил. А потом похороны организовал в Петербурге, потому что бабушка хотела рядом с дочерью лежать… Кстати, и Лена тоже мне написала, где это, чтобы и ее там же похоронить. Кладбище указала и номер участка… Так вот: после смерти бабушки Борис Евсеевич сделал Елене Вячеславовне предложение. Она подумала и согласилась. Мне сказала, что ей уже двадцать семь лет, а ухажеров нет, Борис Евсеевич любит ее и будет заботливым отцом, а она очень хочет детей. Свадьба была очень пышной. Правда, выходя замуж, поставила Борису Евсеевичу условие, что он и нас с Колей забирает к себе: Николая – водителем-охранником, а меня помощницей по дому. Мы переехали в Барвиху. Дом очень большой оказался, там даже бассейн был. После свадьбы они съездили в путешествие во Францию. А когда вернулись, мне показалась даже, что Елена Вячеславовна довольна. Но это она притворялась: Борис Евсеевич оказался очень ревнивым. Хотя Елена Вячеславовна все время дома находилась, он все равно устраивал сцены. А когда она забеременела, то он и вовсе взбесился: кричал на весь дом, что ребенок не его, потому что ему уже сорок пять, у него было тыща баб и ни одна от него не залетала. Елена Вячеславовна ответила как-то, что, видать, плохие женщины попадались. И тогда он ее ударил в первый раз. Потом стал бить постоянно. У нее синяки стали появляться на лице. Однажды Коля не выдержал. Он подвез Бориса Евсеевича к дому, Елена Вячеславовна вышла на крыльцо и поздоровалась: «Здравствуй, Коленька». Тут хозяин совсем озверел, заорал: «При мне бы хотя бы сдержалась. Без меня занимайтесь чем хотите! Мне плевать!» И ударил ее, беременную. Видимо, в этот момент ему в голову стукнуло, что Коля – любовник Елены Вячеславовны и ребенок от него. Может, конечно, он и раньше так думал. А Николай не вытерпел и ударил Бориса Евсеевича. Два раза. Не по лицу, разумеется. Тот упал, корчиться начал, кричит: «Охрана, мочите этого гада! Мочите немедленно, вся ответственность на мне!» А ребята из охраны стоят рядом. И молчат. Колю все уважали. Мы с Николаем собрали вещи, пошли прощаться с Еленой Вячеславовной. Она сказала только: «Погодите пять минут, я с вами ухожу». Мы ушли, никто нас не задерживал. Вернулись в ту квартирку, но жили вместе недолго. Бывший хозяин туда приходил и скандалил, когда Коли дома не было. Тогда Елена Вячеславовна быстро продала квартиру и уехала в Петербург. На деньги, вырученные за двухкомнатную московскую квартиру, она смогла купить в Петербурге трехкомнатную и теперь еще этот участок с домом. Вот такая история.

Она замолчала. Как раз в это время на дорожке, ведущей к дому, появился высокий мужчина, держащий на руках мальчика и девочку. Дети бережно прижимали к себе плетеные корзиночки. Вера поспешила навстречу мужу и что-то негромко сказала ему. Николай поставил детей на землю и подошел к гостям. Протянул руку Сергею и спросил:

– Это вы – Олег Иванов?

Очевидно, крепкий Васечкин более всего в его представлении походил на избранника Елены.

Сергей пожал его руку и представился. А потом показал на Олега:

– Иванов – это он.

Рукопожатие у мужа Веры было очень крепким. Олег ощутил это. Каково было гр. Флярковскому Б.Е., оставалось только догадываться. Тут подошла девочка и показала содержимое своей корзиночки, в которой лежало несколько мелких подосиновиков и ягоды черники. Мальчик подойти не решался. Иванов сам подошел к нему:

– Привет, меня Олегом зовут. А тебя как?

Мальчик промолчал и внимательно разглядывал Иванова.

– Не хочешь говорить – не надо. Потом скажешь. Я просто хотел узнать, много ли в лесу белочек, а то я собираюсь за грибами, а белок боюсь. Вдруг они ка-ак прыгнут.

Мальчик по-прежнему молчал. Может, принимал Иванова за идиота, а может, просто его научили не разговаривать с незнакомыми людьми.

– Ну ладно, – вздохнул Олег, – придется поход в лес отложить, а ведь так черники хотелось.

Мальчик поставил перед Олегом свою корзиночку, дно которой было покрыто черникой, и отошел в сторону.

– Вообще он сразу в сторону отходит при приближении посторонних, – объяснила Вера, когда Иванов вернулся на крыльцо. – Нас-то он с самого раннего детства знает, мы для него почти своя семья, и то он осторожничает.

– Такой нелюдимый? – удивился Васечкин.

– Подозреваю, что он очень умный, – произнес Николай. – Говорю без всякой иронии. Мне постоянно кажется, будто он человека насквозь видит и читает все его мысли.

– А у меня мысль одна, – сказал Олег, – оформить поскорее опекунство и забрать его с собой.

– Мы в курсе, – кивнул Николай. – Лена нас предупредила, что это будет именно так.

– Она тоже все наперед знала, – поддержала его жена и спросила: – А когда похороны? Мы бы Олежку с собой в Москву могли забрать, он нам не чужой, мы ему тоже. Но Елена Вячеславовна почему-то была против. Выбрала вас. Но если начнутся трудности какие с ребенком, то мы всегда готовы.

13

Народу на похоронах было немного: Иванов с Васечкиным, Кристина с Настей, Вера с Николаем, оставившие детей в квартире Лены. Перед погребением надо было что-то говорить, но все стеснялись. А без этого все выглядело бы не очень пристойно, словно несколько человек собрались лишь для того, чтобы поскорее закопать в землю какой-то посторонний и никому не нужный предмет. Конечно, Настя с Кристиной ничего не могли бы сказать. Иванов стоял, понимая, что все ждут слов именно от него, и только от него. Он шагнул вперед, но Николай уже встал у гроба.

– Лена, – сказал он, – ты самый близкий и любимый наш с Верочкой человек, была такой и такой останешься всегда в нашей памяти и в памяти наших детей, которые будут знать о тебе теперь, увы, только из наших рассказов. А мы уж не забудем рассказывать о тебе: мы с Верочкой потому и выжили, что ты была рядом. Мы и дочку свою в честь тебя назвали, и теперь воспитывать ее будем так, чтобы она была хоть немного похожа на тебя…

Олег поднял глаза и увидел Настю, которая прикрывала слезы ладонью. Кристина плакала. А он еще сомневался, стоит ли их брать с собой.

Вера подошла к мужу и, когда он замолчал, сквозь слезы сказала, что она помнит, как хоронили отца, как Коля привез домой убитую маму, которую она уже не успела похоронить, как она думала, что на всю жизнь осталась одна, но потом появилась Елена Вячеславовна, ставшая ей и мамой, и старшей сестрой, и лучшей подругой, и учителем…

Все это говорилось под шелест листвы кладбищенских деревьев и уносилось дыханием ветра куда-то далеко, где хранятся грустные воспоминания, потерянные надежды и несбывшиеся мечты.

Иванов знал, что все ждут от него каких-то слов, как будто словами можно что-то изменить…

– Это я во всем виноват… Прости меня, – только и смог выдавить он и отвернулся, чтобы никто не увидел его лица.

Ленина квартира располагалась в доме, стоящем в самом конце Московского проспекта. Когда-то здание это было престижным местом для проживания, на верхних этажах располагались просторные мастерские для художников. Лет сорок назад многие мечтали жить в таком доме, но теперь он ничем не отличался от остальных, а по сравнению с новостройками, сверкающими голубыми плоскостями застекленных лоджий, и вовсе казался стариком, скрывающим свое былое величие. Прежде чем сесть за стол, Иванов с Васечкиным рассматривали фотографии, висевшие на стенах, – на них были запечатлены Вера с Николаем и дочкой и маленький Алик. Возле одного снимка Сергей задержался.

– Это ты на Кавказе? – спросил он Николая.

Тот кивнул.

– Я тоже в Чечне без малого два года просидел.

– А я в Дагестане контрактником. Разве Вера вам не рассказывала?

– А у Сережи два ордена Мужества, – подсказала Кристина.

Пока девушки накрывали стол с нехитрыми закусками, Николай отвел Олега в сторону и негромко, так, чтобы не услышал мальчик, сказал:

– Мы тут с Верой подумали… В общем, ты пока Олежку не забирай. Сначала опекунство оформи. Да и мальчику сейчас тяжело придется, одному Богу известно, как он это переживет. В своей квартире он у себя дома, а менять обстановку для него будет лишним стрессом. Приезжай почаще, чтобы он успел к тебе привыкнуть.

Поминки были недолгими. Говорили мало, да и какие слова могут выразить боль безвозвратной потери… Даже не знавшие Елену Кристина и Настя сидели притихшие, ощущая общую атмосферу молчаливой тоски и подавленности.

Когда стало смеркаться, Васечкин поднялся из-за стола и сказал:

– Мы, пожалуй, поедем. Завтра рабочий день.

Гости начали собираться, их не пытались удержать, все всё понимали. Когда сели в машину, Васечкин спросил Олега:

– Ко мне заедем или ты сразу домой?

А Иванов даже не знал, что будет лучше: остаться одному или посидеть с другом, чтобы разделить с ним горе, которое только его, личное, и останется с ним навсегда – всегда будет напоминать о его предательстве и невыполненном обещании.

Все же он отправился домой, остался один, дождался темноты и долго сидел в кресле во мраке Вселенной, где уже не осталось звезд и надежд. Так в кресле и уснул. Открыл глаза только под утро, когда нетерпеливый дождь громко и равнодушно застучал по жестяному подоконнику. Олег поднялся и подошел к окну, за которым, укрытый пеленой дождя, спал город. Мир изменился, но что сделало его иным, Иванов не мог понять: все вокруг вдруг стало посторонним и ненужным, чего-то не хватало миру, не хватало и самому Олегу. Он зажмурился и вдруг понял, чего он лишился навсегда и чего уже никогда не вернуть.

– Нет, – прошептал он, не открывая глаз, – так не должно быть.

Сказал и понял, что ничего изменить уже нельзя и желать того, что никогда не сбудется, бесполезно. И открывать глаза, чтобы вновь оказаться один на один со слезами неба, тоже не хотелось. «Если мое желание не сбудется, то пусть ее осуществится», – подумал он.

И не поверил себе, словно только что пожелал невозможного.

14

– Что же вы только сейчас вспомнили, что это ваш родной сын? – спросила дама из органов опеки.

– Я и не забывал никогда, – ответил Олег. – Просто так сложилось.

Дама из органов опеки внимательно изучила все документы, которые Иванов принес. В том числе личное письмо гр. Флярковского своей жене и ее заявление, в котором она просила передать опекунство Олегу Богумиловичу Иванову.

– А почему вы не хотите усыновить мальчика? – поинтересовалась дама.

– Почему не хочу? Очень хочу.

На самом деле до этого момента Олег не задумывался об этом.

И сейчас сказал только по инерции.

– Просто думал, что с оформлением опекунства будет попроще, – объяснил он свои действия.

– И то, и то одинаково сложно, – вздохнула дама, – по крайней мере, вам придется собирать одни и те же справки: форму семь и форму девять, характеристику с места работы и по месту жительства от участкового, справку о доходах, справку о состоянии здоровья, от психиатра и от нарколога, согласие родителей… хотя с этим вы уже подсуетились…

Последнее слово вывело Иванова из себя, но он сдержался.

– А вы хотите, – произнес он, – отдать ребенка в детский дом?

– Я ничего не хочу, – с грустью заметила дама. – Я должна действовать согласно установленным правилам в интересах ребенка. А передать вам – неизвестно какому еще отцу – дитя, вверить в ваши руки будущее человека…

– Вообще-то я врач, – напомнил Олег, – и мне вверяют свои жизни люди, не требуя справок и характеристик.

– Это разные вещи, – возразила дама.

Ей было не более сорока лет. У нее были пышные мелированные волосы и розовые тени на веках. Она внимательно изучала сидевшего перед ней холостяка в расцвете лет.

– По закону такие вопросы решаются в течение года, – грустно вздохнула дама, давая понять, какое тяжелое испытание ждет всякого, кто обращается с подобными вопросами в органы опеки и попечительства.

– А может, как-то…

– Как-то не получится, – перебила Олега мелированная дама. – Если бы я решала единолично, то, вполне вероятно, учитывая ваши положительные характеристики и справки, и то, что вы являетесь биологическим отцом, я бы могла пойти навстречу… Но, увы, решение принимает комиссия, а в ее составе – разные люди. В том числе и… Как бы вам сказать…

– Не совсем бескорыстные, – догадался Иванов.

– К сожалению, – призналась дама. – Но и они действуют в интересах ребенка. Ведь без этого отказать никак нельзя.

– Значит, мне могут и отказать? – удивился Иванов. – Целый год ходить, мучиться, думая, как там ребенок в приюте… А потом отказ?

– Возможно, случится и другое: ваш ребенок может быть усыновлен другой семьей, у которой все будет в порядке с документами… И с финансами… Ну, вы меня понимаете.

Иванов понимал и потому спросил негромко:

– Сколько надо не совсем бескорыстным честным членам вашей комиссии, которые бы в короткие сроки приняли решение в пользу отца?

Дама взглянула на дверь, потом на окно, потом выдвинула ящик стола, словно и там искала ответ на вопрос.

– Только между нами…

Она перешла на шепот.

– Я не знаю точно. Потому что никогда не занималась подобными вещами и, естественно, не интересовалась, не опрашивала всех членов комиссии. Но думаю, что пяти тысяч у.е. вполне будет достаточно. Ведь зарплаты – сами знаете…

– Догадываюсь: у самого такая же.

– Вот видите, – согласилась дама, – как трудно вам будет воспитывать ребенка – а у нас ведь и свои дети. У некоторых даже не один. У меня, например, сын. Ему шестнадцать, и он занимается спортом. Всякие соревнования, сборы, за которые мне платить, не говоря уже о форме и об усиленном питании.

– Мой сын будет питаться хорошо, я гарантирую. А потому готов для этого внести необходимую сумму.

Дама посмотрела на свои наращенные ногти с французским маникюром.

– А вдруг вы женитесь? – поинтересовалась она, не поднимая глаз.

– Не исключено, – согласился Олег. – Я понимаю ваши сомнения, однако постараюсь выбрать достойного человека. Пусть даже моя избранница будет старше меня, пусть у нее будет свой ребенок, но зато с ее опытом и знаниями мы вместе сможем дать ребенку то, что необходимо.

Иванов ляпнул это не подумав, но, кажется, дама услышала именно то, что хотела услышать.

– А сейчас у вас есть кто-то? – спросила она, продолжая разглядывать ногти.

– Никого. Да и времени нет бегать, знакомиться.

– Хорошо, – кивнула дама и взглянула на Олега проникновенно. – Я подумаю, чем можно вам посодействовать. А вы со своей стороны…

Она выдержала паузу, в течение которой посетитель должен был догадаться.

– Я понял, – сказал он, – пять тысяч у меня есть.

– Меня Кларой Петровной зовут, – напомнила дама и протянула Иванову визитку с золотым тиснением. – Звоните. Не тяните с решением.

Вообще-то решение должна принять комиссия. Но Олег промолчал. Достал из кармана бумажник и вложил в него визитку, после чего осторожно вернул бумажник туда, откуда и достал, – поближе к сердцу.

– Можно называть меня просто Кларой. А для близких друзей я – Клэр.

Она заглянула Олегу в глаза и вздохнула:

– Но так меня давно уже не называли.

– А я – Алик, – признался Иванов и разозлился на себя за угодливость.

– Кстати, – вспомнила Клара Петровна, – там в документах промелькнула фамилия Флярковский.

– И что с того? – пожал плечами Иванов.

– Ничего, конечно. Просто спросила. Интересно узнать: не родственник этот Флярковкий известному олигарху?

– Однофамилец, – успокоил Клару Петровну Олег.

– Я почему спросила: вчера сообщили, что нашего олигарха Флярковского взорвали на его же собственной яхте в Средиземном море.

– Такая у них работа тяжелая, – согласился Иванов, – они часто сгорают на этой работе вместе со своими «Мерседесами» и яхтами.

– Жуть! – согласилась дама. – Вам не страшно?

– У меня яхты нет, – признался Олег.

Пять тысяч долларов у Олега были. Он собирал на машину. Хотел внести половину стоимости «десятки» при покупке, а на другую половину оформить кредит. Оставалось скопить совсем немного: на страховку и оформление в ГИБДД.

Теперь с мечтой об автомобиле приходилось расстаться лет на пять, но Иванову было не жалко. Хотя, конечно, было бы здорово возить ребенка на дачу на машине: Олежка сидел бы пристегнутый в своем детском креслице, внимательно разглядывал мелькающие за окном удивительные картинки еще не познанного им мира. Размышляя об этом, Иванов вдруг вспомнил, что он теперь вроде как и не беден, если принимать во внимание оставленное ему Леной наследство. Но это все равно принадлежит не ему, а оставшемуся сиротой ребенку. Квартиру и загородный дом продавать никак нельзя и сдавать в аренду, видимо, тоже. Вряд ли Олежка сможет жить на новом для себя месте – тем более в маленькой однокомнатной квартирке, доставшейся Иванову от умершей почти десять лет назад бабушки. Можно, конечно, перебраться в Ленину квартиру, а свою сдавать в аренду. Доход был бы неплохой – не громадный, разумеется, но при определенной экономии «ВАЗ» десятой модели можно было бы приобрести через пару лет и без кредита. У нотариуса Олег побывал, и тот сообщил ему, что в права наследования можно вступить через полгода: такой срок определен законом для того, чтобы другие наследники, если таковые отыщутся, смогли бы оспорить завещание. А пока Иванов собрал справки и характеристики, необходимые для усыновления ребенка, и, собрав, передал Кларе Петровне. Много времени на это не потребовалось: уже через два дня после визита к мелированной даме он сообщил, что бумаги все готовы. Она назначила встречу в кафе на Невском и попросила заранее заказать столик, так как по вечерам туда попасть проблематично – уж очень популярное место.

В популярном месте играла живая музыка. Джазовый квартет исполнял мелодии Гершвина и Эллингтона. Олега подвели к угловому столику, на котором стояли табличка «Зарезервировано» и подсвечник с тремя свечами. Табличку официант унес, а подсвечник оставил. Было ровно восемь вечера, то есть время, на которое Клара Петровна назначила встречу. Олег опустился на мягкий угловой диванчик и стал смотреть на входные двери, предполагая, что мелированная дама вскоре появится. Но минуты шли, а Клара Петровна не спешила. Сидеть просто так за пустым столом было не очень удобно, и Олег решил заказать кружку пива.

– Рекомендую «Дюнбир», – сказал официант, – нефильтрованное. Изготавливается в России, но по немецкой технологии. Очень качественное.

Пиво было мутным и, как показалось Иванову, кислым. Олег раскрыл меню и проверил цену. Кружка этого пива стоила здесь почти в десять раз дороже тех сортов, что он покупал обычно.

В начале десятого появилась Клара Петровна. Она подскочила к стулу и опустилась на диванчик рядом с Ивановым.

– Еле вырвалась, – устало произнесла она. – Вы не представляете, Алик, сколько приходится работать: совещание за совещанием, и все очень ответственные.

На ней было тонкое обтягивающее платье с глубоким вырезом и свежий вечерний макияж, сделанный, судя по четким контурам, в салоне. В руках она держала маленькую шелковую сумочку, усыпанную стразами. Вряд ли в таком виде Клара Петровна появлялась на работе и уж тем более на ответственных совещаниях.

Подлетел услужливый официант.

И Клара Петровна начала диктовать, а официант заносить в блокнотик.

– Мне, пожалуйста, французский салат, мясо по-французски…

Она даже не заглянула в меню.

– Потом сырное ассорти…

– Сыр только итальянский, – сказал официант, – французский «Порт салют» вчера закончился.

– Тогда не надо сыра.

– Паштета из гусиной печенки тоже нет, – с грустью в голосе произнес официант.

– Жаль, – опечалилась Клара Петровна, – мне очень нравится фуа-гра.

Она посмотрела на Иванова:

– У меня сегодня с утра маковой росинки во рту не было.

И тут же спросила:

– А что вы предпочитаете из напитков?

– Я вообще не пью, – поспешил Олег успокоить даму, – лишь изредка по большим праздникам, да и то немного.

Официант покосился на пустую пивную кружку, стоящую на краю стола, но промолчал.

– Тогда на мой выбор, – встрепенулась Клара Петровна, – бутылочку бордо, можно трехлетнего. И для моего спутника – сто граммов «Курвуазье».

Официант с достоинством умчался, а Клара Петровна спросила:

– Как наши дела? Документы при вас?

Иванов передал ее конверт, который все время, пока он сидел за столиком, находился у него на коленях.

Клара Петровна проверила документы и кивнула:

– Надеюсь, комиссию это устроит.

Оглянувшись и перейдя на шепот, поинтересовалась:

– А остальное?

Олег полез во внутренний карман, но дама остановила его:

– Потом отдадите. Когда посторонних глаз не будет.

– Простите, а когда будет вынесено решение? – наконец-то задал интересующий его вопрос Иванов.

– В ближайший четверг, – быстро произнесла Клара Петровна, сгибая вчетверо переданные ей документы, чтобы они уместились в ее сумочку. – Там делов-то…

Она осеклась, поняв, что проговорилась, но тут же нашлась что сказать:

– На самом деле не все так просто. К нам, в органы опеки и попечительства, часто обращаются иностранные семьи с просьбой помочь им усыновить какого-нибудь российского сироту, а то и несколько сразу. Как раз сегодня у меня была встреча с одной очень достойной семейной парой из Америки. Он – продюсер, а она тоже чем-то творческим занимается. Очень состоятельная пара! У них уже семеро детей. Вы представляете! И все приемные: есть из Мексики, двое из Намибии, пострадавшей от стихийных бедствий, есть с Филиппин…

– Пострадавших от цунами, – подсказал Иванов.

– Да-да, именно так, – закивала Клара Петровна с самым серьезным видом. – Так они сказали, что деньги для них не проблема. Тут же пытались мне всучить десять тысяч.