Текст книги "Три полуграции, или Немного о любви в конце тысячелетия"
Автор книги: Екатерина Вильмонт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
А Тата осталась в некоторой оторопи. Неужто она произвела столь огромное впечатление на этого молодого талантливого красавца? Чепуха какая-то. Но, судя по всему, именно так оно и есть… Иначе зачем все это? Какой ему от меня прок? От меня практически ничего уже не зависит. Книгу его я прочитала, одобрила…
Тата оставила пылесос и подошла к зеркалу. Нет, сейчас я слишком зачуханная, глаза, правда, почему-то блестят… Помню, когда Илья за мной ухаживал, он все цитировал Гумилева… Кстати, тогда Гумилева у нас не печатали, просто в доме его родителей был растрепанный тоненький томик. «…Глаза, как персидская больная бирюза!» А я все ему доказывала, что к моим глазам это не имеет отношения. Персидская больная бирюза – она совсем не голубая. И у Гумилева сказано: «На твои зеленоватые глаза…» Но Илья смеялся, целовал меня в глаза и говорил: «Все равно они у тебя бирюзовые, а лучше Гумилева никто не написал про бирюзовые глаза…» Тьфу ты, опять я ударилась в воспоминания… Нельзя, нельзя! А волноваться от комплиментов какого-то мальчишки можно? Нужно! Лишь бы не думать об Илье… А о ком думать? Ну не об Олеге же… А больше и не о ком… Смешно, наверное, в наше время, но, кроме Ильи, у меня никого не было. Ужас какой! А ведь если бы он не ушел, я могла бы всю жизнь прожить с одним мужчиной… Но пока у меня и другого нет. И, возможно, не будет. Почему это – не будет? Будет! Обязательно будет! А кто, интересно? Этот молокосос? Тате вдруг стало жарко. Нет, этого допустить нельзя. Мне же с ним работать… Нет ничего хуже, чем смешивать работу с интимными отношениями. Тем более он на одиннадцать лет моложе меня. Я буду всегда чувствовать себя рядом с ним старухой…
Кукушка в кухонных часах прокуковала два раза. Кошмар! Тата решительно включила пылесос и за час покончила с уборкой. Потом отправилась в ванную. Когда она лежала в мыльной пене, закрыв глаза, к ней неожиданно ворвалась Иришка:
– Мама! Смотри, что мне подарили!
Она стояла в куртке, держа роскошный букет чайных роз.
– Ничего себе! Кто это тебе подарил?
– Красотища, правда? Ой, мамуленька! Восторжище!
– Ирка, я спрашиваю, кто подарил?
– Один знакомый! – томным голосом ответила Иришка. – Ой, надо их в воду поставить!
И она выскочила, плотно притворив за собою дверь.
– Покой нам только снится, – проворчала Тата. И, быстро смыв пену, накинула халат. – Ирка! Говори, кто подарил такую роскошь?
– Денис!
– Денис? Кто это?
– Парень.
– Не морочь мне голову! Что за парень, откуда? Из школы?
– Нет.
– А откуда?
– Познакомились… Мам, ну не устраивай мне допрос с пристрастием! Он очень хороший!
– Интересно, где он взял деньги на такой букет?
– А у него папашка крутенький!
– Сколько ему лет?
Девочка замялась.
– Ирка, я тебя спрашиваю!
– А какое это имеет значение? Ну девятнадцать…
– Но он ведь уже взрослый, – испуганно проговорила Тата. – А тебе только пятнадцать…
– Ну и что? Папа старше тебя на шесть лет, и что тут такого? А его новой жене вообще только двадцать три! Он вдвое ее старше, подумаешь, великое дело!
Двадцать три года? Вот это новость! Тата совершенно растерялась. Но в конце концов, сколько лет новой Илюшиной пассии, ее не должно касаться. О чем она и поспешила сообщить дочери.
– Мне абсолютно наплевать, сколько лет его девицам, а вот сколько лет твоему… кавалеру – это меня непосредственно касается!
– С какой стати?
Глаза Таты вдруг наполнились слезами.
– С такой стати, что ты – моя единственная дочка, и дороже у меня никого нет. А если ты сама не понимаешь…
– Мам, ну ты что? Ты, наверное, решила, что я с ним… это… сплю? Так ты не думай! Ничего такого пока не было!
– Пока?
– Да, пока! Я ведь, между прочим, обет целомудрия не давала!
– Ирка!
– Мама! Ну прекрати слезы лить. Или ты из-за Олеси?
– Кто это – Олеся?
– Папина новая…
– Еще чего! – всхлипнула Тата. – Я тебя умоляю, давай обойдемся без этих кошмаров с абортами и вообще… Закончи сначала школу… А где, кстати, ты с этим парнем встречаешься?
– Сегодня, например, он пригласил меня в театр. В «Сатирикон»! Иногда еще мы ходим в кафе, в кино…
– А может, ты пригласишь его домой.
– Легко! – пожала плечами Ириша.
– Вот и хорошо, мне будет спокойнее.
– Мам, ты не волнуйся, он нормальный! Студент…
– И где учится?
– В МГУ. На психфаке.
– И он в тебя влюблен?
– Представь себе! – с гордостью заявила Иришка.
– Он что, постарше себе не нашел?
– Мама!
– Ладно, ладно, не буду. А как его зовут?
– Я же сказала – Денис!
– Слушай, а он… Он не наркоман? – произнесла Тата то, что больше всего ее волновало.
– Нет! Я же говорю – он нормальный. Мам, а ты мне от тети Берты вкусненького принесешь?
– Принесу, – вздохнула Тата.
Все мысли о молодом поклоннике бесследно исчезли. Она чувствовала себя опять несчастной, старой, брошенной не просто так, а ради молоденькой девчонки. И еще бремя ответственности за дочку, у которой сейчас такой трудный возраст, тоже не давало разогнуться.
Когда Тата принялась наводить красоту, глаза уже были не бирюзовыми, а какими-то блеклыми, неинтересными. Так, во всяком случае, ей казалось. Опять она превращается в остывшую геркулесовую кашу. На воде. Мымра и есть мымра! И ничего у такой мымры не будет!
В половине шестого за ней заехал Олег. Подарил букетик нарциссов.
– А ты чего такая? Невеселая?
– Да не обращай внимания, настроение ни к черту. Ничего, в гостях разойдусь.
– Наталья, а как хозяйку-то зовут?
– Берта Яковлевна, а дочку – Соня. Софья Давыдовна.
– А сколько лет дочке?
– Сколько мне. Она моя старая подруга.
– Ясно. Наталья, я тут бутылку ликера взял, хорошего. «Бейлис». Нормально?
– Прекрасно!
– И вот цветы… Гвоздики. Пойдет?
– Пойдет. Все хорошо, Олег. Никто тебя там не съест, обещаю!
– Просто я никого там не знаю, неудобно как-то…
– Удобно, удобно! Расслабься и попытайся получить удовольствие.
– А рыжая будет?
– Будет.
Алиса с радостью собиралась в гости. Во-первых, можно будет отдохнуть от телефона. Ей беспрерывно звонили с поздравлениями буквально со всех концов страны. «Мои региональщики» – так она называла этих людей, многих из которых никогда даже не видела, общаясь лишь по телефону. Непонятно, откуда они знают мой домашний номер. Но тем не менее приятно, что ни говори… Значит, не зря все-таки трачу на них практически все свое время. Однако не было ни одного звонка, который бы хоть чуточку взволновал меня как женщину. Даже этот лощеный Курбатов не позвонил, хотя, казалось бы, идеальный повод – Восьмое марта. Вроде бы я ему понравилась, но, видно, отпугнула чем-то. Да и черт с ним, не нужен он мне. Мне вообще никто не нужен… После смерти Эрика вся моя нерастраченная любовь превратилась в сумасшедшую деловую энергию. Кажется, именно это Фрейд именовал сублимацией. Что ж, не зря я все-таки сублимировала. Из полной нищеты в самом начале девяностых я сумела выбиться, никого не угробив, не подставив, ничего не украв, просто работая в полную силу. Могу собой гордиться… Я умна, красива, энергична – в общем, образец современной деловой женщины. И, как большинство из них, абсолютно, пугающе одинока. Так, что иной раз хочется выть на луну… Конечно, найти мужика не проблема. Проблема в том, что с этими мужиками я еще более одинока, чем без них. Никому, даже таким близким людям, как Татка и Соня, я никогда не рассказывала, что всегда особенно остро ощущаю свое одиночество именно в постели с мужчиной. Или мне просто не везло? Только Эрик… Все, что были до него и после, оставляли меня разочарованной. И дело вовсе не в мужских доблестях. А в том ощущении тепла, уюта, надежности и полной душевной близости. В отсутствии барьеров… Я тогда поняла, что нет ничего важнее в отношениях с мужчиной, когда с первой встречи вдруг понимаешь, что этот человек близок тебе, что с ним ты можешь обсуждать все на свете хоть сутки напролет – и тебе не будет скучно. Наверное, именно это и подразумевается, когда говорят о пресловутой «второй половинке». Но, видимо, два раза в жизни вторую половинку нельзя встретить, это попросту противоречит всем математическим законам… Хотя, если допустить, что какая-то женщина свою вторую половинку так и не встретила, то почему бы ей не достаться мне? Как говорится в кретинской рекламе: «Ведь я этого достойна!» Одно совершенно ясно: Курбатов отнюдь не моя половинка. А значит, и думать о нем нечего. Он этого не достоин.
Черт побери, как хочется есть! В предвкушении роскошных блюд тети Берты и Соньки Алиса не стала обедать, и сейчас у нее буквально живот подвело. Она схватила подарки и побежала на стоянку к машине.
У Сониного подъезда с домофоном тихонько ругалась какая-то очень толстая женщина:
– Ох, мать твою за ногу, что ж ты, стерва, не открываешься! Тьфу, наша родная техника, едрит твою налево!
– Разрешите, я попробую! – усмехнулась Алиса.
Женщина обернулась.
– Никак чего-то не отпирается… Алиска, чертова кукла, это ты?
Алиса вгляделась в лицо женщины:
– Боже мой! Антонина Михайловна! Откуда вы?
Женщина сгребла Алису в охапку и смачно расцеловала.
– Ох, черт, тут у вас все по-старому! Восьмого все собираетесь. Мать вашу за ногу, как здорово!
– А мне Сонька не сказала, что вы приехали.
– Так они и не знают! Я им сюрпризик, сучкам, сделать решила… Как думаешь, обрадуются?
– Не то слово!
– А ты все одна кукуешь, коза драная?
Алиса не успела ничего ответить.
– И Сонька тоже замуж не вышла, ясное дело? Ладно, что мы с тобой тут торчим. Пошли наверх!
Шумная толстуха была давней и лучшей подругой Берты Яковлевны. Уникальный специалист по гнойной хирургии, она служила в Афганистане, делала сложнейшие операции, спасала, казалось бы, безнадежных раненых, но однажды была ранена сама и с тех пор уже не могла оперировать. Сначала она запила с горя, но сумела взять себя в руки и стала преподавать, а потом ее сын уехал в Америку и она отправилась вместе с ним. С тех пор о ней почти ничего не было слышно. И вот сегодня такой сюрприз!
– Слушай, Алиска, там у них все нормально, а?
– Да. Нормально.
– Никаких там жутких болячек, никаких мировых трагедий?
– Слава богу, нет.
– Я почему спрашиваю… А вдруг я не к месту со своими примочками?
– Да что вы, Антонина Михайловна! Вот только одно…
– Ну?
– Татка с мужем разошлась, так что…
– Ясно, не буду спрашивать про мужа, хорошо, что ты сказала! – Они поднялись на второй этаж. – Звони давай! – распорядилась Антонина Михайловна, становясь в сторонке.
Дверь открыла Соня.
– Алиска, наконец-то! О Господи, тетя Тоня! Мама! Мама! – не своим голосом завопила она.
– Что ты орешь как ненормальная? – выскочила в прихожую Берта Яковлевна. – Ой, вэйз мир, Тоня! Тонька, мерзавка, это ты?
– Я! Я! Что ты уже старая грымза, я знала, но что у тебя совсем мозги отказали, не ожидала! Ой, Берточка, как же я соскучилась! Мать вашу за ногу, до чего ж хорошо!
Соня стаскивала с Антонины Михайловны пальто, Берта Яковлевна все целовала подругу, у обеих глаза были полны слез.
– Берта, я вот тут кое-что вам с Сонькой привезла, потом разберетесь, а вот выпивка, закусь всякая… Мать твою, какой стол! Берта, рыба фиш есть?
– А как же, Тонечка! – всхлипывала Берта Яковлевна.
– Дайте поглядеть на нормальный московский стол! Красота! А холестеринчику сколько! Прелесть просто! Я, ребятки, от этой сраной Америки совсем озверела! Сонька, пепельницу поставь! Надеюсь, вы еще не отупели, курить разрешаете? – И она с удовольствием уселась за стол. – Что-то я Татку не вижу! Она придет?
В этот момент в дверь позвонили.
– Это, наверное, как раз Татка, – предположила Соня и побежала открывать.
В самом деле это пришла Тата, за спиной которой смущенно переминался с ноги на ногу Олег Степанович.
– Вот познакомьтесь, Соня, это Олег Степанович, Софья Давыдовна!
– Очень приятно, проходите, пожалуйста! Спасибо, какие чудные гвоздики! Нет-нет, обувь снимать не надо, ни в коем случае!
Соня с любопытством разглядывала Олега Степановича. Нет, не моего романа, решила она.
– Сонька, что там за шум? – шепотом спросила Тата.
– Сюрприз!
Едва ступив на порог, Тата закричала:
– Матерь Божья! Кого я вижу! – и кинулась целовать Антонину Михайловну.
Олег Степанович растерянно озирался. Но к нему подскочила Берта Яковлевна:
– Молодой человек, не стесняйтесь, проходите! Уже все в сборе, садитесь, садитесь, вот тут, рядом с Таточкой, чтобы вам было спокойнее. И прошу, чувствуйте себя как дома. Тата, хватит чмокаться с Тонькой, сядь наконец, вон Алиска аж побледнела с голоду!
Олег Степанович, встретившись взглядом с Алисой, кивнул ей и неуверенно улыбнулся. Она кивнула в ответ. Ох, хороша, даже вздрогнул Олег Степанович. Но я почему-то ее боюсь. А чего, собственно, бояться? Вот выпью рюмку-другую, может, и страх пройдет. Хорошо, что мы на такси приехали, хоть выпить можно, тем более под такую закуску… А эта Софья тоже, между прочим, недурна. Не такая эффектная, конечно, но приятная, глазки красивые. И женственная…
Он сидел между Татой и Антониной Михайловной.
– Тебя, малый, как звать? – обратилась к нему толстуха.
– Олег, – почему-то без отчества ответил он.
– Вот что, Олежек, поухаживай за старухой, налей-ка мне водочки, вон той, желтенькой. Это Берта на апельсиновых корочках настаивает. Мечта! Ты-то сам употребляешь?
– А как же!
– Вот и славно! Я сразу провозглашу тост, вы не против? У всех налито? В таком случае давайте выпьем за то, что мы вот уж столько лет – и теперь можно сказать, с разных концов света – стремимся сюда, за этот стол, к этим людям… И всем нам тут хорошо! Берточка, Сонька, за вас! – Антонина Михайловна опрокинула рюмку. – Ох, хорошо, мать вашу за ногу! Вкуснее твоей водки нет ничего на свете, Берта! Я там, в этой Америке, пробовала тоже настоять водку на корочках, а все не то… Ну, будем здоровы! Олег, наливай еще!
Кроме Олега Степановича за столом был только один мужчина – хрупкого сложения пожилой художник Александр Рувимович, дальний родственник Сониного отца.
Вот уж точно – восемь девок, один я, подумал мельком Олег Степанович. Но ему здесь нравилось. Уютно, вкусно, просто… И эта чудная толстуха рядом явно прониклась к нему материнскими чувствами.
– Олежек, не расстраивайся, подумаешь, молодая девчонка тебя послала на хер… Так она ж дура! Все эти «мисски» из глубинки такие. – Олег уже успел пожаловаться на судьбу. – Ничего, ты парень видный, все при тебе, не пропадешь. Ты уж так безумно ее любил?
– Не знаю, – вздохнул Олег.
– Я тебе дам совет, – шептала Антонина Михайловна, – ты по сторонам-то не зыркай! Алиска, конечно, хороша, но не для тебя… И Сонька, между прочим, тоже.
– Почему?
– Я очень люблю Соньку, и еще больше Берту. Но такую тещу и врагу своему не пожелаю. А вот Татка – это как раз то, что тебе надо, ты уж мне, старухе, поверь!
– Антонина, ты, по-моему, рехнулась на старости лет! – заявила вдруг Берта Яковлевна. – Ты чего в молодого человека впиявилась?
– Жить его учу! Он вот говорит, что сирота. Значит, надо о нем позаботиться! Не обращай внимания, Олежек, они все мне просто завидуют, и всегда завидовали! Я всю дорогу как в компанию попаду, все мужики сразу мои! – Она весело подмигнула Берте Яковлевне. – Один Додик, покойник, на мои чары насрать хотел, предпочел Берту. Только мне уж мужики-то без надобности, хотелка усохла. Мне теперь уму-разуму мужика поучить – самое милое дело!
Все громко расхохотались, и тут раздался звонок в дверь.
– Еще кого-то нелегкая принесла! – воскликнула Антонина Михайловна. – Или ждете кого?
– Нет.
Соня пошла открывать.
На пороге стоял Ярослав Игнатьевич с букетиком мимозы.
– Здрасте, я ваша тетя! – сказал он. – Незваный гость хуже татарина. Сончик, я пришел мириться!
Соня мгновенно притворила дверь в комнату. Она видела, что Славик уже пьян.
– Пожалуйста, уходи! – прошептала она.
– Нам надо поговорить!
– Только не сейчас!
– Почему не сейчас? У вас праздник, а я что, лишний на вашем празднике? Лишний, да?
– Да.
– Сончик, ты оскорбилась? Но, согласись, ты тоже вела себя по-свински…
В прихожую выглянула Берта Яковлевна:
– Соня, кто пришел? Ах, это вы? И что вам тут надо?
– Мадам, я хотел попросить прощения у вашей дочери. И вы не можете лишить меня слова! Вы, слава богу, не спикер…
– Зато вы – типичный депутат! – фыркнула Берта Яковлевна.
– Вы желаете меня оскорбить? Да?
– Я желаю…
– Мама, я тебя умоляю, не надо!
– Даю тебе пять минут! – грозно проговорила Берта Яковлевна. И скрылась в комнате, плотно прикрыв за собою дверь.
– Так и будешь держать меня в прихожей? Как холуя?
– Слава, уйди, ради бога, не устраивай скандала! – взмолилась Соня.
– Ради бога? А ради какого бога? Отца, Сына и Святого Духа?
– Боже, что ты несешь, ты пьян!
– А, наверное, ради этого, как его… Яхве, что ли? Так мне на него наплевать, на вашего жидовского бога!
– Перестань, прошу тебя… Уйди, потом поговорим, – испуганно лепетала Соня.
– А я хочу сейчас! Сонька, ну не будь же ты дурой! Я к тебе с миром, а ты… На вот, возьми цветы!
– Спасибо, только сейчас уходи.
– А если я не уйду?
– Уйдешь.
– А вот не уйду! – Он слегка оттолкнул ее и плюхнулся на стул в прихожей. – У тебя гости, так позови меня к столу, как нормальные люди делают. Где ваше хваленое гостеприимство? А? Можно подумать, вы не в России живете!
– Слава, уйди! – устало повторила Соня.
– И не подумаю! – Он скинул на пол пальто и распахнул дверь: – Здрасте, господа! Я вот пришел с вами попраздновать! По законам гостеприимства вы должны меня усадить за стол! В конце концов, я здесь не совсем чужой, мадам! – обратился он к побелевшей от ярости хозяйке дома.
За столом царила напряженная тишина.
– Да-да, я тут нечужой! И вполне заслужил пару рюмок и кусок вашей знаменитой рыбы.
– Нет, вы сейчас уйдете! – каким-то особенным, звенящим голосом проговорила Берта Яковлевна. – Я в этом доме хозяйка и не желаю вас видеть. Вы здесь абсолютно чужой!
– Слава, иди домой! – Соня потянула его за рукав, надеясь, что все еще как-то образуется.
Он стряхнул ее руку и уселся на Сонино место:
– Мадам! Пожалейте человека!
– Берта, дай ему рюмку! – распорядилась Антонина Михайловна. – Человеку хочется выпить, закусить, святое дело!
Ох, добром это не кончится, испуганно подумал Олег Степанович, понимая, что придется вышвырнуть этого типа. И ведь, кроме меня, некому. Надо же, как неприятно! Никогда не умел драться… Но он напрашивается, а я не могу ударить лицом в грязь перед этими женщинами… А может, все еще рассосется? Может, эта мудрая тетя Тоня все уладит?
Берта Яковлевна, поджав губы, вышла из комнаты.
– Ну что вы, мамаша, как неродная?
– Не смейте называть меня мамашей! И убирайтесь! – донесся ее голос из коридора.
– Слушай, парень, а может, тебе и вправду лучше уйти? – примирительно сказала Антонина Михайловна. – Иди себе, проспись, а завтра придешь и выяснишь отношения с Соней на трезвую голову, а?
Ярослав улыбнулся пьяной улыбкой:
– Да, русский русского всегда поймет…
– Да при чем тут это, дурачок? Просто ты перебрал – праздник, понятное дело. А тут люди незнакомые тебе, ступай себе тихо, мирно.
– Не пойду! – стукнул он кулаком по столу. – И пусть эта старая жидовка не воображает! Я ее дочку драгоценную драл как сидорову козу, а они…
Тут уж Олег Степанович не выдержал. Он вскочил и кинулся к Ярославу. Но его на долю секунды опередила Алиса. Она размахнулась и отвесила хаму такую оплеуху, что тот покачнулся и свалился со стула.
– Отойдите! – крикнул Олег. – Я сам с ним разберусь! – Он за шиворот выволок Ярослава из комнаты и выкинул на лестничную площадку. Тут же кто-то швырнул Славику вдогонку его пальто. И дверь захлопнулась.
– Вы-то зачем полезли? – запыхавшись, спросил Олег Степанович Алису. – Это мужское дело.
– А я не была уверена, что вы решитесь, – усмехнулась Алиса. – Какое дерьмо! У вас есть сигареты?
– Я не курю, – развел руками Олег Степанович.
Праздник был испорчен. Соня горько рыдала на кухне. Тата и Берта Яковлевна утешали ее.
– Я что-то ничего не понял! – слегка дребезжащим голосом произнес Александр Рувимович. – Кто это был?
– Сонькин хахаль, – мрачно объяснила Антонина Михайловна. – Не нашла лучше, что ли?
Молчавшая до сих пор жена Александра Рувимовича тихо сказала:
– Почему-то сейчас это из многих наружу полезло. Раньше как-то стеснялись, что ли… Отвратительный тип!
– А ты чего сунулась ему морду бить? – напустилась на Алису Антонина Михайловна. – Он же мог тебя ударить! И у нас тут мужик есть!
– Я не привыкла на мужиков рассчитывать, тетя Тоня.
– И всегда так, чуть что – по морде?
– А что вы предлагаете? – взорвалась Алиса. – Слушать, что несет этот хам? Мурло свинячье!
– Все! Успокоились! – скомандовала Антонина Михайловна. – Надо выпить! Олежек, наливай!
– Тетя Тоня, дайте сигаретку! – попросила Алиса, у которой все еще дрожали руки.
– Нечего тебе курить, раз бросила. Все! Еще не хватало, чтобы из-за этого скота снова закурила! А кто он вообще такой?
– Раньше был химиком, как Сонька. Но не сумел вписаться в новые условия и обозлился на весь свет.
– Я, конечно, понимаю, это нелегко, но нельзя же терять человеческий облик, – опять подала голос жена Александра Рувимовича. – Алиса, а чем он сейчас занимается?
– Не знаю, кажется, где-то преподает.
– Да, трудно теперь, – вздохнул Александр Рувимович, – а в тяжелые времена всегда во всем виноваты евреи, известное дело. Что вы хотите от этого человека? Он неоригинален.
– Я просто хочу, чтобы он не имел отношения к Соне! – решительно заявила Алиса. – А главное – она сама этого уже давно не хочет! Все, я на кухню! Хватит им там рыдать!
Алиса вышла и вскоре привела в комнату засевших на кухне женщин.
Но вечер был безнадежно испорчен.
…Доволен остался только Олег Степанович. Он чувствовал себя героем, настоящим мачо, вступившимся за честь женщины, причем не своей, что только еще больше подчеркивало его заслуги. Правда, первый удар нанесла рыжая, но об этом как-то не хотелось помнить.
– Олег, кто мог знать, что так получится, – сказала Тата, когда они ловили такси.
– Да ну что ты… Все нормально, бывает…
– Ну как, с Алисой ничего не вышло? – сочувственно спросила она.
– При ближайшем рассмотрении я понял: это не то. Она слишком воинственная. Мужик в юбке… Хоть и красивая, зараза. Но вообще, если бы не этот инцидент, все было бы просто здорово! А эта тетя Тоня просто блеск… Умереть не встать!
– А Соня?
– Что – Соня?
– Понравилась она тебе?
– Да, она милая. Только плачет некрасиво.
– Ну знаешь ли! Это твоя «мисс Ставрополье», наверно, красиво плакала! Не всем же такими быть! – обиделась за подругу Тата.
– И вообще, Наталья, из троих ты мне больше всех нравишься.
– Вот новости! – засмеялась Тата. – Просто ты меня давно знаешь.
– А твоя дочка где?
– Надеюсь, уже дома. А что?
– Слушай, поехали сейчас ко мне?
– К тебе? Зачем?
– Ну как – зачем? Не понимаешь, что ли?
– Олег, ты что, очумел?
– Почему?
– Потому что! Я с тобой по-дружески, а ты…
– Ну не хочешь, не надо. Извини…
– Ладно, извиню, если ты забудешь эти глупости!
Подъехала машина, Тата села на заднее сиденье, но не подвинулась, а сказала:
– Садись вперед.
Олег Степанович покорно сел рядом с шофером.
Утром Соня вышла на кухню еле живая.
– На кого ты похожа! – воскликнула Берта Яковлевна. – Не ходи на работу, а то всех клиентов распугаешь. Смотреть противно. И все из-за какого-то вонючего антисемита!
– Мама, я уеду!
– Опять в рекламный тур? Куда на этот раз?
– Нет, мама. Я вообще отсюда уеду! В Израиль!
– Новости!
– Я не хочу больше слушать, что я жидовка! Я устала!
– А в Израиле что? Там ты будешь русская! И это будет звучать ничуть не лучше здешней жидовки.
– Я так больше не могу.
– Прекрати свои глупости, кому ты там нужна в сорок лет? А я? Что там делать?
– Я поеду одна, а уж потом…
– Ты хочешь просто избавиться от меня, так?
– Мама, ну что ты говоришь…
– Сонька, ты в Израиле была как туристка. Что ты там кроме красот и всякой исторической муры могла видеть, скажи своей маме? А я, между прочим, прожила там в семье полтора месяца и кое-что таки повидала. Там совсем не сахар и не мед!
– А тут сахар? А тут мед?
– Нет, тут тоже говно, но… свое говно, оно, Сонька, меньше воняет. И потом, вчера, когда этот мерзавец начал хамить, Алиска врезала ему по его антисемитской роже, а совсем незнакомый человек, между прочим, гой, выбросил его, как шелудивого щенка, на лестницу. А в Израиле, когда тебя обзовут русской, никто никому морду бить, скорее всего, не станет.
– Мама, но я…
– Сонька, в Израиле арабы, и это тоже не сахар и не мед! И вообще, кончай блажить. И слушай свою маму. Я говорила, что твой Ярослав паскуда? Скажи, говорила?
– Говорила, – кивнула Соня.
– А ты меня слушала? Нет, ты меня слушать не желала. И еще обижалась, что я не хочу его в дом пускать. Вот и нахлебалась. Так тебе и надо! Я тебе говорить не хотела, но сейчас уж скажу. Когда я вернулась из Израиля, то сразу поняла: Сонька своего Славика тут пасла.
– Ну и что?
– А знаешь, как я догадалась?
– Ну? – испугалась почему-то Соня.
– Да ну, неохота даже…
– Мама!
– Он в ящик моего трюмо презервативы напихал. Использованные!
– Не может быть!
– Думаешь, у меня такое богатое воображение?
– Но почему ж ты тогда промолчала?
– А ты забыла? Ты ведь в день моего возвращения в Италию улетела! Ну я в твое отсутствие это и обнаружила. Конечно, если б ты тут была, я бы тебе все высказала. Но когда ты вернулась, я уже перекипела. Жалко мне тебя, дурищу, стало.
– Какой ужас!
– Да не ужас это, не ужас, а… Гадость, пакость мелкая. Но не ужас! Просто лишний пример того, что мать твоя в людях лучше тебя разбирается. Давай звони на работу, предупреди, что сегодня не придешь. Олег тебе не понравился?
– Что? Какой Олег? Ах этот… Нет, ничего, но…
– Да перестань слезы лить! Ох, мы ведь из-за этого мерзавца даже не посмотрели Тонькины подарки. Это ж неприлично!
У Алисы выдался поистине сумасшедший день. Посетитель за посетителем, непрерывный телефонный трезвон.
В разговорах пролетело полдня, и Алиса совсем охрипла.
– Алиса Витольдовна, вы пойдете обедать? – спросила Люся. – Идите, пока есть время, а то на четыре Малькову назначено…
– Ох, спасибо, Люсик. Я и вправду зверски проголодалась.
Алиса спустилась в кафе. Заказала рыбу с жареной картошкой и в ожидании ее машинально жевала черный хлеб, намазывая его горчицей. За соседним столиком обедал Воронин. Алиса с отвращением смотрела, как он ест. Странно, он ведь, вероятно, считается красивым, и ест, наверное, нормально, но меня от одного его вида тошнит…
Она отвернулась. Обещание директора в конце апреля избавить ее от Воронина придавало ей сил. Она попросту не должна его замечать.
– Алиса, ты позволишь? – спросил Воронин, подойдя к ней, и, не дожидаясь ответа, сел напротив.
Она только-только приступила к еде и даже не подняла на него глаз.
– Я хочу тебе кое-что сказать…
– Обязательно сейчас?
– Да. Сейчас по крайней мере ты одна, а то твои верные клевреты не дают к тебе приблизиться.
– Валя, не драматизируй. У наших уборщиц, например, нет никаких проблем, если им надо со мной поговорить, так что твои претензии просто смешны. Что ты хочешь?
– Я хочу понять, что ты затеваешь?
– А что я затеваю?
– Ты надумала от меня избавиться?
– Мечтаю, но, боюсь, мечты эти несбыточны. Ты слишком хорошо умеешь пользоваться добротой Юрия Юрьевича.
– Но что ты хочешь от меня? Конкретно ты?
– Я хочу одного – чтобы ты работал.
– Я работаю.
– Нет, ты только делаешь вид. Работай, и все мои претензии отпадут. Лично против тебя я ничего не имею, – покривила душой Алиса.
– Я лично против тебя тоже ничего не имею, наоборот, я, можно сказать, твой поклонник и потому считаю своим долгом тебя предостеречь…
Алиса вскинула брови. Ну что за сволочь, даже поесть нормально не дает.
– Ты вот носишься со своей Люсей, как дурак с писаной торбой, а она, если хочешь знать…
– Я не хочу знать! Люся – прекрасный работник, она еще ни разу меня не подвела. А слабости есть у всех!
– Ты зря не желаешь меня выслушать. Она вовсю обсуждает твою личную жизнь со всеми встречными-поперечными.
Алиса засмеялась.
– Чего ты смеешься? – недоуменно спросил Воронин.
– Ты сам слышал эти обсуждения моей личной жизни?
– Да, представь себе!
– И о чем конкретно была речь? Мне интересно.
В глазах Воронина промелькнул испуг.
– Ну я же не баба, чтобы передавать сплетни! – выкрутился он.
– Знаешь, Валя, ты уж постарайся все-таки припомнить хоть что-то определенное, иначе я сочту, что ты просто гонишь пургу.
– Что у тебя за манера выражаться! – поморщился Воронин.
– Да уж какая есть. А впрочем, можешь ничего не говорить. Мне и так ясно, что ты все просто выдумал. А если Люся даже и обсуждала с кем-то мою личную жизнь, то пусть… Мне не жалко, поскольку обсуждать-то нечего. Но! – Алиса подняла вверх указательный палец. – Имей в виду: если в ближайшее время до меня дойдут разговоры о том, что я тебя, бедненького, преследую, потому что ты не отвечаешь на мои страстные чувства, то предупреждаю: через день вся компания будет знать о твоих запоях, которые ты так тщательно скрываешь. А теперь дай мне спокойно поесть!
Воронин глянул на нее с такой ненавистью, что другая на ее месте подавилась бы рыбой. Но только не Алиса! Слишком мелок этот тип – его можно только презирать!
После обеда Алиса не спеша поднималась к себе на этаж. Как все-таки хорошо, что я одна. За последние два дня мужчины показали себя во всей красе. Этот Ярослав, Воронин, главный редактор, который выбросил хама только тогда, когда я ему уже по морде съездила…
– Алиса Витольдовна, – встретила ее секретарша, – вам уже три раза звонил какой-то Курбатов.
– Да? И что сказал?
– Ничего, просил ему позвонить. Вы знаете его телефон?
– Да. Спасибо, Аня.
Не буду я ему звонить, ну его к черту, ну их всех к черту. Надо ему – сам дозвонится.
Алиса погрузилась в работу и начисто забыла о Курбатове.
Но вечером, когда она в изнеможении лежала на диване перед телевизором, Святослав Игоревич позвонил.
– Алиса Витольдовна, наконец-то я слышу ваш голос!
– Добрый вечер.
– Что с вами? Вы простужены?
– Нет, просто накричалась по телефону.
– Ну я не стану вас мучить долгими разговорами. Хочу предложить завтра вечером вместе отметить окончание рабочей недели.
– Это как?
– Ну, к примеру, пойдемте куда-нибудь поужинать, в какое-нибудь уютное местечко. Вы мне страшно нравитесь, вы, вероятно, уже это поняли?
– Еще не поняла, но заподозрила.
– Вы прелесть! Так как?
– К сожалению, я завтра занята.
– А в субботу? В субботу вы тоже заняты? Или вы просто не хотите идти в ресторан? Тогда скажите куда… Или, может, вы сами позовете меня в гости?
– И не мечтайте! – засмеялась Алиса.
– Ну хорошо, от этого предложения вы точно не откажетесь. Я приглашаю вас на выставку тюльпанов!
