Текст книги "Крутая дамочка или Нежнее чем польская панна"
Автор книги: Екатерина Вильмонт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]
Часть вторая
Семейные тайны
Марго любила свое детство. Оно пахло югом, солнцем, пряностями, сдобой… и любовью. Младшая дочка, поздняя, единственная после двух сыновей, младшая сестренка… Все ее любили, все баловали, старший брат Левка таскал ее на плечах, подбрасывал в воздух с криком «Держись, уроню!» Она визжала, ни секунды не веря, что он ее уронит. Еще он катал ее на раме своего велосипеда и называл почему-то «Королева Марго». Мама низким, как жужжание шмеля, и сладким, как красная чурчхела, голосом пела ей колыбельные песенки, а папа качал на ноге и шептал на ухо: «Ты у меня самая главная, мальчишки, они уже большие, противные, а ты у меня маленькая любимая девочка. Самая лучшая на свете, самая красивая, самая умная»…
Ей было пять лет, когда у отца началась новая полоса неприятностей. Советской власти не понравилась музыка, которую он написал, один раз не понравилась, два, а потом на его имя словно клеймо поставили… И родители на два года отправили Марго в Тбилиси к теткам. Эличка с мужем и сыном Гией жили в трех комнатах странной коммунальной квартиры, где двери всех комнат выходили на открытую галерею, туалет, общий с соседями, находился на черной лестнице, ванной не было, но в туалете сделали душ. Во дворе все всех знали, соседка тетя Зейнаб называла Марго на грузинский лад «Ритико» и угощала ее мацони с корицей. Гия был такой красавец, что Марго могла смотреть на него, не отрываясь. Он заменил ей братьев, оставшихся в Москве, она любила его «до смерти». Сама всегда говорила: «Гиечка, я люблю тебя до смерти!» Он смеялся и тоже подбрасывал ее в воздух… У Гии была девушка с гордым именем Медея, тоненькая, с огромными глазами, нежная и воздушная как фея. Ее мама, тетя Цицино, не отпускала Медею никуда вдвоем с Гией, но если Гия брал с собой Марго, то отпускали и Медею. Они брали Марго с двух сторон за руки и шли гулять. Если у Гии были деньги, они шли на проспект Руставели и Гия угощал их сначала пончиками с заварным кремом, а потом знаменитой водой Лагидзе. Сам он пил воду с тархуновым сиропом, зелененькую, Медико пила с лимонным, а Марго больше всего любила сливочную. Иногда они поднимались на Мтацминду фуникулером, а спускались на специальном трамвайчике с открытыми вагонами и когда трамвайчик шел почти вертикально вниз, Марго что было мочи визжала от сладкого ужаса, хотя Гия ее крепко держал и все трое хохотали как сумасшедшие. А один раз денег у Гии не оказалось, и они отправились гулять в Авлабар, где в каком-то закоулке им встретилась сказочной красоты трехцветная кошка с целым выводком котят, таких же прекрасных, как мать. Марго вцепилась в одного котенка и сразу начала рыдать в голос. Гия не мог выносить ее слез и пошел узнавать, чья это кошка и нельзя ли взять одного котеночка. Разрешение было получено и счастью Марго не было предела. Но тетя Эличка, детский врач, не слишком обрадовалась приобретению. Котенка взяла себе Нуцико, у которой он прожил до глубокой старости и носил имя Марлон. Нуцико обожала Марлона Брандо. Мужа Элички, дядю Котэ, Марго почти не помнила. Он редко бывал дома, а потом и вовсе сгинул, никто не знал куда. Кто-то говорил, что видел его в Ленинграде, но тетя Эличка его не искала, видимо, знала или догадывалась, что он ее бросил ради другой. А Гия потом тоже уехал в Москву, учиться на кинорежиссера, Марго уж тогда жила дома, в Москве, и Гия нередко приходил к ним с какими-то веселыми парнями, двое из них потом стали знаменитыми режиссерами, а Гию убили в пьяной драке… Никто не хотел убивать, просто его толкнули, он неудачно упал и стукнулся виском о чугунное ограждение бульвара… А мама умерла, когда Марго было девятнадцать и она уже училась на втором курсе истфака МГУ. Левка к тому времени женился на американке и уехал с ней. Он даже не прилетел на похороны, его не пустили… Сережа, любивший мать самозабвенно и даже как-то истерически, винил во всем отца, который после смерти жены окончательно пал духом и вот тогда Марго поняла, что именно она должна спасти семью. Сережа тогда уже был женат на актрисе Театра юного зрителя, крошечного роста травести по имени Тамара, жил у нее и столь же самозабвенно, как любил мать, предавался скорби о ней. Он был Марго не помощник. Тогда она взялась за отца со всей силой любви и молодости. Она долгими часами разговаривала с ним, пытаясь убедить его в том, что жизнь еще не кончена, что пусть здесь, в Союзе, его не признают, но это ведь не так важно, если весь остальной мир объявил его гением, и кто знает, может, скоро и здесь это поймут, вон как травили когда-то Шостаковича, а потом все-таки поняли.
– Ни черта они не поняли, просто Запада испугались, – откликнулся вдруг отец и это уже было первой победой Марго, до этого момента он просто молчал.
– Папочка, вот увидишь, еще немного и они опять испугаются Запада. И потом, это же не травля даже, а просто замалчивание…
– Это еще хуже, обо мне здесь просто забыли!
– Ну и что? А там-то помнят! Это не твоя беда, это беда государства, которое лезет куда не надо! Ничего не смысля в музыке. Ты должен писать, просто обязан!
Но темы для отчаяния находились постоянно.
– Я никому не нужен… После смерти мамы я один как перст… Ее смерть – возмездие за мои грехи… Я был очень виноват перед ней… Она была талантливой певицей, из любви ко мне не пошла на сцену, родила мне таких детей, а я…
– Папочка, но ведь ты музыкант, ты должен иногда освежать свои чувства…
Эту мысль когда-то внушила ей тетя Манана, ближайшая подруга мамы. Мама пожаловалась ей, что у отца опять роман, Манана грустно улыбнулась подруге и сказала: «Этери, детка, он же музыкант, великий музыкант, и я сейчас скажу, конечно, абсолютно расхожую истину, даже вероятно, пошлость, но для музыканта легкая влюбленность просто необходима. Если взять весь путь Саши, творческий путь, то посмотри – вот ваш роман, он совсем еще юный композитор, но первый его большой успех – «Грузинская рапсодия» – это ты! А потом была эта Татьяна и какой скрипичный концерт, а?
И Манана с поразительным знанием дела указала маме на все крупные удачи отца, по ее наблюдениям связанные с его увлечениями. Марго тогда слышала этот разговор, была им потрясена, потом он как-то забылся, а теперь, когда отец пал духом, она его вспомнила.
– Боже мой, Марго, откуда у девочки подобная мудрость?
– Это не мудрость, а расхожая истина, папочка, даже, наверное, пошлая, но от этого не переставшая быть истиной.
Две недели Марго с утра до глубокой ночи вела с отцом эти беседы и она победила! Правда, сама чувствовала себя совершенно выпотрошенной… Эти сеансы бессознательной психотерапии вошли у отца в привычку, превратившуюся уже в некую психологическую зависимость от дочери. Он обожал ее неистово, ревновал к каждому молодому человеку, появлявшемуся на горизонте, а их появлялось немало, Марго была красива. Она быстро поняла, что отцу лучше не знать о ее романах. В двадцать шесть лет она забеременела от довольно случайной связи, но отец ребенка был здоров, недурен собой и неглуп, и она решилась. Правда, она его не любила, отчетливо это понимала, и даже не стала посвящать в свою тайну. Она чувствовала себя тогда сильной, в только нарождающемся в стране рекламном бизнесе достигла определенных успехов, проучившись год в Англии. И сказала себе – сейчас или никогда. Отец к тому времени был уже признан и на родной земле, у него начался, вероятно, самый счастливый период в жизни, он влюбился в Асту Гундерсон, знаменитую шведскую певицу, и не так часто нуждался в Марго. Она пошла к нему и решительно сказала:
– Папа, выслушай, что я тебе скажу!
– Ты выходишь замуж! – побледнел отец.
– Нет, муж мне ни к чему, но я… У меня будет ребенок! Срок уже большой, ничего с этим сделать нельзя, я просто ставлю тебя в известность.
Отец растерялся.
– Но как же… Без мужа…
– Ничего, я справлюсь! Я неплохо зарабатываю, найду няню…
– Марго, не думай о деньгах, я же сейчас недурно устроен, можешь рассчитывать и на меня.
– Папа, а если я возьму к нам Эличку? Ей плохо там, она на пенсии, в Тбилиси сейчас очень тяжело, еще тяжелее, чем здесь…
– Гениальная мысль! – обрадовался отец. – А Нуцико?
– И Нуцико, конечно, если она согласится…
Тетки сперва сопротивлялись, но обстановка в Тбилиси накалялась, жить стало не на что, однако все решило известие о беременности Марго. Эличка сперва была шокирована отсутствием мужа.
– Вах, генацвале, зачем ты так? Без мужа рожать – куда это годится? Что люди скажут?
– Не слушай ее Марго, ты умница, – поцеловала племянницу Нуцико. – В наше время муж совсем не обязательно, тем более в Москве. У нас в Тбилиси это еще не совсем понимают, но тут… И вообще, это не наше дело.
– Вай ме, Нуца, чему ты учишь девочку?
– Девочка уже сама всему научилась, – смеялась Нуцико.
С появлением на свет Тошки Эличка ожила, впервые после гибели сына. А Нуцико через полгода уехала во Францию, ее пригласили читать лекции в Сорбонне и пробыла там целых три года. Вернулась она оттуда постаревшая, потухшая, но сколько ее ни расспрашивали, она только смеялась:
– Ничего там со мной не случилось, просто я соскучилась по своим. Поняла, что не могу долго жить без настоящего сациви.
И действительно, она вскоре оправилась и села писать книгу об истории грузинской археологии. Маленькая Тошка побаивалась этой сухопарой высокой женщины, не выпускавшей из рук сигареты, но со временем беззаветно полюбила рассказы Нуцико об истории разных народов и раскопках. Они вдвоем придумывали сказки, где действующими лицами были исторические персонажи той или иной страны, рисовали картинки, разговаривали, разговаривали без конца, а как они вместе ликовали, когда Александр Афанасьевич отменил для Тошки уроки музыки! Тошку стали учить языкам и тут, опять-таки, Нуцико, великолепно знавшая три языка, была незаменимой помощницей. А Марго была ближе с Эличкой, та как-то смягчала ее собственную жесткость. Во время дефолта созданная ею фирма рухнула и почти одновременно у отца случился инфаркт, а через два месяца пришло известие о смерти Сергея. И в довершение всего Тошка простудилась и свалилась с жесточайшим воспалением легких, осложнившимся плевритом. Марго тогда казалось, что все вокруг рушится, у нее опускались руки, но однажды сидя у дочки в больнице она вдруг почувствовала, что только она одна может все поправить, рассчитывать не на кого и надо колотить лапками и сбивать масло. Ей не хотелось утонуть.
– Что, Тошеньке лучше? – спросила при виде ее Нуцико.
– Пока нет, но будет лучше, я знаю! И вообще, Нуца, я буду бороться!
Она сняла со стены две картины, продать которые ее давно уговаривал знакомый коллекционер, и поехала к нему. Ее ждало жестокое разочарование. Прекрасно понимая безвыходность ее положения, он назвал ей смехотворную цену, хотя еще недавно предлагал в пять раз больше.
– Пойми, Марго, у всех сейчас стесненные обстоятельства, предложи ты мне эти картины год назад, я бы с дорогой душой, но сейчас…
Знаешь, как это называется? Мародерство! – припечатала она его. Села в машину и заплакала. Но тут ей в голову пришла одна мысль… Она вспомнила еще об одном коллекционере, он тоже учился в МГУ, правда, на мехмате, и они вместе участвовали в студенческой самодеятельности. Звали его Михей Михеевич Михеев, приятели прозвали его МММ, еще не подозревая как в дальнейшем опорочит себя эта аббревиатура, Михеев сумел сказочно разбогатеть, не строя пирамид, стал банкиром, и, насколько Марго знала, его банк уцелел в бурях дефолта. Вот ему-то она и позвонила, помня, что в студенческие годы он был к ней слегка неравнодушен. Он обрадовался, не стал спрашивать, что ей от него нужно, а сразу назначил встречу в шикарном ночном клубе. Он купил у нее картины за вполне приемлемую цену, но главное, он предложил ей пока поработать на его банк в качестве пиарменеджера. Назначил ей очень высокий оклад, однако за это он хотел, чтобы она спала с ним. Он не был ей противен, скорее даже наоборот, и она решилась. Что я теряю в конце концов? Ничего. А приобретаю очень многое, плюс мужчина в постели. И я же не для себя это делаю, думала она, а для дочки, для двух старых теток, для больного отца, для Сережиной вдовы, которой тоже надо помочь, хоть изредка. И потом Михей вполне приятный мужик… Да, тут есть момент купли-продажи, но я ведь продаю только себя, даже не себя, а свое тело, которому, кстати, тоже нужен мужик, так чего разводить эту ханжескую канитель. Буду сбивать масло в постели, подумаешь, велика важность… Главное, зная Михея, не привязаться к нему, всегда помнить, что это не роман, а сделка. И она помнила. Через два года Михей положил глаз на юную певичку в ночном клубе. Приметив это, Марго пошла к нему и сказала:
– Михеич, я выполнила все твои условия и, кажется, могу считать себя свободной? Ты тоже все выполнил, и я теперь хотела бы пуститься в автономное плавание.
– Знаешь, Маргаритка, ты самая умная баба из тех, что я встречал… Пускайся в свое плавание, а я тебе помогу и давай попробуем остаться друзьями. Ты хочешь открыть свою фирму?
– Да.
– Отлично. Могу помочь с офисом, сдам помещение по минимальной цене, отличный офис, восемьдесят квадратов на Пречистенке во дворе. Для начала этого довольно, расширишься, обращайся.
Через год, когда дела у нее пошли на лад, он снова позвонил ей, они встретились, он предложил ей восстановить отношения.
– Нет, Михеич, дудки. Твоя певичка тебя кинула?
– Да ты что, просто смертельно надоела…
Ничего, найдешь другую, с твоими-то данными, а меня уволь, дважды в одну реку… благодарю покорно.
– Знаешь, Маргаритка, честно говоря, я и не рассчитывал, я ждал, что обломаюсь. Ты настоящая, классная баба, с тобой легко, никаких заморочек… Я рад, что могу хоть иногда с тобой видеться.
А через неделю, в день ее рождения, Марго утром доставили домой невероятную корзину орхидей и конверт, где были документы о передаче ей в собственность помещения офиса.
Хороший он мужик, вздохнула Марго. Никого другого у нее пока не было, да ей и не до мужиков тогда было. Обо всем этом не знала ни одна живая душа, даже Эличка. А пять лет назад у нее сломался ключ от входной двери, она зашла в мастерскую и вдруг увидела Даню, друга детства. Она не поверила своим глазам. Даня, мальчик из профессорской семьи, окончивший МГИМО, уехавший, как она знала, за границу, и вдруг в мастерской металлоремонта?
– Это ты, Даня?
– Марго! – вспыхнул он.
– Ты что здесь делаешь?
– Работаю, как видишь. Что тебя сюда привело? Ключ надо сделать? Давай, без проблем, сколько тебе – два, три?
– Данька, сколько ж мы не виделись?
– Целую жизнь, Марго. А ты прекрасно выглядишь… Замужем? Дети есть?
– Дочка. Ей одиннадцать. А у тебя?
– У меня никого, Маргоша. Ты только не вздумай меня жалеть. Это так, временное пристанище, кстати, зарабатываю неплохо, слава богу, руки растут откуда нужно, а я как-то усвоил со времен тети Сони, что всякий труд почетен. А ты красивая стала, ужас просто… Ты не откажешься поужинать со старым приятелем, а?
Говоря все это, он делал ключи, быстро, ловко, а она глаз не могла оторвать от его рук, больших, красивых, очень мужских, хоть и не ухоженных. Ей вообще не нравились у мужчин чересчур ухоженные руки…
– Конечно, не откажусь, вот только не сегодня.
– А завтра выходной, можем и пообедать…
За время их разговора – в мастерской в этот час никого не было – раз пять звонил ее мобильник.
– Нет, завтра днем у меня две деловые встречи, а вечер как раз свободен.
– Марго, давай завтра в полвосьмого вон там, на углу, у ресторанчика, идет?
– Отлично!
Назавтра они встретились, а вскоре и поженились, хотя жить стали врозь.
Аля настаивала, чтобы Тася поехала с ней в родной город.
– Таська, это же всего на две недели.
– Мама!
– Ты должна.
– Почему это?
– Мне поможешь, да и не по-людски это, надо же попрощаться со всеми.
– Мамочка, я не хочу! У меня здесь…
– Я все понимаю, но… И к тому же ты потом будешь обвинять меня, что я что-то не взяла, потеряла, нет уж, свои вещи ты должна собирать сама, и вдобавок мне придется две недели отработать и чем скорее мы соберемся, тем лучше.
Тут Таська вспомнила, что в тумбочке у нее лежит дневник, в котором она описывает свои впечатления от первого сексуального опыта. Меньше всего на свете она хотела, чтобы дневник попал матери в руки.
– Хорошо, уговорила, – согласилась она.
– Вот и прекрасно.
Тошка ужасно расстроилась.
– Тебе обязательно ехать? Мы же собирались изучить архив деда…
– Я вернусь, изучим. Понимаешь, мне надо поехать, – шепотом добавила она и объяснила причину. – А я не желаю, чтобы мама узнала… Ты дневник не ведешь?
– Нет. Дневники вообще опасная штука, я давно скумекала. Ладно, езжай, но я буду ужасно скучать. Всего неделя, как мы познакомились, а я уже как-то… плохо себе представляю жизнь без тебя.
– И я! И я!
– Тась, а если я тут без тебя начну?
– Что? Изучать архив?
– Ну да.
– А ты мне потом все расскажешь?
– Аск!
– Давай валяй!
– Но не знаю, когда попаду в город. Одной мне там вроде делать нечего… Хотя… У вас во сколько самолет?
– В шесть вечера.
– Тогда клево! Я поеду вас провожать, мама не может, она обещала прислать машину с водителем. Я на обратном пути скажу водителю, чтобы отвез меня на квартиру. А утром вернусь на электричке. Позвоню маме и чего-нибудь навру.
– Ты часто врешь?
– Редко, но иногда бывает, а ты, можно подумать, никогда не врешь?
– Вру, конечно, а как иначе? Только мама обычно не верит и проверяет, так что сама понимаешь. Я просто стараюсь не врать, а умалчивать.
– А моя верит.
– Повезло тебе!
Тошка заранее предупредила мать, что поедет в аэропорт.
– Тоша, это неудобно.
– Почему, мама?
– Потому что водителю в выходной день придется везти тебя на дачу.
– Не надо! Так даже лучше! Пусть отвезет меня домой, я переночую дома, кстати, возьму кое-какие книги, а утром вернусь на электричке. К десяти уже буду.
– Ну, если уж так необходимо мчаться в аэропорт…
– Мама!
– Хорошо, хорошо, только чтобы мобильный был все время включен.
– Мамуля, ты у меня самая золотая!
Тошка вошла в кабинет деда и огляделась. Под роялем стояли картонные ящики, привезенные с дачи и прикрытые старым покрывалом с двуспальной кровати. Она чувствовала себя почти Шлиманом, раскапывающим Трою. Правда, пыли веков тут не наблюдалось, ибо в квартире два раза в неделю делали уборку. Приходила немолодая очень веселая тетка и один раз убирала одну половину квартиры, а в следующий другую… Тошка приподняла покрывало и обнаружила, что мама написала на ящиках, что в них содержится. «Ноты», «Рукописи», «Тетради», «Альбомы». Альбомы в последнюю очередь, дед прекрасно рисовал, но что там интересного? Ноты тоже, а вот тетради и рукописи, дело другое, и все-таки начать надо с тетрадей. Их было два ящика. Начну с меньшего, решила Тошка. Ящики были заклеены скотчем. Да, плохо. Он так прилип к картону, что незаметно не отдерешь. А сверху еще и бечевкой перевязано. Тошка задумалась, а потом принялась аккуратно развязывать бечевку. Это ей легко удалось. Мама не очень-то умеет вязать узлы. Потом она перевернула ящик и радостно вскрикнула, Снизу ящик заклеен не был. Странная все-таки мама, я бы например, первым делом заклеила снизу. Хорошо, что Даниил Аркадьич этим не занимался, тогда бы я точно не открыла. Она достала первую общую тетрадь в клеенчатом переплете. Она была датирована 1965 годом, не то, но любопытство заставило ее все-таки открыть тетрадь.
«Наконец, у нас родилась дочка! Маленькое чудо. Мне скоро сорок и по-настоящему я осознал себя отцом, только взяв ее на руки… Левка родился, когда я был мальчишкой, Сережа появился на свет в самый разгар первой травли, я был еще не обстрелянным, хоть и успел немного повоевать, но война переносится легче, это общая беда, а когда тебя травят всем миром… Я был затравлен и упустил этот момент… Да и вообще, до появления Марго маленькие дети казались мне совсем неинтересными, Левка заинтересовал меня по-настоящему лет в семь, когда вдруг влюбился в соседку по даче, тогда я понял, что он уже человек, мальчик… А Марго… у меня дрожат руки, когда я подхожу к ее кроватке… Наворачиваются слезы, когда держу ее на руках… Этери сердится, обижается за мальчишек, но что же делать, я так неправильно устроен. Уже знаю, что буду баловать ее по мере сил и средств. И порву на части того, кто посмеет ее обидеть».
Дяде Леве лучше не читать этих дневников, подумала Тошка.
«26 декабря. К Новому году приедет Н. Мне немного страшно, давно ее не видел.
28 дек. Приехала Н. Та же буря чувств. Чудовищно».
В записках деда много говорилось о взаимоотношениях с какими-то людьми в Союзе Композиторов, но Тошку это мало занимало. Кто такая Н.? Буря чувств… Надо же… И откуда она приехала? Может, имеется в виду Нуцико? Нет, вряд ли, какая буря чувств? Н. может означать и Нину, и Наталью и даже Нестан-Дареджан, была такая знакомая музыковедка у деда… Как интересно. Почитаем дальше.
«23 января. Порадовал Левка, он нежно любит Марго! Я увидел, как он стоял над ее кроваткой, смеялся, показывал ей. палеи, она тоже смеялась и хваталась за палец. Потом он взял погремушку и стал с ней играть… Он, наверное, будет хорошим отцом, не то, что я. Меня мучает совесть, что я не уделял мальчишкам достаточно внимания в детстве… Сергей плохо учится, хулиганит… Э. вызывали в школу, стыдили, противно».
Похоже, дед не слишком любил среднего сына… Как странно, мне всегда казалось, что дед такой добрый, любящий… Или он просто подобрел к старости, когда его перестали травить? Кажется, так бывает, надо будет спросить Нуцико.
В следующей тетрадке таинственная Н. не появлялась, зато возникла какая-то О. «Как О. понимает меня! И, главное, мою музыку! Как помогает мне! Благодаря ей у меня состоялся вечер в Доме композиторов. Народу набилось видимо-невидимо, успех был полный, я играл «Черную сонату» и два скерцо. Соната вызвала бурю аплодисментов… Потом кто-то сострил: «Саша, назвал бы сонату „Красной“ или „Солнечной“ и многое облегчил бы себе». Но как назвать солнечным тот беспросветный мрак, в котором я писал эту сонату? Конечно, чиновники ни черта не смыслят в музыке, но ведь непременно найдется какой-нибудь доброхот из музыкантов, который все им объяснит… И все-таки вечер состоялся, впервые за три года. Что ж поделать, такая судьба… А О. я, кажется, люблю…»
Бедная бабушка! Тошка дрожащими руками листала тетради. Среди записей деда попадалось очень много рассуждений о музыке, своей и чужой, часто совсем Тошке непонятных и вовсе неинтересных. Их она теперь пропускала, обращая внимание лишь на имена собственные. Очень много записей о том, как растет мама, и как он ее любит. Слава богу, у деда приличный почерк. Вот она добралась уже до 1970 года.
«Отвезли Марго в Тбилиси! Как я люблю этот город! Встретился с Н. Опять буря чувств!»
Ага, выходит Н. жила в Тбилиси. И что это он все заладил «буря чувств», «буря чувств»? Ни про какие другие буквы он этого не пишет… Великая любовь, что ли? Кто же она такая? Натэлла? Кажется, Эличка рассказывала про свою любимую подругу Натэллу, да, она говорила, что Натэлла была первой красавицей в Тбилиси, и все мужчины сходили от нее с ума. Эличке сейчас семьдесят четыре, если учесть, что это запись семидесятого года, значит, Натэлле тогда было приблизительно лет тридцать семь или чуть больше или меньше, неважно. Хотелось бы взглянуть на нее, наверное, у Элички есть ее фотографии. Надо придумать какой-нибудь предлог… Ладно, это потом…
«Сердит на себя. Опять сорвался на Сергея, он выводит меня из себя. Странно, он совершенно лишен обаяния. Насколько обаятелен Левка, настолько Сергей этого лишен. Это плохо, ему будет трудно в жизни… И он недобрый парень, ревнует всех к Марго, не понимает, что она маленькая, а он уже здоровый балбес. Из-за него пришлось отправить ее в Тбилиси. Ужасно, он мой сын, а я его мало люблю, Этери замечает, сердится, но сама желюбит его меньше чем Левку. Я так стараюсь не показать свою нелюбовь, что от стараний выхожу из себя, делаю только хуже… Я вообще плохой отец…»
Какое счастье, что Таська уехала, ни в коем случае нельзя ей это показывать. Зачем, интересно, люди пишут дневники? Раскарябывать свои болячки? Или не с кем больше поделиться? Выходит, что дневники ведут только очень одинокие люди? Надо будет спросить у Нуцико. Интересно, а она знает про Н.? Про бурю чувств?
– Маргарита Александровна, к вам господин Вольник.
– Кто? – не поняла Марго.
– Юрий Валентинович Вольник, генеральный директор…
– Ах да, я вспомнила, пусть войдет. Хотя погоди, две минуты пусть подождет.
Марго выхватила из ящика пудреницу, подкрасила губы и чуть-чуть мазнула кисточкой с румянами по щекам. Сама не понимая, зачем она это делает.
– Лена, запускай.
В ту же секунду дверь распахнулась и вошел давешний байкер, он был в том же виде. Интересно, в банки он тоже так является?
– Добрый день, Марго!
– Здравствуйте, Юрий Валентинович, – не приняла его фамильярного тона Марго.
– Ну вот, к чему такая холодность, Марго? Такие клиенты, как я на дороге не валяются.
– Честно говоря, я не очень понимаю, чем могу быть вам полезна. Брат сказал, что вы занимаетесь трубами и вряд ли они нуждаются в массовой рекламе.
– Ах ты господи, при чем здесь трубы? Оно, конечно, мое дело – труба, но речь пойдет не о них, я обращаюсь к вам как частное лицо.
– Слушаю вас внимательно, – недоумевала Марго.
– Вы можете раскрутить одного человека?
– Какого человека?
– Вы мне ответьте в принципе.
– На что ответить? Я пока не понимаю, о чем речь.
– Ах ты господи, ну есть одна девушка, она поет, но ведь сейчас пробиться без рекламы немыслимо. Можете вы ей рекламу сделать, на телевидение пропихнуть? А на телевидении как известно – три раза покажут и уже звезда.
А, поняла, вам нужен продюсер для вашей девушки, а уж он будет заниматься ее раскруткой и решать, какая требуется реклама и какое рекламное агентство будет этим заниматься.
– Да я и сам это прекрасно понимаю, но продюсера найти не могу. Времени у меня мало, вот и подумал…
– Ну, продюсеров сейчас хоть пруд пруди и всем они известны. Обратитесь к Матвиенко, Фадееву, Пригожину, думаю вам с вашими возможностями это будет несложно.
– Да обращался уже, не берут. А она ревет, вот и подумал, может вы…
– Это несерьезно, Юрий Валентинович. Ну покажут, допустим, вашу девушку за бешеные деньги два раза по телевизору, но если она… бесперспективна, это не поможет. Впрочем, даже если она гениальна, это тоже не поможет. Попробуйте пропихнуть ее в какой-то конкурс…
– А если снять клип?
– Клип снять тоже дорого.
– Не проблема.
– Но с клипом тоже нужно работать профессионально, а это опять-таки к продюсеру. Ваша девушка талантлива?
– По – моему бездарна, как мертвый осел.
– О, тогда я дам вам бесплатный и надежный совет.
– Слушаю.
– Женитесь на ней, ей богу, дешевле выйдет и толку больше будет, – вышла из себя Марго. – А я вам вряд ли смогу помочь.
– Да не хочу я на ней жениться.
– Вы хотите в качестве отступного сделать девушке карьеру?
– Мне говорили, что вы ума палата.
– Еще один совет: дайте денег на клип и пусть сама действует. Судя по тому, как вас припекло, девушка настойчивая…
– Не то слово!
– А красивая? – Ода!
– Фотография с собой есть?
– А как же!
На фотографии Марго увидела ослепительную блондинку.
– А что если… Карьера фотомодели ее устроила бы?
Он ошалело взглянул на Марго.
– Думаю, да. По-моему, ей лишь бы засветиться где-то… – и вдруг он бухнулся перед ней на колени. – Марго, умоляю, помогите! Любые деньги, ну в разумных пределах, конечно…
– Да встаньте вы, – засмеялась Марго. – Вам так охота от нее освободиться?
Нет слов! Черт, я еще никогда не стоял перед женщиной на коленях… Правда, я и не встречал таких женщин. Перед вами не западло…
– Дело в том, что мне как раз сейчас нужна красивая блондинка, и ваша девушка вполне подошла бы, впрочем, надо попробовать. Если все срастется, ваша девушка может стать лицом одной фирмы, которая намерена выпускать лечебную косметику. И вполне возможно, что потом ее будут приглашать еще куда-то. Можете ей позвонить, если она согласится, пусть сейчас же едет сюда. Звоните, звоните, что вы сидите, как засватанный? Время поджимает.
– Вы замужем?
– Да, а какое отношение…
– Жаль, на вас я бы женился.
– Я замужем, менять мужа не собираюсь.
– Жаль, – вздохнул он. – Юль, тут вот какое дело, хочешь быть фотомоделью? Есть такая возможность. Ура? Тогда бегом сюда! Сейчас будет!
– Она тоже приехала с вами?
– Ну да!
– На мотоцикле?
– У нее своя машина. Она на мотоцикле не любит. Не гламурно, говорит.
– А…
Через пять минут в кабинет Марго вошла девушка дивной красоты. То, что нужно, подумала Марго. Лет двадцати, с фантастической кожей и огромными зелеными глазами. Для подиума не годится, ростом не вышла, но как фотомодель идеальна. У Марго был наметанный глаз.
– Привет, это чё, правда, насчет фотомодели?
– Правда. Вот Марго… Маргарита Александровна посмотрела твою фотку…
– И чё?
Губы Марго невольно скривились в легкой ухмылке, а Вольник покраснел.
Марго, не сводя глаз с девушки, нажала на кнопку:
– Лена, позови ко мне Виталия, срочно!
– У вас есть портфолио? – обратилась она к Юле, ожидая что та спросит, «чё это», но девушка кивнула.
– Ага, есть, в тачке лежит, принесть?
– Принесть, принесть, раз Маргарита Александровна спрашивает. Пулей!
Девушка побежала к двери. Двигалась она пластично.
– Марго, если дело выгорит, я ваш должник на всю оставшуюся жизнь. Сил моих больше нет.
– Догадываюсь.
– Не смейтесь, ну ведь красивая же, зараза. Хотя мозгов господь не дал. Сэкономил. Как думаете, получится у нее?
– Убеждена. Очень хороша, правда, то, что нужно. Я, конечно, могу говорить только о своей фирме, но, полагаю, она будет иметь успех. Не примелькалась еще. Я, так понимаю, вы не очень таскаетесь по светским мероприятиям?
– Да что вы, когда мне, да и ненавижу я это, мне своих забот хватает, а ей все кажется, если человек при бабках, обязан тусоваться.
В кабинет вошел молодой человек в модных очках.
– Вызывали, Маргарита Александровна?
– Присядь, Виталий, одну минуту.
Молодой человек еще только шагнул к стулу, как в кабинет вошла Юля. При виде девушки, он замер.
– Маргарита Александровна, это же то, что мы ищем!
– Мне тоже так показалось.
В агентстве нередко появлялись красавицы, но никогда еще Марго не замечала, чтобы Виталий так на них реагировал. Везет этому Вольнику!
Виталий увел Юлю в фотостудию.
– Ну Марго, не зря я столько о вас слышал! Да, Лев Александрович молодец, по гроб жизни я вам обязан. Вот ведь красивая девка, глаз не оторвать, а рот откроет – жабы скачут. Полтора года я с ней валандался, сперва уши как ватой у меня заткнуло, только глаза да… сами понимаете что включено было, и вдруг в одно прекрасное утро я почувствовал – все, больше не выдержу. Купил ей квартирку, машинку, думал успокоится, нет, петь вздумала. Говорит, не устроишь меня на телевидение петь, с собой покончу да записку оставлю, в моей смерти винить Вольника… Да еще…всякое разное…
