Текст книги "Приказано жениться"

Автор книги: Екатерина Каблукова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

Глава 3

Белов медленно въезжал в Петергоф, давая коню больше прошагать, перед тем как поставить его в конюшню. Конечно, можно было поручить это денщику, но Григорию надо было тщательно продумать свой план.

Слова сестры подсказали ему, как избежать насмешек врагов. Надо лишь просить государыню не рассказывать о злой шутке, и самому притвориться влюбленным. Тогда большого позора не будет. Ну посудачат, что Гришка Белов – дурак, а девка оказалась слишком ловкой, да забудут. А там как кривая вывезет. В конце концов, отправит жену в имение, да вернется к прежней жизни.

Преображенец все еще был занят обдумыванием своего плана, когда у постоялого двора «Красный кабачок» его окликнули знакомцы. Два поручика квартировавшего по соседству семеновского полка, предлагали выпить с ними чарку-другую. Белов отказался, с сожалением кинув взгляд на вытянутый сруб, откуда гремела незамысловатая музыка и раздавались веселые крики.

Его внимание привлекли солдаты, пальцами показывавшие на одно из окон второго этажа – предприимчивый хозяин недавно его достроил, сдавая комнаты в основном почасово тем из постояльцев, кто хотел поразвлечься с хорошенькими подавальщицами да судомойками.

Сейчас из окна доносился шум. Гвардеец подъехал ближе к зевакам и с любопытством поинтересовался, что происходит. Ему охотно объяснили, что со вчерашнего утра эту комнату занял мужик, по пачпорту крепостной некого помещика Збышева, отправленный на заработки. Мужик привез с собой девку, писаную красавицу, которую представлял, как племянницу.

За комнату постояльцы заплатили и сидели достаточно тихо. К несчастью, один из офицеров семеновского полка заметил девицу, которая сидела у окна, и теперь пытался прорваться к ней.

Мужик, даром что крепостной, успел закрыться в комнате, придвинуть к двери мебель, и таперича отказывается уважить господина офицера, который вот уже полчаса изволят вышибать дверь собственным телом. Белов усмехнулся, и собрался было пожелать удачи всем участникам и зрителям, когда вдруг остановился:

– Как, говорите, фамилия помещика?

– Збышев.

Преображенец тяжело вздохнул и подозвал конюшего.

– Держи, отшагивай и глаз с него не спускай, – он сунул повод в руки молодого парня, чье лицо ему было смутно знакомо по прежним посещениям сего увеселительного заведения, – Да не зевай, а то по уху получишь!

Оставив сие напутствие, Григорий резво вбежал по ступеням, отмахиваясь от сыпавшихся отовсюду приветствий: в кабаке Белова многие знали и любили. Поднявшись на второй этаж, преображенец легко протолкался среди зевак, бесцеремонно расчищая себе путь локтями. Отстранил корчмаря, причитающего по поводу ущерба, и спокойно положил руку на плечо офицеру семеновского полка, собиравшемуся очередной раз плечом выбить с разбегу дубовую дверь.

– Михайлов, ты что это? – почти ласково спросил Григорий.

– Белов! Гришка! – язык сослуживца заплетался. Судя по запаху, семеновец не выходил из кабака уже сутки, – П-п-пмоги дверь отвереть! Заперлась, курррва!

– Кто заперся?

– Девка! Крсива! Во, – Михайлов очень образно показал руками главные достоинства жертвы, – Хочешь? И тебе достанется, токмо опосля меня!

Он глупо захихикал, грозя пальцем одному из Беловых, поскольку в его глазах давний приятель почему-то был в трех экземплярах.

– Уж не Збышевская ли девка? – будто ненароком поинтересовался Григорий.

– Она сам-м-мая! – Михайлов с подозрением посмотрел на приятеля, – А ты отт-куда знаешь?

Белов картинно развел руками:

– Увы, я вынужден тебя огорчить: я не только знаю, чьи это люди, но и вынужден оказать им протекцию, поскольку боюсь, что Анастасии Платоновне Збышевой, вчера получившей при дворе должность фрейлины её величества Елисаветы Петровны, не понравится та вольность, с какой ты пытаешься обойтись с её дворовыми.

При упоминании о государыне Михайлов слегка протрезвел и с сожалением посмотрел на заветную дверь. Григорий перехватил его взгляд:

– Впрочем, друг мой, я готов компенсировать это небольшое огорчение. Саверьич, налей моему другу Михайлову и его веселой компании, пусть выпьют за мое здоровье!

Гуляки согласно зашумели, лицо Михайлова просветлело, хозяин кабака засиял, будто серебряный рубль, который кинул ему Белов, и поспешил порадовать буйную компанию. Преображенец чуть выждал, пока внизу вновь не начались пьяные крики, и спокойно постучал в дверь.

– Кто там? – судя по голосу, мужик был нестарый.

– Я от хозяйки вашей, Анастасии Платоновны.

Дверь приоткрылась, сквозь щель на гвардейца изучающе посмотрели два темных глаза.

– А не врешь?

– Не веришь – уйду, а ты уж сам девку свою защищай. Только солдат здесь много, долго не продержишься.

Мужик заколебался, затем дверь окончательно распахнулась:

– Заходите, барин!

Белов шагнул внутрь. Из-за закрытых ставень в комнатенке было почти темно, впрочем, Григорий неоднократно бывал в номерах, поэтому знал, что где находится и без света.

На единственной кровати сидела испуганно всхлипывающая девушка в драной одежде. Судя по всему, девка все-таки спускалась в зал, где ее и заприметил Михайлов. Невысокий бородатый мужик стоял у двери, все еще сжимая в руках дубину.

– Тебя звать как? – Григорий внимательно посмотрел на мужика, прикидывая, чего следует ожидать.

Образцовый офицер Белов привык иметь дело с различными солдатами. Мужик ему понравился. Спокойный, хозяйственный. Именно такими, как правило, и бывают доверенные слуги. У Гришиного батюшки, Петра Григорьевича Белова, тоже такие были.

– Петром меня кличут, – мужик тоже изучал неожиданного покровителя.

– Хорошее имя, царское.

– Апостольное оно, барин, – тут же поправил мужик.

Григорий усмехнулся.

– Апостольное, так и ладно. Дубину брось, – приказал он. – И собирайтесь!

– Куда это? – Петр подозрительно с прищуром посмотрел на гвардейца.

– К хозяйке отведу. Здесь вам не стоит оставаться.

– К Анастасии Платоновне? – оживилась девушка, с надеждой смотря на статного гвардейца.

Её голубые глаза радостно засияли. Григорий отметил, что девка действительно статная и красивая: пшеничная коса толщиной в руку, пухлые алые губы, румянец во всю щеку. В подранной рубахе мелькнула грудь. Полная, округлая, увенчанная темным соском…

– А что, другие есть? – огрызнулся Белов, злясь тому, что плоть моментально отреагировала на красавицу. Да будь навязанная императрицей невеста хотя бы вполовину так красива, как ее крепостная, все сложилось бы гораздо проще, – Пошевеливайтесь, я ждать не буду!

Странно, но при воспоминаниях о худенькой сероглазой девушке, так внезапно свалившейся на преображенца, жар плоти прошел, а зверь, напротив, оживился и вопросительно тявкнул. Григорий недоуменно нахмурился.

– Сейчас, барин, мы мигом! – засуетился мужик, ошибочно решив, что Белов недоволен их расспросами. – Глашка, ну-ка встала! Платок возьми, прикроешься!

– Да пусть переоденется, чего в драном-то идти? – пожал плечами Григорий, опускаясь на сундук. – Вещей у вас много?

– Токмо вон, короб хозяйский, на котором сидеть изволите, да Глашкина котомка!

– А ты без вещей, значит?

– Сменная рубаха есть, мне и довольно! – отмахнулся мужик.

– Ехать есть на чем? Или пешком пришли?

– Возок наш за конюшней стоит. И лошадка гне́дая.

– Запрягай!

Мужик с сомнением покосился на незнакомца в военном мундире. Он давно уже в подробностях разглядел и волчьи глаза, и знаменитый мундир преображенца, как везде кликали оборотней. Потом перевел взгляд на Глашу, уже успевшую накинуть шаль на плечи и теперь смущенно теребившую косу. Белов, совершенно правильно истолковав сомнения мужика, усмехнулся:

– Да ты не думай, не позарюсь. Слово волка даю. Запряжешь, подойди к корчмарю, скажешь, Григорий Белов приказал помочь сундук спустить. Как погрузишься, то мы с дочерью твоей и выйдем, чтоб лишнего внимания не привлекать.

– Племянница она мне, – буркнул мужик.

– Да хоть черт-в-ступе! – раздраженно бросил Григорий и тут же перекрестился. – Прости, Господи! Шевелись!

Мужик стремглав выскочил прочь, видимо, боясь спугнуть такую удачу в лице незнакомого барина. Глаша растерянно молчала, смотря в пол. Белов задумчиво выстукивал пальцами по крышке сундука полковой походный марш.

Наконец послышались торопливые шаги, Петр вернулся в комнату в сопровождении одного из работников кабака. Рыжеволосый парень с интересом взглянул на девку, но вовремя заметил волчий недовольный взгляд и схватился за ручку сундука.

Григорий встал и вышел, девушка последовала за ним, стараясь держаться как можно ближе к своему спасителю.

Во дворе Белов вскочил на тотчас же приведенного ему коня, кинул мальчишке-конюху медную монету и, не оглядываясь, поехал по дороге к Верхнему парку. Скрип колес известил его, что мужик направил возок следом.

Глава 4

Настя очнулась от резкого противного запаха. Первое, что она увидела, когда открыла глаза, было дымящееся перо прямо перед носом. Им размахивала симпатичная девушка в голубом платье. Анастасия вспомнила её имя – Лизетта, фрейлина императрицы.

– Ну, наконец-то! – Воскликнула Лизетта, убирая перо. – Вы так меня напугали!

– Простите, – прошептала девушка, растерянно оглядываясь по сторонам.

Она сидела в небольшой комнате, стены которой были затянуты изумрудно-зеленым шелком с затканными кремовыми и голубыми розами. Белые двери были богато украшены позолоченной резьбой, а на стенах висели портреты государей: Петра Великого и ныне царствующей Елисаветы.

Еще две девушки в почти одинаковых голубых платьях сидели напротив и с сочувствием смотрели на новенькую. У каждой на плече был приколот шифр из бриллиантов и жемчуга, означавший, что фрейлины государыни сейчас при исполнении своих обязанностей.

Под этими взглядами Анастасия окончательно смутилась и хотела встать, но Лизетта удержала её.

– Вы все еще бледны. Посидите здесь.

– Но… я же помешаю вам! – возразила Настя.

– Пустое! Мы все равно должны сидеть здесь, пока нас не позовут, – махнула рукой одна из фрейлин, – Я – Катерина, а это, – она кивнула на свою подругу, – Анна.

– Настя… Анастасия, то есть…

– Вот и знакомы будем! – радостно провозгласила Лизетта.

В ответ Настя слабо улыбнулась.

Она недолго пробыла во фрейлинской. Как только ее новые подруги убедились, что новенькая пришла в себя, а также, что она не намерена рассказывать, что приключилось на аудиенции у государыни, они потеряли к ней всякий интерес.

Исполняя указание, Лизетта сначала проводила Настю к князю Черкасову и передала наказ императрицы. Тот окинул девушку безразличным взглядом, коротко начертал на листе резолюцию, присыпал песком и отдал вместе с небольшим кошельком, полным монет.

– Жалование за два месяца, – недовольно пояснил князь, заметив вопросительный взгляд новой фрейлины.

– Спасибо.

– Ступайте! Ваши обязанности вам объяснят, – и он вновь занялся бумагами.

– «Вам все объяснят», – передразнила его Лизетта, когда девушки вышли из кабинета. – Жаба он! Самая натуральная! Катьке вчера денег в счет жалования не дал!

– А зачем ей деньги? – поинтересовалась Настя, сжимая в руках достаточно увесистый кошель.

– Она на балу в карты перстень проиграла. Хотела выкупить, а Черкасов денег не дал! – Лизетта вздохнула, – ладно, ты в голову не бери, у Катьки полюбовник щедрый, он перстень выкупил и ей обратно отдал. Правда приказал не играть более, а то побьет!

Настя лишь покачала головой. Нравы императорского двора действительно пугали.

– Лиз, а Лиз, – набралась смелости девушка.

– Чего?

– А у тебя полюбовник есть? – она почти выпалила это и слегка зарделась.

Фрейлина рассмеялась, заметив смущение новенькой.

– Нет, конечно, государыня это ой как не одобряет. Только Катьке-то все равно, за ней приданное большое! Из Долгоруких она. Тех, кто не в опале был.

– Понятно, – выдохнула Настя.

Лизетта хитро посмотрела на нее.

– А ты что, уже кого заприметила?

– Кого?

– Полюбовника.

– Нет, – искренне ужаснулась девушка.

Ее собеседница чуть помедлила, а потом хитро спросила:

– А правду говорят, что тебя Белов под руку к императрице ввел?

– Он… он просто мне помог, – Настя все еще стыдилась своего опрометчивого поступка и боялась рассказывать о приказе государыни.

– Ой, врешь! Гриша Белов просто так девушку под руку водить не будет! Берегись, сердцеед он знатный!

Настя лишь вздохнула и напомнила, что им надо пойти к белошвейкам. Фрейлина согласно закивала и провела в небольшое деревянное здание неподалеку от дворца.

Надзиравшая за белошвейками женщина сначала запротивилась, но Лизетта сослалась на приказ государыни, и с Настасьи сразу сняли мерки, обещая сшить положенные по циркуляру о рангах фрейлинские платья. После чего Лизавета провела девушку к деревянным домикам, располагавшимся неподалеку от парка.

– Здесь мы и живем, – улыбнулась фрейлина, подводя девушку к слегка покосившемуся крыльцу одного из домов. – Так что – добро пожаловать. Первая комната, которая больше – моя, там и располагайся. Вторая – Дашкина. Она маленькая и темная. А мне пора, – с этими словами Лизетта убежала.

Настя еще немного постояла на крыльце, пытаясь осмыслить происходящее с ней, после чего вошла в дом.

Там везде стоял запах, будто в лесу, когда ходишь по грибы. Сама комната, указанная Лизеттой была тесной и сырой. На дровах явно экономили. От излишней влаги на беленых стенах кое-где проступали пузыри, за кирпичной потрескавшейся печкой собралась паутина.

Анастасия приоткрыла окно, чтобы впустить в комнату свежий воздух, и медленно опустилась на указанную ей кровать, чувствуя, что голова идет кругом.

События ее жизни, произошедшие в одночасье, ввели девушку в полное замешательство. Советуя пасть в ноги государыни, мать Мария хотела лишь того, чтобы воспитанница избежала участи, которую монахиня испытала на себе. Будучи Волконской, мать Мария так до конца и не смирилась с насильственным постригом. Настя то и дело замечала, как наставница смотрит с монастырской стены куда-то вдаль, бормоча себе под нос явно не молитвы.

Сама же девушка не считала судьбу монахини чем-то ужасным. Лет в четырнадцать Настя, подобно всем своим подругам, мечтала и о неземной любви, и о собственном доме, где бы она жила с детьми и мужем. Став старше, Настя легко отказалась от этих грез, понимая, что без значительного приданого вряд ли она будет нужна кому-то. Да и прелести семейной жизни, видимые ей как у соседей, так и у собственных крестьян, не показались ей особо привлекательными.

Окруженная мелкопоместными дворянами, чьи имения дробились при каждом наследовании, девушка нередко лицезрела не самые привлекательные стороны супружества. Самая ближайшая ее соседка, ее ровесница, выданная замуж по сговору родителей, с целью объединить земли, часто ходила с синяками да ссадинами, даже не скрывая их.

Когда же Настя спросила причину такого, та посмотрела на нее, как на церковную дурочку, и долго объясняла о необходимости повиноваться мужу и терпеть от него все. Эта речь надолго запала девушке в голову, и по здравому размышлению Настасья решила, что не годится она в жены – слишком уж она была горяча и нетерпелива, так что прямая ей дорога не то в старые девы, не то в монастырь.

И тут как снег на голову свалилось известие об аресте отца, привезенное верным Петром, короткие заполошные сборы, слезы красавицы Глаши, и эта аудиенция, которая так резко поменяла Настину судьбу. И теперь девушка, растерянная и опустошенная, сидела в холодной комнате, ощущая, что угодила в западню, из которой ей уже не выбраться.

Если в дороге Настя дрожала от одной мысли, что осерчавшая императрица бросит ее в каземат, то теперь это казалось меньшим из тех зол, что обрушились на девушку. Замужество с незнакомцем страшило её гораздо больше. К тому же незнакомый жених был преображенцем, и, стало быть, перекидывался в зверя. В памяти всплыли последние слова матушки про оборотней, и Настасья тяжело вздохнула.

В дверь требовательно постучали, потом показалась взлохмаченная голова щуплого мальчишки, вымазанного сажей. Трубочист, догадалась Настя. Мальчишка шмыгнул носом и потер его рукой, отчего у него сажей нарисовались усы:

– Ты, что ль, новенькая? – спросил он. – Которая Збышева?

– Да, я.

– Выйди на крыльцо, там тебя ожидают!

– Кто? – встревожилась девушка.

– Я почем знаю? Мне сказано сыскать и передать! – он скрылся из виду.

Слегка удивленная, Настя по длинному коридору вышла из домика и тотчас же попала в объятия заголосившей при виде хозяйки Глаши:

– Настасья Платоновна, душенька, живая!

Петр стоял рядом с племянницей и смущенно мял в руках мокрую от дождя шапку.

– Глаша, прекрати, – Анастасия с трудом выпуталась из цепких объятий. – Не в деревне мы! Здесь люди смотрят!

Случайные прохожие уже начали оборачиваться на глашины возгласы. Анастасия пыталась спровадить свою крепостную подальше от чужих глаз, но Глаша постоянно цеплялась за хозяйку, словно боясь, что та ускользнет от нее. Успокоив девку и объяснив, как найти комнату, в которой теперь они будут жить, Настя повернулась к слуге:

– Петр! А ты чего сразу вещи решил привезти?

– Дык это… господа гвардейцы на дворе над Глашкой снасильничать хотели… мы в комнате закрылись… и ежели б не барин, убили б нас! – Петр мотнул головой в сторону.

Только теперь Настя заметила Белова, стоящего за большим раскидистым дубом. Девушка вспыхнула и невольно оглянулась на спасительную дверь во фрейлинский домик.

Гвардеец сделал шаг вперед и поклонился.

– Это опять вы? – в голосе девушки звучала обреченность.

– Я, – весело подтвердил Григорий, сейчас, когда он был сыт, злость на невольную виновницу его бед утихла.

Пока он сопровождал возок к фрейлинским корпусам, план в голове окончательно оформился, и Белов пришел в свое обычное расположение духа, которое не смог нарушить даже все усиливающийся дождь.

Отведя слуг к фрейлинскому корпусу, Григорий сперва остался потому, что опасался, как бы опять не приключился какой конфуз с Глашей. Красота девки привлекала внимание мужчин, а это, в свою очередь, могло обернутся скандалом при дворе. Потом уже с удивлением смотрел Белов на общение Насти со слугами, сам он так по-родственному обычно общался с надоедливыми сестрами. Более того, после разговора с сестрой Григорий почти смирился с неизбежным, и смущение невесты его забавляло.

Он подошел ближе, и девушка заметила, что мундир на гвардейце промок насквозь, а парик был небрежно засунут в карман. Русые волосы казались совсем темными, мокрыми прядками облепляя лицо. Только звериные глаза сверкали по-прежнему ярко.

Анастасия тяжело вздохнула, набираясь смелости.

– Я должна просить у вас прощения… Поверьте, если бы в моей власти было все исправить!

– Не будем об этом, – оборвал ее преображенец, – Мне все равно надобно будет с вами поговорить об этом, но позже. Сейчас скажите, что вы собираетесь делать с вашим мужиком?

– С кем?

– С ним, – гвардеец кивнул на угрюмо замолчавшего Петра. – Во фрейлинских домах лицам мужского пола вход заказан! И за этим правилом тщательно следят.

– Не знаю, – призналась девушка под двумя пристальными взглядами. – Езжай-ка ты, Петр, наверное, в имение. Глаша со мной останется – поспокойнее будет.

– Только пусть девка ваша на глаза государыне не попадается, – тут же предупредил Белов, – Елисавета Петровна не любит красивых крепостных, вмиг косу острижет! Да и одну ее никуда пока не пускайте – солдат тут много, они до девок охотчие.

Настя согласно кивнула. Петр с от этих слов вздрогнул, оглянулся на гвардейца, и решительно начал:

– Прости, Настасья Платоновна, мне мое своевольство, но не поеду я.

– Как? А куда тогда… – девушка захлопала глазам.

– Пачпорт у меня в исправности, я на постоялом дворе расположусь, или на завод в Стрельне наймусь! Не дело это, двух девушек одних оставлять!

Анастасия подавленно смотрела на него. У себя в имении она знала бы, что сказать, чтобы ее распоряжение было выполнено. Но здесь, в Питерсбурхе, девушка терялась.

К стыду своему, она была бы даже рада, если бы Петр остался. Мужик он разумный, если говорил, то по делу. Верный слуга, он всегда присутствовал в жизни Настасьи, и без него девушка чувствовала себя совсем покинутой. Она с отчаянием взглянула на гвардейца, словно спрашивая совета.

– Если все бумаги в порядке, то я могу забрать вашего Петра в помощь моему денщику! – неожиданно сам для себя предложил Григорий, которому порядком осточертело мокнуть под дубом, – Лишние руки мне всегда сгодятся.

Анастасия хотела возразить, но не нашла слов. Слишком уж много событий обрушилось на нее за последнее время. Это не укрылось от проницательного взгляда Белова, он усмехнулся и выжидающе посмотрел на Петра.

– А что, Настасья, барин дело говорит, – оживился тот, – и работа найдется, и рядом буду! Уж к вам-то меня всегда отпустят!

– Петр, ты же знаешь, что волен поступать, как сочтешь нужным, – слабо возразила девушка. – Если господин Белов не против…

– На том и порешили! – преображенец нахлобучил мокрую треуголку и поежился, струйки воды противно текли за шиворот. – Тогда ступайте в комнату, я пришлю сюда своего Ваську, чтоб помог Петру сундук занести.

Он собирался было сесть на коня, но Анастасия вдруг коснулась его ладони:

– Подождите!

– Что еще? – Григорию было приятно прикосновение её пальцев и, чтобы скрыть это, он говорил достаточно резко.

Настя вздрогнула, но руку не убрала.

– Обещайте мне, что будете относиться к Петру, как к вольному человеку, – потребовала девушка.

– Что? – слегка опешил Белов.

Пользуясь его замешательством, Настя торопливо пояснила:

– Петр не слуга мне, а друг. Ему отец вольную хотел дать, да не успел.

Последнее было ложью. Отец никогда даже не задумывался о таких вещах, но гвардейцу об этом необязательно было знать. Ожидая ответа, девушка с тревогой всматривалась в золотисто-желтые волчьи глаза преображенца.

Слишком часто видела она неоправданную жестокость помещиков по отношению к крепостным. Соседи не только не стыдились, а даже бравировали изощренностью в выдумке наказаний, нарочно сзывая гостей на зачастую кровавые зрелища.

Белов, не зная всех ее мыслей и желая лишь скорее отправиться в казармы, раздраженно пожал плечами:

– Да как хотите. Провинится, к вам на расправу пришлю! Здесь, благо, рядом! Ступайте уже в дом, а то совсем вымокнете!

– Спасибо! – выдохнула Настя.

Белов хотел возразить, что это не стоит благодарности, но передумал. Пусть лучше так.

– И, кстати, не говорите пока никому о том, что произошло у государыни, – приказал он, уже вскакивая в седло и пуская коня вскачь.

После отъезда гвардейца напряжение ослабло. Настя выдохнула и нерешительно посмотрела на своего слугу. Тот неодобрительно качал головой.

– Настасья, Настасья, с таким характером и поведением ты никогда себе мужа не найдешь. Вон и этот ускакал, будто ошпаренный.

– Да куда он ускачет от приказа государыни, – пробурчала Настя себе под нос и добавила громче, – ты, Петр, езжай в казармы Преображенского полка, располагайся там, вещи мои привезешь, как дождь закончится!

– Преображенского? – ахнула Глаша, осеняя себя крестом.

– Глаша, ступай в комнату! – Настя строго посмотрела на нее. – Дверь направо. Я там теперь жить буду. Государыня меня во фрейлины приняла.

– А… – девка замялась. – А Платон Александрович что?

– Потом расскажу. Ступай!

Глаша кивнула и поспешно ушла в дом. Настасья вновь обернулась к Петру.

– Петр, я…

В носу противно защипало, словно слуга уезжал навсегда.

– Вы б под дождем не стояли, Анастасия Платоновна, – строго произнес слуга, поняв, что у девушки сейчас на душе. – Не рове́н час застудитесь! Ветер вон какой! А за меня не переживайте, я ж по соседству буду!

Настя невольно улыбнулась.

– Бог в помощь, Петр! Если что – мигом ко мне! – наказала она, стараясь, чтобы голос звучал твердо.

– Будет сделано! – мужик развернул возок и причмокнул губами, высылая лошадь.

Девушка украдкой перекрестила удаляющуюся фигуру и вернулась в комнату.

Глаша уже хлопотала у печки, выложенной сине-белыми изразцами, пытаясь развести огонь.

– Дрова сырые, – пожаловалась она хозяйке. – Словно неделю под дожем были.

– Может, и были, – вздохнула Настя. – Кто ж их разберет…

Оглянувшись, чтобы никто не видел, она подошла к печи и провела рукой над поленьями. Сила отозвалась волной тепла. Водя запузырилась, зашипела на древесине, сразу посветлевшей.

– Вот. Сухие, – улыбнулась девушка.

Глаша неодобрительно покосилась на хозяйку.

– Осторожнее бы вы, Настасья Платоновна, с шалостями такими. Что, если кто увидит?

– А кто увидит? – отмахнулась Настя, – тут кроме меня да тебя и нет никого!

– Оно-то так, токмо постелей-то две. Стало быть, соседка у вас имеется!

– Имеется, – подтвердила Настя, вновь садясь на кровать. – Зябко как, Глаша, ты печь-то подожги!

Та послушно постучала кресалом, поджигая трут. Разведя огонь, она прикрыла заслонку и повернулась, явно желая выведать подробности, как хозяйку зачислили в фрейлины, и откуда вдруг Настя водит знакомства с преображенцами.

К счастью девушки, не желавшей отвечать на вопросы молочной сестры, дверь в комнату отворилась и на пороге возникла высокая темноволосая девица в желтом платье.

– Ты, что ли, новенькая? – она с любопытством посмотрела на сидящую на кровати девушку.

– Наверное, я.

– Лизетта ко мне весточку отправила. Просила за тобой присмотреть, пока сама на дежурстве, – девица с завистью посмотрела на огонь в печи, – Не дымит! А у нас дрова сырые!

Глаша бросила многозначительный взгляд на хозяйку, Анастасия сделала вид, что не заметила, внимательно рассматривая незваную гостью.

– Дарья я, – представилась та, – Соседка твоя и Лизетты. Вы с ней в этой комнате, а я одна – в соседней. Остальные – в других домах расселены.

– А почему ты одна живешь? – вырвалось у Насти.

Девушка хмыкнула:

– Каморка там, а не комната. Вторая кровать не поместится, да и окна нет, окромя меня никто туда и не хотел.

– А ты захотела?

– Меня и не спрашивали. Я ж во фрейлинах из милости государевой, а не по протекции, как остальные.

Настя слегка смутилась.

– За меня тоже никто не просил, – тихо сказала она. – Елисавета Петровна сама так решила.

– Значит, понравилась ты ей! – улыбнулась Даша.

Улыбка преобразила фрейлину, сделав почти красавицей. Настя лишь махнула рукой в ответ: она до сих пор с трудом вспоминала все, что произошло на аудиенции. Да и Белов почему-то просил не говорить никому. Ссориться с женихом, пусть даже и нежеланным, не хотелось.

– А сколько у Елисаветы Петровны фрейлин? – поинтересовалась девушка, желая сменить тему разговора.

Дарья в задумчивости покусала губу.

– С тобой девять будет. В прошлом году аж двенадцать было, да Марфа умерла от простуды, Анна в опалу попала, а Матрена и Пелагея замуж вышли. Им обеим государыня приданое дала аж на двадцать пять тысяч каждой!

– Сколько? – ахнула Настя, думая, что ослышалась.

– Двадцать пять тысяч. Сервизы, гарнитуры, украшения бриллиантовые… – Дарья завистливо вздохнула. – Но они обе богатые были… А тебя-то как звать?

– Настасья.

– Настя то есть.

– Можно и Настя.

– Девка твоя? – гостья небрежно кивнула на Глашу, скромно стоявшую у печки.

– Моя. Аглаей кличут. Можно просто Глаша.

– Красивая она у тебя, даром что крепостная, – Дарья покачала головой. – Намучаешься ты с ней!

– С чего это? – насупилась Настя.

– Да с того, что мужиков здесь тьма-тьмущая! Кто в солдатах, кто при заводе Стрельнинском, где кирпичи обжигают, а еще те, кто дворец строил, не уехали! – начала перечислять фрейлина. – В общем, отослала бы ты её подобру-поздорову!

Глаша бросила на хозяйку беспомощный взгляд. Та вздохнула.

– Не могу, – призналась она. – Я и взяла-то её, лишь бы дома не оставлять. У нас сосед есть… уж очень до красивых девок охоч. Говорят, у него рядом с домом флигель выстроен, он там всех их держит и тешится с ними каждую ночь… непотребствами разными. Уже нескольких в могилу свел.

– А ты что, видела? – оживилась Дарья.

– Что видела?

– Ну, флигель?

– Нет. На те земли мне путь заказан. Особенно сейчас, когда… – Настя оборвала себя, вспомнив, что Белов наказал ей пока молчать о случившемся.

– Когда что? – Дарья даже подпрыгнула от любопытства.

Настасья вдруг поняла, почему преображенец так ухмылялся, когда просил молчать. Соседка допрашивала похлеще любой Тайной канцелярии.

– Когда государыня меня фрейлиной назначила. Ты же понимаешь, что появись я там, слухи пойдут гадкие, да и ни к чему мне это.

Объяснение вполне устроило Дарью. Она кивнула.

– Верно. До невест из фрейлин все охочи! Только не всем достается!

Настя невесело улыбнулась. Это не укрылось от взгляда Глаши, она вопросительно посмотрела на хозяйку, но та приняла беззаботный вид, якобы слушая без умолку болтавшую Дарью.

Та перескакивала с темы на тему, перебивая саму себя и ничуть не смущаясь этим. Наконец, изложив все последние сплетни, фрейлина спохватилась, что ее уже ждут, и выскользнула из комнаты. Чуть позже послышался дробный стук каблучков по коридору, хлопнула входная дверь.

Настя все еще сидела на кровати, смотря в стену безжизненным взглядом. Глаша подошла, села рядом, погладила по спине.

– Настасья Платоновна, голубушка, что с тобой?

Этот жест был последней каплей.

– Ох, Глаша, что же я натворила! – девушка прижалась к плечу молочной сестры и расплакалась.