Текст книги "Полная история рыцарских орденов"

Автор книги: Екатерина Моноусова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 28 страниц)

«Мщение и смерть магистру…»

Сейчас и представить странно, что Рига, знаменитая вязью своих старых зданий с островерхими крышами, далеко не всегда была каменной. Когда-то на одной из ее деревянных улиц неподалеку от деревянной церкви святого Петра жил ее основатель – епископ Альберт. Дом его также был сверху донизу сделан из дерева.

Собственно, в городе имелось лишь одно здание из камня – замок рыцарей Ордена меченосцев…

Первое упоминание об участии меченосцев в военных операциях против язычников относится к 1205-му – вместе с епископской дружиной они разбили литовский отряд. В следующем году, собираясь в поход на ливов, Альберт вновь «созвал братьев-рыцарей» под свои знамена. Четвертого июня в схватке при Гольме особенно отличился некий Арнольд, первым бросившийся в атаку. В 1207-м меченосцы участвовали в разгроме литовцев у Ашерадена, в 1208-м – при Сельбурге… Меч, зажатый в одной руке, явно перевешивал крест, зажатый в другой. Впрочем, и сами язычники не отставали от рыцарей – эсты, ливы, летты налетали на селения друг друга, грабили и жгли, уводили в рабство женщин… Хроника Генриха Латвийского описывает зловещий случай: как-то раз эсты вторглись в землю ливов, привязали одного из вождей к шесту и стали вращать его у костра, аки барашка на вертеле, требуя рассказать, где несчастный схоронил свое золото…

Полно, до заповедей ли тут Божиих! Врага надо бить его же оружием – и братья-рыцари дружно топтали всех, кто оказался у них на пути. Казнили без разбора, обдирали без совести, брали в заложники… А меченосец, которому поручено было судить пленных, требовал с них откупа, похлеще, чем пушкинская старуха у золотой рыбки! И так же остался «у разбитого корыта», когда товарищи по оружию обнаружили в сундуке предприимчивого судьи несколько килограммов чистого серебра…

«Страна соседняя и неведомая Европе до XII века открывается германцами, выброшенными бурею на берега Двины. Рассказы о ней возбуждают страсть к обращению в христианство… Пожизненные поместья, даванные Орденом в награду личной храбрости, за услуги и заслуги, мало-помалу закладами, покупками и льготами, то давностию, то силой становятся наследственными… Епископы тягаются с рыцарями, как удельные князья… Междоусобия не перестают, кровь льется, набеги русских и впадения рыцарей в их границы пустошат оба края, ничтожат соседние племена… Крепости переходят из рук в руки, везде трупы, развалины, слезы от утешенья, вопли от грабежа…» – несколько веков спустя писатель и будущий декабрист Александр Бестужев много путешествовал в тех краях. «Буллы Ватикана, как театральные перуны, гремели, никого не пугая и не поражая. Должно, однако же, отдать справедливость Папам, столь часто клеветанным, что они под проклятиями запрещали делать рабами новообращенных христиан в Ливонии, как и в Америке, и все напрасно. Свои выгоды были ближе к сердцу рыцарей, чем увещевания Папы…»

Романтическому сердцу самого Александра Александровича, судя по всему, была особенно близка несчастная судьба ливонских крестьян, притесняемых безжалостными рыцарями. Во всяком случае, за последние четыре года перед арестом (как мы помним, декабристы отправятся «будить Герцена» в 1825-м) он создает четыре «Ливонских повести» – «Замок Нейгаузен», «Ревельский турнир», «Замок Эйзен» и «Замок Венден». Древняя орденская крепость Венден, бывшая резиденция Великих магистров, особенно его заинтересовала. В мае 1821 года, отправившись из Петергофа в заграничный поход и проезжая через Лифляндскую губернию, он специально побывал в Цесисе, где стоят развалины венденского замка. «…Итак, я увижу столичный город древнего ливонского рыцарства, искони знаменитый битвами, осадами, усеянный костями храбрых, запечатленный кровью основателя. Винно-фон-Рорбах, первый магистр меченосного Ордена, построил Венден, первый замок в Ливонии. Любуясь величавыми его стенами, он не мыслил, что они скоро обратятся в его гроб…»

Та к начинается повесть. На титульном листе подзаголовок – «Отрывок из дневника гвардейского офицера. Мая 23, 1821 года». Но мы не станем излагать сюжета книги – тем более что история эта произошла на самом деле и вписала, пожалуй, самую зловещую картину в хронику Ливонского ордена. О чем же повествует хроника?

…В Ливонию из крошечного германского городка Сузат прибыл рыцарь Вигберт Серрат. Юноша благочестивый и смирный, превыше всего он желал служить Господу, как предписывали данные им обеты. Серрата направили в крепость Венден.

То, что он там увидел, повергло рыцаря в настоящий шок. Что именно его огорчило – притеснение ли несчастных ливов, царившая среди братьев коррупция или их звериная жестокость – неизвестно. Факт остается фактом – Вигберг бежал из Вендена, мечтая встретиться с епископом Альбертом, дабы тот перевел его в Ригу. Но на лихих конях по его следу бросились меченосцы, схватили беглеца, заковали в цепи и бросили в каменную башню… Кстати, его темница сохранилась и поныне – там даже летом не больше восьми градусов, и экскурсанты, поеживаясь, стремятся поскорее выбраться наружу. Та к бы и погиб наш «Мальчиш-Кибальчиш» – да за него неожиданно вступился сам епископ.

Беглеца отправили в Ригу. После долгой беседы с ним магистр Винно фон Рорбах снял-таки обвинение в дезертирстве. Стало быть, жалобы молодого человека показались ему не лишенными оснований. А вот что дальше делать – магистр не знал. Слишком серьезны были обвинения – начни их расследовать, и придется весь Орден привлечь к ответу! В общем, дело решили замять. И замяли бы – но не таков был наш рыцарь. Он посчитал, что, потворствуя грабителям и убийцам, Винно порочит саму Пресвятую Деву. Он, как правоверный христианин, не в силах был с этим мириться! И Вигберт задумал кровавую месть. Однажды, когда братья отправились на богослужение, он передал магистру фон Рорбаху и главному священнику Рижского замка Иоанну, что хочет открыть им страшную тайну. Мол, узнал он ее случайно в Венденском замке, и от этой информации зависит судьба всего Ордена. Магистр и святой отец тут же направились в келью рыцаря. Едва за ними затворилась дверь, Вигберт выхватил секиру, которую всегда носил с собой, – и в мгновение ока главу меченосцев постигла участь несчастного Берлиоза. Вторым ударом рыцарь покончил с Иоанном.

Поэтический взгляд Александра Бестужева увидел эту сцену несколько по-другому. Его Серрат сам пробирается в комнату магистра, чтобы совершить месть. Под покровом ночи бросается он в крепостной ров и гребет что есть силы, пытаясь уйти от преследовавшей его стражи… «Но рыцарь выплыл и, вонзая кинжал в пазы, уже взбирается на стену, лепится по неровностям камней, и вот висит под верхним поясом. Силы ему изменяют, нога скользит, еще миг – и он оборвется; но он уже наверху.

Проснись, Рорбах, или час твой близок! Ужели не слышишь крика ласточки над окном твоим? Не слышишь граяния ворон, тучей поднявшихся с башен замка?

Нет! Пагубный сон теснит магистра в объятиях. Оконницы вырваны с петель, холодный воздух свевает пыль с завесы, и пламя лампады трепещет, шаги убийцы звучат, – но он спит, и железная перчатка Вигберта упала на плечо его прежде, чем открыл он глаза свои; открыл – и веки, будто свинцовые, снова закрылись. В волнении ужаса и надежды ему кажется бледное лицо Серрата будто в сновидении или в мечте; но зловещий голос, как звук судной трубы, возбудил и омертвил его разом.

– Мщение и смерть магистру! – прогремел Серрат, стаскивая его с постели. – Смерть, достойная жизни! Напрасно блуждаешь ты взорами окрест– помощь далека от тебя, как от меня состраданье. Отчего ж трепещешь ты, подлый обидчик, воин среди поселян, бесстрашный с своим капелланом? Для чего пресмыкаешься, гордец, перед врагом презренным? Меня не смягчат твои просьбы, не поколеблют угрозы, – ты не вымолишь прощения! Да и стоит ли его тот, кто дважды лишил меня чести, а детей моих – доброго имени. Пусть я умру на плахе убийцею; зато щит мой не задернется бесчестным флером на турнирах и мой сын, не краснея за трусость отца, поднимет наличник для получения награды. Ты презрел вызов мой, не хотел честно преломить копья с обиженным, – узнай же, как платит за обиды Серрат!

С сим словом ринулся он на магистра; но отчаяние зажгло в нем мужество, и ужасный вопль огласил своды. Смело схватил он грозящее лезвие и сдавил Серрата мощными руками. Цепенея от ярости, грудь на груди смертельного врага, рыцари душат друг друга. Месть воспламеняет Вигберта, страх смерти сугубит силы магистра, – они крутятся, скользят и падают оба! Идут, идут спасители – оружие гремит, крики их раздаются по коридорам; с треском упали двери, воины магистра с мечами и факелами ворвались в комнату… но уже поздно! Кровь Рорбаха оросила помост – преступление свершилось!..»

Рассказывают, что рыцарю все же удалось покинуть келью и забежать в замковую церковь – возможно, он надеялся, что Пресвятая Дева, во имя которой он исполнил свой страшный приговор, защитит его… Но братья навалились и выволокли убийцу из храма. Очень скоро суд приговорит его к ужасной казни – колесованию. Последнее, что услышит Вигберт перед смертью, будет хруст его собственных костей…

Впрочем, страшный урок меченосцы оставили без внимания. Нравы, царившие в Ордене, по-прежнему были далеки от рыцарского идеала. И со временем Орден превратился в настоящее «гуляй-поле», анархическую вольницу, не признающую никаких законов. Епископ Альберт им больше не указ. Доблестные рыцари сами решают, на кого и когда идти «на вы». Как пишет Генрих Латвийский, Альберт «весьма негодовал» по поводу их постоянных нападений на коренных жителей, чрезмерно «раздражающих» язычников. Но воинственные братья и думать не хотели о мире. Особенно неистовствовал венденский комтур Бертольд, само имя которого наводило ужас на врагов. Когда эсты в 1215 году, «с большим войском» осадившие замок Аутине, прознали, что на помощь защитникам направляется отряд Бертольда, они опрометью бежали, бросив лагерь и все, что в нем было…

Зверства меченосцев достигли таких масштабов, что в один прекрасный день Альберт лично благословил рижан на бунт. Горожане пошли на штурм замка – и взяли его. Комтура, хорошенько оттаскав за бороду, убили – а с крепостью поступили так, как парижане с ненавистной Бастилией. Лишь столетие спустя в Риге будет построен новый замок – но не для Ордена, а для архиепископа.

Те м не менее, к 1229 году меченосцами были завоеваны Эстония, часть Курляндии и Ливония. Под именем Ливонии и объединились земли – как владение Ордена, единое и неделимое.

Тысяча двести двадцать девятый стал знаковым годом в истории меченосцев. В этом году умер Альберт. Магистр Волквин, воспользовавшись этим, решил окончательно свергнуть докучающую ему опеку рижских епископов. Он горел желанием заменить ее союзом с куда более сильными соседями – рыцарями Тевтонского ордена. Меченосцы нуждались в этом, как никогда: Орден был измотан и унижен целым рядом крупных поражений. Однако от предложения объединиться Герман фон Зальца отказался.

Меченосцы проявили настойчивость. И в 1235 году Зальца все же отправил в Ливонию своих командоров Еренфрида фон Нойенбурга и Арнольда фон Нойндорфа – чтобы «прощупать обстановку». Вскоре они вернулись, а с ними – трое просителей от ливонских рыцарей. Людвиг фон Оттинген, наместник гроссмейстера Пруссии, в отсутствие магистра собрал капитул. На вопросы об обычаях, владениях и намерениях Ордена сами ливонцы отвечали уклончиво. Зато тевтонские командоры не жалели красок, расписывая поведение меченосцев, – «ибо им не понравилась их жизнь, они хотели жить по-своему, не соблюдая устав…» Рыцари были названы людьми упрямыми и непокорными, считающими личную корысть важнее общего блага. А в конце, выдвинув перст в сторону гостей, Еренфрид фон Нойенбург добавил: «А эти, да еще четверо мне известных, хуже всех там». Гробовое молчание воцарилось в зале – и голосование решили отложить до прибытия Великого магистра.

Однако, судя по всему, этот союз был предопределен свыше. В 1236 году в битве при Сауле меченосцы потеряли треть своего войска, включая и самого магистра Волквина. О том, где проходило сражение, до сих пор спорят историографы двух прибалтийских стран. Латыши считают, что речь идет о Вецсауле, через который пролегал путь из Литвы в Ригу. Литовцы убеждены, что битва произошла у Шяуляя. Несмотря на разногласия, обе стороны не забывают подчеркнуть тот факт, что в составе трехтысячной армии меченосцев были две сотни псковичей. Судя по всему, устав от чрезмерной опеки новгородцев, они искали в Риге союзника – а нашли смерть на поле брани…

Захватчики попали в засаду. Это произошло настолько неожиданно, что рыцарская кавалерия даже не пыталась контратаковать. Большая часть воинов полегла в непроходимой топи литовских болот. Лишь каждый десятый псковитянин вернулся домой.

После этого поражения уцелевшим меченосцам уже нечего было терять. Снарядили посла в Рим – чтобы поведал папе о жалком состоянии Ордена. Слезно умолял он о соединении с тевтонцами – и был услышан. Папа постановил: быть гроссмейстеру Тевтонского ордена сюзереном меченосцев. А им, раз квартируют в Ливонии, отныне называться Ливонским – Орденом святой Марии немецкого дома в Ливонии. Первым Великим магистром его станет Герман фон Балк, а на груди рыцарей отныне рядом с мечами будет красоваться черный немецкий крест.

Именно Ливонским рыцарям будет суждено навсегда войти в историю мирового кинематографа благодаря фильму Сергея Эйзенштейна «Александр Невский»…

«И бысть ту сеча зла…»

«…Священник их, мало обращая внимания на нападения… взошел на замковый вал и, пока другие сражались, молился Богу, играя на музыкальном инструменте. Услышав пение и пронзительный звук инструмента, язычники, не слышавшие этого в своей стране, приостановились и, прервав битву, стали спрашивать о причине такой радости…» – читаем в древней летописи. Что ж – у каждого поколения свои «страшилки». И хотя я появилась на свет куда позже, чем знаменитый киношедевр, «Александра Невского» в детстве смотрела не раз. И очень боялась этого католического монаха в черном, который сопровождал «псов-рыцарей» со своим походным органом. Он был похож на средневекового колдуна – и хотя я точно знала, что победа будет за нами, его мрачный вид всякий раз внушал неясную тревогу. А вдруг все-таки наколдует победу немцам?.. Да и сам образ органиста был донельзя достоверен. Уже став взрослой, я вычитала где-то, что монах перекочевал в картину из «Хроники Ливонии» Генриха Латвийского. Орденский летописец поведал нам о том, как тевтонский священнослужитель по имени Генрих (кто знает – может, он и был автором записок?), «пока другие сражались, молился Богу, играя на музыкальном инструменте». Специально для фильма была построена точная копия старинного портативного органа.

Впрочем, судя по всему, ливонские головорезы вовсе не нуждались в дополнительных стимулах для поднятия боевого духа. Перед великим походом магистр наставлял их: «Вам предстоит биться с язычниками, особенно с русскими еретиками – самым опасным и сильным нашим противником. Ибо руссы имеют склонность помогать и эстам, и литовцам, и ливам. Мы должны сокрушить их. И мы добьемся этого своим мечом. Действовать надо без пощады, чтобы никто не посмел поднять оружие против рыцарского воинства»… В 1240 году незваные католические «братья» вторглись на Русь и захватили территорию к востоку от реки Наровы, «повоевавша все и дань на них возложиша». На землях, прилегающих к Финскому заливу, они создали крепость Копорье – важный плацдарм, позволявший контролировать торговые пути по Неве. И, дерзко вторгшись в самый центр русских владений, захватили новгородский пригород Тесово.

Теперь они беспрепятственно грабили новгородских купцов в тридцати верстах от города. Богатый край постепенно превратился в пустыню: «Не на чем и орати по селам», – сообщает летописец. «Орати» означает «пахать», но вопль отчаяния и впрямь стоял в те дни по всей русской земле. «Ни одному русскому не дали уйти невредимым. Кто защищался, тот был взят в плен или убит. Слышны были крики и причитания: в той земле повсюду начался великий плач…»

Вскоре пал древний Изборск. Тогда рыцарям «противу… выиде весь град» – Псков. Но и псковское ополчение потерпело поражение – почти тысяча убитых, бесчисленное множество пленных. Преследуя ополченцев, тевтонцы подступили к городу. С ними был и князь Ярослав Владимирович, сын псковского правителя, еще в 1232 году изгнанный за какие-то грехи новгородцами. Бежавшего приютило Дорпатское (ныне – Тарту) епископство. Разумеется, роль отставного князя была Ярославу не по душе, и он, с упорством, достойным лучшего применения, подбивал новых союзников выступить против русичей. За помощь в возвращении княжеского трона местному епископу была обещана ответная помощь в борьбе с Литвой. А тут еще поступили обнадеживающие вести из бывшей вотчины отца Ярослава – часть горожан во главе с боярином Твердило Ивановичем обещала поддержку опальному правителю.

И вот немцы уже под стенами Пскова. Горит посад, полыхают окрестные села. «…И зажгоша посад весь, и много зла бысть, и погореша церквы… много сел попустиша около Пскова. Истояше под городом неделю, но города не взяша, но дети поимаше у добрых муж в тали, и отъидоша прочее». Рыцари готовились к штурму – но его не последовало. Слово Твердило Ивановича и впрямь оказалось твердым: он сдал Псков немцам. «Великим плачем» наполнилась псковская земля. Помните жуткий эпизод из того же старого фильма? Закованный в железо рыцарь бросает в огонь рыдающего ребенка… И хотя я всякий раз крепко зажмуривала глаза, жалобный плач еще долго стоял в ушах. Разумеется, как настоящий октябренок, я и слыхом не слыхивала о библейском избиении младенцев. А вот Эйзенштейн, разумеется, Библию читал, и мрачная тень царя Ирода зловеще маячила «между кадров» фильма. Упоминания о сожжениях встречаются и в древнерусской «Повести о Довмонте». Та м рассказывается, как тевтонские инквизиторы заживо сжигали монахов, а также женщин и детей, искавших убежища в монастырских стенах: «Изгониша немцы посад у Пскова марта в 4-й день, черноризиц и убогих избиша, и жены, и дети, и монастыри немцы пожгоша…»

Оставив в захваченном городе двух рыцарей и небольшой гарнизон, ливонцы отправились дальше – на Новгород. «Укорим словенский язык себе» – подчиним русский народ! Положение осложнялось еще и тем, что в том же 1240 году Крестовым походом двинулись на Русь шведы. Их предводитель ярл Биргер, зять короля и фактический правитель страны, вошел в Неву на кораблях. В Новгород, где правил князь Александр Ярославич, полетело дерзкое послание: «Если можешь, сопротивляйся, но знай, что я уже здесь и пленю твою землю». В Ладожское озеро, оттуда по Волхову на Новгород – честолюбивый швед уже зрил себя на княжеском троне… Но юный новгородский князь был не менее честолюбив. Говорят, еще в раннем детстве он читал «Александрию» – книгу о подвигах Александра Македонского. А потом, чтобы стать вторым Александром, княжич исправно учился – «вседше на коня, в бронех, за щитом, копьем биться». В десять лет вместе с дядькой он поднимал на рогатину медведя, а когда подрос, участвовал в походах отца. В общем, что такое славный бой, он знал не понаслышке. Не медля ни дня, Александр выступил навстречу неприятелю. В темноте русские войска подошли к устью Ижоры и напали на шведов. Говорят, князь лично «самому королю възложи печать на лице острым своим копием». Шведы бежали вниз по течению Невы, а отважный князь получил свое второе имя – Невский…

Но в руках ливонцев по-прежнему оставались Псков и Копорье, откуда до Новгорода рукой подать. Вот почему Александр решает нанести первый удар на копорском направлении. Короткий переход – и русское войско овладело крепостью. «И изверже град из основание, а самих немец изби, а иных с собою приведе в Новгород, а иных пожалова отпусти, бе бо милостив паче меры, а вожан и чюдцу переветников извеша»… Правый фланг воинства новгородского, «водьская пятина», был в безопасности. А неутомимый полководец снова в походном седле. В марте 1242 года он уже под Псковом. На помощь спешит его брат Андрей Ярославич с «низовыми» войсками – и вот орденские наместники в оковах отправлены в Новгород. Семьдесят знатных братьев и много простых рыцарей полегло в том бою…

Но тевтонцы отнюдь не планируют сдаваться. Мейстер Ливонии Андреас фон Фельвен, брызгая слюной, приказывает готовить расправу: «Пойдем на Александра и победивше руками имам его!» В Дорпатское епископство стекаются рыцари «со всеми бискупы (епископами) своими, и со всем множеством языка их, и власти их, что ни есть на сей строне, и с помочью королевою». В «один громящий кулак» собрались немецкие рыцари, эсты и войско короля шведского. Весной 1242 года из них формируется разведывательный отряд – прощупать силу русских войск. Двадцатью километрами южнее Дерпта он наголову разбивает русский «разгон» под началом Домаша Твердиславича и Керебета – им доверил разведку Александра Ярославич… Те, кто уцелел, вернулись к князю. Темнее тучи сделался он. «И поиде, – сообщает летописец, – на землю немецкую, хотя мстити кровь христианскую». Русская рать выступила на Изборск.

А в ставке орденского командования ликовали. До утра не смолкали победные гимны, звенели кубки, горели огни. Победа над небольшим отрядом русских окрылила ливонского мейстера. Он принимает решение дать русским сражение – и сам встает во главе войска, выступившего из Дерпта на юг. Та к закованные в броню рыцари сделали первый шаг по направлению к Чудскому озеру.

Сражение на Чудском озере оценивают по-разному. Для кого-то она вырастает до масштабов эйзенштейновской «битвы века», кто-то видит ее как ничего не решающую пограничную стычку. Некоторые исследователи и вовсе задаются вопросом: «А был ли мальчик?» Версия о том, что побоище – не более чем красивая легенда, действительно существует. А между тем, о нем сохранилось куда больше свидетельств, чем о той же Невской битве. Почти современная сражению запись в Новгородской Первой летописи старшего извода, описание в «Житии Александра Невского»: «И наехаша на полкъ Немци и Чюдь и прошибошася свиньею сквозе полкъ, и бысть сеча ту велика Немцемь и Чюди. Богъ же и святая Софья и святою мученику Бориса и Глеба, еюже ради новгородци кровь свою прольяша, техъ святыхъ великыми молитвами пособи Богъ князю Александру; а Немци ту падоша, а Чюдь даша плеща; и, гоняче, биша ихъ на семи верстъ по леду до Суболичьскаго берега; и паде Чюди бещисла, а Немець четыреста, а пятьдесят руками яша и приведоша в Новъгородъ. А бишася месяца априля въ 5, на память святого мученика Клавдия, на похвалу святыя Богородица, в субботу». Псковская летопись добавляет: «…и Чюди много победи, имь же несть числа, а иных вода потопи»…

Для русских летописцев битва на Чудском – почти героический эпос. Свидетелям со стороны «нападения» она видится несколько по-другому. По мнению автора немецкой «Рифмованной хроники», итоги сражения были куда более скромными: «С обеих сторон убитые падали на траву. Те, кто был в войске братьев, оказались в окружении. У русских было такое войско, что, пожалуй, шестьдесят человек одного немца атаковало. Братья упорно сражались. Всё же их одолели. Часть дорпатцев вышла из боя, чтобы спастись. Они вынуждены были отступить. Та м двадцать братьев осталось убитыми и шестеро попали в плен».

Тевтонскому летописцу вторит калининградский историк и архивист Анатолий Бахтин, более двадцати лет изучавший события по хроникам и летописям. «Сама хроника битвы была фальсифицирована, – полагает он. – Не было там умопомрачительного столпотворения воюющих сторон, не было и массового ухода людей под лед. В те времена доспехи тевтонцев по своему весу были сопоставимы с вооружением русских ратников. Те же кольчуга, щит, меч. Только вместо традиционного славянского шишака головы братьев-рыцарей защищал ведрообразный шлем. Не было в те времена и латных лошадей. Ни в одной из существующих хроник невозможно отыскать рассказ о треснувшем льде Чудского озера, об ушедших под воду участниках сражения.

Еще одна откровенная мистификация, которая оказала медвежью услугу, – это количество участников сражения. В составлении русских летописей того времени наверняка принимали участие имиджмейкеры, которые, для того чтобы признать значимость победы или объяснить причины поражения, не утруждали себя педантизмом. Количество воинов в те времена указывали одним словом „бещисла“, то есть несметное количество. Эта формулировка дала повод псевдоисторикам в советские времена увеличить на порядок количество участников битвы на Чудском озере. Как анекдот, звучали нереальные и необоснованные цифры: восемнадцать тысяч со стороны русских, пятнадцать – со стороны Ордена. Между тем историческим фактом является то, что большинство рыцарей Тевтонского ордена в тот период проливали свою и чужую кровь в Палестине за Гроб Господень, а в целом Орден состоял примерно из двухсот восьмидесяти братьев-рыцарей. Та к что непосредственно на лед Чудского озера вышли биться не более двух десятков тевтонцев».

Тайной является и само место Ледового побоища. Из летописей было известно, что оно произошло на льду Чудского озера «у Вороньего Камня, на Узмени» и что разбитых немцев гнали оттуда семь верст «до Соболического берега». Казалось бы, три вполне точных географических ориентира. Но оказалось, что Вороньих Камней около Чудского озера больше десятка, а никакого Соболического берега и вовсе нет. Узнали только, что деревня Мехикорма когда-то называлась Узменкой – но точно такое же имя носил и узкий пролив между Чудским и Псковским озерами, и даже южная оконечность Чудского озера, в наши дни называемая озером Теплым.

Та к что же подразумевал летописец?

В шестидесятых годах прошлого столетия к Чудскому озеру была отправлена научная экспедиция под руководством Г. Н. Караева. Ученым удалось выяснить, что среди небольших островов один носит название Вороньего. Причем окрестные жители называют его Вороньим Камнем! Дело в том, что прежде этот островок составлял единое целое с ближайшим островом Городец – там-то и стоял высокий утес, известный под названием Вороньего Камня.

А еще оказалось, что в озере водится рыба соболек. Весной она кишмя кишит у западного берега, там, где в озеро впадает река Эймаыга, – рыбу и сейчас там ловят. Та к был обнаружен Соболический берег, до которого от Вороньего Камня ровно семь верст, как и сказано в летописи.

Казалось бы, вывод очевиден – битва «имела место» у восточного берега озера близ современного острова Городецкий. Но в девяностых годах группа археологов выдвинула новую теорию – побоище вообще произошло не на льду, а на суше, в треугольнике между нынешними селами Таборы, Кобылье городище и Козлово. Откуда иначе здесь появились захоронения средневековых воинов?.. Яростные споры продолжаются и сейчас. Но лично мне милее классическая версия. Уж очень красиво и таинственно звучит название – Вороний Камень…

…Узнав, что навстречу движется огромный отряд ливонцев, новгородское войско повернуло («вспятися») на озеро, «немцы же и чудь поидоша по них». Новгородцы двинулись к Чудскому озеру, чтобы отразить обходный маневр немецких рыцарей. Здесь, у острова «Воронея Камени», встали лагерем русские ратники. Александр решил дать бой. «Воя великого князя Александра исполнишаяся духа ратна, бяху бо сердце их аки львом», они готовы были «положити главы своя»…

Еще и еще раз осматривал Александр позицию. За спиной – поросший густым лесом берег с крутыми склонами. Правый фланг защищен водным участком – Сиговицею. Сюда, в воду, теплую от ключей, зимой в изобилии собираются сиги – а лед бывает очень тонок… Не случайно жители приозерья всегда объезжают это место стороной. Стоит загнать сюда врага – ни один не уйдет живым! Камнем потянут на дно железные латы… Наконец, на левом фланге – высокий береговой мыс, откуда широко кругом видно.

Перед битвой Александр помолился в церкви Святой Троицы, получил благословение. Выйдя из храма, произнес: «Суди Боже, и разсуди прю мою от языка валеречива: помози, Господи, яко же древле Моисеови на Амалика и прадеду моему, князю Ярославу, на окаянного Святополка…» Вставало солнце, алыми лучами рассекая белоснежную гладь льда. Темными рядами застыли пешцы. Щиты сомкнулись, образуя непроходимую стену, ощетинились длинные копья. Впереди построились лучники, на флангах – конные. Занималось утро 5 апреля 1242 года.

Но вернемся к тевтонцам. Как мы помним, автор «Рифмованной хроники» за каждым немецким участником сражения закрепляет шестьдесят русских. Для большинства исследователей это выглядит всего лишь неубедительной попыткой оправдать собственное поражение. По подсчетам военных историков, ландмейстер фон Фельвен вывел на лед Чудского озера 10–12 тысяч воинов. Кроме ливонцев, там были отряды Дорпатского епископства и многочисленные датчане во главе с сыновьями короля Вальдемара II. Закованным в броню крестоносцам противостояло пятнадцатитысячное войско Александра. Это было ополчение, набранное из посадских людей, – лишь малую часть составляла профессиональная княжеская дружина.

Рыцари прекрасно знали, как надо действовать против пехотных ополчений. Подобно мощному тарану, они разбивали строй надвое. Дальше расколотое войско дробилось на мелкие группы и уничтожалось по частям. Боевое построение крестоносцев – клин, или, как пишет летописец, «великая свинья», известно нам со школьной скамьи. «Острие» клина составляли всего пять-десять человек, в каждом последующем ряду – на два рыцаря больше. Это была элита – самые опытные, тренированные и хорошо вооруженные воины. С флангов их прикрывали два ряда таких же отборных рыцарей. За клином, как хвост за кометой, тянулись отряды оруженосцев и кнехтов-ополченцев. Убойная сила при таком построении была обеспечена.

Но, как известно из другого замечательного старого фильма – у каждого свои недостатки. Были они и у рыцарской «свиньи». После нанесения удара хаос наступал не только в рядах противника. Сохранить боевой порядок зачастую не удавалось и самим крестоносцам – слишком уж громоздким и жестким был строй. Ни о какой гибкости маневра не шло и речи. Эти слабые стороны противника хорошо знал Александр Ярославич.

Обычным боевым порядком русских войск в те времена были три полка: в центре – «чело», по флангам – полки «правой и левой руки». Все три выстраивались в линию. Но новгородский князь решил поломать эту схему. Он выстроил на поле боя настоящие клещи. Раздвинувшись, они должны были охватить противника и, сжав, переломить ему хребет. Основные силы – конницу – Александр разместил на флангах, а в центре, щит к щиту, стояло новгородское ополчение. Ему предстояло принять на себя первый удар. Сам князь со своей дружиной укрылся в засаде – чтобы в нужный момент ударить ненавистной «свинье» в тыл.